Научно-исследовательский клуб «Парадигма»РЕФЛЕКСИЯЖурнал основан в январе 2007 годаВыходит 6 раз в год1сентябрь - октябрь «Пилигрим»Назрань – 2007Содержание РЕФЛЕКСИЯ 6№ 1 2007 г. 6ЛИНГВОФИЛОСОФИЯ 6© 2007 г. В.Е. Черникова 6ФИЛОСОФИЯ И ЯЗЫК В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ 6РЕФЛЕКСИЯ 17№ 1 2007 г. 17© 2007 г. Т.В. Жеребило 17ИНВАРИАНТНО-ВАРИАТИВНАЯ ПАРАДИГМА В АСПЕКТЕ ИДЕЙ 17СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО СИНТЕЗА 17Выводы 23Список литературы 23РЕФЛЕКСИЯ 25№ 1 2007 г. 25© 2007 г. Т.В. Марченко, С.В. Серебрякова 25^ ФУНКЦИОНАЛЬНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫХ 25ВКЛЮЧЕНИЙ В АСПЕКТЕ ФОРМИРОВАНИЯ ОТНОШЕНИЯ АДРЕСАТА 25К КОНФЛИКТНОЙ СИТУАЦИИ 25РЕФЛЕКСИЯ 28№ 1 2007 г. 28© 2007 г. Л.М. Бахаева 28^ ГЕНДЕРНЫЕ ИЗМЕРЕНИЯ В ЧЕЧЕНСКОМ ЯЗЫКЕ ПРИ ОПИСАНИИ 28ТЕРМИНОВ РОДСТВА 28РЕФЛЕКСИЯ 30№ 1 2007 г. 30© 2007 г. Н.Н. Альбеков 30МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ ИДЕИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ 30^ В ФОРМЕ ТЕКСТА 30РЕФЛЕКСИЯ 39№ 1 2007 г. 39ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ 39© 2007 г. Р.М. Магомедов 39СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЕ ЛИНИИ ОБУЧЕНИЯ ОБЪЕКТНО-ОРИЕНТИРОВАННОГО 39^ ПРОГРАММИРОВАНИЯ В ВУЗЕ 39РЕФЛЕКСИЯ 42№ 1 2007 г. 42© 2007 г. М.М. Ниматулаев 42АВТОМАТИЗАЦИЯ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА В УСЛОВИЯХ 42ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА 42РЕФЛЕКСИЯ 44№ 1 2007 г. 44© 2007 г. М.М. Ниматулаев 44^ СОВРЕМЕННЫЙ ЭТАП И БЛИЖАЙШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ПРОЦЕССА 44ИНФОРМАТИЗАЦИИ ОБРАЗОВАНИЯ 44РЕФЛЕКСИЯ 47№ 1 2007 г. 47© 2007 г. М.А. Сурхаев 47СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ И РАЗРАБОТОК В ОБЛАСТИ 47^ ПОСТРОЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СРЕД 47РЕФЛЕКСИЯ 50№ 1 2007 г. 50© 2007 г. Р.С. Хатаева 50МОДЕЛИРОВАНИЕ И ВЫЧИСЛИТЕЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ 50РЕФЛЕКСИЯ 52№ 1 2007 г. 52^ ИСТОРИЯ И ФИЛОСОФИЯ ПЕДАГОГИКИ 52© 2007 г. Гудиева Л.Х.-У. 52СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 52В ГОРСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ В 20-Х ГОДАХ XX ВЕКА 52РЕФЛЕКСИЯ 57№ 1 2007 г. 57© 2007 г. Л.Х.-У. Гудиева 57^ РАЗВИТИЕ МНОГОУРОВНЕВОГО, МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНОГО КУЛЬТУРНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА ИНГУШЕТИИ, НАЧИНАЯ С 1993 ГОДА 57РЕФЛЕКСИЯ 60№ 1 2007 г. 60ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ 60© 2007 г. Л.П. Овчинников 60^ МОДЕЛЬ СОВОКУПНОЙ СТОИМОСТИ ВЛАДЕНИЯ ССВ (TCO – TOTAL 60COST OF OWNERSHIP) 60Факторы, влияющие на величину ССВ 65РЕФЛЕКСИЯ 68№ 1 2007 г. 68© 2007 г. Л.П. Овчинников 68^ ИНВЕСТИЦИИ В ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ. МОДЕЛИ ОЦЕНКИ 68 ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЭФФЕКТА ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ 68 «Мифы и легенды информационных технологий», Славин Б. "CIO"(Chief Information Officer) №3 от 13 марта 2006 г. 68 «Расходы или инвестиции?» Базаров Р. "CIO" №8 от 21/08 2006 68РЕФЛЕКСИЯ 72№ 1 2007 г. 72САМОРЕФЛЕКСИЯ 72© 2007 г. Т.В. Жеребило 72^ ТЕОРИЯ И МЕТОДИКА ОБУЧЕНИЯ – 13.00.02 72РЕФЛЕКСИЯ 74№ 1 2007 г. 74© 2007 г. М.Р. Овхадов 74СОСТОЯНИЕ И ПРОБЛЕМЫ ЧЕЧЕНСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ 74РЕФЛЕКСИЯ 77№ 1 2007 г. 77ДОСЬЕ//DOSSIER 77^ ОВХАДОВ МУСА РУКМАНОВИЧ 77РЕФЛЕКСИЯ 79№ 1 2007 г. 79КОЛОНКА РЕДАКТОРА 79А.М. Батхиев 79 Редколлегия: к.б.н., доцент А.М.Батхиев (главный редактор), д.п.н.,проф. Т.В. Жеребило (зам. главного редактора), к.ф.н., доцент Т.К.Ужахова (зам. главного редактора), д.ф.н., проф. В.Е.Черникова, д.ф.н., проф. М.Р. Овхадов, Адрес редакции: 386106, Республика Ингушетия, г. Назрань, Юго-Западный торговый центр, ул. Черномырдина, д. 62; 364030, Чеченская Республика, г. Грозный, ул. Надкарьерная, д.33. Тел.: 8-(8732)-22-22-31, моб.: 8-928-343-27-51.E-mail: angelina1950@mail.ruISSN 1995-2473 © Научно-исследовательский клуб «Парадигма», 2007 г.^ РЕФЛЕКСИЯ № 1 2007 г. ЛИНГВОФИЛОСОФИЯ ^ © 2007 г. В.Е. Черникова ФИЛОСОФИЯ И ЯЗЫК В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ В условиях активного распространения информационных технологий обращение к языку не только как к способу передачи информации, но и выражения глубинных смыслов человеческого бытия, особенностей межличностного и межкультурного диалога является актуальным как никогда. Русская культурная традиция представляет собой пример исследования языка и слова как целостности, их бытийственных свойств, демонстрирует тем самым бережное и интеллигентное отношение, подчеркивая его богатство и красоту. В истории философской мысли проблема соотнесенности философии и языка всегда занимала важное место. На протяжении тысячелетий тема взаимосвязи реального мира, человеческого знания о нем и его вербального выражения, степень адекватности восприятия, понимания, мысленного и словесного определения бытия получала самые различные интерпретации: от утверждения полного и неразрывного единства слова и вещи (например, в мифологическом сознании) до резкого и окончательного разделения бытия и сознания, когда любая дефиниция или понятие воспринимались как имеющие отношение не к миру как таковому, но к субъективному восприятию индивидуальным сознанием этого мира, к его “кажимости”. Широкая палитра решения вопроса о форме связи предмета и его имени наличествует уже в философской культуре древнего мира. Она гениально представлена в ряде диалогов Платона и, особенно, в его “Кратиле”. Весь ХХ век стал временем углубления представлений о языке, признания его основополагающей роли во всей сфере человеческого бытия. Можно говорить о новом открытии языка, которое произошло на рубеже XIX – ХХ столетия. Сознавая это, известный германский лингвист Г. Ипсен отмечал, что “в конце девятнадцатого века философия языка в подлинном смысле не существовала” (25, S. 86). Лингвофилософия Ч. Пирса и Г. Фреге, структурная лингвистика Ф. Соссюра, социолингвистика У. Уитни, этнолингвистика Э. Сепира и К. Пайка, дексриптивная лингвистика Л. Блумфилда, психолингвистика и другие науки рождены в прошлом веке. Количество западных исследований в области философии языка колоссально. Огромно их воздействие и на отечественную культуру. При этом необходимо отметить, что и Россия дала науке ряд лингвистов мирового уровня: достаточно назвать имена И.А. Бодуэна де Куртенэ, Н.В. Крушевского (казанская лингвистическая школа), Н.С. Трубецкого и Р.О. Якобсона (“пражский кружок”), Н.Я. Марра. Понимание природы языка колеблется в современной западной философии от хайдегеровского учения о нем как о “доме бытия”, согласно которому бытие изначально живет и раскрывается в языке; язык не орудие мысли, не одна из способностей человека, но фундаментальная категория сознания в такой степени, что уже не человек говорит, а язык говорит человеку и человеком; до утверждений представителей лингвистической философии, которые также считают язык наиболее важным предметом философского исследования, однако миссию философии видят именно в осуществлении критики языка, который в силу своего несовершенства толкает человеческое сознание в разнообразные “ловушки”. Таким образом можно резюмировать, что в современной западной мысли мы найдем и сознательное растворение мышления и бытия в языке, и отстраненный его анализ: утверждения, что философия языка – единственная форма философии вообще, но также и “игру с означаемым”, разрушение языка и, следовательно, сознания. Постструктурализм стремится познавать вещь посредством означающего ее слова, реалистическая герменевтика Гуссерля трансформируется в концептуалистическую эпистемологию Башляра. В целом, современная западная философия имеет тенденцию пессимистически оценивать роль языка в объективном миропознании, сама возможность которого подвергается тотальному сомнению. При этом знаменателен сам вывод, сделанный западной научной мыслью XIX- ХХ вв., что именно язык является тем источником, который поставляет человеческому сознанию сведения о мире. Философию языка (лингвофилософию) следует четко отличать от “лингвистической философии”, которая занимается решением основных философских проблем путем прояснения языка, их выражающего. В отличие от нее философия языка обращена непосредственно к исследованию природы слова, которое для нее является предметом изучения, а не средством. Отечественная философская мысль не была изолирована от вышеуказанных процессов, однако шла собственной дорогой, часто предвосхищая основные выводы западных мыслителей и обладая богатой, не до конца изученной самобытной метафизической традицией. Русская философия языка (как, впрочем, и вся русская философия) часто воспринимается “падчерицей” западной, в ней видят мало оригинального, с определенной степенью справедливости указывают на ее эклектичность и зависимость от европейских лингвистических систем, в связи с чем уделяют ей несправедливо скудное внимание. Исторический анализ русской лингвофилософии действительно позволяет сделать вывод, что она иная, по сравнению с западной, что ее источники и сама форма дискурса не совпадают с теми мыслительными ходами, которые стали доминирующими в европейской философии языка. Развитие философии языка в России, несомненно, происходило под влиянием западноевропейской лингвофилософской мысли, что доказывается типологическим сходством методологии и категориального аппарата, которыми пользовались западноевропейские и русские ученые при исследовании языка. Однако нельзя не заметить тех своеобразных тенденций и направлений, которые уже в первой половине XIX в. выступают на первый план в работах многих отечественных авторов. Особый статус, которым обладало слово в восточно-христианской традиции, доминировавшей в духовной жизни российского общества, стал причиной, которая привела, по обоснованному мнению крупного современного исследователя историко-философских и методологических проблем языка Н. Безлепкина, к появлению на самом раннем этапе развития в русской интеллектуальной культуре “самобытной теории познания – словологии”, существенно отличавшейся и дополнявшей логико-силлогистическую гносеологию европейских мыслителей, которая стала не только специфической формой рационального освоении мира, но и особой традицией “антропологически-экзистенциального осмысления целостности и полноты жизни” (3, с.347). В отечественной лингвофилософии ХХ в. были намечены те пути, лишь в незначительной степени отразившиеся в западных теориях слова. На протяжении столетий в России формировался самобытный, хотя и органично укрепленный в восточно-христианской богословско-философской традиции взгляд на природу языка. Древнерусские авторы продолжают патристическую и средневековую реалистическую традицию восприятия слова. Само наименование в русском языке, выражающее постижение истины - “познание”, весьма конкретно по смыслу. “Познать - это значит вступить в интимную связь с объектом”. И символ знания – рождение нового (14, с.137). Слово понимается как мост между земным и небесным. Слово содержит в себе весь мир, и весь мир постигается именно в слове. Задача мыслителя и состоит в поиске этого верного слова. Сущность вещи понимается как ее имя, а имя – как ключ к сущности. Имя несет в себе знание о вещи, в основе познания лежит слово в его отношении к миру. Имя связано не только с вещью, но и с ее сущностью. Древнерусскими авторами язык рассматривается как “совокупность имен вещей, открывающая путь к познанию сущности” (19,с.10). Поскольку имя неразрывно связано с сущностью, то через познание имен возможно прийти к познанию мира. Имя адекватно, подлинно отражает бытие, в связи с чем средневековое познание было готово ограничиться углублением в уже известное, данное a priori, и уточнением его смысла. Древнерусская этимология и герменевтика – это одновременно и гносеология, и онтология, и эпистемология. Посредством известного слова, взятого в качестве ключевого, средневековый мыслитель стремился подвести возможно большее число вещей под одно и то же “понятие”. “В отношении к самому слову проявляется средневековый реализм, но слово признается величиной более реальной, чем сама реальность, поскольку и сама по себе “вещь” при отсутствии именования не выражает своей сущности: только в слове существо и естество сходятся в точке синтеза” (10,с.329). Имя в средневековом сознании всегда термин (в первичном значении этого слова: лат. terminus - граница, разделение) и символ (греч. συμβαλλω – соединяю). Центральным основанием для древнерусского мышления, в том числе и для истолкования природы слова является библейская традиция. Все книги Ветхого Завета указывают на глубокую соотнесенность имени и именуемого: имя практически отождествляется с личностью его носителя. Слава имени означает славу его обладателя, бесчестие имени свидетельствует об утрате его хозяином своего достоинства, гибель имени говорит о гибели его носителя. В соответствии с этим представлением воздействие на имя человека означает воздействие на самого человека (17с.449). Важнейшим источником формирования отечественной философии имени необходимо признать и патристическую традицию. Эпоха патристики характеризуется “преимущественным и даже исключительным интересом к так называемой “философии языка”(9,с.158). Однако трактаты средневековых мыслителей, где рассматривались фундаментальные проблемы теории языка, не ставили перед собой целью выяснить саму природу именования, связь имени и именуемого, онтологический статус имени и другие теоретические проблемы. Они были обусловлены христианской герменевтикой и гносеологией, а не собственно умозрительным интересом к философии слова. Необходимо указать на библейские и патристические источники, значение которых для выяснения генезиса отечественной метафизики слова оказывается центральным. Здесь важнейшими, помимо Священного Писания Ветхого и Нового Завета, следует признать творения Иустина Философа, автора “Пастыря Ермы”, александрийских христианских философов (Климента и Оригена), великих каппадокийцев (Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, особенно в их полемике с Евномием), блаж. Августина, авторов антиохийской и сирийской традиции (Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Исаака Сирина). Славянскими и русскими богословскими источниками по метафизике слова можно считать также творения Нила Сорского, патриарха Никона, митр. Филарета Московского, а также огромный корпус “азбуковников”, “толковых алфавитов” и др., бытовавших в русской письменности, начиная с XII и вплоть до XVIII столетия, большинство из которых до настоящего времени остаются неопубликованными. Значительный интерес представляет полемическая литература по вопросу книжной справы, принадлежащая как старообрядцам, так и последователям реформы Патриарха Никона (21). Впоследствии русская метафизика слова развивалась под непосредственным влиянием учений Р. Декарта, Г.В. Лейбница, Б. Спинозы и особенно Ф. Шеллинга, И. Канта, Г.Ф.В. Гегеля, причем восприятие систем последних было преимущественно критичным. Однако без учета философии языка Гегеля и гносеологии Канта невозможно определить истоки ни славянофильской концепции слова, ни философии имени С.Н. Булгакова и П.А. Флоренского. Среди западных философов ХХ столетия необходимо назвать имена Р. Барта, Л. Витгенштейна, Х.-Г. Гадамера, Э. Гуссерля, Ж. Деррида, Э. Жильсона, Э. Кассирера, Х. Ортеги-и-Гассета, П. Рикера, М. Фуко, М. Хайдеггера, К.Г. Юнга, К. Ясперса. В XVIII и XIX вв. в России воззрения на природу слова формировались в новых условиях, связанных с непосредственным воздействием на отечественную мысль западных философских систем, однако наиболее значительные представители русской мысли этого времени не порвали со средневековой реалистической традицией: откровенно номиналистических и позитивистских концепций языка в истории русской мысли мы встречаем немного. На протяжении долгого времени в России складывалось оригинальное и самостоятельное направление, объединенное рядом тематических и даже методологических установок. “С тематической точки зрения – это, прежде всего, исторический подход к языку, мышлению и сознанию, стремление выявить иерархию – историческую и логическую - “форм Логоса”, то есть ступени реализации речемыслительных процессов и форм” (16,с. 286). В XIX в. значительное влияние на отечественную традицию оказала система Гумбольдта, особенно его концепция диалектического единства сознания и языка и учение о деятельностной (энергийной) природе слова и речи. Творческую рецепцию философии Гегеля также невозможно игнорировать. В более поздний период такие мыслители, как Г.Г. Шпет и А.Ф. Лосев, испытали воздействие идей Э.Гуссерля и Э.Кассирера. При всей важности учета западных учений для выяснения генезиса отечественной лингвофилософии необходимо сознавать, что в русской интеллектуальной культуре складывалась собственная система целостного видения мира, в которой такие категории, как соборность и всеединство играли основополагающую роль. На наш взгляд, своего высшего расцвета русская философия языка достигла в философии имени ХХ столетия, представленной в трудах П.А. Флоренского, В.Ф. Эрна, С.Н. Булгакова, А.Ф. Лосева. Разумеется, отечественная философия слова не ограничивается построениями вышеназванных мыслителей. Не менее значительными явлениями в области философии языка следует признать работы Г.Г. Шпета и М.М. Бахтина, исследования ученых, принадлежащих к московско-тартуской школе семиотики (В.В. Иванова, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Б.А. Успенского и др.). Нельзя не согласиться и с А.Н. Портновым, что “идеи Г. Шпета, М. Бахтина и философов “ономатологического направления” (то есть П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова и А.Ф. Лосева) взаимодополняют друг друга” (15,с.287-288). Но также следует признать, что именно в трудах последних онтологическая теория языка, называемая также “метафизикой слова” и “новым российским реализмом” (20, 715) получает свое полное раскрытие. Основной метафизической интенцией, из которой и была выведена оригинальная отечественная философия имени, на наш взгляд, является глубоко свойственное русскому сознанию учение о мире, как органически едином целом, развиваемом в традиции всеединства. Определяя основные черты этого миросозерцания, названного им “интуитивизмом”, один из его выразителей, Н.О. Лосский, утверждал, что в таком мире “все существа интимно связаны друг с другом; поэтому человек может наблюдать непосредственно не только свои собственные душевные состояния, но и предметы внешнего мира. Когда я смотрю на летящую ласточку и слышу щебетание ее, сознаваемое мною есть сама летящая ласточка и сами звуки, издаваемые ею, а не субъективный образ ласточки в моей душе”(12, с.22; 13,с.186). Н.О. Лосский справедливо замечает, что подобный взгляд на мир не был свойствен западной философии. Даже А. Бергсон, основатель французского интуитивизма, не все виды знания считал актами интуиции, то есть непосредственного созерцания предмета. По Н.О. Лосскому (и в этом с ним солидарно большинство русских религиозных философов от Н.А.Бердяева и Б.П. Вышеславцева до С.Л. Франка и И.А. Ильина), человек есть “сверхвременное существо, тесно связанное, координированное со всем миром, не только в его настоящем, но и в прошлом и даже будущем бытии. Поэтому мы способны непосредственно наблюдать все виды и стороны бытия” (12,с.23).Также основная часть русских мыслителей последовательно отстаивала принцип доверия разуму в его познании мира и доверия языку в его обнаружении разума. В связи с этим русскую философию имени ХХ в. необходимо рассматривать как лингвистическую ветвь школы всеединства, представлявшую собой еще один яркий аспект этого магистрального направления отечественной философии. Как это неоднократно случалось в русской культуре, философия языка в России не осталась направлением кабинетной мысли и быстро отошла от научно беспристрастной формы дискурса в сторону жгуче-практической вовлеченности в современные ей идейные течения и философско-богословские споры, отстаивая онтологический статус слова. В начале ХХ в. философия слова в России оказалась вплетена в контекст самых основных мировоззренческих вопрошаний, став на перепутье исканий русских мыслителей как в области онтологии, так и гносеологии. Сквозь призму различного определения степени соотнесенности имени и вещи оказалось возможным анализировать фактически всю интеллектуальную культуру, причем вырисовывались два противоположных идейных центра, которые в русской философской традиции получили название “имяславского” и “имяборческого”. Известный русский мыслитель, профессор Московской духовной академии М.Д. Муретов утверждал, что вопрос о степени близости имени и вещи подходит к исконной и до сих пор неоконченной борьбе реализма, идеализма, религиозно-мистического восприятия мира, с одной стороны, и номинализма, рационализма, материализма – с другой. Развивая эту идею, П.А.Флоренский утверждал, что вся человеческая культура и мысль должны определиться либо имяславчески, либо имеборчески, относя к имяславскому лагерю также символизм и онтологизм, а к противоположному – позитивизм и агностицизм (23,с.352). Одним из первых оригинальных направлений в отечественной философии языка стало славянофильское учение, представляющее слово как средство универсализации национальной духовности, как тот способ, которым осуществляется сохранение уникальности духовного опыта народа. Славянофильская концепция стала идейным основанием исследований в области языкознания Н.П. Некрасова, Ф.Ф. Фортунатова и А.А. Шахматова, которых можно считать одними из самых ярких отечественных лингвистов XIX – начала ХХ вв. В современном языкознании метод, разработанный указанными авторами, получил название “формалистического”, поскольку дал выразительный и глубоко проработанный ответ на вопрос, как соотносятся в языке форма и значение, как дух языка проявляется в его грамматическом строе. Славянофильское учение настаивает на том, что “слово не есть нечто условное, чисто конвенциональное, формальное воплощение, а органический феномен, все компоненты которого – форма, значение и синтаксическое употребление – составляют неразрывное и сущностное единство. В доктрине славянофилов мы находим отчетливо выраженное онтологическое учение о слове как “истинной среде обитания человека”. С его помощью человек строит свой мыслительный мир как отражение мира реального, находя в слове “корни, относящиеся к природе видимой и осязаемой”. Свое понимание природы слова славянофилы строили, как и ряд других русских религиозных философов, отталкиваясь от немецкой классической философии, в том числе от философии языка Гегеля. Русской традиции оказался чуждым центральный постулат немецкого мыслителя о языке как всецелом порождении рассудка, его орудии, продукте логического развития абсолютной идеи. И А.С. Хомяков, и И.В. Кириевский, и К.С. Аксаков отвергали противопоставление мышления и слова и наличие особой внеязыковой формы “внутренней жизни разума”. Для них слово – единственная форма бытия разума и души, хранилище соборных истин и образ их выражения. Посредством слова дух облекает свое неподвижное природное бытие живым ликом. Только в слове происходит явление внутреннего мира человека. Слово онтологизирует знание, вводя его в широкое социальное поле. Оно “проводник мысли”, та дверь, через которую сокровища ума и знания становятся доступными другим, но чем больше этих сокровищ выносится через слово наружу, тем больше их остается в хранилище личной и народной памяти. Мир познается в слове, для человека он в слове и существует. Утилитаризация языка, восприятие его лишь как технического инструмента мышления приводит к уничижению как слова, так и самой мысли. Свойства языка, напротив, указывают на способность человека к “гиперлогическому” типу познания, в котором участвует не только ум, но и все способности души. Слово и сознание находятся в живом единстве, слово и есть сознание или “слово есть человек”, выражаясь словами К.С. Аксакова. В теории слова, разработанной ранними славянофилами, мы находим самобытные черты оригинальной русской философии имени, формирование которой продолжалось на протяжении всего XIX века. Значительным этапом в развитии оригинальной отечественной философии слова была деятельность А.А. Потебни, который также стоял на принципе единства мышления и выражения мысли в слове. В работах Потебни философия языка совершила переход в область научного решения философско-лингвистических вопросов. Потебня настойчиво наделял язык самостоятельным бытием, понимая его как организм, который постоянно изменяется и создает все новые живые формы для выражения рождающихся содержаний. Вслед за Гумбольдтом он понимал язык как непрерывное творчество и уделял значительное внимание психологическим аспектам речи. В основании его учения лежала существенно переработанная концепция того же Гумбольдта о внутренней форме слова, которую Потебня вводил для обоснования положения о единстве мышления и языка. Внутреннюю форму языка Потебня характеризует как специфическую (врожденную человеческому сознанию) связь представления с абстрактным или логическим значением слова. Внутренняя форма как объективная сторона слова делает понятной нашу мысль другим и способствует адекватной передаче ее на любых языках. Онтологическое восприятие слова было присуще и духовно-академической традиции. Н.П. Гиляров-Платонов в языке видел ту основу, из которой выводится вся система мыслительных категорий, необходимых человеку для восприятия мира. Слово способно производить влияние не только на мысль, но и на вещь. Оно одновременно выражает сознание и духовный опыт человека. Как и Потебня, он считает, что язык есть саморазвивающийся организм, живущий по своим собственным законам, называя его “воплощением целого, всеобще-тождественного миросозерцания”, обладание которым и делает человека человеком, приобщает его к человечеству. В метафизике всеединства В.С. Соловьева были только намечены “логосные” установки мыслителя, однако и имеющийся материал (особенно поздняя работа “Теоретическая философия”) позволяют сделать выводы, что В.С. Соловьев наделял слово могучей синтезирующей функцией, выступающей в качестве фундаментального принципа достоверности человеческого опыта и превращающей его в универсальное средство выражения цельного знания. Исследование развития философского дискурса о слове и языке в России до начала ХХ в. позволяет оценить тот огромный путь, в процессе которого шла выработка основных понятий и идей отечественной лингвофилософии. Многие из них носили заимствованный характер, однако самобытность русского взгляда на имя и слово прослеживается уже в XIX в. и связана, прежде всего, с онтологизацией процесса познания и придания в нем слову центрального статуса. В целом, русская мысль демонстрирует отказ от характерной для западной Европы традиции разграничения и даже противопоставления областей сущности и явления, бытия и сознания, мышления и языка, онтологии и гносеологии. Тяготение к “цельному знанию” было не только характерной особенностью философских систем славянофилов и В.С. Соловьева, но и генетической чертой всего отечественного миросозерцания. При таком взгляде слово и язык уже не могли восприниматься просто как “орудия мысли” или внешние знаковые системы для выражения “внутреннего смысла”. Не относилось слово и к чисто гносеологической сфере, в истолковании его природы выделялись бытийственные свойства. Слово свидетельствовало о подлинности мира и достоверности человеческого знания о нем. Уже славянофилами было разработано учение о языке, как истинной среде обитания человека, а о слове, как “чудном храме, созданном для мысли” (24, с.392). Онтологизация слова приводила к пониманию его как “воплощенного смысла”, в языке виделось явление “целого всеобще тождественного миросозерцания” (6,с.307). Уже в XIX в. мы видим сближение понятий слова, идеи и символа – тему, столь плодотворно разработанную русской религиозно-философской мыслью первой половины ХХ столетия. Номиналистические тенденции не восторжествовали в русской философии даже в психологической школе А.А. Потебни, хотя нельзя утверждать, чтобы конвенциональное отношение к языку совершенно отсутствовало в истории русской мысли XIX в., особенно в среде позитивистски и материалистически мыслящей интеллигенции. Идеи о вторичности слова по отношению к мысли, концепция о “внесловесном мышлении”, которые частично присутствуют в системе В.Д. Кудрявцева-Платонова, в общем, также не получили распространения в русской философской культуре, которой было более свойственно понимание слова как “собственно стихии логического мышления, которое без слов невозможно” (18.с.810). Все вышесказанное позволяет говорить о принципиально общем магистральном подходе к восприятию слова в процессе формирования представлений о языке в России. Следует также признать, что философские идеи о природе языка, разработанные в XIX в. были глубоко усвоены и творчески осмысленны в традиции “философии имени” как онтологической теории слова, ставшей крупнейшим явлением в истории русской мысли ХХ столетия и свидетельством расцвета самобытной русской лингвофилософии. Философия имени П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, А.Ф. Лосева представляет собой период расцвета отечественной лингвофилософии, которая не только вобрала в себя основные направления предшествовавшего развития, но и предвосхитила многие языковые концепции ХХ столетия. Так, в философии П.А. Флоренского вопрос о природе имени и слова имеет огромное, если не сказать определяющее, значение. Он “красной нитью” пронизывает все творчество этого выдающегося мыслителя от монументального “Столпа и утверждения истины” до мимолетных замечаний в его письмах и на полях читаемых книг. Слову и его чистейшему выражению – имени – Флоренский отводит центральную роль во всей человеческой культуре: и в точных науках, и в высоком богословии. П. Флоренский не только исследует, анализирует проблему имени как философ и лингвист, он его также воспевает и почитает как поэт и богослов. В имени Флоренский обретает “сосредоточие всех путей” человеческого опыта, в нем он видит откровение Божественного мира земному, находит подлинную реальность человеческого знания, потому что имя не мнимо, но подлинно свидетельствует о природе вещей. На протяжении всей жизни Флоренский разрабатывал свою “ономатологию” (“ономатодоксию”), посвящая ей лучшие страницы своих трудов. Афонские споры оказались одним из мощнейших стимулов к формированию философии имени этого вдающегося мыслителя. Несмотря на несомненную значимость афонских событий для выяснения учения об имени П.А. Флоренского, следует признать, что они были не единственным, и, быть может, даже не самым главным (в отличие от С.Н. Булгакова и А.Ф. Лосева) источником его “ономатологии”. Уже самые ранние произведения о. П. Флоренского указывают на понимание им имени как центрального момента в определении формы человеческого сознания. В своих сочинениях он наглядно демонстрирует противоположность восприятия слова древним человечеством и нашими современниками. Когда человек ХХ в. хочет отметить мнимость какого-либо бытия, указать на его призрачность, он говорит, что это – “только имя”. Согласно господствующей номиналистической тенденции, которая далеко перешла границы узких научных сообществ, став неотъемлемым элементом психологии многих социальных слоев, имя – только кличка, пустой звук, “воздушное ничто” (flatus vocis). Древнее сознание настаивает на субстанциальности имен, которые признавались частью самого существа. Имя и сущность не два взаимообусловленных явления, а одно – единая имя-сущность, Логос. Флоренский усматривает кардинальное различие между древним и современным сознанием. Если прежнее восприятие видит мир как “многообразное единство”, то современное определяет его как “однообразное множество”. Если древнему миру характерно представление о живом, реальном единстве явлений, в котором все элементы бытия находились в непостижимом и многообразном взаимном воздействии, то современное сознание переводит это единство только в гносеологическую и психологическую сферу, отказывая ему в подлинном существовании: “единосущее” превращается в “подобносущее”. В своем сочинении «У водоразделов мысли» П.А.Флоренский подчеркивает центральную идею, что слово как данное является истинным метафизическим принципом бытия и познания. Слово, согласно его учению, действует аналогично иконе, в которой присутствует воображаемое лицо или событие. Таким образом, слова служат «словесными иконами»; через них проявляются энергии бытия: деятельность познающего субъекта и «вещность» познаваемого объекта в его «данности» нам. Обе как бы сливаются в «синергии». Резюмируя отметим, что в своих работах Флоренский выделяет важнейшие признаки имени: 1. Имя и его носитель находятся в теснейшей связи, реальной спаянности. Любое воздействие на имя воздействует и на его носителя, поскольку в имени человека содержится сам человек. 2. Вместе с тем имя имеет и известную самобытность, субстанциональность и, следовательно, является не просто “бытием для другого”, но непосредственным элементом, составной частью личности или предмета, имеющего данное имя. Следующим за П.А. Флоренским мыслителем, для которого проблема имени и слова стала на многие годы центральной областью философствования, является, несомненно, С.Н. Булгаков. В отличие от П.А. Флоренского, именно участие в имяславских спорах подвигло Булгакова к началу собственно философской рефлексии над поставленным вопросом. Философской базой, опираясь на которую мыслитель начинает строить свою концепцию имени, Булгаков, вслед за Флоренским, называет платонизм и, прежде всего, платоновское учение об идеях. П.А. Флоренский видел в платоновской идее аналог имени: “то, что познается, - идея Платона – есть точное соответствие имени”(22,с.191), - утверждал он в “Общечеловеческих корнях идеализма”. Его мысль продолжает и Булгаков, говоря, что “имя есть идея человека в платоновском смысле. Учение Платона об идеях с особой ясностью применимо к учению об имени” (4,с.240). Булгаков замечает, что в области лингвофилософии Платону, как и во многих других областях, “принадлежит неувядаемая свежесть и острота, его проблематика остается непревзойденной и поныне, несмотря на огромные успехи науки о языке” (4,с.238). В своих центральных философских произведениях “Трагедия философии” и “Философия имени” С.Н. Булгаков указывает на язык, слово как на сущностное проявление природы космоса и человека. Язык, как и мир, обладает трехипостасным бытием. Связь бытийственных уровней (трансцендентного и имманентного) происходит в связке, акте именования, в котором совершается опознавание единства трансцендентной и имманентной ^ РЕФЛЕКСИЯ № 1 2007 г. © 2007 г. Т.В. Жеребило ИНВАРИАНТНО-ВАРИАТИВНАЯ ПАРАДИГМА В АСПЕКТЕ ИДЕЙ СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО СИНТЕЗА Общеизвестно, что системное целостное понимание сущности языка возможно при таком подходе, когда учитывается триединство мира, человека и языка. Теория, постулируемая обозначенным системным подходом, сложилось к началу ХХ века на базе синтезирующих концепций И.Г. Гердера, В. Гумбольдта, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, вобравши в себя достижения философской и лингвистической мысли за период, который мы привыкли считать достаточно продолжительным, подразделяя его при этом на целые эпохи, – промежуток времени примерно в 2,5 тыс. лет. Синтетизм этой теории подтверждается наличием полярных – аспектирующих концепций А. Шлейхера, Г. Пауля, Ф. де Соссюра. Признав наличие в истории языкознания и в современной лингвистике синтезирующих и аспектирующих теорий, концепций, принципов, методов, можно было бы поставить точку в разработке эволюции теории языка, сославшись, к примеру, на работы Л.Г. Зубковой как основополагающие по данн