0 ЖИЗНЕННОМ (БИОЛОГИЧЕСКОМ) ВРЕМЕНИ«Man verehre ferner den, der dem vieh sein futter gibt und dem Menschen Speise und Trank, so viel er geniessen mag; Ich aber bete den an, der eine solche Produktionskraft in die Welt gelegt hat, dass wenn nur der Millioniste Tеil davon ins Leben tritt, die Welt von geschöpfen wimmelt, so dass Krieg, Pest, Wasser und Brand ihr nichts anzuhaben vermögen, das ist mein Gott!»W. Goethe. 20.11.1831 I. P. Eckermann. Gespräche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. Berlin, 1956. S. 600–601.НЕСКОЛЬКО СООБРАЖЕНИЙ О РАЗВИТИИ ФИЛОСОФСКОГО И НАУЧНОГО РЕШЕНИЯ НАУЧНЫХ ПРОБЛЕМ1. Проблема времени стоит сейчас в центре внимания современной философии. Она заняла в ней в последние десятилетия место, какого никогда не имела в ее прошлой истории. Происходящее сейчас чрезвычайное оживление, углубление и расширение философской мысли – начало, по-видимому, огромного, мирового порядка движения в умственной жизни человечества – неизменно все глубже и глубже оттеняет философское значение проблемы времени. Многим крупным мыслителям современности (Александеру, Бергсону и другим) кажется, что в ней – ключ к решению тысячелетних исканий философии1. Она заняла одновременно особое положение в науке, отдаленно напоминающее то, которое уже переживали двести с лишним лет назад во времена Ньютона, но по существу совсем новое и небывалое, так как время впервые становится по-новому объектом научного искания и исследования. Время в эпоху Ньютона было предметом научного исследования; сомнений в этом нет. Понимание времени Ньютоном было основано в значительной части на научной почве. Но Ньютонсвязал его с теологическими построениями2 и придал ему такую форму, что вывел его из области конкретного научного изучения, приняв время и пространство за абсолютные реальные сущности, в которых происходит весь мир явлений, изучаемых наукой, но на которые он не влияет. Это – теологическое по существу – представление Ньютона, тесно связанное с идеей божества, прочно овладело научной мыслью с середины XVIII в. и стояло незыблемо. И только сейчас, через 230 – 240 лет после своего выявления, оно отходит в прошлое. Научная мысль вновь начинает свободно охватывать время как явление, подлежащее его изучению. Мы можем сейчас видеть, что фактически научная работа давно, с середины XIX в., уже овладевала временем как предметом изучения. В частных случаях ее отдельные крупные научные построения по существу находятся в противоречии с идеей времени и особенно пространства Ньютона, например, с понятием физических полей для физических объектов. Она до последнего времени оставляла незыблемым основное построение Ньютона, не делала выводов до конца из новых полученных ею опытов и наблюдений и созданных ею понятий, не доводила до конца эмпирические обобщения и построения. Но сейчас время перестает быть в науке недоступным эмпирическому изучению, окончательным достижением отвлеченной математической мысли. Оно, наравне с другими явлениями природы, становится предметом научного искания целиком и внесено как такая же подлежащая научному разрешению научная проблема, как материя, энергия, электричество, жизнь – как теснейшее с ним связанное и пережившее ту же самую историческую судьбу, охваченное научно-теологической мыслью Ньютона – пространство. Оно охватывается точным знанием; создаются эмпирические факты, выявляющие его природу – построенные на них новые эмпирические обобщения. 2. Движение мысли в обеих областях человеческого искания – в философии и науке, подготовлявшееся давно, реально, исторически, вызвано одной причиной – темпом и глубиной научных достижений XX в., взрывом научного творчества, который мы переживаем. Этот подъем научного знания, научного творчества, характеризующий XX в., заставил и философскую мысль спешно пересматривать основные проблемы, быстро выявившиеся неожиданно для философии в новом свете. Этот пересмотр совпал для философии с другим знаменательным моментом ее истории – глубокой критикой ее содержания, с новым – после долголетнего прозябания – ростом смелой творческой мысли, с пробуждением философских и метафизических исканий. Рост философской мысли, ее глубокое преобразование, особенно усилившееся в последнее десятилетие, вызваны в XX в., в конце XIX, переживаемым историческим переломом в жизни человечества, выступлением народных масс, сознавших свою реальную силу и не мирящихся с страдательным своим положением в государственном и социальном строе, и с таким же подъемом народов и их культуры и других цивилизаций, связанным с моральным и материальным крушением европейской цивилизации в связи с величайшим преступлением, каким явилась война 1914 – 1918 гг. Переоценка философских ценностей идет сейчас в новой небывалой исторической обстановке – в единой не национальной и не государственной только среде – в единой мировой организации человечества, созданной и поддерживающейся прежде всего научной работой, научной техникой. Сливаются в единое русло философские искания, веками разделенные, шедшие веками независимо – философские искания Средиземноморского, Индийского и Китайского культурных центров. Одновременно и связанно на всем протяжении человечества бесчисленные личности единично и коллективно творят новый быт, ведут научную работу, страдают, переоценивают философские и религиозные построения. Эта переоценка в значительной мере вызвана глубочайшим, независимым от взрыва научного творчества фактором – глубочайшими трагедиями и длительными страданиями в течение долгих лет сотен миллионов отдельных человеческих личностей, во всем мире, трагедиями и страданиями, вызванными войной, революцией, экономическими и финансовыми кризисами и социальными междоусобиями. Исстрадавшиеся и страдающие люди ищут выхода – они пересматривают и по-новому переоценивают основы своей веры, своего осознания окружающего. Это всегда времена подъема философской мысли и религиозного искания и построения. Но в наше время это переживание происходит в особой обстановке. В науке – для одних пошатнувшей великие построения Ньютона об абсолютном пространстве и абсолютном времени, проникающие все научное мышление в области математики и точного знания; для других – они уже рухнули и открыли новые пути искания. Но в науке не может долго существовать такое неустойчивое положение: это части единого процесса в стадии созидания in Werden. Наука одна, и научная работа едина. Такое состояние преходяще. Пройдет немного лет, и оно прекратится: прошлое представление о мире с абсолютным временем и пространством уйдет из живого содержания науки. Уже сейчас быстро создается новое понимание явлений, и темп созидания нового, отхода от старого все увеличивается. Иначе идет процесс в философии. Философские течения и системы, единовременно сосуществующие, всегда многолики, всегда мало между собою связаны, часто резко друг друга отрицают. Такое состояние философии устойчиво и характерно. Единый по существу фронт научной мысли стоит перед взбаламученным разнородным, несводимым к единому пониманию состоянием философии. Перелом, происшедший в науке, отразился на всем остальном фронте метафизической и философской мысли. Изменение растет здесь, может быть, еще более быстро, чем растет научная работа в девственной почти для них области – области проблемы времени. Оба процесса теснейшим образом переплетаются, но во многом идут независимо. Ценность получаемых в них результатов для научной работы различная, и они должны в ней разно оцениваться. Ученый в своей работе неизбежно должен считаться с могучим движением иной, чем его, мысли, проявляющимся в той же области, движением, только отчасти вызванным объектами его познания. Но, считаясь с ним, он должен ясно сознавать коренное различие философской и научной работы. По силе страданий, по жесткости это движение охватило весь мир и совпало с единожды в тысячелетия совершающимся ростом научных достижений, взрывом научных исканий и подъемом критической мысли, подорвавших старые построения и верования философским ростом. Философские и религиозные верования и представления перестраиваются, защищаются, углубляются. Ищутся новые пути и создаются новые понимания. 3. На этом фоне в философскую мысль вторглась проблема времени, выдвинутая новыми научными исканиями. Очевидно, ее пересмотр в науке и в философии не совершается в одинаковой обстановке. А между тем оба пересмотра совершаются одновременно и в одной образованной среде, сейчас единой в целом для всего человечества. Научные искания могут немедленно охватываться философской мыслью – ее критическим анализом. Ученый находит не только в этой критике, но и в независимости от нее, в философских представлениях, новые и часто важные для себя указания для текущей работы. Ни одна из больших философских систем, новых в XVIII – XX вв., никогда не признавала ни абсолютного времени, ни абсолютного пространства Ньютона. Но они все должны были считаться с их значением в науке и с их, казалось, непреоборимой силой в исканиях научной истины, в научных открытиях. Изменение этой их ценности в научном сознании заставило все философские течения мысли пересматривать проблемы пространства и времени в новой научной обстановке. Наука должна с этим считаться. Научно работая над проблемой времени, необходимо одновременно критически относиться к ее пересмотру в философских исканиях, используя одни и отбрасывая другие философские достижения и указания, принимая во внимание все течения мысли, так как нет единой общеобязательной философии. 4. Философия резко отличается от науки гораздо более глубокой и широкой базой, на которой строятся ее построения, и иной по существу методикой своей работы, разным характером основного ее содержания – понятий, анализ и синтез которых являются существом философской мысли. Она основным образом отличается и тем, что область ее искания безгранична, тогда как науке поставлены пределы; так же, как они поставлены технике. Эти пределы – реальный мир. Понятие реальности мира, свободное для критики философской мысли, есть аксиоматическое представление для научной мысли (§7), оно дает ее построениям по существу иное значение. Разнообразие и широта базы, а может быть и бóльшая глубина проникновения философской мысли в окружающее, выявляется прежде всего в одновременном существовании и росте непримиримых философских построений, выбор между которыми не может быть произведен ни логическим анализом, ни научной проверкой. Он основан на вере, на темпераменте личности, на ее бытовой и социальной обстановке, и лишь позднее вкладывается в отвлеченные рационалистические рамки. Философия строит свои искания, прежде всего, на строго проведенном до конца анализе мыслящего аппарата разума. Она всегда рационалистична, даже если она связана с мистикой. Она строится на самонаблюдении мыслящего человека, на ином ее понятии, на достижениях здравого смысла, на переживании жизни личной и социальной, на построениях религиозного и художественного творчества, на интуиции отдельной личности и мистическом чувстве связи с окружающим, с целым и, наконец, все в большей степени на научных гипотезах и теориях, на научных экспериментах, обобщениях и фактах, на математических и космогонических построениях. Как говорит один из современных крупных философов, строящий новую философию организма – А. Уайтхед: «Полезной функцией философии является содействие максимальной систематизации цивилизованного ума (Civilised mind)»3. Философия в целом имеет дело с понятиями, таким сложным и разнообразным путем полученными, и только с ними. Но, очевидно, отдельные философы, каждый из них имеет свою ограниченную область понятий, и никто не может охватить один их все, так как они являются несравненно более разнообразными и разнородными, чем понятия научные. Быт, политика, вопросы личной и социальной жизни, искусство во всех его проявлениях, социальный строй, вся область гуманитарных, естественнонаучных, наблюдательных и опытных знаний, математических и логических, история мысли... Кто это одинаково охватит? Область философии различна для разных мыслителей еще больше, чем область науки, взятая в целом для отдельных специалистов – ученых. Относительно небольшая область, для всех ученых...4 определена не ясно и меняется во времени и месте. Это различие времени и места для философии в ходе исторического ее развития получило особое значение, т. к. создались независимые в течение столетий центры ее, постижения ее социального значения, роста техники. 5. Под влиянием роста научного знания, увеличения его социального значения, роста техники и, прежде всего, под влиянием чрезвычайного расширения и углубления знания в XX в. – «взрыва» научного творчества5 научные компоненты, научные понятия входят все больше в философскую мысль, приобретают в ней все большее значение. Но взятая в целом, философия использует научные понятия для решения своих проблем неполно и односторонне. Научные гипотезы и теории выдвигаются в ней на такое место, какого они никогда не имели и не имеют в реальном содержании научного творчества и научной работы. Пользуясь достижениями науки, их главным образом выбирают философы и их используют. Огромная, основная часть научного творчества и научной мысли – эмпирические понятия (факты) и эмпирические обобщения – отходят для философии на второй план. Многие, даже крупнейшие из них, как, например, учение о симметрии, нацело исчезают из кругозора философа. По существу философия отстает и основывается не на науке, не на научных гипотезах и теориях ее времени, обычно с очень ничтожным числом основного эмпирического содержания науки. Это наблюдается неизбежно даже тогда, когда крупные ученые переходят в философскую область мысли. Прежде всего потому, что для философской мысли имеют интерес не частности – реальные факты, а общие достижения науки – эмпирические обобщения, теории, гипотезы. Но есть и другая причина. Для философа достижения науки интересны как понятия, а не как реальное бытие, понятием выраженное. В реальности содержится понятие о реальном объекте, как его принимает – неизбежно – ученый; философ может сомневаться и часто сомневается и совсем его отрицает. Понятие есть для него основная цель изучения: за пределы понятия – слова – он выходить не может. Точное и глубокое логическое изучение понятий есть основа и самая суть философского мышления. Это та сила – анализ понятий, которым философия глубочайшим образом влияет на науку. Для ученого реальность его понятий есть предпосылка возможности научной работы. Конечно, эта реальность не является наивной картиной видимой природы: эмпирический, научно установленный факт и эмпирическое обобщение6, на их основании выведенное, совсем не отвечают тому чувственному образу, который видит человек в окружающем. Ученый строит другой образ, но все его построение основано на признании реальности им изучаемого предмета или явления (§ 8). Эмпирические факты и эмпирические обобщения, как их понимает и ими пользуется наука, – понятия sui generif [нечто своеобразное]. Они отличны от остальных понятий прежде всего способом своего образования и вытекающей из него своей сложной природой, ясно выявляющейся при их использовании. 6. Для того, чтобы ясно было, в чем тут дело, проще всего всмотреться в характер работы натуралистов-наблюдателей или экспериментаторов, безразлично. Здесь проще, чем в гуманитарных науках, выявляется основная черта научного творчества, организационная сущность научной исследовательской работы. Но по существу то же самое относится и к научной работе в области гуманитарных дисциплин. Констатируя какой-нибудь эмпирический факт, например какое-нибудь численное или качественно выраженное свойство какого-нибудь минерала или какого-нибудь растения, постоянно приходится не только читать о нем, мыслить понятиями, но обращаться вновь к реальному объекту, о котором идет речь. В музеях и гербариях всегда находятся образцы, позволяющие это делать, и одна из задач организации научной работы заключается в подборе возможно большего числа их, возможно полного содержания этих музеев, гербариев и т. п. Сделанное каким-нибудь исследователем описание нового вида, например, никогда не считается достаточным. Исследователь во всех сомнительных случаях обращается к оригиналу или к наиболее ему близкому образцу. Непрерывно, иногда в течение поколений, эти оригиналы пересматриваются многими, находятся ошибки, из старых эмпирических фактов (т. е. научных понятий) создаются путем их эмпирического уточнения, а не одного логического анализа, новые факты, а старые получают новый смысл. Я беру гербарий или минералогическое собрание только как пример, и неполный, ибо обычно при научной работе надо обращаться к более основному объекту, к нетронутому человеческим творчеством природному явлению, как оно есть, и постоянно пересматривать (что и делается на протяжении поколений) живые объекты, если они доступны, или месторождения минералов, если они сохранились. То же самое имеет место по отношению к эмпирическим фактам, установленным опытом. Постоянно и непрерывно, на каждом шагу, для проверки и понимания эмпирического факта, выраженного логически в словах, т. е. в понятии, обращаются не только к логическому анализу понятия, но и к его проверке вновь на новом опыте и новом наблюдении, вновь возвращаясь к исходному опытному явлению или наблюдаемому предмету и явлению природы. В научной работе не только устанавливаются новые научные факты и явления, производятся новые опыты и наблюдения, но непрерывно переделываются раз сделанные опыты, пересматриваются раз наблюденные факты и явления, непрерывно, возвращением к исходному, пересматриваются научные понятия. Реально даже эта работа преобладает в науке. В эпохи застоя это преобладание становится патологическим. Здесь не место вдаваться в дальнейшее развитие этого положения. Легко убедиться, что это общее явление для построения научного мироздания и миропонимания. Не только естествознание и так называемые точные науки, охваченные математической мыслью, но и науки гуманитарные идут тем же путем, что доказывать здесь завлекло бы нас далеко. Ткань, проникающая научное мироздание, состоит не из философских и логически последовательно отшлифованных понятий, а, если можно так выразиться, из особых эмпирических понятий, в которых, наряду с логикой, идет непрерывное возвращение к исходному, отвечающему понятию реальности, предмету или явлению. Этот реальный предмет или явление не охватывается понятием, каким только и пользуется философ, и часто при таком повторяющемся научном анализе получает новое наименование, а старое меняет свой смысл. Идет непрерывная переработка содержания науки новым научным исканием и новыми личностями, смотрящими другими глазами, мыслящими другими органами мышления, в иной исторической обстановке как отдельного человека, так и его совокупностей. В основе философской мысли лежит свободное искание правды. Существование ее единого выражения есть тот элемент веры, который существует в творчестве философа и который неизбежно – пока не найдена правда – будет существовать как таковой и приводить к многообразному выражению несводимых и противоречивых философских систем и построений. Но есть ли единая, всем обязательная и, очевидно, несомненная истина? Или свободное сомнение и свободное искание, и разнородное выражение окружающего в одновременно существующих образах, философски продуманных и созданных, и есть эта истина? Не есть ли понимание мира на основе указанного разнообразия и разнородности философских понятий (§9), единовременно живых в сознании человечества, – и есть единое ее выражение, ей отвечающее в своем несводимом к единству многообразии? Как бы то ни было, в результате работы философии нет общеобязательных достижений – все может быть не только подвергнуто сомнению – но, что важнее всего, это сомнение может войти как равное в организацию философской мысли каждого времени. В отсутствии общеобязательных достижений заключается резкое отличие результатов философского творчества от построения Космоса научной мыслью, где в определенной ее части существует единое общеобязательное7 – путем опыта и наблюдения полученные раньше, иногда десятки и сотни лет раньше, понятия. Это основное условие научной установки, научного понятия. Организация такого непрерывного пересмотра основных понятий науки – фактов, явлений, опытов, отраженных словами, – есть основа всей организации науки. 7. Созданные таким образом эмпирические научные факты и выведенные из них эмпирические обобщения являются не только главной, наиболее существенной частью содержания науки: они обладают еще одним свойством – общеобязательностью; их нельзя не принять во внимание, и с ними обязательно должны считаться и, если это нужно, подчиняться, все без исключения. Так или иначе, им не могут противоречить – фактически, если не идеологически – ни наука, ни религия, ни философия, ни жизнь. Лишь в творчестве фантазии – в искусстве человек может сознательно и правдиво входить в противоречие с научными эмпирическими фактами и обобщениями. Он может это делать в глубоких настроениях своей личности, в мистике, он может это делать в философских построениях, отрицающих реальность мира, в тех формах его познания, какие только доступны научному творчеству. Элемент, если не всегда отрицания, то всегда сомнения в реальности Мира, изучаемого наукой, есть всегда в философских построениях, и нередко он выражен резко и определенно. Именно благодаря этому в философии, несмотря на ее глубочайшее значение в жизни человечества, нет общеобязательности признания, понятия каких бы то ни было ее положений и в реальной жизни, как8… Если к эмпирическому понятию ученый подойдет только с одним логическим анализом, «ложь» слова обычно выявится с чрезвычайной яркостью. Все основные научные эмпирические понятия при логическом анализе приводят к иррациональному остатку. «Слово» есть аппарат несовершенный, развитие и уточнение которого в ходе исторической жизни мы можем сейчас научно уже исследовать. В связи с этим история показывает, что настоящее реальное расширение рамок знания, открытие новых его областей создаются не анализом понятий, проверяемых хотя бы опытом и наблюдением в логически выведенном новом их содержании, но в логически нежданном открытии нового эмпирического факта, открывающего новые пути для опыта, наблюдения, научной и философской мысли. Так, недавно мы пережили это по отношению к радиоактивности, а сейчас, возможно, переживаем в открытии небесных светил, двигающихся с неслыханной еще недавно скоростью. 8. Она [наука], как уже указывалось, для получения эмпирических понятий и для их анализа вырабатывает особые методики, сводящиеся к постоянному обращению и переработке логическим анализом реальных явлений, выражаемых понятиями. Эта методика является частью общей методики науки, отличающей ее от философии. Наука пользуется понятиями двоякого рода – эмпирическими понятиями и обычными, чисто логическими понятиями, наиболее глубоко выражаемыми в философии. Своя особая методика касается первой. Общеобязательность и бесспорность значительной части научного миросозерцания и главного содержания науки, отражающихся в указанных выше отличиях научных эмпирических понятий (в методике их получения и анализа) от понятий жизненных и философских, ярко отражают самую сущность понятий научной эмпирии. В основе всей научной работы лежит единое аксиоматическое положение о реальности предмета изучения науки – о реальности Мира и его законообразности, т. е. возможности охвата научным мышлением. Только при признании этого положения возможна и приемлема для человека научная работа. Эта аксиома признается всяким научным исследователем; ученый бросает научную работу, и она теряет для него значение, когда у него возникает сомнение в этом аксиоматическом положении. В истории науки нередко наблюдается такое сомнение под влиянием глубоких религиозных или философских переживаний, связанных с отрицанием ценности или реальности Мира. Особенно религиозное самоуглубление – в таком аспекте – вызывало прекращение этой работы. Мы видим это на многочисленных примерах первоклассных научных деятелей, оставивших научную работу в разгаре ее расцвета (например, Сваммердам, Стенон, Паскаль могут быть названы, как немногие из многих). Были эпохи в истории человеческой мысли, когда примат религиозной или философской работы стоял так высоко, что отвлекал широкие круги людей от научной работы и вызывал чрезвычайное понижение ее уровня. Так было в эпоху конца западной Римской империи и в первые столетия Средневековья в Западной Европе,на всем почти протяжении Византийской империи, в течение долгих столетий в Индии и на Мусульманском Востоке... Научный эмпиризм теснейшим образом связан с реальностью и значимостью мира, отрицаемыми нацело или в большей или меньшей степени как религиозными, так и философскими крупнейшими движениями человечества. Существование единого, для всякого научного работника бесспорного – поскольку он научно работает – признания реальности изучаемого им Мира отражается как раз на возможности достижения общеобязательных для всех построений научной мысли, резко отличающих науку от всех других областей духовной жизни человечества. Точно научно установленные факты и построенные на них эмпирические обобщения являются общеобязательными благодаря тому, что они выражают единый реальный мир, неизбежно признаваемый всяким, кто считается с научной работой. Аналогично единому реальному миру науки единого построения в философии или религии нет. 9. С таким различием связано и другое отличие философских построений от научных. В понятиях – объектах философии – всегда скрыт бесконечный ряд следствий. Развитие и уточнение философской мысли заключаются все в более тонком и глубоком анализе, открывающем новое в старом. Этот пересмотр в ходе жизни совершается все новыми методами глубочайшими умами человечества, в новых, несравнимых исторических оболочках. В старом и, казалось, законченном, открывается новое, раньше незамеченное. Но это новое не выходит из рамок словом выраженного понятия, есть только его углубление или уточнение, или то, что может возникать в уме при углублении и уточнении понятия. Новое, создаваемое философией, ограничено нацело словом. Понятие есть слово и за пределы слова, за его самый глубокий смысл и понимание выйти не может. Иное мы видим в эмпирических научных фактах и сделанных из них обобщениях, хотя бы словесно выраженных. Никогда ни одно научно изучаемое явление, ни один научный эмпирический факт и ни одно научное эмпирическое обобщение не может быть выражено до конца, без остатка, в словесных образах, в логических построениях – в понятиях – в тех формах, в пределах которых только и идет работа философской мысли, их синтезирующая, их анализирующая. В предметах исследования науки всегда остается неразлагаемый рационалистически остаток – иногда большой, – который влияет на эмпирическое научное изучение, остаток, исчезающий нацело из идеальных построений философии, космогонии или математики и математической физики. Глубокая мысль, в яркой красивой форме выраженная Ф. И. Тютчевым – «Мысль изреченная есть ложь» (в стихотворении Silentium), всегда сознательно или бессознательно чувствуется испытателем природы и всяким научным исследователем, когда он в своей научной работе сталкивается с противоречиями между эмпирическими научными обобщениями и отвлеченными построениями философии или когда факты заставляют его менять и уточнять (обычно осложнять, а часто резко упрощать) свои гипотезы, особенно часто – неизбежно ограниченные математические выражения природных явлений. Эта методика основана на том, чтобы по возможности ограничить и учесть («внести личную поправку») влияние личности на установление научного факта. Указанная в § 6 организация научной проверки есть одно из проявлений этого основного стремления научной работы. Проявление личности поставлено в науке в твердые и единые рамки, для всех обязательные при установлении научно точных эмпирических фактов, отвечающих им понятий и построенных на этих эмпирических фактах эмпирических обобщениях. Научный факт должен наименьшим образом отражать личность, которая его устанавливает. Чем выше стоит научная мысль, тем больше расцвет научного знания, тем глубже и полнее проведено это основное условие научного творчества. Идеал научной работы – безличная истина, в которой всякое проявление личности по возможности удалено и для установления и понимания которой безразлично, кем и при какой обстановке она найдена, ибо эта научная истина, т. е. научный факт, эмпирическое научное обобщение, вновь непрерывно пересматривается и логическим анализом, и возвращением вновь к реальному явлению многократной проверкой новыми лицами. Разную мощность этих двух – научного и философского проникновения в природу явлений можно ясно видеть, если сравнить, что достигнуто в результате тысячелетней работы и тем и другим путем в области реального Космоса. Вопрос, конечно, может быть поставлен только для таких достижений, которые являются непреложными, неоспоримыми. Достаточно для этого сравнить те достижения, которые мы имеем в области научной – в научном толковании природы (в естествознании и математике) и в области философии – в натурфилософии (в философии и метафизике природы). Я беру область познания природы потому, что здесь те же успехи науки, но также и потому, что здесь менее различий в решениях различных философских исканий. На одной стороне, – на стороне науки, – мы увидим огромное, все растущее создание математической мысли, неуклонно идущее к новым охватам и новым открытиям. Математическая мысль XIX–XX вв. в этом смысле подошла к завоеваниям, о которых не решались и мечтать пионеры ее возрождения XVI–XVIII столетий. Все правильно полученные математические построения и открытия общеобязательны для всех. Борьба с ними, которая не раз повторялась в истории человеческой мысли, есть борьба с ветряными мельницами. Философская (или религиозная) мысль, если она сталкивается с математическими достижениями, должна была, в конце концов, их признать и из них делать следствия, а не изменять по своим построениям. Все попытки поставить предел или определить границу допустимого в математическом творчестве философским анализом кончались неизбежно, как и должно быть, – плачевно: и многомерные геометрии, и мнимое число , и прочие остались незыблемыми. Очень любопытно можно проследить в истории математики непрекращающийся (и всегда бесплодный, до сих пор без исключения) поток попыток философской мысли войти в чуждую ей более мощную область со своими методами и ограничениями. Эти попытки всегда неизбежно кончались крушением и поражением. Столь же прочно и столь же незыблемо стоят систематические классифицированные сотни, если не тысячи миллионов научно правильно установленных фактов. Неустанно, со все большей и большей быстротой устанавливаются новые. Все они так же общеобязательны, как математические истины; так же не могут быть отбрасываемы ни из философских, ни из религиозных побуждений и соображений, если эти последние с ними сталкиваются. Если они меняются в ходе научного знания, то только в смысле уточнения и понимания. Но основа факта остается незыблемой и неоспоримой по существу. На этом прочном и все упрочняющемся фундаменте строится то здание научных теорий, научных гипотез и научных эмпирических обобщений, из которых только последние могут являться общеобязательными и недоступными религиозной или философской проверке. Научные теории, модели, гипотезы, обобщения в первую очередь занимают философскую мысль, и они нередко представляют то, что называется наукой в философском мышлении. В огромной части своей они столь же мало общеобязательны, как и философские построения; с меньшим разнообразием и менее прочно они все же могут одновременно существовать в противоречивых выражениях. Это последнее явление наблюдается для научных теорий, гипотез, моделей. Этого нет для научных эмпирических обобщений, которые, однако, менее занимают философскую мысль, чем созданные на их почве научные гипотезы и научные теории. Охватывая научные теории и гипотезы, философская мысль не чувствует основной разницы между своими понятиями и понятиями, связанными с научными теориями и гипотезами. Этой разницы и нет. И те и другие не общеобязательны, хотя в областях научного знания господствуют научные теории и гипотезы, наименее отходящие от эмпирически общеобязательных фактов и обобщений. Больше того, философская мысль играет огромную, часто плодотворную роль в создании научных гипотез и теорий. Она дает здесь очень много ценного и нужного для роста научного знания. 12. Но это не касается эмпирических обобщений, которые в основе своей существенно отличны от научных теорий и научных гипотез, с которыми они обычно смешиваются. Научные эмпирические обобщения не выходят за пределы научных фактов и только на них основываются; они не вносят никаких новых представлений в науку, которые бы в фактах не заключались. Они выражают в понятиях те соотношения, которые логически вытекают из сопоставления фактов. Новое понятие, ими выявляемое, делается видным только при охвате большого числа фактов, и его принятие логически обязательно, не зависит от господствующих научных взглядов и теорий. Если научное эмпирическое обобщение становится в противоречие с теорией и подтверждается непрерывно при новом накоплении фактов, научная теория должна пасть или измениться, принять такую форму, которая не противоречила бы эмпирическому обобщению. Мне кажется, причиной этого является указанный раньше особый характер научных эмпирических понятий (§9), отличающий их от понятий философии или математики. Работа над их созданием – основная работа ученого. И чем больше и глубже она поставлена, тем большее место они занимают в содержании науки и в текущей научной работе. В идеале в научной работе должен был бы увеличиться подход к новому путем организации охвата эмпирических фактов эмпирическими обобщениями, и уменьшиться значение научных гипотез, сейчас охватывающих научную работу в ущерб эмпирическим обобщениям. До этого еще далеко. Количество научных эмпирических фактов, исчисляемое многими десятками миллионов, если не больше, недостаточно для планомерной установки этой задачи. Может быть, однако, здесь действует и рутина. Один–два примера крупных эмпирических обобщений позволяют реальнее уяснить себе их значение в ходе научного знания. Такова, например, периодическая система химических элементов, как она была выражена Д. И. Менделеевым или Л. Мейером; такова система кристаллических многогранников, как она построена И. Гесселем, Браве или Гадолиным. Таковы законы Кеплера. Таково, наконец, и то пространство-время, введение которого теорией относительности перевернуло все наше миропонимание, хотя сейчас ясно, что оно не связано с теорией относительности (§ 31), выяснено и философской (§ 28), и научной (§ 27) мыслью раньше. Характер его как эмпирического обобщения не был осознан и лишь сейчас начинает для нас выявляться (§ 25). 13. Что же можно противопоставить этому состоянию научных знаний, как же указать результаты многотысячелетней работы философской и метафизической мысли в области охвата и понимания природы? Эта работа началась за много столетий – если не тысячелетий – раньше научной работы. Одно достижение ясно – из философской мысли выросла наука.