11-122011 СодержаниеТЕАТР ВЧЕРА И СЕГОДНЯ Алексей ГЕРАСИМОВ. Из записок заядлого театрала Ирина Крайнова. Театральная площадь Пьесы Михаил КАРИШНЕВ-ЛУБОЦКИЙ. Новые фарисеи Алексей ГОЛЯКОВ. Уроки Ангелины ИНТЕРВЬЮМастера заслуживают и покоя, и света ПОЭТОГРАД Михаил МУЛЛИН. Подношение театру ДЕСЯТАЯ ПЛАНЕТА Валерий КРЕМЕР. Роль ^ НА ВОЛНЕ ПАМЯТИ Ольга СОЛОВЬЁВА. Мои студенты Инга МЫСОВСКАЯ. Мой театр, далёкий и близкий ОЧЕРК Ирина КРАЙНОВА. Пятьдесят характеров Владимира Назарова Актёр божией милостью ПОЭТОГРАД Владимир НАЗАРОВ. Я часто вспоминаю старый двор... РЕЦЕНЗИИ Валерий КРЕМЕР. Соблазн предательства, или Как кошки оказались человечнее людей Владимир АВИЛОВ. Дети войны ^ ВОЛЖСКИЙ АРХИВ Татьяна ЛИСИНА. «Наполним музыкой сердца!» интервьюЧеловек, который живёт по календарю Вечного Времени ЧИТАТЕЛЯМС тем, что Саратов был крупнейшим культурным центром Российской Федерации в ХХ веке, наверное, никто не станет спорить. К счастью, он и сейчас является таковым, хотя заметный общий упадок культуры в современной России не обошёл стороной и его. Но зададимся на минуту вопросом: а кто держит пальму первенства в сфере культуры Саратова? Художники? Писатели? Архитекторы? Музыканты? Артисты и режиссёры? Музейные работники? Кто позволяет нам делать гордое заявление: «Саратов – крупнейший культурный центр России»? Разумеется, все деятели культуры и искусства вносят свою посильную лепту в общее дело. Но пальма первенства, на наш взгляд, принадлежит всё-таки театрам – как драматическим, так и музыкальным. Театр имени Ивана Слонова, ТЮЗ имени Юрия Киселёва, оперный театр имени Николая Чернышевского, консерватория имени Леонида Собинова, филармония имени Альфреда Шнитке, театр кукол «Теремок», театр оперетты, городские драматические театры, цирк имени братьев Никитиных… А сколько некрупных, но очень талантливых коллективов существует в Саратове в данное время? Театры живут, они постоянно в движении: кто-то находится на подъёме, кто-то стал терять творческую энергию, кто-то явно стоит на распутье – то ли погнаться за коварной театральной модой, изменчивой и непостоянной, то ли начать искать свой путь, не отказываясь от традиций русского реалистического театра.Редакция журнала «Волга–ХХI век» пришла к выводу, что давно назрела необходимость хотя бы раз в два года посвящать полностью один из номеров саратовским театрам и театральным деятелям. Мемуары выдающихся актёров и режиссёров, воспоминания их современников, театральные фотодокументы должны стать достоянием читателей, живущих в ХХI веке, а не храниться только в архивах. В журнале найдётся место и для материалов о дне сегодняшнем саратовских театров, и для интервью с деятелями искусства, и для драматических литературных произведений авторов-земляков.Редакция журнала «Волга–ХХI век»^ ТЕАТР ВЧЕРА И СЕГОДНЯАлексей ГЕРАСИМОВАлексей Николаевич Герасимов родился в 1937 году в Саратове в семье потомственных медицинских работников. Заслуженный врач России, невролог. Наряду с медициной через всю жизнь пронёс увлечение искусством.^ Из записок заядлого театрала Жизнь подарила мне счастье видеть многих замечательных людей ИСКУССТВА, а с некоторыми – общаться и даже дружить. Бег времени неумолим, многих уже нет с нами, но они живут в моей душе. Мне захотелось «открыть кладовую памяти» и попытаться рассказать о тех, кого помню и люблю, кто оказал на меня особое влияние. Но я не профессионал, не искусствовед, я просто зритель, безгранично любящий театр, музыку. Так что не судите строго: писал искренне, от души. В первый класс школы № 19 города Саратова к моей первой учительнице Антонине Ильиничне Пономарёвой я пришёл 1 сентября 1945 года. Почти сразу оказался за одной партой и так просидел все 10 школьных лет с Никитой Каменоградским, который стал самым дорогим и близким другом на всю жизнь. Ему и его семье посвящаю первый мой рассказ.^ СВЕТ ТЕПЛА И ДОБРОТЫ «В ВАШЕМ ДОМЕ, КАК СНЫ ЗОЛОТЫЕ, МОИ ДЕТСКИЕ ГОДЫ ТЕКЛИ...» Родители Никиты – Евгений Павлович и Вера Александровна Каменоградские – коренные петербуржцы. В Саратове семья Каменоградских оказалась в военном 1943 году: Калининский детский театр был эвакуирован в наш город. Я ещё не был знаком с ними, когда прямо в помещении ТЮЗа жили они вместе с семьёй Юрия Петровича Киселёва и другими деятелями этого театра. А вот первую комнату Каменоградских, на улице Сакко и Ванцетти, помню. Дом был старый, комната тёмная и холодная, почти полуподвал. Спасала большущая, как мне тогда почему-то казалось, медвежья шкура, на которой тепло было играть Никите и мне. В действительности это был овчиный «архалук» (шутливое название Евгения Павловича). Ника привёз с собой несколько самых любимых игрушек: двух матерчатых кошек, резинового льва и зайчика в красных штанишках. Про этого Зайца Красноштанского (так он звучно звался) Евгений Павлович придумывал бесконечные увлекательные истории, в которых участвовали обе немного трусливые кошки и лев по кличке Недоверчивый, так как он вечно сомневался во всём. Позднее эта сказка Евгения Павловича под названием «Приключения Зайца Красноштанского» шла в моём домашнем кукольном театре. Как жаль, что я не записал хотя бы один из бесконечных вариантов этой удивительной сказки дорогого Евгения Павловича. Да и сам её знаменитый герой, который перешёл по наследству к моей дочке Леночке, куда-то исчез бесследно. Первое время дядя Женя и тётя Вера были для меня просто очень добрые Никитины папа и мама, полюбившие меня как своего второго сына (со временем редкий день проходил, чтобы я не был у них). Ну а потом я узнал, что Евгений Павлович – композитор, дирижёр и заведующий музыкальной частью ТЮЗа, а Вера Александровна – хормейстер театра и вокальный педагог. Вне дома Никиты увидел я Евгения Павловича в оркестровой яме, за дирижёрским пультом, в самом конце 1945 года, когда пришёл в ТЮЗ. Моим первым спектаклем была «Сказка о царе Салтане» по А.С. Пушкину. Тогда в ТЮЗе был «живой», очень небольшой по составу оркестр. Евгений Павлович был такой мастер оркестровки, что в исполнении этого камерного оркестра сказочная музыка Н.А. Римского-Корсакова звучала дивно. Не только благодаря актёрам, декорациям, но и волшебно звучащей музыке я полюбил белку, богатырей, царевну Лебедь и даже летящего шмеля. Вот с того-то незабвенного дня я окончательно «заболел» театром и на всю жизнь полюбил классическую музыку (последнее произошло не в музыкальном, а в драматическом театре – ТЮЗе – благодаря Евгению Павловичу). Через несколько лет семья Каменоградских переехала жить на Цыганскую улицу (ныне Кутякова), дом 56, квартира 4. Сколько же лет я ежедневно ходил от улицы Советской, где я жил, по Вольской, мимо родного ТЮЗа, до их дома! Помимо них в коммунальной квартире жили ещё три семьи. Комната Каменоградских на втором этаже была светлой и больше прежней, но холодной, так как располагалась над аркой дома. Зато как же тепло, уютно, весело и интересно шла жизнь в этой удивительной семье! Евгений Павлович и Вера Александровна были на первый взгляд совершенно разные люди («лёд и пламень»). Вера Александровна – удивительно энергичная, активная, неугомонная, кипучая и взрывная натура, а Евгений Павлович – мягкий, тактичный, выдержанный человек с удивительной мудростью, юмором и спокойствием. А вот доброта и деятельная любовь в равной мере были присущи им обоим. Они дополняли один другого, преданно и нежно заботились, берегли, любили друг друга и, конечно, своего Никиту. Более прекрасной, светлой, гармоничной семьи я не видел в жизни. Ко мне они относились как ко второму своему сыну. Но, я думаю, каждый, кто общался с ними, ощутил на себе их тепло, доброту, стремление помочь, сделать что-то хорошее, радостное, их внимание и чуткость. Мне думается, что Евгений Павлович знал всё, был поистине энциклопедически образован, но оставался при этом скромнейшим человеком, никогда не кичился своими знаниями, эрудицией. Наоборот, получалось так, что его собеседник чувствовал себя на равных – так просто, естественно и увлекательно вёл разговор Евгений Павлович. Вот он берёт с полки приключенческий французский роман, вслух читает его нам с Никитой, чтобы мы ощутили красоту французского языка, тут же свободно переводит без всякого словаря, увлекая нас французской литературой. Он очень любил Дюма, Бальзака, Золя, а особенно – Мопассана. Видя, что мы загорелись, начинает учить нас французскому (но, увы, нас с Никитой хватает ненадолго – ох уж эта наша лень!). Французским языком Евгений Павлович владел в совершенстве, неплохо знал немецкий. Английским, как он говорил, владел слабо, но этих «слабых» знаний его вполне хватало, чтобы помогать Никите и мне, когда мы стали изучать этот язык у нашей дорогой Раисы Семёновны Липкиной (она и сейчас помнит нас всех и интересуется судьбой каждого). А в медицинском институте я начинаю пыхтеть над необходимой врачу латынью. И опять приходит мне на помощь Евгений Павлович, который знал основы латыни и греческого. В детстве Никиту влекли мужественная романтика Джека Лондона и особенно море, корабли. Евгений Павлович великолепно знал историю мореплавания, типы кораблей, имена мореплавателей, знаменитых капитанов и адмиралов флота. Невольно с восхищением думаешь о том, какие знания давала классическая старая гимназия (и, конечно, два вуза, которые окончил Е.П. Каменоградский). Помогал он, когда возникали затруднения с мифами, путаница в исторических событиях и датах, трудности с точными науками; удивлялся скудностью моих географических познаний или слегка подтрунивал, когда я не мог усвоить, какими земными богатствами славится та или иная страна. Тут же вспоминал гимназические шутки. Один ученик успел к экзамену подготовить вопрос о климатических особенностях Италии, а в билете оказалась Испания, но он не растерялся и уверенным громким голосом начал: «Прежде чем остановиться на климате Испании, необходимо вспомнить о климате Италии». И затараторил, как ни в чём не бывало. Или другая, уже преподавательская, шутка, обращённая к нерадивому ученику: «Два балла, сядем и успокоимся», – так учитель реагировал на рёв ученика. Евгений Павлович видел, что я мало знаком с творчеством Н.С. Лескова. Что же делал Евгений Павлович? Он тут же брал с книжной полки кирпично-красный том из собрания сочинений писателя и начинал с артистическим блеском читать с листа – так он чувствовал язык. Юмор автора, все персонажи представали как живые. Когда он читал «Дух госпожи Жонлис» или «Излишнюю материнскую нежность», хохот стоял гомерический. Он закрывал том и давал мне его почитать. Дело кончилось тем, что «Излишняя материнская нежность» на долгие годы вошла в мой самодеятельный чтецкий репертуар в память о дорогом Евгении Павловиче. Евгений Павлович и Вера Александровна хорошо знали, понимали и любили живопись и пытались привить эту любовь и мне. Постоянно их дом пополнялся художественными альбомами. Многие годы они были дружны с директором музея имени Радищева Валентиной Фёдоровной Завьяловой, а в начале 60-х годов очень сблизились с выдающимся художником Николаем Михайловичем Гущиным (несколько раз и мне посчастливилось общаться с ним в доме Каменоградских). Любил он быть в их доме без чужих. Каменоградские с нетерпением ждали его визита. И Николай Михайлович, жизнь которого была очень трудной в те годы, приходил с удовольствием. Тут он отдыхал и отогревался душой. Говорил он немного, но всегда интересно. Он так подружился с Каменоградскими, что подарил им несколько дивных своих миниатюр, которые украшали этот светлый дом. Умер Николай Михайлович в сентябре 1965 года (менее чем через год не стало и Евгения Павловича). Но Вера Александровна не забыла друга и после его смерти. Только благодаря её редкой энергии и невероятным усилиям, на могиле «опального» художника с мировым именем был установлен памятник (об этом было написано в опубликованных к 100-летию со дня рождения Н.М. Гущина материалах в №7 журнала «Волга» за 1988 год). Но я ещё не сказал пока о музыке. В комнате стояло старенькое пианино, за которым Евгений Павлович работал (об этом позже), на стене висел дивный его портрет. Я очень люблю эту фотографию (такая же многие годы была и в ТЮЗе), запечатлевшую свет, доброту и мудрость этого замечательного человека. А на стене его комнаты висели снимки дорогих ему людей – они смотрели на него со скромных, но очень заботливо сделанных стараниями Веры Александровны фотографий. Это те, без кого он не проводил ни дня – его любимые композиторы: Чайковский и Рахманинов, Глинка, Римский-Корсаков, Мусоргский, Даргомыжский и Бородин, Танеев, Лядов и Скрябин. А из зарубежных – Моцарт, Бетховен, Бах, Шопен, Лист, Вагнер, Сен-Санс, Верди, Гуно... Евгений Павлович часто что-нибудь интересное рассказывал об их жизни и творчестве. Иногда это были даже увлекательные микролекции (например, сравнение симфонической музыки его любимых Чайковского и Рахманинова). Какой же я был дурак и растяпа, что не записывал содержание этих бесед! Зная, что у меня постепенно формируется домашняя фонотека (в основном записи вокалистов), Евгений Павлович понемногу, осторожно стал прививать мне вкус к симфонической и инструментальной музыке, которую он особенно любил. Тогда ещё было много обычных («на 78 оборотов») пластинок. Мы слушали в записи оркестра под управлением Н.С. Голованова «Шехерезаду» Н.А. Римского-Корсакова, концерт А.Н. Скрябина в исполнении С. Фейнберга и многое другое. Часть этих дисков была потом подарена мне, я их бережно храню. Евгений Павлович и Вера Александровна подарили мне очень много книг по искусству, с трогательными или юмористическими надписями. Приведу пока только одну, сделанную на изданной на немецком языке книге о зарубежном киноискусстве, с прекрасными фотографиями мастеров экрана: ^ Эта книга на немецком, Но усильем молодецкимМожно всё ж её понять, Что к чему в ней разобрать.Театрала преполезно Вводит в курс кино – железно!Превосходные актёры И совсем немного вздораИз китайского кино. (Пропади совсем оно!)И Жерары, и Филиппы, И Габены, кинотипы,Очень много красоты И немного наготы.Тоже эти королевы И простые дуры-девы!Их сплошной калейдоскоп... Но стихов довольно! Стоп!Милому Лёшег. Саратов, в дни XXIII съезда5.IV.66 г., от Е. КаменоградскогоМузыковед Наталья Сергеевна Аршинова вспоминает, как Евгений Павлович присылал ей (очень часто и дарил) ноты и книги по музыкальному искусству и как это помогло ей в её профессиональном становлении. Конечно, я тоже старался сделать что-то приятное Евгению Павловичу и Вере Александровне. Помню их восторг, когда впервые услышали они исполнение несравненной Ренатой Тебальди арий из опер Д. Пуччини. Я подарил им эту маленькую, впервые вышедшую у нас пластинку, которую приобрёл в Москве. И, конечно, непосредственно в концертных залах приобщали меня Каменоградские к серьёзной музыке. Особенно если исполнялось очень интересное произведение или приезжал какой-нибудь замечательный гастролёр. До сих пор вспоминаю, с каким артистизмом и юмором изображал Евгений Павлович бегущих с инструментами под мышкой музыкантов на назначенную чуть ли не на 7 утра репетицию удивительного дирижёра Кирилла Петровича Кондрашина, творчество которого он очень ценил. Вера Александровна и после смерти мужа часто бывала в консерватории или филармонии, причём можно было поучиться даже тому, как она сидела и слушала музыку на этих концертах, как весь вечер прямо «держала спину», хотя ей было тогда уже немало лет (об этом как-то вспоминал артист филармонии Алексей Андреевич Киреев). Я уже начал говорить о комнате, в которой жила семья Каменоградских. Продолжу этот рассказ. Сразу за дверью, направо, стояла круглая газовая печка, которую зимой нужно было часто топить, чтобы поддерживать необходимое для нормальной жизни тепло. Дальше, за занавеской, – кровать Веры Александровны и Евгения Павловича (Никита спал на раскладушке). Когда я ночевал в их доме, то примерно с половины шестого утра уже слышал нарастающее скрежетание трамвая, который всё приближался и приближался, наконец проносился со страшным рёвом и грохотом, а затем этот скрежет о трамвайные пути постепенно удалялся, но через какое-то время возникал снова. Так весь день. Но в дневные часы всё-таки шум этот не так мешал работать Евгению Павловичу. К изголовью кровати был приставлен задней стенкой маленький буфетик с посудой, напротив располагался холодильник. Он стоял у стены с окном на улицу. Рядом с холодильником, возле окна, был письменный стол. Затем мой «заветный» стул, который был втиснут между тумбой стола и расположенным уже вдоль третьей стены книжным шкафом, за которым располагалось высокое старинное зеркало, далее – уже упомянутое пианино. А в углу стоял платяной шкаф, прислонённый к четвёртой стене слева от входной двери. Комната была не очень большая, но высокая, поэтому со временем на шифоньер был водружён сундук для зимней (или летней) одежды, а над книжным шкафом появились такой же высоты верхние ярусы полок для книг. Так мудро Вера Александровна разрешала «территориальные» сложности. В центре комнаты располагался круглый раздвижной стол, за которым каким-то фантастическим образом размещались порой до 20 человек. Кто тут только не бывал! Чаще других из представителей старшего поколения приходили полная, колоритная, замечательная актриса ТЮЗа Зинаида Александровна Чернова и её муж – высокий и худой как палка актёр – милейший Григорий Сергеевич Дыбов; степенный, неторопливо говорящий с сочным, чуть-чуть тяжеловатым юмором, ведущий мастер этого же театра Василий Петрович Ермолаев с супругой Ксаной (как её все называли), добродушной, но немного несобранной, порой перескакивающей в разговоре с одного на другое.Я уже упоминал умную, знающую Валентину Фёдоровну Завьялову, возглавлявшую многие годы наш Художественный музей имени А.Н. Радищева. А особенно много бывало весёлой, шумной молодёжи ТЮЗа или слегка застенчивых учениц Веры Александровны из дошкольного педучилища. Поистине завсегдатаями в этом доме была молодая чета актёров ТЮЗа – Саша и Лида Гусевы, немного позже – и Лёша Киреев. Несколько слов об очень талантливом Саше Гусеве, который потерял зрение совсем в молодом возрасте, сумел освоить совершенно новую для него профессию массажиста. Сколько же доброго сделала для его семьи дорогая Вера Александровна. Увы, Саши уже нет с нами, но Лида никогда не забывает заботу, доброту, внимание Веры Александровны и Евгения Павловича. Несколько слов об атмосфере вечеров. Жизнь тогда была довольно бедная, угощения были скромные, веселящих напитков тоже не было (по большим праздникам – виноградное вино). Главным всегда было общение хороших, добрых людей, шутки, смех, розыгрыши... Душой общества был Евгений Павлович, с неистощимым запасом интересных рассказов, юмористических историй, острот и т. п. Большие праздничные застолья были всё же не такими уж частыми, зато «на огонёк» тепла этого дома еженедельно кто-нибудь заходил. Тут же на круглом столе появлялись булочки или печенье, что-нибудь сладкое и обязательно очень вкусный чай Веры Александровны, который в шутку называли «кронштадтский». От Евгения Павловича я узнал историю этого названия. Из Петербурга в Кронштадт плыли купцы и всю дорогу пили крепкий чай. Когда же чай начинал светлеть, то становилось ясно, что близок Кронштадт. Но в семье Каменоградских это была шутка («Ну что, «кронштадтского» выпьем?») – фирменный чай Веры Александровны всегда был крепкий и очень вкусный. А главным, конечно, было человеческое общение, желание узнать что-то новое, интересное, согреться душой. Потому-то так и любила приходить сюда молодёжь. Не случайно сказано: «Так хочется немножечко тепла...» Так вот, в этом доме любого заботливо могли выслушать, дать мудрый совет, прийти на помощь, согреть вниманием и теплотой щедрых, добрых сердец. Общение с семьёй Каменоградских не ограничивалось их домом. Они любили проводить отпуск в Кисловодске, звали и меня с собой. Такая поездка состоялась у меня летом 1960 года. Каменоградские уже отдыхали в Кисловодске. Я прилетел в Минеральные Воды. В вагоне электрички ехал балетмейстер Саратовского театра оперы и балета Валентин Тимофеевич Адашевский – талантливейший актёр и постановщик, чудесный человек. Я набрался смелости, подошёл и представился ему, рассказал, что еду в Кисловодск, к Каменоградским. Валентин Тимофеевич высоко ценил талант Евгения Павловича. (Они совместно работали над балетом «Песочные часы» Каменоградского, но из-за внезапной смерти Адашевского замысел этот остался незавершённым.) Мы мило беседовали с Валентином Тимофеевичем до Пятигорска, где у него была пересадка, а я поехал дальше. И вот я впервые в Кисловодске, который полюбил навсегда. Какой чудесный уголок неброской дивной природы! Волшебный воздух пьёшь как живительную влагу, целительный нарзан. Деревья, цветы, красоты горных окрестностей... Не говорю уж о том, что эти места неотделимы от имени М.Ю. Лермонтова. В летние месяцы в Кисловодске шла интереснейшая музыкальная жизнь. Так, Каменоградские были в восторге от концерта несравненной И.И. Масленниковой (я приехал позже). Мы много ходили на концерты оркестра К.П. Кондрашина. Благодаря волшебной палочке этого дирижёра музыка звучала прекрасно. Особенно покорил меня тогда концерт для скрипки с оркестром Ф. Мендельсона. Именно в это же время шёл американский кинофильм «Рапсодия» с молодой, талантливой и ослепительно красивой Элизабет Тейлор. В кинофильме тоже звучал этот скрипичный концерт Ф. Мендельсона. Тогда же произошла моя встреча с Жанной Беспаловой. Её родители были соседями семьи Контарь, у которых многие годы останавливались Каменоградские. Жанна училась тогда в Ростовском университете и тоже приехала к родителям на каникулы. Мы познакомились и стали друзьями на всю жизнь (позднее она помогала мне в моих творческих исканиях в самодеятельном искусстве). Ездили мы на юг и вдвоём с Никитой Каменоградским. Вера Александровна обладала многими талантами, в том числе была и «великим дипломатом». Дело было так. Она пришла к моему папе и начала разговор: «Дорогой Николай Васильевич, мы с Евгением Павловичем хотим отправить Никиту после успешной сдачи экзаменов на юг (это был колхоз имени Чкалова, между Сочи и Адлером). Как было бы хорошо, если бы вы отпустили и Лёшу с ним». Выяснив, во сколько в денежном выражении обойдётся эта поездка, папа благосклонно сказал: «Ну что же, Вера Александровна, я думаю, наши мальчики заслужили эту поездку». Так, с лёгкой руки Веры Александровны, мы с Никитой побывали на берегу Чёрного моря, посмотрели Сочи, озеро Рица и другие прекрасные места. Попутно скажу, что Евгений Павлович и мой папа очень уважали и ценили друг друга, добрые приятельские отношения были у Каменоградских и с моей мамой. Ну а Вера Александровна буквально благоговейно относилась к папе и его таланту большого хирурга. Вот так рос, взрослел, становился человеком мальчик Лёша, у которого, к счастью, помимо родительского, был ещё один родной дом дорогих Евгения Павловича и Веры Александровны. Прежде всего, благодаря именно им я полюбил искусство и красоту. Всю жизнь я несу в сердце благодарную память об этих удивительных, так любивших меня людях.^ ЛЮБИМЫЙ ТЕАТР ДЕТСТВА И ЮНОСТИ –ТЮЗ Ю.П. Киселёва 40–60-е годы ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ(А.И. Щёголев)Шел 1945 год. Будучи первоклассником, я пришёл в ТЮЗ и сразу стал заядлым театралом и поклонником искусства этого театра. Первые два моих спектакля ТЮЗа – «Сказка о царе Салтане» А.С. Пушкина и «Три мушкетёра» А. Дюма. На каждом из них меня ждал особый, неожиданный подарок. В «Сказке о царе Салтане» звучала удивительная музыка Н.А. Римского-Корсакова в мастерском переложении её для камерного состава оркестра Е.П. Каменоградским. Так, с того незабвенного дня и на всю жизнь я полюбил классическую музыку. А «Три мушкетёра» подарили мне артиста, который стал театральным кумиром моих детских и юношеских лет. Роль Д’Артаньяна играл незабываемый Александр Иванович Щёголев. Его герой пробудил в моей душе романтические струны. Природа создала Щёголева для героических ролей. Высокая стройная фигура, выразительное, отражающее внутренний мир, одухотворённое лицо, дивный, сильный, богатый неповторимыми обертонами голос, заразительный темперамент, особая пластика движений и магия сценического обаяния мгновенно приковывали к нему внимание зрителей. А сочетание таланта героя и удивительного дара перевоплощения характерного артиста сделали его выдающимся мастером сцены, которому были подвластны все жанры драматического театра. Самые разноплановые образы создавал на сцене ТЮЗа Александр Иванович: Радищев и директор департамента полиции Дурново, «парень из нашего города» – Сергей Луконин, и Лазарь Подхалюзин из комедии А.Н. Островского «Свои люди – сочтёмся», лётчик Николай Гастелло и почтмейстер Шпекин из «Ревизора» Н.В. Гоголя, Валько в «Молодой гвардии» и Купец в «Аленьком цветочке», Стародум в «Недоросле» и Вершинин в «Трёх сёстрах», дядя Яков в «Алёше Пешкове» и Любим Торцов в комедии «Бедность не порок» А.Н. Островского... Роли героические и драматические, комедийные и трагедийные. За исключением «Беспокойной старости», где Щёголев удивительно играл профессора Полежаева (Е.П. Каменоградский говорил мне, что Щёголев превзошёл в этой роли самого Н.К. Черкасова) – меня просто по возрасту не пропустили на этот спектакль, – я видел все сценические создания Александра Ивановича, причём многие по несколько раз. В памяти запечатлелись многие его работы, но не могу не рассказать о тех, которые особенно «задели за живое». Одно из пережитых мною потрясений в театре – его кардинал Монтанелли в «Оводе». Как он был благороден, красив, умён в этой роли! До сих пор помню неторопливую пластику движений тела и походку, которые подчёркивали сосредоточенность его на одухотворённой внутренней жизни. Служителей церкви в те годы было принято играть в остро сатирическом ключе. Ничего подобного не было у Щёголева – глаза его Монтанелли были одухотворены верой. Очень выразительны были изумительные костюмы кардинала – малиново-красная или тёмно-лиловая мантии. Просто и естественно общался он с народом на площади и каким отстранённым становился при вынужденном разговоре с шефом жандармов. Поистине высот трагедии достигал Александр Иванович, когда его герой узнавал в Оводе своего сына Артура, когда ради своей веры в бога («Ему я не изменю, ему я буду верен всегда») принуждён был отказаться от сына, а после расстрела Овода осознавал всю глубину этой ужасной жертвы. До сих пор звучит в душе его непередаваемая, неизбывная интонация боли и отчаянья: «Сколько его ни зову – он меня не услышит, сколько его ни молю – к себе он меня не примет...» И тут же всей мощью своего голоса бросал в лицо палачам: «Стервятники, питающиеся мертвечиной...» и, задохнувшись на полуслове, падал на труп Артура. Я очень люблю великого Николая Константиновича Симонова, но Монтанелли –А.И. Щёголев навсегда остался в моей памяти лучшим исполнителем этой роли. А рядом – бывший студент, а ныне бродяга-пройдоха Кресало из чешской сказки «Волынщик из Стракониц», готовый на любую авантюру. Разве можно забыть фантасмагорию его танца с какими-то цирковыми трюками, которые он лихо проделывал под музыку Е.П. Каменоградского! Его учитель Кораблёв из «Двух капитанов» был и педагог, и друг учеников. Или дивный ансамбль А.И. Щёголев (Лопухов) и Л.М. Толмачёва (Вера Павловна) в спектакле «Новые люди» по Н.Г. Чернышевскому. Сколько в них было интеллигентности, теплоты и обаяния!.. А одухотворённый страстный остряк и задира поэт Сирано де Бержерак – этот образ был особенно дорог и близок Александру Ивановичу, он играл его самозабвенно. Хочу ещё раз вернуться к особой выразительности пластического решения ролей А.И. Щёголевым. Если в «Тристане и Изольде» его Курвенал был спокоен и сосредоточен, наполнен внутренним достоинством, с неторопливой поступью оруженосца, то в «Ромео и Джульетте» его Тибальд был страшен, неистов, коварен, метался как разъярённый зверь. При всей красоте и изящности у его Тибальда были кровожадно-тигриные, бешеные прыжки. Я очень любил эти два спектакля, поставленные Юрием Петровичем Киселёвым глубоко, ярко, мудро и выразительно. Способствовали успеху спектаклей прекрасные декорации Н.А. Архангельского. Особую атмосферу создавали световая гамма и, конечно, изумительная музыка Е.П. Каменоградского, которой буквально были наполнены оба этих спектакля. И ещё об одном хочется сказать: в «Тристане и Изольде» персонажи носили очень выразительные, сверкающие, тяжёлые мечи с красиво инкрустированными рукоятками, которые создавали особое ощущение эпохи рыцарства, а в «Ромео и Джульетте» актёры великолепно владели оружием. Кстати, именно А.И. Щёголев обучал их искусству фехтования. В программке спектакля было особо указано: «бои на кинжалах и рапирах поставлены А.И. Щёголевым». Прекрасное владение искусством шпаги, конечно, очень помогало артисту при создании образов Сирано де Бержерака и Д'Артаньяна. Александр Иванович был и режиссёром нескольких спектаклей ТЮЗа («Свои люди – сочтёмся» и другие). В 1954 году он стал заслуженным артистом республики. Вскоре он уехал в Норильск, затем на короткое время возвратился назад. Многие годы был ведущим актёром Омского драмтеатра, став народным артистом РСФСР, а потом и СССР. Конечно, я очень переживал, когда он уехал из Саратова, но в 1983 году имел счастье вновь увидеть на сцене любимого А.И. Щёголева во время летних гастролей Омского театра в нашем городе. «Царскую охоту» и «Поверю и пойду» я смотрел в театре, а «Правда хорошо, а счастье лучше» – по телевидению (именно в этих гастрольных спектаклях и был занят Александр Иванович). Щёголев был мастак на розыгрыши. Об одном таком забавном эпизоде мне рассказал Евгений Павлович Каменоградский. Было это до войны, когда Ю.П. Киселёв, Е.П. Каменоградский, А.И. Щёголев, В.П. Ермолаев работали в ТЮЗе г. Калинина. Однажды Щёголев и Ермолаев засиделись долго в гостях, транспорт уже не ходил, а возвращаться нужно было чуть ли не через весь город. И Щёголев решил сыграть роль мертвецки пьяного человека, так что Василию Петровичу Ермолаеву пришлось тащить его на себе. Жили они недалеко друг от друга. Ермолаев посадил его на крыльце, завернул за угол, но решил вернуться, достучаться, чтобы Щёголева впустили в дом. И что же он увидел: Александр Иванович как ни в чём не бывало отряхивал от пыли брюки. Вообразите себе, что тут началось! Однажды был я свидетелем того, как разыграли Александра Ивановича. Меня как-то взяли в загородную поездку ТЮЗа на Кумысную поляну. Пора уже было возвращаться, а кто-то спрятал пиджак Щёголева. Он бегал, искал его по кустам, смеясь и чертыхаясь. В последний раз увидел я дорогого Александра Ивановича на одном из юбилеев ТЮЗа Ю.П. Киселёва, когда он приехал по приглашению театра. Был он уже народным артистом СССР, хотя вёл себя так же просто и скромно, сев в заднем ряду зала. В антракте я почтительно поздоровался с ним, он приветливо ответил, хотя мы не были лично знакомы. Как я жалею, что не решился сказать ему хотя бы малую долю тех слов благодарности за его прекрасное искусство, которые говорю только сейчас, признаваясь – увы запоздало – в моей любви к этому замечательному артисту.^ АКТЁР МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ(В.Н. Начинкин)В 1949 году на сцене театра была поставлена «Тайна вечной ночи». Помню лишь, что за окнами батискафа проплывали красочные картины морских глубин, а на сцене шли долгие разговоры, напоминающие научные. Никогда бы не стал вспоминать об этом спектакле, если бы не одно обстоятельство: ведь именно в нём на сцену ТЮЗа вышел в первый раз выдающийся артист, которого очень скоро я горячо полюбил всем моим сердцем театрала и который стал одним из самых любимых моих актёров юности. Думаю, что многие зрители старшего поколения помнят этого удивительного мастера – Василия Никифоровича Начинкина. Родился он в 1896 году в Саратове. Играл на сценах Саратова, Архангельска, Самары, Баку и других городов. А в 1949 году Василий Никифорович и его жена, прекрасная актриса Вера Михайловна Беликова, вернулись в Саратов и сразу же стали ведущими мастерами ТЮЗа Ю.П. Киселёва. Василий Никифорович был удивительный, характерный актёр, любимец публики тех лет. В памяти всплывают созданные им образы в пьесах А.Н. Островского, поставленных Ю.П. Киселёвым: «Не всё коту масленица», где он очень колоритно играл богатого купца Ахова – жирного, похотливого, наглого кота; «Воспитанница» – там он был старым дворецким Потапычем, в котором сочетались холопство и напыщенная важность. Как Начинкин знал жизнь, быт этих людей, как тонко доносил мысли и язык А.Н. Островского! В этих спектаклях, как и во многих других, Начинкин и Беликова играли вместе: в «Семье» она – Мария Александровна Ульянова, он – старик-шахматист Кузьма Иванович; в «Ревизоре» – унтер-офицерская жена и неподражаемый Бобчинский, в «Трёх сёстрах» – доктор Чебутыкин и старуха Анфиса... Спектакли ТЮЗа Ю.П. Киселёва всегда славились удивительным актёрским ансамблем мастеров сцены и талантливой молодёжи. И всё же партию «первой скрипки» очень часто играл В.Н. Начинкин. Расскажу хотя бы о некоторых вершинах его искусства. В легендарном спектакле Ю.П. Киселёва «Алёша Пешков» были заняты блистательные актёры С.А. Фомина (Алёша), З.А. Чернова (Бабушка), А.И. Щёголев и В.П. Ермолаев (братья Каширины), А.С. Быстряков (Цыганок) и другие. А старика Каширина играл В.Н. Начинкин. Он был живой Каширин, сошедший со страниц повести М. Горького. Вот слова, сказанные о В.Н. Начинкине Юрием Петровичем Киселёвым: «...Всеми любимый и уважаемый Василий Никифорович Начинкин – актёр милостью божьей, создавший образ деда Каширина. Он не получил никакого образования, успел закончить всего четыре класса, но в театре состоялся как актёр мудрейший и славнейший. Происходил он из старой гвардии, долгое время работал со Слоновым, выступал в очень престижных и известных труппах, мог бы украсить любой из театральных коллективов страны. Нам очень повезло, что силой обстоятельств этот прекрасный мастер оказался на нашей сцене. Я видел различные киноверсии горьковской повести и не побоюсь сказать, что Начинкин играл лучше, хотя в фильмах, разумеется, были задействованы выдающиеся актёры. Но они старались в своей игре подчеркнуть патологические черты персонажа, придать ему экспрессивность, фанатичность, что неизбежно вело к ощущению наигранности. Зрители же нашего спектакля видели на сцене урождённого деда Каширина, с его горькой мудростью, искалеченной, но незаурядной натурой, с его пороками и силой...» А рядом с таким земным Кашириным – фантастический образ колдуна Фросина в «Тристане и Изольде». Его винтообразные движения проникали, вкручивались везде, во всё происходящее, вползали в душу каждого. Василий Никифорович потрясал своим колдуном, был страшен. Никогда не забуду его Труффальдино в «Слуге двух хозяев». К. Гольдони. Юмор, обаяние, ум были в этом слуге –Начинкине. Чего стоила одна его походка – лёгкая, изящная, с неподражаемыми расшаркиваниями. Кстати, в «Тристане и Изольде» и «Слуге двух хозяев» Начинкин удивительно сливался с музыкой Е.П. Каменоградского, очень помогавшей актёру при создании таких разных образов. А скольких сказочных царей играл он на сцене! Вершина этих ролей – Досифей в «Золотом сердце» по А.С. Пушкину в постановке В.И. Давыдова. Какой это был русский сказочный царь, в котором были намешаны глупость, наивность и доброта в сочетании со злобой и трусостью. Гомерический хохот вызывал танцевальный номер «хоп-топ, ходи той, хоп-топ, и