МУНИЦИПАЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ «ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГОРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА им. В.И.ЛЕНИНА»ОТДЕЛ ОБСЛУЖИВАНИЯк 110-летию со дня рождения И.Э. БабеляНижний Новгород 2004 г. 1Вед.:- Нет на свете более трудной задачи, чем описать наружность человека так, что бы читатель увидел его воочию. Что же до Бабеля, то его наружность описать особенно трудно. Все в нем казалось обыкновенным – и коренастая фигура с короткой шеей, и широкое доброе лицо, и часто собирающийся морщинами лоб. А все вместе было необыкновенным. И это чувствовал всякий сколько-нибудь близко соприкасавшийся с ним.2Вед.:- Прищуренные глаза и насмешливая улыбка были только внешними проявлениями его отношения к тому, что его окружало. Само же это отношение было неизменно проникнуто жадным и доброжелательным любопытством. Бабель был необыкновенно проницателен и все видел насквозь, но, в отличие от множества прозорливцев, проницательность порождала в нем не скептицизм, не разочарование, а веселое удивление. Видимо, поводы для этого открывались ему не на поверхности вещей, а в их глубине, где таятся невидимые для невнимательных людей радостные неожиданности.1Вед.:- И еще. Существует такая манера вести себя, которая называется – важность, особенно, если ты знаменит – известный в своей стране, и за рубежом писатель, чьи книги моментально исчезают с полок магазинов, как российских так и зарубежных. Но глядя на Бабеля, никому, хоть кто немного общался с ним, даже и в голову не могло прийти, что и эта самая важность бывает на свете. И это тоже очень существенная черта его облика. Так кто же он – Исаак Эммануилович Бабель?2Вед.:- Исаак Бабель родился 13 июля 1894г. в Одессе на Молдаванке. Уточнение немаловажно, т.к. в будущем в своих «Одесских рассказах» Бабель отразит жизнь именно этой колоритной части Одессы; колоритной и по национальному составу, и по традициям, и по образу жизни. В ту пору Одесса была одним из развитых городов Российской Империи и как морской порт открыта всем национальным ветрам. Исаак Эммануилович родился в состоятельной образованной еврейской семье, где рос, развивался и впитывал в себя традиции разных культур будущий писатель. 1Вед.:- Позднее в «Автобиографии» Бабель признавался, что дома ему «жилось трудно, потому что с утра до ночи заставляли заниматься множеством наук», до 16 лет он «по настоянию отца» изучал еврейский язык, Библию, Талмуд.2Вед.:- «Отдыхал я в школе. Школа моя называлась одесское коммерческое имени императора Николая1 училище. Там обучались сыновья иностранных купцов, дети еврейских маклеров, сановитые поляки, старообрядцы и много великовозрастных биллиардистов… Потом после окончания училища, я очутился в Киеве, а в 1915г. в Петербурге». Одесское училище было серьезным заведением: оно готовило квалифицированных работников для банков и коммерческих предприятий. В программу училища входило изучение химии, товароведения, бухгалтерии, законоведения, политической экономии и др. предметов. Много часов уделялось языкам – французскому, немецкому, английскому.1Вед.:- Как рассказывает школьный товарищ писателя М.Н.Берков, в 13-14 лет Бабель прочел все 11 томов «Истории государства Российского» Н.М.Карамзина. Его часто можно было «видеть с книгами Расина, Корнеля, Мольера, а на уроках, когда это было возможно, он писал что-то по-французски, выполняя задания своего домашнего учителя… Бабель и сам начал сочинять рассказы на французском языке, но вскоре бросил.2Вед.:- По окончании училища я поступил в Коммерческий институт в Киеве и, получив диплом в 1915г. оказался в Петербурге. К этому времени я уже опубликовал несколько рассказов, впрочем оставшихся незамеченными. И вот в Петербурге я безуспешно разносил свои сочинения по всем редакциям, пока в 1916г. не попал к моей огромной радости в «Летописи». Здесь были опубликованы 2 моих рассказа. Обо мне узнала, можно сказать, вся Россия!1Вед.:- Из «Автобиографии» известно, что за них Бабеля собирались привлечь к уголовной ответственности не только по 1001 статье (порнография), но и за «попытку ниспровергнуть существующий строй». Суд должен был состояться в марте 1917г.2Вед.:- Но, вступившийся за меня народ в конце февраля восстал, сжег обвинительное заключение, а вместе с ним и само здание Окружного суда.1Вед.:- Горький же был не очень доволен новыми рассказами Бабеля и отправил его «в люди»… , как когда-то сам хаживал, чтобы познать жизнь со всех сторон, во всем ее многообразии, а иначе – какой из тебя писатель?!2Вед.:- И действительно, школу жизни, которая естественно нашла свое отражение на страницах очерков, рассказов, романов, пьес, Бабель познал сполна. Более того, читая и перечитывая книги писателя, мы должны помнить, что они были оплачены по самому высокому счету – самой жизнью писателя…1Вед.:-Вот лишь краткий перечень того, где и в качестве кого Бабель побывал всего за 8 лет (с 1917 по 1925г.): солдат на румынском фронте, чекист, служащий Наркомпроса ( народный комиссариат просвещения), участник продовольственных экспедиций 1918г., борьбы с Юденичем в составе Северной армии, войны с белополяками в составе Первой конной армии; выпускающий редактор в 7-й советской типографии в Одессе, репортер в Петрограде и Тифлисе. Необычный жизненный путь Бабеля свидетельствует о том, что это была личность неординарная, находившаяся в постоянном движении и поиске. И все же, какие черты личности Бабеля и события, связанные с его биографией, нашли отражение в его творчестве?2Вед.:- Во-первых, все то о чем он пишет, представляет собой абсолютно реальные, не придуманные факты, и лучшим примером тому служит «Конармия». Во-вторых, по свидетельству людей, хорошо знавших писателя, его отличало удивительное, почти детское, а потому искреннее и ненавязчивое любопытство, которое к тому же имело совершенно определенную направленность. Писателя интересовало все, «что превышает норму, что принято называть гиперболичным; жизнь у ее истоков, не укращенная, не приукрашенная; первобытность необузданных чувств, первозданность страстей» (И.Бабель в воспоминаниях современников. М., 1972, с.83). В-третьих, постоянное стремление Бабелч к совершенству: «необузданность чувств и первозданность страстей» он заковывал в железную, отточенную, минимально краткую и максимально выраженную композиционную форму. Например, рассказ «Любка Казак» переписывался Бабелем аж 22 раза.1Вед.:- Но вернемся к началу творческого пути писателя. В марте 1918г. Бабель начал сотрудничать в петербургской газете «Новая жизнь», корреспондентом которой был по июль 1918г., в июле этого же года газета была закрыта как оппозиционное издание, находящееся под влиянием меньшевиков. В ней Бабель печатал свои очерки – не без влияния, вероятно, М.Горького, активного автора газеты, публиковавшего там свои ставшие знаменитыми «несвоевременные мысли». По сюжетам газетных очерков Бабеля можно судить о том, как он прожил первые годы революции.2Вед.:- Мои маршруты, о которых я подробно рассказываю в своих очерках покажутся вам, наверное, неожиданными, необычными. Да, они действительно разноплановы. Но мне все интересно! Я хочу знать, чем живет Петроград в эти военные дни. И поэтому я иду на панихиду в больничную мертвецкую (там «каждое утро подводят итоги», вывешивают списки расстрелянных); в родильный дом, где истощенные матери кормят «недоносков»; в «комиссариат по призрению», где занимаются эвакуацией слепых; на собрание безработных Петроградской стороны; на бойню, где закалывают животных; в зоопарк, где они погибают от голода. Меня потрясло «обреченное» лицо арестованного паренька, которого били за то, что он хотел «улизнуть» от своих обидчиков, и дикая злоба людей, распалявшихся «от нелепого и горячего своего крика». Петербург предстал передо мной как «трехмиллионный город, недоедающий, бурно сотрясающийся в основах своего бытия. Есть много крови, льющейся на улицах и в домах». «Я видел все это, - и босых угрюмых детей, и угреватые припухшие лица унылых их наставников, и лопнувшие трубы канализации. Нищета и убожество наши поистине ни с чем не сравнимы».1Вед.:- Бабель одним из первых описал то, что видел, и описал точно. А видел он перед собой разлом жизни. Он осознавал это как разлом бытия и спрашивал себя: «останется ли вообще что-нибудь»? В очерке «Дворец материнства» Бабель писал:2Вед.:- «Надо же когда-нибудь делать революцию. Вскинуть на плечо винтовку и стрелять друг в дружку – это, может быть, иногда бывает не глупо. Но это еще не вся революция. Кто знает – может быть, это совсем не революция. Надобно хорошо рожать детей. И это я знаю твердо – настоящая революция».1Вед.:- Было ясно, что писатель ориентируется на традиционные, общечеловеческие нравственные ценности. Он еще не знал, как их деформирует революция. Это испытующее чувство правды, поиск правды в революции и вывело Бабеля на дороги войны. В мае 1920г. он добровольно ушел на фронт. Идя на встречу просьбам молодого литератора, он был направлен в Первую конную Армию, возглавляемую Буденным. Бои шли на Украине. Казаки, составлявшие основную массу в 1-ой конной, вели ожесточенные бои против белополяков, захвативших правобережную Украину и столицу Украины Киев. Бабель разделял с рядовыми бойцами все трудности польского похода. Известный литературовед и писатель Вик. Шкловский пишет: «Мне про него рассказывал директор кинокартины «Броненосец Потемкин» Блиох, который прежде был там комиссаром. Бабеля очень любили в армии. Он обладал спокойным бесстрашием, не замечаемым им самим. В первой Конной понимали, что такое бесстрашие».2Вед.:- Я прослужил в Конной Армии с мая по ноябрь 1920г. Сначала находился в составе полит отдела, затем работал в качестве корреспондента газеты «Красный кавалерист». Газета была ежедневной. Тираж от 3 до 15 тысяч. В 1-ой Конной служил под именем Кирилла Васильевича Лютова. Свои газетные публикации подписывал псевдонимом К.Лютов.1Вед.:- Двигаясь с частями он должен был писать агитационные статьи, вести дневник военных действий. На ходу, в лесу, в отбитом у неприятеля городе Бабель вел и свой личный дневник с явным прицелом на последующее творчество. Результатом этого дневникового записей и явились новеллы, составившие главную книгу писателя – «Конармия». Суровые события, жестокость и насилие все это взывало к размышлениям. Погибали конармейцы, не щадившие себя ни в жизни, ни в смерти: погибали поляки –в боях, в плену; погибали украинцы – мирные жители отбитых деревень; погибали евреи – бои шли на территории еврейской оседлости.2Вед.:- Новые впечатления ошеломляли меня. Они приходили в резкое противоречие с моим жизненным и, если угодно, культурным опытом. Я чувствовал, что в глубинах людских душ бушевали тяжелые страсти; я видел незрелость, отсутствие культуры, грубость в солдатской массе. Мне трудно было представить себе, как будут прорастать в этом сознании идеи революции. Я непрерывно думал, тосковал о судьбах революции.1Вед.:- Подойдя к революции как к экстремальной ситуации, которая обнажает человека, писатель приходил к неутешительным выводам. Наблюдая и казаков, и «раздерганных, измученных людей» в местах, переходящих из рук в руки, он с болью записывал:2Вед.:- «Как быстро уничтожили человека, принизили, сделали его некрасивым»…1Вед.:- Нельзя не заметить, как изменился взгляд Бабеля «на бедную человеческую природу». Добродушная и проницательная полуусмешка, с которой он раньше писал о людях, сменилась более тяжелым и сложным чувством от ощущения сопричастности к насилию и разрушениям. Чувство ужаса при виде жестокости и разрушения обрекало Бабеля на отчуждение от среды, от большинства людей, которые его окружали.2Вед.:- Я – чужой. Почему у меня не проходящая тоска? Потому, что далек от дома, потому что разрушаем, идем как вихрь, как лава, всеми ненавидимые; разметается жизнь, я на большой непрекращающейся панихиде.1Вед.:- Судя по дневнику, в душе Бабеля рождался клубок сложных мыслей и чувств. В его отношениях с революцией, говоря словами Бабеля, возникла трагическая «неразделенность и неслиянность». «Неразделенность», т.к. он был не отделим от революции, пытаясь понять ее правду, необходимость, справедливость, и в то же время он чувствовал, что с такой «правдой» он не может слиться воедино. Эта трагедия «неразделенности и неслиянности» положило особую печать на художественный мир писателя.2Вед.:- «Конармия» - книга о неудачном походе. Какие –либо аналоги с романом А.А.Фадеева «Разгром», повестью А.П.Гайдара «В дни поражений и побед» и т.п. – тут неуместны. Фадеев, Гайдар и прочие их единомышленники видели в поражениях партизан или красноармейцев лишь этапы на пути к победе – установлению Советской власти, причем победе уже состоявшейся. Что же касается бабелевской «Конармии», то конечная победа тут не подразумевалась – польская компания была проиграна окончательно. И вот об этой проигранной компании, о разгроме, бегстве Бабель, можно сказать, слагает героическую песнь. Он всеми силами хотел сказать «да» революции. Но получилось ли у него? Могло ли получиться?1Вед.:- Буденный, который как командующий 1-ой Конармией, не раз появляется на страницах книги, сперва приветствовал появление книги Бабеля, посвященной его армии, затем усмотрел в ней пасквиль на своих солдат, и было время, когда по поводу «Конармии» летели негодующие письма в редакции «Правды» и «Известий»; и на страницах газет обсуждался вопрос, соответствуют ли изображения Бабеля действительности и является он сам другом или врагом революции.2Вед.:- И вот в этой ситуации судьбу «Конармии» Бабеля в значительной степени спасла твердая позиция М.Горького, который восторженно воспринял книгу. Он увидел в «Конармии» Бабеля героев похожих на «запорожцев»: «Бабель,- писал он,- украсил их «изнутри» - он украсил их даже «лучше, чем Гоголь запорожцев». Как бы то ни было на первых порах «Конармия» Бабелю сошла с рук; и даже в течение ряда лет с успехом выдержала несколько переизданий. В этот, еще дорепрессивный период, Советская власть не решилась тронуть непосредственного участника и свидетеля гражданской войны. Полугодовое пребывание Бабеля в Конармии подводило под «легенду» Бабеля прочный социальный фундамент для нормальных отношений с советской властью.1Вед.:- Эта книга выбивается из советской литературы своей сосредоточенностью на «безусловной ценности человеческой личности, ее страданиях, счастье, одиночестве, а потому у Бабеля она слишком двусмысленна, слишком хитра, а иногда и слишком сложна…». (Георгий Адамович, Шинель. – Ем. «Независимая газета», 1 сен. 1993г.) И в самом деле, если бы не «двусмысленность» и «сложность», то как можно было бы одновременно увидеть в «Конармии» клевету на гражданскую войну, доблестных бойцов Первой Конной – и восхваление казаков, которых Бабель де «украсил из нутрии».2Вед.:- Обогатившись опытом реальной жизни, увидев в революции не только силу, но и «слезы и кровь», Бабель вертел человеком так и этак, анализировал. Он хотел ответить на вопрос, который в дни польского похода записал в своем дневнике: «Что такое наш казак?» И отвечал: «Пласты: барахольство, удальство, профессионализм, революционность, звериная жестокость». Все эти качества «казака» Бабель в своей «Конармии» переплавил в одном тягле, и «казаки» предстали как исторические типы, как художественные характеры с нерасторжимостью их внутренне сцепленных, часто противоречивых свойств.1Вед.:- Сюжеты всех новелл, вошедших в книгу «Конармия» у Бабеля ужасны, почти кошмарны, и тяжело читать его книгу: в ней на каждой странице кровь и грязь, зверство и бесстыдство. И все это показано с какой-то обескураживающей простотой, как само собой разумеющееся. Но эту трагическую и мрачную картину постоянно, как молния, озаряют вспышки человечности. Все искусство Бабеля именно в этой игре контрастов: показать человеческое в нечеловеческом, соединить грубость и нежность, геройство и шутовство, порыв и гнусность. 2Вед.:- Порою может показаться, что Бабель внутренне оправдывает своих страшных героев, что он с ними, не смотря на все их жестокости и зверства. Несомненно, что даже и в деле убийства и разрушения они проявляют ту силу наивной и цельной натуры, которая привлекает Бабеля своей непосредственностью и простотой. Она органически чужда утонченному, умному писателю, продукту умственной культуры, тонкому аналитику и любителю психологической игры. Но он тяготеет к ней именно по тому, что сам ею не обладает. Он потому так хорошо мог описать буйную стихию Конармии, что видел он ее со стороны и никогда не мог бы раствориться в ней. Он подошел к ней не как ее участник, а как ее художник. Бабель отмечает зверское и человеческое в своих красноармейцах, рисуя их во весь рост, со всеми противоречиями их смутной и хаотичной души.1Вед.:- Эскадронов Трунов всовывает саблю в глотку пленным, но он едва не убивает казака, пытающегося ограбить трупы людей, Труповым же замученных. А через полчаса после этого Трупов идет на верную смерть и мужицкими, корявыми руками пишет донесение по начальству: «Имея погибнуть сего числа, нахожу долгом приставить двух номеров (т.е. два пулемета для обстрела аэропланов) к возможному сбитию неприятеля и в то же время отдаю командование Семену Голову». А тем, кто несет его донесение в штаб полка, он отдает и свои новые сапоги, «что бы попользовались», а то зря пропадут. Польские аэропланы расстреливают Трупова, но этим он спасает свой эскадрон, спрятанный в лесу. Подобно ему, всякие Спирьки и Иваны умеют умирать так же просто, как они живут и как они убивают, и порою идут они на смерть с удальством и ухарской шуткой на устах. «Помрем за кислый огурец и мировую революцию!» - кричит кавалер Красного знамени Спирька Конкин, бросаясь захватывать многочисленный польский штаб вдвоем с товарищем.2Вед.:- Но не только геройство, удальство и ухарство доступно разбойникам и бойцам Конармии. В обгорелом Збруче, после переходов по дорогам, заваленным распухающими трупами, в отвратительной конуре, при свете сального огарка пишет командир Сидоров письмо об Италии и в ночи, полной далеких и тягостных звонов, мечтает о Колизее и Капитолии. (Зачитать стр. 27-28 «Солнце Италии») В этом вся особенность литературной манеры Бабеля. Он резок, натуралистичен и беспощаден. Но, несмотря на то, что пишет Бабель о живой действительности, стоящей перед ним, он, конечно, прежде всего стилизатор, романтик. Он романтик, потому что любит эту смену контрастов, густоту красок, противоречия страстей, героизм и силу распутства или раскаяния. Человеческие преступления и человеческие мечтания влекут его к себе неотразимо.1Вед.:- В 20-е годы, да и позже Бабелю нередко вменяли в вину чрезмерное спокойствие перед духовно и физиологически некрасивыми явлениями жизни. В это время «жестокий» реализм еще не был осознан как расширение границ изображаемого мира. Но с его появлением встал вопрос об ответственности автора за этическую оценку изображаемого. Бабель это понимал.2Вед.:- В новелле «Письмо» рассказ о том, как «кончали» сначала брата Федю, а потом «папашу». На шкале жизненных ценностей героя эти убийства занимают то же место, что и просьба «заколоть Рябова кабанчика» и прислать его в посылке или расспросы о «чесотке в передних ногах» оставшегося в домашнем хлеву любимого жеребчика Степы. Однако в конце повествования автор рассказывает о фотографии, где сняты сыновья – убитый «папашей» и убивший «папашу» : оба «чудовищно огромные, тупые, широколицые, лупоглазые, застывшие, как на ученье…» И это – оценка писателя своих героев.1Вед.: - Бесстрастно, казалось бы, описана сцена убийства старика еврея казаком Кудрей: «Прямо перед моими окнами несколько казаков расстреливали за шпионаж старого еврея с серебряной бородой, – читаем мы строчки из рассказа «Берестечко». – Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из пулеметной команды взял его голову и спрятал у себя под мышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму: – Если кто интересуется, – сказал он, – нехай приберет». Но бесстрастие писателя – мнимое. Холодное отношение к убийству на фоне вековечной гуманистической традиции – это минусовой этический знак, т.е. писатель тем самым подчеркивает, что нормальный человек не может и не должен так бесстрастно воспринимать убийство.2Вед.:- Критики часто обвиняли меня в пристрастии такого рода сценам, где чудовищная жестокость свидетельствовала о полнейшем одичании и деградации людей, ввергнутых историей в мировую войну, революцию и войну гражданскую. Но ведь и Горький, пролетарский писатель, слывший «буревестником революции», написал в «несвоевременных мыслях», что «наша революция дала полный простор всем дурным и зверским инстинктам», а ведь Горький наблюдал за происходящим в русской революции в некотором отдалении, притом в столице, а не в провинции (в прочем, как и советовал Горькому Ленин, дабы тот меньше ужасался революции). Жестокость – неотъемлемое свойство революции; правда о революции всегда жестока.1Вед.:- Однако, Бабель изображает жестокость так часто еще и потому, что она поразила его на всю жизнь с детства, когда он пережил еврейский погром, вызвавший нервное потрясение и начало астматической болезни. «Не болезненное пристрастие к отвратительным острым сценам движет Бабелем, а внутренняя израненность человека, увидевшего и перенесшего в жизни слишком много жестокого». (Лежнев А.О. «О литературе»: Статьи. М.,1987 с.256.) Центральный герой бабелевской «Конармии», от имени которого и ведется повествование новелл, Лютов – тоже «человек, уязвленный жестокостью», и обращается к ней он «так часто потому, что она поразила его на всю жизнь». (там же стр.255) Потому-то и «теснит» его «неумолимо» «летопись будничных злодеяний», из которых складывается история революции и особенно гражданской войны.2Вед.:-Обратите внимание, главный герой новелл «Конармия» имеет то же имя, что и псевдоним, который имел Бабель, когда служил в 1-ой Конармии. И это не случайно, т.к. между Бабелем писателем и Лютовым, как рассказчиком много общего – оба образованные интеллигенты, корректоры газет, и тот и другой имеет одинаковые взгляда на жизнь, на людей, оба чужды ужасам войны. Но и отождествлять из на 100% нельзя – Лютов просит дать ему сил убить человека. В одной из последних новелл цикла «Аргамак» Лютов признается: «Я был один среди этих людей, дружбы которых мне не удалось добиться». В этом признании, нелегком, драматичном, - вся противоречивость и двойственность положения Лютова, бойца-интеллигента, революционера–гуманиста. С одной стороны, он хочет быть «своим», «подходящим парнем», хочет «перейти в строй» (от штабной и газетной работы), добиться дружбы людей, вызывающих в нем целый комплекс взаимоисключающих чувств – недоумения и обиды, восхищения и вражды. С другой – он остается один, непонятый и отвергнутый, он отчужден от них, т.к. не приемлет многое, что объединяет их. «Я тебя вижу, – говорит эскадронный Баулин Лютову, – я тебя всего вижу… Ты без врагов жить норовишь… Ты к этому все ладишь – без врагов…»1Вед.:- Чтобы стать «своим», заслужить доверие конармейцев, Лютов намеренно разыгрывает целую сцену (новелла «Мой первый гусь»), где ведет себя с нарочитой грубостью. Он убивает гуся, требует, чтобы хозяйка зажарила птицу для него, даже толкает старуху кулаком в грудь. «Товарищ, – сказала она помолчав, – я желаю повеситься». Казаки не вмешиваясь, одобрительно следят за происходящим, и один из них говорит: «Парень нам подходящий». А Лютов мучается содеянным: «Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренное убийством, скрипело и текло».2Вед.:- В двухцветном (красно-белом или черно-белом) видении мира нет места Лютову. В отличие от героев «Разгрома», «Железного потока», «Чапаева» и шолоховских «Донских рассказов» (произведений, писавшихся примерно в то же время и обращенных к событиям Гражданской войны), Лютов оказывается в наиболее сложном положении: он и «за» и «против», он посередине,- между двух огней. Как известно, такая позиция была самой уязвимой, с точки зрения революционной, а затем и советской морали. А близость Лютова автору приводила к тому, что идеологические ярлыки и политические обвинения адресовались и самому Бабелю, представлявшемуся ретивым критикам то «попутчиком» революции, то мелкобуржуазным интеллигентом, то прямо контрреволюционером. Критикам же, симпатизировавшим Бабелю, приходилось его постоянно оправдывать, доказывая его «революционность», «светскость» и «коммунистичность»… Оправдание никогда не является выигрышной позицией, а более всего – в сфере политики. Политические тучи над Бабелем неумолимо сгущались. В 1939г. по ложному доносу Бабель был арестован. Вот выдержки из собственноручных показаний писателя на допросах: «… Я хотел написать книгу о коллективизации, но весь этот грандиозный процесс оказался растерзанным в моем сознании на мелкие несвязанные куски. Я хотел написать о Кабарде и остановился на полдороге, потому что не сумел отделить жизнь маленькой советской республики от феодальных методов руководства Калмыкова… Десять тяжких лет были истрачены на эти попытки. И только в последнее время наступило для меня облегчение – я понял, что моя тема, нужная для многих, эта тема саморазоблачения, художественный и правдивый рассказ о жизни в революции одного «хорошего» человека. И эта тема впервые – давалась мне легко, я не закончил ее, форма ее изменилась и стала формой протоколов судебного следствия…» «… в течение нескольких лет я нападал на идею организации писателей в Союз, утверждая, что в этом деле нужна крайняя децентрализация, что пути руководства писателями должны быть неизмеримо более гибкими и менее заметными: упражнялся в остроумии, предлагал ввести «гнилой либерализм» в делах литературы… Я подвергал резкой критике почти все мероприятия Союза, отбивался от союзных нагрузок и общественной работы в Союзе, высмеивал ее, но должен сказать, что никогда не скрывал своих мыслей на этот счет, как не скрывал их и по другим, более серьезным поводам». И еще: «Книга есть мир, видимый через человека» – и чем неограниченнее, чем полнее раскрывается в ней человек, каков бы он ни был, тем выше художественные достоинства книги».1Вед.:- Когда читаешь письменные показания писателя, возникает ощущение, что Бабель надеется, что суд будет открытым, и готовится к нему. Во всяком случае, многие его высказывания явно обращены не к следствию, а к более широкой аудитории. Но открытого суда не состоялось… 27 января 1940г. Бабель был расстрелян. Ему было 45 лет. 18 декабря 1954г. дело Бабеля было пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР. В нотариальной справке сказано: «Приговор ВК от 26 января 1904г. в отношении Бабеля И.Э. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело о нем, за отсутствием состава преступления, прекращено». Скупые и невыразительные эти слова означают, что те, кто явился ночью 1939г. в дачный городок писателей, разбудили Исаака Эммануиловича, его жену и крохотную дочку и увели с собой этого человека, олицетворявшего гордость нашей литературы, а потом убили его и сожгли бесценное его наследие, состоявшее из пяти папок рукописей, где было несколько десятков рассказов, начало романа и много других работ, о которых мы никогда ничего не узнаем, что эти люди совершили бессмысленное и вопиющее злодеяние.2Вед.:- Обо всем этом трудно говорить даже сейчас, через много лет после гибели Бабеля. Утешением – очень слабым, но все таки утешением – может служить нам лишь мысль о том, что книги, которые он успел написать остались навсегда молодыми. Молодым осталось и стремление Лютова, робкого очкастого юноши попавшего в конную армию, заслужить уважение товарищей по оружию, и горячая безрассудная удаль окружающих его красноармейцев, и горести еврейского мальчика, рвущегося из подвального мещанского захолустья в широкий мир, полный солнца, мужества и поэзии, и благородство, которое пробуждает своим искусством в душах провинциальных театральных барышников итальянский трагик ди Грассо, и, разумеется, непобедимое, непоколебимое убеждение создателя всей этой пестрой, многоликой и разноголосой толпы, что все ведет к лучшему в этом лучшем из миров, какими бы ни были испытания, выпадающие на долю его обитателей.1Вед.:- Убеждение этого следует ценить особенно высоко: ведь Бабель на собственном опыте убедился, как нелегко завоевывается власть над сердцами читателей и каким нескончаемо длинным и каменистым бывает писательский путь, если писатель единственным своим героем делает правду. Он прошел путь, ни разу с него не свернув, он научился писать о торжестве добра, благородства и мужества, не скрывая от читателя, что на свете существуют зло, измена, трусость. Повидав на своем веку немало смертей, он писал в своих книгах не о них, а о жизни.Литература: Безносов Э. Книга Бабеля «Конармия» // Литература. – 2004. – Сент. (№ 35). – С. 25-30. Белая Г. Трагедия Исаака Бабеля // Бабель И. Сочинения: в 2 т. Т. 1. – М., 1990. – С. 5-30. Есаулов И. «Одесские рассказы» Исаака Бабеля: логика цикла // Москва. – 2004. - № 1. – С. 204-216. Лейдерман Н. «И я хочу интернационала добрых имён» // Литературное обозрение. – 1991. - № 10. – С. 11-18. Окушко М. «…Мир, видимый через человека» : к 100-летию со дня рождения И. Бабеля // Кн. обозрение. – 1994. – 19 июля (№ 29). – С. 6.