1. Социальная типичность эмоций
Каждый человек отличается большой индивидуальностью эмоций, т.к. эмоции вполне определённо зависят от чувственной организации отдельного человека, а также от особенностей его психики, от индивидуальных черт характера и темперамента /Введение в философию 1989, 329/. Каким образом тогда обеспечивается социальная значимость эмоций, их адекватное распознавание и интерпретация другими членами социума? Ответ на этот вопрос заключается в том, что формы объективации эмоций или их манифестации являются конвенциональными социальными символами. Это предполагает, что члены социума располагают общим знанием о том, какие эмоции следует испытывать в той или иной ситуации, в какой форме и с какой интенсивностью их следует объективировать и какой эмоциональный отклик это вызовет у окружающих. В эмотивных языковых средствах всех уровней закреплено обобщённое социально — типичное содержание эмоций, которое проявляется в социально-типичном отношении к объектам и в социально-типичном внешнем проявлении эмоций в поведении человека /Маслова, 191-192/.
Все знания об эмоциях индивидуум усваивает в процессе социализации, т.е. эмоции носят социально обусловленный характер. Именно социализация способствует тому, что индивидуально-ситуативные переживания конституируются как социально-типичные. В основе этого процесса, по мнению Филера/, лежит усвоение эмотивных понятий, которые задают социально устоявшиеся рамки типизации и интерпретации эмоциональных переживаний. Анализируя свою эмоциональную сферу, индивид учится обозначать свои чувства таким образом, чтобы это не противоречило словоупотреблению других носителей языка. Витгенштейн называет это «внешним критерием», соблюдение которого необходимо для успешной коммуникации. В противном случае, «индивидуума не понимали бы не только окружающие: в конечном итоге он не смог бы понимать сам себя».
Эмоциональные понятия и представления вплетены в общую ценностную систему социума. «Эмотивные понятия предопределяют понятия социальных отношений и институтов, а также понятия, относящиеся к моральным, эстетическим и правовым оценочным системам». В этом смысле сложившееся в обществе отношение к эмоциям отражает его культурно-ценностную ориентацию. Согласно формулировке Соломона, «эмоции — это сложная система суждений о мире, людях и нашем месте в мире».
В качестве общественных феноменов эмоции подлежат социальному нормированию и контролю. Средствами такого контроля являются своеобразные правила: эмоциональные (Emotionsregeln), регулирующие возникновение, и манифестационные (Manifestationsregeln), регулирующие объективацию тех или иных эмоций /Edith, 310/. Эти правила определяются ценностной системой социума и таким образом изменяются во временных и интеркультурных рамках. Эмоциональные правила задают, какие чувства необходимо и положено испытывать в определённых ситуациях. Эти правила позволяют индивиду осознать, когда его чувства не соответствуют общепринятому стандарту и скорректировать по крайней мере их внешние проявления. Манифестационные правила задают, какие эмоции, в какой ситуации и с какой интенсивностью необходимо и допустимо проявлять. Примечательно, что эмоциональные и манифестационные нормы не всегда напрямую соотносятся друг с другом. Могут возникнуть ситуации, в которых никто не ожидает, что вы действительно будете испытывать те или иные эмоции, однако ожидает, что вы продемонстрируете совершенно определённые манифестации. Это наглядно иллюстрирует пример дуэлей. В Кайзеровской Германии существовали строгие эмоциональные правила, которые задавали, в каких условиях мужчина должен был чувствовать, что его честь задета. Согласно существовавшему в то время определению оскорбительных ситуаций, удовлетворения следовало требовать даже в том случае, если мужчина не чувствовал себя оскорблённым (если, конечно, он не был готов к общественному презрению). При этом, как считает Хохшильд, индивиды не только пытаются создать видимость наличия у них адекватных эмоций, но и стараются действительно эти эмоции испытать.
«Социальная типичность эмоций формируется одновременно на уровне различных общностей людей (социальных групп), на уровнях общечеловеческой, национальной, демографической, профессиональной,половой, возрастной общностей и закрепляется в эмотивных средствах языка в процессе рече-языковой практики». Это даёт основание постулировать наличие гендерных особенностей эмоциональной сферы ЯЛ, которые наряду с другими особенностями (индивидуальными, профессиональными и др.) формируются в процессе социализации индивида, поскольку gender не является биологическим или естественным свойством индивида, а продуцируется в процессе социальной, культурной и языковой практики (doing gender).
По оценкам специалистов, наиболее эмоциональными сферами человеческой деятельности являются спортивные состязания и политические баталии. В частности, эмоциональность российских политиков, по мнению Шаховского /1998, 80/, вызвана как общей ситуацией политической и экономической нестабильности, так и природным экспрессивным духом русского самосознания. Автор констатирует, что в российском политическом дискурсе «превалируют сиюминутные вербальные эмоции и экспрессивное самовыражение».Таким образом, исследование гендерного аспекта эмоциональной сферы ЯЛ представляется наиболее естественным и продуктивным именно на материале парламентских дебатов.
Резюмируя вышеизложенное, отметим:
1. Переход от лингвистики имманентной, изучавшей язык в самом себе и для себя, к лингвистике антропологической ознаменовал новую парадигму лингвистических исследований — когнитивную, в центре внимания которой находится изучение человека во взаимосвязи с его языком и мышлением.
2. Созданная в рамках когнитивной лингвистики теория языковой личности является адекватной базой лингвистических исследований, поскольку позволяет охватить все основные характеристики индивида, участвующего в порождении и восприятии осмысленного текста.
3. Модель ЯЛ не является застывшим, константным понятием и может быть диверсифицирована как по вертикали (за счёт выделения новых уровней), так и по горизонтали (за счёт детализации внутри имеющихся уровней).
4. Общепринятая до недавнего времени трёхуровневая модель ЯЛ оставляет без достаточного внимания эмоциональную сферу индивида, которая наряду с другими характеристиками существенным образом влияет на его речевое поведение. В связи с этим плодотворным представляется дополнение структуры ЯЛ эмоциональным уровнем, объединяющим эмоции ЯЛ в их концептуальном представлении.
5. Эмоции индивида, как психические явления, могут обрести социальную реальность, лишь объективируясь во внешних проявлениях — поведении, мимике, жестах, речи. Один из наиболее универсальных способов манифестации эмоций — их вербализация во внешней речи, осуществляемая с помощью специальных языковых средств и речевых механизмов.
6. Языковые средства заданы языком и составляют его эмотивный фонд; речевые механизмы синтезируются автором в процессе производства текста с использованием как эмотивных, так и нейтральных единиц языка. Языковые средства и речевые механизмы выполняют две взаимосвязанные функции: вербализация собственных эмоций автора и эмоциональное воздействие на реципиента.
7. Эмоциональная сфера индивида и механизмы объективации эмоций формируются в процессе социализации в соответствии с культурно-ценностной системой данного социума. В результате эмоции и их внешние манифестации приобретают социально-типичный, унифицированный характер.
Типичность эмоций формируется на различных уровнях: общечеловеческом, национальном, профессиональном, возрастном, половом и др. Это позволяет постулировать наличие гендерных особенностей эмоциональной сферы и объективации эмоций и делает возможной диверсификацию эмоционального уровня ЯЛ на эмоциональные уровни ЯЛ-мужчины и ЯЛ-женщины.
Поскольку политический дискурс признаётся специалистами одним их наиболее эмоциональных, парламентские дебаты представляют собой оптимальную базу для изучения эмоциональной сферы ЯЛ.
2. Гендерное направление лингвистических исследований
Гендерное направление возникло в 70-ые годы в США под влиянием Нового женского движения, распространилось затем по всему миру, с 1978 года занимает прочные позиции в ФРГ, где, как правило, обозначается термином феминистская лингвистика (feministische Sprachwissenschaft – термин Л. Пуш). «В научное описание понятие гендер введено для того, чтобы провести границу между понятием биологический пол (sexus) и социальными и культурными импликациями, вкладываемыми в концепты мужское – женское: разделение ролей, культурные традиции, отношения власти в связи с полом людей». В российской лингвистике гендерные исследования находятся в стадии формирования. По мнению ведущих российских исследователей, связь с феминистическим движением не способствует объективности: «Беспристрастное научное исследование нередко отсутствует и подменяется излишне страстными рассуждениями, порождающими перегибы в оценках, а иногда и ложные выводы». Гендерные исследования охватывают две крупные области:
1.Язык: проявления сексизма, т.е. угнетения по половому признаку (по аналогии с расизмом) в системе языка и его функционировании;
2.Речь: обусловленные полом особенности речевого поведения мужчин и женщин.
Исследования в первой области зародились в рамках критической лингвистики, которая имеет своей целью анализ как неявных, так и прозрачных структурных отношений доминирования, дискриминации, власти и контроля, выраженных в языке. Многие лингвисты разделяют мнение Ю. Хабермаса относительно того, что «язык есть также средство доминирования и социальной силы. Он служит для законодательного закрепления отношений организованной власти. Насколько законодательно закреплённые (легитимные) отношения власти не выражены, настолько язык идеологизирован».
Исследования во второй области связаны с социолингвистикой, которая, в частности, изучает влияние отдельных социальных и социально-демографических признаков (возраст, пол, уровень образования) на функциональное использование языка в процессе речевой коммуникации. В качестве недостатка современной социолигвистики некоторые учёные отмечают тот факт, что «она не отвечает достаточно аргументировано на вопрос, существуют ли различия в речи и, если существуют, то каковы они, между двумя основными группами людей – мужчинами и женщинами».
Обратимся к основному содержанию гендерных исследований по обоим направлениям.
2.1 Гендерные исследования системы языка. Понятия сексизма и патриархальных языков
Сексизм связан с понятием патриархальных языков, продуцирующих неравноправие полов. Основные характеристики патриархальных языков были описаны Хеллингер:
Неравные шансы идентификации мужчин и женщин в языке (обозначение женщин языковыми единицами мужского рода).
Семантическая асимметрия при наличии парных единиц (слова женского рода имеют более низкий ранг, чем мужского).
Интерпретация мужского рода, употреблённого в отношении женщины, как повышение её статуса, а женского рода в отношении мужчины — как понижение его статуса.
Феминистская лингвистика исходит из того, что женщине для психологического, социального и биологического выживания в обществе необходимо обрести в нём свою идентичность. Не в последнюю очередь это означает быть адекватно отображённой, идентифицированной в языке, который употребляется в данном cообществе. Одним из ярко выраженных патриархальных языков является немецкий. Профессор языкознания Луизе Пуш, одна из основоположниц феминистской лингвистики ФРГ, констатирует, что немецкий язык лишь для мужчин удобен, ясен и однозначен. Говорить на этом «мужском языке» о мужчинах не вызывает никаких проблем. Трудности, путаница и проблемы возникают лишь тогда, когда речь заходит о женщинах. «Мой родной язык подготовлен к моему существованию не лучше, чем наше государство — к существованию инвалидов».--PAGE_BREAK--
Феминистки считают, что язык является не природным, а общественно-историческим феноменом, и в качестве такового вполне может подвергаться критике и изменениям. Более того, критика языка не просто возможна, а крайне необходима, как и его реформирование. В 1980 году представительницы этого направления И. Гюнтеродт, М. Хеллингер, Л. Пуш, С. Трёмель-Плётц опубликовали книгу под названием «Директивы по избежанию половой дискриминации в языке», в которой чётко сформулирован основной тезис феминистской лингвистики: «Язык является дискриминирующим по половому признаку, если он игнорирует женщин и их достижения, если он описывает женщин лишь в подчинённом положении или в зависимости от мужчин, если он показывает женщин только в стереотипных ролях и таким образом отрицает у них наличие интересов и способностей, которые выходят за этот стереотип, если он унижает женщин снисходительностью и высмеивает их».
Отражая и формируя наши образы и представления, язык укореняет и тиражирует асимметричные взгляды на мужчин и женщин. Так, например, в немецком языке сравнение женщины с мужчиной рассматривается как похвала: Sie steht ihren Mann. А сравнение мужчины с женщиной как деградация или оскорбление: Er heult wie ein Weib. Многие фразеологизмы также оценивают женщин как существ «второго сорта»: Milchmädchenrechnung = naive Rechnung. В этом проявляются определённые мыслительные стереотипы, которые при употреблении закрепляются. Другие фразеологизмы звучат чисто по-мужски: ein Mann ein Wort (eine Frau ein Wörterbuch).
Подобные примеры характерны и для английского языка. Так, Михаэль Гайс в своей книге «Язык политики» анализирует статью из журнала «Ньюсуик», посвящённую предвыборной кампании Р. Рейгана /Geis 1987/. В статье цитируется один из помощников Рейгана, назвавший соперницу последнего г-жу Ферраро «колкой» (garstig) женщиной, которая с удовольствием «выцарапала бы» (auskratzen) ему глаза. По мнению Гайса, слова «колкий» и «царапаться» едва ли употребимы в отношении мужчины, т.к. отображают стереотипную метафору женщины-кошки. Может быть, выбирая подобные выражения, журналисты и не пытались подорвать авторитет кандидата на пост вице-президента госпожи Ферраро, однако их слова акцентировали несоответствие между имиджем женщины и имиджем политика. «Мы думаем, что это мы используем язык, но на самом деле часто бывает так, что наш язык использует нас», считает Дебора Таннен. Недостаточная или ошибочная идентификация женщины в языке ведёт к её дискриминации в обществе, ущемлению её прав, сохранению и закреплению патриархально-традиционного распределения ролей между мужчиной и женщиной.
А.В. Кирилина связывает существование гендерных стереотипов и традиционных ожиданий по отношению к мужчинам и женщинам с метафоричными понятиями «мужественность» и «женственность», которые в силу своей семантической двуплановости воздействуют на сознание носителей языка. «Внутренняя форма метафизических категорий «женственность» и «мужественность» отсылает к людям разного пола и заставляет приписывать им качества, свойственные этим категориям, но необязательно свойственные реальным мужчинам и женщинам...».
2.2 Деятельность по реформированию системы языка
Деятельность представительниц феминистской лингвистики ФРГ по реформированию системы языка уже принесла значительные результаты. Заметим, что изменения в языке не являются естественным, «саморегулирующимся» процессом и не происходят сами по себе. Для осуществления изменений необходимо выполнение следующих условий:
Одновременное существование в языке как минимум двух альтернативных вариантов (например, андроцентристского и равноправного).
Распространение в языковом сообществе нового варианта усилиями его конкретных членов.
Поддержка со стороны высших органов власти.
В 1976 году были приняты директивы ЕС о равноправии женщин в профессиональной жизни. В 1979 году в ФРГ было принято положение, согласно которому во всех образовательных учреждениях в будущем должны использоваться как мужские, так и женские наименования профессий (Kaufmann — Kauffrau). В 1980 году в § 611 Гражданского кодекса ФРГ было внесено положение о том, что при объявлении вакансий на рабочие места должны указываться как мужские, так и женские обозначения профессии/ должности (Arzt — Ärztin). Причём в официальный перечень были внесены соответствия женского рода даже для самых «мужских» профессий и должностей (Oberbefehlshaberin der Bundeswehr — Главнокомандующая вооружёнными силами ФРГ). Кроме производных женского рода на -in появились нейтральные обозначения для профессий и должностей: Kaufperson = Kaufmann / Kauffrau. В 80-ые годы дискуссия затронула и официально-правовой язык. Здесь также появляются производные женского рода (Amtfrau, Beamtin), которые однако не получили распространения. Общая тенденция такова: равноправие через нейтрализацию. Мужской род для обозначения обоих полов сохраняется, но по возможности его стараются избегать: «Die Beratungsstelle kann im Bedarfsfall ärztliche, juristische, psychologische Fachbearbeitung hinzuziehen» (вместо — …einen Arzt, einen Juristen, einen Psychologen hinzuziehen).
Под влиянием женского движения наметились некоторые изменения и в грамматической системе немецкого языка. Так, неопределённо-личное местоимение man, которое произошло от существительного Mann — мужчина и (как показали эмпирические исследования) часто ассоциируется с субъектом мужского пола, звучит весьма нелепо в чисто женском контексте: «Wie kann man seine Schwangerschaft feststellen?» Для таких случаев было введено неопределённо-личное местоимение frau, которое вот уже в течение 15 лет успешно употребляется в определённых кругах как альтернативный вариант: «Wenn frau stillt, muß sie mehr essen». Такое же соответствие было введено и для местоимения jedermann- jedefrau: «In unserer Abteilung wird ein Training für jedermann/frau geboten». Наблюдается тенденция феминизации местоимений wer / jemand, хотя на сегодняшний день это и нарушает грамматические нормы: «Wer kann mir ihr Fahrrad leihen?»
Один из самых спорных вопросов состоит в том, должны ли постоянно употребляться так называемые маркированные формы на -in, если речь идёт о женщинах. На этот счёт есть два мнения:
1. Маркированные формы должны употребляться всегда, т.к. необходимо постоянно идентифицировать наличие женщин, их достижения, права и требования.
2. Маркированные формы должны употребляться лишь в особых случаях, когда крайне необходима информация о естественном поле.
Луизе Пуш предложила интересный выход из данной ситуации, который бы позволил создать стройную симметричную систему обозначений профессий / должностей без дискриминации какого-либо из полов /Pusch 1984, 63/: