Хитров Арсений ВячеславовичCogito и его критики. Декарт, Юм и Кант // Аспекты, вып. III, М., 2005, С. 75-91Cogito и его критики. Декарт, Юм и Кант.У cogito долгая история. Оттачивая свою эрудицию, историки мысли находили превращённые формы этого популярнейшего концепта в античной и средневековой философии: у Парменида и Ансельма Кентерберийского, у Августина и Николая Кузанского. Для Новоевропейской философии, как, впрочем, и для Новоевропейской культуры в целом, cogito стало своего рода девизом, слоганом, идеей, чья пугающая прозрачность требовала если не постоянной интерпретации, то хотя бы неугасающего к себе внимания. Для современной философии декартовская формула нередко становилась или точкой отсчёта (Гуссерль, Сартр), или объектом критики (Хайдеггер, Карнап, Ортега-и-Гасет и другие). В нашей работе мы рассмотрим варианты осмысления cogito Юмом и Кантом, а также мотивы и результаты их работы с декартовским концептом.^ Аутентичное cogito.Как известно, Декарт поставил себе целью нахождение достоверных и несомненных истин и выбрал в качестве метода их обнаружения радикальное сомнение. Радикальное сомнение распространяется на все возможные мыслимые объекты. Я не знаю, существуют ли эти объекты, но я твёрдо знаю, что, во всяком случае, само моё сомнение существует. Но сомнение есть один из актов мышления. Если я мыслю, то я существую. ^ Cogito ergo sum удивляет своей простотой и прозрачностью. Однако, у многих мыслителей, в том числе и у Канта, возникает желание уточнить и прояснить то, что, кажется, должно быть самоочевидным. С полной уверенностью можно сказать, что в подавляющем большинстве случаев1 (например, в [1989, с.317]; [1989, с.174-175]) Декарт настаивает на том, что cogito ergo sum не является логическим выводом – ни энтимемой (силлогизмом с одной пропущенной посылкой), ни любым другим видом умозаключения. Однако как прямых оппонентов, так и последующих критиков всегда смущало слово «следовательно», присутствующее в декартовской формуле. Именно оно заставляло их вновь и вновь ошибочно принимать cogito за вывод. Напомним, что сам Декарт называет cogito ergo sum первоначальной интуицией, которая постигается мгновенно, ясно и отчётливо. Эта интуиция является аксиомой, то есть положением, для которого невозможно представить противоположное тому, что в нём утверждается. Так обстоит дело с аксиомами известной Декарту эвклидовой геометрии, например, с той, которая утверждает, что через две точки, расположенные на плоскости, можно провести прямую и только одну. Мы не можем представить себе ситуацию, в которой через две точки проходило бы более одной прямой. Точно также мы не можем представить, чтобы мы в одно и то же время мыслили, но не существовали. По сути, именно такую формулировку мы и встречаем у самого Декарта (в [994, c.113] и в [1989, с.317]). Поясняя свою формулу, он говорит: «немыслимо, чтобы то, что мыслит, не существовало». Метод таблиц истинности классической логики высказываний позволяет доказать, что высказывание «неверно, что я мыслю и не существую» и высказывание «если я мыслю, то я существую» (то есть слегка преобразованное cogito ergo sum) логически эквивалентны. Это значит, что, как первое высказывание следует из второго, так и второе – из первого2. Так что, если высказывание «я мыслю, следовательно, я существую» и может показаться не самоочевидным, то такого точно не может случиться с высказываниями «неверно, что я мыслю и не существую» и «если я мыслю, то я существую». Именно так можно оправдать претензию cogito на статус аксиомы. При этом оказалось, что вовсе не обязательно вводить большую посылку и преобразовывать cogito в силлогизм. Оправдать же употребление слова «следовательно», давшего повод для различных интерпретаций cogito, можно приведением посылок в порядок, логическая форма которого называется modus ponens (А>В, А // В). Выглядеть это будет так:^ Если я мыслю, то я существую. Я мыслю.-----------------------------------------------------------------------------------------(следовательно)Я существую.В самой же формуле cogito ergo sum первая посылка не упоминается, но подразумевается. Заметим, ещё раз, что данные пояснения имели целью только лишь показать, на чём основана самоочевидность декартовской формулы, показать, как работает наше сознание, обнаруживая эту очевидность, почему мы не можем представить себе противоположное утверждаемому и почему всё-таки Декарт пишет «следовательно». «Анти-cogito» Юма.Рассмотрению проблемы Я Юм посвятил почти всю 4-ую часть Т р а к т а т а о ч е л о в е ч е с к о й п р и р о д е, и, в особенности, знаменитую 6-ую главу «О тождестве личности». С самого начала 4-ой части, которая называется «О скептицизме и других философских системах» Юм разрушает два представления, которых придерживалось большинство философов. Первое касается убеждённости, не имеющей на самом деле достаточных оснований, в постоянном и тождественном существовании объектов, являющихся причинами наших изменчивых и непостоянных восприятий. В действительности, нам ничего не известно об объектах, и мы не можем знать, тождественны они или нет. Мы не можем делать вывод об объектах, исходя из представлений. Второе убеждение, которое Юм прямо называет ложным, вытекает из первого. Оно заключается в постулировании существования субстанций, как неизменной «подкладки», основы сменяющих друг друга качеств, состояний или акциденций. На самом деле, доказывает Юм, у нас нет идеи субстанции, поскольку у нас нет впечатления субстанции. При этом он говорит как о духовной, так и о материальной субстанции. Вместо впечатления субстанции у нас имеется множество впечатлений различных качеств, таких как цвет, запах, вкус, плотность и другие. Все эти качества отличны друг от друга и, по крайней мере, мысленно, могут без труда быть отделёнными друг от друга. Однако, в силу того, что они тесно соотносятся между собой, наш ум, под действием привычки, объединяет их в некую фикцию или химеру, которую мы называем одной вещью. Юм начинает со следующего утверждения: Существуют философы, воображающие, будто мы ежеминутно непосредственным образом сознаём то, что называем своим я; будто мы ощущаем и его существование, и непрерывность этого существования и будто наша уверенность как в его совершенном тождестве, так и в его простоте выше той очевидности, которое могло бы дать нам демонстративное доказательство. /…/ Пытаться найти добавочное доказательство этого [положения] значило бы ослабить его очевидность, ибо никакое доказательство не может быть выведено из факта, который мы так непосредственно сознаём; а коль скоро мы сомневаемся в нем, мы уже ни в чём не можем быть уверены [Юм, 1966, с.365]. Хотя в этой главе Юм не называет имена своих оппонентов, на основании общего контекста и из факта прямого упоминания имени Декарта в С о к р а щ е н н о м и з л о ж е н и и «Т р а к т а т а о ч е л о в е ч е с к о й п р и р о д е» можно предположить, что Декарт и является объектом критики Юма. В качестве подтверждения этой гипотезы можно поставить упоминавшиеся в приведённом выше отрывке идеи во взаимнооднозначное соответствие с основными идеями Декарта. Я существует. У Декарта эта мысль выражена в виде знаменитого cogito ergo sum. Существование Я познаётся нами не при помощи доказательства, а посредством интеллектуальной интуиции. ^ Существование Я непрерывно. У Декарта гарантом непрерывности существования Я является Бог, творящий постоянно все вещи в мире, в том числе и сознающую себя душу. Способом обнаружения достоверности данного факта является самосознание. ^ Я тождественно самому себе. Юм понимает тождество как неизменность и непрерывное существование объекта при предполагаемом изменении времени [Юм, 1966, с. 368]. Декарт действительно настаивает на непрерывном существовании Я, которое проявляется в постоянной активности мышления (с чем связана проблема сна без сновидений). Неизменность Я вновь обосновывается им теорией постоянного творения и тем фактом, что наше Я представляет собой не тело, не материальную субстанцию, происходящую от родителей, но духовную или мыслящую. Я просто в любой данный момент времени. Многообразие ментальных актов у Декарта объединяется общим для всех них термином «мышление». Данное многообразие представляет собой совокупность модусов единой и в этом смысле простой души. Наше представление о неизменном ^ Я, находящимся где-то за нашими представлениями или наряду с ними – является иллюзией. Я никак не могу уловить свое я как нечто существующее помимо восприятий и никак не могу подметить ничего, кроме какого-либо восприятия [Юм, 1966, с.366]. Вслед за этим следует своеобразное Юмовское «анти-cogito»: Если же мои восприятия временно прекращаются, как бывает при глубоком сне, то в течение всего этого времени я не сознаю своего я и поистине могу считаться несуществующим [Юм, 1966, с.366]. А так же: Уничтожение, которое, как предполагают некоторые, следует за смертью и сопровождается полным разрушением я, есть не что иное, как угасание всех восприятий: любви и ненависти, страдания и наслаждения, мысли и ощущения [Юм, 1966, с.398]. Однако при кажущейся противоположности учений Юма и Декарта они сходятся в том, что утверждают зависимость Я от ментальной активности (Декарт называет её мышлением, Юм – непрерывным течением наших мыслей или восприятиями): Я есмь, я существую – это очевидно. Но сколь долго я существую? Столько, сколько я мыслю. Весьма возможно, если у меня прекратиться всякая мысль, я сию же минуту уйду в небытие [Декарт, 1994, с.23]. Однако приведённая выше цитата не должна дать повод думать, что именно мышление является у Декарта причиной существования Я. В качестве конечной причины у Декарта выступает Бог, а мышление, будучи атрибутом, т.е. неотъемлемым признаком души, гарантирует истинность суждения «я существую». Юмовское же утверждение «Я никак не могу уловить свое я как нечто существующее помимо восприятий /…/» представляется скорее завершением мысли Лейбница, высказывавшего по поводу Декартовского cogito ergo sum следующее: А я осознаю не только себя в процессе мышления, но и то, что я мыслю, и не более истинен и определен факт, что я мыслю, чем то, что я мыслю то-то и то-то. Поэтому первые истины факта можно вполне логично свести к следующим двум: «Я мыслю» и «Я мыслю разнообразное». Отсюда следует не только то, что я существую, но и то, что я испытываю на себе разнообразные воздействия [Лейбниц, 1984, с.175]. По-видимому, было бы неверно понимать это утверждение как преодоление идеализма, т.е. убеждённости в том, что единственной действительной существующей вещью является дух или сознание, как это наблюдается, например, в курсе лекций Ортеги-и-Гасет Ч т о т а к о е ф и л о с о ф и я ? [Ортега-и-Гасет, 1991, с.160]. Лейбниц не говорит о том, что наравне с сознанием существует мир. Он более осторожен. Он говорит только то, что я не просто мыслю и не просто существую, но ещё и испытываю разнообразные воздействия. Следствием этого факта является не пустое или чистое мышление, мышление как таковое, которое и интересовало по преимуществу Декарта, но мышление о чём-то. Тут, впрочем, тоже нет противоречия между Лейбницем и Декартом. Последнему для доказательства собственного существования было необходимо установление наличия факта мышления. Содержание мышления выпадало из сферы интересов, а не отрицалось в принципе. Если у Лейбница мы имеем систему, состоящую из двух элементов – мыслящего ^ Я и разнообразных воздействий, которые становятся предметами мышления, то у Юма система упрощается до одного Я, неотделимого от впечатлений. Начиная наблюдать себя, свое я, я никогда е сознаю его отдельно от одного или нескольких восприятий; я вообще ничего не сознаю, кроме восприятий. Следовательно, совокупность их и образует я [Юм, 1966, с.397]. Хорошо известно определение, данное Юмом человеческому уму – ум (mind) есть не что иное, как пучок или связка различных восприятий, объединённых некоторыми отношениями, которой приписывается, хотя и ошибочно, совершенная простота и тождество [Юм, 1966, с.318]. Иными словами, мыслящее существо есть «связанная масса восприятий» (connected mass of perceptions, which constitute a thinking being) [Юм, 1966, с.318]. Итак, такой вещи как Я не существует. Представление о его существовании и о его тождестве – иллюзия. Рассмотрим причины возникновения этой иллюзии. Вообще чтобы приписать какой-либо вещи тождество, необходимы следующие условия: во-первых, части, из которых состоит вещь, служат одной общей цели (common end or purpose). В качестве примера Юм приводит корабль, части которого могут быть изменены в процессе ремонта, но, несмотря на это, корабль будет считаться нами одним и тем же, так как после замены одних частей другими корабль в целом будет по-прежнему способен выполнять свою цель. Объект является по Юму в действительности тождественным, если мы наблюдаем в нём неизменность и непрерывность. В случае с личностью или с Я, мы имеем дело с пучком различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении [Юм, 1966, с.367] . Представление как о существовании Я, так и о его тождестве, возникает в силу действия воображения на основе сходства, смежности и причинности. Помимо воображения в этом процессе участвует механизм ассоциации идей. Наблюдая за последовательностью восприятий, которая и составляет наш ум, мы обнаруживаем их сходство друг с другом и то, что одно восприятие является причиной другого. А так как одно восприятие сменяет другое с чрезвычайно высокой скоростью, то мы, почти бессознательно, заменяем последовательность восприятий представлением тождественного, неизменного и постоянного Я. Представление о субстанциональности Я является последующим оправданием «этой нелепости». Сначала поток представлений ошибочно, против всякой очевидности и опыта, но в силу присущей нам склонности смешивать тождество и отношения, принимается за неизменное Я; после, как бы обнаруживая противоречивость этой конструкции, мы допускаем существование субстанционального Я, носителя акцидентальных, случайно сменяющих друг друга представлений. Аргументы против субстанционального Я вписываются в более широкую область опровержения Юмом представления о субстанции вообще, которой посвящены предыдущие главы трактата. Как в случае с предметами внешнего опыта, так и в случае с представлением о Я, аргументация идентична. Любая идея происходит от впечатления. У нас нет впечатления субстанции как таковой, помимо отдельных свойств и качеств. Нет необходимости вводить идею, не подтверждённую никаким впечатлением (тут Юм, по сути, пользуется принципом бритвы Оккама, правда, не говоря об этом). Такую идею Юм называет фикцией и старается избавиться от неё, как, впрочем, вообще от всех прочих фикций. Философы начинают примиряться с принципом, гласящим, что у нас нет такой идеи внешней субстанции, которая была бы отлична от идей единичных качеств. Это должно положить дорогу сходному принципу, относящемуся к духу: у нас нет о последнем представления, отличного от единичных восприятий [Юм, 1966, с.398]. Юм (также как и Локк) считает, что память как «открывает» (discover), так и «порождает» или «производит» (produce) тождество личности. Ведь если бы прошедшие впечатления не сохранялись в нашей памяти, то невозможно было бы найти их сходство, их смежность, а также причинно-следственные связи между ними. Так как только память знакомит нас с непрерывностью и длительностью указанной последовательности восприятий, то в силу одного этого ее следует рассматривать как источник личного тождества [Юм, 1966, с.377]. При этом без указанных отношений невозможно приписать связь идеям в воображении, и это касается как идей внешних предметов, так и мыслей и чувств. Каждое отдельное восприятие отличается от другого, несколько восприятий не могут быть слиты в одно и утратить тем самым свою раздельность и различие. Но, несмотря на эту различность восприятия, объединяются посредством некоторого тождества. Далее, либо между восприятиями имеется некая реальная связь, и мы можем её наблюдать, либо мы чувствуем эту связь только между образуемыми нами идеями последних [Юм, 1966, с.374]. Последний вариант означает, что реальная связь между восприятиями отсутствует. А это действительно так. Помимо обычных восприятий мы не имеем никакого восприятия связи как таковой. А значит, этой связи нет в реальности. тождество не есть нечто реальное, принадлежащее этим различным восприятиям и объединяющим их, но /…/ оно лишь качество, которое мы приписываем восприятиям, в силу того, что, наблюдая их идеи, находим последние связанными в воображении [Юм, 1966, с.375]. Как уже говорилось, это качество приписывается восприятиям на основе отношений сходства, смежности и причинности. Вызывает удивление последовавшее за изложенными выше аргументами неожиданное заявление Юма о том, что полемика относительно тождества не простой спор о словах [Юм, 1966, с.369]. В конце 6-ой главы Т р а к т а т а о ч е л о в е ч е с к о й п р и р о д е он пишет, что все тонкие и ухищренные вопросы, касающиеся личного тождества, никогда не могут быть решены и должны рассматриваться скорее как грамматические, нежели как философские проблемы [Юм, 1966, с.377]. Правда, чуть ниже он замечает, что исключение составляет тот случай, когда отношение частей порождает какую-нибудь фикцию или же какой-нибудь воображаемый принцип связи /…/ [Юм, 1966, с.378]. Однако и здесь, как мы видим, наличествует некоторое раздражение или разочарованность данной проблемой. Открытый Юмом принцип связи представлений вдруг также объявляется фикцией, а именно их он стремиться опровергать, где бы они ни появлялись. В «Приложении» к IV-ой части Т р а к т а т а Юм говорит о своеобразном тупике, в который он зашёл, пытаясь найти принцип связи восприятий. Он говорит о том, что его учение является многообещающим, но не завершённым по причине трудности самой задачи. Впрочем, он замечает, что отказ от её решения ничего не говорит о принципиальной неразрешимости. Он добавляет, что, возможно, другие, или же он сам при более зрелом размышлении, сможет найти ответ. Надежда Юма не была напрасной. Как легко можно было бы заметить, его учение во многом сходно с учением Канта о трансцендентальном единстве апперцепции. Это сходство усиливается некоторой недосказанностью того и другого. Кант продолжил демонтаж единого, тождественного и простого Я, самоутверждающегося в акте cogito.Cogito и трансцендентальная апперцепция.Кантовская критика cogito содержится в «Критике чистого разума» (в разделах о рациональной психологии и об опровержении идеализма), в работе «О вопросе, предложенном на премию королевской берлинской академии наук в 1791 году: какие действительные успехи сделала метафизика в Германии со времени Лейбница и Вольфа» и в «Антропологии с прагматической точки зрения». Кант, следуя терминологии вольфианской традиции, различает эмпирическую и рациональную психологию. Предметом и той и другой является душа. Однако все знания рациональной психологии должны быть получены из одного только понятия души, которое выражается в суждении я мыслю. Тут видно, что грань между рациональной и эмпирической психологией чрезвычайно тонка. Ведь если бы к положению я мыслю присоединился бы хотя бы один самый незначительный объект восприятия (например, удовольствие или неудовольствие), то это тотчас же превратило бы рациональную психологию в эмпирическую. Можем ли мы в рамках рациональной психологии, из одного только чистого я мыслю, вывести знание о существовании этого мыслящего Я? Нет! И на это есть две причины. Во-первых, категории можно применять только к объекту, т.е. упорядоченному многообразию ощущений. А в критический период Кант считает, что у нас нет многообразия ощущений, которое можно назвать Я, нет созерцания Я. Во-вторых, чистое я мыслю или трансцендентальное единство апперцепции, само служит условием возможности применения категорий к объектам. А значит, к субъекту трансцендентальной апперцепции не может быть применена ни одна из категорий. В том числе и категория существования. Следовательно, в рамках рациональной психологии мы не можем получить никакого знания о душе. Интерпретация трансцендентального единства апперцепции как варианта декартовского cogito является ошибочной ведь а priori мы не можем сказать, что мы мыслим, следовательно, мы существуем3! Тогда, может быть, мы можем получить знание о существовании эмпирического ^ Я, применив категории к нему? Однако знание об эмпирическом Я будет само эмпирическим, то есть не одинаковым для всех людей (не всеобщим) и одинаковым для всех трёх частей временного рядя: прошлого, настоящего и будущего (не необходимым). Эмпирические суждения, содержащие в себе эмпирическое знание, могут быть только синтетическими. Кант пишет, что декартовское cogito есть эмпирическое суждение, значит (раз все эмпирические суждения являются синтетическими) в нём к субъекту, к Я (как мыслящему существу), посредством синтеза прибавляется предикат «существую»4. Тут стоит обратить внимание на два аспекта, в которых мы можем рассматривать cogito ergo sum:^ 1) Мы рассматриваем cogito ergo sum как простое субъект-предикатное суждение. Тогда оно должно поменять свой вид на: «я существую как нечто мыслящее» [1964, с.388], где «я» - субъект, «существую» - предикат, а «как нечто мыслящее» не является ещё одним суждением, а служит лишь уточнением того, что мы понимаем под этим Я. (Можно было бы записать его и так: «нечто мыслящее существует», субъект-предикатное строение тут было бы очевиднее, однако потерялась бы личностность суждения). Если это суждение рассматривать как эмпирическое (а именно этого и требует от нас Кант), тогда оно не может являться аналитическим, но только синтетическим. Значит мы можем разделить Я как нечто мыслящее и его существование, рассматривать их в отдельности. Кант называет этот способ рассмотрения проблематическим, когда нам всё равно, существует это Я или нет [1964, с.372]. Стоит добавить, что если это суждение является эмпирическим, значит, оно не может быть всеобщим и необходимым. Значит, мы не можем утверждать о том, что «всякое мыслящее существо существует» [1964, с.381] или что «всё мыслящее существует» [1964, с.383]. Канту, по-видимому, кажется, что Декарт как раз и поступает таким образом, т.е. использует суждение «всё мыслящее существует» в качестве большей посылки. Видимо, Кант, всё-таки не прав. Выше мы рассмотрели, что cogito ergo sum - это аксиома, полученная интуицией, а не дедуктивный вывод. Кант же, отрицая, что cogito ergo sum является выводом (т.е. по сути соглашаясь с Декартом), говорит о том, что суждение я мыслю содержит в себе суждение я существую, и оба суждения тождественны. Значит ли это, что cogito ergo sum – аналитическое суждение? По определению самого Канта, аналитические суждения – это те (утвердительные) суждения, в которых связь предиката с субъектом мыслится через тождество [1964, с.111] их «можно назвать поясняющими», т.к. они через свой предикат ничего не добавляют к понятию субъекта, а только делят его путём расчленения на подчинённые ему понятия, которые уже мыслились в нём (хотя и смутно) [1964, с.111]. Выходит, что действительно, cogito ergo sum – аналитическое суждение. Но тогда оно не может быть эмпирическим (апостериорным)!!! Тогда сама фраза Канта Положение я мыслю есть /…/ эмпирическое суждение, содержащее в себе утверждение я существую [1964, с.383] является противоречивой!!!^ 2) Второй способ рассмотрения cogito ergo sum заключается в квалификации данного суждения как сложного, составленного из простых, также имеющих субъект-предикатную структуру: (1)Я мыслю и (2)Я существую. Если это так, то мы не можем рассматривать суждение я мыслю как субъект, а суждение я существую как предикат. Субъект и предикат должны быть терминами, а термины не являются суждениями. Тогда сложное суждение cogito ergo sum мы не можем рассматривать ни как синтетическое, ни как аналитическое, потому что оно не имеет субъект-предикатной структуры. Таким образом, пытаясь получить знание о существовании эмпирического Я, мы сталкиваемся с серьёзными трудностями. По-настоящему разрушительной силой для всей кантовской системы обладает знаменитое примечание к первой главе второй книги трансцендентальной диалектики. Как известно, экзистенциальные суждения всегда синтетичны и апостериорны. В указанном примечании Кант квалифицирует декартовское cogito ergo sum как эмпирическое суждение, предшествующее опыту! Я же вообще оказывается ни вещью в себе, ни явлением, а неопределённо данным объектом. Кант говорит о его существовании, однако добавляет, что существование здесь не есть ещё категория. Очевидно, что теория ^ Я только как формы мышления не имела достаточной устойчивости. Кант упорно пытался избежать повторения декартовского учения о Я. В ряде случаев ему это удалось. Во-первых, Кант выступает против понимания мышления как атрибута ^ Я, т.е. неотделимого признака души, сполна выражающего её сущность. А Декарт как раз и утверждал, что Я – это мыслящая вещь, где мышление – атрибут. У Канта же мышление как бы происходит, случается во мне, со мной, но не производится мной. Мышление – не атрибут мыслящей субстанции, но переживание пассивно мыслящего субъекта. Мышление вовсе не раскрывает нам природы, сущности Я. В этом – первое различие Канта и Декарта. Во-вторых, Кант в критический период «запрещает» совершать переход от трансцендентальной апперцепции я мыслю, к субстанциональности Я. В этом – второе различие Канта и Декарта. В-третьих, синтетическое построение предмета познания в кантовской теории происходит бессознательно. Декартовское же cogito не содержит ничего бессознательного. В этом – третье различие Канта и Декарта. Четвёртое различие состоит в том, что Кант считает возможным непосредственный переход от я мыслю к утверждению о существованию предметов вне нас (Опровержение идеализма), что Декарту показалось бы неоправданным и нелогичным. Пятое различие: Я мыслю рациональной психологии берётся в «проблематическом смысле», т.е. нам всё равно, существует это ^ Я или нет. Мы только утверждаем возможность существования Я. Декарт же, напротив, утверждает действительное существования Я.Но мы встречаемся и с апологией cogito. Несколько раз, говоря о трансцендентальном единстве апперцепции, Кант, как бы случайно, вместо я мыслю пишет я существую. [Кант, 1964, с.102, 191] В параграфе 25 «Трансцендентальной аналитики» он вообще прямо заявляет, что В синтетическом первоначальном единстве апперцепции, я не сознаю себя как я являюсь себе или как я существую, а сознаю только, что я существую [1964, с.208]. В «Антропологии», после утверждения о том, что мы познаём себя только так, как мы себе являемся, а не как вещь в себе, Кант пишет: часто это положение злонамеренно извращали так, будто оно говорит: мне только кажется, что я имею те или иные представления и ощущения, да и вообще, что я существую [Кант И., 1966 b, с.374]. И далее – ещё более явно: Мысль: меня нет – вообще не может существовать; ведь если меня нет, то я и не могу сознавать, что меня нет. Я могу, конечно, сказать: я нездоров и т.п., предикаты относительно себя самого я могу мыслить отрицательными (как это бывает при всех verbis), но если, говоря в первом лице, отрицают самый субъект, то в таком случае субъект сам себя уничтожает, и это есть противоречие [Кант И., 1966 b, с.402]. Этот аргумент может быть назван аргументом от здравого смысла, так как он опирается на непосредственную очевидность противоречия. Аргумент против возможности применения категории существования к чистому Я идёт против этой очевидности, хотя он логичен в рамках аксиоматико-дедуктивной системы кантовского учения в целом. Эта неочевидность или даже противоречивость, видимо, и заставила Канта вводить неопределённое восприятие, не относящееся ни к вещи в себе, ни к явлению. Как известно [Васильев, 1999], Кант не читал юмовский ^ Трактат о человеческой природе в оригинале. Он был знаком только с одной главой Трактата (последней главой первой книги), которую в 1771 году перевёл на немецкий язык Гаман. Все остальные идею шотландского философа Кант воспринял через сочинения Иаганна Николоса Теттенса [Васильев, 2003, с.410-412]. Поэтому преемственность во взглядах имела место, хотя и не была прямой. Давая оценку кантовскому учению о двух Я и о двух типах самосознания – эмпирической и трансцендентальной апперцепций – можно сказать, что Кант соглашается с Юмом в том, что у нас нет впечатления и, следовательно, идеи Я (Кант говорит об отсутствии у нас «созерцания Я»). Имеется только поток впечатлений. Однако если бы не существовало никакого принципа структурирования этого потока, принципа объединения многообразных перцепций, то было бы невозможно никакое познание, так как не происходило бы синтеза этих перцепций в один объект, на которое и направлено познание. То есть существовало бы независимо друг от друга, например, красный цвет, сладкий вкус, запах, набор тактильных и слуховых ощущений, но не существовало бы яблока как отдельного предмета. Познание в таком случае было бы невозможно. Если Юм утверждает, тождественное, непрерывно существующее и простое ^ Я является фикцией, что оно не существует, что у нас нет идеи Я помимо отдельных перцепций, то Кант идёт дальше и глубже. По Канту, у нас действительно нет впечатления и идеи нашего Я, существующего помимо перцепций, и мы даже не можем сказать, что оно существует, однако, оно всё же существует – но только как формальный принцип синтеза. Трансцендентальное единство апперцепции отвечает не только за единство объекта внешнего чувства, но также за простоту или единство Я: только в силу того, что я могу постичь многообразное [содержание] представлений в одном сознании, я называю все их моими представлениями; в противном случае я имел бы столь же пестрое разнообразное Я, сколько у меня есть сознаваемых мной представлений [Кант, 1964, с.193]. Поэтому каждое соединение [представлений] предполагает единство сознания [Кант, 1966 b, с.369]. Утверждая тождество ^ Я, Кант в то же время решительно отвергает попытку рациональной психологии вывести из тождества Я его простоту, субстанциальность и нематериальность. Этой проблеме в «Критике чистого разума» посвящена глава паралогизмах. Третий трансцендентальный паралогизм (т.е. ложное по форме умозаключение, ошибочность которого имеет трансцендентальное основание) касается тождества личности. Личность определяется как то, что осознает свое численное тождество в разное время [Кант, 1964, с.730]. Мыслящее ^ Я осознаёт себя тождественным во времени, но только потому, что само время находится в нём. Мыслящее Я одно и то же в течение всего того времени, которое оно осознаёт. Личность не исчезает даже если её действие на некоторое время прерывается. Таким образом, действительная субстанциональность, простота, тождество и нематериальность Я недоказуемы. Однако мы должны стараться, чтобы наша душа во всех своих действиях и восприятиях руководствовалась внутренним опытом так, как если бы она было простой субстанцией, которая, обладая личным тождеством, существует постоянно (по крайней мере на протяжении жизни), между тем как состояния ее /…/ непрестанно меняются [Кант, 1964, с.571]. Такую роль идей Кант называет регулятивной. Идеям не соответствует никакой предмет, однако про допущении этого предмета, все правила эмпирического применения разума приводятся в систематическое единство.Заключение.Завершая нашу работу, можно обозначить те перспективы, в которых может быть рассмотрен декартовская формула. И перспективы эти связаны с одной из самых актуальных тем современной философии сознания – с темой тождества личности. Исторически сложилось так, что декартовское cogito стало верным спутником понимания личности, сознания как нерасчленимого единства. По мере ослабления значения теологических допущений возникала необходимость найти достаточно прочные основания для того, чтобы за постоянной сменой ментальных актов увидеть нечто неизменное, что и стало называться личностью. Очевидное влияние Декарта в эту эпоху проявилось в том, что личностью, т.е. константой в человеке, объявлялось именно сознание. По мере разработки теории Я исчезало несколько наивное представление об его простоте. Если для Декарта Я – это только мыслящая вещь, то у последующих философов появляются представления о раздвоенности Я на сознательное и бессознательное, на эмпирическое и трансцендентальное. Постепенно обязанность отвечать за идентичность личности снимается с Бога и гарантом постоянства и идентичности становится сам человек, его память. Критерий памяти, предложенный Локком, не отбрасывается Лейбницем и, по сути, принимается Юмом. Вопреки часто встречающейся трактовке, Юм вовсе не отвергает существование Я. Он только говорит, что оно представляет собой совокупность всех восприятий, объединённых отношениями сходства, смежности и причинности. В своём поиске принципа, объединяющего восприятия, Юм почти доходит до формулировки кантовской трансцендентальной апперцепции. Известно, что Кант не считал самосознание или мышление самого себя познанием сущности Я. Из самосознания невозможно вывести никакого знания о Я. Утверждая тождество Я как основного трансцендентального принципа, Кант в то же время решительно отвергает попытку рациональной психологии вывести из тождества Я его простоту и субстанциальность. Я само никогда не может стать объектом познания в силу того, что оно никогда не может быть предметом созерцания, к которому только и приложим категориальный синтез. Многие кантовские заявления о суждении я мыслю, противоречащие всей системе в целом, явились следствием того, что Кант до конца не определился со статусом Я. Требовалось доказать существование Я помимо многообразия впечатлений, чтобы обосновать возможность научного познания объектов. С другой стороны, существование такого Я было не очевидным. Кант, отказавшись от теории Я как субстанции рисковал не только окончательно «потерять» Я, но и прийти к невозможности синтетического познания a priori. За Канто