«Международные отношения», 1980

СЕРГЕЙ ВЛАХОВ СИДЕР ФЛОРИН Непереводимое в переводе МОСКВА МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ 1980 Под редакцией Вл РОССЕЛЬСА ПРИ ПЕРЕВОДЕ СЛЕДУЕТ ДОБИРАТЬСЯ ДО НЕПЕРЕВОДИМОГО, ТОЛЬКО ТОГДА МОЖНО ПО- НАСТОЯЩЕМУ ПОЗНАТЬ ЧУЖОЙ НАРОД, ЧУЖОЙ ЯЗЫКГете 70104—023 003(01)—80 44—80 4602000000 «Международные отношения», 1980. И НЕПЕРЕВОДИМОЕ ПЕРЕВОДИМО!(Вместо введения) Кто мог бы стать Рембо? Никто из нас.И даже сам Рембо не мог бы лично Опять родиться, стать собой вторично И вновь создать уж созданное раз. А переводчик — может! Те слова, Что раз дались, но больше не дадутся Бодлеру — диво! — вновь на стол кладутся, Та минута хрупкая жива? И хрупкостью пробила срок столетий? Пришла опять? К другому? Не к тому? Та муза, чей приход (всегда — последний) Был предназначен только одному?! Чу! Дальний звон . Сверхтайное творится: Сейчас неповторимость — повторится^ Новелла Матвеева Теорию непереводимости опровергла живая перевод­ческая практика, превосходные работы плеяды талант­ливых переводчиков, и доказывать ее несостоятельность значило бы ломиться в открытую дверь. Уже Пушкин считал, что выраженное автором должно быть п е -ревыражено переводчиком; Гоголь предлагал иног­да «отдаляться от слов подлинника нарочно для того, чтобы быть к нему ближе»; А. К. Толстой думал, что «не следует переводить слова, и даже иногда смысл, а главное — надо передавать в п е ч а т л е н и е» !; К. И. Ч уковский призывал «переводить смех — смехом, улыбку — улыбкой»1 (разрядка наша — авт.) 2. Из опыта мастеров возникла советская школа перевода, создатели которой недвусмысленно показали, что нет не­переводимых произведений, что «каждый высокоразви­тый язык является средством достаточно могуществен-1 Русские писатели о художественном переводе. Л : Сов. писатель, 1960, с 187, 321 2ЧуковскийК. И. Высокое искусство М: Сов писатель, 1968, с. 61. V ным для того, чтобы передать содержание, выраженное в единстве с формой, средствами другого языка» 1. Но вместе с тем — и это не противоречит принципу переводимости (поскольку часть воспринимается лишь в составе целого) — в любом художественном произведе­нии есть такие элементы текста, которые, условно гово­ря, перевести нельзя. Мы говорим «условно», так как речь идет о невозможности формального перевода, а для полноценного воссоздания целого нужно последо­вать совету Гоголя... Ярким примером непереводимых элементов текста являются реалии. Этим термином мы воспользова­лись в первой нашей публикации2для обозначения слов, называющих элементы быта и культуры, исторической эпохи и социального строя, государственного устройства и фольклора, т. е. специфических особенностей данного народа, страны, чуждых другим народам и странам. С тех пор минуло почти двадцать лет. За это время теория перевода ушла далеко вперед. Появилось немало работ, касающихся и нашей темы. Некоторые авторы со­глашались с нашими установками, ссылаясь или не ссы­лаясь на них; другие оспаривали те или иные детали, предлагали те или иные изменения, в том числе и в клас­сификации. Богатый фактический и теоретический мате­риал накопился и в наших картотеках, было сделано немало наблюдений; более четким стало понимание реа­лий как единиц перевода, их значения в теории и прак­тике перевода, а также в лексической системе языка и в лексикографии. Вообще реалии оказались категорией на­много более интересной, а вместе с тем и не такой простой и однозначной, как казалось сначала. Раскрылись чрез­вычайно разветвленные их связи со множеством других лексических, фразеологических и экстралингвистических элементов текста, их способность переходить в другие категории. Все это обязывало нас дать более серьезную трактовку вопросов, связанных с переводом реалий; эти разработки составили первую часть настоящей книги. Мы преследовали в основном чисто практическую цель: облегчить работу переводчика, предоставить ему набор средств для передачи «непереводимого» в разных 'Федоров А. В. Основы общей теории перевода. М: Высшая школа, 1968, с 144.2Влахов С, Флорин С. Непреводимото в превода. Реа­лии.— Български език, 1960, кн. 2-3, с. 168—187. VI контекстах, возможно шире охватив все многообразие его задач. Вместе с тем, однако, мы высказали отдельные теоретические соображения, например, в отношении тер­минологии в этой области переводоведения, уточнили не­которые понятия и дополнили классификацию реалий, что, на наш взгляд, может способствовать уточнению са­мого понятия. При этом мы стали шире рассматривать и смежные категории «непереводимого». Более четкие границы при­обрели вопросы перевода фразеологии, имен собствен­ных, тесно связанных с реалиями внеязыковых элемен­тов, а также обращений, терминов, иноязычных вкрап­лений, звукоподражаний, таких мало разработанных в теории перевода явлений, как отход от литературной нормы, каламбуры, сокращения. Этот материал оказал­ся настолько обширным и разнообразным, что пришлось ограничиться изложением максимально необходимого, важнейшего и наименее освещенного в литературе. Все вышеперечисленное составило вторую часть книги. Почти весь наш материал — вся первая и большая половина второй части — связан, по сути дела, с переда­чей колорита, национального и исторического, поскольку не детали перевода отдельных элементов текста, а имен­но «вопрос о передаче национального своеобразия под­линника, его особой окраски, связанной с национальной средой, где он создан, относится к числу тех основных проблем теории перевода, от которых зависит и ответ на вопрос о переводимости»1. Реалии — наиболее яркие выразители колорита; поэтому наше внимание было со­средоточено прежде всего на них, поэтому и раздел о реа­лиях является как бы объединяющим для всех осталь­ных, посвященных рассмотрению более или менее свя­занных с ними единиц перевода. Так как особый колорит присущ прежде всего худо­жественной литературе, мы старались не выходить за рамки проблем художественного перевода (не касаясь перевода поэзии как совсем особой области). Однако в художественном произведении можно встретить и все то, что встречается в общественно-политической, научной и технической литературе (даже самой узкоспециальной). Отсюда закономерно, что мы включили в рассматривае­мые нами вопросы художественного перевода и элемен­ты, присущие другим жанрам.1 Ф е д о р о в А В Указ соч, с 352. VII ам — американский [диалект] англ. — английский араб. — арабский болг. — болгарский венгр — венгерский гол л. — голландский гр. — [древнегреческий ИНД. — хинди исп. — испанский ит. — итальянский кит. — китайский лат — латинский нем. — немецкий Неохваченным остается целый ряд вопросов, также связанных с передачей колорита и реалий: нулевой пере­вод, стихотворные элементы в прозаическом тексте, рит­момелодика, намеки и аллюзии, проблемы лингвострано-ведения и культуроведения, социолингвистики и психо­лингвистики. Над многими из этих проблем авторы уже начали работать. Наша работа осуществляется в рамках общей теории перевода, т. е. перевода с любого языка на любой. Ил­люстративный материал охватывает в основном пять языков: русский, болгарский, английский, французский и немецкий, но в ряде случаев приведены примеры и на других языках; однако, поскольку авторы — болгары, пишущие для русского читателя, то и примеров из этих двух языков оказалось больше. Наш труд не претендует на совершенную новизну и оригинальность; мы выразили не только собственные взгляды и позиции, но и постарались собрать и подыто­жить мнения представителей главным образом советской школы перевода, с которыми нас роднит в первую оче­редь убеждение, что и непереводимое переводимо — ра­зумеется, в рамках произведения в целом. В том, что мы пишем, может быть, не все бесспорно, не все затронутые вопросы решены окончательно и бесповоротно, да и реше­ние, которое мы даем, может оказаться не самым удач­ным. Перевод — искусство, а мы говорим об отдельных приемах, которые меняются от языка к языку, от автора к автору, от переводчика к переводчику и, конечно, от контекста к контексту. Все меняется во времени: новые птицы принесут новые песни, которые и потребуют иных приемов перевода для нового читателя. Быстрое разви­тие контактов между народами может также внести свои коррективы, например, когда повысится «понимаемость» чужеязычного текста. Но тем не менее хочется думать, что кое-что останется, что наши скромные наблюдения и выводы помогут переводчикам в их работе. Так или ина­че, мы будем считать свою задачу выполненной, если по прочтении этой книги вдумчивый переводчик придет к заключению, что на самом деле непереводимого в пере­воде нет, поверит в свои силы и не будет относить неу­дачи, обусловленные отсутствием настойчивости и сооб­разительности, за счет «непереводимой игры слов».^ УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯОсновные БЭЛ — безэквивалентная лексика ИЯ —исходный язык (язык оригинала) ПЯ —переводящий язык (язык перевода) ФЕ —фразеологическая единица (фразеологизм)Языки норв. — норвежский перс. — персидский пол. — польский порт. — португальский . рум. — румынский рус. — русский серб — сербский тур. — турецкий тюрк — тюркский (тюркские языки) укр. — украинский фин. — финский фр. — французский чеш. — чешский ЯП. — японский 1 РФС РЧД сие слт ее , С-СЛТ ССРЯ ССФЯ стря Уш. ФРФС ФСРЯ эс ACD COD DQ FED RDW RED SP АПТХП И Kp. ЛГ МП ррСловари и справочники АРФС — К У н и н А. В. Англо-русский фразеологический сло­варь. Т. 1—2. Изд. 3-е. М.: Сов. энциклопедия, 1967. БАРС — «Большой англо-русский словарь». Под ред.И. Р. Гальперина. Т. 1—2. М.: Сов. энциклопедия,1972. БАС — [Большой академический словарь] «Словарь совре­менного русского литературного языка». Т. 1—17.М.—Л.: Наука, 1950—1965. БИРС — «Большой немецко-русский словарь». Т. 1—2. М.:Сов. энциклопедия, 1969. БРПС — «Болгарско-русский политехнический словарь». М.:Русский язык, София: Техника, 1975. БРС — Бернштейн С. Б. Болгарско-русский словарь.Изд. 2-е, стер. М.: Русский язык, 1975. БРЧС — «Большой русско-чешский словарь». Под ред. Л. Ко-пецкого (и др.). Прага, 1952—1962. БСЭ — «Большая советская энциклопедия». Изд. 3-е. Т. 1—26. М.: Сов. энциклопедия, 1970—1977. БТР — «Български тълковен речник». Изд. 3-е. София, 1973.~ «Кратка българска енциклопедия». Т. 1—5. София,1963—1969. — «Краткая географическая энциклопедия». Т. 1—5. М.: Сов. энциклопедия, 1960—1966. — «Краткая литературная энциклопедия». Т. 1—8. М.: Сов. энциклопедия, 1962—1975. ЛРС —Дворецкий И. X. Латинско-русский словарь.Изд. 2-е М.: Русский язык, 1976. MAC — [Малый академический словарь] «Словарь русскогоязыка». Т. 1—4. М.: Наука, 1957—1961. НРРНС — Г о т л и б К- Г. М. Немецко-русский и русско-немец­кий словарь «ложных друзей переводчика». М.: Сов. энциклопедия, 1972. НСиЗ — «Новые слова и значения. Словарь-справочник». М.:Сов. энциклопедия, 1971. Ож. — Ожегов С. И. Словарь русского языка. Изд. 10-е.М.: Сов. энциклопедия, 1973. ОСРЯ — «Орфографический словарь русского языка». Изд.13-е. М.: Русский язык, 1974. РАС — «Русско-английский словарь». Изд. 10-е. Под ред.О. С. Ахмановой. М.: Русский язык, 1975. РБПР — «Руско-български политехнически речник». М.: Рус­ский язык, София: Техника, 1976. РБР i — «Руско-български речник». Под ред. на С. Влахов,А. Людсканов, Г. Тагамлицкая. Т. 1—2. София, 1960. РБТР — ГергановП. (и др.). Руско-български техническиречник. София, 1957. РИС — Герье С. В., С к в о р ц о в а Н. А. Русско-италь­янский словарь. М.: Гос. изд-во иностр. и над ел.1953. РНС — «Русско-немецкий словарь». Изд. 7-е. М.: Русскийязык, 1976. РСБКЕ — «Речник на съвременния български книжовен език». Т. 1_3. София, 1955—1959. — «Русско-французский словарь». Изд. 9-е. М.: Сов. энциклопедия, 1969. — Милев Ал. (и др.). Речник на чуждите думи в бъл-гарския език. София, 1958. — «Словарь иностранных слов». Изд. 6-е. М.: Сов. эн­циклопедия, 1964. — Ахманова О. С. Словарь лингвистических тер­минов. М.: Сов. энциклопедия, 1966. — «Словарь синонимов». Под ред. А. П. Евгеньевой. Справочное пособие. Л.: Наука, 1975. — Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов. Изд. 2-е. М.: Просвещение, 1976. — «Словарь сокращений русского языка». Под ред. Б. Ф. Корицкого. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. ел., 1963. — «Словарь сокращений французского языка». М.: Сов. энциклопедия, 1968. —• Шилова Е. Н. Словарь тюркизмов в русском язы­ке. Алма-Ата: Наука, 1976. — «Толковый словарь русского языка». Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 1—4. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. ел., 1947—1948. — «Французско-русский фразеологический словарь». Под ред. Я. И. Рецкера. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. ел., 1963. — «Фразеологический словарь русского языка». Под ред. А. И. Молоткова. М.: Сов. энциклопедия, 1967. 1 — «Энциклопедический словарь». Т. 1—2. М.: Сов. энци­клопедия, 1963—1964. — В а г п h a r t Cl. L. The American College Dictionary. N. Y., 1948. — "The Concise Oxford Dictionary of Current English", 4th ed. Oxford University Press, 1956. — «Dictionnaire Quillet de la langue francaise». Paris, 1959. — "Cassel's French-English Dictionary". London, 1966. — В i e 1 f e 1 d t H. H. Russisch-Deutsches Worterbuch. 5. Aufl. Berlin, 1965. —Wheeler M. The Oxford Russian-English Diction­ary. Oxford, 1972. — „Der Sprach-Brockhaus". Leipzig, 1940.Сборники и периодика — «Актуальные проблемы теории художественного пе­ревода». Материалы Всесоюзного симпозиума (25.2.— 2.3.1966). Т. I—II. М.: Сов. писатель, 1967. — «Известия» — «Крокодил» — «Литературная газета» — сб. «Мастерство перевода», № 1—10. М.: Сов. писа­тель, 1959—1977. — «Русская речь» РЯШ РЯНШ РЯзР ткп тп тпнопп ФНЧасть I- «Русский язык в школе» - «Русский язык в национальной школе» - «Русский язык за рубежом» - сб. «Теория и критика перевода». Л.: Изд. ЛГУ, 1962. - сб. «Тетради переводчика», № 1—14. М.: Междунар. отнош., 1963—1977. «Теория перевода и научные основы подготовки пе­реводчиков». Материалы всесоюзной научной конфе­ренции. Ч. I—II. М.: МГПИИЯ, 1975. «Научные доклады высшей школы: Филологические науки». В цитатах из переводов не упоминаются фамилии переводчиков, поскольку авторы не обсуждают качества их работы, а лишь поль­зуются их переводами для иллюстрирования тех или иных теорети­ческих установок. * Пропуски в цитатах обозначаются двумя точками в горизон­тальном положении (..), в отличие от многоточия (...), которое при­надлежит авторам цитат.Глава I^ ПОНЯТИЕ «РЕАЛИЯ» Перевод реалий — часть большой и важной проблемы передачи национального и историческо­го своеобразия, которая восходит, должно быть, к самому зарождению теории перевода как самостоятель­ной дисциплины. Не ставя себе целью дать исторический обзор, приведем только некоторые факты и имена, свя­занные с разработкой данной проблемы в переводоведе-нии. Этой области в той или иной степени, с той или иной точки зрения касались и касаются все теоретики пере­вода, из нее переняли свои доводы сторонники неперево­димости, их опровергали теоретики-реалисты, указывая и доказывая возможности передачи колорита путем от­хода от перевода «буквы». Немало о «передаче нацио­нального своеобразия» подлинника, «народного духа» и «национальной специфики», о «чертах времени и места», о «сохранении стилистического своеобразия подлинни­ка», о передаче текста «в его национальной одежде» писал и Ив. Кашкин 1.О реалиях, как о показателях колорита, конкретных, зримых элементах национального своеобразия, заговори­ли, по-видимому, лишь в начале 50-х годов. У Л. Н. Собо лева ' уже в 1952 г. мы находим не только употребление термина «реалия» в его современном понимании, но и до­статочно выдержанную дефиницию (см. гл. 4). О реалиях пишет также Г. В. Чернов 2, который, однако, пользуется преимущественно названием «безэквивалентная лекси­ка», ссылаясь на кандидатскую диссертацию Г. В. Шат-кова и работы М. П. Алексеева, А. В. Федорова, Я- И. Рецкера и И. Келлера3. Очень серьезно, главным образом с лингвистической точки зрения, вопрос о реали­ях ставится в статье А. Е. Супруна4, рассматривающе­го их как «экзотическую» лексику, а за несколько лет до этого Вл. Россельс намечает некоторые из основных черт реалий как переводовеческой категории5. Реалия, как слово, обозначающее важное понятие в теории перевода, к сожалению, не зафиксирована (как, впрочем, и близкие к ней «безэквивалентная лексика», «экзотизм» и др.) в первом такого рода словаре перевод­ческих терминов А. Д. Швейцера6. Уже это дает нам основание подробнее остановиться на самом слове «реа­лия», а затем и на обозначаемом им понятии.Реалия-предмет и реалия-слово Само слово «реалия» — латинское прилагательное среднего рода множественного числа (realis,-e, мн. 'Соболев Л. Н. Пособие по переводу с русского языка на фран­цузский. М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1952, с. 281. 2Чернов Г. В. К вопросу о передаче безэквивалентной лексики при переводе советской публицистики на английский язык. — «Уче­ные записки» 1-го МГПИИЯ, т. XVI, М., 1958, с. 223—224. 3Шатков Г. В. Перевод русской безэквивалентной лексики на норвежский язык. Канд. дисс., ВИИЯ, М., 1952; Алексеев М. П. Проблема художественного перевода. Иркутск, Изд. Иркут. ун-та, 1931; Федоров А. В. Введение в теорию перевода. М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1953; РецкерЯ. И. О закономерных соответст­виях при переводе на родной язык. — Сб. Вопросы теории и методи­ки учебного перевода. М.: АПН РСФСР, 1950 — все цитаты по рабо­те Г. В. Чернова (см. выше сноску 2); К е 11 е г J. Die Grenzen der Obersetzungskunst. Karlsruhe, 1892.4 Супрун А. Е. Экзотическая лексика. — ФН, М., 1958, № 2, с. 50—54.5 Россельс Вл. О передаче национальной формы в художествен­ном переводе (Записки переводчика). — «Дружба народов», М.: 1953, № 5, с. 257—278; Перевод и национальное своеобразие под­линника.— Сб. Вопросы художественного перевода. М.: Сов. писа­тель, 1955, с. 165—212; «Реалия», статья в КЛЭ, т. 6.бШвейцер А. Д. Перевод и лингвистика. М.: Воениздат, 1973, с. 270—275. realia — «вещественный», «действительный»), превратив­шееся (в русском и болгарском языках) под влиянием аналогичных лексических категорий в существительное женского рода. Им обозначают (главным образом в фи­лологических текстах) предмет, вещь, материально су­ществующую или существовавшую, нередко связывая по смыслу с понятием «жизнь»; например, «реалии европей­ской (общественной) жизни». Согласно словарным оп­ределениям, это «всякий предмет материальной культу­ры», «в классической грамматике разнообразные факто­ры... такие как государственное устройство данной стра­ны, история и культура данного народа, языковые кон­такты носителей данного языка и т. п. с точки зрения их отражения в данном языке», «предметы материальной культуры, служащие основой для номинативного значе­ния слова»'. С другой стороны, в переводоведении термином «реа­лия» обозначают большей частью слова, называющие упомянутые предметы и понятия. В терминологии, свя­занной с реалиями, это далеко не единственное несоот­ветствие. О других терминологических расхождениях пойдет речь дальше (см. гл. 3), здесь же хочется уточ­нить только этот конкретный вопрос. Реалия-предмет, даже в рамках страноведе­ния, имеет широкое значение, которое далеко не всегда укладывается в рамки реалии-слова, будучи элементом внеязыковой действительности (см. также ч. II, гл. 10); реалия-слово как элемент лексики данного языка представляет собой знак, при помощи которого такие предметы — их референты — могут получить свое язы­ковое обличие. По-видимому, чтобы внести ясность в этот вопрос, некоторые авторы2 стараются уточнить понятие, употребляя наряду с термином «реалия» и «реалия-слово». На наш взгляд, термин «реалия» в значении «реалия-слово» достаточно укрепился в переводоведении (это не мешает ему существовать в предметном своем значении в других отраслях лингвистики), чтобы не уточнять его при каждом употреблении; так что в настоящей работе «реалия» — это везде только лексическая (или фразеоло-1 См. СИС, ЭС, СЛТ, С-СЛТ. В. Д. Андреев, Б. И. Репин, В. Г. Гак и др. гическая1) единица, а не обозначаемый ею объект (ре­ферент). Отсутствие четкости в терминологии, употребляемойпереводчиками и теоретиками перевода, лингвистами илингвострановедами в отношении этого понятия, зыбкиеграницы между реалией и «нереалией», между реалиейв переводоведении и реалией в литературоведении илингвистике, между реалиями и другими классами лек-.сики требуют в первую очередь хотя бы приблизительно­го выяснения содержания реалии как переводоведческо-го термина. Удобнее всего такое ориентировочное уточне­ние понятий начать с сопоставлений и проти­вопоставлений. \^ Реалия и термин В первую очередь бросается в глаза сходство реа­лии с термином. В отличие от большинства лексических единиц, термины обозначают точно определенные поня­тия, предметы, явления; как идеал — это однозначные, лишенные синонимов слова (и словосочетания), нередко иноязычного происхождения; среди них есть и такие, значения которых ограничены исторически. Все это мож­но сказать и о реалиях. Более того, на стыке этих двух ка­тегорий имеется ряд единиц, которые трудно определить как термин или как реалия, а немало и таких, которые можно «на законном основании» считать одновременно и терминами и реалиями. У А. Д. Швейцера есть даже название «термин-реалия»2. Не менее значительны, однако, и расхождения между ними. Реалии без колебания относят к безэквивалентной лексике (БЭЛ), в то время как термины принадлежат в основном к немногим языковым единицам, имеющим пол­ное языковое покрытие в ПЯ, т. е. единицам, переводи­мым эквивалентами. Термин — элемент подъязыков науки спе-1 Наряду с реалией-словом возможна и реалия-словосочетание (о форме реалий см. гл. 2).2 Швейцер А. Д. Указ, соч., с. 253. О зыбкости границ между реалией и термином говорит и А. Е. Супрун (подразумевая под «экзотической лексикой» реалии, а слово «реалия» употребляя в предметном значении): «В географических и исторических описани­ях, где имеется необходимость в обозначении соответствующих реа­лий, употребление экзотической лексики закономерно, причем здесь ее роль сближается с ролью терминологической лексики» (см. указ, статью, с. 51). 8 циальной научной литературы — в подавляющем боль­шинстве случаев выполняет назывную функцию; попадая в текст иного жанра, он приобретает, кроме того, и роль средства для осуществления тех или иных стилистичес­ких задач (см. ч. II, гл. 7). Реалия же большей частью связана с художественной литературой, где представляет собой одно из средств передачи местного и временного колорита; в научном тексте реалии неред­ко играют роль заурядных терминов. Термин обычно распространяется с рас­пространением предмета, наименованием ко­торого он является. Как к себе домой он входит в язык каждого народа, который тем или иным путем знакомится с его референтом. От термина нельзя требовать «нацио­нальной принадлежности»: независимо от своего проис­хождения он — достояние всего человечества, которое и пользуется им, как своей законной «собственностью». Реалия же всегда принадлежит народу, в языке которого она родилась. В отличие от терминов, она проникает в другие языки в общем независимо от знакомства соот­ветствующего народа с обозначаемым ею объектом, чаще из литературы и/или по каналам средств массовой ин­формации. Ее принимают на время, и она гостит у при­нявшего ее народа иногда день, иногда год, а бывает, обживается настолько, что превращается в заимствован­ное слово, обогащая или засоряя язык. Более того. Есть реалии, и их немало, которые, не будучи терминами, имеют международное рас­пространение (см. гл. 5) и употребляются практи­чески так же широко, как и термины. Но и здесь от по­следних их отличает сфера их применения, как было ска­зано выше, и «неистребимый», даже если он едва заметен, национальный или исторический оттенок. Термины отличаются от реалий и по происхожде­нию. Многие создаются искусственно для наименования тех или иных предметов (в качестве строительного ма­териала часто используются средства латинского и гре­ческого языков) или путем опять-таки сознательного переосмысления уже существующих слов, в то время как реалии возникают всегда путем естественного словотвор­чества. И это вполне понятно: реалии — народные слова, тесно связанные с бытом и мировоззрением создающего их народа. Важной чертой реалий, на которую еще в 1958 г. ука­зывал Г. В. Чернов, является, в отличие от терминов, их общеупотребительность1, популярность, «зна-комость» всем или большинству носителей исходного языка (ИЯ) и, наоборот, «чуждость» (В. П. Берков) 2 носителям принимающего их языка перевода (ПЯ). Рассматривая возможность некоторой детализации в отмежевании реалий от терминов (а также и других ка­тегорий лексики), постараемся изложить ход наших раз­мышлений на примерах с наименованиями племен и рас­тений— двух семантических групп, очень близких к тер­минам. В прекрасных очерках Л. В. Шапошниковой «Австра-лоиды живут в Индии» (М.: Мысль, 1976) встречаются десятки наименований племен: анади, панья, аранаданы, вишаваны, каникары, муллу-курумба и т.д., — и все эти наименования выглядят типичными реалиями. Однако логическое размышление должно привести нас к выводу, что такое впечатление обусловлено лишь непривыч­ностью этих слов. В самом деле, чем отличается наи­менование племени «каникары» от народности «масаи» или нации «болгары»? Все три — наименования этниче­ских общностей, для каждой из которых характерна их связь с точно определенным по месту и времени объек­том, то есть их уникальность; вместе с тем они облада­ют признаками и имени собственного, и термина. Но в та­ком случае, если считать реалией «ямади», казалось бы реалией должны быть и «французы»... Так же приблизительно обстоит дело и с растениями (а по существу и с любыми наименованиями из области естественных наук — названиями животных, минералов и т. д.). Сравним некоторые названия в следующих тек­стах: «..Поспевает морошка и шикша, кое-где встречаются брусника, голубика и амери­канская княженика»3 и «Из Мозамбика при ко-1 «С точки зрения принадлежности к тем или иным пластам словар­ного состава всю анализируемую группу лексических единиц (в тер­минологии автора — «безэквивалентную лексику») можно охарак­теризовать следующим образом. Подавляющее большинство., носит терминологический характер.. Однако характерной особенностью, не позволяющей отнести их безоговорочно к чистому термину, яв­ляется их широкое вхождение в общенародный язык, их общеупо­требительность..» (Указ, соч., с. 226—227)2 Берков В. П. Вопросы двуязычной лексикографии. Л.: Изд. ЛГУ, 1973.3Стоценко В. Командорские встречи. — Сб. Бригантина. М.: Мо­лодая гвардия, 1973. 10 лонизаторах, — говорит министр, — вывозилось исклю­чительно сырье — орехи кэшью1, сахарный тростник, сизаль, хлопок, копра»2. (Раз­рядка наша — авт.) В первом тексте перечислены назва­ния ягод, во втором — растительного сырья, то есть в каждом — имена одного уровня. Однако в то время как для русского ягоды более или менее знакомы (за исклю­чением, может быть, шикши и американской княженики, которой, кстати, не оказалось и в ботаническом словаре), для болгарина, у которого нет даже слова, соответствую­щего русскому «ягода» (или английскому berry, немецко­му Вееге), как, вероятно, и для любого южанина, все эти названия — сплошная экзотика. Хлопок и сахарный тростник, хотя и производятся далеко не везде, не удивят никого, да и слова-то русские, а вот остальные три назва­ния знакомы не каждому: копру и отчасти сизаль знают читатели литературы о путешествиях; орехи кэшью толь­ко в последнее время стали более или менее известны в Болгарии благодаря ввозу из Индии (характерный для термина, а не для реалии способ проникновения в язык). Следует ли считать реалией «банан», «ананас»? А плоды «мугонго» или «мерулы»? Все это наименования, так ска­зать, одного ранга — на уровне «яблоко» или «груша». Они отличаются тем, что одни имеются в нашей стране и соответственно наименованы, другие (банан, ананас) у нас не произрастают, но мы их знаем относительно дав­но под их оригинальным именем, о существовании же ос­тальных мы узнали недавно или слышим впервые. А что даст отнесение этих признаков к терминам? Принято считать, что специальная терминология — об­ласть специальных наук и дело узких специалистов. Од­нако в наш век научно-технической революции это мне­ние можно считать несколько устаревшим даже по отно­шению к некоторым терминам весьма узких отраслей науки. Благодаря интенсивному развитию средств мас­совой информации, сближающих не только континенты, но и людей науки с остальной частью человечества, для нашего времени «характерна одновременная тенденция к терминологичности и к деспециализации», обусловлен­ная «широким проникновением терминов в народную1 Это слово удалось обнаружить только в БАРС, но в другой транс­крипции: «орех кешу».2 И, 30.1.1975; .„--. . ; ,. 5.,;^.,. ,. , 11 жизнь»'. Получается так, что, в конечном счете, и пока­затели «знакоместа» и «чуждости» в качестве ограничи­тельных критериев не слишком надежны. Если добавить к этому частый и легкий переход реа­лий в термины и терминов в реалии, то наиболее убеди­тельными средствами отличения реалий от терминов сле­дует считать местную и/или историческую окраску, харак­тер литературы (художественной, научной), в которой употребляется данная лексическая единица, и, разумеет­ся, узкий и широкий контекст.^ Реалия и имя собственное Некоторые реалии обладают и признаками имен соб­ственных, другие стоят на границе между обеими катего­риями, и не менее правильно было бы сказать, что мно­гие из имен собственных могут быть и реалиями. В са­мом деле, близкие черты многих реалий и имен собст­венных в ряде случаев делают почти невозможным их размежевание. Нередко границу приходится проводить, опираясь лишь на орфографию: с прописной буквы пи­шется имя собственное, со строчной — реалия; а в отно­шении немецкого языка, где с прописной пишутся и нари­цательные имена, отпадает и эта «соломинка». Однако, как большинство отличий формального ха­рактера, и это в общем нельзя считать особенно на­дежным; непоследовательность в написании ряда еди­ниц на разных языках, а зачастую и в границах одного языка, может свести его на нет. От типичных имен собственных некоторые реалии от­личаются в плане содержания лишь наличием собствен­ного значения (семантики) и по этому признаку их мож­но было бы приравнять к так называемым «говорящим» или «значащим» именам собственным. Например, среди наименований праздников есть вполне понятные: День учителя, Международный женский день, а есть и такие, которые ничего не говорят читателю — нала, малиду и др., попадающиеся, например, в упомянутом выше сочи­нении Л. В. Шапошниковой; по той или иной причине она не сочла нужным раскрыть их семантику, и в пере­воде, как, впрочем, и в оригинале, они останутся в роли скорее имен собственных (несмотря на написание со 'Семенова О. Н. Архаическая лексика в романе А. Толстого «Петр I» и способы ее перевода на эстонский язык. — ТКП, с. 57. 12 строчной буквы), чем реалий (см. об этом еще ч. И, гл. 2). Таким образом, и здесь можно повторить тот вывод, который мы сделали при сопоставлении реалий с терми­нами: границы между некоторыми именами собственны­ми и (некоторыми) реалиями зыбки, иногда они вовсе отсутствуют, иногда одна категория переходит в другую, и причислять данные слова к той или другой можно (весьма условно) только опираясь на орфографию. Тем не менее мы не склонны включать имена собственные в категорию реалий, а исходя из критериев теории пере­вода, рассматриваем их как самостоятельный класс «без­эквивалентной лексики», которому присущи свои приз­наки и приемы передачи при переводе, разумеется, нередко совпадающие с приемами «перевода» реалий. С реалиями их роднит большей частью и яркое коннота-тивное значение, обусловливающее способность переда­вать национальный и/или исторический колорит, которое, кстати, и заставляет ряд авторов причислять их к реа­лиям. :'|Реалия и обращение ' Особую группу реалий составляют обращения. В нашей старой классификации они были лишь вскользь упомянуты в одном ряду с должностями, званиями, титу­лами, но в дальнейшем более детальное их рассмотрение выявило ряд отличий, обусловивших выделение их в са­мостоятельную главу (ч. II, гл. 3) настоящего исследо­вания: во-первых, далеко не каждое обращение можно считать реалией, во-вторых, многие из них играют двоя­кую роль и, в-третьих, что гораздо важнее, они требуют особого подхода с точки зрения перевода и переводимо-сти.^ Реалия и отход от литературной нормы Многие из реалий могут представлять собой и отход от литературной нормы. Последнее понятие значительно шире, поскольку реалиями мы считаем только лексичес­кие (редко фразеологические) единицы, а литературная норма может быть нарушена (в зависимости от авторско­го замысла) на любом уровне языка и речи. Сопоставляя выше реалии с терминами, мы искали главным образом границы между обеими категориями13 (опираясь на их функции в речи, на характер текста, в котором они употребляются), здесь же мы постараемся указать возможность реалий принадлежать и к «нели­тературной» лексике. Так, реалии могут оказаться в числе слов ограничен­ного употребления, в первую очередь — диалектиз­мов (включительно и лексики областных говоров). Это вполне естественно: ведь многие реалии обозначают мест­ные предметы; сравнительно немногие принадлежат к элементам сниженного стиля — просторе­чию и жаргонной лексике, а еще меньше их среди дру­гих лексических отступлений от литера­турной нормы (возникших как стилистический прием ав­тора), таких как ломаная речь, детская речь, дефекты речи и т. п. Любопытный материал в этом отношении дают «Ка­заки» Л. Толстого. Выборочная проверка по БАС неко­торого количества слов, которые мы считаем реалиями, показала следующее. Судя по пометам в словаре, большинство из них соот­ветствует литературной норме, т. е. лишено запретитель­ных помет, но в их толкованиях имеются указания на не­которую ограниченность употребления в связи с местной и/или исторической принадлежностью их референтов. На­пример, чихирь определяется как «кавказское крас­ное неперебродившее вино», чивяки — «кожаные туфли с мягкой подошвой у жителей Кавказа и Крыма», кизяк — «высушенный в виде кирпичей навоз с примесью соломы, служащий топливом на юге..» (разрядка на­ша— авт.); подобные толкования имеют и слова аул, бу­за, драбант, купей, сотник, станица, хорунжий, бешмет и т. д.; историческими реалиями можно считать слова сотник, станичный (атаман), хорунжий, абрек, но только последнее слово и