1. Общественно-литературная ситуация и литературный процесс послевоенного периода (1946 - начало 50-х гг.) Поздний сталинизм – 1946-1953. Конец 40-х-начало 50-х годов, время позднего сталинизма, ознаменованы предельным, максимальным падением уровня литературы в СССР. А смерть И.А. Бунина в 1953 году была воспринята в качестве символического конца старой литературы зарубежья. Таким образом, обе основные ветви русской литературы эволюционируют по нисходящей от 20-х к 50-м годам, а во второй половине века вновь медленно поднимаются, достигая неплохого уровня, но едва ли сопоставимого с уровнем классики XX столетия. Видимо, последствия исторических потрясений, репрессий и войн слишком тяжелы. 40-50-е годы: тема войны — Твардовский — Василий Тёркин, Шолохов — Судьба человека, Симонов — Дни и ночи, Живые и мёртвые, Солдатами не рождаются, Катаев — Сын полка, Фадеев — Молодая гвардия, Леонов — Русский лес. Пастернак, Ахматова, Заболоцкийвторая волна эмиграции — Набоков, Елагин, Нароков, Советские писатели надеялись, что партия расширит пределы относительной творческой свободы, дарованной им во время войны, однако постановление Центрального комитета по вопросам литературы от 14 августа 1946 покончило с этими надеждами. Искусство должно вдохновляться политически, заявил советский политик А.А.Жданов, и «партийность» и социалистический реализм должны быть руководством. Вторая волна эмиграции относится к периоду конца Великой Отечественной войны и первым послевоенным годам. Основной причиной добровольного отъезда людей из Советского Союза послужило то усиление идеологического гнёта, которое осуществлялось властью в те годы. Не сбывались надежды на смягчение политики государства по отношению к личности, на увеличение степени свободы в обществе. Постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград»», критика в адрес М. Зощенко, А. Ахматовой, М. Исаковского, А. Платонова, А. Фадеева, «диалектика гармонии» и «теория бесконфликтности» – всё это свидетельствовало о политике «завинчивания гаек», что и послужило для многих представителей интеллигенции причиной разочарования и подтолкнуло их к тому, чтобы покинуть Родину. Кроме того, большая часть эмигрантов второй волны – это так называемые «перемещённые лица» – те, кто был на оккупированных территориях или оказался насильственно вывезенным в Германию на работу. Многие из этих людей опасались по возвращении в СССР стать жертвами репрессий, поэтому не вернулись в свою страну. Среди эмигрантов второй волны было много представителей инженерно-технических профессий; в литературном отношении она не столь богата, как первая, а впоследствии и третья. И всё же «вторая эмиграция» тоже оставила довольно значительное литературное наследие. Это творчество поэтов: Ивана Елагина (Уотта-Зангвильда-Иоанна Матвеева), Ольги Анстей (Ольги Николаевны Штейнберг), Бориса Нарциссова, Нонны Белавиной, Дмитрия Кленовского (Д.И. Крачковского); писателей: Ирины Сабуровой, Григория Климова, Игоря Гузенко, Николая Нарокова (Николая Владимировича Марченко) и др.^ 2.Постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград". Его характер и воздействие на литературный процесс. Пожелтевшие номера "Звезды" за 1946 год. Первый номер со стихами Анны Ахматовой, шестой - с рассказом "Приключения обезьяны" Михаила Зощенко и восьмой - с разгромным постановлением ЦК ВКП(б) и стенограммой пафосно-косноязычного доклада секретаря ЦК ВКП(б) Андрея Жданова. Постановление о двух ленинградских журналах были своего рода "пробой пера" власти, тест на безупречное повиновение. В тексте доклада Жданова просматриваются обобщения: власть не скрывает, что дело не только или не столько в Ахматовой и Зощенко... Это была акция устрашения и унижения. На всю страну, на все слои населения. Ахматова и Зощенко - явления как бы полярные в литературе. Ахматова - утонченная, кумир либеральной, пользуясь сегодняшними терминами, интеллигенции. Она - художник, который упорно не встраивался в советскую культуру и не считал возможным приспособиться к ней. Хотя во время войны ситуация несколько изменилась..."Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет..." И, казалось, власть должна была бы смягчиться по отношению к ней, но - нет. Ахматова была символом интеллектуального сопротивления. Пользуясь словами Блока: "Дай нам руку в непогоду, помоги в немой борьбе". Вот она помогала в немой борьбе... РГ | Это была вовсе не немая борьба как в прямом, так и в переносном смысле. Борьба словом. Стихами и творческим самостоянием, которое в условиях сталинской реальности превращалось в противостояние... Но это "утонченная врагиня" Ахматова. А чем был опасен кумир простого народа Зощенко? Гордин | Он действительно искренне считал себя советским писателем, советским человеком, принявшим новый строй. Цитатами из его произведений говорил народ, Зощенко был фантастически популярен. Он писал о чудовищном мире, а в чести была пафосная литература. И именно уничтожение унижением должно было показать всем: с каждым, с любым, с самым народным и самым любимым можно сделать все. РГ | А зачем понадобилось власти эта акция усмирения? Гордин | Нужно было показать стране, что все надежды времен войны и послевоенных месяцев - только иллюзии. И с 1937 года ничего не изменилось. Никакого послабления, никаких даже намеков на свободы не было. Это необходимо было для того, чтобы подавить некие флюиды не то что бы свободомыслия, но просто мысли. Ощущение свободы, возникшее после победы в Великой Отечественной, гордость за себя и, наконец, возможность сравнить свою жизнь с жизнью на Западе - в освобожденных странах - слишком неудобный, опасный коктейль для власти. Ленинград, выстоявший в блокаду, стал самым героическим городом, самым знаменитым, это сказалось на самоощущении ленинградцев. Он всегда вызывал беспокойство власти: бунтовавшие после революции петроградские рабочие, Кронштадтский мятеж... Город непокоренных, всегда вызывавший у власти недоверие. Это удобно, что Ахматова и Зощенко жили именно там. "Звезда" была самым уважаемым журналом, "Ленинград" - молодым, только набиравшим силу. Тоже полюса. И власть сделала упреждающий шаг. То была, по сути, инструкция. И, конечно, не Жданову принадлежит идея этого бичевания, а Сталину, который был грубым, но очень точным психологом. РГ | Зощенко и Ахматова очень по-разному восприняли случившееся... Гордин | Потому, что они по-разному воспринимали советскую действительность, по-разному к ней относились. После таких постановлений - тюрьмы и лагеря. И в этом для Ахматовой не было ничего парадоксального: закономерный финал ее взаимоотношений с властью. С Зощенко - иная ситуация. Он искренне полагал, что делает полезное государству дело, высмеивая недостатки действительности. Но, как мне кажется, больше, чем обвинения в идеологической диверсии, на него подействовал упрек в трусости. Он ведь боевой офицер. РГ | Вы имеете в виду Первую мировую, когда он был офицером царской армии Гордин | Да, он командовал ротой, получил четыре ордена, был ранен, тяжело болел всю жизнь. А Жданов назвал его трусом и подонком. В 1954 году, уже после смерти Сталина, была встреча Ахматовой и Зощенко с английскими студентами. И на их вопрос, согласны ли они со ждановским постановлением 1946 года, Ахматова ответила чеканным клише: "Только так". И можно только догадываться, что она имела в виду... А Зощенко прямо ответил, нет, не согласен, не может согласиться с обвинениями в трусости. РГ | И была показательная чистка в Ленинграде, куда вызвали московскую партийно-писательскую комиссию с Симоновым во главе. На "чистке" Зощенко не стал каяться. И закончил выступление так: "Мне не нужно вашего сочувствия, дайте мне спокойно умереть!" В немом зале ему аплодировали только Александр Володин и Израиль Меттер. А Симонов бросил реплику: эти двое присоединили свои голоса к английским буржуазным сынкам... Гордин | Когда я слышу разговоры о благородстве Симонова, я вспоминаю даже не его установочный доклад о "безродных космополитах" в 1948 году, а именно 1954 год. Уже не было Сталина, начиналась оттепель. А Симонов убивал Зощенко. РГ | Постановление производит жуткое впечатление эмоциональной тоталитарной лексикой, хотя в нем ведь нет даже привычных требований "расстрелять", "уничтожить, как бешеных собак". Гордин | В нем сконцентрировалась суть системы, построенной на отрицании человеческого достоинства. Оно производит такое жуткое впечатление именно безудержным намеренным хамством, а даже не идеологической составляющей. Это декларация способа отношений с интеллигенцией. Вполне по-ленински: "Интеллигенция думает, что она мозг нации, а на самом деле она г..." Вы думаете, что вы - носители национальный культуры, а вы - дерьмо. Подонки, блудницы и их поддерживающие. И власть скомандовала: реагируйте соответствующе. РГ | Увы, многие и отреагировали в полном соответствии с этим ленинским определением. Клеймили, бичевали... Гордин | А у них уже не было выхода. Люди с политико-уголовным сознанием, носителями которого и были советские руководители, использовали прием вовлечения. То есть соучастия. Никто не мог чувствовать себя защищенным даже в своей среде - среду раскалывали вот этой кампанией, обязывающей соучаствовать. Вот потому надо помнить о таких вехах в истории государства и в жизни интеллигенции. Чтобы была психологическая гарантия от ситуаций, когда власть при твоем непротивлении переступает черту. И может тебя унизить. И растоптать.Из постановления ЦК ВКП(б) о журналах "Звезда" и "Ленинград" от 14 августа 1946 г. "Предоставление страниц "Звезды" таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции "Звезда" хорошо известна физиономия Зощенко... Зощенко изображает советские порядки и советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостное хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами....Журнал "Звезда" всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения... не могут быть терпимы в советской литературе".3. Творчество Михаила Зощенко. Проблематика и художественное своеобразие 2-3 рассказов Зощенко. Причины критики Зощенко и Ахматовой в постановлении о журналах "Звезда" и "Ленинград". В то нелегкое время юмор и сатира были в моде. В периодических изданиях появлялись новые сатирические рубрики, многие из которых стали впоследствии постоянными и являлись своеобразной «визитной карточкой» издания. Это была примета времени, в ней отразилась атмосфера жизни 20–30-х годов. Особенно частым героем сатирических произведений того периода был бюрократ-приспособленец. Как правило, это полуграмотный мещанин, одетый в гимнастерку и галифе, в начищенных сапогах, то есть бывший «герой гражданской войны», ловко прикрывающий свою бездарную деятельность, тормозящую прогресс, былыми заслугами. Писатели-сатирики тех лет не льстили народу, не заискивали перед ним. Они бичевали до боли, до крови всю эту нечисть. Творчество Михаила Зощенко – самобытное явление в русской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерные процессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатиры галерею персонажей, породивших нарицательное понятие «зощенковский герой». Находясь у истоков советской сатирико-юмористической прозы, он выступил создателем оригинальной комической новеллы, продолжившей в новых исторических условиях традиции Гоголя, Лескова, раннего Чехова. Наконец, Зощенко создал свой, совершенно неповторимый художественный стиль. Произведения, созданные писателем в 20-е годы, были основаны на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем. Тематика их пестра и разнообразна: беспорядки на транспорте и в общежитиях, гримасы нэпа и гримасы быта, плесень мещанства и обывательщины, спесивое помпадурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказ строится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда недостатки приобретали особенно вопиющий характер, в голосе автора звучали откровенно публицистические ноты.В цикле сатирических новелл М. Зощенко зло высмеивал цинично-расчетливых или сентиментально-задумчивых добытчиков индивидуального счастья, интеллигентных подлецов и хамов, показывал в истинном свете пошлых и никчемных людей, готовых на пути к устроению личного благополучия растоптать все подлинно человеческое («Матренища», «Гримаса нэпа», «Дама с цветами», «Няня», «Брак по расчету»). Разрабатывая нарочито обыденные сюжеты, рассказывая частные истории, приключившиеся с ничем не примечательным героем, писатель возвышал эти отдельные случаи до уровня значительного обобщения. Он проникает в святая святых мещанин, который невольно саморазоблачается в своих монологах. Эта умелая мистификация достигалась посредством мастерского владения манерой повествования от имени рассказчика, мещанина, который не только опасался открыто декларировать свои воззрения, но и старался нечаянно не дать повода для возбуждения о себе каких-либо предосудительных мнений. В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектные приемы заострения авторской мысли. Они, как правило, лишены и острокомедийной интриги. М. Зощенко выступал здесь обличителем духовной окуровщины, сатириком нравов. Он избрал объектом анализа мещанина-собственника – накопителя и стяжателя, который из прямого политического противника стал противником в сфере морали, рассадником пошлости. Круг действующих в сатирических произведениях Зощенко лиц предельно сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующего в юмористических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены того динамизма, который отличает героев других произведений писателя.Герои этих рассказов менее грубы и неотесаны, чем в юмористических новеллах. Автора интересует, прежде всего, духовный мир, система мышления внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина. Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуют шаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет веселого.Юмор Зощенко насквозь ироничен. Писатель называл свои рассказы: «Счастье», «Любовь», «Легкая жизнь», «Приятные встречи», «Честный гражданин», «Богатая жизнь», «Счастливое детство» и т.п. А речь в них шла о прямо противоположном тому, что было заявлено в заголовке. Это же можно сказать и о цикле «Сентиментальных повестей», в которых доминирующим началом; стал трагикомизм обыденной жизни мещанина и обывателя. Одна из повестей носила романтическое заглавие «Сирень цветет». Однако поэтическая дымка названия рассеивалась уже на первых страницах. Здесь густо текла обычная для зощенковских произведений жизнь затхлого мещанского мирка с его пресной любовью, изменами, отвратительными сценами ревности, мордобоем. Михаил Зощенко сумел передать своеобразие» натуры человека переходного времени, необычайно ярко, то в грустно-ироническом, то в лирико-юмористическом освещения, показал, как совершается историческая ломка его характера. Прокладывая свою тропу, он показывал пример многим молодым ^ 4. Военная повесть 40-х гг. Проблематика и художественное своеобразие повести Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда" В период войны культурные и лингвистич. противоречия были сглажены, не оказывали влияния на литературную ситуацию.Влияла новая реальность. Ценности (эстетич., философские) структурирует мировая ситуация. Что произошло в литератур. жизни: "-" писат. общественность разваливалась физически "+" изменение отношения правительства и цензуры к писателям и литературе, многое стало позволяться. Изменилось отношение к проблематике. Национальная сторическая тема теперь разрешена. До этого был разрешен только вид истории, как восстания угнетенных (Пугачев, Разин-демократы - революционеры). Исключлись князья, цари, дворянская элита и даже военочальники (Кутузов, Суворов). Теперь обращение к героическим и патриотическим темам, начиная с А.Невского и Кутузова. Отеческо-патриотическая история -> литература и искусство в свободном обращении к этим темам. Ослаблен запрет а религиозные мотивы. Психологизм военной литературы, психология солдата, окопов, фронтов и атак.Сама реальность войны дала одну из основных тем - сознание человека, стоящего на грани смерти и видящего (чувствующего) великий смысл своего подвига. 2 вида повествования: эпическо-отстраненный (когда подвиг описывается из далека,внешне); изнутри сознания человека.("Перед атакой" С.Гудзенко - пример грубого, яркого психологизма. Ему удалось расслоить сознание на героическое и физиологическое) Открытие - особый военный психологизм. Симонов "Дни и ночи" - документальный психологизм, результат наблюдений. Важна эстетическая антитеза - между литературой эпически отстраненной и исходящей из реального опыта (выбирает психологизм и документ. установку). Симонов, Некрасов "В окопах Сталинграда". Феномен Теркина - совмещены психологизм и документальность, а также национально-исторические линии которые косвенно отражены в рассуждениях автора и героев о войне). Выполнено в народно-комическом ключе. Все события пересказаны либо Теркиным, либо автором.Теркин сложен из фольклорно-литературных традиций. Раньше не было такого героя-солдата.В поэме воспроизв. сказочны пафос неизбежной победы. Это должно было внушить людям веру в победу. Самые достоверные произведения о войне создали писатели-фронтовики: В.К. Кондратьев, В.О. Богомолов, К.Д. Воробьев, В.П. Астафьев, Г.Я. Бакланов, В.В. Быков, Б.Л. Васильев, Ю.В. Бондарев, В.П. Некрасов, Е.И. Носов, Э.Г. Казакевич, М.А. Шолохов.Одной из первых книг о войне была повесть В.П. Некрасова "В окопах Сталинграда", опубликованная сразу же после войны в журнале "Знамя" в 1946 г., а в 1947 году была написана повесть "Звезда" Э.Г. Казакевичем.^ Виктор Некрасов. Биография. Родился в Киеве, в семье врача. Архитектурный факультет Киевского строительного института. Окончил в 1936 году. Театральная студия при театре русской драмы. Актёр и театр. худ. в Киеве, Владивостоке, Кирове и Ростове – на – Дону. ВОВ. Ушел на фронт. Отказ от брони. От Ростова до Сталингр. Инженер сапёрных войск. Командовал батальоном. 1947 год – «Знамя» - его произ. «В окопах Сталинграда». Сталинская премия. Пришел как солдат. Хотел рассказать правду. «В окопах Сталинграда».Главное в произведении - правда о бесчеловечности войн, "справедливых" и "несправедливых". На поверхности повествования - военный быт и народный героизм, увиденный глазами интеллигента, в его основе - глубоко запрятанный бунт против идеи "человека-винтика". (интеллигент, который не умеет командовать, но чувствует ответственность, скрытый патриотизм, разговоры в сталинграде с мужем бабушки, у которой остановились о том, что немца на машинах, а мы до сих пор в пиджаках и автоматами образца 91 года) «Я помню убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. И это было страшнее всего, что я видел, страшнее разрушенных городов, страшнее оторванных рук и ног. Раскинутые руки и окурок на губе. Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас — смерть». судит тех, кто спокойно посылает людей на смерть, кто расстреливает за потерянную кирку или саперную лопату, кто держит людей в страхе. бездарность руководства стоит многих человеческих жизней, люди становятся «пушечным мясом». восприимчивость простых солдат к чужой беде, их открытость, их думу о России: «Фронт отступает. У ворот стоят женщины — молчаливые, с вытянутыми вдоль тела тяжелыми, грубыми руками. У каждого дома стоят, смотрят, как мы проходим. Никто не бежит за нами. Все стоят и смотрят». длительное отступление: «Геройство геройством, а танки танками». Командир и его солдаты — это главные герои, все без исключения. Все они разные, но объединены одной целью — защитить Родину! Солдаты, героически оборонявшие Сталинград, не вымыш ленные люди, а фронтовые товарищи самого автора. Поэтому все произведение пронизано любовью к ним. Командир батальона Ширяев и сам Керженцев делают все возможное, чтобы сберечь как можно больше человеческих жизней, но выполнить свой долг. И в противоположность им даны образы Калужского, который думает только о том, как самому уцелеть в жестокой мясорубке, как устроиться в тылу, чтобы не попасть на передовую; Абросимова, который считает, что, если поставлена задача, то ее надо выполнить, несмотря на потери, подставляя людей под губительный огонь пулеметов.В разговоре с другим интеллигентом, командиром роты Фарбером, Керженцев настаивает «Анализировать прошлое, вернее – дурное в прошлом, имеет смысл только в том случае, когда на основании этого анализа можно исправить настоящее или подготовить будущее». По-моему, трудно жить, если все время думать о своих ошибках и ругать себя за это.Керженцев еще не догадывается, насколько трудно, невыносимо жить, думая о собственных ошибках. Но иного способа избежать их впредь – нет. Люди должны анализировать прошлое, прежде всего – дурное в нем.Лейтенант Фарбер самоедствует, виня себя в нехватке армейских навыков, в недавнем пренебрежении военными занятиями, физической тренировкой. Это недовольство сделало из него боевого командира. В повести описания и пейзажные зарисовки отличаются особой сдержанностью: чувствуется, что мир дан в восприятии человека глубоко образованного, однако несколько очерствевшего под грузом испытаний, выпавших на его долю. Керженцев не раз ловит себя на мысли, что здесь, на войне, некоторые прежние, принесенные из мирной жизни ценности, утрачивают свою абсолютность, оказываются далекими, непонятными (гл.11 стр.64).«Все это когда-то интересовало и волновало меня, а сейчас отошло далеко, далеко…Архитектура, живопись, литература…Я за время войны ни одной книжки не прочел. И не хочется. Не тянет…Все это потом, потом». Эти воспоминания не изгоняются из памяти, они только откладываются на самую сокровенную ее полочку – на будущее.В мыслях героя постоянно звучит живая речь других людей: женщин, которые провожают солдат, однополчан. Герой вбирает в себя ощущения и чувства многих тысяч русских людей, переживающих трагедию отступления (гл.9, стр.50). У героев повести возникает вечный вопрос русской интеллигенции: кто виноват в неподготовленности наших войск к войне, в отступлении Красной Армии, в том, что враг дошел уже до Волги^ 5. Две редакции романа Александра Фадеева "Молодая гвардия". Причины и характер критики Фадеева в послевоенные годы. «Молодая гвардия» — роман советского писателя Александра Фадеева, посвящённый действовавшей в Краснодоне во время Великой Отечественной войны молодежной подпольной организации под названием «Молодая гвардия» (1942—1943), многие члены которой погибли в фашистских застенках. Большинство главных героев романа: Олег Кошевой, Ульяна Громова, Любовь Шевцова, Иван Земнухов, Сергей Тюленин и др. — реально существовавшие люди. Наряду с ними, в романе действуют и вымышленные персонажи. Кроме того, автор, использовав известные ему имена фактически существовавших юных подпольщиков, наделил их литературными чертами, характерами и действиями, творчески переосмыслив образы этих персонажей. Сразу после окончания войны Фадеев взялся за написание художественного произведения о Краснодонском подполье, потрясенный подвигом совсем юных мальчиков и девочек, старшеклассников и недавних выпускников местной школы. В середине февраля 1943 года, после освобождения донецкого Краснодона советскими войсками, из шурфа находившейся неподалеку от города шахты N5 было извлечено несколько десятков трупов замученных фашистами подростков, состоявших в период оккупации в подпольной организации «Молодая гвардия». А через несколько месяцев в «Правде» была опубликована статья Александра Фадеева «Бессмертие», на основе которой чуть позже был написан роман «Молодая гвардия»[1] Писатель отправился в Краснодон собирать материал, исследовать документы, беседовать с очевидцами. Однако документов о подпольной организации не было никаких. Оставалось только верить словам местных жителей, часто малограмотных людей, только что переживших страшную войну, унёсшую их близких и сделавшую их нищими. Найти подтверждения их словам не было возможности и, по всей вероятности, не представлялось автору важным. Тут необходимо дать дополнительные пояснения. Во время войны в советских газетах появился новый жанр, одобренный партийным руководством, — этакий «патриотический очерк», где журналист расписывал во всех подробностях придуманный им подвиг советского солдата, на этом примере побуждая к героизму реальных людей. Иногда автор такого очерка придумывал имена героев, иногда использовал имена существовавших людей, и те, награжденные за несовершенный героизм, даже если б хотели, все равно не в состоянии были доказать правду — им не давали. А. Фадеев был среди писателей-фронтовиков, дававших в газеты информацию о ходе войны и ee героях. Вполне допустимо, что и он писал подобные «патриотические очерки». Во всяком случае при написании «Молодой гвардии» он использовал именно этот приём: совершенно искренне, в патриотических целях, с профессиональным литературным даром приписал несовершенные дела и подвиги молодым ребятам, и без того проявившим себя героически. Вряд ли можно найти более существенное объяснение, по какой причине Фадеев решил сделать в своей книге главным комиссаром организации шестнадцатилетнего паренька Олега Кошевого, который, конечно же, был героем войны, но столь же очевидно, не мог являться настоящим вождем подпольного движения.Роман был написан очень быстро. Впервые книга вышла в свет в 1946 году. Вторая редакция романаФадеев был подвергнут резкой критике за то, что в романе он недостаточно ярко отобразил «руководящую и направляющую» роль Коммунистической партии. Против произведения были выдвинуты серьезные идеологические обвинения в газете «Правда», органе ЦК КПСС, и, предположительно, от самого Сталина.[2][3]В биографии писателя приводятся слова Сталина, сказанные, согласно одной из легенд, Фадееву лично[3]: — Мало того, что вы написали беспомощную книгу, вы написали еще идеологически вредную книгу. Вы изобразили молодогвардейцев чуть ли не махновцами. Но разве могла существовать и эффективно бороться с врагом на оккупированной территории организация без партийного руководства? Судя по вашей книге — могла.Фадеев сел переписывать роман, добавив в него новых персонажей-коммунистов, и в 1951 году вышла вторая редакция романа «Молодая гвардия».[1] Значение книги Книга была признана необходимой для патриотического воспитания подрастающего поколения и вошла в школьную программу, что сделало ее обязательной для прочтения. До конца 1980-х годов роман «Молодая гвардия» воспринимался как идеологически одобренная история организации, и иная трактовка событий была невозможна.[1] Школьники писали по ней сочинения, обсуждали героические характеры реальных исторических персонажей. Между тем, далеко не все события, описанные автором, происходили на самом деле. Более того — Фадеев обозначил предателями и даже назвал реальные имена людей, которые на самом деле не только не являлись предателями, а проявили себя героически, сражаясь в подпольной организации.[источник не указан 711 дней] Фадеев пытался объяснить: Я писал не подлинную историю молодогвардейцев, а роман, который не только допускает, а даже предполагает художественный вымысел. В кругах интеллигенции к книге было спорное отношение. Книга, во второй редакции безоговорочно поддержанная и принятая на самом высоком уровне партийного руководства, никакого серьезного аналитического и критического отпора не получила. Героев фадеевского романа посмертно награждали орденами, в их честь назывались улицы разных городов, проводились митинги и сборы пионеров, клялись их именами и требовали жестокого наказания виновных предателей. Люди, обвиненные автором романа и не имевшие возможности оправдаться, не только не получили заслуженных наград как герои подполья, сражавшиеся с фашистами, но оказались в положении изгоев, некоторые даже были арестованы. Им и их родственникам пришлось нести на себе клеймо предателей родины, что лишало их очень многих прав в идеологической тоталитарной стране.[ Все попытки реабилитаций заканчивались неудачно. Кто-то из бывших подпольщиков, спасаясь от преследований в родной стране, вынужден был бежать за рубеж. Виктор Третьякевич, настоящий лидер подпольщиков, в романе несправедливо обвиненный в доносительстве, был реабилитирован лишь в 1959 году, после смерти Сталина и исторического ХХ съезда Коммунистической партии[4].^ 6. "Теория бесконфликтности", проблемы и конфликты послевоенного романа о современности. В Советском Союзе конфликтология долгое время не развивалась. Это было связано с господствовавшей в советский период «теорией бесконфликтности». Под прикрытием этой теории реально существующие в стране острые конфликты утаивались, загонялись внутрь. Однако, скрывать множество социальных конфликтов, существовавших в советском обществе, становилось все труднее, поскольку со временем они становились все многообразнее и острее. Различного рода коллизии проявлялись и в политике, экономике, быту. Главным из них был конфликт между господствовавшей советской и партийной элитой, номенклатурой и большинством народа, который с огромной силой и выплеснулся наружу в начале 90 х годов. "Теория бесконфликтности", которая подвергалась осуждению в 1952 году, имеет свою историю и не так проста, как до сих пор иногда представляется. В том виде, в каком эта "теория" критиковалась и в каком она была "вскрыта", ее можно свести к тому, что принципы соцреализма исключают возможность изображения в современной литературе конфликтов, равно как и вообще отрицательных явлений советской жизни. Действительно, во второй половине 30-х годов новая культура последовательно и настойчиво утверждала мысль о том, что, согласно представлениям о поступательном развитии человечества от капитализма к коммунизму, в фазе социализма не может быть не только антагонистических, но и неантагонистических противоречий, что даже самая возможность противоречий и конфликтов исключена. Раньше, в 20-е годы, партия ожидала от литературы изображения конфликтов между "старым" и "новым", между дореволюционным и послереволюционным. Советские писатели создали произведения о героическом труде советских людей, опирающемся на высокую сознательность, жертвенное самоотречение. Этот труд, преодолевая все враждебные силы и жесточайшие испытания, голод, холод, усталость, подготовил наши великие сегодняшние победы - писалось уже после войны, в эпоху постутопии БЕСКОНФЛИ́КТНОСТИ «ТЕО́РИЯ» — условный термин в советской эстетике, литературной критике и литературоведении, к-рым обозначаются взгляды, отрицающие правомерность общественно-значимого конфликта в произведениях советской литературы и искусства, посвященных современности. Хотя разработанной теории, открыто проповедующей бесконфликтность, в сов. лит-ре и иск-ве нет, сторонники указанных взглядов, выступая в печати, неоднократно формулировали свои позиции, игнорируя противоречия в развитии сов. общества, возникающие в процессе борьбы и преодоления препятствий на пути коммунистич. строительства. В соответствии с этим сторонники Б. «т.» требовали отказа от изображения конфликта в лит-ре. Иногда ими признавался лишь «конфликт» «хорошего» с «отличным». В наиболее обнаженном виде Б. «т.» проявилась в период культа личности И. В. Сталина как непосредств. порождение атмосферы парадности, настроений самоуспокоенности и показного благополучия, к-рые насаждались в эти годы. Теоретической основой бесконфликтности в литературе и искусстве явилась неверная мысль о беспротиворечивом развитии социализма. Ликвидация антагонистических противоречий при социализме понималась как ликвидация всяких обществ. противоречий. Во 2-й пол. 30-х гг., после успехов коллективизации и ликвидации кулачества как класса, идея бесконфликтности стала распространяться в философской, а затем в лит. теории и практике. В журн. «Под знаменем марксизма» была проведена дискуссия, в ходе к-рой высказывались мысли об отсутствии не только антагонистич., но и неантагонистич. противоречий при социализме (см. 1940, № 8, с. 50—51) и о том, что при социализме даже самая возможность противоречий и конфликтов исключена (см. там же, с. 54—56). В соответствии со своими взглядами сторонники Б. «т.» в лит-ре превозносили такие произв., в к-рых сов. действительность, трудная, полная героизма борьба народа за социализм и коммунизм, изображались поверхностно, в «облегченном виде», как праздничное шествие «от победы к победе», на эти произв. ориентировали творч. работников и читателей. Так, были расхвалены и выставлены как образец книги С. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей», кинофильм И. А. Пырьева «Кубанские казаки», пьеса А. В. Софронова «Московский характер» и др. Между тем в этих произв. давалось приукрашенное изображение сов. действительности, смазывались трудности борьбы за новое и передовое в промышленности, затушевывалось тяжелое положение в с. х-ве, вызванное последствиями прошедшей войны и усугубленное серьезными ошибками в руководстве с. х-вом, впоследствии вскрытыми Сентябрьским пленумом ЦК КПСС (1953). Один из сторонников Б. «т.» И. Рябов писал: «...Мы не видим ничего порочного в том, что главному герою повести „Кавалер Золотой Звезды“ всё идёт навстречу — и обстоятельства и люди, вплоть до тех, которые встречают героя повести в кабинетах» («Октябрь», 1948, № 4, с. 188). В статье «Будни или праздники?» в журнале «Звезда» (1954, № 10, с. 184) А. Эльяшевич утверждал: «Нам нужна праздничная литература, не литература о „праздниках“, а именно праздничная литература, подымающая человека над мелочами и случайностями...». Истолкование жизненных противоречий, недостатков, трудностей роста как «мелочей» и «случайностей», противопоставление им «праздничной» лит-ры — все это отнюдь не выражает оптимистич. восприятия жизни лит-рой социалистического реализма, а ослабляет воспитат. роль иск-ва, отрывает его от жизни народа. Существенный ущерб сов. иск-ву был нанесен неоднократным присуждением Сталинских премий произведениям, написанным по рецептам Б. «т.». В подобных условиях Теор. бесконфл. в сознании нек-рых писателей обретала характер чуть ли не обязательной нормы творчества, искажая представление о важнейших принципах иск-ва социалистического реализма как глубоко правдивого метода изображения жизни в ее революц. развитии. Тенденции бесконфликтности проявились даже в творчестве крупных сов. писателей, в целом имевшем несомненно реалистич. направленность и проникнутом духом большевистской нетерпимости ко всему косному и отсталому, тормозящему движение нашего общества вперед, по пути к коммунизму. На 2-м съезде сов. писателей (1954) в ряде выступлений отмечалось снижение художественного качества произв. и проявление идей бесконфликтности у такого, напр., писателя, как Ф. Панферов (см. «Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет», 1956, с. 310, 387). С обоснованной самокритичностью оценил тогда же нек-рые свои пьесы о колх. деревне А. Корнейчук (см. там же, с. 193—94). Большой ущерб Теор. бесконфл. нанесла сов. драматургии и кинодраматургии. «„Теория бесконфликтности“, получившая особое распространени