Александр АкуловПЛАЗМАПроза для высоколобых…хх хххххххххххУДК 882 ББК 84(2Рос-Рус)6 ххх Александр Акулов. Плазма. хххххххх. СПб.,2012. — 669 c.ISBN 978-5-91844-027-8© Александр Акулов. Плазма. 2012.хххх ххххххххххх Все редакции обновлены.Название "Плазма" соответствует основному художественному приему Александра Акулова — расплаву, растворению и взрыву традиционной прозоструктуры в моменты кульминаций.^ Мнение автора не совпадаетс мнением героев.Автор сохраняет за собой право придерживаться иного круга идей, нежели кем-то увиденный в книге.ххх ххх хххх хххх. Содержание Стр. Большой рассветПод новым склонениемАбальмантовое деревоЦветной рейдШапитоМистерияСтрунный случайПереломСуп из топораКак тогда былоНапарницаОмолокЛиловый мотивБаллада о высоком дворце с овальными окнамиПузыри на сетчаткеДа-а!Хеппи-эндТехника безопасностиДругиеРазноцветный зодчийСинергетики (повесть)Чужая вселенная (слой гипертекста)Чай с мандолиной (роман)Творческая лаборатория ("Березовск-8 за Арзамасом-26". Фрагменты) 3591317212729354145536781109143147151153155157235351641 ^ БОЛЬШОЙ РАССВЕТ(Дежавю-притча)По ночам стали перемещаться вещи. Вначале ему казалось, что странные шумы доносятся из-за окна, потом — что их издает приемник, из которого ушла волна станции... Но это были гипотезы. Чаще всего в темноте двигались пластмассовые вещи, меняли форму, изгибались. Порой они со странным шумом роняли себя с большой высоты, вызывая целую лавину падающих предметов. На смену вещам заступили сингулярии. Эти штуковины походили на гигантских парящих светляков или на белесые двойные звёзды, кружащиеся вокруг друг друга. Шума они не издавали, надвигались и отодвигались подобно пятнам света. Иногда превращались в серо-молочных или цветных "змей" и "змеенышей". Стоило на них внимательно посмотреть, как они бросались в сторону его головы, вращаясь вокруг собственной оси, словно бы ввинчивались и исчезали.Через неделю после того, как подобное прекратилось, он проснулся на улице, в двухстах метрах над площадью от криков: — Человек летит!! Человек летит!!В другой раз он летел уже под высокими облаками и слышал, а может, чувствовал самой кожей отдаленные крики: "Огненный человек летит! Огненный человек летит!" При третьем полете его приняли за ангела, а белесый огонь на его голове и спине — за крылья. Стали появляться и другие ангелы. Бесстыдно голые, изредка прикрываемые завихрениями огненной вуали, падающей со спины, они опускались до самых домов. Многие из них становились на телевизионные антенны, шпили, гребни крыш. При этом казалось, что их тянет вверх и распрямляет незримая сила, а сами они выглядели какими-то пульсирующими, подобными холодному пламени. С каждым днем число ангелов увеличивалось, а их огненность возрастала. Ангелы уже парили целыми стаями. Эти существа не общались друг с другом, но участвовали в каком-то общем действии. Они походили на животных или отупевших людей, лунатиков, не понимающих, что именно они делают. Ему приходило в голову: "Как это?", "Зачем это?", "Разве можно быть подобными бабочками и ничего более?", но поделать он ничего не мог. Странная мистерия продолжалась. Время от времени колебались и рушились дома, мосты, сдвигались горы. При очередном хороводе ангелов земную твердь трясло, а из земных недр кое-где прорывался ядовитый желтоватый дымок. Из-за полетов ангелов реки меняли русла, города и поселки затапливало где водой, а где — раскаленной магмой. Но вот странность: всё происходило как-то тихо-тихо, мирно-мирно, словно в немом фильме — живые существа теряли во время катаклизмов слух и болевую чувствительность. Плохо для тела — хорошо для души! Что за дело до того, что телу скверно, зато душе, душе просторно и светло! Ангелов становилось все больше. Если где-то на домах сохранялись целыми шпили и антенны — на них размещалось по десятку ангелов сразу. Одним особенно приятным утром, когда в небе парили миллионы ангелов, Солнце, звёзды и планета Земля исчезли. Пропали и ангелы, перестали ощущать сами себя и видеть вокруг... Наступило что-то... Что-то Оно, суть которого слишком сложно обозначить, и название чего невозможно выговорить. ^ ПОД НОВЫМ СКЛОНЕНИЕМ Мне удалось дожить до 15000 года. Наше время — эпоха интересной статистики. На Земле сейчас — 170 миллиардов человек. Каждый час погибают 33,3 миллиона жителей и 33,3 миллиона вновь рождаются в бредококонах. К освободившемуся месту рожденного взрослого доставляют за 1 минуту 3 наносекунды. Этот срок слишком велик и опасен. И, к несчастью, — слишком короток: рожденный может умереть по той же причине, что и его предшественник. Особый феномен возникает, когда рождения-смерти зацикливаются. Из-за этого возникло 13 кризисов недопроизводства биомассы... Каждую пятницу на Земле исчезают 24 мелких города с сорокамиллионным населением и 24 города появляются вновь, но уже не на Земле, а на другой планете. Та планета — ее так и называют: Другая планета — чудовищна. Внутри она пустая, зато в три раза крупнее нашего солнца, а ее собственное солнце — совсем небольшое, оно непонятным образом всходит и заходит внутри планеты. Однако нельзя сказать, что жители обитают на внутренней стороне планеты, поскольку Другая планета устроена по принципам гиперримановых геометрий и попросту не имеет наружной стороны, как, впрочем, и внутренней. Что касается Земли, то на ней каждый понедельник появляются 99 чужих городов с чужим населением. Чужие люди во всем похожи на землян, если не считать того, что они в несколько раз меньше. Из-за подобных замен население Земли постепенно мельчает. Это прогрессивно и выгодно, поскольку воспроизводство мелких людей требует гораздо меньше материалов, а их содержание — меньше средств. А то, что эти люди — мелкомены — совсем не наши — никого не волнует. Большинство людей умирают не своей смертью. Они идут в пищу различным насекомым. Уничтожать насекомых запрещено, да и невозможно. Только полиционерам дозволено иногда постреливать в их сторону сахарными пулями. Согласно прогнозу известного журнала "Скотт", в будущем столетии размеры Гомо сапиенс миникус еще сильнее уменьшатся, а, значит, люди не будут доступны даже восприятию инфузорий. Главная угроза человеческой жизни будет проистекать со стороны броуновского движения.Надо сказать, что ваш покорный слуга считается долгожителем и довольно крупной особью. Так, позавчера я развлекался тем, что летал по пригородной местности на стрекозе красотке, за что и был оштрафован на 200 тавриков. Для меня это небольшая сумма. Занимаясь контрабандой медвяной росы, я за один час зарабатываю вчетверо больше.Иногда у меня возникает мысль, что я рожден не в бредококоне, а преступным естественным способом. Судить об этом не могу — в каждого новорожденного взрослого закладывают память о фиктивном счастливом детстве. Около года назад началось нечто престранное: целый месяц я не видел ни луны, ни звезд. Небо было непрерывно закрыто дымами, облаками, туманами, и мне пришла в голову мысль: "А что если я живу на гиперримановой планете?" Много раз я чертил треугольник, чтобы проверить, равна ли сумма его углов 180 градусам. Да, друзья! Но как же я мог проверить его углы, если изменились не только треугольники, но и приборы?! И все-таки что-то заставляло меня делать измерения. А вдруг я на Земле! Сложить углы не удавалось, а если и удавалась, неизменно оказывалось, что их сумма равна нулю.Крыша моя настолько поехала, что почудилось, будто я живу не где-то, а на Земле древнего ****-го года и нахожусь в лечебнице для генерал-фельдмаршалов. В лечебнице мне среди прочих преступлений почему-то вменяли изнасилование Деда Мороза и бранные слова по адресу кареты некоего высокопоставленного чиновника. Будто бы я обругал ее из-за того, что она обрызгала меня грязью. Я легко доказал себе, что имею дело с подставными лицами и лжесвидетелями. В самом деле, разве может существовать фантастический феномен, именуемый "грязью", во времена каретостроения? А с Дедом Морозом еще проще: все знают, что, в отличие, скажем, от Будды, Мухаммада и Лао Цзы, его никогда не было. Личность он не историческая, а мифическая. В конце концов, логическая сила этих мощных доводов проявилась: лечебница, санитары, генералы исчезли как наваждение. Я мигом собрал все циркули, транспортиры, а также прочую измерительную дребедень и велел рабочему муравью выбросить эти вредные для здоровья предметы куда следует. ^ АБАЛЬМАНТОВОЕ ДЕРЕВО Некогда на земле росло абальмантовое дерево. Раскидистое, высотой не более яблони, с коротким и гладким розоватым стволом и сочными светло-зелеными листьями — все оно казалось легким и нежным, съедобным от корня до вершины. Плоды абальмантового дерева издалека напоминали апельсины. У них была просвечивающая кожура и полупрозрачная мякоть с иссиня-черными глазками-семенами. Ядовитыми листья и плоды дерева не считались, но отведавший их начинал чувствовать себя очень чуднó, а затем обычно умирал. А умирал он либо от укуса бешеной собаки, либо от раны, полученной в драке, либо еще от чего. А если не умирал, то стремился во что бы то ни стало просверлить себе голову, выколоть глаз или повеситься. Цветки абальмантового дерева походили на дохлых бабочек и пахли чем-то непонятным. Этот запах не казался ни плохим, ни приятным. Он был до умопомрачения интересен... Всякий принюхавшийся к цветкам стремился принюхаться еще больше: за одним ароматом как бы скрывались еще два, за этими двумя — новые ароматы. Человек, попавший своим носом, чувствами и умом под влияние дерева, начинал мыслить и жить запахами, плыть за ними в своих блаженных видéниях, после чего время превращалось для подобного простака во время запахов, а не предметов. Тот, кого силой не уводили от дерева, начинал странно дрожать. Постепенно дрожь усиливалась, дрожащий превращался в мутное пятно и исчезал навсегда. Те, кого удавалось спасти, говорили, что не чувствовали боли; их как будто пыталась разорвать на части некая легкая и веселая сила. В то время, когда произошла наша история, абальмантовых деревьев почти не стало: их вырубили. Любопытствующим приходилось совершать дальние путешествия. Последнее путешествие совершил чиновник Диленай.Диленай вместе с отрядом солдат забрел в ненаселенные области провинции Сибей за урочища Юйгушана и нашел цветущее абальмантовое дерево недалеко от подножия горы Свютицай. Вначале Диленай отвел воинов подальше от дерева. Затем привязал солдата Тангун-Гёна на длинной бечеве к своему поясу, заставил его ходить у дерева, делать упражнения. Отпустив солдата, Диленай еще раз определил направление ветра, осмотрел небольшую скалу, что была в десяти шагах с наветренной стороны, и приказал приковать себя к скале. Четыре дня и три ночи Диленай был прикован к скале. После этого его едва живого поместили в паланкин и унесли.Небу было угодно, чтобы Бабундох, правитель провинции, получил донос. Правитель не стал долго задумываться и велел исполнить правосудие. Законы были ясны как день; поэтому после долгих пыток Диленаю отсекли голову, а солдатам дали по пятьдесят палок. Всегда крепкий солдат Тангун-Гён не выдержал наказания: его призвал к себе Владыка потустороннего мира. Остальных солдат отряда Бабундох направил к верховьям реки Хунгшуйхэ для смены гарнизона крепости Дунпо. Во время пути солдат накрыла снежная лавина. Никто из них не спасся.* *Прошло триста лун. Приближенные и слуги Бабундоха стали замечать, что правитель временами куда-то исчезает: иногда на часы, иногда — на дни. Портные правителя шептали: "Ван быстро изнашивает одежды! Каждый день шьем новые!"Одежды ли главное для князя! Бабундох был удачлив, счастлив, очень весел. У него были кладовые с драгоценностями, одиннадцать жен, много детей, восемь дворцов и любовь Повелителя подлунной.А умер Бабундох довольно странно. Однажды вечером, в час смены стражи, он сидел на открытой террасе в окружении писцов. Вокруг ламп стаями носились бабочки. Внезапно голова правителя стала прозрачной, как стекло. Оставались видны только глаза и зубы. Затем всё ослепила вспышка, — и раздался страшный удар грома. Молния ударила очень близко — пошел дым от ветки тунгового дерева. Бабундох вновь стал видимым, но это был сильно помолодевший Бабундох: его глаза, кожа, волосы, движения заменились на юношеские... Никто не произнес благодарения Небу, никто не потребовал принесения очистительных жертв. Писцы были слишком молоды. "Хао Ван Бан Чжур, хао!" — только и воскликнул один из них. И новое тело Бабундоха стало покрываться язвами, похожими на следы кипятка. Ночью правитель скончался в мучениях.Через восемьдесят разливов рек внук Бабундоха, князь Маманхай, увидел, что ворота в давно забытый замок Небесной Задумчивости тщательно заложены кирпичом. Не найдя другого входа, князь приказал сломать стену. Поднявшись по лестнице замка и пройдя боковую анфиладу, князь оказался в огромной зале с полуразбитой стеклянной крышей. В зале росло абальмантовое дерево. За десять шагов его окружала высокая и прочная стальная ограда. Снизу доверху прутья ограды покрывали длинные металлические шипы. Абальмантовое дерево было живым, но оно высыхало и, наверное, потеряло способность цвести. Маманхай подошел ближе: острые железные шипы на ограде были заржавлены и сплошь усеяны клочками шелковых и парчовых одеяний. ^ ЦВЕТНОЙ РЕЙДПодлодки типа "Скилэнд" довольно внушительны по размерам. Они оснащены почти игрушечными бесшумными двигателями. Боевое снаряжение этих субмарин не занимает много места, но их полезная площадь так забита оборудованием спецназначения, что на них не повернуться из-за тесноты. Совмещение камбуза с гальюном, а спального кубрика — с машинным отделением — это полбеды. Гораздо хуже то, что пройти из кубрика в камбуз, не пропоров живота о выступающие части спецоборудования, не представляется возможным,В N… году одна из таких подлодок приняла меня на борт поздно ночью. Я вёз пакет из Главного штаба флота и на следующий день должен был высадиться. Всю ночь мне снился скверный сон об одном и том же. Снилось, что я сижу на корточках на лесной поляне, упираюсь плечами в колени и непрерывно вытаскиваю из горла застрявшие в нем серебристые гвозди. Гвоздей должно было быть штук пять или шесть, но я вытащил их несколько дюжин и не понимал, почему они не убавляются. Проснулся поздно. Сильно пахло земляникой. Лодка шла под поверхностью воды, выставив перископы. Я отправился по щелеобразному коридору-лабиринту в противоположный конец судна. Приходилось все время держаться за поручни и вентили спецоборудования. Коридор внушал смутные опасения, но несколько иного рода, чем связанные с возможностью напороться на выступающие из стен, потолка и пола металлические штыри. Камбуз-гальюн выглядел оригинально. В его центре находилась внушительная суперсовременная плита, похожая более на компьютер зенитного управления. Все сверкало нечеловеческой стерильной чистотой. К стенам были привинчены металлические столики наподобие перил. Что касается приспособлений для естественных потребностей, то их не оказалось. В камбузе находился кок-уборщик, а рядом с ним — несколько отдыхающих от вахты матросов. Лица последних имели интенсивно-лиловый цвет. Из нагрудных карманов черных тужурок матросов торчали пластмассовые дозиметры. Похоже, все эти люди появились на свет из яйцеклеток штамма AР-400-БЮЗ, оплодотворенных в ретортах Морского ведомства, то есть матросы оказывались промежуточным продуктом производства — я так и не вспомнил каким именно: подвоем или привоем. На моем френче не было знаков различия, и матросы приняли меня за командированного мичмана. Это польстило моему самолюбию, хотя на самом деле я — временно призванный офицер запаса. Облокотившись, как и матросы, о пристенный столик, я достал пачку сигарет и закурил, не подавая никакого вида. Матросы смерили меня недоумевающим взглядом. Один из них попытался сделать какое-то движение, но в этот момент до меня дошло, наконец, хитроумное устройство не только камбуза, но и гальюна, и матрос остался на своем месте. Когда я вернулся к облюбованному мной пристенному столику, меня обступили матросы во главе с коком и потребовали сигарет. Они явно осатанели от длительного рейда и запрета курить на судне. Моя единственная пачка тут же куда-то исчезла. То там, то тут замелькал язычок зажигалки. Почему-то каждый, как дикарь, норовил щелкнуть зажигалкой сам, вместо того чтобы прикурить у соседа. Через полминуты матросы побросали сигареты и начали дружно плеваться. Мне возвратили пачку. Сигареты у них загорались, но не дымились. Вскоре перестала дымиться и моя. После того, как матросы побросали сигареты — она сразу сделалась какой-то безвкусной. Я сильно удивился тому, что от котлов, стоящих на раскаленной плите, не поднимается пар. — Четвертые сутки вода в котлах не закипает, — выпучив глаза, произнес кок. Матросы дружно сделали неприличные жесты и послали кое-куда сухой паек и горячую окрошку. Так и не разобравшись в этих странностях, да и не слишком любопытствуя на борту, я закончил путешествие, высадившись на острове Мокольм.В тот же день подлодка затонула.Вот в ясную погоду я сижу в парке "Селд-Рок" среди секвой-подростков. Сильно пахнет земляникой. Рядом со мной — бульварная газета "Плок" со статьей о секретных подлодках. По песчаным дорожкам прыгают зеленые воробьи и скачут розовые вороны.Да. Служебный пакет имел обычную форму, но я понимал, что в нём не бумаги. От него исходил запах... Какой? Да этот самый, земляничный. На острове я заметил, что в обертке пакета появились пять-шесть рваных отверстий, похожих на следы крупных гвоздей.Отчего взрыватели микроснарядов сработали не сразу? Не из-за аномальности ли судна?Зеленые воробьи улетели. На секвойях расселись краснобородые ангелы, пристально уставили на меня огромные фиолетовые очи. Я проснулся. О-о-о-о! Где цветные виденья, и где черно-белые мысли!! Все предметы струились, как дым. Бу! Бу! Бу! Ля-а-а! Лодка уже шла под поверхностью воды. Слегка ощущалась качка. Еле слышно прозвучала электронная склянка. О этот премерзкий запах земляники! Не успел я протереть глаза и осмотреться, как в настоящем пакете отчетливо защелкали пружины. Опоздал вещий со ШАПИТО В мае 1977 года, выйдя из подземного перехода у метро, я заметила на пустыре рыжие купола. "Шапито линяет",– подумала я и, продравшись сквозь толпу, внезапно оказалась рядом с торговцами в рваных до полного бесстыдства костюмах. Все торговцы были зелено-синие и дрожали от холода. Неудивительно, что один из них забрался в скафандр. На рыжем обгоревшем брезенте валялись безделушки наподобие раковин-пепельниц. Рядом стояли ни на что не похожие редкостные цветы в ржавых банках из-под пиротехники. Шла бойкая торговля бусами, лентами, погремушками для попсовиков и осколками стереоскопических зеркал. Блестящие ленты и нити бус оборванцы вытягивали из канистр и резали на куски маленькими автогенчиками, похожими на зажигалки. От подобных "зажигалок" не отказался бы, наверное, ни один уважающий себя взломщик. Движения торговцев были вялы и как-то замедленны, бусы сверкали так, как будто внутри них горели мощные маленькие лампочки. В очереди шла грызня, стремящихся пролезть без очереди дружно отпихивали. Я как-то не сразу заметила, что и сама стою в очереди. Осколки стереоскопических зеркал не пользовались успехом, поскольку были дороги и предназначались для гадалок, но некая дама солидного вида, стоящая по второму кругу, не отводила от своего осколка глаз. — Быстрее, девушка, покупайте! Сейчас милиция придет! — услышала я ее озабоченный голос. Почему-то, возможно даже, из-за тайного страха контрабанды, я отказалась от переливающегося всеми цветами радуги любезно вытянутого куска бус и показала на стоящий у канистры странного вида цветок в консервной банке вместо горшка. Зеленый торговец страдальчески ухмыльнулся, посмотрел мутным взглядом в сторону, откуда ожидалась милиция, потом — на меня и заломил червонец. Я забрала банку. Ко мне пригнулся некий гражданин из очереди и, постучав себя костяшками пальцев по лбу, прошипел что-то назидательное. Дорогой я только и делала, что любовалась растением. В середине его цветки напоминали пестрых шмелей, а по краям влажно блестели от сока, еще дальше — загибались в голубые с розовым шпоры. Листья... Листья не походили один на другой, но в каждом были прорези, окошки, окруженные жилками-спиральками. Я не сказала главное! Запах! То был сказочный аромат волшебной страны! Я была словно пьяная. А новостройки — обычный советский "манхеттен" — мне показались седьмым небом.Дома меня чуть не хватил удар: попытавшись пересадить растение, я увидела, что у него нет корня, и уже заподозрила обман, как заметила, что, будучи вынутым из банки, оно не упало, но воссело на какие-то подставки-кресла, да мало того — уперлось в подлокотники. Вид у этого сибарита был изумрудно-игнорирующий. — Не хочешь расти в земле — заставлю колбасу есть!– ни с того ни с сего выпалила я. — Жирной колбасы не потребляю,– надменно подпустив невнятный, но прозрачный намек, ответило растение и, вскочив со своего места, помчалось по комнате как бешеное. Юркнув в какую-то щель, оно гнусно пискнуло и исчезло навсегда. А на его прежнем месте, возник новый, совершенно другой цветок. Это растение было нормальное, прямое, с абсолютно одинаковыми и регулярными супротивными листьями. У него был длинный лиловый корень и фуражка с золотой кокардой. К этому растению я почти привыкла. Оно было довольно-таки сносно и почти смирно. Никогда не капризничало. Время от времени выпускало розовые и желтые лепестки с гербами и водяными знаками. Говорило о простом и понятном. Сидело в земле, как влитое. Однако к июлю растение сильно разрослось и уже не вмещалось ни в суповые горшки, ни в трехлитровые кастрюли. Я обнаружила, что по ночам оно втайне от меня бегает на общественную клумбу, усаженную бархатцами и настурциями. С каждым разом оно задерживалось там все дольше. Я и виду не подала, но между делом сделала заказ на бочку с крепкими обручами, а также на всякий случай купила стальной пломбир и собачий ошейник Проклятое растение что-то пронюхало и начало вянуть. В августе его пришлось выбросить.За лето рыжие купола у метро исчезли. Их разобрали дачники и растащили кто куда. В конце сентября я опять натолкнулась у подземного перехода на дрожащих от холода зелено-синих торговцев. Никакой очереди вокруг них не было. Прямо на мостовой лежали сработанные из скафандров акваланги и полоски рыжего картона, утыканные прозрачными жучками-паучками. Паучки оказались гораздо хуже и мельче, чем те, что продавали на толкучке у "Юного техника". Как следует разглядеть их можно было только в микроскоп. Гораздо больший успех имел сине-зеленый торговец, стоявший в стороне. Подойдя ближе, я увидела стереофотографии с видами оживленных, наполненных толпами улиц античных городов. Некий приезжий педагог сумел опознать Пальмиру и Вавилон. Его настойчивые попытки выяснить названия остальных городов не увенчались успехом: окружающие пожимали плечами, а продавец хмуро молчал. Мне больше понравилась фотография с изображением выводка саблезубых тигрят, и я купила ее. Откуда было знать, что стереоизображение так быстро портится! Возможно, кадр был сделан на кадре. Через некоторое время тигрята исчезли и на снимке появились унылые приболотные заросли; через неделю на месте зарослей уже красовались свайные хижины и бритоголовые люди в звериных шкурах; дней через пять — деревянная мельница с огромными крыльями. Вскоре сельский пейзаж был безнадежно испорчен застройкой всем известных домов сто тридцать больной серии. Затем здания превратились в руины — появилось будущее планеты.Фотография перед вами. Смотрите, что на ней сейчас! Простой песчаный стереохолм!! Ни бетона, ни кирпичей. А этой задумчивой четырехглазой свиньи с бластером в зубах еще сегодня утром не было!МИСТЕРИЯ (пьеса-ремарка)Просторная комната с колоннами и каминами заставлена всякого рода неуместным инвентарем. Повсюду стоят огнетушители. Над этой комнатой — другая, с обстановкой довольно тривиальной, если не считать того, что из четырех ведер на трех столах торчат гигантских размеров овечьи ножницы и не менее гигантские карандаши. Обе комнаты соединены люком, посреди люка — канат. По нижней комнате разгуливает долговязый молодой человек и беспрестанно хихикает. Вышагивая, он высоко поднимает колени и каждый третий или четвертый шаг задевает коленной чашечкой за подбородок. С одного бока он действительно молодой человек, а с другого бока — нечто иное, причем фиктивное, нарисованное или глянцево-глиняное: абсолютно недодуманное режиссером. Молодой человек что-то такое предвкушает, похлопывает себя по бокам и иным местам. Он входит в азарт и начинает сшибать пинками стоящую там и сям неуместную мебель. Затем садится на качели. Качели совершают полузаконченные фигурные колебания. Возникает ощущение, что часть колебаний съедает спрятанное за кулисами огромное животное. В правом дальнем углу как бы самопроизвольно дергается и подпрыгивает зеленый занавес. В полу нижней сцены открывается ранее невидимый люк. Из люка показываются чьи-то ноги, затянутые в черное; ноги извиваются, то появляются, то исчезают. Затем из люка вылетает, сохраняя вытянутое положение тела и извивающиеся ноги, человек неопределенного пола в черном и красном. С дискантным криком он падает на сцену, успевая уцепиться одной рукой за канат. Долговязый молодой человек срывается с качелей. Видно, что его падение разыграно. Раздается невнятная какофония. При очень сильном желании на фоне последней можно расслышать звоны колоколов, звуки удаляющейся ракеты с мощным двигателем, слова песни пьяного и блатного хора, а именно: — Дееевооо, за-ря, бобо-роди-ди — ди — ди — ца — а — а! — В интонации пения присутствует, несмотря на неверное произношение, очень византофильский, уважительный и до слез благостный оттенок или же, наоборот, некий богохульственный и даже порнографический, — разобраться совершенно невозможно. Из зала доносятся всевозможные угрозы, проклятия, экстатические всхлипы, слова молитв. Среди публики можно увидеть и поднятые кулаки, и блеск слез умиления. Атмосфера накаляется. Зрители вцепляются друг другу в волосы.Под звуки извергающегося вулкана на сцену выходит колонна милиционеров и пожарных. Хор замолкает. Милиционеры ловят, а пожарники жарят на костре жирного страуса, в которого как-то незаметно успел превратиться долговязый молодой человек с необычным боком.На сцене — трапеза. Ранее выброшенное из люка лицо неопределенного пола в черном и красном тоже хочет взять кусочек страуса, но его не подпускают к костру. Обиженное, оно удовлетворяется тем, что рядится в страусовые перья.Наевшиеся пожарные забираются по канату в верхнюю комнату. Этот процесс медленен, — еще бы! — у каждого пожарника из каждой подмышки торчит по огнетушителю. Милиционеры прыгают в нижний люк. Из люка долгое время доносится чихание, мурлыканье и звуки непонятной возни. В это время пожарные курят, бросают непотушенные спички и недокуренные сигареты, много и хрипло кашляют и заодно разбирают, режут ножницами огнетушители. Разбирают они их неумело и крайне вяло, все время что-то с громом роняют, чем-то обливаются.Из нижнего люка доносится крик — и на сцену летит второе лицо в черном и красном. Второе лицо быстро оправляется, держа в руках писсуар, причем таким образом, что невозможно понять, какого оно пола. Отбросив наполненный туберозами писсуар в сторону зрительного зала, оно пытается отобрать у первого лица страусовые перья. В ход идут разнокалиберные атрибуты неуместной обстановки. Один из атрибутов, попав в плохо потушенный костер, начинает интенсивно гореть, причем струя дыма от него избирательно повернута в сторону верхнего люка, вокруг которого сидят пожарные.Пожарные с профессиональным интересом весело принюхиваются. Постепенно на их лицах появляется озабоченность! Испугавшись, что канат, по которому они взобрались, сгорит, пожарники вытягивают его наверх, роняя эмалированное ведро в люк. Ведро подобострастно улыбается и, подчиняясь закону Нь'ютона, летит вертикально вниз и ударяется о сцену. На сцену выскакивают милиционеры в поисках непорядка. Ведро, подпрыгивая на ручке, кланяется им. Его отшвыривают пинком в ту сторону, куда улетел писсуар. Увидев, что канат исчез, милиционеры настойчиво требуют его опущения. Покрытие сцены, источая дымок, постепенно занимается. Опасаясь за свои туники и панталоны, первое и второе лицо неопределенного пола пытаются спрыгнуть в люк, но один из милиционеров вовремя хватает их за ноги. Начинается борьба с брыканиями, ляганиями и спецприемами. Остальные милиционеры пререкаются с пожарными и участия в ней не принимают. Не выдержав, один из них без всякой команды принимается стрелять в верхний люк. Ноль реакции! Пожарники начинают что-то писать карандашами за ушами друг у друга. Канат так и не опущен. Зрительный зал в дыму. Один из милиционеров, громко призвав на помощь Аллаха, берет огнетушитель и направляет его струю в верхний люк. По случайности пожар тухнет. На пожарников находит паника. Они пытаются отбиться от правоверного милиционера тем, что швыряют в него разобранные огнетушители. Блюститель порядка ловко лавирует, отплевывается от серной кислоты и остается невредим. В суматохе из верхнего люка выпадает канат. Окантованным латунным концом он ударяет милиционера по виску — тот падает замертво. На его лице — блаженная улыбка. Похожая на гурию, Разрушительница наслаждений и Отвратительница страданий принимает истинно правоверного в свои объятия и, ступая по воздуху, уносит его прямо на Небо. Обрадованные появлением каната, милиционеры дружно взбираются наверх. Не заметив Отвратительницы страданий, первое неопределеннополое лицо вызывает неотложку. Неотложка отвечает, что она уже отложена, и что вообще сегодня санитарный день, прорыв канализации, распрямление рыболовных крючков и брадикардец автомобилей. Пожарные, запоздало обнаружив наступление, едва успевают захлопнуть люк. Самый верхний милиционер, получив от крышки люка травму, падает вниз. Несмотря на такое облегчение, канат не выдерживает тяжести остальных и обрывается. На сцене образуется куча, быстро порастающая страусовыми перьями. Поросшая перьями куча превращается в гигантского страуса величиной с жирафа. Страус-жираф прошибает головой люк и начинает клевать и жевать пожарников, быстро увеличиваясь в размерах. На спину страус-жирафа с большим трудом с помощью пожарных лестниц забираются лица в черном и красном.Страус-жираф ломает сцену и все ее переборки. Из-за кулис выкатываются мощные колобки с телескопическими ушами и исчезают за пределами пятен света. Сыпятся огнетушители, овечьи ножницы, гигантские карандаши и хихикающие эмалированные ведра. В дружном сопровождении этих предметов страус-жираф направляется в зрительный зал. Зал трепещет от восторга. Ряды пустеют. Занавес потихоньку опускается, а, опустившись, остается-таки неприлично недоопущенным и даже чуть задранным,На улице страус-жираф запутывается в электрических проводах и падает, внося беспорядок в коммуникации. На падшего страус-жирафа набрасывается толпа и жадно рвет страусовы перья. Выпавшие из огромной туши милиционеры и пожарные гонятся за их обладателями.Лица в черном и красном маршируют по крыше отъезжающего троллейбуса, держа в руках по букету перьев. Голос диктора-робота:Поступила неожиданная новость с космической станции. Осталось две минуты до падения Луны в Средиземное море...^ СТРУННЫЙ СЛУЧАЙБелый шум пропал. Возник розовый плеск. Обитатели Арфы мгновенно потеряли источники существования. Ученые лежи застучали пиморами по жиропам. В лежиных булавкокках не укладывалась мысль о том, что белый шум может исчезать. Некий седауплис решил, что надо приспосабливаться. Как именно, он не знал и поэтому сделал очень неприличную вещь, а именно: грэ... хэ... брэ... Об остальном умалчиваем, дабы никого не развращать и не извиняться за выражения. Конечно, из-за таких деяний скафандр седауплиса прорвался, а молекула существования упорхнула. Каково же было удивление седауплиса, когда оказалось, что можно жить без скафандра и существования и передвигаться с помощью голых пимор по струнукам и синаузукам. — Задохнется идеобормот и изранится — злопыхали лежи,– испустит сияну в однотерцие. Лежам поддакивали строестои, ходиманты и седауплисы. Умиранды дружно молчали. Помчальники никак не могли остановиться, чтобы разобраться во всем этом. И все же аномального седауплиса все обоняли с любопытством и удивлением. На многих нашла строестоевость. Только несколько седауплисов сделали — не скажем что — и стали рвать скафандры. Вместе с кусками оболочек отрывались пиморы, ранились жиропы, но успех седауплисов был грандиозен. Их действиями заразились помчальники и сразу вызвали реакную цепнацию. Здесь во всех обоводах понеслась дурабанда: — Немедленно прекратить грэхэбрэние! — сквозьструнно вспыхнул Главный верхораж. — Всякая попытка жить на одной арфе с розовым плеском есть измена папизне! Дружно положим жиропы за наше плавное прошлое! Да не ступят наши пиморы на жучные нам струнуки и синаузуки! Верхораж пронзительно свистнул и отдал сияну вакууму.Грэхэбрэнувшие помчальники и седауплисы с иронией в тычинах обоняли блендец верхоража. Их испорченная сияна совсем отвернулась от запонов претупений и препонов стыдомления. — Без препонов стыдомлений мы достигнем раступений! — пели они. И голые пошли вперед под бледно-прозрачным зламенем, забивая зарницы зуда в проплешины плюгавой памяти. Плеск всклекотал. Ширнул в ничто. Тишиной взорвался. В шушмаре зашевелились червями бесшабаши. Кло — ко — то! Ти — ре — но — мо! И куда-то исчезли седауплисы, далеко умчались помчальники, перевелись лежи. Остались пшикхоллы, строестои и умиранды.Пшикхоллы продавали люфтшпендих и колофрондили.Строестои — строестояли. А умиранды смердили. Таков был самый шикарный та-акт пре-людии.ПЕРЕЛОМ (этюд) Над Ленинградом горела звезда по прозвищу Солнце. На Садовой дымливое пламя лениво пожирало крышу стоявше