[РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ «ОПЫТЕ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМРАЗУМЕНИИ» Г-НА ЛОККА]В суждениях г-на Локка о разумении (raison) человека и о воспитании я нахожу так много свидетельств редкой проницательности, а предмет, затронутый им, представляется мне настолько важным, что я не жалею о времени, затраченном на это в высшей степени полезное чтение; к тому же я сам много думал над вопросами, относящимися к основаниям наших знаний. Это побуждает меня занести на бумагу кое-какие соображения, возникшие у меня во время чтения «Опыта о разумении». Среди всех исследований нет более важного, чем это, ибо в нем — ключ ко всем остальным.^ Первая книга касается по существу принципов, которые, как принято считать, рождаются вместе с нами. Г-н Локк не признает их, как не признает и врожденные идеи. Несомненно, у него есть серьезные основания выступить против распространенных предрассудков на этот счет: слишком уж злоупотребляют словами «идея» и «принцип». Философы низкого пошиба объявляют принципами все, что им взбредет в голову; что же касается картезианцев, которые любят говорить о своем стремлении к точным выражениям, то они по-прежнему ищут прибежища в выдвигаемых ими идеях протяженности, материи и души, надеясь, что это избавит их от необходимости доказывать свои положения. Они уверены, что каждый, кто вдумается в эти идеи, найдет в них то же, что и они. Иначе говоря, все, кто усвоит их манеру рассуждать, усвоит и их предубеждения. Что же, это верно. Мое же мнение таково, что в качестве первоначального принципа не следует принимать ничего, кроме опыта и аксиомы тождества, или, что то же самое, аксиомы противоречия, которая является первичной, так как в противном случае не существовало бы разницы между истиной и ложью: любые рассуждения с самого начала потеряли бы смысл, если бы было все равно, что сказать — да или нет. Против этого принципа, коль скоро мы собираемся рассуждать логиче- ски, возражать невозможно. Все остальные истины подлежат доказательству, и вот почему я высоко ценю метод Евклида, который, не останавливаясь на том, что предполагается достаточно очевидным на основании выдвинутых идей, доказывает, например, что в треугольнике одна сторона всегда меньше суммы двух других. В то же время Евклид с полным правом принял без доказательства некоторые аксиомы, но не потому, что они в самом деле первичны и недоказуемы, а потому, что он не смог бы двигаться дальше, если бы делал свои выводы лишь после тщательного обсуждения принципов. Поэтому он счел себя вправе удовлетвориться тем, что свел все доказательства к этому небольшому числу исходных предположений, так что можно сказать, что если эти предположения правильны, то все его дальнейшие рассуждения правильны также, доказательство же самих этих принципов Евклид предоставил другим; впрочем, правильность их подтверждает опыт. Однако последнее соображение в вопросах такого рода не должно приниматься во внимание; вот почему Аполлоний, Прокл и другие брали на себя труд доказать некоторые из аксиом Евклида. Эту манеру следовало бы перенять и философам, дабы выработать наконец некоторые общие, хотя бы и предвари- тельные, основания, пользуясь том методом, о котором я только что говорил. Что касается идей, то некоторые разъяснения на этот счет я дал в небольшом сочинении под названием «Meditationes de cognitione, verilate et ideis» (2). Было бы желательно, чтобы г-н Локк ознакомился с ним. Я со своей стороны всегда готов поучиться у других, так как ничто не возбуждает так наш ум, как ответные высказывания и замечания заслуженных людей, если эти замечания делаются искренно и со вниманием. Здесь скажу лишь, что истинные, или реальные, идеи — это такие идеи, в отношении которых существует уверенность, что их можно осуществить; прочие же либо сомнительны, либо (если доказана их невозможность) несбыточны. Возможность же идей доказывается как a priori — путем логических доводов, со ссылкой на возможность других, более простых идей, так и a posteriori — на основании опыта, ибо то, что есть, не может не быть возможным. Однако первоначальные идеи — это идеи, возможность которых недоказуема; по существу они представляют собой не что иное, как атрибуты Бога. Что касается вопроса о том, существуют ли идеи и истины, рождающиеся вместе с нами, то решение его, на мой взгляд, не является абсолютно необходимым ни в качестве исходного пункта рассуждений, ни для практического философствования: приходят ли все они к нам извне или происходят от нас самих, правильность рассуждений от этого не меняется, лишь бы было соблюдено то, о чем я говорил выше, и лишь бы рассуждали последовательно и без предубеждений. Вопрос о происхождении наших идей и наших максим для философии не легок, и необходимо проделать большой путь, чтобы правильно его разрешить. Однако я полагаю возможным утверждать, что наши идеи, в том числе идеи о вещах, воспринимаемых чувствами, происходят из глубин нас самих, о чем можно судить на основании того, что я опубликовал касательно природы и связи субстанций, и того, что я называю союзом души и тела. Ибо я убедился, что эти вопросы не были поняты правильно. Я вовсе не за tabula rasa Аристотеля, и, по-моему, есть нечто заслуживающее внимания в том, что Платон именовал воспоминанием. Существует даже нечто большее, ибо мы обладаем не только памятью о всех наших прошлых мыслях, но и предчувствием (pressentiment) всех наших мыслей, правда смутным и не различающим отдельных мыслей — наподобие того, как слышится шум моря, когда я отчетливо улавливаю плеск волн, создающих общий шум, но не могу отличить по звуку одну волну от другой. Верно и то, что в определенном смысле, который я объяснил, не только идеи, но и чувства наши рождаются из глубины нашего существа, и душа, таким образом, более независима, чем обычно думают, хотя, конечно, в ней не происходит ничего такого, что не было бы детерминированным. Относительно второй книги, посвященной детальному рассмотрению идей, я должен сказать, что доводы г-на Локка в пользу того, что душа может иногда вообще ни о чем не мыслить, не кажутся мне убедительными, если, конечно, он не обозначает словом «мысль» только те восприятия, которые достаточно значительны для того, чтобы их выделить и запомнить. Я считаю, что душа, равно как и тело, никогда нс пребывает в бездействии и что душа никогда не остается без восприятии. Даже во сне мы сохраняем некоторое неясное и темное представление о месте, где мы находимся, и о других обстоятельствах. Но если бы даже опыт не подтверждал этого, я думаю, нашелся бы способ это доказать. Точно так же невозможно проверить опытом, существует ли пустота в пространстве и возможен ли покой в материи. И все же вопросы этого рода представляются мне, точно так же как и г-ну Локку, решенными вполне убедительно. Я согласен с различием, которое он, [Локк], с полным основанием проводит между материей и пространством. Что же касается пустоты, то многие мыслители уверовали в ее существование; г-н Локк из их числа. Я и сам едва не пришел к этому убеждению, однако давно уже отошел от него. И несравненный г-н Гюйгенс, который тоже был сторонником пустоты и атомов, задумался над моими доводами, о чем свидетельствуют его письма. Доказательство существования пустоты, которое исходит из движения и которым пользуется г-н Локк, основано на предположении, будто тело является изначально плотным и состоит из некоторого числа неподатливых частиц. Если бы это было так, то при допущении некоторого конечного числа атомов движение оказалось бы невозможным без пустоты. Однако все части материи делимы и податливы. Есть и другие вещи в этой второй книге, которые привлекли мое внимание: например, когда он говорит в главе XVII, что бесконечность может быть атрибутом лишь пространства, времени и чисел. Вместе с г-ном Локком я полагаю, что, собственно говоря, мы вправе утверждать, что не может быть пространства, времени или числа, которое было бы бесконечным, а верно лишь то, что, как бы ни были велики пространство, время, число, всегда найдется другое, бесконечно большее; таким образом, истинно бесконечного в целом, составленном из частей, нет. Однако оно продолжает существовать в другом месте, а именно в абсолюте, в котором нет частей и который оказывает влияние на сложные вещи, так как они являются следствием ограничения абсолюта. Итак, поскольку положительное бесконечное есть но что иное, как абсолют, можно сделать вывод, что в этом смысле существует положительная идея бесконечного и эта идея предваряет идею конечного. Впрочем, отвергая сложное бесконечное, мы отнюдь не отрицаем series infinitae (3), существование коих доказывают геометры, в том числе прославленный Ньютон. Что касается главы XXXI, de ideis adaequatis (4), то можно согласиться с тем значением, которое автор вкладывает в термины, используемые здесь. Однако, не порицая словоупотребления г-на Локка, я предлагаю классификацию идей, в соответствии с которой адекватной идеей называется такая идея, которая не нуждается ни в каких пояснениях. А так как все идеи чувственных качеств, к каковым относятся идеи света, цвета, тепла, не принадлежат к этому роду, я не включаю их в число адекватных идей; поэтому сами по себе эти идеи ни a priori, ни путем опыта не обеспечивают нам познания того, что реально, либо того, что возможно. Немало хорошего есть и в третьей книге, где обсуждается вопрос о словах, или терминах. Само собой разумеется, всё определить невозможно; у качеств, воспринимаемых чувствами, нет номинальных определений, и в этом смысле их можно назвать первичными; но это не значит, что для них невозможно подобрать реальное определение. В вышеупомянутом рассуждении я показал рааницу между этими двумя видами определений. Номинальное определение объясняет смысл названия исходя из признаков вещи; реальное же определение выявляет a priori возможность определяемого. В остальном я готов рукоплескать учению г-на Локка о логической доказуемости нравственных истин. ^ Четвертая, последняя, книга, в которой идет речь о познании истины, наглядно показывает применение на практике того, о чем мы только что говорили. Здесь, как и в предыдущих книгах, я нашел великое множество прекрасных мыслей; сопроводить их подобающими комментариями значило бы написать книгу не менее объемистую, чем труд самого автора. Мне представляется, что аксиомы в этом разделе рассмотрены несколько менее подробно, нежели они того заслуживают. Происходит это, по-видимому, оттого, что только математические аксиомы являются серьезными и прочно установленными; других аксиом подобного рода почти не встретишь. Я попытался восполнить этот пробел. Я не отказываюсь от теорем тождественности и нахожу, что их с успехом можно применять даже в анализе. Разумеется, наше существование мы осознаем путем непосредственной интуиции, существование же Бога познается путем доказательства; верно и то, что материальная масса, отдельные части которой лишены восприятия, не может создать мыслящего целого. Я не отбрасываю доказательства, изобретенного несколько веков назад Ансельмом, согласно которому совершенное существо не может не существовать, хотя и считаю, что доказательство это небезупречно, так как при этом исходят из предположения, что совершенное существо возможно. Если доказать это единственное положение, то все доказательство приобретет вполне законченный вид. Что касается познания других вещей, то, как было правильно замечено, опыт сам по себе недостаточен для того, чтобы значительно продвинуться вперед в физике. Проницательному уму достаточно нескольких довольно незамысловатых опытов, чтобы сделать важные выводы, тогда как другой ум не сумеет извлечь выводов даже из самых хитроумных опытов; не говоря уже о том, что ставить опыты и, так сказать, допрашивать природу — это целое искусство. Но конечно, проникновение в детали физики возможно лишь по мере того, как будут ставиться все новые и новые опыты. Г-н Локк разделяет мнение многих осведомленных людей, которые утверждают, будто формальные предписания логиков не имеют практического значения. Я же склонен думать иначе и не раз убеждался в том, что ошибочные умозаключения возникают именно из-за несоблюдения этих требований; это относится и к математике. То же было отмечено и г-ном Гюйгенсом. Эту тему можно было бы развить подробнее. Есть немало превосходных вещей, коими пренебрегают потому, что не умеют как следует ими пользоваться. Мы привыкли относиться свысока ко всему, чему нас учили в школе. Конечно, там сообщают много ненужного: однако же разумно будет последовать примеру della Crusca (5), иначе говоря, отделить важное от неважного. Г-н Локк умеет это делать не хуже всякого другого, да к тому же предлагает нам на сей счет собственные оригинальные соображения. Таким образом, он не только ставит пробу на чужом золоте, но сам, подобно химику, совершающему трансмутацию металлов, создает его. И если бы он и дальше дарил публике свое золото, мы были бы у него за это в великом долгу.^ РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ «ОПЫТЕ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМРАЗУМЕНИИ» Г-НА ЛОККА(REFLEXIONS SUR L'ESSAI DE L'ENTENDEMENTHUMAIN DE M. LOCKE)(1) Были написаны Лейбницем в 1696 г. на французском языке и пред- назначались для автора «Опыта о человеческом разумении». Лейбниц послал их Т. Бёрнету де Кемни с просьбой сделать их содержание известным Локку. В письме от 7 (17) марта 1696 г. с этой целью он писал Бёрнету: «Недавно я разыскал также черновые заметки, которые однажды уже давал переписывать, сделанные мною при первом ознакомлении с превосходной книгой г-на Локка «Опыт о человеческом разумении»; беру на себя смелость послать Вам копию» (цит. по: «Die philosophischen Schriften», 3. Band, S. 176). Об этом же он писал Бёрнету 17 (27) июля 1697 г. 23 июля 1697 г. последним был отправлен Лейбницу ответ, в котором он сообщил о нежелании Локка вступать с Лейбницем в дискуссию. Заметим, что в письмах к Молинэ (Molyneux) от 10 апреля и 3 мая 1697 г. Локк заявил, что содержание полученного им от Лейбница текста его разочаровало, оно не соответствовало его ожиданиям. Черновик «Размышлений...» был обнаружен в посмертных бумагах Лейбница, и они впервые были опубликованы в книге «Some Familiar Letters between Mr. Locke and Several of his Friends». London, 1708 (p. 196—205). В этом же сборнике были помещены два письма Локка к У. Молинэ (Molyneux) от 10 апреля 1697 г. и 3 мая 1697 г., из которых видно, что Локк отклонил критику его философии со стороны Лейбница. Переведенные для настоящего издания «Размышления...» сверены И. С. Нарским с текстом в книге «Die philosophischen Schriften von Gottfried Wilhelm Leibniz» hrsg. von C. J. Gerhardt. Funfter Band, Zweite Abteilung. «Leibniz und Locke». Berlin, 1882 (S. 14—19). Им же проведены сверка и редактирование всех набросков и писем, включенных в данное издание. — 546. (2) Размышления о познании, истине и идеях (лат.). – см. прим. к «Новым опытам...». — 547. (3) Бесконечные ряды (лат.). — 549. (4) Об адекватных идеях (лат.). — 550. (5) Имеется в виду Академия во Флоренции (основана в 1582 г.) (лат. — Academia furfureorum), которую так называли, намекая тем самым на поставленную перед собой ее участниками основную задачу — создать нормативный словарь итальянского языка (первое его издание состоялось в Венеции в 1612 г.), тем самым очистив его ядро от шелухи (crusca [итал.] — отруби, шелуха) диалектизмов. — 551.