А.В. Суворов, доктор психологических наук
Этастатья с небольшими редакционными изменениями взята из моего курса лекций«Совместная педагогика», который в настоящий момент готовится мною кизданию в издательстве Университета Российской Академии Образования.
Категориячеловечности, в предельно широком философском смысле, то есть в контекстеэтической концепции разума, характеризует сущность разумной формы жизни вотличие от всякой другой. Иными словами, в содержании этой категории выражаетсяспецифика разума, то, чем разумное отличается от неразумного и безумного. Такимобразом, на этом предельном уровне обобщения категорией человечности обозначаетсятрансмировая природа человека как разумного (потенциально, если не актуально)существа, — природа (сущность), которой не обладает помимо человека ни односущество из всех нам пока известных. Термином «трансмировая природа»подчёркивается космическая миссия разумной формы жизни, её ответственность завселенную, благодаря преобразованию которой разумная форма жизни поддерживаетсвоё собственное существование. Поскольку мы пока знаем только одну, хотя быпотенциально разумную, форму жизни — человечество, — то эту космическую миссиювсякой разумной формы жизни мы и вправе обозначить термином«человечность».
Наличностном уровне, то есть на уровне единичного представителя разумной формыжизни, человечность есть этико-психологическое качество, предполагающее умение(способность) быть человеком самому и помогать в этом другим. Указанноекачество на практике выражается в конкретных решениях и действиях,направленных:
1.на удовлетворение насущных потребностей и интересов человека (то естьпотребностей и интересов, связанных с обеспечением физического существования,уровня материального благосостояния, не развращающего ни унизительнойбедностью, ни вещизмом как религией, сущность которой — обожествлениематериальных благ самих по себе в ущерб духовным благам);
2.на создание и реализацию творческого потенциала личности (то есть на воспитаниеи образование, — в этом все мы более/менее осознанно помогаем друг другунезависимо от того, являемся или нет профессионалами — педагогами и т.д.);
3.на содействие саморазвитию в тесном смысле слова (сознательному нравственному,эстетическому, интеллектуальному, физическому самосовершенствованию).
Саморазвитие,особенно на первых порах, идёт не в одиночку, а во взаимодействии с другимилюдьми. Оно идёт по линии диалектического совпадения противоположностей — внутренней, собственной, и внешней, от других людей исходящей, развивающейактивности (сознательной или нет, в данном контексте не имеет значения: важенрезультат). При этом уточним: саморазвивается не только ребёнок, саморазвиваетсяи тот, чья активность направляет и стимулирует собственную детскую активность.Идёт взаимоприспособление, взаимная притирка, и тем самым — взаимное соучастиелюдей в саморазвитии друг друга. В этом смысле взаимная человечность имеетместо с самого начала, и совершенно обязательна как необходимое условиенормального протекания процесса развития/саморазвития.
Вообщеже, если бы пришлось объяснять ребёнку, что такое человечность, я ответил бы:доброта. А дальше можно конкретизировать как угодно подробно и сложно, в томчисле так, как это сделано выше.
Дляребёнка добрый — хороший, недобрый — плохой. Добрый — любящий, недобрый — нелюбящий. Доброму можно довериться, от недоброго лучше держаться подальше.Общеизвестна безошибочная детская чуткость на доброту. Впрочем, столь жеобщеизвестно и недоверие этой детской интуиции: ребёнок ориентируется навнешние проявления и может обмануться, приняв добренького за доброго.
Доброта- это внешнее, поведенческое проявление человечности как сущности или основногопринципа образа жизни в целом. Когда ребёнок спрашивает: «чтотакое?», он интересуется на самом деле тем, как это выглядит, как этоможно опознать по внешним проявлениям. Ответа на таком уровне ему покадостаточно. Поэтому на вопрос, что такое человечность, я и ответил бы емууказанием на внешнее, поведенческое проявление человечности, то есть надоброту. Иначе я старался бы зря и только запутал бы ребёнка. Ребёнок, как ивсё человечество, идёт в своём познании от явления к сущности, от формы — к содержанию.Об этой логике надо знать и её надо соблюдать, объясняя что-либо детям. Но иограничиваться одними явлениями нельзя. Путь познания надо пройти с ребёнком доконца — показав, указав, рассказав, как выглядит, как проявляется, постаратьсязатем вместе с ребёнком понять, именно — «что такое», то есть понятьсущность явлений, закон их существования, механизм их возникновения… Если,разумеется, эта сущность вам самим известна.
Какже работает человечность? Какая она бывает? Ведь и ребёнку очень быстро приходитсяубедиться, что доброта бывает разной. Бывает сердитый, и всё равно добрый.Когда, на что, за что, почему сердится добрый человек? А тот — вроде бы добрый,и вдруг обманывает. Раз обманул, ещё раз. Почему обманывает? Можно ли бытьдобрым — и нечестным? Значит, доброта бывает настоящая — и не настоящая? Еслитак, то как их отличить?..
Противоречивопроявляет себя противоречивая сущность. В чём же эти противоречия?
Человечностьможет проявляться то ли абстрактно, то ли конкретно. Абстрактно — это на уровнеправил поведения, которые превращаются в самостоятельную ценность. На самомделе оказывается важно не то, человечно или бесчеловечно, а то, по правилам илине по правилам. «Правила» же эти устанавливаются общепринятойморалью. Мораль императивна, обязательна для всех, и именно в этой еёобязательности — диалектическое коварство. Пока мораль более/менее адекватна,более/менее соответствует сложившемуся положению вещей, — всё получается нетолько по правилам морали, но и более/менее человечно. Всякие правиларассчитаны на типичное, чаще всего встречающееся, обычное. Поэтому при встречес необычным, с каким-то отклонением от обычного, правила могут не сработать. Итогда человечность превращается в свою противоположность — в бесчеловечность,если продолжать настаивать на «правилах» как на самостоятельнойценности.
Например,правило: нехорошо привлекать к себе внимание. Конкретная ситуация: инвалид втолпе на вокзале, без сопровождающего. Справиться один он не может, а его могутзатолкать, сбить с ног. «Скромничать», рискуя жизнью? Я предпочитаю втаких случаях свистеть в судейский спортивный свисток. То есть нарушать правилои как раз привлекать к себе внимание, чтобы меня заметили, чтобы хотьрасступались, а не толкались, не спотыкались о мою трость, тем более не сбилибы меня с ног. А может, кто-то найдётся в толпе и догадается мне помочь… Тоже самое в больнице, то же самое в магазине, просто на прогулке, — где угодно,где я один среди незнакомых людей. Человечно в данном случае именно привлечь ксебе внимание, — человечно и по отношению к себе, и по отношению к окружающимлюдям, которым вовсе не хочется оказаться свидетелями какой-нибудь неприятнойсцены, — моего падения, травмы, а то и гибели. И человечно по отношению к моимблизким, которым ведь придётся вместе со мной расхлёбывать последствия моей«скромности». А если самому цепляться за правила, можно пожалетьпо-крупному. И если кто-то навязывает мне правила, не желая учитыватьобстоятельства, — тот из самых человечных побуждений, при самом искреннемстремлении к благу ближнего, поступает объективно бесчеловечно. Потому чтосовершает человеческое жертвоприношение, — приносит в жертву идолу, в жертвудогме, именуемой «правилами», не только меня, но и всех тех, комупридётся вместе со мной расхлёбывать последствия его идолопоклонства.
Итак,абстрактная человечность остаётся человечностью, пока, превращенная в идола,догматическая абстракция более/менее соответствует обстоятельствам. И сразу жепревращается в свою противоположность, в бесчеловечность, как толькообстоятельства изменятся, а вы продолжаете цепляться за свой любимый вздор, засвои абстрактные представления о хорошем и плохом, о должном и не должном, одозволенном и недозволенном.
Приэтом вы рискуете проявить бесчеловечность не только по отношению к другим, но ипо отношению к самим себе. То есть вы рискуете самих себя принести в жертвуидолу — морально-этической абстракции. Рискуете пасть жертвой бандита, циника,которому наплевать на какую бы то ни было мораль и нравственность, и он рад будетслучаю спекульнуть на вашей наивности, на вашей религиозной ограниченности. Онпоймает вас на слове, он потребует от вас буквального соответствия вашихдействий вашим декларациям, — и ради спасения ваших абстрактных деклараций вампридётся поставить под угрозу слишком многое, от вашего имущества до вашейжизни, до судьбы ваших близких. Словом, из-за ваших моральных верований, якобыизбавляющих вас от необходимости конкретного исследования, анализа единичнойпроблемной ситуации, от необходимости принимать нетривиальные решения, — вырискуете на практике оказаться весьма уязвимыми, беззащитными. И не только самирискуете, но вместе со всеми, кто имеет несчастье быть с вами как-то связанным.
Такаяабстрактная человечность может исковеркать детскую судьбу, перечеркнуть будущееребёнка, если мы, не давая себе труда понять ни ребёнка, ни его обстоятельства,требуем от него только неукоснительного «послушания»,неукоснительного соблюдения наших правил. Что говорить, на выполнении нашихтребований приходится настаивать, и весьма часто, однако помня, что правил нетбез исключений, и каждый раз вникая в ситуацию, прежде чем на чём-тонастаивать.
Абстрактнаячеловечность, в отличие от конкретной, никогда не застрахована от превращения всвою противоположность — в бесчеловечность. И не только потому, что не всегдаадекватна меняющимся обстоятельствам. Сама возможность этой неадекватностиобъясняется тем, что стремимся-то мы, в сущности, не к человечности, а кспасению во что бы то ни стало, к соблюдению любой ценой, привычных намстереотипов поведения. Получается та же беда, что и со всякой господствующейидеологией, в каких бы масштабах она ни господствовала, — в масштабах либольшой страны, или в масштабах индивидуального образа жизни. Главным незаметностановится не действительная практическая реализация, не действительноевоплощение нашей идеологии, а её господство, то, чтобы она признавалась всемибез исключения. Тогда содержание идеологии необязательно изучать, — идеологиюдостаточно признавать. Достаточно называть себя её сторонником, а являешься литы им на самом деле — это неважно.
Человечность,как и всякая идеология, становится конкретной только тогда, когда учитываетменяющиеся обстоятельства ради достижения конечной цели — практическоговоплощения человечности в любых обстоятельствах. Только при такомцеленаправленном учёте она может быть застрахована от превращения в своюпротивоположность. Это значит, что всегда полезно задаться вопросом: чтобесчеловечно, а что человечно именно в данных обстоятельствах? Что приближает,а что отдаляет нас от нашей цели — поступить именно человечно? Соблюдение илинарушение каких именно правил, норм поведения это обеспечивает? Правда, естьриск оказаться в положении сороконожки, задумавшейся, с которой ноги она ходит,и до сих пор решающей этот великий вопрос, оставаясь на месте...
Напрактике очень часто этот выбор приходится делать по принципу «наименьшегозла». И тогда проблему приходится переформулировать: не что человечно вданных обстоятельствах, а как человечнее поступить, по отношению к кому — и засчёт бесчеловечности по отношению к кому. Абстрактная претензия быть всеобщимблагодетелем весьма опасна, иногда — смертельно опасна. Порой самым человечнымвозможным вариантом оказывается действие по принципу: не до жиру — быть быживу! Типичный бытовой пример: очень и очень не лишне задуматься, стоит лихронический алкоголик того, чтобы, пробуя спасти его от него самого, принести вжертву своему альтруизму и собственное здоровье и жизнь, и здоровье и жизньдругих членов семьи. Бывает так, что всех не спасёшь, и тогда приходитсявыбирать, кто вам дороже, кто достоин ваших спасательных усилий, а от когобезопаснее и человечнее всего как можно скорее избавиться. Иными словами: кого,собственно, от кого спасать? Алкоголика — от самого себя, или семью — оталкоголика? А если вы хотите и невинность соблюсти, и капитал приобрести, товзвесьте всё же свои силы, справитесь ли вы с алкоголиком, не пропадут ли всеваши усилия втуне, не усугубят ли ситуацию...
Ночеловечность может быть абстрактной не только в смысле догматизма,неадекватности обстоятельствам и подмены целей. Она может быть абстрактной ипросто в смысле недостаточности опыта практической, конкретной человечности,просто в силу неумения быть человечным. И тогда процесс формированиячеловечности, процесс превращения человечности из фактора развития/саморазвития(одного из многих) в сущность, основной принцип образа жизни, — этот процессидёт в точном соответствии с диалектическим законом восхождения от абстрактногок конкретному, то есть представляет собой непрерывное, пожизненное уточнение,пожизненную корректировку своих представлений о том, что человечно, а чтобесчеловечно, непрерывное «повышение квалификации» во всёмдействительно человечном. Сороконожка не стоит на месте, выбирая, с какой ногипойти, а идёт и наблюдает за тем, как идёт. И решает, как лучше идти. И в такойабстрактности человечности нет ничего плохого, такая абстрактность совершенноестественна, неизбежна и необходима, как этап роста, этап развития/саморазвития.
Человечностьпредъявлена (задана) изначально в духовной культуре человечества и вповседневном общении между людьми как один из многих факторов личностногостановления, в ходе которого человечность должна интериоризироваться, то естьпревратиться, воплотиться, в сущность, закон, смысл образа жизни личности. Входе этой интериоризации — врастания извне вовнутрь, воплощения родовогодостояния в достояние становящегося родового существа, — представления очеловечности неизбежно, особенно первоначально, более/менее приблизительны,неточны, и в этом смысле абстрактны. Только у догматика-моралиста, спутавшегосодержание человечности с её формой, с теми или иными правилами, нормамиповедения, хватит самонадеянности заявить, что он знает окончательные ответы навечные вопросы жизни. А вопрос о том, что действительно человечно в даннойединичной ситуации, относится к таким вечным вопросам. Уточнение, конкретизацияответов на этот вопрос, повторюсь, и представляет собой процесс восхождения отабстрактного к конкретному, который может и должен быть пожизненным.
Речьидёт о восхождении от наивных, первоначально весьма туманных, смутных, и в этомсмысле абстрактных, представлений о человечности — к развитому, более/менеедетально продуманному гуманистическому мировоззрению, к более/менееразработанной гуманистической системе убеждений, то есть к наполненномуглубоким теоретическим содержанием понятию человечности. Я бы предложилследующие три этапа этого восхождения.
1. Изначальная стихийная практикачеловечности.
Ребёнокчувствует человечное — для него это значит доброе — к себе отношение, и в силустихийного чувства справедливости считает вполне честным платить той жемонетой. На мамину любовь я ответил взаимностью, и если мне случалось передмамой провиниться, я долго этим мучился, казнил себя за это, чемуспособствовало и то, что мы с мамой вынуждены были всё время разлучаться, — тоона на работе, а я в яслях и в детском саду, то я в школе-интернате для слепыхдетей, то в Загорском детдоме для слепоглухонемых, а потом университет, жизнь иработа в Москве, а мама ещё долгое время оставалась на моей географическойродине, в Кыргызстане. Эти разлуки сыграли свою положительную роль, обостряямою любовь к маме и чувство вины перед ней за любой, казалось бы, «пустяк».Я глубоко чувствовал мамину человечность и тяжело переживал каждый случайсобственной бесчеловечности по отношению к ней, а тогда уж и по отношению комногим другим людям, — происходил перенос типа отношений с мамой на отношения сдругими людьми. Всё это и было моей первоначальной, стихийной, практикойчеловечности, накоплением первоначального опыта человечности и бесчеловечности.Я был одинок среди детей, много конфликтовал с ними и, следовательно, страдал,и это тоже вынуждало искать как можно более человечный тип поведения.
2.Осознание стихийной практики человечности вплоть до уровня формированиягуманистической, антропокосмической картины мира, с соответствующими этическимивыводами из неё.
Работамысли: поиски ответов на вопросы, что такое человечность, откудабесчеловечность, зачем быть человечным. Отталкиваясь от собственного стихийнонакопленного опыта, поиски этих ответов в художественной литературе, затем внаучно-популярной и, наконец, в строго научной и философской. Теоретическийэтап.
(Антропокосмизм- термин, предложенный академиком Н.Г. Холодным для обозначения космическойответственности человечества за сохранение вселенной.)
3.Сознательная реализация сложившегося (и непрерывно эволюционирующего,конкретизируемого) гуманистического мировоззрения в собственном образе жизни, вмежличностном общении, во взаимодействии личности со всем окружающим ивключающим её в себя миром.
Тоесть новый практический этап, но на сознательном, а не стихийном уровне, сопорой на выработанное и непрерывно уточняемое гуманистическое мировоззрение.
Поэтапностьэта охватывает всю жизнь, а не только время детства. Между этапами нет четкихвозрастных границ, они могут накладываться друг на друга, задачи разных этаповмогут решаться одновременно. Попытки осмыслить накапливающийся стихийный опытчеловечности не отсрочиваются до начала следующего этапа, а предпринимаютсянемедленно; попытки сознательно формировать свой образ жизни на началахчеловечности, с опорой на уже имеющиеся, уж какие есть, мировоззренческиеустановки, тоже не откладываются. Это этапы, потому что осмысление не можетначаться до стихийной практики человечности — нечего осмысливать; асознательное формирование своего образа жизни с опорой на мировоззренческиеустановки не может начаться раньше, чем эти установки, сколь угоднонесовершенные, появятся. Но когда есть что осмысливать и есть что сознательновоплощать на практике, этапы превращаются в стороны, аспекты одного, всю жизньидущего, процесса. Так что привязать намеченные этапы к каким-то определённымвозрастам довольно сложно, и я не уверен, что нужно.
Важнеепонять диалектическую сущность процесса: здесь человечность — и на стихийном, ина сознательном уровне — практика, а гуманизм — теория. И человечность, то естьпрактика, служит одновременно и источником, и конечной целью, и критериемистинности гуманистического мировоззрения, то есть теории. И речь идёт очелночном движении от практики, через её осмысление, снова к практике и кновому её осмыслению. Так — всю жизнь. Это и есть пожизненная конкретизация,пожизненное уточнение первоначально абстрактных, наивных представлений о том,что человечно, а что бесчеловечно. И одна из наших психолого-педагогическихсверхзадач — помочь детям «запустить» этот пожизненный процесс всёболее конкретного осмысления своей этической практики, всё более сознательноговоплощения своих этико-мировоззренческих установок в новой практике.
Ссамого начала конкретизация представлений о человечности упирается вфундаментальный эмпирический факт, ставящий личность по мере её становленияперед всё более мучительным выбором, — факт эмпирической данности вчеловеческих отношениях двух несовместимых, но сосуществующих в образе жизниодних и тех же людей типов или механизмов человеческих отношений: человечностьпо отношению К СЕБЕ ЗА СЧЁТ_ бесчеловечности по отношению К ДРУГОМУ — иличеловечность по отношению К ДРУГОМУ ЗА СЧЁТ бесчеловечности по отношению КСЕБЕ; паразитизм и дополняющая, предполагающая его жертвенность, ОДНОСТОРОННЯЯчеловечность и дополняющая, предполагающая её СТОЛЬ ЖЕ ОДНОСТОРОННЯЯбесчеловечность, с одной стороны, — и взаимное бескорыстие, взаимное доверие,взаимная помощь, взаимная человечность, с другой стороны. От того, какой изэтих двух типов или механизмов будет реально выбран, реально предпочитаться ипреобладать в образе жизни личности, зависит уровень или форма реализуемойличностью человечности. Этих уровней и форм у меня выделено три (в результатебесед со специалистом в области этики, доктором философских наук ВикторомТимофеевичем Ганжиным).
1.Реляционная, или декларируемая, форма человечности — нормативная, в которойморальная абстракция (норма) чаще всего возводится в абсолют (в догму) ипринимается (или декретируется) к исполнению без учёта конкретной проблемнойситуации. Отсюда абстрактность (в смысле догматичность) этой формычеловечности.
2.Проблемная форма человечности, интуитивно сообразующаяся с конкретной ситуациейи диктующая наиболее человечный образ действий именно в данной ситуации.
Человек,в сущности, остаётся на уровне стихийной практики человечности, но при этом онинтуитивно учитывает ситуацию, не навязывает своих установок, привычек,«правил», норм, а просто сам ими руководствуется, исходя больше изинтересов другого человека, чем из своих собственных. Поэтому при всей бессознательности,то есть неосмысленности на теоретическом уровне, его практика человечностиостаётся вполне конкретной, а не абстрактной, и часто его интуитивное решениепроблемы гораздо точнее теоретического.
Натаком проблемном уровне человечности находятся многие так называемые простыелюди, в том числе моя мама, и к её нравственной интуиции я привык относитьсячасто с б'ольшим доверием, чем к собственным мировоззренческим установкам.Потому что её нравственная интуиция во многих случаях была более безошибочна.Я-то со всей своей философией садился в лужу далеко не единожды...
3.Ценностная форма человечности, осознанная на уровне гуманистическогомировоззрения и являющаяся более/менее удачной реализацией этого мировоззрения.
Человечностьдолжна быть естественным образом жизни, — настолько естественным, чтобы инойпредставлялся просто немыслимым. Поистине человечность должна быть сущностныммеханизмом жизни личности от рождения до смерти. И поскольку большинство людей- далеко не мыслители, а надо, чтобы естественно-человечный образ жизни велипоголовно все, постольку наиболее массовой формой реальной, конкретнойчеловечности представляется проблемная. Потому что ценностная всё жепредъявляет повышенные требования к интеллекту, а что касается реляционной, тоесть весьма серьёзные сомнения в том, человечность ли она вообще. Пока всё идётпо накатанной колее, реляционная форма более/менее похожа на человечность, ачуть в сторону — и сразу оборачивается бесчеловечностью. Когда я вышепротивопоставлял абстрактную человечность конкретной, я под первой имел в видуименно реляционную форму, а вовсе не абстрактность вследствие элементарнойнеопытности. Опыт — дело наживное, и процесс восхождения от абстрактного кконкретному всё расставит по местам, в случае же всяких реляций/декларацийнаибольший риск сорваться в элементарное лицемерие и ханжество. А уж этот недугедва ли вылечит какое бы то ни было восхождение от абстрактного к конкретному.Когда от абстрактного к конкретному «восходит» ханжа и лицемер, тоон, будучи разоблачён, сбрасывает маску и оказывается откровенным циником. Такчто получается скорее не восхождение, а спуск в преисподнюю.
Хотявыше дана классификация форм и уровней человечности по различным критериям(абстрактность — конкретность, взаимность — односторонность, стихийность — сознательность...), меня лично не покидает ощущение, что в концепции чего-то нехватает, и, может быть, самого главного. Это касается условий реализациичеловечности в жизни каждого, условий превращения человечности в своюпротивоположность — в бесчеловечность, степени зависимости/независимости людейдруг от друга, от которой очень зависит и степень человечности ихвзаимоотношений.
Мыже эмоциональные существа, мы не можем держаться на голом волевом усилии, наодном лишь сознании своего нравственного долга. У нашей человечности поэтомудолжна быть могучая эмоционально-мотивационная база. Иначе неизбежнонравственное банкротство либо в форме лицемерия, ханжества, либо в формедемонстративного цинизма, в основе которого — отчаяние: всё равно ничего неполучится, пустые это всё бредни — про человечность, пусть голову не морочат.
Ясам постоянно срываюсь — от переутомления, от недостатка выдержки, просто отнедостаточной включённости в ситуацию, а то и по причине полного выпадения изситуации, что связано с моей физической слепоглухотой и неумением (илинежеланием) окружающих помочь мне включиться. Могу накричать, обидеть, брякнутьчто-нибудь как нельзя более некстати, а потом очень обо всём этом жалеть исамого себя страшно стыдиться.
Ас другой стороны: как себя защитить, если твоей человечностью бессовестнопользуются тебе же во вред, спекулируют на ней? Где та грань, за которойчеловечная мягкость оборачивается просто одним из способов самоубийства,самоубийственной мягкотелостью?
Бытьпожёстче? Во-первых, не с каждым сможешь: чем больше любишь, чем сильнеечувство нежности, тем труднее быть жёстким, даже если понимаешь всюнеобходимость жёсткости.
Во-вторых,для жёсткости, для волевого регулирования чужого поведения, чтобы обезопаситьсебя от откровенного потребительства и паразитизма, — нужна власть, то естьнужно, чтобы те, кому приходится противопоставлять свою жёсткую волю, от тебядостаточно сильно зависели не только морально, но и материально. Иначе им натвою волю наплевать. Ты будешь беситься, а они будут над тобой издеваться какзаблагорассудится. Ты окажешься в положении «демократического»правительства, от которого зависит в жизни страны так мало, что всесколько-нибудь активные и бессовестные граждане могут воротить, что хотят,игнорируя любые законы, на любом уровне, от местного до федерального. И сводяна нет всякие попытки организовать какую бы то ни было «социальнуюзащиту» более беспомощных или просто более совестливых граждан.
В-третьих,если власти достаточно, если от тебя зависят настолько, что ты можешь принеобходимости жёстко продиктовать свою человечную волю, — то где та грань, закоторой эта воля становится бесчеловечной, оборачивается обыкновеннымсамодурством? Как защитить ближних не только от их собственных паразитических поползновений,но и от самого себя? И не только от своего самодурства, но и от своейназойливой нежности, — от любых чрезмерных и потому неконтролируемыхэмоциональных выбросов. Словом, если хочешь или вынужден обуздывать других, — обуздай прежде всего сам себя.
Недумайте, что это отвлечённое рассуждательство. На самом деле эти проблемывстают более/менее остро в любой семье, в любом коллективе, детском иливзрослом. На все эти «где» и «как» постоянно приходитсяискать ответы всем, и чаще всего некогда толком даже осознать и поставитьвопросы, а потому и ответы получаются бестолковые — как правило, просто не прото.
Воти надо очень конкретно выяснить, когда именно, в какие моменты, в какихобстоятельствах, человек, как говорится, сам себе не рад? Если в этом неразобраться, то всё наше теоретизирование впустую. На уровне благих пожеланий,не больше. А ими, как известно, вымощена дорога в ад. Но не ждите от менясейчас ответов на эти вопросы. Я рад уже и тому, что сумел, кажется, наконец-тоих сформулировать, поставить. До этой постановки меня преследовало остроечувство какой-то серьёзнейшей, принципиальной, но неуловимой недоработки, а вчём дело, чего ещё не хватает для полного теоретического счастья, осознатьникак не удавалось. Посмотрим, проверим, удалось ли и на этот раз. Такполучается, что я не просто излагаю результаты своих исследований, а вновь ивновь перепроверяю их. Будем думать вместе.
Разумеется,не так всё плохо, какие-то частичные ответы на вопрос о реализации человечностиесть. Дают ли они все вместе полный, исчерпывающий ответ? Вряд ли. Частичныхответов может быть хоть миллиард… По принципу «вали всё до кучи»вообще нельзя получить удовлетворительного ответа ни на один вопрос. Ночастичные ответы — это как линия красных флажков, обкладывающих зверя. Будемпостепенно сужать кольцо вокруг него, авось поймаем, а не поймаем, так хотьрассмотрим по возможности подробно.
Одиниз самых бесспорных теоретических результатов в поисках конкретного решенияпроблемы реализации человечности в образе жизни каждого — это принципнадёжности, ответственности за себя перед своими друзьями. Мне, слепоглухому,то есть не могущему во многих случаях обойтись без посторонней помощи, — надёжность, ответственность, обязательность, точность окружающих меня людей особенноважна. Ненадёжность, безалаберность, безответственность — это не простопроявление эгоизма и неуважения к окружающим людям, но прежде всего формасоциальной и психологической дискриминации. В полном соответствии с идеямиФранкла, я свободен позволить или не позволить себя дискриминировать, хотя бы ибессознательно (какая разница, дискриминация-то остаётся). Естественно,предпочитаю — не позволять.
Надёжностьпредполагает готовность прийти на помощь, активный поиск повода помочь. Ктакому надёжному человеку проникаешься безграничным доверием, это вернейшийзалог и прочнейшая основа для возникновения подлинно дружеских отношений,особенно если надёжность взаимная. Если же человек сам себя не уважает, слёгкостью обещает и в ту же секунду забывает о данном обещании, а ты-то на негонадеешься, ждёшь… Напомнишь через недельку, через пару месяцев, и он изумлён:да разве я что обещал?! Если такое повторяется систематически, перестаёшьверить людям, начинаешь ждать подобного от всех подряд, и действительно надёжномучеловеку надо очень постараться, чтобы делом, и только делом, доказать своюнадёжность. Другим доказательствам уже веры не будет. Но если ты сам надёжныйчеловек или хотя бы стремишься реализовать этот идеал в собственном образежизни как можно полнее, ты обязан, не надеясь на уже много раз подводившеготебя человека, со своей стороны не отказывать в помощи ему, подставлять емусвоё плечо, когда это необходимо. Ни о чём не просить, но откликаться напросьбы или помогать без просьбы, если знаешь, что можешь чем-то быть полезен.Иначе истинной человечности не будет.
Речьне о том, чтобы никому ни в чём не отказывать, нагружая себя сверх всякой меры,сверх всяких сил и физических возможностей, бесконечными обязательствами,становящимися физически невыполнимыми. Такая глобальная услужливость попринципу «чего изволите?» как раз и оборачивается самой безнадёжнойненадёжностью, катастрофической инфляцией обещаний, поскольку их выполнениефизически невозможно. Речь идёт, просто-напросто, о реализации известнойнародной мудрости: «Не давши слова — крепись, а давши — держись». Ибеда наша в том, что очень многие из нас «крепиться»-то и не умеют,не умеют соразмерять свои обещания со своими силами, со своим бюджетом времении физического здоровья, — не умеют категорически отказаться что-либо обещать,если не уверены, что смогут выполнить. Себя надо уважать, слово своё надоценить, и тогда автоматически вы проявите самое высшее уважение и к другимлюдям. И не бойтесь, обиды никакой не будет. На нет и суда нет. Не можете такне можете, вы же не боги всемогущие. Значит, надо со своей проблемой обратитьсяк кому-то другому, только и всего. А то что получается сплошь да рядом? У тебязагвоздка, сам с ней сладить не можешь, просишь помочь, тебе твёрдо обещают, иты уже больше не решаешься обращаться за помощью ни к кому другому. Понимаете,данное слово связывает не только того, кто дал, но и того, кому дали. И еслитебе понаобещали с три короба, а делать не могут или, тем более, не собиралисьделать, — а ты-то надеешься, ждёшь, — вот тут-то и начинаются обиды.
Уменя лично не одна дружба рухнула именно из-за этого. Зачем же было обещать,если не мог или, тем более, не собирался выполнять? Лучше бы честно не брался,и не было бы никаких претензий.
Конечно,бывает, что обещания вымогают, вынуждая давать невыполнимые обещания, лишь быотделаться. А потом изводят напоминаниями. Но такой террор и шантаж надорешительно пресекать. Это мое дело, браться за что-то или нет. Смогу — возьмусь. Не могу — не обессудь. А вымогательство — оно в любой формеотвратительно, что бы ни вымогалось. А ведь в жизни вымогают не только деньги,не только обещания — даже любовь! Но это же верх нелепости, полная бессмыслица- кого-то любить по требованию.
Сферачеловеческих отношений вообще очень скользкая, тут нужно, по выражениюТвардовского, «ходить краем, зная край», да пока-то поймёшь это инаучишься этому. Бывает и невольная ненадёжность — от неумения, от незнаниякрая, от элементарной неосторожности. Я тут в лагере распрыгался с одним мальчиком,да ноги подвели, плюхнулся я на пол, ко всеобщему испугу, а потом веселью. Воттак мы часто «плюхаемся» и в отношениях друг с другом, сплошь дарядом теряя душевное равновесие.
Пожалуй,понятия «надёжность», «ответственность» и«человечность» почти синонимичны, так же как противоположные понятия- «ненадёжность», «безответственность» и«бесчеловечность». Нравственная норма человеческих отношений стоит ипадает вместе с ___1ВЗАИМНОЙ надёжностью, ответственностью, человечностью.
Итут очень важно разобраться в соотношении феноменов «милосердия» и«гуманности» как противоположных типов отношений (субъект-объектногои субъект-субъектного), с одной стороны, и как этапов становления реальной,конкретной человечности, ориентированной на степень и взаимное стимулированиероста личностной полноценности, — с другой стороны. При этом гуманность — высшая ступень конкретной человечности, принципиальное признание равенства всехлюдей в достижении личностной полноценности. Милосердие ориентируется нарешение твоих проблем без твоего участия, на обслуживание, а гуманность — напомощь, предполагающую обязательное твоё участие. Помочь можно только тому, ктосам себе помогает, кто сам ищет выход из создавшегося положения, и этот выходможно ему указать. Обслуживаемого — несут; тот, кому помогают, топает своиминожками.
Когда-тоя резко противопоставлял милосердие гуманности, видел только ихпротивоположность. На милосердие обижался, — унизительно, видите ли, — и жаждалтолько гуманности. Тут меня поправили дети. В принципе в лагере я мог бысориентироваться сам, изучить территорию, всюду самостоятельно находить дорогу.Но уже много лет не только на территории, а даже внутри корпуса я далеко не всёзнаю. По простейшей причине: меня водят дети. И я не настаиваю на своейсамостоятельности, которой мне вполне достаточно и дома. Я сознательно ПОЗВОЛЯЮсебя водить — буквально, а в переносном смысле — «носить». Дело втом, что быть милосердным проще, легче, чем быть гуманным, и гуманность можетначаться именно с милосердия. Лагеря всё время меняются, — куда повезёт купитьпутёвки, — и нет смысла очень-то ориентироваться, всё равно скорее всего большесюда не попадёшь, следующая смена будет в другом месте. Вот около своего дома явсё знаю в радиусе нескольких километров. А в лагере — пусть водят дети. Надоже им упражнять свою человечность, для начала пусть это будет в формемилосердия, а более сложной, требующей строжайшего взаимного учёта возможностейдруг друга, форме — то есть гуманности, — надо учиться, до этого надо дорасти.
Ноподчёркиваю: и милосердию, и гуманности, и вообще человечности можно научиться,а научить — нельзя. Чтобы овладевать инструментарием доброты, теми или иныминавыками, надо уже быть добрым. Можно рваться на помощь, но не уметь помогать.Как помогать — этому можно научить. А вот установке на помощь, стремлениюпомочь — научить нельзя, это может расти только изнутри, только из общейэмоциональной культуры личности, только из внутренней логики всегопредшествующего развития/саморазвития. Это так же, как с поэзией: научитьсяписать хорошие стихи можно, а научить — нельзя. Для умения (способности) писатьхорошие стихи нужен определённый склад, тип личности, особое отношение кдействительности, именно поэтическое, и его остаётся только выразить стихами. Аэто результат всей истории формирования личности, это результат совершенноопределённого образа жизни, а не навык, которому можно научиться, а потом заненадобностью разучиться. Поэтами становятся, но не так, как, скажем,грузчиками. Думаю, точно так же и педагогике нельзя научить, педагогом можностать в течение всей жизни, в результате всего развития/саморазвития, хотяспособам решения тех или иных педагогических проблем научить можно.Инструментарий можно дать, а любовь к детям — это основа, а не инструментарий,это либо есть, либо нет. И если нет любви к детям, то педагогическийинструментарий в руках такого человека так же страшен, как любое оружие в рукахзаведомого головореза.
Принципнадёжности очень важно соблюдать в отношениях с детьми. Об этом говорятпрактически все педагоги, работы которых мне удалось прочитать. Ребёнку нельзяничего обещать просто так, лишь бы отделаться. Надо думать, по силам ливыполнить обещание, и целесообразно ли давать и выполнять его, не навредит лиэто нравственному росту. Мне часто очень хочется побаловать детей, но язаставил себя научиться им отказывать в определённых случаях, в зависимости отконкретной ситуации, чтобы не потерять их уважение, не испортить отношения.
Например,хочешь послушать музыку — ради бога, но приноси кассету ко мне, вместепослушаем, а магнитофона я дать не могу. И уж если отказал одному — автоматически отказываю в этом же и всем остальным. Иначе потом не объяснишь,почему в одном и том же одному отказал, а другому уступил. Больше, что ли,люблю того, второго, или просто он настырнее?
Вотношениях между инвалидами и относительно здоровыми взаимная надёжностьпредполагает взаимную интеграцию. Но прежде чем говорить о ней, уточним, чтотакое личностная реабилитация.
Статьличностью — это значит стать родовым, а не только видовым существом. А статьродовым существом — значит включиться в жизнь рода человеческого, статьносителем и представителем его культуры, особенно этической. Этот процесс можноназвать процессом личностной реабилитации индивида, то есть видового, биологическогосущества. Почему именно реабилитация, а не просто становление,развитие/саморазвитие? Потому что это очень сложный и болезненный процесс увсех, а не только у людей с теми или иными формами физической инвалидности.Понятно само собой, что слепоглухому надо стать личностью вопреки слепоглухоте.А у зрячеслышащего не меньше своих «вопреки». Вопреки импульсивности,вопреки флегматичности, вопреки неблагополучию в семье, в школе, мало ли гдеещё. А если всё слишком «хорошо» и никаких проблем — то вопреки вотэтой как раз беспроблемности, благополучию, подозрительно похожему на«благополучие» мертвеца. Становление личности — это всегдапреодоление чего-то, а ведь когда мы говорим о реабилитации детей-инвалидов, мыименно имеем в виду преодоление — насколько возможно — связанных синвалидностью ограничений. Кто не преодолел, тех мы называем нереабилитированными. Но таких не преодолевших, не реабилитированных сколькоугодно и среди «обычных» людей. То есть тот процесс преодолениявсевозможных ограничений, который мы привыкли превращать как бы в монополиютолько инвалидов тех или иных категорий, — этот процесс можно понять и каквсеобщий. И это не отменяет других понятий — «становление»,«развитие/саморазвитие». Говоря о том, что личностно реабилитироватьсяприходится с пеленок абсолютно всем, мы подчёркиваем момент преодоления некихограничений, которые — те или иные — обязательно есть у всех, а не только уинвалидов. Вот почему я иронически отношусь к псевдоделикатному переименованиюинвалидов в «людей с ограниченными возможностями». Я спрашиваю: чтоже, выходит по элементарной логике, что у не-инвалидов возможности безграничны?Ерунда ведь. В том ли, ином ли отношении, а возможности ограничены у нас увсех. Или уж тогда не-инвалиды — все поголовно боги, потому что отсутствиеограничений предполагает всемогущество. Кто из не-инвалидов дерзнет назватьсебя богом?
Всовместно-педагогическом процессе, как целенаправленной организации общениямежду детьми-инвалидами и относительно здоровыми детьми, делается попыткаотождествить (то есть одновременно решать) в едином психолого-педагогическомпроцессе проблемы личностной самореабилитации детей-инвалидов (поначалу,разумеется, стихийной), с одной стороны, а с другой — проблемы нравственногосаморазвития относительно здоровых детей. В таком отождествлении собственно изаключается суть совместной педагогики. И когда спрашивают, кому это нужнее — детям-инвалидам или относительно здоровым, — я без колебаний отвечаю:последним. Относительно здоровые ребята получают, может быть, единственнуювозможность нравственной ___1ПРАКТИКИ_._0, а не болтовни на нравственные темы.Ведь их же в семьях очень часто избавляют от необходимости кому бы то ни было вчём бы то ни было помогать, им только «внушают» в нотациях время отвремени, какими они должны быть хорошими, а возможности поупражнять своюхорошесть, почувствовать себя нужным «по-честному», на самом деле, ане ради «воспитания», — такой возможности часто нет.
Япробовал растормошить очень сложного, страшно пассивного зрячеслышащегоподростка двенадцати лет, которого в семье переобслужили, от всего избавили (ониз обеспеченной семьи), и дома он только глазеет в телевизор, во двореболтается с такими же, как сам, не находя других тем для разговора, кромепогоды, а в школе — один из последних в классе, даже оставался на второй год.Ему надо стать личностью вопреки убийственному материальному и бытовомублагополучию. После лагеря встретившись с ним, особенно почувствовал жуткийконтраст между ним и моими лагерными друзьями, любой из которых очень активен,и эту активность надо только суметь организовать, направить, снисходительнопосмеиваясь над такими издержками, как озорство и скоропостижная«любовь». А тут — не знаешь как и подступиться, улыбку выжать изэтого ребёнка — семь потов спустить… Перед педагогом М.Б. Ширманом, который восновном и работал с этим мальчиком, стояла проблема включения его в домашниезаботы по хозяйству, а то он привык смотреть на маму, по выражению М.Б.Ширмана, «как на исполняющую обязанности домработницы». А ведь этотипично!
Итак,договоримся, что процесс личностной реабилитации проходят все люди, а не толькофизические инвалиды. В этом смысле личностная реабилитация, по существу,совпадает с процессом становления человечной личности. Можно наметить следующиеэтапы этого процесса:
1.осознание своей непохожести на других (любой);
2.осознание того, что все настроены доброжелательно, готовы участвовать в решениивозникающих проблем;
3.ответная готовность на такое же доброжелательное отношение к окружающим,попытки реализовать его в собственном поведении;
4.активная сознательная организация помощи себе и собственная постояннаяготовность прийти на помощь другим, использование своей уникальной ситуации(даже если это ситуация какой-либо тяжкой физической инвалидности) дляличностного и творческого роста, собственного и окружающих людей (это высшийэтап личностной самореабилитации, становящейся сознательной).
Описаннаяпоэтапность является идеальной, а не реально действующей. её необходимоспециально организовывать в психолого-педагогическом процессе. В этой связиисключительное значение имеет совместная педагогика — совместное воспитаниеотносительно здоровых детей и детей-инвалидов взаимной человечностью, взаимнонравственным и ответственным отношением.
Засчёт совместной педагогики, расширяя базу общения, можно попытаться снять ипроблему овладения национальным языком, и проблему отсутствия развитой ролевойигры, и проблему личностной самореабилитации ребят-инвалидов и одновременнонравственной самореабилитации относительно здоровых ребят. И вообще ускоритьобщее развитие детей-инвалидов, облегчив адаптацию ребят, когда они вырастут,среди остальных людей, — научив их быть людьми среди людей, сделав сущностью ихобраза жизни взаимную человечность, то есть взаимопомощь (прежде всего!). Исамостоятельную активную организацию этой взаимопомощи!
Передомной всю жизнь остро стоит проблема победы над слепоглухотой: победить — значитвылечить; поэтому нельзя победить, но можно побеждать в течение всей жизни.Можно сказать, что в этом — сущность высшего уровня личностнойсамореабилитации. В.Э. Чудновский в этом высшем уровне особо выделяетдиалектику превращения слабости в силу, когда сами накладываемые слепоглухотойограничения становятся стимулом личностного развития.
Ивот здесь мы и подходим к принципу взаимной интеграции. Мне пришлось в жизнистолкнуться с двумя противоположными типами отношения ко мне. Один — сверхопека, когда меня стараются от слишком многого избавить, делая мою жизньпустой, скучной, как у того подростка, о котором я недавно говорил. Другой — яназвал его «сверхинтеграция» — демагогически равнодушный, когда тебеговорят, что никто, кроме тебя самого, твоих проблем не решит, что ты такой жечеловек, как все, по-человечески равен всем остальным, а потому… самвыкручивайся. Нелогично, мягко говоря!
Неспорю, что все мы прежде всего люди, а потом уже инвалиды или не-инвалиды, и вэтом смысле равны друг другу принципиально. Принцип же этот такой, еслиперефразировать знаменитые строчки Некрасова: «Инвалидом можешь ты небыть, а человеком быть обязан». Верно. Но откуда следует вывод — «самвыкручивайся»? Ни инвалиды, ни относительно здоровые на самом деле самиведь не выкручиваются, опираются на помощь друзей и сами помогают, чем могут!Мы в обществе живём, а не на необитаемом острове!
«Сверхинтеграция»достала меня так, что я даже задумался: какое из двух зол меньше — сверхопекаили «сверхинтеграция»? И решил, что сверхопека — меньшее зло, потомучто опекающий тебя, бесспорно, хоть и по-глупому, любит, и ему можно доказать,его можно убедить, что твои возможности он недооценивает, ты можешь больше, чемон думает. А демагогу дела нет до твоих возможностей, как и вообще до тебя, он«сверхинтеграцией» лишь прикрывает своё равнодушие. Отсюда и — «сам выкручивайся». И действительно, лучше уж без демагогаобходиться, ни в чём на него не рассчитывать, не надеяться. Более ненадёжногопартнёра в делах и в дружбе нельзя себе и вообразить.
Преждевсего необходимы люди, способные не отвлекать тебя всячески от твоих проблем, арешать их вместе с тобой. Коль скоро такие люди нашлись, возникает как бы«антиэкстремальная» или, шире, «антипроблемная коалиция», — возникает коллектив, занятый поиском решения неких общих проблем. Это — общееусловие всякого реабилитационного процесса, но детского — особенно. Впрочем,дети тут по сравнению со взрослыми в более выгодном положении: взрослыйзачастую вынужден искать себе союзников по «антиэкстремальнойкоалиции» сам, в одиночку, а у ребёнка они есть изначально в лице родителей,педагогов, доброжелательно настроенных, сочувствующих ему ровесников — членовотряда милосердия, окружающих ребят в лагере. Такой настрой должен создаватьсязаранее, при подготовке смен в лагерях, при проведении специальных встреч изанятий с относительно здоровыми ребятами. Указанный настрой должен создаватьсяи при первом знакомстве ребят, ещё по дороге в лагерь, если они не были знакомыпо прежним лагерным сменам.
Влюбом реабилитационном процессе необходимо совместное с союзниками по«антиэкстремальной коалиции» исследование экстремальной ситуации,необходим совместный поиск выхода из неё, — совместное смягчение, изменение,преодоление экстремальной ситуации, а ни в коем случае не насилие над попавшимв беду человеком (под видом «заботы» о нём, но «заботы»,как она понимается и навязывается непрошенным «благодетелем», — яодно время это называл, не очень точно, «духовной агрессией») и неиздевательская демагогия: «Сам выкручивайся!» Особенно это важно вэкстремальной ситуации всевозможной инвалидности. Без создания«антиэкстремальной коалиции» реабилитация личности в этих условияхпросто немыслима. Причём, такая «коалиция» должна существовать какусловие не только успешности, но и вообще начала, «запуска»реабилитационного процесса.
Еслиречь идёт о ребёнке, он участвует в этой «коалиции» на первых порахбессознательно, даже не подозревая об экстремальности ситуации, в которойвынужден существовать. Чтобы сделать его сознательным членом«антиэкстремальной» (имеется в виду прежде всего«антиинвалидная») «коалиции», надо создать условия дляосознания ребёнком-инвалидом экстремальности ситуации, а для этого надо датьему возможность сравнить себя с другими детьми, пообщаться с ними. Такоеобщение и взаимное сравнение полезно обеим сторонам — и детям-инвалидам, иотносительно здоровым ребятам. Подружатся ребята или нет, это в решающейстепени зависит от них самих, от их личностных качеств, но с самого началанеобходимо позаботиться о доброжелательном, дружественном настрое — по крайнеймере, со стороны относительно здоровых ребят.
Состороны детей-инвалидов такой настрой может быть ответным, ибо первоначальновозможно недоверие, связанное с проблемами общения с соседскими детьми у себядома, во дворе, или со сверхопекой взрослых, вообще не допускавших никакого соприкосновениябольного ребёнка со здоровыми. Убедившись, что никто его «дразнить»не собирается, но все настроены помочь, ребёнок-инвалид может попытаться«сесть на голову» (этим попыткам надо мягко, но неуклоннопротивостоять), а может попытаться включиться в образ жизни обычных ребят (тутнадо всячески идти ему навстречу, изобретая доступные формы игр, адаптируя ихна ходу, — такой опыт имел место в лагерях, где я работал, и такое творчествопо изобретению игр иногда увлекало здоровых ребят). ребёнок, с одной стороны,осознаёт, что он «не такой, как все», но с другой стороны, ощущаетсебя среди друзей, в дружественной обстановке, и это стимулирует его к поначалустихийной, а затем всё более сознательной, самореабилитации.
Взаимнаячеловечность — основа гуманистического подхода к личностной реабилитацииинвалидов, — как детей, так и взрослых, как физических, так и духовных (илисоциальных) инвалидов. Гуманистический подход не то чтобы противопоставляетсятрадиционному, коррекционному, но ассимилирует его в себе: чтобы наиболееэффективно «корректировать», — например, слепоглухоту, — необходимоспровоцировать формирование человечности собственным человечным отношением креабилитирующемуся.
Носам принцип — провоцировать формирование человечности человечностью же — общепсихологический и даже общеметодологический, философский, а не специальнореабилитологический. В том-то и дело, что при гуманистическом подходе к решениюреабилитационных задач реализуется и конкретизируется в экстремальных условияхтот же принцип, который должен работать (но далеко не всегда работает!) и внорме. Иначе нормального результата в ненормальных условиях не получить.
Пригуманистическом подходе возможен высший уровень личностной самореабилитации, накотором инвалидность выступает не только в качестве объективного ограничителявозможностей, но и в качестве стимула саморазвития личности, чтобы ограничениевозможностей инвалидностью либо нейтрализовать, либо вообще снять, либо дажетрансформировать по типу фрейдовской «сублимации»: невозможно одно — ___1ТЕМ БОЛЕЕ_._0 возможно, осуществимо другое. О такой сублимации говорил ещёСократ, рассуждая перед смертью о том, что философу лучше быть слепоглухим,дабы ничто не отвлекало его от размышлений. Мне мои друзья и коллеги не разговорили, что у меня есть перед ними преимущество. Вот, например, выдержка изодного дружеского письма ко мне:
«Надеюсь,ты здоров и как прежде пашешь за троих. И новая книга выходит из-под пальцевкак по мановению волшебной палочки. Это так кажется, если смотреть извне; насамом деле всё это плод душевных и умственных усилий, твоей всегдашней»привычки думать". Такая привычка есть у очень немногих людей, и тыодин из них. Тот чудовищный «скафандр», который по воле судьбы надетна тебя, отсекая тебя от зрительных и слуховых ощущений, служит не толькопалаческую службу, но и оказывает тебе услугу, погружая твоё Я всосредоточенное размышление и внутреннее созерцание. Человеку со здоровымиорганами чувств приходится делать специальные усилия, чтобы «отключиться»от соблазнов внешнего мира, отвлекающих от умственной работы. Так что в этомсмысле ты даже имеешь преимущество перед нами, здоровыми. Интересно, понимаешьли ты это?"
Понимаю.Но всё куда сложнее и интереснее. Сохранные органы чувств поневоле работают сболее полной нагрузкой, начинаешь ориентироваться на раздражители, которых внорме просто не замечают. Обостряется интуиция, благодаря которой мгновенностроится некий обобщённый, интегрированный мыслеобраз данного человека и всейокружающей ситуации.
Влагерях общения Детского ордена милосердия должны, как минимум, уживаться, алучше всего дружить, относительно здоровые дети — и больные, причём больные каквнутренними болезнями, внешне незаметными (в том числе такими страшными, каклейкемия, опухоль головного мозга), так и с очевидной, пугающе заметной, прямокричащей инвалидностью (ДЦП, слепота, глухота, слепоглухота). Таким образомсоздаются уникальнейшие условия для формирования взаимной человечности внепосредственной практике общения. Именно здесь, — повторяю снова и снова, — возможно подлинное нравственное воспитание, возможно ___1ЧЕРЕЗ ___1ДЕТЕЙ_._0очеловечивание «большого мира», общества в целом, в которомтяжелобольным людям и инвалидам было бы легче чувствовать себя своими, а неотверженными, не загнанными в разного рода «резервации» (отсобственной квартиры до всевозможных закрытых учреждений).
Больныедети учатся не бояться здоровых, учатся обращаться к ним за помощью,организовывать себе их помощь, учатся — едва ли не главное! — быть импо-человечески интересными своим творчеством, культурой своего отношения к ним,а не только вызывать жалость, частенько брезгливую. Словом, эти лагеря могутбыть (и бывают) подлинной школой взаимной человечности в смысле накопленияопыта взаимной человечности в живом общении. Совместная педагогика может идолжна такую школу человечной жизни (человечного сосуществования, общежития)детям обеспечить.
Темсамым реализуется принцип взаимной интеграции: не только больные детиинтегрируются среди здоровых, но и здоровые — среди больных. Движение должнобыть встречным, взаимным, ни в коем случае не односторонним, иначе никакойвзаимной человечности не получится. Другое дело, что ПЕРВОНАЧАЛЬНО инициативавсё же должна идти от здоровых, — по крайней мере, от взрослых, среди которых могутбыть и взрослые инвалиды, потом под влиянием взрослых — от здоровых детей, иуже в ответ — от больных детей. С момента, когда удаётся добиться (заслужить!)этот ответный инициативный порыв, только и начинается собственно взаимнаячеловечность и взаимная интеграция.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта suvorov.reability.ru/