450076 г. Уфа, ул. Коммунистическая 19/1 кв

Автор: Зиганшин Камиль,450076 г. Уфа, ул.Коммунистическая 19/1 кв.31 тел.(3472) 51-05-05, 8-903-31-00019. E-mail ziganshin_kamil@mail.ruРАСКОЛ и РАСКОЛЬНИКИ, - всякое слово о них вызывает неподдельный интерес, поскольку для нас россиян это явление - потрясающий пример многовековой, необоримой преданности исповедуемым идеалам.Перед вами повествование о житие староверческой общины, зародившейся в Ветлужских лесах, одолевшей долгий, трудный путь сквозь сибирскую тайгу и обосновавшейся в Забайкальском крае; оттеснённой затем в глушь Алданского нагорья и там хоронящейся по сию пору. ^ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.... нельзя торопливо пробежать глазамиКогда я взял в руки эту книгу, на память пришло ста­ринное русское изречение: «Муж ревнив, поп глумлив, свекор ворчлив - пойду в скиты». За этой фразой угады­вается желание и решимость уйти от мирской суеты к блаженному отшельничеству. Дескать, стоит только убе­жать от бренности бытия и перед тобой откроется сама вечность. Но роман «Скитники» в философских искани­ях ее автора оказалась не таким односложным. В нем не указано прямого пути. Если он и существует, то к озаре­нию непременно придешь по распутью страданий и топи заблуждений. Появление романа (в журнальной публикации) вы­звало у меня большой интерес. Задавался вопросом - откуда и зачем явился сегодня этот скитник Корней, чего ему от нас надо? Я задумался. А, может, от него чего-то нужно нам самим?- Как возник, Камиль, в твоем воображении необыч­ный мир этих необычных людей? - спросил я автора повествования.- Воображение заработало не сразу, - ответил он. - До этого я вместе с моим другом исходил таежные дебри, сплавлялся по горным рекам, поднимался на крутые вершины, где раскаты грома сотрясают не только скалы, но и весь небосвод. В безлюдных урочищах мы не раз встречали старообрядцев, их поселения, уходящие своими корнями в давно минувшие времена. В них человеческая сила не спорила с силами природы. Эти две стихии не одолевают друг друга, а ско­рее дополняют во имя общей гармонии. Вот от всего этого и родился в «воображении» творческий замысел.Таков был ответ Камиля Зиганшина. Читая роман, будто сам иду по следам первопроходцев. Иду очарованный и одержимый. Я пленен первозданной мощью и красотой природы и нравственных истоков че­ловека. Оттого и в меня вселяется гармония. В то же время все виденное и прочувствованное наво­дит на грустные размышления. За искусным поводырем куда и зачем иду я? Неужели скитская отрешенность, уеди­нение духа так манят меня? Себе даю отчет совсем друго­го рода. Тому манящему прошлому, куда ведет меня тот волшебник-поводырь, дороги больше нет. Я там не жи­лец, даже не гость. Но встревоженный мой разум, взвол­нованное сердце мое призывают, остановись, человек, и одумайся, творения твоего гения, порою разрушая вселен­ский лад, обернутся гибелью. Человек - эта частица ми­роздания — мало-помалу выпадает из него. Меня трево­жит повседневный процесс насильственного умерщвле­ния живых клеток Земли. Однажды я наблюдал такое явление, цветы в глиняном горшке, который с подокон­ника переставили на подставку возле телевизора, переста­ли цвести и медленно завяли. Я ужаснулся. То природа дает сигнал о бедствии.Таким негромким сигналом воспринята мною книга Камиля Зиганшина «Скитники». Ее трудно пересказывать.Да и не надобно делать этого. Ее нужно слушать, созер­цать, чувствовать.Читатель найдет в ней для себя немало поучительно­го, доброго, прекрасного, малость - грустного, не оста­вит она его равнодушным. Ее нельзя торопливо пробе­жать глазами. По ней нужно пробираться не спеша, как по тайге, сосредоточенно, зорко озираясь вокруг и, конечно, размышляя.^ Myстай Карим, Народный поэт Башкортостана... и тянется нить повествованияИз лихолетий Средневековья Святая Русь, сбрасывая с себя обомшелые ракушки старых грехов и побед, вы­ходила на глазах у просвещенного мира, заметно усилив свою государственность. Златоглавый Киев терял жезл власти, и к началу царствования Ивана Грозного все бразды управления скрипучей и тряской российской ко­лесницей перешли великому князю Московскому - Царю Руси. Смазала Святая Русь колесные оси и рвану­лась в бесконечный путь, сотрясая грохотом войн и со­зидания окрестные страны и народы. Преобразования в социальной и духовной жизни перепахивали вековые житейские устои, но главное - человеческие сердца. Как раз к середине XVII века в царствование Алексея Михай­ловича - отца Петра Великого, порушились законы предков, поменялись молитвы, из церквей, храмов и оби­тателей были вытравлены последние остатки языческих ритуалов. Почва для нового посева Новин была подго­товлена. При его царствовании, с подачи преподобно­го Никона, русское православие обрело это страшное слово — раскол, понятие суровое, чудовищное для нема­лой части людей, не принявших Никоновых Новин.Русский народ ради становления Государства, ради ук­репления его могущества, не жалел своей крови и пота. Он шел в битвы-сражения, теряя головы свои на полях бесчисленных сеч; но, когда Церковь в союзе с государством, вклинилась в душу человеческую, не выдержал характер народа. Наиболее крепкие телом и духом, не пожелавшие терять устои предков, ушли в раскол, стали старообряд­цами. Они прокляли имя Никона, а самого Царя Алексея Михайловича прозвали наместником сатаны на Земле.Повесть Камиля Зиганшина - русско-язычного писа­теля из Башкирии — посвящена им, русачам, ушедшим из центральной России за Урал, на Восток, в Забайкалье. Примечателен тот факт, что к теме старообрядцев после Мельникова-Печерского, пожалуй, никто из писателей не обращался. Из дальней глуби веков тянется нить повество­вания. Автор прослеживает тончайшие моменты много­трудного выживания забившихся в глухие таежные леса, отдалившихся от мира за высокие горы людей - потом­ков давних старообрядцев, ушедших в раскол. Жизнь од­ного из скитов ярко, красочно, лирически тонко рисует писатель. Есть в повести «Скитники» глава под символич­ным названием «Свора». Это как бы отдельный рассказ в канве общего повествования. Однако в нем все взаимосвя­зано, логика умозаключений автора неумолимо, каждой новой деталью подкрепляет сюжетное развитие пове­ствования.В главе рассказывается о том, как в волчьей стае после гибели старого вожака появляется новый, отличающийся от прежнего особой злостью. Это самый настоящий ти­ран, опасный зверь даже среди зверей. Вокруг него спла­чиваются «любители легкой наживы», подхалимистые прихлебатели. Их власть становится настоящим бедстви­ем для всей стаи.Писатель тонко и умело рисует образ вожака. Прогля­дывается какая-то символика, если сказать точнее, - па­раллель с жизнью людей. Но, как пишет автор о Смельча­ке, «его власть держалась на страхе и силе. Как только он лишился этих опор - она рухнула». Автор прослеживает, каким образом кровожадный вожак постепенно теряет свое превосходство над стаей и в конце-концов, отрину­тый всеми, гибнет. Корней, один из обитателей скита, сто­ял рядом со своим злейшим врагом, прозванным людьми «Смельчаком». Бывалый таежник, много ночей и дней преследующий зверя, даже не стрелял в него, тот издох сам. Издох от страха, унижения, в бессильной злобе к че­ловеку и всему живому.Весьма и весьма поучительно в исторической перспек­тиве звучит заключительная фраза этой главы: «Все как у людей, - задумчиво растягивая слова, проговорил от­шельник. - Кто затевает раскол, от него сам же и гибнет».Камиль Зиганшин родился в Башкирии - в краю запо­ведных лесов, ковыльных раздолий, разноголосья песен. Здесь повсюду русская речь перемежается с башкирской. На одном берегу Агидели звенит татарская песня, на дру­гом - мордовская. То тут, то там слышатся мягкая украин­ская мова. С детства впитал он в себя многонациональную культуру Башкортостана. Может, потому с уверенностью взялся за трудную тему русского старообрядства. Помог­ло еще то, что после окончания Дальневосточного поли­технического института он несколько сезонов промыш­лял в Уссурийской и Забайкальской тайге в качестве штат­ного охотника. Итогом этих суровых зимовок явился его первый литературный опыт - повесть «Щедрый Буге». Затем одна за другой появляются новые произведения «Маха или история жизни кунички», «Боцман или история жизни рыси», «Лохматый» и наконец -.«Скитники». Все его произведения пронизаны жизнеутверждающим оптимизмом, непреклонной верой в великое предназначение всего живого на Земле. Удивительные картины живописной природы, пре­красное знание животного мира, повадок зверей, умение показать это не в какой-то застоявшейся статичности, а в прямом единении с жизнью и человеком - вот те осно­вополагающие мотивы, которые делают интересным и привлекательным творчество Камиля Зиганшина, притя­гивающее к себе всеобъемлющей доступностью сочного, красочного литературного языка. Их с увлечением могут читать люди любого возраста. Для взрослых интересна жизнь природы, всего окружающего мира, для детей — в них всегда найдется много-много познавательного. Камиль Зиганшин живет и работает в Уфе - столице Башкортостана. Возглавляет предприятие связи «Шок». Им в республике создан Фонд по защите диких животных, который регулярно проводит конкурсы на звание «Ры­царь леса». Он также финансирует литературную премию Союза писателей Башкортостана им. Степана Злобина - автора первого романа о национальном герое башкирс­кого народа Салавате Юлаеве.^ Александр Филиппов, Народный поэт БашкортостанаСКИТНИКИМоей ТАНЮШЕ, бесценному, прелестному дару судьбы, посвящаю. Твоя ВЕРА в меня и твоя ЛЮБОВЬ дали мне силы одолеть немало вершин. ^ ИСТОРИЯ ВАРЛААМАПотомок знатного княжеского рода Василий Шмурьев вырос в родовом поместье близ Твери. Молодые родители, измученные бесконечными хворями сына, отослали его туда под присмотр престарелой тетки, когда малышу не было и двух лет. Тихая размеренная жизнь в загородном имении способствовала не только укреплению здоровья их чада, но и развитию в нём самых добродетельных свойств и устремлений. Да и сама тетушка, глубоко верующая, просвещенная женщина, всячески поддерживала в мальчонке первородную чистоту и ласку ко всему живому. Огражденный от пороков высшего света, Вася вырос одним из тех редких и чудных людей, у которых напрочь отсутствуют не только самолюбие, но и проявления обиды и ненависти: его смиренная душа любила всех и каждому желала добра. Вернувшись в 1816 году в столицу, повзрослевший обладатель русой шевелюры и бархатного пушка над пунцовыми губами по настоянию отца поступил на службу. Строгие порядки казённого учреждения оказались не по нутру его вольной, нежной душе. Батюшка с матушкой, стремясь помочь отпрыску освоиться со столичной жизнью и приобрести великосветские манеры, часто брали его на званые вечера, приёмы и балы. Роскошь и блеск, царившие там, поначалу ошеломили и восхитили юношу. Но мало-помалу у Василия открывались глаза. За внешним лоском и довольством аристократического общества, все еще смаковавшего триумфальную победу над Наполеоном, он стал примечать хитрословие, чванливость, притворство, блуд и мотовство. Это поколебало, а вскоре и вовсе разрушило его наивную веру в особое предназначение своего сословия. Будучи неприхотливым и в высшей степени набожным человеком, он легко отказался от дарованных знатным происхождением благ, удалился в монастырь где после трудного послушания, пройдя искус, принял монашеский постриг и с новым именем – Варлаам, облачившись в чёрное одеяние, отдался в желанном удалении от суеты мира, аскетической жизни во славу Божью. Сей решительный шаг определил его дальнейшую судьбу. Изучая православие по старинным текстам, коих в хранилище святой обители было великое множество, молодой инок был умиротворён нестяжательной и благочинной жизнью в обители. Ладил с игуменом* и братией, но оказалось, что и здесь, средь божьих служителей, уживались все те же, только более умело утаиваемые пороки и завуалированная борьба за власть. У Варлаама подспудно вызревало решение уйти подальше от тщетной суеты, пожить в уединении. Испросив благословения настоятеля, он покинул пределы монастыря и отправился странствовать, выбирая дороги дикие, малолюдные. В первые дни скитальческой жизни инока особенно восхищало и радовало то, что в лесу даже ломоть чёрствого хлеба стал несравненно вкуснее и аппетитнее: горьковатый дым костра, благоухание цветов, щебет птиц, - эти незатейливые приправы необычайно скрашивали скудные трапезы. Под вольным небом, среди лесистых холмов и чистых речушек, Варлаам стал ощущать себя неотрывной частицей окружающего его бесхитростного мира. Это, с каждым днём крепнущее чувство слитности и родства, доставляло душе странника особую усладу. Отдыхая как-то под громадной, пронизанной солнечным дождем сосной, Варлаам рассеянно поднял шишку, лежавшую на рыжей попоне из старой плотно спрессованной хвои. Из неё на ладонь выпало невесомое семя. Разглядывая его, юноша невольно подумал: «Экая крохотулька, а такой исполин из неё вырастает! Сколь же велика сила Господня, таящаяся в семени, ежели она рождает такого богатыря?! » В дальнейшем, размышляя о гармонии и благодати, царящих в лесах и полях, Варлаам пришел к убеждению, что именно в одухотворённой Царём Небесным Природе-матушке и заключён вечный источник жизни для всего сущего и именно через таящуюся в Природе силу, Создатель пробуждает и развивает в душе человека любовь и совестливость.Варлаамова обитель.В поисках пристанища по сердцу скиталец через четыре седьмицы достиг кондовых лесов Ветлужского края, издавна населяемых поборниками старой веры. Первые из них пришли сюда, спасаясь от антихристовых* «Никоновых новин», еще в семнадцатом веке, вскоре после раскола. Варлааму сразу приглянулись суровые старообрядцы, выделявшиеся своей цельностью, усердием к труду и почитанием древнерусского православия. Каждый день, кроме двунадесятых праздников**, в их поселениях с утра до ночи кипела работа. Пряли шерсть, ткали холсты и даже сукно; филигранно шили золотом, переписывали книги старозаветного содержания; искусно писали иконы. Все поступало в общину, на себя работать никто и не мыслил. Перед началом любого дела и по завершении его усердно молились, благодарили Создателя за щедрую милость.^ От первородной веры не отступали ни на шаг. Не признавали здесь ни государевых ревизий, ни податей, ни иных повинностей. Про себя они говорили: «Мы хранители истинного православия, мы не в воле царя-антихриста». Сойдясь на почве общей страсти к рыбалке с одним из местных старцев поближе, Варлаам как-то полюбопытствовал: - Вот вы батюшка себя староверами именуете, а чем стара вера отлична от нынешней? -Известное дело, перво-наперво надобно молиться по неправленым, первоисточным текстам и не кукишем, а двумя перстами. Табаку не курить, и не нюхать, инострану одёжу не носить, бороды не скоблить, усов не подстригать. Да много ещё чего… Наш книжник сказывал, что только в старом православии сохранены неповреждёнными догматы и таинства, в тех смыслах как проповедовал Сам Христос. -Но ведь тьма людей новую веру приняла. Отчего вы то старой всё держитесь? -Вера, сынок, не штаны, чтобы по износу менять. Вере износу нет, на то она и вера, на том она и стоит. По какой вере наши родители жили, по той и нам надобно с их благословения. А за других мы не в ответе. Одно знаю - диавол тока слабых и некрепких духом в своё войско прельщает…Глядя на строгое соблюдение общинно-жительного устава, писанного еще Сергием Радонежским, лад в семьях и хозяйстве, почитание старших, Варлаам уверовал, что там, где следуют первородному православию, где царит дух добросердечия и братской взаимовыручки, цветет и дышит земля русская. Решив обосноваться неподалёку от одного из потаённых поселений, юноша приглядел хотя и тесное, но надёжное пристанище в чреве дупла громадной сосны, росшей в версте* от староверческого скита. Землю вокруг нее густо перевили мускулистые плети корней, а сам ствол был столь мощным и объёмным, что дупло у комля выглядело пещерой. Обустроив временный приют, Варлаам принялся валить лес для своего постоянного жилища. Добела шкурил стволы, рубил венцы. Умения и сноровки ему, конечно, недоставало, но он возмещал их упорством и старанием. Кровяные мозоли на руках постепенно сошли, кожа загрубела. К Рождеству Богородицы** новопоселенец перебрался таки в светлостенную избушку, напитанную густым смоляным духом. *Верста = 500сажен = 1500 аршин = 1066,5 метров. **Рождество Богородицы – христианский праздник, относящийся к двунадесятым праздникам. Отмечается 21 сентября, в день рождения Божьей Матери.Пышнобородые староверцы поначалу не допускали в свою общину незваного пришельца, ибо ко всякой новизне и перемене были недоверчивы. А иначе и нельзя – попробуй-ка столетиями хранить устои попранной веры. Но с течением времени молодой пустынник своим благочестием и прилежанием к труду смягчил их настороженность, а иных даже расположил к себе. Удаление от мира и его греховной суеты, физический труд, молитвы, земные поклоны до изнурения, строгий пост, чтение книг старого письма, беседы с праведниками общины мало-помалу открывали перед Варлаамом всю глубину и гуманность почитаемой этими людьми веры. Изучая рукописную книгу «Травознаи древней Руси», он познавал божественные силы, скрытые в былинках, овладевал искусством варить из них зелья от разных хворей. Любовь ко всему живому, пытливый ум и зрячая наблюдательность Варлаама исподволь развивали в нем дар целительства. Читал Варлаам вечерами при свете лучины, после любимого чая из листьев и ягод сушеной земляники. Поскольку лучины сильно коптили, а от дыма горчило в горле, да и сгорали они быстро, отшельник придумал масляный светильник: вставил в плошку губчатую сердцевину камыша. Она, впитывая масло, горела долго чистым, ровным, без чада пламенем. Участливые, не по летам разумные, благочестивые проповеди Варлаама, способность к целительству, внимание и обходительность к убогим влекли к нему страждущих. Плату за труды свои он не брал, а ежели кто настаивал на вознаграждении, тех корил и вразумлял: «Христос завещал: «Даром получили, даром давайте». Первые лета избушка Варлаама стояла одиноко, но по мере того как множилось число излеченных и через них ширилась в округе молва об одарённости новопоселенца, рядом начали расти сначала землянки, а затем и более основательные рубленые постройки. Пустынника, предпочитавшего уединение, стало тяготить шумное окружение, и он перебрался в глубь тайги версты за четыре от выросшей вокруг его первой обители селения, уже получившего в народе к тому времени имя Варлаамовка. Новое пристанище располагалось в пихтаче, в подковообразном ложке под защитой громады серой, с зеленоватыми разводьями лишайника, скалы. Из под её основания, вскипая песчаными султанчиками, вытекал ключ. Сбегая по крутому ложку, он крепчал, шумел, сердился на крохотных водопадиках и замирал на карликовых плесах. Вода в ключе была всегда в меру студеная и настолько приятная на вкус, что употребление её доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие. Прямо возле своей пустыни Варлаам соорудил часовенку во имя особо почитаемой им иконы Семистрельной Божьей Матери. Шли годы. С неослабной теплотой и душевным рвением отшельник помогал всем страждущим и немощным словом и делом. Никто не имел отказа, для каждого, по мере сил он старался сотворить добро. Дополняя зелья тихими и кроткими словами, а главное – исходящими от него любовью и участливостью, он врачевал самые загрубелые и ожесточенные сердца, ставил на ноги безнадёжных. Хотя послушать его просветляющие проповеди, излечиться от недуга по-прежнему ходило уйма люда, теперь ни один из них, из почтения к отшельничеству ревнителя древлеотеческой веры, поблизости селиться не смел. Осенью 1863 года, когда Варлааму перевалило за шестьдесят, воздал Творец преданному человеку - привел прямо к порогу его обители отрока лет десяти-одиннадцати, одетого в сермяжные лохмотья, и даже креста нательного не имевшего. Стоял он сизый от холода, переступая босыми ногами на прихваченной инеем листве, и смотрел на Варлаама взглядом зрелого человека, познавшего всю горькую изнанку жизни. Что удивительно, тяжесть пережитых невзгод не придавила его, не сделала униженно-заискивающим или недоверчиво-злобным. Напротив, малец отличался дружелюбием и самостоятельностью: кормился не подаяниями, как большинство бродяжек, а промыслом: копал съедобные коренья, собирал орехи и ягоды, умело ставил на дичь силки, плетенкой ловил рыбу.^ Варлаам понимал, что житие его на земле клонится к закату и в этом немытом создании он узрел того, кто способен будет перенять и понести накопленные им знания, опыт далее. Старец воспринял отрока, как чадо родное. Да они и схожи были. Оба сухопарые, высокие, с серыми глазами на узких, благородных лицах, окаймленных волнистыми прядями волос. Любознательному подростку, нареченного Никодимом, учиться понравилось. Он с легкостью осваивал не только грамоту, но и краткое изложение основных истин христианства – Катехизис, а затем и Библию, состоящую из Ветхого Завета и Нового Завета. С неослабным интересом постигая строго соблюдаемое в этих краях первоисточное православие, наизусть читал отрывки из святочтимого Стоглава, псалмы из Псалтыря, до никоновой поры писанные. Книги старославянские возлюбил. Особенно «Житие» и «Книгу бесед» протопопа Аввакума. Пытливый парнишка подошёл к пониманию того, что Бог всегда был, есть и будет. Он - начало и причина всего сущего. Что Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой, не есть три Бога, а Един Бог. Что сам Господь невидим и открывается людям посредством Слова, передаваемого через земное воплощение Бога - Сына Его – Исуса*** Христа. Как образно объяснил Варлаам: « Бог это вроде солнца. Оно ведь являет собой не только раскалённое тело, а ещё испускает свет и даёт животворящее тепло. То есть, в нём одном, как и в Боге, заключены три сущности, неотделимые друг от друга». Наряду с православием, Никодимка усердно вникал в азы врачевания. Запоминал, как готовятся и употребляются все возможные настои, отвары; что применятся внутрь, что наружно. - Молодец, сынок! - часто хвалил, поглаживая воспитанника по голове за понятливость и прилежание, Варлаам. В такие минуты счастливая улыбка озаряла строгое лицо старца. «Как непостижимо велик мир отмеченного Богом человека! Он и время употребляет по-иному. Там, где простой смертный его бездарно тратит, такой без пользы для души и ума не проведет ни минуты, - размышлял он, радостно наблюдая за переменами в воспитаннике, - Сколько в этом малом добра, разума, трудолюбия, как он созвучен природе и вере нашей».Однажды, мотаясь по лесу, парнишка услышал треск повалившейся от старости ели. Падая, та переломила ствол росшей рядом осины. - Больно, больно! Помогите! - донеслось до Никодимки. Он кинулся на помощь, но ни под деревом, ни возле никого не обнаружил. Перепуганный мальчонка рассказал о странном крике Варлааму. Выслушав ученика, он посветлел: - Сынок, мертвого на земле ничего нет. Божья сила разлита по всему, что нас окружает. Она и в дереве, и в скале, и в озере, и в зорьке. Все вокруг живое. Только не каждому дано это чувствовать. Коли ты услышал боль дерева, стало быть, дарована тебе свыше способность воспринимать чувства других… Даст Бог. отменным целителем станешь.Ветлужский монастырьКак-то в протяжной июньский вечер у хижины отшельника остановились две ладно сработанные повозки. В сумеречной тишине было слышно, как пофыркивают, отмахиваются от назойливых комаров лошади. К вышедшему на порог хозяину обители приблизился, снимая на ходу с головы остроконечный куколь*, крепыш лет девятнадцати, с умными, проницательными глазами. Назвался схимник Маркелом. Сопровождавшие его возницы стянули с лохматых голов ермолки и учтиво поклонились старцу. Выяснилось, что путники прибыли к Варлааму с милостивой просьбой от преподобного** Константина - всеми почитаемого в округе настоятеля потаенной староверческой пустыни***, расположенной неподалеку от устья Ветлуги, прибыть к нему по срочному делу, непременно захватив лекарские снадобья и принадлежности. Выехали чуть рассвело, под шепот начавшегося мелкого, въедливого дождика. Сразу погрустневшие деревья понуро склонили отяжелевшие от влаги ветви. Узкая, извилистая лента дороги, шедшая глухим лесом, часто пересекалась бугристыми корневищами вековых елей. Порой она съезжала в болотистое мелколесье, где колеса вязли во мхах, перетянутых плетями брусники. Однако сильные, откормленные лошади и там тянули ровно, без надсады. Варлаам с одобрением отметил, что возницы не хлестали коней, хотя у каждого на руке висела сыромятная плетка. Понятливые животные и без принуждения старались вовсю. На пологой хребтине дорогу путникам пересекли лоси. Они остановились, повернув головы в сторону обоза. Слабые зрением, сохатые долго водили мордами, всматривались в нечёткие силуэты и, разглядев наконец в пелене дождя людей, пустились наутек иноходью, и так быстро, что догнать их в лесу никому не под силу. Довольно часто поднимали с ягодников дичь: то тетеревов, то глухарей. Шумно ударяя крыльями, они отлетали поглубже в чащу и, рассевшись на ветвях, покачивались, сторожко озираясь. На третий день, когда на смену угрюмым, мрачноватым елям появились жизнерадостные сосны, наметилась перемена и в погоде. Тучи, обнажая прозрачную синь, отползли к горизонту. Лес залили снопы солнечных лучей.^ Когда путники подъезжали к монастырю, их облаяла** косуля. - Чего это она бранится? - удивился Никодимка.- Шумим сильно, вот и намекает: потише, мол, надо в лесу-то подле святой обители - пояснил Варлаам. Располагалась пустынь в глухой чаще, в удалении от рек и дорог. За стенами из дикого камня блестели свежо умытые луковицы церкви, возвышающиеся над всеми остальными постройками. Постучали в сколоченные из толстых плах и обитые железом ворота. В ответ предупреждающе залаяли собаки, послышалось ржание коней. Через некоторое время глухой голос справился: - Кого Господь дарует? - Молви настоятелю: старец Варлаам прибыл. Ворота отворились. Въехали во двор, покрытый мягкой травой-муравой. Обнюхав чужаков, собаки, чуть покрутившись, позевали, повытягивали спины и забрались каждая в свою конуру. Из приоткрытой двери церкви доносились красивые гласы мужского песнопения. Маркел, соскочив с повозки, помог слезть старцу и повёл его через двор. Остановились под березами возле крыльца отдельно стоящего здания, соединенного с другими, крытыми переходами. Крестясь, отвесили земликасательные входные поклоны. Поджидавший их схимник пригласил Варлаама к настоятелю. Оказавшись в гостевой, старец вновь перекрестился три раза в красный угол, где стояла деревянная божница с образами и висела лампада; сотворил молитву, и только после этого прошел в почивальню. На кровати полулежал, полусидел прикрытый огромным медвежьим тулупом, остроносый, изможденный человек, в серой рубахе с воротом, расстегнутым ниже далеко выпиравшего кадыка. Из-под густых бровей смотрели ввалившиеся глаза. Гордая, несломимая сила воли сквозила из них. Оправив черную, с легкой проседью бороду, больной оглядел вошедшего цепким, проникающим взглядом и произнес: - Прости, отец, что не могу приветствовать тебя должным образом. Спасибо, уважил мою просьбу... Молва докатилась до меня, что обладаешь ты даром чудотворения. Покорно прошу, пособи, Христа ради, от хвори избавиться. С весны занедужил. Ноги ломота замучила, да бессонье одолело, а теперь и вовсе сил лишился. Варлаам, омывши руки и лицо, не торопясь, осмотрел болезного. - Ваше высокопреподобие, то вовсе и не хворь у вас – то недруги порчу наслали. Вот снимем ее, и силы вернутся, - заключил он и попросил монахов оставить их наедине. Несколько часов старец провел в почивальне и вышел оттуда настолько опустошённый и обессиленный, что едва стоял на ногах. И - диво дивное! - на радость всем игумен со следующего дня пошел на поправку. Надо заметить, что преподобный Константин, выходец из именитого рода Смоленской губернии, был многочтим в староверческой среде, и уже немало лет являлся настоятелем монастыря, славившегося особой преданностью первоисточному православию. Не признавали здесь ни новой церкви, ни ее архиереев. В стародавние времена, когда после очередного царёва указа «скиты порешить, старообрядцев в новую веру крестить», государевы слуги принялись силой брать непокорных священнослужителей, не желавших признавать «антихристову власть» и, заковав в кандалы, держать их в земляных ямах до покаяния, а упорным резать языки и полосовать тела кнутом, предки князя Константина, не жалея средств, скупали древние святыни, первоисточные рукописи и церковную утварь старой Руси, спасая эти реликвии от поругания. Господь к ним был милостив. Сумели они с верными людьми переправить собранные сокровища в сию глухую пустынь и укрыть их в недрах подземных хранилищ, где оберегали уже немало лет, передавая от деда сыну, от сына внуку.Выздоравливающего настоятеля после простой снеди, принимаемой вместе со всеми в общей трапезной, Варлаам начал выводить на прогулки. Старец с первого взгляда почувствовал к князю доверие и духовную тягу. Наставник отвечал взаимностью. А их общая беззаветная преданность идеалам первородного православия и многоначитанность только укрепляли возникшую симпатию. Немного побродив по монастырскому двору, они, как правило, уединялись в тихом закутке, в тенистой прохладе берез и чинно перебирая кожаные лестовки, подолгу беседовали. Толковали книги священного писания, повествования о житие святых и подвигах отцов православия, изложенные в «Четьи - Минеи», их пророчества и предания старорусские. Особенно дотошно разбирали «Златоструи», «Пролог», услаждая души нескончаемым общением и спорами о наболевшем. Во время одной из таких прогулок разразилась гроза. К ним тут же прибежал Никодим: принес широкую рогожину укрыться от дождя. Под ее защитой собеседники перебрались в келью настоятеля. - Почтительный у тебя ученик! - одобрительно заметил игумен. - А то знамо, каковы нынче молодые! Истинную веру покинули. Бороды побрили, заветы отцовы да дедовы позабыли. - Да что бороды ... Не в том ересь. Зелье проклятое курить чуть не все принялись. И что ужасно - за достоинство сей грех выставляют! Срамота! - Сам-то табак что - такая же божья травка, как и всякая другая, а вот то, для чего её используют антихристы, - это точно, от диавола. И пыхают ведь дымом из уст яко диавол. - Вестимо, своеволие и непослушание на Руси от Никона пошло! С той поры народ наш больно слабостям подвержен стал. О будущем не мыслит, страха Божьего не ведает. Что есть – враз пропьет, али в кости проиграет. Иной даже детям родным крошки не оставит. Трудиться своей волей разлюбил. Все из-под палки. Завистливые и вороватые народились. Ушли от догматов истинного православия, и раскололось, растлило наше племя! Встарь на Руси не ведали эдакого воровства да пьянства. Это всё - происки антихриста… До Никона-отступника и церковь была не мятежна, - с болью продолжил настоятель. - А коснись нас, беспоповцев, - живем мы в мире со всеми, зла никому не делаем. Оне сами по себе, мы сами по себе - оставить бы пора в покое наши общины. Так ведь нет, все пуще и яростнее теснят щепотники нашего брата, загоняют в глушь трущобную. Кто в лесах непроходимых, кто на островах речных укрылся, кто в пещеры мрачные, словно кроты зарылся, кто в самые дальние, антихристам не доступные, скиты ушел. А кто и вовсе Рассею-матушку покинул… Ведь из-за чего в первую очередь воспротивились Никоновым новинам предки наши: это ж надо придумать - кукишем крестное знамение творить! Срам да и только! Запамятовали, что решением Стоглавого Собора 1551 года двуперстие запрещено было менять под страхом анафемы… Старые обряды были куда благочестивей*. - Что верно, то верно, двоеперстие свято! Наш народ в делах веры сильно привержен букве и точному соблюдению обряда. Он твёрдо знает, что молитва действует лишь тогда, когда в ней не изменено ни одно слово и прочтена она исстари установленным напевом. -Справедливо речение твоё. В Рассеи встарь православие было чисто и непорочно… Эх, всё у нас русских есть для достойной жизни, но не хватает, не достает нам сплочённости и национального самоуважения. В этом, я полагаю, основная причина происходящих бедствий и несчастий. -Однако в каком еще народе найдешь такую готовность помочь ближнему, такое радушие, такую силу и неприхотливость. Мы, конечно, сверх меры терпеливы, но ведь именно терпением собиралась и созидалась земля Русская, величаемая в дониконову пору иными архиреями чуть ли ни Третьим Римом. Какие возводились храмы, ширились города! Так что терпение, быть может, и есть ценнейшее качество нашего народа! - подытожил старец. - Но вместе с тем, пожалуй, и горе, - мягко возразил игумен…Подобные беседы происходили почти каждодневно. Общность интересов все крепче связывала родственные души этих людей. И неудивительно, что вскоре Варлаам стал у настоятеля особо доверенным лицом - духовником. Почтение и симпатия князя к старцу были столь велики, что он решился открыть ему свою сокровенную тайну. Повел через потаенный ход в скрадень, где в обитых железом сундуках хранились святыни старой веры: кресты, литые из серебра кадила, схима и иконы, в их числе древний образ Святой Троицы в ризе из тонколистового золота, с тиснённым орнаментом, украшенной жемчужной подвеской и самоцветными камнями. Икона та была освящена для предков князя еще Сергием Радонежским перед битвой на Куликовом поле. Благоговейно взяв ее в руки, Константин обратился к Варлааму: - Отец, за то, что исцелил меня, благодарен безмерно, но, - тут игумен понизил голос, - чует душа моя гибель близкую. Коли и вправду Царь Небесный приберет до срока, не дай сгинуть этим святыням праведным. Сдается мне, что в нашем монастыре их уже не уберечь. Антихристовы прислужники не дремлют. Весть до меня дошла, будто подписано новое приказанье все староверческие обители порешить, как угрозу таящие духовному единству народа. Думаю надобно спешно готовиться к уходу на восток за бугры Уральские, за реки Сибирские, в блаженный Байкальский край. Там по слухам находится утраченный человечеством Рай, ибо сказано в пророчествах: «с востока совершиться второе пришествие Господа Исуса Христа на землю». На той окраине немало уже нашего брата осело. Лишь в тамошней глуши и возможно уберечь реликвии древние, многоценные и сохранить чистоту нашей веры в первородном состоянии до явления славного Христа Спасителя… В монастыре у нас разный люд, но в ком я уверен, так это в Федчастью записанное в своих рукописях-наставлениях. Весна 1870 года пришла поздно, но пронеслась быстро и неудержимо. Окна келий, еще недавно покрытые толстым слоем льда, оттаяли. Сразу после того, как спала вешняя вода и подсохли дороги, ночью втайне погрузили на подводы скарб, инструмент (в основном топоры, пилы да лопаты), провиант, боеприпасов к двум кремниевым ружьям, правда негусто, сундуки со святынями и книгами старопечатными, поредкостней, отслужили напутственный молебен и еще затемно тронулись. Тяжело гружённые кладью уёмистые телеги заскрипели, заплакали. Медленно пробуждаясь ото сна, утро поднимало с земли молочные веки предрассветного тумана. С ветвей густо капала холодная роса. Продрогшие Варлаам с игуменом Федором прямо на ходу наставляли напоследок любимых чад: - Заповеди Господни и заветы прадедов исполняйте неукоснительно и стойте за них неколебимо, во веки веков. Всё делайте сообща, мирно, без перекоров. Кого в нужд