1956-1957Александр КрайнийУ истоков тринадцатого Вступление с поступлением. Тринадцатый выпуск высшей мореходки... Я пишу высшей мореходки, ибо всем в Одессе понятно, о чём идёт речь. Вначале это учебное заведение носило название Одесское высшее мореходное училище, сокращенно ОВМУ. Когда мы переходили на третий курс, в абривиатуре прибавилась буква – ОВИМУ (Одесское высшее инженерное морское училище). Ещё через несколько лет к названию пристегнули «имени Ленинского Комсомола». Мне лично это прибавление не нравилось. Уместнее, если училище носило бы имя выдающегося моряка. Как другие мореходки... Макарова, Седова. Теперь сокращение снова состоит из четырех букв - ОНМА. Конечно каждый выпуск высшей мореходки в своём роде единственный и неповторимый, имеющий своё лицо. К примеру, наш тринадцатый, сразу оговорюсь, что речь пойдёт о судоводительском факультете высшей мореходки, дал наибольшее количество пассажирских капитанов, а два мои однокурсника Сидоров и Дробот являлись в своё время начальниками Пассажирского управления ЧМП. Были среди наших выпускников и замы начальников пароходств, капитаны-наставники, капитаны портов, два доктора наук, а ныне покойный Николай Лаврентьев, по национальности мордвин, сидя представителем Минморфлота в республике Шри-Ланка на момент крушения СССР, исполнял обязанности поверенного Украины в этой стране. В мореходке мы взрослели, а после окончания училища первое время избавлялись от курсантских привычек, набирались опыта, матерели. Для многих из наших выпускников жизнь приготовила испытания и без сомнения всех нас как-то изменила и в лучшую и в худшую стороны. Но море, с которым мы связали свою судьбу, тысячи пройденных миль, стальные палубы кораблей и рёв разбушевавшегося океана сделала нас в чем-то похожими друг на друга. Пришло время подвести итоги. А для начала нужно вернуться к нашим истокам, оглянуться на то, с чего всё начиналось... Некая центростремительная сила всколыхнула сотни молодых ребят из разных районов большой страны и повлекла их в Одессу учиться на офицеров торгового флота. Конкурс в мореходку был большой. Но и существовало много льгот для поступающих. Учитывалось; отслужил ли ты в армии, имеешь ли производственный стаж, относишься ли к национальным меньшинствам, являются ли твои родители работниками системы ММФ. Мой близкий товарищ по первому курсу Юрий Гржибовский, сдав экзамены почти на все тройки, поступил, т.к. был сыном работников Дальстроя, дети которых, согласно существовавшему положению, принимались в учебные заведения вне конкурса. Конечно, всё начиналось с подачи документов. Одесситам было проще. Пришел с аттестатом зрелости, написал заявление, ответил на вопросы членов приемной комиссии и выходи на следующий круг. Ребята из других городов заранее отсылали заявления, а потом приезжали сами. Первыми появлялись и селились в нашем старом, давно снесенном, четырёхэтажном экипаже те, кто окончил школу без наград. По времени это падало на середину июля. Медалисты, а их среди поступавших был солидный процент, прибыли лишь 25-27 числа. Законность получения ими наград проверялась на областном уровне, поэтому аттестаты они получали позже всех выпускников. В конце июля подъехали и закончившие среднюю мореходку отличники, или, как их ещё называли пятипроцентники. Они и медалисты проходили только собеседование, поэтому их пребывание в числе абитуриентов сравнительно с другими, сдававшими экзамены, было коротким. Но экзамены это был третий круг, а вторым кругом была медкомиссия. Она заседала в том же старом экипаже на улице Моловского 10. Возглавлял её легендарный П. И. Сикан. Не смотря на то, что был он из военных фельдшеров и не имел высшего образования, Сикан многие годы ходил в должности начальника медсанчасти училища. В нашу бытность была попытка заменить его врачом-стоматологом, который был и моложе, и с высшим образованием. Но долго тот не продержался. Опять вернулся Сикан. Был ли он грамотный, как врач? Вопрос спорный. В конце второго курса он не распознал у нашего Виталия Ющенко плеврит, решив, что это пневмония. В больнице моряков Виталика выходили, и для него всё закончилось благополучно. Зато прививки Сикан делал мастерски. Ставил в шеренгу человек десять, одним громадным ватным тампоном мазал всем спину йодом, набирал в большой шприц вакцины, и только менял на нём иглы. В те времена такое допускалось... Вместе со мной медкомиссию проходили десятки ребят. Прямо против здания экипажа находилось футбольное поле со скамьями для зрителей. Мы долго ждали результатов, сидя на этих скамьях. Знакомились, беседовали. Наконец появился Сикан со списками в руках. Зачитал, кто медкомиссию не прошёл. Среди прочего помню и такие диагнозы: «У вас левое яичко больше правого. У вас гланды. У вас плохо с сердцем.». Главное отличие абитуриентов тех лет, от нынешних, в том, что подавляющее большинство из нас были романтиками. И это вполне естественно. Ведь даже на карте нашей общей страны тогда ещё оставались белые пятна. Ведь в те годы самый большой порт на Черном море был одесский. И только готовился совершить свой героический поход через Атлантику на «Еретике» Ален Бомбар. И ещё встречались на картах мирового океана места с предупреждениями «Плохо обследованный район». А основным методом определения судна в открытом море был астрономический, от которого веяло дыханием великих открытий... Помню только одного Витю Пономаренко из своего взвода, который поступил в мореходку по причине тяжелого материального положения в семье. Ведь в училище кормили, одевали и обували. Будущие капитаны Юра Михневич, Володя Куликов, Олег Кизиков, не поступив с первого захода, пошли плавать матросами, чтобы иметь преимущество при второй попытке. Это уже к пятому курсу мы начали приобретать присущие морякам того времени коммерческие черты, осваивая практику, купи-продай. К великому сожалению для двоих из наших выпускников, которых занесло, такая практика закончилась скамьёй подсудимых. Но это случится через десяток лет... Школьные медалисты и пятипроцентники, пройдя собеседование на комиссии, избавлялись от дальнейших хлопот. Мы же, обычные абитуриенты, сдавали пять экзаменов: математику, русское сочинение, физику, химию и иностранный язык. Проходной балл на судоводительский факультет был 21. Сдавали экзамены в корпусе «А» по улице Дидрихсона. На этом здании и тогда висела мемориальная доска, гласящая, что здесь в 1941 году размещался штаб обороны города. Во дворе корпуса была небольшая летняя деревянная эстрада, скамьи для зрителей, бетонная площадка для танцев. Начиная с первого августа, абитуриенты группировались в этом дворе, ожидая своей очереди на экзамен. Во время экзаменов я держался в группе одесситов, где были кроме меня Саша Гудимов, Жора Зайцев, Серёжа Кудашкин и Юра Гржибовский. С Жорой и Сашей мы учились вместе в 117-й школе, Серёжу я тоже знал, т.к. он занимался в одном классе с моей двоюродной сестрой Галиной Новиковой, а с Юрой я познакомился на медкомиссии и, хотя он был постарше меня, мы быстро сошлись. Саша и Жора поступали на механический и электромеханический факультеты соответственно, куда проходной балл был выше. Экзаменаторы к нам, поступающим относились весьма лояльно, за исключением, пожалуй, математика Коровина. Случались во время экзаменов и перегибы. Валерий Добранов, приехавший поступать из Севастополя, сдал все экзамены на «отлично», последний был английский, который он тоже знал хорошо. Но по доброте душевной подсказал другому абитуриенту, за что женщина-преподаватель поставила ему два балла. Валера рассказал об этом отцу - капитану первого ранга, который знал самого адмирала Октябрьского. Последний, лично позвонил начальнику училища и попросил восстановить справедливость. Валера был принят, а с годами стал известным пассажирским капитаном. В частности он возглавлял экипаж «Фёдора Достоевского», когда знаменитый микрохирург Фёдоров оборудовал на этом судне свою «ромашку» и плавал в Персидском заливе, поправляя зрение жителям этого региона... Экзамены завершились, те, кто оказался в списках зачисленных на Судоводительский факультет с 20 августа 1956 года стали единым коллективом. Это день, когда мы все перешли жить в экипаж, где обрели свою койку и тумбочку. Нам выдали курсантскую робу, постригли наголо, провели санобработку. Мы сделали свой первый шаг, по направлению к заветной мечте... Первоначально нас было 120 человек. Так как училище считалось военизированным, то нам присвоили номер – 8-я рота. Первым командиром нашей роты был капитан второго Тарасов, носивший почему-то «подпольную» кличку Али-Баба. Как и большинство офицеров в училище на тот момент, он принимал участие во 2-й мировой войне, имел боевые награды. Тарасов был у нас до конца первого курса, потом ушел в запас... Рота была разбита на четыре взвода. Старшиной роты стал Томас Абрамский, самый возрастной из нас, 1930 года рождения, давно отслуживший армию, успевший поработать. Томас Абрамский не всё время был старшиной роты. На втором курсе он перевелся на электрофак. Во главе каждого взвода или учебного класса поставили помкомвзвода. На эти должности также назначили старших по возрасту ребят. Первым взводом вначале командовал Володя Полозов, пятипроцентник из Херсонского мореходного училища, успевший год поработать штурманом. Но в конце первого семестра он неожиданно покинул нас и вновь ушёл плавать. Когда после второго курса большинство из нас послали проходить плавпрактику на парусник «Товарищ», который готовился к переходу вокруг Европы, мы встретили здесь Володю Полозова. Он за прошедшие полтора года сделал весьма успешную карьеру и вырос до старпома... Вместо Полозова помкомвзвода стал Юра Михневич. К моменту поступления он два года плавал матросом на самом большом в то время пассажирском дизельэлектроходе «Россия». Юра продержался на этой должности до конца учёбы. Один из его друзей-подчиненных Валерий Якимов позднее дал ему кличку «полковник». С этим псевдонимом Юра проходил всю жизнь. И по сию пору он числится у нас в звании «полковника». Ю. А. Михневич двадцать один год проплавал капитаном черноморского лайнера «Шота Руставели». Сам Юра из Хмельницкой области, с польскими корнями в роду. Каждый взвод делился на два отделения. В первом взводе командирами отделений были Эдик Федотов и Женя Ерёмов. Первый из яицких казаков, очень начитанный толковый парень, штангист. А Женя одессит, родился и вырос в Одессе, даже мальчишкой оккупацию пережил. Командиром второго взвода стал Родион Никифоров. После школы Родион окончил Белгородское Артиллерийское училище, хотя изначально стремился стать моряком, но не прошёл в военно-морское училище по здоровью. Он успел четыре года прослужить в Армии, потом к счастью попал под сокращение и в 24 года поступил в ОВМУ. При первом знакомстве со своими будущими сокурсниками, Родион представился как Коля. Так его и звали до конца мореходки. Я, например, случайно, узнал, что настоящее имя Коли - Родион, где-то на курсе четвертом. Командиром второго отделения был у него Валерий Немятый из городка Рубежное, что в Луганской области. Без преувеличения можно сказать, что он самый талантливый парень из всех нас, да и, пожалуй, из всего выпуска. Запросто щелкавший тройные интегралы, не имевший ни одной четверки за все пять лет учебы, буквально играючи осваивавший все дисциплины, очень музыкальный, игравший на баяне, аккордеоне и других инструментах. Когда на втором курсе Коля женился и ушёл жить на квартиру, Валера Немятый стал помкомвзвода. А первым отделением у Коли командовал Володя Куликов, самый «опытный» в этом взводе моряк. Он тоже поступил не сразу после школы, а успел наработать производственный стаж, поплавав на УПС «Экватор». Володя носил маленькие щёгольские усики, за что к нему приклеилось прозвище «таракан». Помковзвода-три был Николай Копылов. Когда мы поступили в училище, Коле исполнилось 25 лет. Он уже успел пройти срочную службу на Балтийском флоте. Причём служил на тральщиках стопятидесятитонниках, которые «славились» ужасными жизненными условиями. Перед поступлением он работал на спасательной станции пляжа Отрада. Коля, у которого за плечами были и служба, и стаж, имел при поступлении льготы, в которых он абсолютно не нуждался - голова у него варила прекрасно. Рязанским двенадцатилетним пацаном он сбежал из дома на фронт, мечтая пристроиться сыном полка. Вскоре получил ранение в ногу и был отправлен домой. Об этом он рассказывал со смехом, как о детской проделке. Однако эта выходка, по прошествии лет, печально аукнулась ему, когда старое ранение дала о себе знать... Командиром первого отделения, т.е. моим непосредственным начальником был Слава Ващенко, пятипроцентник из Херсонской мореходки. На второе отделение назначили Колю Хлевного, огромного добродушного парня из украинского села. В свои 18 лет Коля имел тяжелый вес и атлетическую, прекрасную фигуру. На моей памяти его, слегка натаскав, бросали то на соревнования по борьбе, то по штанге, короче туда, где требовалось заткнуть брешь в тяжелом весе. Коля побыл всего несколько месяцев, но постоянные спортивные сборы не дали ему возможности продолжать карьеру по строевой части, и вместо него на должность командира отделения заступил Алексей Пешков, который перевелся к нам из училища Техфлота. На втором курсе, когда Коля Копылов, ушел на электрофак, Лёша стал нашим помкомвзвода. Четвертым помкомвзвода стал Юрий Игнатов. Маленького роста, круглолицый, начинающий лысеть двадцатипятилетний парень. Юра коренной одессит с Пересыпи, отслужил в десантных войсках и носил значек «25 прыжков с парашютом». Он был мастером дать травлю, но в способностях к учёбе явно отставал от других наших возрастных старшин. На втором курсе Юру перевели на электрофак, из-за плохого цветоощущения, и его место занял Гена Давыдов, до этого момента исполнявший должность командира отделения. Гена был 1934 года рождения и тоже успел отслужить в Армии. Вторым командиром отделения в 4-м взводе был Коля Лаврентьев. Каким принципом руководствовалось командование нашего училища, формируя взводы, теперь можно только догадываться. Известно лишь, что первый взвод был укомплектован полностью ребятами, изучавшими в школе английский язык, который теперь предстояло освоить нам всем, ибо в международной морской практике этот язык преобладает. При этом в первом взводе оказался наибольший процент одесситов и ребят из крупных городов страны. Взводы были разбавлены медалистами. Самоё большое количество ребят, окончивших школу с медалью, оказалось во втором взводе: Валерий Немятый, Юрий Козырев, Виктор Безъязычный, Анатолий Севастьянов, Анатолий Шпика и Василий Янишкевич. А получили дипломы судоводителей из шестерых только трое. Толю Севастьянова отчислили за неуспеваемость, Васю Янишкевича на втором курсе перевели на электрофак, Витя Безъязычный после второго курса ушёл в политехнический институт, из-за того, что сильно укачивался. В нашем третьем взводе было четыре медалиста: Глеб Данильченко из ПГТ Карловка Полтавской области, Леонид Чеботаренко из Любашевки Одесской области, Вадим Шохет из Одессы, и Виталий Ющенко из Кадиевки. В четвертом взводе тоже оказалось четверо ребят, окончивших школу с медалью: Виктор Бабич, приехавший из села Шишаки Полтавской области, которое находится вблизи Гоголевских мест, Олег Савченков из Смоленска, Александр Сенченко из Белоруссии и Вячеслав Селин из Подмосковья. А в первый взвод определили всего лишь двух медалистов. Это Олег Мешков из Москвы и Владимир Дерий из того же села и из той же школы, что Виктор Бабич. В нашей роте, принимая в расчёт, что Толя Шпика приехал из села Шепетовка Полтавской области, было сразу четыре медалиста из полтавских мест. Пятипроцентников из средних мореходок у нас в роте было четверо. Кроме Володи Полозова и Славы Ващенко, о которых речь шла выше, в наш взвод попал Юрий Крашенинников, друг и соученик Славы по Херсонской мореходке, а в четвертый Витя Марков, приехавший из Архангельска. Но мы были разные не только по отметкам в аттестате и по возрасту. Хотя всех нас объединяла общая мечта, были среди нас такие, кто только теперь, приехав в Одессу, впервые увидел море. Были среди нас доверчивые и были, как говориться себе на уме, были занозистые и были добродушные, были гонористые и были застенчивые. По-моему ребята, приехавшие из сёл, более серьёзно относились к жизни, чем их городские сверстники, ибо с малых лет успели приобщиться к нелёгкому деревенскому труду... Не смотря на послевоенное сложное время, когда, как утверждают многие, дети быстро взрослеют, я с грустью вспоминаю, сколько во мне ещё было мальчишества. Да и не только у меня в голове не улегся ветерок детства, ведь подавляющее большинство моих сокурсников пришло в училище со школьной скамьи. Даже в поведении Юры Гржибовского, которому стукнуло 19 лет, который уже два года был влюблён в свою одноклассницу, имел 2-й разряд по самбо, было ох как много мальчишества. Юра уже во всю брился, используя для этого опасную бритву, но вдруг мог открыть её и с улыбкой изображать блатняцкие режущие движения вблизи лица кого-нибудь из ребят. Его ругали и обзывали... Нам, таким разным, предстояло познакомиться, присмотреться, подружиться, чтобы вместе идти по жизни ближайшие пять лет. Первые контакты не всегда были лёгкими. Помню в один из первых дней, мы с Юрой Гржибовским зашли в кубрик, где размещался 4-й взвод. «Ребята, а если заходите, стучаться надо!» - сделал нам замечание по пояс обнаженный парень с красивой атлетической фигурой. Юра быстро нашёлся. «Что, разве здесь есть женщины?»- парировал он. «Не женщины, а этого требуют правила приличия»,- назидательным тоном произнёс парень. Потом мы узнали, что фамилия парня Каменчук, имя Владимир, приехал из Нижнего Новгорода, гимнаст второразрядник. Конечно, со временем всё ушло в прошлое, но тогда слова, произносимые как бы свысока, с видом явного превосходства, очень задели нас. Конечно, Володя со временем стал, как и подавляющее большинство из нас капитаном, но привычку «качать права» по слухам сохранил на всю жизнь... С 21 августа 1956 года наша молодая рота стала жить по военному распорядку. Подъём, физзарядка, личная гигиена, завтрак, а потом до ужина строевые занятие на стадионе с перерывом на обед. Стояла жаркая погода, мы поднимали пыль, печатая шаг нашими рабочими ботинками или в лексиконе гавами. У многих хлопчатобумажные форменки, в которых мы маршировали, на спине были разукрашены абстрактными разводами соли. Учились ходить строем отделениями, взводом, ротой. Не всем из нас уроки шагистики легко давались. Наш бакинец, белобрысый, худющий Володя Сергин, всё никак не мог избавиться от походки иноходца. С левой ногой у него шла вперёд левая рука, с правой – правая. Командовали наши старшины, иногда по очереди учились командовать все остальные. Как известно при равнении стоящий в шеренге должен иметь молодцеватый вид, и поэтому строевой устав гласит, что при команде «Ровняйсь!» голова должна быть повернута направо так, чтобы правое ухо было выше левого. Многим «новобранцам» в том числе и мне освоить уставное положение головы было непросто. Наш здоровяк Коля Хлевной добродушным голосом увещевал: «Хлопци, зробыть правэ вухо выще ливого!» Поначалу многие ребята, приехавшие из сёл, говорили с сильным украинским акцентом. А наш медалист Лёня Чеботаренко, не избавился от него до сих пор. В те годы были среди наших городских и такие, которые злословили по этому поводу... Иногда во время передышек, командир соседней роты капитан второго ранга Петров читал нам строевой Устав для общего развития. Он совсем недавно пришел в училище и не имел своего угла в городе, а жил в маленьком пустом кубрике на том же этаже, что и мы. Один раз с нами проводил беседу преподаватель судоводительского факультета Олег Кондрашихин. Суть её сводилась к тому, какая интересная, прекрасная профессия судоводитель. А мы сидели на пыльной травке в тени акаций и ловили каждое его слово. Через несколько дней мы начали осваивать песнопение в строю, печатая такт левой ногой. Конечно, репертуар наш был небогат. Кроме широко известного «Варяга», большинство ребят ещё знали «По долинам и по взгорьям, шла дивизия вперёд» и «По военной дороге шёл в борьбе и в тревоге…». Музыкальных ребят в роте было много. Прекрасно играл на трубе Эдик Боговаров, Валера Немятый на баяне, Славик Синяев из первого взвода на пианино. В нашем третьем взводе отличный слух был у моего теперь уже ушедшего друга Валерия Иванова. Он играл на аккордеоне, по слуху на пианино, позже, запросто освоил аккомпанемент на семиструнной и шестиструнной гитаре, здорово исполнял бардовские песни. Юра Гржибовский немного играл на баяне, знал несколько аккордов на семиструнной гитаре, под которые исполнял залихватские одесские песенки. В четвёртом взводе очень хорошо играл на баяне Коля Лаврентьев. Иван Чебатков, играл на гармошке, но она в нашей среде была не в моде, поэтому за все годы учёбы я видел этот инструмент в руках Вани всего один раз. Пересев с домашних харчей на курсантский рацион, многие из нас ощущали недостаток калорий. Даже я, имевший до этих дней посредственный аппетит, испытывал чувство голода. Те, у кого при себе были деньги, пользовались услугами буфета, располагавшегося в противоположной от стадиона части здания. В частности мы с Юрой Гржибовским брали баночку бычков в томате и вымакивали соус кусочками белого батона. Со дня нашего поселения в экипаже мы стали ходить в наряды. Пожалуй, первым нарядом, который большинство из нас попробовало на зуб, стал «дневальный по роте». В обязанности его входило мыть коридор, умывальник, а также приглядывать за имуществом роты. Посылали нас и на различные хозработы. Вечерами после строевой мы приводили себя в порядок. Нужно было простирнуть пропитанные солью и пылью робишку, носки. Горячей воды в то время в кранах не было, стирали в холодной. А наша курсантская баня, размещавшаяся в подвальном помещении, работала по расписанию. Мылись там раз в неделю поротно. В смысле гигиенических требований баня оставляла желать лучшего. Конечно, за время строевой подготовки мы перезнакомились окончательно. Не досконально, но, во всяком случае, имена и фамилии друг друга запомнили. Ведь два раза в сутки происходили общие поверки, на которых мы, следуя морской традиции, при вызове отвечали «Есть!». Серёжа Кудашкин, попавший в первый взвод, примешивал в это слово одесский акцент. У него получалось почти английское «Yes»... Начало учёбы и кукурузная страда. 31 августа 1956 года строевые занятия закончились. Нам дали время привести себя в порядок, т.к. с первого сентября начинался учебный процесс. Но едва мы прослушали первые лекции, как свыше поступила команда отправить нас в село, для оказания помощи в уборке урожая. В первую очередь речь шла о кукурузе, которую, как лекарство для нашего отсталого сельского хозяйства, начал внедрять «царствующий» тогда Первый секретарь компартии Никита Хрущёв. Никто из моих сокурсников, с которыми я общался, не помнит точного числа нашей отправки. Но все сходятся на том, что это произошло с пятого по седьмое сентября. Ещё стояла по-летнему жаркая погода. Нас посадили в приспособленные для перевозки людей грузовики и отвезли за сорок километров от Одессы в совхоз имени 1-го мая. Первый и второй взводы прикомандировали к селу Спиридоновка Коминтерновского района. Позже его переименовали в Пэршотравнэвэ. Оно расположено на вознесенской дороге, не доезжая 8 километров до Коминтерновского. Третий и четвертый взводы отвезли в маленькое село с морским названием Порт, которое считалось отделением совхоза 1-го мая. Было здесь всего лишь тридцать хат, один колодец, какой-то грязный ставок, больше напоминавший лужу, хата с земляным полом громко именуемая клубом, столовая с примыкавшим к ней затрапезным помещением, считавшемся совхозным общежитием. Четвёртый взвод как раз и разместили в этом общежитии, имевшем всего лишь одну большую комнату. Спать здесь ребятам пришлось на полу, который они устелили выданными всем нам тюфяками, набитыми соломой и такими же подушками. Причем теснота была неимоверная. Если кто-нибудь ночью выходил по нужде, его место мгновенно заполнялось. После возвращения нужно было отыскать хоть минимальный просвет между спящими товарищами и умоститься над ним. Со временем сила гравитации преодолевала сопротивление и водворяла тело на тюфяк. Моему третьему взводу можно сказать повезло больше. Нас разместили по хатам. В основном квартировали по два человека: Юра Троянов и Иван Чебатков, Слава Ващенко и Юра Крашенинников, Коля Копылов и Коля Хлевной. Условия обитания были разные. Помнится, что больше всех повезло Вите Аппаку и Толе Манжуле. Они попали в одну из самых зажиточных хат, и каждому из них досталась отдельная кровать. Жили мы и тройками. Валера Иванов, Юра Гржибовский и я оказались в одном крохотном домике, где ютилась молодая семья – муж, жена и их годовалая дочурка. Кроме одной комнаты, служившей семье и столовой, и спальней, в домике ещё была прихожая или коридор, где разместились мы. Коридор по ширине был как раз на длину узкой солдатской койки, которая стояла у противоположной от входа стены. Спального пространства на троих, пусть и изящных юношей, было явно маловато. С помощью жердей уложенных на приступок печи и скамью, а также кукурузных стеблей, мы место для отдыха расширили. И всё равно его не хватало. Повернуться с бока на бок во сне было проблемой. Шёл двенадцатый послевоенный год. Коммунистическая партия в лице Хрущёва торжественно заявила, что нынешнее поколение страны будет жить при коммунизме. Ближайшей же задачей было догнать и перегнать США. А в сорока километрах от Одессы, в Спиридоновке и в Порту, не было электричества. Здесь в хатах ещё пользовались керосиновыми лампами. Правда в местном магазинчике лежала халва, конфеты-подушечки и стояли бутылки с вишневым ликером... Первый и второй взводы поселили в бывшем амбаре, который плотно упаковалн солдатскими койками с настеленными на них соломенными тюфяками. Теснота здесь тоже была неимоверная. Ближайшими соседями наших ребят по амбару были сельские грызуны: мыши и крысы, которые ночью устраивали шумную возню, не обращая внимания на людей. Для поддержания порядка и непосредственного руководства с нами остались училищные преподаватели. В Спиридоновке – это Герман Ермолаев, который со временем будет читать нам КМОЗС (курс математической обработки задач судовождения), а также доцент Тарасюк, который вёл у нас на первом курсе начертательную геометрию. Тарасюк ходил на протезе. Ногу он потерял во время войны. Кто-то из наших дал ему кличку «гуляй-нога». Из-за хромоты и связанной с этим трудностью передвижения по полям, совхоз выделил Тарасюку в личное пользование бричку, на которой он ездил по полям, контролируя работу своих подопечных. Он останавливал лошадь на проселке, поднимался во весь рост и выглядывал сачков в море кукурузы. В принципе это был добрый человек полноватой комплекции, который не таил на ребят обиды и не сводил счёты на экзамене. Герман Ермолаев – более противоречивая натура. Он закончил наше училище в первого выпуске и сразу выбрал жизнь на берегу. Ребята из первого и второго взводов вспоминают, что в совхозе он был для них, чуть не свой парень, однако при возвращении оттуда в училище сразу недвусмысленно дал понять, что нужно держать дистанцию. В Порту нами командовал ассистент кафедры сопротивления материалов, фамилию которого из моих ныне здравствующих сокурсников никто вспомнить не может. Был он небольшого роста, сухощавый, с огромной бородавкой на холке. Говорил он негромким голосом, никогда не улыбался, всегда имел при себе логарифмическую линейку. Многие его побаивались. Возможно, он был хороший человек, но напускал на себя излишнюю строгость, из-за своей невзрачности. Поступив в училище, мы по эстафете приняли его кличку «нониус». Вторым нашим руководителем здесь был преподаватель кафедры физподготовки Георгий Кореиш. Высокий, симпатичный спортсмен с лицом ковбоя. Так как в Порту не было даже здравпункта, к нам прикомандировали молодую симпатичную училищную медсестру. Кореиш, как настоящий мужчина ходом закрутил с ней роман. А к нам относился очень мягко. В последствии он был нашим, моим в том числе, тренером по боксу. Первый наш рабочий день мы были заняты перекидкой вручную вёдрами на новое место громадного бурта проса, которое лежало на земле второй год. Просо в нижнем слое, примерно 40-50 см. толщины, было проросшее и горячее. Начался процесс саморазогрева, который вёл к самовозгоранию. Так как все были вместе, то работали весело. Помню Валентин Бобырь, занимавшийся в школе акробатикой, крутил с верха кучи сальто. Глядя на его прыжки, тогда никто из нас не мог себе представить, что он станет капитаном крупного танкера, защитит диссертацию, и пару лет будет занимать должность заместителем начальника Новороссийского Морского пароходства... А невдалеке маячили ещё два бурта прошлогодней кукурузы. Уже почерневшей и ни к чему негодной. Тогда мы мало задумывались над тем, в чём корень такой дикой бесхозяйственности, расточительности и пренебрежения к человеческому труду. Но это был один из многих уроков по экономической эффективности нашего советского варианта социализма... А на второй день нам роздали джутовые мешки и вывели в поля. Вокруг простирались кукурузные заросли. Сеяли тогда так называемым квадратно гнездовым способом. Не знаю, как сеют теперь, но рядки кукурузы и междурядья существуют по-прежнему. «Нониус» быстро прикинул на логарифмической линейке, что норма на человека в день – это три рядка. Какой длины был этот рядок, теперь трудно воскресить в памяти. В голове крутится цифра 800 метров, но она кажется слишком большой, хотя конец поля, где заканчивались рядки, просматривался от места старта не чётко. Сперва, ломали во взводной шеренге, взяв по два рядка. Получался разнобой, так как мы, городские ребята, здорово отставали от тренированных сельских. Поэтому разбивали очередное поле на участки и тянули жребий кому, какой. Как происходил процесс уборки? Ты закреплял мешок перед собой на поясе, и бросал в него отломанные початки кукурузы. По мере наполнения мешка, который волочился по земле, движение постепенно затруднялось. Наполнив мешок, ты выносил его на межу, где высыпал в общую кучу. ... А ломка початков вручную не такое уж простое занятие. Поначалу мы извлекали початок из облепивших его листьев только с помощью пальцев. Но наши опытные ребята из села быстро внедрили «малую механизацию». На правую кисть руки подвешивался гвоздь, либо остро отточенная толстая проволока. Ты хватал початок левой рукой, проволокой вспарывал верхнюю оконечность кокона, и до основания разрывал его пальцами рук. Левой ладонью очищал початок, и захватывал у его основания стебель, на котором он держался, а правой рукой отламывал. Всего четыре-пять отработанных до автоматизма движений. Помню, уже после возвращения в Одессу у меня и таких же городских как я ребят Вити Аппака, Юры Гржибовского долго не сходили на руках мозоли. Особенно стойкие были между большими и указательными пальцами. По скорости и качеству выполнения нормы впереди шли наши товарищи, приехавшие из сельской местности. В четвертом взводе Витя Бабич и Жора Бондаренко за отличные производственные показатели даже получили поощрительные отпуска в Одессу. А в нашем взводе быстрее всех ломали кукурузу Лёня Чеботаренко, Коля Хлевной, Глеб Данильченко, Ваня Чебатков. Они раньше справлялись с нормой и раньше уходили в село. За кукурузой на поле приезжала грузовая машина. Мы руками перебрасывали початки из куч в кузов. Потом ехали в деревню на весы. При взвешивании, тайком от весовщика цеплялись за борта, ложились на подножку, чтобы в план пошло больше килограммов. Шофера машины звали дядя Петя. Это был небольшого роста крепко сбитый мужичок. Работал он в совхозе вынуждено: в город его не пускали. Причина тому - заключение, из которого дядя Петя недавно вернулся. Кстати в совхозе он такой был не один. «Дядя Петя, а какой срок вы имели?»- спрашивали мы его. «Да, фигня»,- отмахивался дядя Петя. «Ну скажите, дядя Петя»,- не унимались мы. «Да, фигня»,- скромничал дядя Петя,- «двадцать пять!» (Тогда давали такие сроки). «Ничего себе!»- ужасались мы.- «А за что же так много?» «Да, ерунда»,- опять скромничал дядя Петя, но, наконец, сообщал, что он украл железнодорожный вагон с картошкой. Срок по его словам ему скостили за хорошую работу... Завтракали и ужинали мы в совхозной столовой. Это было по современным меркам плохо приспособленное для таких целей заведение. Большинство из нас, бывших курсантов, помнят, что там обитало неописуемое количество мух. Утром, во время скудного завтрака, когда было уже достаточно светло, гонять их было легче. Зато вечером, в едва освещенной столовой, наша задача весьма осложнялась. Обычно на ужин нам давали большую миску домашней лапши, либо какой-нибудь крупы с молоком. Прежде чем приступить к еде, нужно было выловить из молока несколько мух, и бдительно следить за новыми ныряльщиками из кружащихся над столом стаек. Кстати, молоком жидкость, на которой была приготовлена еда, можно было назвать лишь условно. Как оказалось, из-за того, что курсанты по молодости просили добавки, привозимое из коровника молоко обильно разбавляли водой. Оставался только цвет, калории в белой жидкости практически отсутствовали. Обед нам привозили в поле на телеге, запряженной покорной лошадью. Работница столовой, молодая, некрасивая женщина Лиза с дефектом речи и грязными руками, занималась раздачей. На 60 человек привозили 30 алюминиевых мисок и столько же ложек. Мы бежали за телегой и расхватывали кто ложку, кто миску. Потом договаривались между собой, кто первый кушает, и объединяли «столовый набор». На первое нам обычно давали борщ, в котором трудно было обнаружить каплю жира, а на второе картофельную кашу с кусочком постного мяса. По мере того как ребята расправлялись со своими порциями, миски и ложки протирались куском хлеба, а Лиза чисто символически ополаскивала их холодной водой и заряжала для второй смены. В этом отношении я должен поблагодарить совхоз 1-го Мая. Городской мальчишка, выросший в семье, где в отношении питания, всегда соблюдались чистота и аккуратность, я здесь избавился от чувства брезгливости. Все мы не то, чтобы голодали, но на совхозных харчах было далеко до чувства полной сытости. Некоторым образом мы пополняли запасы углеводов и витаминов в организме, совершая набеги на баштан. Правда ночами после этого шли негласные соревнования, кто выскочит «до ветру» большее количество раз. В роте ходил слух, что Валера Якимов из первого взвода, за которым на все годы закрепилась кличка «пистон», побил все рекорды, сделав это десяток раз... Я уже писал, что в нашей сельской лавке была халва. При наличии свободных денег, мы лакомились ею. На почве халвы в 4-м взводе возник спор. Здоровый, раскаченный гимнаст Володя Каменчук заявил, что съест кило халвы в один присест. Его оппонентом стал Володя Романенко. Выиграл спор Каменчук. Свидетели вспоминают, что ему потом было весьма не сладко... Раз к нам на поле заглянул начальник училища Иван Гаврилович Слепченко со свитой. Не помню, жаловались ли мы ему на быт и питание, но он толкнул перед нами проникновенную речь, где были слова: «Я вам говорю, как отец родной...» Вокруг него вился молодой выдвиженец, в будущем начальник училища, а тогда парторг Василий Михайлович Залётов: «Иван Гаврилович, я вот хлеб захватил, в райкоме партии покажу!» Что говорить, хлеб, который нам скармливал совхоз, был отвратительный. Начальство уехало, но никаких улучшений после их визита не наступило. Крепкий, симпатичный, весёлый туапсинец , ватерполист- разрядник из моего взвода Саша Щеблыко, и он же в одном лице грубый юморист, мрачно пошутил по поводу обещаний Ивана Гавриловича: «Его бы нос в борщ на мясо...» Когда я первый раз вырвался из совхоза домой, то чуть не с порога крикнул: «Бабушка, ставь, что есть на стол!» Но, едва начав поглощать приготовленную яичницу с колбасой, почувствовал, что сыт