«Жестокий разрыв настоящего с прошлым – главный признак нашей эпохи, и похоже, что он-то и вносит смятение в сегодняшнюю жизнь. Мы чувствуем, что внезапно стали одинокими, что мертвые умерли всерьез, навсегда и больше не могут нам помочь. Следы духовной традиции стерлись. Все примеры, образцы, эталоны бесполезны. Все проблемы… мы должны решать только в настоящем… без участия прошлого. Лишенный своих бессмертных мертвых, европеец одинок…» «Цивилизация – не данность и не держится сама собой. Она искусственна и требует искусства и мастерства. Если вам по вкусу ее блага, но лень заботиться о ней… плохи ваши дела. Не успеете моргнуть, как окажетесь без цивилизации. Малейший недосмотр – и все вокруг улетучится в два счета! Основ, на которых держится цивилизованный мир – и без которых он рухнет, – для массового человека попросту не существует. Эти краеугольные камни его не занимают, не заботят, и крепить их он не намерен»(Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ)^ «Нашествие масс» и массовое сознание «…За многовековой период своей истории, с VI по XIX, европейское население ни разу не превысило ста восьмидесяти миллионов. А за время с 1800 по 1914 год – за столетие с небольшим – достигло четырехсот шестидесяти!1.. Три поколения подряд человеческая масса росла как на дрожжах и, хлынув, затопила тесный отрезок истории. Достаточно… одного этого факта, чтобы объяснить триумф масс и все, что он сулит»; «Головокружительный рост означает все новые и новые толпы, которые с таким ускорением извергаются на поверхность истории, что не успевают пропитаться традиционной культурой»;«Человек, который намерен сегодня2 возглавлять европейскую жизнь, мало похож на тех, кто двигал девятнадцатый век… Пора уже наметить… психологический рисунок сегодняшнего массового человека… Массовый человек, верный своей природе, не станет считаться ни с чем, помимо себя, пока нужда не заставит. А так как сегодня она не заставляет, он и не считается, полагая себя хозяином жизни. Напротив, человек недюжинный, неповторимый внутренне нуждается в чем-то большем и высшем, чем он сам, постоянно сверяется с ним и служит ему по собственной воле»; «…Мало кто сомневается, что автомобили через пять лет будут лучше и дешевле, чем сегодня. Это так же непреложно, как завтрашний восход солнца. Сравнение, кстати, точное. Действительно, видя мир так великолепно устроенным и слаженным, человек заурядный полагает его делом рук самой природы и не в силах додуматься, что дело это требует усилий людей незаурядных. Еще трудней ему уразуметь, что все эти легко достижимые блага держатся на определенных и нелегко достижимых человеческих качествах, малейший недобор которых незамедлительно развеет прахом великолепное сооружение»; «В результате современный средний европеец душевно здоровей и крепче своих предшественников, но и душевно беднее. Оттого он порой смахивает на дикаря, внезапно забредшего в мир вековой цивилизации. Школы, которыми так гордился прошлый век, внедрили в массу современные технические навыки, но не сумели воспитать ее. Снабдили ее средствами для того, чтобы жить полнее, но не смогли наделить ни историческим чутьем, ни чувством исторической ответственности. В массу вдохнули силу и спесь современного прогресса, но забыли о духе. Естественно, она и не помышляет о духе, и новые поколения, желая править миром, смотрят на него как на первозданный рай, где нет ни давних следов, ни давних проблем»; «…Абсурдное состояние духа, в котором пребывает масса: больше всего ее заботит собственное благополучие и меньше всего – истоки этого благополучия. Не видя в благах цивилизации ни изощренного замысла, ни искусного воплощения, для сохранности которого нужны огромные и бережные усилия, средний человек и для себя не видит иной обязанности, кроме как убежденно домогаться этих благ единственно по праву рождения. В дни голодных бунтов народные толпы обычно требуют хлеба, а в поддержку требований, как правило, громят пекарни. Чем не символ того, как современные массы поступают – только размашистей и изобретательней – с той цивилизацией, что их питает?»; «…Человек, о котором ведется речь, приучен не считаться ни с кем, помимо себя. Какой ни на есть, он доволен собой. И простодушно, без малейшего тщеславия, стремится утвердить и навязать себя – свои взгляды, вожделения, пристрастия, вкусы и все, что угодно. А почему бы и нет, если никто и ничто не вынуждает его увидеть собственную второсортность, узость и полную неспособность ни к созиданию, ни даже к сохранению уклада, давшего ему тот жизненный размах, который и позволил самообольщаться?»; «И как раз этот человеческий тип сегодня решает. … Если этот человеческий тип будет по-прежнему хозяйничать в Европе и право решать останется за ним, то не пройдет и тридцати лет, как наш континент одичает. Наши правовые и технические достижения исчезнут… Жизнь съежится, Сегодняшний избыток возможностей обернется беспросветной нуждой, скаредностью, тоскливым бесплодием»(Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ) «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…»(Иван Бунин, писатель, 1918 г.)«Великая депрессия погрузила демократические страны в состояние тоски и тревоги. И в это же самое время коллективизация сельского хозяйства и первый пятилетний план выглядят как образцы коммунистической воли и организованности – в противоположность капиталистической производственной анархии и неуправляемости. Вероятно, не было в современной истории Запада другой такой эпохи, когда экономический либерализм подвергался бы столь единогласному осуждению. Сейчас, когда идея свободного рынка завоевала даже страны бывшего Советского Союза, трудно себе представить, какую всеобщую неприязнь она вызывала немногим более пятидесяти лет тому назад»(Франсуа Фюре, французский историк) «…Личность не имеет никаких абсолютных прав… все права… зависят от цели и задачи общества, к которому эта личность принадлежит. Они обусловлены тем, что их использование должно содействовать, а не препятствовать достижению этой цели. А на практике это означает, что, если общество хочет быть здоровым, людям следует видеть в себе не обладателей прав, а облеченных доверием исполнителей функций и орудия достижения общественной цели» (Ричард Тоуни, английский историк-социалист, 1920 г.) ^ Итальянский фашизм «Имена таких вождей заставляли трепетать народы в первой половине ХХ века:дуче, фюрер, каудильо, кондукатор, вадонис…»(Пьер Тибо, французский историк)«Сейчас предпринимаются попытки определения природы тоталитарных государств. Ее видят в простом властвовании, в беспрекословном повиновении народа, в произволе государственного аппарата и подчинении всех сторон жизни его контролю. Под эти признаки, однако, подойдет и прусское полицейское государство, и государства рыцарских религиозных орденов Прибалтики, и тирания властителей эпохи Возрождения, и восточные деспотии. Ни с одним из них нельзя сравнить современные тоталитарные режимы. Их особенность не во всепроникающей, всеобъемлющей роли государства, не во властвовании ради власти, что, в сущности, не ново, а в наличии идеи, руководящей государством. Тоталитарный режим – это прежде всего идеократия3. … Подобно государствам Гитлера и Муссолини, все фашистообразные режимы – Пилсудского [Польша], Антонеску [Румыния], Хорти [Венгрия], Ульманиса [Латвия] – порождения национальной идеи. … Где «национальная идея» – там ложь, где ложь – там принудительное ее распространение (ибо лжи добровольно не принимают), а где принуждение – там соответствующий аппарат власти»; «Национальное чувство лишено принудительного характера, оно естественно вытекало из всего потока народной жизни; национальная же идея означает тиранию и всеобщее подчинение. Она поднимает вопрос о национальном воспитании»(Николай Ульянов, историк) «Красное и фашистское насилие продолжалось и после выборов4. Однако проявлялось оно у конфликтующих сторон по-разному. Социалистическое насилие было таким, как всегда в Италии: неорганизованным насилием одиночек. Время от времени трое или четверо социалистов подстерегали на улице фашиста и убивали его. Насилие фашистское, наоборот, было четко организовано. Члены фашистских отрядов соблюдали ту дисциплину и воинскую сноровку, которой большинство из них научились в армии. Они стройно, воинским шагом, маршировали по улицам, как положено по-настоящему обученным солдатам, и пальцем не трогали социалистов-прохожих или зевак, не швыряли камнями в редакции коммунистических газет, пока командир отряда не давал приказа поджигать или убивать. И только тогда они нападали, жгли и убивали» (Джаспер Ридли, английский историк) «Кто бы из них ни выиграл и не поглотил другого, коммунизм в России и фашизм в Италии приведут к одинаковым результатам. Не будет парламента, не будет демократии, будет диктатура и нация… После того, как вышвырнут буржуазию, союз между Государством и народом заставит каждого подчиниться национальной дисциплине…» (Ж. Валуа, французский фашист, 1925 г.) «Государство – все, личность – ничто» (Джованни Джентиле, итальянский философ, 20-е гг.) «Под маркой… фашизма в Европе впервые появляется тип человека, который не считает нужным оправдывать свои претензии и поступки перед другими, ни даже перед самим собой; он просто показывает, что решил любой ценой добиться цели. Вот это и есть то новое и небывалое: право действовать безо всяких на то прав» (Хосе Оргега-и-Гассет, испанский философ) «В городах, поселках и деревнях Италии висели лозунги, провозглашенные Дуче и Национальной фашистской партией. На стенах домов было написано: «Верь, повинуйся, борись»; «Если я наступаю, следуй за мной; если стою на месте – подгоняй; если я отступлю – пристрели» и «Мы идем напролом». Самым популярным из всех лозунгов, выставленный повсюду и вечно повторяемый, гласил: «Муссолини всегда прав»;«С шести лет мальчики и девочки входили в ту или молодежную группу по их возрасту. Дети от шести до восьми лет звались «Фигли делла лупа», то есть «Дети волчицы», в честь легендарной волчицы, выкормившей основателей Рима Ромула и Рема. Затем шли «Баллила», «Авангардисты» и «Юные фашисты» для мальчиков, «Итальянские малыши» и «Юные итальянки» для девочек. В 21 год мужчина становился фашистом, то есть членом фашистской партии, а женщина в 25 лет или ранее, если выходила замуж, становилась «донна фашиста», то есть фашисткой… В декабре 1927 года правительственный циркуляр предписал учителям начальных школ, чтобы все дети моложе 15 лет автоматически включались в «Баллилы». Членство в «Авангардистах» и «Юных фашистах» для детей среднего возраста оставалось добровольным, но они все охотно стремились туда вступить. За период с сентября 1925 по июль 1927 года количество членов «Баллилы выросло с 100 000 до 1 236 000»(Джаспер Ридли, английский историк) «Дети, любите Бенито Муссолини. Бенито Муссолини трудился и всегда будет трудиться на благо нашей страны и итальянского народа. Вы часто слышите, как это говорит ваш папа, вы слышите, как это говорит мама, вы слышите, как это говорят учителя. Тем, что сегодня Италия сильнее, чем раньше, мы обязаны ему. Вместе отсалютуем ему: «А ной!5» (текст из сборника упражнений по итальянскому языку для детей 7-ми лет) «Нам нужна вера и идея. Спасение ныне погибающих обществ пойдет от союзов и корпораций, имеющих крепкую основу, воодушевленных верою. Из них сложится новая ткань общества. Они должны укреплять связи в эпоху падения старых государств. А старые государства рушатся. Новая история кончается… Реакционерами, людьми отсталыми, должны быть признаны те, которые хотят удержаться на принципах новой истории, вернуться к идеям XIX века, хотя бы то была демократия, гуманистический социализм и пр. Революция, совершающаяся в Европе, может производить впечатление реакции, как, например, фашизм. Но она, во всяком случае, направлена против начал новой истории, против бессодержательного либерализма, против индивидуализма, против юридического формализма» (Николай Бердяев, философ, 1924 г.) «…Эффективный способ утверждать права работников, не тратя времени на бюрократическую волокиту: никаких государственных инспекторов, никаких проволочек, никаких длинных анкет, никаких слушаний в промышленном трибунале, никаких жалоб или длительных судебных мытарств. Вместо всего этого секретарь местного отделения фашистской партии заходил к работодателю и объяснял, что если тот не будет поступать с работником по справедливости, придут фашисты и побьют его дубинками, а то и дом сожгут. Подобное предупреждение почти всегда оказывалось очень действенным»;«…Поезда стали приходить вовремя потому, что Муссолини прекратил забастовки и другие губительные действия профсоюзов… Интеллигенция не хотела признаваться, что множество итальянцев, подобно многим жителям других стран, больше придавали значение регулярному движению поездов и ровному течению повседневной жизни, чем сохранению гласности для оппозиции, политиков, журналистов и писателей. Фашистский режим дал людям вполне реальные блага»(Джаспер Ридли, английский историк) «Я заявляю здесь перед этим собранием и перед итальянским народом, что я и только я один несу политическую, моральную и историческую ответственность за все происходящее… Если фашизм – касторка и клуб, а не являет собой благородный порыв лучших представителей итальянской молодежи, то в этом виноват я. Если фашизм выродился в преступный заговор, если насилие является результатом определенной… моральной атмосферы в обществе, то я отвечаю за это, потому что я умышленно создал такую атмосферу… Италия желает мира и покоя, работы и спокойствия. Я достигну этого любовью, если это будет возможно, и силой, если это окажется необходимым» (Б. Муссолини, из выступления перед парламентом, 1925 г.) «В отличие от демократии и других предыдущих режимов фашистское государство было тоталитарным, так как требовало от своих граждан полной преданности и полной самоотдачи. Однако во многом оно проявило себя мягче, чем нацистская Германия и сталинская Россия или королевские самодержавные деспотии XVI и XVII веков. Оно, скорее, напоминало царскую Россию XIX века…» (Джаспер Ридли, английский историк) «Мы сторонники коллективных жизненных начал и желаем развивать их за счет индивидуализма»;«…Я хочу сделать Италию великой и уважаемой страной, которую бы, вместе с тем, и побаивались»(Б. Муссолини) «– Он был неплохим человеком. – Вы понимаете, что данное интервью будет опубликовано за границей. А там к Муссолини относятся совершенно по-другому. – Но мы-то знаем, что представлял из себя Муссолини. Думаю, это не делает нас фашистами. Самой большой его ошибкой было дремучее непонимание внешнеполитических проблем. Если бы его внешняя политика была такой же умной, как внутренняя, то, думаю, он и сейчас был бы дуче»(из интервью известного итальянского писателя-антифашиста Альберто Моравиа, 50-е гг.) «Это взаимопонимание, эта диагональ Берлин – Рим не есть линия раздела, но ось, вокруг которой могут объединиться все европейские государства6…» (Б. Муссолини, 1936 г.) «Самые великие и подлинные демократии, которые знает сегодня мир, – это итальянская и немецкая!» (Б. Муссолини, из речи на митинге в Берлине, 1937 г.) «Очевидное несовпадение желаемого и достигнутого, теории и практики, внешнего фасада и реальности во всех составляющих фашистского режима уберегло, с одной стороны, итальянцев от полного рабства и деградации духа, но с другой стороны, породило то неуважение к закону, ту нетерпимость к регулированию.., которые были и остаются огромными недостатками нашего национального характера. Это далеко не последнее из обвинений, которые могут быть предъявлены фашистскому режиму» (Луиджи Сальваторелли и Джованни Мира, итальянские историки) «Зачем нам фашизм, раз у нас есть большевизм? Видно, суженого конем не объедешь. Тут не случай, тут судьба. … Конечно, русский большевизм и итальянский фашизм – явления родственные, знамения некоей эпохи. Они ненавидят друг друга «ненавистью братьев»(Николай Устрялов, политолог, идеолог «национал-большевизма» в 20–30-е гг.) ^ Великая депрессия и «Новый курс» «Я не боюсь за будущее нашей страны. Оно озарено для нас светлыми надеждами» (Герберт Гувер, президент США, 1928 г.)«В сентябре 1929 г. общая стоимость акций на Нью-Йоркской бирже достигала 100 млрд. долларов. Три года спустя они упали до 6 млрд.»; «Церковь Святой Троицы на Уолл-Стрит была заполнена людьми, жаждущими получить здесь утешение. Рассказывали, что гостям высотных отелей обычно задавали вопрос: «Вы останетесь ночевать, или вам нужен номер только для того, чтобы выпрыгнуть из окна?»(Туре Линне Эриксон, норвежский историк) «Я не понимал, что происходит со страной, но было такое ощущение, что разваливается вся система. Мы проезжали через Гэри, где едва дымились сталеплавильные заводы. … Чем ближе к Детройту7, тем было очевиднее, что остановилось сердце Америки. Кладбищенская тишина царила на заводах Генри Форда в Ривер-Руж, предприятиях «Дженерал моторс, Крайслера. Ни струйки дыма, ни облачка пара. Все поразила смерть. Замерло сердце системы. Умерла и она сама. Вдоль реки Детройт протянулись города-трущобы, тысячи и тысячи сколоченных из жести лачуг… – промышленные отбросы, беспомощные безработные, безмолвно стоящие вокруг железных кастрюль и посудин, в которых варилась нищенская похлебка или бурлила вода. Люди грелись у этого тепла. Слабым взглядом угаснувшей надежды провожали они проходивший поезд … Я сидел в вагоне поезда «Нью-Йорк централ» и смотрел в окно. Зеленоватые в сумерках огни костров освещали силуэты черных заброшенных фабричных корпусов. Я записал в своем дневнике, что стал свидетелем апокалипсиса «американской мечты». …Я внимал «лебединой песне вымирающих динозавров» и не мог себе представить, что ждет нас всех в будущем. …Я на следующее утро отправился в мэрию, чтобы побеседовать с мэром, молодым радикалом Фрэнком Мэрфи. Новое лицо, новое имя, которого позднее ФДР8 послал в Верховный суд. Его кабинет был открыт для всех – просто часть зала мэрии… Пока я ждал, пришли четверо или пятеро посетителей. Судя по одежде они были важными птицами. В традиционных брюках в полосочку, в коротких гетрах, по крайней мере один был с тростью с золотым набалдашником: крупные, полные достоинства фигуры – одним словом банкиры. Мэрфи приветствовал их мальчишеской улыбкой, пытался рассадить их поудобнее, но им было не до того. Они спустили страну с рельс и не знали, что делать дальше. Они пришли в надежде, что этот молодой радикал им поможет. Я не слышал разговора, но видел, как у них дрожали губы, один залился слезами. Мэрфи застенчиво обнял его за плечи. Что, кроме нескольких утешительных слов, мог он им сказать? Это знал Мэрфи, да это знали и они сами: их банки были полностью разорены. … В то утро я немного побеседовал с Мэрфи. … «Я видел вас вместе с банкирами», – сказал я ему. «Да, бедные ребята, – ответил он. – Я ничем не могу им помочь… Они настолько разорены, что у них даже нет денег на трамвай» … Я посочувствовал банкирам, но гораздо большее сочувствие у меня вызвали сломленные, подавленные люди – обломки человечества, которых я увидел по берегу реки Детройт. Я отправился к ним и попытался завязать разговор. Это не получилось… Система выкинула их, они потеряли работу, не могли больше содержать семьи. Им было стыдно… Ведь никто не пришел к ним и не сказал, что они во всем этом не виноваты»; «Все, сказал я себе, все пошло к черту. США кончились»(Гаррисон Солсбери, американский журналист, писатель) «Я не часто завидую другим странам и их образу правления, но я говорю: если наша страна когда-либо нуждалась в Муссолини, то час пришел» (сенатор Д. Рид, 1931 г.)«Если я окажусь плохим президентом, вероятно, я буду последним президентом...» (Ф. Рузвельт, президент США, 1933 г.)«Индивидуальная свобода не может существовать без экономической обеспеченности и независимости. «Люди в нужде – несвободны». Голодные, безработные – вот материал, из которого возникают диктатуры» (Ф. Рузвельт 1943 г.) «Я прошу у конгресса единственное оружие, которым еще можно победить кризис, – самые широкие властные полномочия. ...Сегодня мне нужна вся полнота власти, как если бы страна подверглась нападению вражеской армии» (Ф. Рузвельт, 1933 г.)«Давайте сосредоточим наши усилия на одном – спасти страну и народ, и если для этого нам придется дважды в день менять свои взгляды, пойдем и на это» (Ф. Рузвельт – своим помощникам, 1933 г.)«Сегодня день национального посвящения. Пришло время сказать правду, и всю правду… Единственное, чего нам следует бояться, – самого страха, безрассудного, безликого, неоправданного ужаса, который парализует необходимые усилия по превращению отступления в наступление» (Ф. Рузвельт – из речи при вступлении в должность президента, 1933 г. )«Фермеры перешли от слов к делу… 27 апреля [1933 г.] в маленьком городе Ле-Марс, штат Айова, более пятисот фермеров ворвались в здание суда, где ретивый судья охотно выносил решения об отчуждении собственности за долги. Судья обратил внимание толпы на то, что в здании суда не носят шляп и не курят. В ответ ему разъяснили, что «здание суда не его. Мы, фермеры, оплатили его налогами». Судью вытащили на улицу. Принесли веревку, поставили его на колени и предложили ему помолиться перед смертью. В конце концов фермеры смилостивились и ушли, оставив в дорожной грязи избитого до полусмерти блюстителя законов. Когда в другом округе в штате Айова толпа фермеров разогнала агентов, явившихся продавать за долги ферму соседа, губернатор ввел военное положение в дюжине округов. Солдаты национальной гвардии наводнили округ, около полутораста человек арестовали. Во многих штатах попытки продать ферму с молотка проваливались: вооруженные фермеры являлись на аукцион и назначали смехотворную цену за имущество. Когда вокруг стояли мрачные, решительные люди, язык покупателя прилипал к гортани, он прекрасно видел веревочную петлю, небрежно свисавшую где-либо поблизости. Выкупленное за гроши имущество тут же возвращалось владельцу. Аукционы повсеместно прекратились»(Николай Яковлев, историк) «Тов. Сталин говорит, что нынешний экономический кризис есть кризис перепроизводства во всех капиталистических странах. Значит этот кризис характеризуется не тем, что, как у нас, не хватает множества разных товаров и хлеба, а тем, что капиталисты кукурузой топят пароходы, кормят рожью свиней, бросают в море кофе и все товары есть в избытке и, конечно, очень дешевы. Вот так кризис! Крестьяне говорят, что если бы у нас был такой кризис, то весь народ лежал бы, ел хлеб, лежа на боку, в потолок бы плевал…» (Степанищев, крестьянин, из письма в газ. «Правда», 1930 г.) «Если когда-нибудь было время, когда духовные силы нашего народа были подвергнуты испытанию, то это было время великой депрессии, как именовали американский кризис 1929 – 1933 годов. Тогда могло случиться, что наш народ обратится к чужеземным идеологиям – вроде коммунизма или фашизма. Однако наша демократическая вера была достаточно прочной. В 1933 году американский народ требовал не урезывания демократии, а ее расширения. Именно этого он добился» (Ф. Рузвельт, 1944 г.)«Одна только свобода в такого рода обществах [без аристократии] способна бороться с пороками и удерживать общество от скольжения по наклонной плоскости. Только свобода способна извлечь граждан из состояния изоляции, в которой они принуждены жить.., способна заставить людей сблизиться друг с другом; только свобода согревает их и постоянно объединяет необходимостью взаимопонимания, взаимного убеждения и симпатии при выполнении общих дел. Одна свобода может отринуть человека от поклонения барышу и сутолоки будничных мелочей, может привить ему чувство постоянной связи с отечеством. Только свобода время от времени подменяет стремление к благополучию более высокими и деятельными страстями, удовлетворяет тщеславие предметами более великими, нежели роскошь, – только свобода озаряет все светом, позволяющим различать и судить пороки и добродетели человеческие»(Алексис де Токвиль, французский историк, XIX в.)«Долг государства по отношению к гражданам является долгом слуги по отношению к своему хозяину» (Ф. Рузвельт)^ Дипломатическое признание СССР «В 1933 году моя жена посетила одну из школ у нас в стране. В одной из классных комнат она увидела карту с большим белым пятном. Она спросила, что это за белое пятно, и ей ответили, что это место называть не разрешается. То был Советский Союз» (Ф. Рузвельт) «Знаешь, каждый в глубине сердца убежден – Бог есть. Помнишь, Макс, твои добрые папа и мама, набожные евреи, всегда молились. Я знаю, они научили тебя молиться… Ты думаешь, что ты атеист, но, Макс, когда тебе придет время умирать, ты вспомнишь, чему научили тебя отец и мать. Макс краснел и отдувался, но я прижал его. Я убежден: по выражению его лица и его движениям он знал, что я имел ввиду, и он знал, что я прав» (рассказ Ф Рузвельта о беседе с советским наркомом иностранных дел Максимом Литвиновым, 1933 г.) «…Президент предлагает мне взять на себя обязательства, которые изменяют и дополняют наше законодательство о религии. Это превышает мою компетенцию и полномочия. …Я мог ожидать от президента попытки навязать нашей стране что-либо подобное. Наша страна крепнет, и мы не видим оснований принимать теперь то, что отвергали даже десять лет назад» (из сообщения М. Литвинова из Вашингтона в Москву, 1933 г.) СУДЬБы Владимир Кузьмич ЗВОРЫКИН (1889 - 1982 гг.)Знаменитый изобретатель, «отец» современного телевидения был купеческим сыном, родом из Мурома Нижегородской губернии. После гимназии поехал учиться во Францию, затем вернулся и окончил петербургский Технологический институт, где вошел в исследовательскую группу профессора Б. Розинга, бившуюся над решением одной из крупнейших технических задач века – передачей на расстояние движущегося изображения. Война заставила его сменить лабораторию на фронт – всю I Мировую Зворыкин прошел офицером-связистом. После большевистской революции побоялся регистрироваться у новых властей как бывший офицер и, предупрежденный об опасности ареста, сначала скрывался в провинции, а потом, в 1919 г., сумел выбраться за границу. Зворыкин добрался до Америки, поступил на работу в крупную электрическую компанию и в 1924 г. стал гражданином США. Зворыкин был не только талантлив, но и работоспособен до самозабвения – настоящий «трудоголик»! – и к тому же методичен, организован, упорен в достижении цели. Каждую свою идею, каждое изобретение он доводил до реального воплощения, до готового изделия, пригодного к практической эксплуатации. Конкуренция исследовательских лабораторий, гонка изобретателей в создании системы передачи изображения на расстояние в 20-е гг. была острейшей. И Зворыкин выиграл это соревнование! В 1933 г. он доложил собранию американских радиоинженеров результаты своей десятилетней работы: создана телекамера и кинескоп с четкостью изображения более 300 строк. Уже через полтора месяца после своего знаменитого доклада Зворыкин со своим изобретением едет на родину и знакомит со своей работой советских специалистов. На базе его технологий в Ленинграде начинает работать научно-исследовательский институт, который вскоре создает первый образец отечественной телевизионной системы. Студийное оборудование, закупленное у фирмы Зворыкина, становится основой Московского телецентра. Свидеться со своим учителем и зачинателем телевизионных исследований в России Зворыкин опоздал: профессор Розинг скончался весной 1933 года в Архангельской ссылке, куда он угодил, осмелившись помочь деньгами своему очень нуждавшемуся коллеге, бывшему офицеру. (Спустя четверть века ученый был реабилитирован «за отсутствием в его действиях состава преступления».) Тем не менее, Зворыкин всерьез намеревался навсегда перебраться в СССР, – его отговорили не только американские, но (потихоньку) и советские коллеги. Сорок лет знаменитый русский изобретатель был директором всех электронных исследований Радиокорпорации Америки, где продолжал исследования, завершившиеся созданием цветного телевидения. На седьмом десятке он стал руководить электронным центром Рокфеллеровского университета, где создавал приборы для медицины. Труд Зворыкина отмечен высшими наградами, которые мог получить инженер-исследователь: американской президентской медалью за научные достижения, британской медалью Фарадея.^ «Великий перелом» в СССР «Тяжелее всех оказалась участь России. Она расплатилась и за свои собственные грехи, наследие своей трагической истории, и за грехи капиталистического мира, вовлеченная в общий его пожар. В Европе экономический кризис, – в России безвыходная нищета и голод. В Европе борьба классов, – в России уничтожение их. В Европе насилие, – в России кровавый террор. В Европе покушения на Свободу, – в России каторжная тюрьма для всех. В Европе помрачение культуры, – в России систематическое ее истребление» (Георгий Федотов, историк, философ, 1931 г.) ^ Об истории и современности «Эксплуатация человека человеком уничтожена навсегда. Общественная, социалистическая собственность на средства производства утвердилась, как незыблемая основа нового, социалистического строя во всех отраслях народного хозяйства. В новом, социалистическом обществе навсегда исчезли кризисы, нищета, безработица и разорение. Создались условия для зажиточной и культурной жизни всех членов советского общества» (из «Истории ВКП(б), 1938 г.) «Сложившийся в России после революции социальный строй во многом является воспроизведением крепостнического строя России столетней давности» (Александр Зиновьев, философ, 1994 г.) «Как это ни парадоксально звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, – первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм – за сильное, централизованное государство. Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу и вторая воля оказалась сильнее… И они [большевики] создали полицейское государство, по способам управления очень похожее на старое русское государство. Но организовать власть, подчинить себе рабоче-крестьянские массы нельзя одной силой оружия, чистым насилием. Нужна целостная доктрина, целостное миросозерцание, нужны скрепляющие символы. В Московском царстве и в империи народ держался единством религиозных верований. Новая единая вера для народных масс должна быть выражена в элементарных символах. По-русски трансформированный марксизм оказался для этого вполне пригодным» (Николай Бердяев, философ, 1937 г.) «В этом удушающем рабстве, в той легкости, с которой народ это рабство принял (он называл его первое время свободой), не один лишь общий закон революционного процесса: от анархии к деспотизму. Здесь сказывается московская привычка к рабству, культура рабства в московские и петербургские столетия истории. В свободе нуждалась, свободой жила интеллигенция, которая вместе с дворянством была выжжена революцией. Москвич, пришедший ей на смену, никогда не дышал свободным воздухом: состояние рабства – не сталинского, конечно, – является для него исторически привычным, почти естественным» (Георгий Федотов, философ, историк, 1938 г.) «А большевики-то быстро взяли русский характер в железо и направили работать на себя. В советские годы иронически сбылось пожелание Леонтьева, что русский народ «не надо лишать тех внешних ограничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нем смирение и покорность… Он должен быть сызнова и мудро стеснен в своей свободе; удержан свыше на скользком пути эгалитарного9 своеволия». Сбылось – и с превышением многократным» (Александр Солженицын, писатель, 1994 г.) «Тирания, это ужасное и гнусное бедствие, обязана своим происхождением только тому, что люди перестали ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве. Некоторые думают, что причины появления тиранов – другие и что люди лишаются свободы по недоразумению и без всякой вины, просто потому, что стали жертвой тирана. Но это ошибка… Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа, на место закона и права становится отдельный человек. Поэтому некоторые люди не замечают тирании даже тогда, когда она уже наступила». У этого голоса нет имени, цитата так и дошла до нас в виде цитаты – из сочинения неизвестного моралиста V века [до н. э.]… Но не все ли равно, откуда это заимствовано? В сущности, здесь все сказано» (Борис Хазанов, философ, 70-е гг.) Коллективизация «В 1929–1932 годах в СССР развернулось наступление социализма по всему фронту. … Была успешно решена труднейшая после завоевания власти рабочим классом историческая задача социалистической революции – переход миллионов мелкособственнических крестьянских хозяйств на путь колхозов, на путь социализма. Это была великая революция в экономических отношениях, во всем укладе жизни крестьянства. Она дала Советской власти прочную базу в сельском хозяйстве, создала решающие условия для построения социалистического народного хозяйства…» (из учебника «История КПСС», 1980 г.) «Уничтожается строй жизни, существовавший тысячелетия, строй, который создал человека крайне уродливого, своеобразного и способного ужаснуть своим животным консерватизмом, своим инстинктом собственника» (Максим Горький, писатель, из письма И. Сталину, 8 января 1930 г.) «Я очень хорошо помню, какой страх охватывал меня,.. когда отца или мать... вызывали в сельсовет и держали там до 3-х часов ночи. Очень легко они могли не вернуться домой никогда ...Пощады не было никакой. Если уж заем, так под завязку, если продразверстка, так от первой до второй может быть только несколько часов. И не потому, что там откуда-то были указания (именно на конкретного человека). А потому, что вот именно сами местные определяли, с кого содрать, а кого догола ободрать... Откуда в обкоме или даже в райисполкоме могли знать, кто еще не вступил в колхоз. Сведения-то давали из сельсоветов. А активисты-то и старались друг перед другом, кто больше загонит... Вот в то время, именно в то время и зарождалась великая лень. Все, кто мало-мало умел расписаться, хватались за какую-нибудь папку и лезли в инспекторы, в контролеры, проверяющие, страх нагоняющие и главное: человек был в их полной власти»(из воспоминаний Е. Самушкиной) «Процесс сплошной коллективизации связан с ликвидацией если не всех, то, во всяком случае, значительной части церквей, с урезкой, по крайней мере, наполовину численного выражения всякого рода религиозных организаций… У нас имеются сейчас уже десятки безбожных сел… Есть уже безбожные города. Если мы пойдем таким темпом, то примерно 50 процентов крестьянского населения будет уже в колхозах в 1931 г.»(Е. Ярославский, член ЦК ВКП(б) 1930 г.) «Церковь представляет собой самую мощную из тех немногих сил, которые напоминают человеку, что он все-таки не зверь» (Марк Алданов, писатель) «Отправляли их в ужасные морозы – грудных детей и беременных женщин, которые ехали в телячьих вагонах друг на друге и тут же женщины рожали своих детей;.. потом выкидывали их из вагонов, как собак, а затем разместили в церквах и грязных, холодных сараях, где негде пошевелиться. Держат полуголодными, в грязи, во вшах, в холоде и голоде и здес