ПЕРСТ СУДЬБЫ Яркие i J цвета радуги не очень занимали воображение Ахматовой. Им она предпочла черный цвет, который, по средневековым канонам, олицетворял мудрость и печаль. Ибо мудрость печальна. Любовь к черному цвету была перенесена и на черные камни, вставленные в перстни и ожерелья. Долгое время они сопровождали жизнь Анны Андреевны. Но в своем воображении эти вещи она рассматривала под каким-то необычным углом, одухотворяла их. Если бы они для нее не имели особого значения, она бы не возвращалась к ним вновь и вновь. Очевидно, ей было необходимо сплавлять в тигле своей поэзии собственное «я» с этими предметами, которые были не только одухотворены ею, но уже и составляли часть ее бытия. «КАК ЧЕРНЫЙ АНГбЛ НА СНЕГУ...»Почему черный цвет, который она присваивала по своему усмотрению любым предметам или событиям, так действовал на ее воображение? Вряд ли бы и сама она до конца и исчерпывающе могла на это ответить...Может быть, «черный образ» перешел к ней как бы по наследству — от Иннокентия Анненского, которого она считала своим учителем? Простые слова в его стихах часто становились загадочными — у него не просто «чернота», а «снегов немая чернота»; не «стручок», а «мучительно-черный стручок». Но, вероятно, брошенные Аннен-ским «черные семена» упали на хорошо подготовленную почву.Ахматова в своей поэзии постоянно обращается к меняющимся состояниям души, а черный цвет становится для нее мерилом переживаний. Впервые он появляется в стихотворении 1909 года «Хорони меня, ветер», где есть метафора «черная рана».Конечно, эпитет «черный» часто встречается у Ахматовой и в обычных сочетаниях, таких, как черная земля, черные поля или горы. Есть более редкие — черный я тополь, черная голубка, черный ветер. Но вот совсем неожиданные: черная память, черный сон, черный мед и даже — черная музыка. В последние годы жизни она объедини- 40 ла ряд стихотворений в цикл «Из черных песен». Одно из них, посвященное Александру Блоку, начинается: «Ив памяти черной пошарив, найдешь...»Поэзия «серебряного века» и до Ахматовой была неравнодушна к черному цвету, но появление новой звезды на поэтическом горизонте как-то сразу стало ассоциироваться с черным цветом. А возможно, уже т^гда чуткая литературная 'среда срезонировала на ее собственное пристрастие к черному.Осип Мандельштам так начинает стихотворение 1910 года, посвященное Ахматовой: «Как черный ангед на снегу//Ты показалась мне сегодня...» Стихотворение это Ахматова в общем-то не любила, но «черный ангел» — он предугадал! — позже встречается уже в ее произведениях. До этого черных ангелов в русской поэзии не было.^ БАБУШКИНО ОЖЕРЕЛЬЕПо рассказам самой Ахматовой, записанным разными лицами, имя Анна ей дали в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой, мать которой будто бы принадлежала к роду Чингизидов и происхождение вела от хана Золотой Орды Ахмата. Девичья фамилия Анны Андреевны, по отцу,— Горенко. «Не сообразив, что собираюсь стать русским поэтом,— записала она в своих набросках,— ее имя я сделала своим литературным именем. У бабки,— продолжает Анна Андреевна,— было ожерелье с черными и белыми камнями, и я его все время носила».Если верить записи, то начало увлечению Ахматовой было положено бабушкиным подарком. Но так ли было на самом деле, не поэтический ли это вымысел, который она взяла на вооружение, чтобы не раскрывая тайны, говорить правду?В стихотворении «Сказка о черном кольце» сказано другое: бабушка внучке «завещала перстень черный» (а не «ожерелье с черными и белыми камнями»).В «Поэме без героя», которая писалась с 1940 по 1962 годы, своими отличительными предметами она называет кружевную шальи — «ожерелье из черных агатов». Это внешний образ, которого она придерживалась всю жизнь, своего рода визитная карточка поэтессы.Однако на цветном портрете, писавшемся в 1914 году художницей О. Л. Делла-Вос-Кардовской, на Ахматовой очень длинное ожерелье... белого цвета!На черно-белом фото примерно того же времени, где Анна Андреевна вместе с Николаем Гумилевым и сыном Львом,— такое же белое ожерелье.Если это то, бабушкино ожерелье,— значит, в поэтическом воображении оно превратилось в черное, да еще агатовое!.. Мне даже кажется при этом, что белое ожерелье — и на картине, и на фото — выглядит более эффектно, чем если бы оно было черного цвета.Но обратим внимание на такое немаловажное обстоятельство: в природе нет черных агатов!Если подходить строго, агат — скрытокристаллическая разновидность кремнезема, принадлежащая семейству халцедонов. Агаты окрашены в любой цвет, кроме черного.Правда, о черных агатах упоминал такой знаток самоцветных камней и в своем роде их поэт, популяризатор, как академик Александр Евгеньевич Ферсман. Но источник его сведений неясен, а может быть, и легендарен.Легенда о черных агатах настолько глубоко вошла в наше сознание, что стало расхожим выражение: «черные, как агат, глаза». Перстни и другие украшения с «черными агатами» встречаются и в художественной, и в специальной литературе. Нередко упоминается и так называемый арабский оникс, характерный черно-белыми полосками. Но эти «черные» полосы, если посмотреть на арабский оникс внимательно,— темно-красно-бурые, как в «Камее Гон-зага».^ Черные камни очень редки в природе. При полировке они дают металлический блеск с лунным сиянием. В черном камне тона траура и смерти сочетаются с живым блеском.Из черных благородных камней наиболее известны: морион, опал, халцедон, кремень и гранат-меланит. Реже применяют обсидиан (вулканическое стекло) и черный турмалин с Шерловой горы в Забайкалье, который так и зовут — «шерл».Агат довольно часто путают с гагатом. «Гагат» созвучен «агату», но ничего общего у этих камней нет. Гагат — очень вязкая плотная разновидность бутиминозного ископаемого угля. На протяжении многих веков его именовали «черным янтарем» или «черной амброй», хотя по составу, цвету и происхождению он не имеет ничего общего ни с янтарем — окаменелой золотистой смолой древних сосен и кипарисов, ни тем паче с амброй — воскообразным пахучим веществом, образующимся в желудке кашалота. Эти метафоры придумали ювелиры в чисто коммерческих целях, разжигая интерес к камню.Гагат легко принимает полировку и дает яркий смолистый с бархатистым оттенком блеск. Легкость обработки и чисто черный цвет снискали ему популярность. Еще древние египтянки бронзовым зеркалам предпочитали гагатовые. Поэтому остается загадкой не только то, было ли у Ахматовой ожерелье из черных камней, но и какие это были камни. Впрочем, так или иначе сила поэтического образа так велика, что Ахматова уже немыслима для нас без черного агатового ожерелья.^ ПЕРСТЕНЬ ГУМИЛЕВА Многие, кто близко знал Ахматову, отмечали, что она любила красивые вещи, знала в них толк, приобретала, но через какое-то время дарила их без сожаления, при этом, как правило, горячо убеждая принять подарок. И книги, которые появлялись у нее, вскоре куда-то бесследно исчезали. Чувство собственности было ей несвойственно. Но все же с некоторыми книгами она не расставалась. По жизни сопровождали ее Пушкин, Данте, Шекспир и Библия. Никому не подарила она и серебряный перстень с черным камнем — она очень его ценила и не рассталась с ним до конца. Это был подарок ее первого мужа — поэта Николая Гумилева. Коллекционер и собиратель ах-матовских документов и реликвий М. Н. Баженов записал рассказ одного из посетителей Ахматовой (рассказчик пожелал остаться неизвестным): «11 июля 1962 года я был в Комарово в «Будке» Анны Андреевны. Во время разговора я видел перстень, о котором был столько наслышан, и попросил подержать его. Анна Андреевна сняла его с руки, и я внимательно рассмотрел его. Камень был черный агат, форма его — овал с плохо отшлифованной поверхностью, на которой просматриваются царапины. Внешне он казался матовым. Оправа камня (каст) и само кольцо — объемное серебро. Кольцо свободно снималось с пальца, хотя пальцы были уже отечные». Матовая поверхность камня — это от времени. Судя по фотографиям, отметим, что лицевая сторона камня плоская, на ней и удается самая лучшая полировка. Форма — несколько вытянутый квадрат с закругленными углами и слегка овальными ребрами. Ахматова носила перстень на левой руке, вначале — на указательном пальце, с возрастом — на безымянном. Позируя фотографам и художникам, она старалась так положить левую руку, чтобы перстень был виден. Трудно, драматично складывались отношения между Анной Горенко и Николаем Гумилевым, знакомыми с отроческих лет. Позднее эти отношения приобрели действительно какую-то черную окраску. Валерия Сергеевна Срезневская, близкий друг Анны Андреевны, писала об этом браке: «Конечно, они были слишком свободными и большими людьми, чтобы стать парой воркующих сизых голубков. Их отношения были скорее тайным единоборством. С ее стороны —Фото 1915 (?) года.С Николаем Гумилевыми сыном Львом для самоутверждения как свободной от оков женщины; с его стороны — желание не поддаться никаким колдовским чарам, оставаться самим собою, независимым и властным над этой вечно, увы, ускользающей от него женщиной, многообразной и не подчиняющейся никому» (В. Срезневская. Дафнис и Хлоя//«Звезда», 1989, №6. С. 143). Ахматова, внимательно читавшая записки, не сделала никаких замечаний. ...Николай Гумилев привез в подарок Анне Андреевне два серебряных перстня, по-видимому, изсвоего четвертого африканскогопутешествия 1913 года. Один изних черный. Другой, с сердоликом-геммой, тревожил воображениемногих, но, пожалуй, особой ролидля Ахматовой не сыграл. ЕленаЛеонидовна Луговская ви- дела его, когда он был уже сильно истерт, но на квадратном камне еще различались арабские буквы. В стихах «Памяти Ахматовой» Луговская говорит об этом перстне:^ ...На руке, почти прозрачной, С аравийской геммой кольцо, Что несчастья и неудачи Приносило, по мненью глупцов. Черный же перстень Анна Андреевна в последнее десятилетие жизни носила постоянно. Именно с ним мы неизбежно связываем строки, написанные ею после 1960 года и опубликованные посмертно:^ И черной музыки безумное лицо На миг появитсяи скроется во мраке, Но я разобралатаинственные знаки И черное мое опятьношу кольцо.41^ «ЧЕЛОВЕК ИЗ БУДУЩЕГО» При жизни Анны Андреевны по поводу черного кольца из «Сказки о черном кольце» было много предположений, которые она не отвергала, но и не пыталась внести какую-нибудь ясность. Из более поздних исследований стали известны два главных действующих лица в произведении: Автор и Борис Васильевич Анреп. Примыкает к ним и третье действующее лицо, но как бы за сценой, Николай Владимирович Не-доброво: его роль была связующей — он познакомил их. Николай Недоброво принадлежал к поэтам-царскосельцам. Он не сочувствовал «Цеху поэтов», но Ахматову среди акмеистов выделял и был с ней дружен.' После выхода ахматовской книги ««Четки» Недоброво в большой критической статье, напечатанной в журнале «Русская мысль», как-то сразу разгадал то, что для других прошло незамеченным, несмотря на огромный успех книги. Он почувствовал «упругую жесткость» ее лирики и даже предсказал, что «радоваться и страдать она может только по великим поводам». Сколько было кривотолков о так называемой «ахматовской несчастной любви». Николай Недоброво в одной фразе вскрыл подспудную подоплеку, в чем ее суть: «Она — творческий прием проникновения в человека и изображения неутолимой к нему жажды». Сама Анна Андреевна об этих высказываниях Недоброво говорила М. Лозинскому: «Он понял мой путь, мое будущее, угадал и предсказал, потому что хорошо знал меня». Не каждому дано делать прозорливые оценки, особенно в таком хрупком предмете, как поэзия, да еще в начале пути поэта. Ведь даже сам поэт не может предугадать, как пойдет для него этот вечный процесс постижения мира. Гораздо позже, уже в зрелом возрасте, Ахматова так оценила пророчество Недоброво, оставив в черновых тетрадях запись: «Я сама на 3/4 сделана тобой»... Как ни глубока была их дружба и взаимные симпатии, как она ни уважала его, как ни восхищалась им, все это не переросло у нее в более глубокое чувство. В стихотворении 1915 года «Есть в близости людей заветная черта...» она писала об их «влюбленности»: Стремящиеся к ней безумны,а ееДостигшие поражены тоскою... Теперь ты понял, отчего мое Не бьется сердцепод твоей рукою. Не последнюю роль тут сыграла все возраставшая в ней заинтересованность к Борису Анрепу. Борис Васильевич Анреп был в дружбе с Николаем Недоброво, они вращались в одних и тех же литератур- 42^ Этот перстеньАнна Андреевнав последнеедесятилетие жизниносила постоянно... ных кругах. Анреп, известный позже как художник, начинал как поэт, были у него и различные обзорные статьи о художественных выставках в журнале «Аполлон». В России Анреп бывал наездами. Но Недоброво, познакомившийся с Ахматовой, не утерпел и в своем письме Анрепу от 27 января 1914 года заочно знакомит с ней своего лучшего друга. Началась первая мироваявойна. Вернувшийся из Парижа Анреп собирается нафронт в качестве военногокорреспондента. Перед отъездом Недоброво уже очнознакомит с ним Ахматову. Анреп очарован и восклицает:««...Волнующая личность, острые замечания, а главное — прекрасные, мучительно-трогательные стихи». 1915 год. Анреп часто приезжает с фронта в Петроград, встречается с Анной Андреевной. Во время одного из разговоров Ахматова журила его за безверие и совершенно серьезно и строго говорила, что «без веры нельзя». Этот разговор не прошел для нее бесследно и вылился в стихотворение «Из памяти твоей я выну этот день...». Под ним стоит дата «4 апреля 1915 года». Остался незабытым и день, когда Борис Васильевич перед отъездом в действующую армию отдал на сохранение ей рукопись поэмы «Физа». Анна Андреевна на это отозвалась стихами: «Не хулил меня, не славил...» (помечены июлем 1915 года). Никаких писем или хотя бы записок они друг другу не писали. Ни та, ни другая сторона не делала к этому никаких попыток. Это была тайна, касающаяся только их двоих. Самая знаменательная встреча Анны Ахматовой с Борисом Анре-пом произошла в начале 1916 года. Было 13 февраля, Недоброво пригласил Анрепа, недавно приехавшего из Англии, к себе домой на прослушивание новой поэмы «Юдифь». Была и Анна Андреевна. Наверное, она готовилась к этому вечеру. И если, может быть, вначале между ней и Анрепом было взаимное влечение двух родственных душ, то затем это переросло в нечто глубокое и так захватило Ахматову, что питало ее поэзию, можно сказать, на протяжении всей жизни. Анреп в тот вечер волнуется, и, как напишет он сам, при виде Ахматовой «тайное волнение объяло меня, непонятное болезненное ощущение». Борис Анреп на склоне жизни, и уже после смерти Ахматовой, на- писал воспоминания (см.: Борис Анреп. О черном кольце // «Звезда», 1989, №6. С. 56—61), в них речь идет главным образом о черном кольце и связанном с ним стихотворении «Сказка о черном кольце». Борис Анреп вспоминает, что произошло, когда Недоброво читал свою поэму «Юдифь»: «Я закрыл глаза. Откинул руку на сиденье дивана. Внезапно что-то упало в мою руку: это было черное кольцо. ««Возьмите,— прошептала Анна Андреевна,— вам». Никто из них больше не проронил ни слова. Это было продолжение тайны, которая касалась только их. После чтения Анреп отказался от чая и быстро ушел. Анна Андреевна осталась. Как будто ничего особенного не произошло, один человек сделал подарок другому. В «Сказке о черном кольце», под которой стоит дата «1917—1936», это событие в окончательном варианте воспроизведено так: ^ ...Как за ужином сидела, В очи черные глядела, Как не ела, не пила У дубового стола, Как под скатертью узорной Протянула перстень черный... Через несколько дней Анреп уезжал в Англию. Перед отъездом Анна Андреевна преподнесла ему книгу стихов «Вечер» с надписью, в которой был сделан акцент на происшедшую встречу:«Борису АнрепуОдной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. ^' Анна Ахматова 1916. Царское Село13 февраляТринадцатого февраля!» Борис Анреп вспоминал: по поводу кольца Ахматова говорила, что ей бабушкой был завещан «перстень черный». Но от того, о котором идет речь в «Сказке», пер- стень, подаренный Анрепу, сильно отличался и не был характерен для подобных украшений, распространенных в России. Обруч кольца—из золота и равной ширины, не как обычно в перстне. Снаружи покрыт черной эмалью, ободки оставались золотыми. В центре черной эмали — маленький бриллиант. Анна Андреевна в то время носила именно это кольцо-перстень и приписывала ему таинственную силу. В Англии такие кольца называются «траурными». Знала ли она о подобной символике, неизвестно. Перстень этот виден на одном из ранних портретов Ахматовой, который писала художница Ольга Людвиговна Делла-Вос-Кардовская в 1914 году. Портрет сохранился, недавно его приобрела Третьяковская галерея.Анна Андреевна изображена в профиль, с характерной челкой на лбу. Ольга Людвиговна в своих записках отмечает, что она чувствовала духовное общение сосвоей моделью. Художнице, однако, в ней не все нравилось, особенно некоторое самолюбование и углубленность Ахматовой в себя. Но, отметив это, Ольга Людвиговна тут же добавляет: «А художникам она все же доставляет радость любования — и за это спасибо!»Среди прочих характерных для Ахматовой атрибутов — ожерелье на груди и хорошо прорисованный перстень на безымянном пальце левой руки. Перстень можно узнать по бриллианту, испускающему свет.Именно этот перстень 13 февраля 1916 года, во время чтения Николаем Недоброво своей поэмы «Юдифь», очутился в руке Бориса Анрепа....В конце 1916 года Анреп приезжает в Россию. В февральскую революцию 1917 года Анна Андреевна жила за Невой на Выборгской стороне у своей подруги Валерии Сергеевны Срезневской, в Военно-медицинской академии, где служил муж Срезневской. На мостах были баррикады с караулами. Борис Анреп, сняв погоны, по льду залива ходил на свидания к Анне Андреевне. При последнем свидании Анреп показал ей черное кольцо, которое носил на шейной цепочке вокруг шеи. «Это хорошо, оно вас спасет. Носите всегда»,— прошептала она. Ахматова верила в чудодейственную силу черного кольца За Ахматовой к тому времени уже закрепилось прозвище «пророчица», хотя сама она не преминула в стихах сказать: «И вовсе я не пророчица...» ^ Мозаика «Сострадание».Лондонская Национальная галерея.1937 С именем Бориса Анрепа связано 14 стихотворений Ахматовой в сборнике «Белая стая» (Петроград, 1917) и 17— в «Подорожнике» (Петроград, 1921). Была ли этоглубокая любовь, или привязанность, или родство душ, или еще что-то, чему люди и поэты не придумали еще названия,— кто знает. Возможно, Анреп внушил Ахматовой даже какое-то болезненное чувство. Ведь поэты любят и ненавидят по-своему... Анреп звал Ахматову за границу. Она ответила отказом. Ахматова после отъезда Бориса Анрепа в Англию навсегда дает их отношениям такую безжалостную оценку в стихотворении, датированном 19 июля 1917 года: О, нет, я не тебя любила,Палима сладостным огнем.^ Так объясни, какая силаВ печальном имени твоем......Забуду дни любви и славы,Забуду молодость мою.Душа темна, пути лукавы,Но образ твой,твой подвиг правыйДо часа смерти сохраню.Так оно и стало, как предсказала себе Ахматова. Этот образ, как увидим дальше, жил в сердце поэ- та до конца жизни, до их встречи в Париже, происшедшей незадолго до кончины Ахматовой. А на протяжении всей нелегкой жизни в разговорах со знакомыми, если речь заходила об Анрепе, Ахматова чаще всего говорила ничего не значащие слова. Иногда все же, отвечая на вопрос, любил ли ее Борис Васильевич, после некоторой паузы отвечала, что нет, не любил. Но тем не менее именно он скрывается в ее стихах как «человек избудущего». Или, вернее, даже не он, а тот поэтически обожествленный образ, который в молодости не оставлял Ахматову.Разве может неизвестный «человек из будущего» вызвать вдохновение? Тайна заключается в том, что Анна Андреевна, не раскрывая имени человека, наделяла его всеми присущими ему чертами из прошлого. Зашифровав прошлое, она надеялась на встречу в будущем. Вот откуда идут истоки, по нашему мнению, к «человеку из будущего».Будущая встреча для Ахматовой была притягательна. Узнать, что же с нами происходит, какими мы стали со временем, оправдались ли мечты. Узнать, что же произошло с нашим ««кумиром», с нашим ««божеством», тот ли он, не потускнел ли образ....Черное кольцо долго находилось у Бориса Васильевича Анрепа. Однажды, раздеваясь, он оборвал цепочку. Кольцо положил в ящичек из красного дерева. Дело происхо- 43 дило в Париже, где у него была художественная мастерская. Во время второй мировой войны возле мастерской разорвалась бомба. Мастерская пострадала. Содержимое ящичка пропало, в том числе и ахматовский подарок. После оккупации немцами Парижа Анреп с трудом выбрался из него и кружным путем перебрался в Англию, где у него также была мастерская. В его творчестве памятью об Ахматовой осталась мозаика, которую он выполнил для лондонской Национальной галереи. Аллегоричный образ Сострадания — это профильное, легко узнаваемое изображение Анны Андреевны. В 1965 году Анна Андреевна приехала в Англию в связи с присуждением ей Оксфордовской премии. Но встретиться с Анрепом не смогла. Он, узнав о ее приезде, укатил в Париж — как пишет сам, из трусости. Конечно, не случайно то, что когда в Англии Ахматовой предложили записать на пластинку стихи, она выбирает стихотворение 1916 года, посвященное Анрепу. В нем есть строка: «Ты превращен в мое воспоминанье». Обратную дорогу по ее желанию друзья выхлопотали ей через Париж, который притягивал по многим причинам. Здесь она была в молодости, здесь же находился Анреп. Встреча произошла в гостинице «Наполеон». Она сама разыскала его через знакомых. В восемь часов вечера Борис Анреп вошел в номер, где проживала Анна Ахматова. На старости лет она всегда принимала гостей, сидя в кресле. По словам Анрепа, «в кресле сидела величественная полная дама. Если бы я встретил ее случайно, я никогда бы не узнал ее, так она изменилась». Очевидно, изменился и Борис Васильевич, с возрастом все меняются. Разговор не клеился. Анна Андреевна вспоминала Недоброво, его поэму «Юдифь», пытаясь воскресить тот февральский вечер 1916 года. Анреп же делал вид, что не понимает, о чем идет речь, так как не хотел говорить, что черное кольцо утеряно. Полосу отчуждения при разговоре они так и не смогли преодолеть. Анреп вспоминает: «Ее горячая душа искала быть просто женщиной». Она жила предчувствием этой встречи долгие годы. Для Бориса Васильевича все было в прошлом, на коем «лежал тяжелый гробовой камень». Встреча не удалась. По возвращении на вопрос одного из друзей, Виталия Виленкина, о встрече с Анрепом Анна Андреевна ответила: «Встретились, и это было очень страшно. Ведь прошло пятьдесят лет!» Таков эпилог «Сказки о черном кольце». Через два месяца Анна Андреевна скончалась в Москве. 44