Половая дифференциация и сексуализация детства: горький вкус запретного плода
Абраменкова В. В.
/>
Учитель спрашивает: — Вовочка, что ты знаешь о происхождении человека?
— Лучше я расскажу вам в коридоре. Не стоит говорить об этом при детях.
Школьный анекдот.
Смысл половой дифференциации следует искать никак не в идее родовой жизни и ее размножения, а в идее высшего организма.
Владимир Соловьев
За последние 30 лет произошло снижение многих показателей качества жизни современного детства в сфере психического и нравственно-духовного здоровья, критериями которого являются: гуманные отношения ребенка к предметному и социальному миру, субъективное психо-эмоциональное благополучие, светлая оптимистичная картина мира наших мальчиков и девочек. Важнейшими факторами негативной динамики выступают: разрушение естественных институтов социализации — семьи и детского сообщества, изменение общей ориентации воспитания с коллективистской на индивидуалистскую модель, ослабление игровых интерактивных форм совместной деятельности ребенка, влияние агрессивной информационной среды, а также бездумное (или преступное), так называемое половое воспитание российских школьников.
После длительного периода, прошедшего под знаком «бесполой психологии», в изучении детства в России около двух десятилетий назад наступило время обращения к проблемам половой диференциации [1]; [2]; [9]; [12]; [14]; [27] и др. (В самом общем виде половая дифференциация — это совокупность генетических, физиологических и психологических признаков, на основании которых различается мужской и женский пол. Как фундаментальное свойство живого половая дифференциация у человека социокультурно обусловлена и является первой и важнейшей личностной категорией, которая усваивается ребенком.) Без осмысления этой проблемы невозможно понять многие трансформации здоровья современного человека и прежде всего ребенка. Интерес к ним оказался обусловлен не только тем, что категория пола — сложнейшая психологическая, историко-культурная, социальная и клиническая проблема, но, прежде всего тем, что современные требования воспитания и индивидуального подхода к формированию личности не могут быть выполнены без учета психологической специфики пола ребенка.
Если обратиться к недавней истории, обнаружится, что в экспериментальных исследованиях генетической психологии, ее гендерного аспекта (см.[15]) традиционно было не принято затрагивать проблему половой дифференциации. Их авторы либо вовсе не учитывали половую принадлежность испытуемых, либо, используя однополый состав (чаще — мальчиковый), выявленные закономерности распространяли на возраст в целом, либо ставили мальчиков и девочек в заведомо различные эмпирические условия [37]; [38]; [41].
Объективные трудности изучения половой дифференциации были обусловлены тем, что при попытках интерпретации полученных различий исследователи неизменно оказываются в плену схемы двойной детерминации развития ребенка: либо биологической, либо социальной. Первый подход, уходящий своими корнями в ортодоксальный психоанализ, непосредственно выводит черты личности ребенка из его половой принадлежности, а другой — ведущее значение приписывает научению в системе воспитательных воздействий на ребенка, особенностей его социализации и т.п. Однако известно, например, что у новорожденных младенцев имеются половые различия в познавательной активности и в реакциях на мать: мальчики проявляют себя более самостоятельно и независимо от матери, девочки же, напротив, тесно связаны с матерью и более зависимы от ее поведения [42].
Совершенно очевидно, что половая дифференциация не может быть однозначно определена каким-то из этих факторов или их сложением. Суть половой дифференциации в психологии развития личности заключается в становлении психологического пола ребенка, которое основано на половом самосознании и ценностных ориентациях, полоролевой позиции личности, реализуемой ею в общении и деятельности. В результате этого процесса биологически данный пол в ходе социализации оказывается заданным, что приводит к осознанию субъектом собственной половой принадлежности, формированию половой идентичности и соответствующих данной культуре полоролевых ориентаций и образцов поведения.
Половая дифференциация обретает психологический смысл для личности, лишь будучи включенной в ее деятельность, особенно в совместную деятельность с другими. Сущность деятельностного подхода к проблеме половой дифференциации в том и состоит, чтобы определить место и роль совместной деятельности в становлении психологического пола личности как в контексте онтогенетического развития индивида, так и в историко-культурном аспекте формирования и функционирования соответствующих норм и образцов полоролевого поведения.
Это значит, что половая дифференциация отражает, с одной стороны, сам факт наличия определенных психологических признаков, связанных с половой принадлежностью, а с другой — процесс приобретения этих признаков, формирования психологического пола личности в истории культуры (социогенезе) и индивидуальной истории человека (онтогенезе). Исходя из анализа историко-культурных форм полоролевого поведения, а также из анализа эволюции реальных детских сообществ, можно наметить логику исследования половой дифференциации в детской группе. Изменение модуса воспитания в конце ХХ века в сторону его либеризации, влияние сексуальной революции на Западе не могли не сказаться на трансформации архетипов мужественности/женственности и тысячелетних традиций половой социализации особенно в контексте «глобального перенаселения».
Совершенно очевидно отсюда, что половая дифференциация – фундаментальная категория, затрагивающая целый комплекс наук о человеке и обществе, не может быть ограничена рамками психологии, но последняя может стать базой интеграции знаний в этой области. Новое научное направление – социальная психология детства – в контексте проблемы половой дифференциации включает исследование отношений ребенка в детской группе с помощью анализа историко-культурных форм полоролевого поведения, эволюции реальных детских сообществ в половозрастной структуре общества, а также психологических особенностей взаимоотношений современных мальчиков и девочек в группах своего пола [1]; [2]; [3]. Проведенный нами с середины 70-х годов экспериментальный анализ убеждает в неоднозначном характере детерминации поведения детей в соответствии с половой принадлежностью на разных ступенях онтогенеза — от старшего дошкольного к подростковому возрасту.
Каким образом половая дифференциация влияет на межличностные отношения детей в однополой группе в ситуации совместной деятельности? Каковы условия возникновения гуманных отношений как сострадания неудачам и сорадования успехам другого человека? Проще говоря, насколько по-доброму способны относиться мальчики к сверстникам-мальчикам и девочки к сверстницам-девочкам? Мы предположили, что межличностные отношения детей в группе своего пола неодинаковы в разных условиях их совместной деятельности и на различных этапах онтогенеза имеют свои историко — культурные детерминанты. Мы использовали три экспериментальные ситуации, моделирующие различные аспекты совместной деятельности детей:
I — внешне совместная, (коактивная) деятельность в условиях угрозы наказания;
II — интерактивная совместная деятельность в условиях угрозы наказания;
III — интерактивная совместная деятельность при награде.
См. Диаграмму 1. «Влияние половой дифференциации дошкольников на проявление гуманных отношений в группе своего пола», где по оси ординат обозначены «индексы» сострадания и сорадования детей.
Первоначально исследование было проведено на дошкольниках пяти-шести и шести-семи лет. Оказалось, что в этих возрастных группах средние показатели гуманных отношений различны у мальчиков и у девочек. Хотя не все различия достигают необходимого уровня значимости, тем не менее общая тенденция проявляется в том, что девочки в ситуации угрозы наказания в меньшей степени, чем мальчики, склонны проявлять гуманное отношение к сверстницам. Особенно отчетливо это прослеживается во II экспериментальной ситуации, где полученная разность показателей между усилиями во избежание наказания товарища по совместной деятельности и собственного наказания у девочек оказывается отрицательной величиной, а у мальчиков — положительной, т.е. в этой ситуации девочек более всего заботит собственное благополучие, а мальчиков — благополучие товарища по игре.
Анализ поведения каждого ребенка в данной ситуации, а также характер его ответов на вопросы типа: «Для кого ты старался больше — для себя или для товарища /подруги?» показали, что у дошкольниц обнаруживается явное расхождение мотива поведения в «свою пользу» и внешне демонстрируемого поведения в «пользу другого» реальное и вербальное поведение девочек отличается от соответствующего поведения мальчиков.
При сопоставлении вербального и реального поведения оказывается, что девочки выше, чем мальчики, оценивают свое поведение как направленное на благополучие сверстницы, т. е. говорят, что старались для подруги больше, чем для себя (или одинаково), но реально так поступает лишь 38 % девочек. В то же время у тех девочек, которые в ответах на вопрос экспериментатора делают выбор в свою пользу (говорят — «старалась для себя»), почти всегда эти ответы соответствуют и эмпирическим данным, и реальному поведению в эксперименте. Эта часть девочек, с одной стороны, идет на поводу социальных ожиданий взрослого, выставляя себя в более выгодном свете (как бы обнаруживая «извечное женское коварство»), а с другой стороны, как ни парадоксально, идет против этих ожиданий и выказывает явное мужество, честно заявляя о своем эгоистическом намерении и подкрепляя его реальным поведением.
Мальчики свои усилия в собственную пользу и в пользу товарища оценивают приблизительно одинаково, но реально лишь чуть больше половины из них (56 %) ведут себя соответственно. Девочки обнаруживают более высокий уровень социального поведения. Хотя «эгоистичных» девочек в целом больше, чем мальчиков, но они либо намеренно скрывают это и «на публику» демонстрируют социально одобряемые формы поведения, либо не осознают своего мотива. Часть девочек демонстрирует осознанно негативное поведение, направленное против моральной нормы помощи, и в этом случае противоречия между вербальным и реальным поведением у них нет.
Другой обнаруженный нами факт касается влияния группы сверстников на проявления гуманного отношения в соответствии с половой дифференциацией. Создав экспериментальную ситуацию, аналогичную второй ситуации (интерактивной совместной деятельности в условиях угрозы наказания), но осуществляемую в отсутствии группы (ребенок один на один с экспериментатором), мы получили возможность сравнивать результаты групповой и индивидуальной серии. Сравнение показало, что соотношение показателей в индивидуальной серии у мальчиков и у девочек оказалось как бы перевернуто: мальчики в групповой ситуации стараются устранить угрозу наказания сверстника (Х гр. = 4,53), а наедине с экспериментатором их в большей степени волнует собственное благополучие (Х инд. = — 1,88). Девочки же напротив: в индивидуальной ситуации более склонны заботиться о благополучии сверстницы (Х инд. = 1,38), а в групповой — о собственном благополучии (Х гр. = -5,52).
Эти данные позволяют сказать о том, что группа сверстников как социальный фактор совсем неоднозначно влияет на гуманное поведение мальчиков и девочек этого возраста. У мальчиков группа катализирует проявление гуманных межличностных отношений, у девочек — нет; для них таким катализатором является взрослый (в данном случае — женщина-экспериментатор). Косвенно это подтверждается наблюдениями в ходе эксперимента: в групповой ситуации у мальчиков сильнее выражено чувство своего единения с группой, взаимовлияние участников, соревновательный азарт. Девочки же более старательны и серьезны наедине с экспериментатором. В этой ситуации они с большей ответственностью относятся к угрозе наказания сверстницы. Видимо, у девочек гораздо рельефнее выражена ориентация на мнение взрослого, и поскольку именно взрослый в этот момент осуществляет функцию контроля, они стремятся соответствовать его ожиданиям. Мальчики же в значительно большей степени ориентируются на группу сверстников, их мнение и оценку, поскольку группа своего пола для мальчиков обладает свойством референтности.
Экспериментальные данные, полученные в группах дошкольников в целом, могут быть сведены к следующему. Во-первых, у девочек во всех ситуациях совместной деятельности показатели межличностных гуманных отношений ниже, чем у мальчиков, т, е. они более «эгоистичны». Во-вторых, девочки показывают более высокий уровень рефлексии и социальной ответственности, с одной стороны, и большую, чем мальчики, гибкость, способность демонстрировать социально одобряемые формы поведения (прежде всего в вербальной сфере) — с другой. В-третьих, у девочек и у мальчиков обнаруживаются различия в ориентациях на социальные объекты: если для мальчиков группа сверстников своего пола оказывается референтной, то для девочек не группа сверстниц, а взрослый наделяется свойством референтности.
Каковы же причины обнаруженных половозрастных различий?
Полученные факты на первый взгляд могут быть вполне объяснены, исходя из презумпции опережения возрастного развития девочек по сравнению с мальчиками. Девочки раньше, чем мальчики, усваивают моральные нормы, в частности норму гуманности «для себя, как для другого, и для другого, как для себя» — по крайней мере внешне, в сфере вербального поведения. Однако дело не только в этом.
Разрабатываемая в биологии развития теория половой дифференциации предоставляет аргументы в пользу обнаруживаемых различий. Согласно этой теории адаптация женских особей в онтогенезе, их приспособленность к существующим условиям и требованиям среды совершеннее, чем мужских, что обеспечивает женскому полу более высокую онтогенетическую пластичность. Изменчивость женского пола направлена на то, чтобы придерживаться нормы и поспевать за ее изменениями [6].
Половая дифференциация, затрагивающая целый комплекс наук о человеке, не может быть рассмотрена лишь в контексте психологии, но последняя может стать базой интеграции знаний. Например, хорошо известная каждому педагогу большая податливость девочек воспитательным воздействиям оборачивается «онтогенетической пластичностью женского пола» в биологии развития, а повышенная способность дошкольниц к рефлексии выступает как функция психологического возраста. Однако как объяснить из биологических индивидных оснований различия в степени референтности, значимости группы своего пола у девочек и у мальчиков?
С нашей точки зрения, подлинной причиной обнаруженных различий является не половая принадлежность, взятая сама по себе, а те различия в социальном статусе и поло-ролевой позиции, которые заданы исторически сложившимися в культуре формами взаимоотношений у мужчин и у женщин. В связи с этим корректнее было бы говорить не о прямом влиянии пола на проявление межличностных гуманных отношений в детской группе, а о влиянии исторически сложившегося способа общения и взаимоотношений индивидов в зависимости от их половой принадлежности.
Л. С. Выготский писал: «Индивид в своем поведении обнаруживает в застывшем виде различные законченные уже фазы развития. Генетическая многоплановость личности, содержащей в себе пласты различной древности (курсив мой.— В. А.), сообщает ей необычайно сложное построение...» [4; т.3, с. 63]. Становление психологического пола личности в онтогенезе также несет на себе отпечаток разных эпох развития человеческого общества.
Что же происходит на других более высоких ступенях онтогенеза, т.е. какова динамика половозрастных различий у детей?
Обнаруженные различия в межличностных гуманных отношениях современных дошкольников могут оказаться своеобразным атавизмом — свидетельством половозрастной стратификации общества [22]; [23]; [30 ] и древних форм взаимоотношений в социогенезе [11]; [18]; [33]; [35]. В современных условиях с утратой своих первоначальных функций эти формы отношений перестают проявляться, а значит, и сами различия у мальчиков и девочек в онтогенезе могут варьировать. Как будет меняться соотношение показателей гуманных отношений в группах мальчиков и девочек с возрастом детей? Проведенное исследование в детских группах младшего школьного (8 — 9; 10 — 11 лет) и подросткового (12 — 13 лет) возрастов дает возможность ответить на этот вопрос.
См.Диаграмму 2. «Динамика половозрастных различий в проявлении гуманных отношений детей в группе своего пола».
Полученные данные позволяют сделать общий вывод о том, что приблизительно до восьмилетнего возраста мальчики оказываются в проявлении межличностных отношений в группе сверстников более гуманными, чем девочки в группе сверстниц. На рубеже 9 — 10 лет это соотношение «переворачивается» в пользу девочек, а к 12—13 годам уравнивается. В каждый из этих периодов неповторимо сочетание различных ситуаций совместной деятельности детей в группе и их половой дифференциации. Мальчики и девочки по-разному оказываются чувствительны к определенным аспектам совместной деятельности: как к степени совместности — интерактивной или коактивной, так и к форме ее санкционирования — наказания и награды. При этом девочки всех возрастов обнаруживают большую вариабельность в этих проявлениях по сравнению с мальчиками.
Каждый возрастной период, связанный с этапом становления психологического пола личности ребенка, имеет свою особую сензитивность к определенным воздействиям извне. Вместе с тем формирующийся на основе полоролевых стереотипов массового сознания психологический пол личности на разных этапах онтогенеза не может не испытывать влияния историко-культурных напластований, зафиксированных в таких формах, как, например, обычаи, стереотипы поведения, фольклор и т.п. Это значит, каждый возрастной этап может актуализировать тот или иной пласт социогенеза межличностных отношений.
Каковы социогенетические основания половозрастных различий?
Исследуемые нами дети старшего дошкольного возраста воспроизводят, по всей вероятности, наиболее глубинные уровни историко-культурного развития отношений в группах, обусловленных половой дифференциацией. На протяжении длительной истории человеческого общества социогенез межличностных отношений представлял собой две самостоятельные линии, безусловно пересекающиеся и влияющие друг на друга, но полностью не совпадающие. Существование этих двух линий определялось содержанием и формой той совместной деятельности людей, которая имела место в обществе.
В самом деле, деятельность мужчин носила преимущественно коалиционный характер, как совместная деятельность в группах своего пола: охота, война, мужские «союзы» и др. Возможность реализации собственных целей через группы своего пола увеличивала потребность мужчин в объединении с другими, повышала необходимость в соучастниках, а значит, готовность в содействии с ними. Деятельность женщин была более индивидуализирована, сферы общения и взаимодействия в группах своего пола либо полностью отсутствовали, либо были ограничены. Собственные цели, как правило не выходящие за пределы семьи и родственных связей, женщина реализовала через близких — родителей, мужа, детей. Отсюда исторически у женщины во взаимоотношениях с женщиной могла сформироваться ориентация на себя, свои интересы, а у мужчины — на товарища, его мнение и оценку.
Половозрастная стратификация общества на протяжении длительного периода истории человечества вызывала необходимость раздельного воспитания детей, которая была продиктована жесткой поляризацией общественных функций мужчины и женщины и строгой иерархией половых ролей, когда считалось, что мужчина должен занимать социально более значимую позицию, а женщина — зависимую и подчиненную. Мальчика необходимо было готовить к будущей роли воина, вождя, жреца, а, следовательно, освободить его от любых женских влияний и в первую очередь ослабить его идентификацию с матерью. Это достигалось путем физического удаления мальчика из родительского дома: ребенка передавали на воспитание в другие дома – родственников или вождей племени, отдавали в ученье [5]; [11]; [14]; [20]; [29]; [31]. Это достигалось также с помощью социальных организаций – так называемых мужских домов, в которых мальчикам разного возраста надлежало ночевать под крышей особого жилища, где они выполняли некоторые виды совместных работ, общались, отдыхали [10]; [11]; [18]; [32]; [34]. Половая социализация девочки проходила преимущественно в стенах родительского дома, подле матери и была направлена на приобретение определенных форм поведения и приобщение девочки к будущей роли жены и связанных с этим обязанностей [29]; [33]; [35].
Изменения в общественном производстве и характере труда, правовое и политическое равенство полов, повышение роли женщины в обществе не могли не изменить эту ориентацию и наложили свой отпечаток на половую дифференциацию, формирование психологического пола личности в современных условиях.
В младшем школьном возрасте полученные факты различий в проявлении межличностных гуманных отношений в группах своего пола у мальчиков и девочек обусловлены следующими обстоятельствами. В большинстве современных культур в обыденном сознании сохраняется традиционная половая социализация, согласно которой девочка должна быть предельно «феминной», значит — заботливой, теплой в общении, зависимой; а мальчик — предельно «маскулинным», значит — самостоятельным, доминантным, экспансивным. По-видимому, дети младшего школьного возраста оказываются наиболее сензитивны к воздействию этих полоролевых моделей. Недаром в грандиозном исследовании «Дети шести культур» установлено, что в возрасте 7 — 11 лет девочки оказываются более заботливыми, гуманными в общении со сверстниками и младшими детьми, чем мальчики (см.[34]; [35]). Вместе с тем, социальная ситуация развития ребенка в современных условиях способствует разрушению жесткой полоролевая поляризация социальных функций мужчины и женщины разрушается, происходит ломка традиционных культурных стереотипов мужского и женского поведения. Сферы деятельности и общественное производство все меньше подчиняются делению на сугубо мужские и женские. В самом процессе социализации происходит увеличение доли общественных форм, институтов и средств массовой информации, которые нивелируют нормы и требования в соответствии с половой принадлежностью ребенка [20]; [17].
Кроме этого стихийная половая сегрегация — основа создания однополых детских сообществ, являющаяся транскультурным явлением практически во всех культурах, — в современных условиях приобретает частный характер, к сожалению, исчезают типичные коллективные игры, специфический детский фольклор, и вообще детская субкультура утрачивает четкие полоролевые границы (см. об этом [2]; [3]). В этих условиях происходит переориентация в формировании психологического пола личности ребенка с четко фиксированной полоролевой модели на смешанную модель. Каковы последствия такого рода переориентации — для общества и для самого ребенка?
Следствием этих двух противоборствующих тенденций в формировании психологического пола личности и является сглаживание к подростковому возрасту различий в половой дифференциации в процессе становления межличностных отношений детей в группе своего пола. В преддверии пубертатного периода происходит смена детерминации в развитии межличностных отношений: половые различия, вероятно, перекрываются индивидуальными, так как ребенок вступает в эпоху индивидуализации собственного Я [10]; [13]; [18]; [27].
Для нас очевидно, что физическая данность таких индивидных характеристик, как возраст и пол, в онтогенезе не является чем-то фатальным, жестко детерминирующим развитие личности и межличностных отношений ребенка в группе. Половая дифференциация, как и другие «предпосылки развития личности по самому существу своему безличны» [16, с. 178], поэтому, накладываясь на особенности социализации и совместной деятельности детей, индивидные характеристики различным образом влияют на проявления отношений ребенка в группе своего пола.
Итак, половая дифференциация самых маленьких наших испытуемых определенным образом влияет на проявления ими гуманного отношения к сверстнику. Во-первых, у девочек-дошкольниц во всех ситуациях совместной деятельности показатели межличностных гуманных отношений ниже, чем у мальчиков, т, е. они оказываются более «эгоистичны». Во-вторых, девочки показывают более высокий уровень рефлексии и социальной ответственности, с одной стороны, и, с другой стороны, большую, чем мальчики, психологическую гибкость — способность демонстрировать социально одобряемые формы поведения (прежде всего в вербальной сфере). В-третьих, у девочек и у мальчиков обнаруживаются различия в локусе ориентации на социальные объекты: если для мальчиков группа сверстников своего пола оказывается референтной, то для девочек не группа сверстниц, а взрослый наделяется свойством референтности. Приблизительно до восьмилетнего возраста мальчики оказываются в проявлении межличностных отношений в группе сверстников более гуманными, чем девочки в группе сверстниц. На рубеже 9 — 10 лет это соотношение «переворачивается» в пользу девочек, а к 12 — 13 годам уравнивается.
Динамика проявлений гуманного отношения детей в группах своего пола в контексте половой дифференциации обусловлена влиянием историко-культурных напластований. Мальчики/девочки на каждом возрастном этапе по-разному оказываются чувствительны к определенным аспектам совместной деятельности: к степени взаимодействия с другими детьми в группе (интерактивной/коактивной), форме санкционирования (наказания/награды), самому факту наличия/отсутствия группы. Причиной обнаруженных различий является не половая принадлежность, взятая сама по себе, а те различия в социальной позиции, которые заданы исторически сложившимися в культуре формами взаимодействия у мужчин и женщин и полоролевыми стереотипами поведения, нашедшими свое отражение в поведении современных детей. Суть половой дифференциации личности заключается в становлении психологического пола ребенка, которое основано на половом самосознании и ценностных ориентациях, полоролевой позиции личности, реализуемой ею в общении и деятельности.
За изменениями поведения, обусловленными половой принадлежностью, в ходе онтогенеза просматривается намеченная Л. С. Выготским генеральная линия развития личности: от социального к индивидуальному, от внешне опосредствованных совместной деятельностью детей в группе к внутренне опосредствованным, личностно-смысловым отношениям, в нашем случае: от проявлений гуманного отношения ребенка, задаваемого принятой в соответствии с полом социальной ролью, к проявлению гуманного отношения как выражения Я, т. е. индивидуальности.
Подчеркнем, что суть половой дифференциации в психологии развития заключается в становлении психологического пола ребенка, которое основано на половом самосознании и ценностных ориентациях, полоролевой позиции личности, реализуемой ею в общении и деятельности.
Динамика отношений детей в группах своего пола в контексте половой дифференциации обусловлена влиянием историко-культурных напластований, зафиксированных в таких формах, как, например, обычаи, стереотипы поведения, фольклор и др. Это значит, каждый возрастной этап может актуализировать тот или иной пласт социогенеза межличностных отношений.
Таким образом, исследование межличностных отношений ребенка в социальной психологии детства с помощью анализа историко-культурных форм полоролевого поведения, эволюции реальных детских сообществ в половозрастной структуре общества, а также психологических особенностей взаимоотношений современных мальчиков и девочек в группах своего пола с необходимостью приводит к разработке проблемы половой дифференциации в детской группе. Этот анализ убеждает в неоднозначном характере детерминации поведения детей в соответствии с половой принадлежностью на разных ступенях онтогенеза — от старшего дошкольного к подростковому возрасту. Формирование психологического пола личности ребенка в социальных группах может быть понято лишь в контексте их развития в прошлом, настоящем и будущем. --PAGE_BREAK--***
В последние годы в России не возникло ни новой концепции половой дифференциации, ни фундаментальных исследований в этой области, ни экспериментальной ее проработки. В то же время можно сказать, что проблема половой дифференциации освободилась от «ведомственных» границ, перейдя, по Л.С. Выготскому, в разряд «житейских понятий». Некогда запретная тема заполнила страницы печати, телеэкран, научные аудитории, школьные классы, государственные учреждения — в частности, в связи с широким обсуждением: Законов о репродуктивных правах граждан и усиления ответственности за сексуальное растление несовершеннолетних, Международного проекта «Половое воспитание российских школьников», а также с деятельностью Российской ассоциации планирования семьи (РАПС), с введением в школьные программы и учебники основ сексологии [23], а также в связи с другими приметами бурной сексуальной революции в России и ее последствий [7; 8]. Проблема пола оказалась связана с большой политикой: в связи с «глобальным перенаселением» сторонники возрожденного мальтузианства предлагают для России с плотностью населения ок.8 чел на 1 кв. км те же нормы демографического роста, что и для развивающихся стран третьего мира [17];[20].
В этой связи процесс половой социализации в современных условиях представляет собой явление, не имеющее, пожалуй, аналогов во всей предшествующей истории России. Традиционная форма половой социализации исходила из типа соответствия полоролевых образцов половой принадлежности ребенка, т.е. для мальчиков это — маскулинная модель, а для девочек — феминная. К концу XIX — началу XX в. наметился, а в советское время развился маскулинный тип половой социализации, столь характерный для суровых времен, когда мужская модель поведения оказывалась более предпочтительной как для мальчиков, так и для девочек [10].
Это не могло не сказаться на изменении типа половой социализации в процессе формирования психологического пола в последние десятилетия, который можно было бы определить как инверсионный, т.е. маскулинный для девочек и феминный для мальчиков. (Может быть, поэтому у нас так много инфантильных, зависимых и пассивных мужчин и напористых, активных женщин. Вероятно, именно это имел в виду Е. Евтушенко, когда писал: «Лучшие мужчины — это женщины, это я вам точно говорю»).
Инверсионный тип половой социализации приводит к формированию «унисексуальной» (или бисексуальной) модели психологического пола: наблюдаемый сегодня «унисекс» не только в одежде, моде, формах поведения, но и психосексуальных пристрастиях — убедительное свидетельство этого процесса. Половая социализация по инверсионному типу по своей сути является прямым насилием над естественной природой ребенка и таит в себе определенную опасность для общества в целом, масштабы которой трудно предугадать. В пубертатный период процесс половой социализации достигает своей кульминации, когда на фоне физиологической и гормональной бисексуальности подросток остро переживает амбивалентность собственной половой идентичности. В сочетании с современным снятием табу на гомосексуальную интимность происходит фактическое подталкивание мальчика или девочки к сексуальным контактам в однополой среде, что может быть в последствии зафиксировано в устойчивую гомосексуальную ориентацию не отдельных индивидов (сегодняшнего «сексуального меньшинства»), а в массовом порядке. Участь «сексуального большинства» Содома и Гоморры хорошо известна в истории культуры, и после обретения этого «плода демократии» нам остается лишь последний этап — садомазохизм и саморазрушение [8]; [17].
Социализация, в том числе и половая, исторически осуществлялась прежде всего в системе «ребенок — взрослый», однако половозрастные объединения системы «ребенок — ребенок», значительно позже включающиеся в этот процесс, являются также важнейшим институтом половой социализации. Детское сообщество как носитель собственной субкультуры обладает специфическими функциями в формировании психологического пола ребенка: в совместной деятельности и общении «на равных» уточняется и отрабатывается поведение ребенка в соответствии с его полоролевой позицией, устанавливаются психологические отличия полоролевого поведения мальчиков и девочек. Именно здесь ребенок обычно получал значительную долю информации (до 90% !) о «тайнах» деторождения и взаимоотношений полов [13]; [37]. В то же время детская субкультура обладает культуро-охранительным свойством, поскольку, благодаря ей, сохраняются некоторые формы, тексты, элементы и стереотипы поведения различных эпох, утраченные в культуре, в том числе и в сфере полоролевых моделей поведения.
Если в 70- 80-х гг. ХХ века успех ребенка в подростковом сообществе сильно зависел от его соответствия критериям половой роли (быть хорошим парнем), а у девочки в подростковом возрасте происходил пересмотр планов профессиональной самореализации и отказ от индивидуального профессионального успеха в пользу женственности и материнства [10], то в начале 90-х г. и особенно в конце их эта картина кардинально изменяется: возникает четкая ориентация на семью.
В последние годы в силу ослабления социализирующего влияния семьи и традиционного детско-подросткового сообщества, а также внедрения обществом бисексуальной модели половой социализации мальчики и особенно девочки оказались сориентированы не на романтическую любовь, не на ценности семьи, а на «сексапильность», «безопасный секс» и гомосексуальные отношения. Эта ориентация, по свидетельству специалистов, прямым образом связана с ростом девиантного поведения. Легко переступив грань целомудрия, подростки оказываются психологически готовы к переступанию (пре-ступлению) других граней [22]; [24]; [29].
Очевидно, что половая социализация как фундаментальная социокультурная стратегия воспитания, осуществляемая взрослым сообществом, в современных условиях дезориентирует ребенка в плане формирования половой идентичности, ставя его в позицию выбора психологического пола даже в ситуации, когда его паспортный пол, определяемый при рождении, и отсутствие генетической патологии, гарантируют однозначную полоролевую позицию и нормальную психосексуальную ориентацию в будущем. По сути дела взрослое сообщество осуществляет активную деморализацию детской субкультуры. (В истории культуры деморализация народа и ослабление его, что в конечном счете приводит к потери им самостоятельности — явления взаимосвязанные (достаточно вспомнить «развратный Рим»). Отсюда охрана целомудрия молодого поколения, особенно девушек, была залогом сохранения национального духа и государственности. Сохранения своего и поругания чужого. Поэтому, скажем, древний обычай завоевателей трехдневного разграбления поверженного города сопровождался надругательством над его женщинами, что приобретало смысл морального поражения и унижения врага. Кстати, видимо, поэтому в империи 3-го рейха существовала целая система запретов добрачных связей для немок и одновременное маркирование верхней одежды проституток и гомосексуалистов позорными знаками. При этом на оккупированных территориях для славян поощрялись сексуальные свободы; по воспоминаниям высших офицеров, сведения о почти стопроцентной девственности незамужних женщин в русских концлагерях Гитлер воспринял как угрозу национальным интересам Германии.) Следствием этого процесса являются ранние половые связи, рост абортов и венерические заболевания подростков [24], (По данным ГОСКОМ СТАТа в России, с 1990 по 1995 годы детский сифилис вырос в 23 раза у мальчиков и в 62 раза (!) у девочек[17]; [30].) и тут закономерно появляется различные организации типа РАПСа и предлагают предупреждать и лечить следствие, (а не причину) с помощью «безопасного секса» [23].
Растущая в нашем обществе либерализация половой морали, ослабление роли семьи, фактическая легализация средствами массовой информации половых извращений, с одной стороны, и активное распространение порнографии через различные издания, в том числе, ориентированные на детскую аудиторию, а также теле- и видеофильмов, компьютерных игр — с другой, не только ориентируют подростков на ранние сексуальные связи, но и активно провоцируют мальчиков и девочек к занятиям проституцией и совершению половых преступлений. Это подтверждают опросы несовершеннолетних преступников [22]; [30].
Еще один фактор роста детских правонарушений и еще один аспект сексуализации детства связан с прямым сексуальным совращением (sexual abuse) – как особым видом насилия в отношении ребенка, которое при внешней мягкости оказывает сильнейшее психотравматическое воздействие на его психофизическое, социальное, духовно-нравственное здоровье, причем не только на актуальное, но и на будущее. Это особая тема, приобретающая государственный статус, в которой психологическая наука может и должна сказать свое слово наряду с юридическими и психиатрическими дисциплинами. (В экспертизе законопроекта «Об усилении ответственности за нравственное растление, сексуальное развращение и сексуальную эксплуатацию несовершеннолетних», принятого в первом чтении Госдумой в 2002 г, участвовала автор статьи.)
У ребенка дошкольного и младшего школьного возраста «мягкое» сексуальное совращение знакомыми или ближайшими родственниками (что теперь не редкость!) вызывает: психогенные невротические состояния, протекающие по типу шоковой реакции с психомоторной заторможенностью (в значительной степени у мальчиков), нарушениями речевого контакта и амнезией (более характерно для девочек). В дальнейшем у таких детей возникает атипичная депрессия, характеризующаяся страхами, нарушением сна, тревогой, пассивностью или расторможенностью. Ситуации, в которых насильниками выступили особо референтные взрослые — родители, не зависимо от возраста и пола этот факт имеет особо тягостные последствия для ребенка, его психического, интеллектуального и нравственно-духовного статуса: депрессия, нарушения сна, кошмары, навязчивые состояния, самообвинение, суицидальные попытки, деморализация и т.п… Сексуальное насилие нередко становится причиной грубой виктимизации как неосознанной готовности ребенка вновь становится жертвой нападения. Став родителями такие дети, как правило, оказываются неспособны к полноценному воспитанию, повторяя паттерн родительского поведения с собственными детьми [7].
Как известно, первичной социальной группой, в которой происходит процесс половой социализации являются семья, родители, братья и сестры, ближайшие родственники. С помощью механизма идентификации со значимыми другими, в особенности с матерью и отцом, формируется психологический пол ребенка посредством овладения им нормами и стереотипами поведения в соответствии с половой принадлежностью. Этот механизм срабатывает не только в отношении окружающих ребенка взрослых и детей, но и в отношении культурных носителей половой дифференциации, например, литературных и киногероев, сказочных персонажей. В нашем экспериментальном исследовании середины 80-х гг. уже были получены факты несовпадения наблюдаемых и осваиваемых детьми фактических типов взаимоотношений в современной семье и идеальных образцов этих взаимоотношений, зафиксированных в культуре. Полоролевые стереотипы и представления о типично мужских и типично женских эталонах поведения в современных условиях оказываются в явном несоответствии с существующим типом семейных отношений. [2]; [3].
Кроме того, в проводимом многолетнем рисуночном тестировании наблюдается в последние 7-8 лет нарушение традиционной графической идентификации мальчиков с отцами и девочек с матерями, когда манера изображения, цветовая гамма, атрибутика фигур обнаруживают явное сходство взрослого и ребенка; сегодня родителей, особенно отцов, дети зачастую просто не изображают, либо рисуют в черных тонах и небрежно. И это нередко, в так называемых благополучных полных семьях! В рисунках семьи у школьников зачастую невозможно определить половую принадлежность по графическим признакам фигур как самого рисующего, так и его родственников – мам/пап, сестер/братьев и даже бабушек.
Наши исследования показывают что, за очень короткий период (с осени 1992 по весну 1999гг) произошли существенные изменения в представлениях детей о себе и своем будущем в контексте семьи: с возрастом детей были обнаружены очевидные сдвиги в отношении к себе. Для мальчиков характерно уменьшение представлений о себе в семейной сфере и увеличения доли индивидуализации собственного Я, особенно в культивировании физической силы с, порой, достаточно выраженным криминальным оттенком. Для девочек различия за столь короткий период еще более явные. Это во-первых, их активная «профессионализация» (представление о себе в будущем в профессиональной сфере) с самого раннего, младшего школьного возраста (22% против 0 % в 1992 г!) и, во-вторых, резкое снижение представлений о себе в будущей семейной сфере: у 10 -11-леток 7% против 47 % (!?) и у 12 -1 4-леток 18% против 29%, кроме того, для большинства девочек семья — это «я и мой ребенок» при отсутствии отца. Если несформированность установок на семью и дом у мальчиков традиционны, то для девочек, особенно самых старших (14 — 15 лет), подобная «бессемейная» картина мира, на наш взгляд, — тревожный факт, требующий серьезного внимания.
Надо сказать, что в истории культуры России эволюция самой семьи была теснейшим образом была связана с развитием государственности и с этапами изменения статуса ребенка в семейной структуре — от бесправия и полного подчинения власти родителей — к «правам ребенка» и отношениям паритетности. Однако нарушение традиционной иерархии отношений в системе «Ребенок – взрослый» имеет и свою изнаночную сторону — не только в плане падения родительского авторитета, снижения ценности семьи и формирования «социального инфантилизма» у подрастающего поколения, но и потерю исконно целомудренного для российской ментальности отношения к интимной сфере, особенно, когда дело касалось детей. Недаром в богатом русском языке эта тема строго табуирована (в лексике — либо мат, либо научная терминология), даже семантика слова «любовь» многозначна и размыта. Любовная страсть или сексуальная разнузданность в русском народе никогда не поощрялись, они относилась к роду одержания, безумства.
При весьма строгих государственных и церковных запретах в русской культуре существовали неприличные песни и частушки, скабрезные анекдоты, игры и другие внешние проявления сексуальности, но они выполняли роль своего рода карнавальной смеховой анти-культуры (по М.М. Бахтину и Д.С. Лихачеву), своеобразного клапана для выхода сексуальной энергии молодого русского этноса. И каждый из нарушителей запрета знал, что нарушает (оттого и сладок был «запретный плод»!), но провинившемуся всегда предоставлялась возможность покаяния. При этом дети, особенно девочки, воспитывались в традициях Домостроя. Широко, особенно на Западе, известна «асексуальность» русской литературы, «оттого, что ее тема — любовь, а не секс, Эрос, а не эротика» [19, 283].
Если обратиться к социогенезу представлений о «запретных темах» в русской традиции воспитания, то окажется, что для большинства россиян до революции и даже еще 30-40 лет назад детская жизнь психологически протекала относительно автономно и отдельно от взрослой, несмотря на единое предельно тесное физическое пространство сосуществования (достаточно представить крестьянскую избу с ее прозрачностью и естественностью всей жизнедеятельности). Взрослые не вторгались в детскую жизнь не по причине полного к ней равнодушия, но признавая за ребенком право на игру. Поэтому детская субкультура смогла накопить богатый опыт самовыражения и самобытный культурный арсенал — детский фольклор, передающийся от одного детского поколения к другому на протяжении тысячелетий. Безусловно, в этом арсенале имелись средства передачи знаний о «запретных темах» — детский фольклор с анекдотами, скабрезными стихами и историями о сексуальной сфере, а также имитационные игры в «жениха и невесту» и пр… Содержание этих знаний могло быть (и часто было) вульгарным и даже циничным, но оборотная сторона отношений — романтически-возвышенная или брачно-семейно- идеализированная, исходящая от взрослых (учителей, родителей, священников), уравновешивала в сознании ребенка прозу жизни или ее грязь с нравственной нормой.
Сегодня тотальная сексуализация, от которой ребенку не скрыться ни дома, ни в школе, ни на улице, деформирует детскую картину мира. Становится все более очевидным, что существующие на протяжении тысячелетий такие традиционные институты, как семья и детские сообщества, все более утрачивают свое значение, происходит явная смена институтов социализации. Способ передачи культуры непосредственно — из рук взрослого или сверстника — и через культурные орудия — книги, игрушки, произведения искусства — по сути постепенно подменяется телеэкранной социализацией. Если практически в каждом современном теле- или видеофильме присутствуют сцены секса, жестокости, мистики, если в «пиратских» компьютерных играх насаждаются образы полуобнаженных обольстительных воительниц, жестоких и беспощадных, или жутких роботоподобных монстров, и льется рекой «виртуальная» кровь, напрашивается вывод о том, что идет бесконтрольная и беспрецедентная манипуляция детским сознанием в направлении «секса и насилия».
Большинство осуществляемых в последние годы программ полового воспитания и модной сейчас валеологии представляют собой варианты одной откровенно бихевиористской модели полового образования и фактически направлены не на помощь в становлении психологического пола и адекватной полоролевой позиции ребенка, а на просвещение ребенка как осознания им собственного пола через гениталии и формирования вне супружеских и анти родительских установок на «безопасный секс».
В то же время многие американские коллеги, имеющие богатый опыт сексуального обучения, показывают в последние годы, что наибольшую воспитательную эффективность демонстрируют те учебные программы, где воздержание стоит не только на первом месте, но и подкрепляется нравственными постулатами религиозного характера [21]. Дж. Собран — известный американский философ и публицист, назвал современное американское общество «абортной культурой», имея в виду не только сам факт распространения абортов, но и легализированную порнографию и систему полового воспитания в школах [28]. По мнению английских исследователей, единственным фактором, сдерживающим раннее вступление подростков в сексуальную жизнь, является формирование религиозных установок с акцентом на воздержании.
Американские исследования эффективности школьных программ полового воспитания, с точки зрения профилактики негативных последствий сексуального поведения подростков, показали зависимость их эффективности от возраста, пола детей, а так же от содержания обучения. Оказалось, что изучение биологических тем и использование контрацепции обусловливает более раннее вступление в половую жизнь; раннее обучение приводит к ранней «коитальной инициации» и у мальчиков, и у девочек. А вот обучение навыкам сопротивления (умения сказать «нет») среди девочек 15 -17 лет может отсрочить первый половой акт, уменьшить число партнеров и число актов [40]. Однако программы, ориентированные на отсроченную коитальную инициацию эффективны для тех, кто еще не начал вести половую жизнь. Это значит: аргументы наших доморощенных секс-просветителей о необходимости раннего полового воспитания как передачи биологических знаний детям, начиная с дошкольного возраста, ложны, а обучение контрацепции подростков (и раздача бесплатных презервативов) провоцируют разврат, а не обеспечивают безопасность. Чтобы остановить рост подростковых беременностей, венерических заболеваний и пр. нужны совсем иные меры, об этом тоже свидетельствуют исследования наших американских коллег. Вот один пример. Объединение усилий: городских властей, учителей, врачей, местных СМИ и церкви, предпринятое в небольшом городке Юж. Каролины (США), дало достаточно устойчивый эффект целомудренного поведения у подростков в течение нескольких лет, и как следствие — снижение нежелательных беременностей [41].
В Америке – на родине сексуальной революции, в полной мере вкусившей ее плоды, оказывается еще в 1981 г. был принят закон о применении нравственно-ценностного подхода к половому воспитанию. Объединение усилий государства, школы и церковных организаций привело к ослаблению влияния «сексуальной революции» в США. Как показывают исследования и опросы последних лет все большую популярность среди молодежи приобретает идея воздержания. В 1989 г. 59% старшеклассников уже имели сексуальный опыт, в 1992 г. их число упало до 43%, а в 1994 г. до 36%. А из этих, «отведавших запретный плод», 54% посчитали, что им следовало бы «подождать» [28, с. 90].
Таким образом, современная эпоха ознаменована отменой на государственном уровне многовековых табу на совместное обсуждение взрослых с детьми вопросов секса — через школьные программы, средства массовой информации, через книги или с телеэкрана. Функция более информированных сверстников в детской субкультуре — этих «ужасных мальчишек», на протяжении столетий просвещавших наивных малышей в вопросах пола перешла ко взрослым.
В этой связи вспоминаются изумительные по своей психологической тонкости известные исследования супругов Харлоу, в которых было четко показано, что маленькие макаки-резус, лишенные «общества сверстников», впоследствии оказывались неспособными к установлению брачных отношений, но если все же они производили потомство, то отличались полным равнодушием к потребностям своих детей и жестоким обращением с ними. По мнению ученых, как «мягкая суррогатная» мама предпочтительнее для обезьянки перед проволочной жесткой хоть и с бутылочкой молока, так и игры со сверстниками оказываются важнее для будущих взрослых отношений, чем общение со взрослыми-обезьянами [39]. Не хлебом единым жив не только человек, но и человекообразные обезьяны.
Опасаясь впасть в «вульгарный материализм» наверное можно предположить, что существует общий биологический механизм передачи информации о репродуктивной сфере посредством преимущественно «горизонтальных связей», т.е. от сверстника к сверстнику, что функции взрослых в половой социализации несколько иные и подменять детей собой, — значит нарушать что-то очень важное в социо-эволюционной системе? И подобные подмены не могут пройти для культуры, этноса, государства без потерь. Каких?
Прежде всего фактически отменяется существовавшее во всей европейской цивилизации (и в русской культуре особенно) многовековая практика невозбуждения преждевременного сексуального чувства у ребенка. Знания в этой сфере всегда были исключительной прерогативой взрослых (нередко особо посвященных), и никакого совместного обсуждения интимных вопросов с детьми у них быть не могло — по крайней мере, прилюдно и до вступления в брак. На страже этого табу стояли государство в лице городской или сельской общины, семья, школа и церковь.
Каковы возможные последствия развернувшейся сексуализации детской субкультуры для самих детей и для взрослых?
Нельзя не согласиться с Л. Иониным в том, что «безвредность порнографии, так же, как и половое просвещение, ведущее к снятию всех и всяческих табу, могут обернуться снижением качества человеческой чувственной жизни, что грозит потрясениями буквально антропологического масштаба, хотя и не фиксируемыми на уровне сексологии, психологии и социологии бихевиористской ориентации» [8, с.315]. В самом деле, десакрализация интимной сферы, снятие покрова романтической тайны (недаром — т а и н с т в о брака!) с любовных отношений влечет за собой деиндивидуализацию любовного чувства. Закрадываются сомнения: «Я ли это ощущаю или кто-то с экрана?». И, как ни странно, они ведут к подавлению либидо, к сужению репертуара любовных переживаний. Вот почему психиатры с удивлением в последнее время отмечают юношескую импотенцию среди молодых здоровых парней, так хорошо знающих сексуальную технику по эротическим и порнофильмам. Известная формула «кто много говорит, тот мало делает» в данном случае означает: кто много знает о любви чужой, тот мало способен испытывать собственные глубокие чувства. Сексуализируя детское сознание выше означеннми средствами, дезориентируя ребенка в становлении психологического пола и адекватной полоролевой позиции, мы, взрослые, во-первых, крадем у него ощущение его уникальности как мальчика или девочки, лишаем его в будущем полноценных любовных переживаний, в том числе и сексуальных. Недаром только запретный плод — сладок, а доступный — вдруг покажется кислым и горьким.
Во-вторых, сексуализация сознания ребенка — это в мистическом смысле лишение его целомудрия. Детское сознание по природе своей целомудренно, а целомудрие, как известно, охранно, оно защищает ребенка от опасности, грязи, заразы. Целомудрие — это не столько физиологическая и не только нравственная категория, это категория мировоззренческая, отражающая целостную картину бытия, целостный и мудрый образ мира, что и обеспечивает охранительную функцию сознания. Поэтому «целительство» и «целомудрие» — понятия одного порядка, также как «блуд» и «заблуждение» [29].
Становится совершенно ясным, что растущая в обществе либерализация половой морали, распространение порнографии, активное половое просвещение бихевиористского толка, направленное не на помощь в становлении психологического пола и адекватной полоролевой позиции ребенка, а на дезориентацию в его половой идентичности и на формирование инверсионной модели половой социализации, вне- супружеских и анти- родительских установок, приводят к сексуализации детского сознания и общей деморализации культуры детства и как следствие – к чудовищному росту растления несовершеннолетних. Современная социальная ситуация развития ребенка в обществе в контексте полового воспитания по сути оборачивается прежде всего сексуализацией детства, детской субкультуры, и это — явление, осмысление возможных последствий которого — важнейшая задача современной науки.
В чем же психологический, социокультурный смысл половой дифференциации? Что об этом необходимо знать каждому человеку и, прежде всего, детям?
Существует очень глубокая, обширная, но малоизвестная и малоизученная литература по философии и психологии пола (половой дифференциации) — с древнейших времен в различных религиях и философских построениях, но особую силу и красоту приобретшая в христианском (православном) богословии.
В соответствии с ней, оказывается смысл пола, загадка пола вовсе не в идее совокупления и даже не в идее размножения, поскольку размножение возможно и без разделения двух существ по признаку пола, а в полном соединении в одно бытия двух лиц разного пола (Фихте) или, как предельно четко сформулировал Вл. Соловьев, «смысл половой дифференциации (и половой любви) следует искать никак не в идее родовой жизни и ее размножения, а лишь в идее высшего организма» (Вл. Соловьев и др., с 9). Тяготение одного пола к другому — есть желание восполнить себя в другом, приблизиться к совершенству.
В такой постановке вопроса находит свое решение и проблема личности в связи с проблемой половой дифференциации. Подлинная полнота личностного проявления человека возможна лишь в факте слияния в высшем бытии двух существ, т.е. в браке, который есть таинство, таинство любви. Гениальный писатель, общественный деятель древнего христианского Востока святой Иоанн Златоуст в период высшего расцвета своего таланта писал: «Тот, кто не соединен узами брака, не представляет собой целого, а лишь половину. Мужчина и женщина не два человека, а один человек» (цит. по: Троицкий, 1996, с.11).
Главная, высшая и последняя цель брака не в детях и вообще не в чем- либо, стоящем вне самих супругов, ибо достижение богоподобия и есть цель бытия человеческого. По библейскому воззрению, брак — остаток рая на земле, тот оазис, который не был уничтожен великими мировыми катастрофами потому что разделение и рознь прекращается в браке, когда двое становятся «едина плоть», единая личность, душевно-духовно-телесное единство. Это сверхиндивидуальное богоподобие достигает своей кульминации в бого-творении — зачатии и рождении ребенка, и такая брачная любовь не может не быть моногамна. И никакой любовный роман не может заменить брака, ибо только в нем полнота отношений.
Христианство дает такое идеальное понимание брака как образа вечной жизни. Французский философ Габриель Марсель пишет: «Сказать человеку „Я тебя люблю“ — то же самое, что сказать „Ты будешь жить вечно, ты никогда не умрешь“. Подлинная любовь мужчины и женщины лишь в браке способна достичь таких высот, такой благодати и такой полноты.
В одном из романов И.С. Тургенева говорится о двух чистых прекрасных молодых людях, соединивших свою судьбы, влюбленных друг в друга и, как пишет Тургенев, „даст Бог, доживут до любви“. Значит, до любви надо дожить, ее надо заслужить великими трудами, верой, жертвенностью, но и награда велика. Одной современной девушке, пришедшей к старцу за советом, идти ли ей в монастырь, было сказано: „Ты не умеешь любить — выходи замуж“, значит, приобрести истинную любовь можно лишь в браке.
Любовь покрывает всё — даже пороки любимого человека: „Я беру тебя, беден ли ты или богат, здоров или болен, добр или зол“ — так говорилось в древнем чине венчания. Преобразить человека, изменить, „перевоспитать“, сделать личностью возможно, полюбив его, ибо, по выражению Иоанна Златоуста, „Пламень любви сжигает душевную нечистоту, и разврат происходит не от чего другого, как от недостатка любви“ (Цит. по: Троицкий, 1996, с.129).
Только любовь зряча, лишь она видит в любимом существе высшую красоту, совершенство, икону — образ Божий. Поэтому не важно, сколько прожито лет, этот образ неуничтожим, он может только потускнеть и потемнеть, но внутренними очами он виден и с годами открываются новые его грани.
Христианская брачная любовь есть не только радость, но и подвиг, она не имеет ничего общего ни со свободной любовью, которой можно „заниматься“, ни с „безопасным сексом“, поскольку только она позволяет не лакомиться плотскими отношениями, но постигать всю глубину их, беря и отдавая себя. Напротив похоть разрушает сверхиндивидуальную целостность (целомудрие) и, как ни парадоксально, уменьшает плодородие и здоровье потомства. Поэтому парадоксальный призыв – „Храните целомудрие, если хотите здоровых и красивых детей“ вполне находится в соответствии с философией христианского брака и с тем ужасающим положением в репродуктивной медицине и младенческом здравоохранении в сегодняшней России. Без целомудрия нет и милосердия, т.е. нет той любви, воплощающей личностно- смысловые гуманные отношений, при которых другой человек выступает целью совместной деятельности и вызывает подлинные сострадание и сорадование, и здесь нет места ни ревности, ни подозрительности, ни зависти, ни изменам. „Всеобщее унижение любовной жизни“ — так с грустью сказал о современном обществе З. Фрейд — тот, кто во многом определил его состояние в ХХ веке.
На рубеже ХIХ и ХХ веков Лев Толстой писал: „Жизнь наших высших классов — один сплошной дом терпимости“, на рубеже ХХI века можно применить эту же фразу в отношении, пожалуй, всех классов и всех слоев нашего общества. И это не может быть нейтрально для нашего будущего и будущего наших детей, поскольку „вечные законы нравственности неумолимы, и народ не желающий вести борьбу с тем, что ведет его к вырождению, рано или поздно должен будет уступить свое место другим, более строгим народам или превратиться в удобрение для их культуры“ (Троицкий, 1996, с.127).
Безусловно, половому просвещению бихевиорального толка, основной целью которого является привнесение биологических знаний о человеческой сексуальности детям, чужда и непонятна подобная логика, но наши мальчики и девочки должны быть по крайней мере знакомы с ней, чтобы понимать, чего они лишают себя, лишая себя целомудрия — мудрого и благоговейного отношения к собственному телу и собственной душе, а значит, тем будущим возвышающим и возвышенным, потенциально богоподобным отношениям, о которых никто не сказал лучше, чем Апостол Павел:
»Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает" (Первое послание к Коринфянам св. Апостола Павла 13:1-8). Такая любовь способна восторжествовать в каждом, кто находится в постоянной борьбе за нее и даже, когда другой оставляет любящего, она вместо ликующей и радостной становится сострадательной и острой: «Боже, спаси его, он не понимает что делает!» Разве не стоит жить ради такой любви? В постоянной надежде и борьбе за то, чтобы именно такая любовь в каждом из нас восторжествовала.
продолжение
--PAGE_BREAK--Список литературы
1. Абраменкова В.В. Сорадование и сострадание в детской картине мира. М., ЭКО, 1999
2. Абраменкова В.В. Социальная психология детства: развитие отношений ребенка в детской субкультуре. М-Воронеж: НПО «МОДЭК», 2000
3. Абраменкова В.В. Социальная психология детства в контексте развития отношений ребенка в мире //Вопр. психол. 2002, №1, С.
4. Выготский Л.С. Собрание сочинений: В 6 т., М: Педагогика, 1982 — 1984
5. Гарданов В.К. «Кормильство» в Древней Руси. //Советская этнография, 1959, № 6
6. Геодакян В. А. Эволюционная теория пола //Природа, 1991, № 8
7. Дети России: насилие и защита. Мат-лы Всероссийской науч.-практ. конф. (Москва. 1-3 октября 1997 г.) М., 1998
8. Ионин Л. Укрощенная сексуальность//Свобода в СССР. — М., 1997 С.283-315
9. Исаев Д. Н., Каган В. Е. Психогигиена пола у детей. Л. «Медицина» Ленинградское отделение, 1986
10. Кле М. Психология подростка (психосексуальное развитие).- М., 1991
11. Кнебел Х. Традиционные институты социализации детей и подростков у народа огони (Юж. Нигерия). //Сов. этнография, 1981, № 1
12. Коломинский Я. П-, Мелтсас М. X. Ролевая дифференциация пола у дошкольников // Вопр. психол. 1985. № 3. С. 165—171
13. Кон И. С. Ребенок и общество. М. Наука 1988, № 2.
14. Косвен М.О. Аталычество //Советская этнография, 1965, № 2
15. Крайг Г. Психология развития. СПб, Питер, 2000
16. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. М. Политиздат, 1975
17. Маркова Н.Е. Ценностные установки молодежи современной России//Народонаселение ИСЭПН РАН, 2003, № 2, с 16-21
18. Мид М., Культура и мир детства. М. Наука, 1988
19. Непомнящий В. С веселым призраком свободы. //Континент, 1992, № 3
20. Нечаева А.М. Россия и ее дети (ребенок, закон, государство). Институт государства и права Российской академии наук. М., 2000
21. Ошеров Вл. Безобидное развлечение? Сексуальное обучение в Америке //Учительская газета № 12, 1997
22. Пирожков В.Ф. Криминальная психология. В 2 кн., кн. 1 Психология подростковой преступности. М. Ось-89, 1998
23. Половозрастное воспитание учащихся. Основы сексологии. (Программы для общеобр.учебн.заведений).-М. Мин. образования, 1996
24. Положение детей в России (Социальный портрет).1992 год. — М. Дом, 1993
25. Попов В. А. Половозрастная стратификация в этнологических реконструкциях первобытности // Советская этнография. 1982. № 1с. 18—28.
26. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М. Наука, 1946
27. Репина Т. А. Анализ теорий половой социализации в современной западной психологии // Вопр. психол. 1987. № 2. С. 158—165
28. Собран Дж. Абортная культура// Новая Европа, 1996, № 9, с. 89 — 103
29. Соловьев В. Смысл любви, Троицкий С. Христианская философия брака, Прот И. Мейендорф Брак в православии. М. Путь, 1995
30. Стурова М.П. Система образования и молодежная преступность // Педагогика 1998, № 6, с.3-10
31. Субботский Е. В. Детство в условиях разных культур // Вопр. психол. 1979. № 6. С. 142— 151.
32. Тернер В. Символ и ритуал. М. Наука, 1983
33. Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии. М. Политиздат, 1980
34. Этнография детства: традиционные формы воспитания детей и подростков у народов Востока: В 2 т./ Отв. ред. И. С. Кон. М., 1983.
35. Betwixt & Between: Patterns of Masculine and Feminine Initiation./Ed. Louise Mahndi, La Salle, Illinois, 1987
36. Feschbach N. D… Rou K. Empathy in 6-and 7-year olds // Child Development. 1969. N 39 P. 133—145
37. Green F., Schneider F. Age differences in behavior of boys on three measures of altruism // Child Development, 1974. N 45. P. 248—251
38. Harlou H.F. Sexual behavior in rhesus monkeys. //Science, 1965, p.421 -432
39. Ku L.C., Sonenstein and Pluk J.H.: Factors effecting first intercourse among young men.// Public Health. Rep.108, Nov.- Dec. 1993
40. Stotland E., Sherman S. Empathy and birth order. Some experimental explorations. Linkoln. 1971
41. Vang R.E. & Moss H.A. Neonatal precursors of infant behavior // Developmental Psychol. 1978. T. 14. No 6. C. 607-613.
42. Vincent M., Clearie A. Schlucter M.: Reducing adolescent pregnancy through school and community — based education. JAMA 257: 3382 -3386. June 27, 1987