-------| bookZ.ru collection|-------| Владимир Борисович Авдеев|| Преодоление христианства -------Владимир Борисович Авдеев Преодоление христианства (опыт адогматической проповеди) Крепостному философу Федору Подшивалову посвящается"Выбирая Бога, мы выбираем судьбу". Публий Вергилий Марон"Человек бунтующий есть человек, живущий до или после священного". Альбер КамюВведение Термин «новые религии» был введен в употребление японскими журналистами еще в двадцатые годы нашего столетия, что в немалой степени указывает на светский, универсальный характер данного явления, а также на богатые традиции и огромный опыт, накопленные в этой области. Это может показаться фантастикой, но тематика религиозного моделирования является сейчас прерогативой старейших глубокоуважаемых университетов всего мира. А лексика математики, психологии, социологии, экономики, политологии все больше вторгается в религиозные тексты, и никому не приходит в голову при этом говорить о кощунстве. О создании новой культурной мифологии ведущие философы полемизируют уже более ста лет. В цивилизации, где человек за считанные часы может преодолеть гигантские расстояния, сталкиваясь в течение одного дня с разнообразными культурами, религиозными установками, типами сознания, стереотипами поведения, когда язык вычислительной техники и управление базами данных выполняют функции кастовых эзотерических знаний, доступных лишь правящему меньшинству, а оперативная медицина стремительно размывает классические этические нормы, протезируя любые части тела, манипулируя наследственностью и изменяя самый облик человеческого «я», догмат веры не может быть применен как общеобязательная норма поведения к абсолютному большинству людей. Особенно ярко это проявляется в больших городах-«мегаполисах», где религиозные символы разных народов могут запросто перемешаться на глазах миллионов телезрителей в рамках безобидного видеоклипа или в виде взаимодополняющих элементов одежды во время красочного шоу мод. Для современного горожанина, бессознательно наблюдающего калейдоскоп культур и религий в течение десятиминутного выпуска вечерних пророков, факты ужасающей борьбы миссионеров за души людей становятся все более понятными. Пессимистам это позволяет говорить о распаде духовных ценностей и религиозной энтропии, а оптимистам – о создании новых универсальных религий будущего и о единении духовности человечества в мировой космический универсум. В любом случае этнографы и философы, политики и психологи, писатели и астрологи все настойчивее заявляют нам о последних днях старых мировых религий и фатальном наступлении новых, «альтернативных» или «нетрадиционных». Так или иначе, те, кто расклеивает убогие ярлыки на наши замечательные перспективы, уже ничего не изменят. Мир изменился. Это уже понятно всем, и изменился настолько, что старые каноны и заповеди не могут вместить всего динамического разнообразия нашей стремительной действительности. Автор не претендует на знание каких б то ни было исключительных фактов, в своей работе он не пользовался никакими закрытыми фондами. Однако те парадоксальные выводы, к которым он приходит, продиктованы отнюдь не желанием эпатировать и привлечь внимание читателя, но только неумолимой логикой анализа, сплетающего и общедоступных фактов столь необычный идеологический узор. Ценность любого знания состоит не в накоплении фактов, но в новых мыслительных средствах, так воспользуемся же ими применительно к делам давно минувших дней. Если отрешиться от догмы, от стереотипа мыслительного русла при рассмотрении той или иной проблемы, очень многие факты мировой истории заиграют перед нами новыми неожиданными гранями. Итак, данное творение никоим образом не претендует на статус строго научного исследования, ибо они создаются единицами, существуют для единиц и умирают столь же незаметно, как и нарождаются. Это проповедь, но не из числа тех сомнительных слащавых поучений, что расцвели нынче пышным цветом, усугубляя лишь слабости человеческой натуры, обезображенной очередным концом века и смутным временем. В данном случае можно применить термин, ныне ставший популярным в силу непомерной многоликости, а именно альтернативная проповедь. Некоторые умозаключения автора, могущие вызвать изумление приверженцев канонического христианского воспитания, ни в коем случае не нужно трактовать как еретические, ибо ересь – это попытка выбора направления движения, но в рамках заданного канона. Данное же повествование будет развиваться как основанное откровенное противостояние канону. Не следует также полагать, что автор, желая потрафить сиюминутным вкусам публики, стоит на позициях нигилизма, который бездумно выворачивает наизнанку любое мало-мальски устоявшееся мнение. Речь будет идти о духовном мировидении более древней культурной традиции, нежели христианская, но в новейшем исполнении – традиции, уничтожение которой оно имело своей изначальной целью, пусть даже и из благих, как ей казалось, помыслов. В век, когда свобода совести признана основным модусом существования разнообразных культур, неправомерно говорить о безоговорочном приоритете какой бы то ни было системы ценностей, пусть даже окруженной ореолом заоблачной святости, как христианство. Не атеистическое осквернение его идеалов является нашей целью, но пристальное рассмотрение его двухтысячелетнего существования с позиций принципиально другой структуры религиозного миросозерцания, которая, как покажем далее, набирает новые силы день ото дня, – вот наш критерий. Что же это за неведомая реалия, Вы узнаете, когда дойдете до конца данной адогматической проповеди.№ 1 Многие исследователи духовного развития России сходились и сходятся в том, что народ наш чрезвычайно поляризован, что он совмещает несоединимые противоположности. Природная, языческая, дионисийская стихия и аскетически-монашеское православие постоянно враждуют друг с другом, раздирая всю наш действительность, оставляя глубокие раны на теле истории. Беспримерные поиски Бога перемежаются с невиданными образчиками раскола, анархии, сектантства. Останавливая внимание на трудах русской патристики, мы не в праве обойти вниманием «Ересь» Матвея Башкина или «Новое учение» Феодосия Косого – это тоже продукты отечественного религиозного мышления. Рассматривая русскую классическую литературу, Н.А.Бердяев акцентирует внимание на силе языческих мотивов в творчестве А.С.Пушкина и К.Н.Леонтьева. Именно поэтому сейчас, в один из критических моментов российской истории, когда усиливаются призывы к духовному возрождению, было бы нелепо игнорировать гигантский опыт наших предков и зацикливаться на одном православии, которое, если верить историческим фактом, прививалось отнюдь н так легко и гладко, как того хотелось бы тем, кто разводит высокопарные речи о «тысячелетней» истории Руси. Не следует забывать, что централизованное этнически однородное государство Русь существовало и до принятия православия, а вот спустя два века после этой насильственной процедуры оно уже представляло собою конгломерат вечно враждующих друг с другом мелких княжеств, которые легко становились жертвой экспансий как с Запада, так и с Востока. Напрашивается прямая параллель с гибелью Римской империи, привнесение вируса Христианства для которой оказалось вовсе смертельно. История сохранила нам недвусмысленное изречение великого князя Святослава: «Вера христианска уродство есть». Кроме того, и сам Владимир в свою языческую бытность на всякие увещевания принять христианство отвечал настойчивым отказом, поясняя его тем, что будет осмеян дружиной. Но вот христианизация произошла, хотя случилась она не в одночасье, это был процесс, растянувшийся на века. И если современным исследователям истории удалось подсчитать цену коммунистического переворота в нашей стране, исчисляя ее приблизительно в 100 миллионов человеческих жизней, то совершенно не представляется возможным сосчитать хотя бы приблизительно количество умерщвленных язычников, сектантов, староверов – всех несогласных, сомневающихся или частично отклонившихся от догматов так называемой «истинной веры христовой». Всего за несколько лет до того, как население Киева было указом загнано в воды Днепра, произошла религиозная реформа в рамках древнерусского язычества. Однако она не дала желаемых результатов, и потому сам Владимир впоследствии дает распоряжение вырвать из земли идол Перуна, привязать его к конскому хвосту и волочить к реке, а по пути бить его жезлами. Капища древних Богов осквернялись повсеместно, а один из первых христианских святых Глеб принимал участие в расправах над язычниками и даже собственноручно убил волхва. Потому тезис о богооткровенности принятия новой религии не выдерживает никакой критики. Высокопарная риторика возникает там, где хотят скрыть факты. Известно, например, что русские былины по идеологическим соображениям не записывались до XVIII века, а такой жанр, как критика ортодоксальных начал христианской религии, в дореволюционной России отсутствовал вовсе. Бесстыдно и нелепо утверждать, что православие всегда было органически присуще русскому народу. Начиная с крещения, Русь от века к веку наполнялась новыми и новыми ересями, сопротивляясь официальной государственной церкви всеми силами. До сих пор это история «вычеркнутой» Руси, которой находится места в школьных курсах. Стригольники, антитринитарии, «жидовствующие» и множество других стихийных, канувших в Лету движений, а также оформленных последовательных учений пробилось к жизни. И что примечательно: каждая земля, каждая область внесли в эту тысячелетнюю борьбу свой местный неповторимый колорит, основанный на древнеславянских воззрениях на природу, нравственность, загробную жизнь. Так, например, иконоборчество, одно из самых устойчивых свободолюбивых веяний, имело многочисленные практические проявления, заключавшиеся в поругании икон, насмешках над крестами, но было также детально отражено и в теоретических работах: отвергнут догмат о троичности Бога, сверхъестественном происхождении Христа, богоматери, чудотворцев. Даже в те далекие времена наши предки, которых ныне принято именовать «неграмотным диким народом», умели проводить детальный филологический разбор священных текстов, анализируя противоречия Ветхого и Нового Заветов. Религиозная оппозиция одно время была так сильна, что находилась под личным покровительством Ивана III, который использовал ересь в политической борьбе с Великим Новгородом как одно из самых мощных средств. В начале XVI века появилось весьма самобытное национальное учение о свободе воли («самовластии души»), вдохновителями и идеологами которого были выдающиеся государственные деятели – дипломаты братья Курицыны. Православная церковь была вынуждена мобилизовывать не только полицейские карательные функции, физически уничтожая еретиков, но и напрягать всю свою идеологическую силу, заказывая «правильные» теологические труды ведущим теоретикам-ортодоксам, например, Максиму Греку или его ученику Зиновию Отенскому, которые и спешили выполнять «волю свыше». Русские ереси, помимо решения чисто духовных умозрительных задач, ставили перед собой весьма обоснованные экономические проблемы, направляя против церковной иерархии учение о нестяжательстве. Потомственный дворянин Матвей Семенович Башкин ратовал за отмену холопства, кабальной зависимости и собственноручно порвал кабальные документы на своих крепостных людей. Иконы были для него теми же идолами, троичность Бога – нелепым измышлением, Христос – обыкновенным человеком, рожденным от земной женщины, а церковь в его представлении являлась чисто политической организацией – «собранием верных». Одним из первых на Руси, он направил полемический дар на борьбу с ядом покаяния, проповедуя индивидуальную ответственность. Заметной фигурой среди еретиков был Феодосий Косой, ибо его «Новое учение» отличалось большим радикализмом и непримиримостью. Наибольшую злобу и ненависть отцов церкви вызывали его утверждения о «самобытности» всего сущего, об «извечности», а не божественной сотворенности неба, земли и всего живого. Крепостной мужик проповедовал постоянную смену форм жизни, самостоятельно толковал Моисеево пятикнижие, великолепно разбирался в широко представленной святоотеческой литературе. Совершенно замечательны его логические рассуждения о символе веры – кресте, ведь Бог должен ненавидеть крест, так как на нем был убит его сын, и, следовательно, поклонение куску дерева изначально противоречит вере, а не укрепляет ее. Народный вольнодумец видел вполне конкретную идеологическую функцию поста, обрядов, чудес и недоумевал, как можно поклоняться мощам и искать защиты у мертвых. Много внимания уделено им лживости института монашества, и даже идеологические противники признавали мужество и разум самостоятельного мудреца. Необозримое количество философских сочинений XX века посвящено религиозной равноценности всех народов и вер. Феодосий Косой боролся с теорией исключительности и богоизбранничества еще в XVI веке, закладывая начатки синтетических рассуждений, которые мы видим сегодня во многих модернистских течениях. Идейное движение его последователей было столь велико и обширно, оставило такой след в умах людей, что один иностранец, посетивший Литву, заметил: «Когда уже однажды брошены были семена лжеучения, черт принес московских чернецов, которые подлили того же яда». По всему выходит, что столичная публика уже тогда умела задавать интеллектуальный тон в странах, претендующих на принадлежность к древней европейской культуре. Поистине изумителен самобытный образ Дмитрия Евдокимовича Тверитинова, ставший неотъемлемой частью его свободолюбивого учения. Этот стрелецкий сын, выучившийся лекарскому делу еще в начале реформ Петра Великого, превратил свою жизнь в религиозный эксперимент. Как и у многих культурных самостоятельно мыслящих людей, неприятие догматических основ христианства началось у него при детальном изучении Библии. Сочетая постоянную медицинскую практику с анализом богооткровенных текстов, чем и снискал всеобщее уважение высших слоев общества, он пришел к парадоксальным, но исключительно правомерным выводам. Ему не составило большого труда понять политическую, а никак не сверхъестественную основу Великих соборов. Все предания отцов церкви он смело именовал «баснями человеческими». Его мнения о кресте, иконах и иной культовой атрибутике – новый этап русского иконоборчества. Новый потому, что создавался он не просто народным правдолюбцем, а человеком прагматического ума, умеющим анализировать последствия своих действий, и, что важно, отвечать за них самолично, как и подобает настоящему врачу. Это уже не сумбурные откровения блаженного старца, это ересь, выросшая до уровня самостоятельной концепции. Не будем забывать, что ересь это значит по-гречески учение. «Бесполезно стучать лбом об пол перед крашеной доской, ведь легко заметить, что иконы горят и никакими чудесами от огня не спасаются, да и вообще вера в чудеса связана с помрачением народа. Смешно кланяться мощам святых и искать защиты у мертвецов. Да и много ли среди канонизированных в последние столетия подлинно святых, ведь никто из них с Богом-то в беседе не был». В его тетрадях целый отдел посвящен анализу проникновения сущности и духа языческих обрядов в структуру христианского миропонимания, и почитание святых ассоциировалось у Тверитинова с типичным проявлением Многобожия. «Нет ходатаев нам в Царствии Небесном, как и на земле, за все нужно отвечать самому». Теперь уже можно смело сказать: следуя устоявшейся еретической традиции, он отказывался видеть в Христе Божьего сына и направлял энергию своих логических выводов против церкви, ведь лик Господа в ней – обман. «Я сам – Церковь», – вот подлинный апофеоз его учения. Общаясь по долгу службы со знатью, он не считал нужным скрывать свои взгляды, и, несмотря на кроткий вежливый нрав, тактичность, сугубо профессиональное умение выслушивать собеседника, несмотря на большое количество искренних последователей, нажил себе и массу рьяных врагов из числа власть имущего духовенства, ибо его смелые суждения подрывали не только духовный авторитет священников, но и посягали на их материальное благосостояние. А, как же неработающие люди, они оказались весьма чувствительны к этому. Дело наконец дошло до высшей администрации, и вице-губернатор Москвы, верхоглядно ознакомившись с высказываниями Тверитинова, заявил совершенно в духе нынешних сермяжных борцов за идеи православного народа-богоносца: «Рассуждает не как русский, а свободно, как иноземец». Комментарии тут, как говорится, излишни. Можно было бы упомянуть все мерзкие провокационные приемы, что были испробованы на этом незлобливом, совершенно бесхитростном человеке ревнителями «подлинного благочестия», но цели и объем данного повествования не позволяют опускаться до столь суетного занятия, ввиду того, что казенные фискалы и доносчики вех рангов и мастей, собранные воедино, могут составить совместными писаниями новый любопытный труд по истории русской церкви, как, впрочем, и не только русской. Как видно, единая истина не может держаться на плаву без услуг сексотов. Проследим вкратце лишь судьбу одного из тех, кто уж никогда до мелкого фискальства не опустился бы, всецело посвящая себя борьбе «за истину», надменно глядя на мерзких еретиков с высоты своего сана и духовного совершенства. В разгар борьбы с уже опальным лекарем появилось объемистое сочинение Стефана Яворского «Камень веры», где сразу в предисловии было сказано, что виновником и причиной написания сей книги является ересь во главе с Тверитиновым, а самим еретикам полезно умереть – ясно обозначил свою мысль сей борец за чистоту веры. Однако же очень скоро сам Яворский был уличен в пристрастии к католицизму, что считалось не меньшим грехом, и книга автоматически угодила в разряд запрещенных. Как это в сущности похоже на придворные идеологические баталии нашего столетия, когда певец некоего духовного движения, не зная меры, перегибал палку, невпопад клеймя и восхваляя его, и подвергался в результате большим нападкам, нежели отцы движения. Вспомните, сколько скороспелых «классиков» сыпалось к нам на голову, сколько их исчезло по воле капризов судьбы и сколько еще будет «опальных» и «угодных», меняющихся местами, словно партнеры в учебном танце. Теперь нужно остановиться, чтобы сменить тон и подготовиться к осмыслению жизни и учения Федора Подшивалова, ибо ничего подобного в нашей духовной словесности нет. Нет ничего даже подобного по силе ясного, самостоятельного и вместе с тем возвышенного страстного рассуждения о природе Божественного, ибо взгляды этого человека были настолько масштабны своей новизной, настолько не соответствовали обстановке его жизни, что могут быть осознаны в полной мере лишь людьми грядущего тысячелетия. Ведь при всей вычурной научной фантастичности нашего века тема религиозного моделирования и дизайна – это все еще достояние небольших аудиторий да случайных диспутов, а не впечатляющих массовых движений. По рождению этот человек был в полном смысле слова вещью, которую хозяева передавали друг другу, повинуясь воле нелепого барского каприза. Его жизнь порождает метафизический трепет, а каждое свободолюбивое высказывание на ее фоне шокирует несказанно. Философия и религия в самых возвышенных тонах его повествования вплетаются в канву адской подневольной жизни, образуя яркий рисунок идейной конструкции, титанической и неповторимой. Крепостной, сын крепостных, ему неоткуда было впитать те благородные и вместе с тем смелые понятия, что он изложил в своем учении. У него на глазах пытали отца, мать, сестру, но картины невыносимого страдания близких людей рождали в его мозгу дерзкие мысли гордого эллина, а никак не человека «подлого происхождения». «Боги праведные, избавьте от этого мучительного Бога, который всем велел терпеть и мучиться! Владыка всемогущий, когда, когда ты пошлешь прекратить несчастное сие наследство, а ты, мучитель, доколе еще будешь путать род человеческий в своих сетях и слепить, как лягушек болотных! Нет, время уже прекратить сие мучение!» Исследователи, обращаясь к этому высказыванию, в котором, и впрямь, раба не видно совершенно, не уделяют внимания одному любопытному факту, а именно: в мировой литературе зафиксировано уже немало случаев, когда человек под бременем дум и обстоятельств предъявляет ультиматум Богу, при этом обращаясь к Богам, точно к арбитрам. Не это ли наглядное доказательство так и не выжженного до конца Многобожия, живущего в человеческой душе? Голод, побои и унижения были вечным уделом этого человека, а однажды его очередная хозяйка, теперь уже заморская госпожа из просвещенной Европы, била своего слугу столь остервенело, что кровью перепачкала всю комнату. Видя, что от такой жизни он долго не протянет, очередной владелец Федора перевел крепостного на более легкую работу, отдав его учиться кулинарному делу. «Откуда еще глупость взята продавать и покупать тварей, подобных самим себе? Откудова этот манер взяли? Должно быть, от Иосифовых братьев, которые продали брата своего Иосифа в Египет». Остается только гадать, как Федор Подшивалов мог в подобных условиях, будучи чужой вещью, прочесть и составить собственное мнение о Священном писании и еще множестве серьезных книг, не всегда пригодных даже для ума его хозяев: Мильтон, Вольтер и многие другие. Анализируя его поиск необходимой литературы, можно смело утверждать, говоря современным языком, что он умел правильно работать с первоисточниками, конспектировать. Он работал не как случайно украдкой исхитрившийся раб, а как вдохновенный заинтересованный профессионал. Вот это уже выше понимания просвещенного двадцатого столетия, и можно только поклониться памяти крепостного философа Федора Подшивалова, чей сильный ум был чем-то сродни уму Эзопа – тоже великого философа-раба. Испытав фантастическое видение, гораздо более красочное и спиритуальное, нежели худоумные затасканные клише священных писаний, этот выдающийся человек садится писать книгу «Новый свет и законы его». Каскад феерических анархистских идей, выраженных высоким ясным стилем буквально ослепит вас. Из всех русских ересей – это, несомненно, самое изысканное, благоуханное, совершенно царственное творение, достойное вечернего внимания прискученных кумиров хозяев земли. Хотя бы слово, хотя бы оттенок эмоции или частица умозрения, присущих рабу, – ничего подобного Вы не сыщете и не старайтесь. Страшные укоры и елейные посулы больших и малых библейских пророков – сущая свара базарных торговок в сравнении с этим полетом мысли, энергии, воли и грации. Во всей мировой литературе, можно сказать без преувеличения, еще лишь один человек посмел создать нечто подобное, и по воле судьбы – почти одновременно, ибо на тридцатые – начало сороковых годов приходится написание трактата «Единственный и его собственность» Макса Штирнера. Точно одинокий космический луч, пронзивший облака черного мракобесия и просветивший одновременно Германию и Россию, побудил неприметного гимназического учителя-немца, обучающего девиц, и русского забитого холопа, испекающего хитрые французские пирожные для украшения барского стола, создать произведения, похожие духом нечеловеческого своеволия и божественного достоинства. Сказать об учении Федора Подшивалова «ересь» – значит унизить природный гений и незаслуженно польстить церкви. Он перешагнул через Христа, вырвался из его сетей. Он – апостол своей собственной религии, ее первоверховный жрец. «Боги праведные!» – этот странный языческий призыв встречается не единожды на страницах его творений. «Черта или сатаны, который бы мучил в аду народ за грехи, никогда не было. Это было только для того верующим сказано, чтобы они надеялись на будущее. Ибо это для того было еще сказано, чтоб удобнее всякого, во Христа верующего, свободнее привести к повиновению господам и чтоб они без всякого упорства мучились… Для чего, как рассказывает Евангелие, чудесно родился Христос? Для того только, чтобы быть мучиму и распяту на кресте, и чтобы весь род человеческий пострадал, подобно ему. Только он мучился, может быть, 12 часов, а весь род человеческий должен мучим быть 1829 лет и семь месяцев. Хорошо же он над нами подшутил! Мы носи на себе крестное его знамение за то… что вывел нас из одного заблуждения и ввергнул во вторую напасть, не менее ужасную. И велел нам мучиться, то есть: на том свете заплатят! Заплати мне здесь – а на том пущай господину заплатят. Знайте, что теперь аду и раю нету, да никогда его и не бывало, и надеялись мы на них совсем напрасно». Автор призывает перестать поклоняться всему тому, из чего христианство создало громоздкий хитроумный миф, опутывающий нас цепями рабства. Он открыто громит Христа, святых, Матерь Божию. Ни тени сомнения, ни мелкого рудимента насажденной привязанности, ни страха нет в его высказываниях: этот крепостной бесправный мужик – рыцарь освятившей его идеи и не знает компромиссов. Он идет в бой за неслыханное наслаждение – хранить верность прозрению. «Все наши законы взяты от Иисуса Христа, ибо он основаны на мучении… Итак, если бы не надеялись на будущее, а разрешали бы здесь, наверное, лучше бы было. А то все упование наше возлагаем на будущие два мнимые царства ад и рай – выдуманные Иисусом и на всю его путаницу». От протеста и отрицания крепостной мудрец переходит к открытому вызову: «Пришло то самое время, что вы прежде называли светопредставлением… Проснитесь, братья, воспряньте от сна вашего!» Помимо бунтарских смелых призывов, мы увидим здесь свою версию сотворения мира и гармонии сфер, ведь библейский миф о происхождении Адама и Евы разрушен им до основания. Подобно античному мыслителю, он являет истину зависимой от природы, когда творит свою иерархию мира. «Да познаем самих себя, для чего мы произведены на свет?! Для того, чтобы царствовать и веселиться, или чтоб всю жизнь страдать и мучиться? Я скажу – чтобы царствовать и веселиться! Человек родится совсем не для того, чтобы он мучился или кто бы его мучил, а человек единственно для того родился, чтобы он украшал природу и землю, и прославлял бы создателя своего, и был бы в совершенном виде человека для украшения природы». Какой великий гедонист изрек это: Эпикур или Аристипп? Нет, это Федор Подшивалов – «чужая вещь». «Только прошу вас моим Богам, равно и вашим, не бунтоваться, тот, кто скорее уверует, тот и без бунта почувствует свободу внутреннюю и душевную. Ведь тут тягость, кажется, небольшая, сказать, что не верую больше Христу и его святым, и матерям божиим и исполнить, что сказал». Это уже не случайный бунт взбешенного раба, это присяга мудреца на верность новому Богу. В эстетике Освальда Шпенглера встречается такое понятие, как «энергетический пафос», а у Оскара Уайльда «эстетический темперамент». Если примериться к благородной поэтике крепостного мужика, оперирование этими экзотическими терминами помогает скорее усвоить уникальность мыслей. Труды академических философов и теологов – эдакие глоссарии скорбного занудства, и после чтения «Нового света и законов его» все звания и официальные заслуги этих творцов начинают раздражающе смешить, как грубо сделанные брелки на грязных пальцах уличного проныры.№ 2 Ах, русские ереси! они менее всего изучены в нашей словесности и наиболее интересны, выпуклы, цветисты, напористы и своенравны на фоне плачей и стонов классической демократической прозы, которой нас закармливают со школьного малолетья. В них есть главное, чего нет в нашей классике: выражаясь терминологией Фридриха Ницше, они обладают неутомимой «волей к жизни». В русле болезненного самокопания христианских ортодоксальных правдолюбцев каждая ересь, выделяясь, всегда знает, что ей делать. Это отличительная черта. Не унывать – вот девиз каждого «лжеучения», бросившего вызов неуклюжести генеральной логической линии. «Тихие мысли» Сергея Булгакова и «Уединенное» Василия Розанова – вот типичные названия, которые у нас культивируются как русское идейное наследие. В экзистенциальной философии Мартина Хайдеггера существует такая категория как «способность удержать женщину», а Артур Шопенгауэр учил, что максимальная воля к жизни проявляется в момент наивысшего сладострастия в акте совокупления. В русской классике подобных мыслей нет и помина. Жалкое недоумение вызывает великосветская хандра беспечных идеалистов-демократов и салонные нюни нафабренных декадентов. Не ищите сильного здорового мужика в русской классике, ибо она отравлена врожденным христианским недомоганием, но Вы точно сыщете его в русских ересях. Да разве речь идет только о России? Кальвинисты, гуситы, лютеране, сведенборгцы и многие другие, открыто вызвавшие на бой священную ортодоксию, – все без исключения заслуживают искреннего уважения. Не будем забывать, что, например, основоположник нового религиозного движения – выдающийся шведский мистик Эммануил Сведенборг – «хилым» своим умом инженера и начальника целого горного департамента при Карле XII, каковым он умудрился стать в 18 лет, на протяжении всей жизни никак не мог взять в толк, что такое Троица и зачем она нужна. Если использовать общепринятую терминологию, он был закоснелым антитринитарием, за что в другие времена мог бы элементарно сгореть на костре с позорным колпаком на голове. А ныне здравствующая и процветающая Сведенборгианская церковь имеет наибольшее количество ревностных поклонников на юге Африки, в Америке и в Австралии. Не это ли яркий пример торжества идеи экуменизма и создания нового универсального разума? Среди древних русских литературных памятников существует целый раздел, именующийся «отреченными книгами», что были по идеологическим соображениям запрещены православной церковью. Как это похоже на историю происхождения слова «апокриф», ставшего почти бранным для памяти людей, надумавших по-своему передать историю Христа. То же самое можно найти в иудаизме, где ветхозаветные апокрифы стыдливо именуются «посторонними книгами», аналогии есть и в исламе. Как и католическая церковь, православная имела и поныне имеет индекс «запрещенных книг». На первом месте в нем числится книга «Рафли», излагающая сложную систему гадания, которое могло иметь сугубо практическое значение, как-то: введение в заблуждение правосудия, поддержка участников судебных поединков. В запрещенной книге «Аристотелевы врата, или Тайная тайных» содержится подробное руководство для гадания об исходе поединка. Духовенство выделило эти книги с недвусмысленным определением… «учение рафлем сии речь святцам языческим». Так что такое рафль? В одной из коллекций редких книг дано примечание: «По их учению, рафль, а по нашему, по-словенски, святцы». Рафли русских индексов с гадальными текстами были известны на мусульманском востоке, в Византии и Западной Европе. Сам термин «рафль» был международным и относился к гаданию с использованием игральных костей. В Европе, где гораздо более практично относятся ко всем видам ересей, древнее эзотерическое учение оформилось в целую науку под названием «геомантия», к развитию которой приложил руку сам Лейбниц. На Руси, невзирая на запреты, имела широкое хождение «Книга Перемен», переведенная с китайского, в основе гадания здесь также лежал геомантический принцип, основанный на двоичном счислении. Вот и получается, что первоисточником принципа действия современной вычислительной техники, средств информатики, частной теории вероятности, многих разделов высшей математики были наши обыкновенные языческие святцы эзотерические знания предков, что были причислены духовенством к «злым ересям». Кроме того, в книге «Рафли» даны календарно-астрономические таблицы. А в календарно-астрологическом сочинении XVI в. Ивана Рыкова даны своеобразные комментарии к названиям планет и зодиакальных созвездий. Но все сложные математические вычисления и прогрессивные научные методы были объявлены церковью «поганьским блудом».Современные политики-культуротворцы, выводящие историю Руси из ее крещения, недостойны даже серьезного внимания, ибо все их христианские измышления – заведомая ложь. Христианство задержало культурное развитие России и вей Европы. Русь никогда не была безропотно набожной, каковой ее хотят сделать, дабы усмирить буйный стихийный норов, рожденный простором и исторической уникальностью. В знаменитой христианской книге «Стоглав» есть открытые свидетельства того, что в XVI веке на Руси поклонялись языческому Богу Дионису, официально совершая обряды по всем правилам. Сложен образ русского царя Ивана Грозного. Принято считать, что он активно боролся с ересями, но оказывается, то специалист по астрологии и мантике вышеупомянутый Иван Рыков состоял на государственной службе нештатным консультантом, за что царь был зело упрекаем передовым демократом князем Курьским. Тайным поверенным в государственных делах самодержца в качестве аналитика был и некий Елисей Бомелий – «лютый волхв». Поразительны и иные факты. По свидетельству все того же Курбского, Грозный появился на свет лишь после того, как его родители Иван III и Елена Глинская обратились к лапландским и иным волхвам. Ничего удивительного здесь нет, ведь север всегда крепче держался своих языческих корней и знаний. Перед смертью же Грозный вызвал 60 лапландских волхвов, которые предсказывали ему по звездам. Языческие вплетения можно сыскать в нашей истории на каком угодно уровне и по сей день: от хитрых наговоров повивальной бабки до царских хором, наполненных витийствами государственных мужей. Природные знания не способны умирать. Остается лишь безмерно жалеть о незнании нами «Славянской книги Еноха Праведного», «Молниянника», «Громника», «Колядника», «Лунника» и многих других. В этих книгах заключены знания о природе, культуре и происхождении своего народа, именно в том их «вина». Всмотритесь в названия «бесовских» книг: «О часах добрых и злых» (первое в истории исследование о биоритмах), «Приметы о днях», «О вей твари». Ужасом так и веет, так и мерещится рогатый, так и веет дыханием обещанного зверя. Нравственный и интеллектуальный потенциал тысячелетних наблюдений за природой и людьми до сих пор заперт в пыльных церковных подвалах – вот где истинный ужас, вот где цветет зверский умысел! Этого нельзя простить. Что-то опять не клеится приснопамятный образ кроткой коленопреклоненной Руси с ангельским личиком, а рука сама так и просится взять навязшее на зубах словосочетание «тысячелетняя святая Русь» в кавычки, да потолще. Тогда давайте копнем поглубже, ведь догматические каноны и авторитеты нас не смущают, ибо наше повествование развивается в рамках адогматического анализа. Выясним, существует ли, помимо Руси, изображаемой благонравной девочкой со светлыми волосами, другая – вычеркнутая, которую нужно изображать как уже расцветшую своенравную гордую красавцу. Существует ли эта потопленная, как Атлантида, в гуманитарных придворных науках, страстная и вместе с тем глубокомысленная, языческая Русь?№ 3 До сих пор христианской идеологии везло, ибо последние несколько столетий ее критиковали либо сектанты, либо атеисты. И действительно, в наше время гораздо безопаснее быть просто безбожником, чем многобожником. В этом и заключен основной вред от воздействия современных массовых монорелигий. Нельзя забывать, что весь религиозный шовинизм начался со времен утверждения Единобожия. Само слово «язычник» означает «чужой», «посторонний», «прочий», то есть человек низшего сорта. В английском языке это слово как понятие, обозначающее человека, поклоняющегося нескольким Богам, до сих пор звучит как «PAGAN», то есть поганый. Не нужно обладать хо