--PAGE_BREAK--Эдипов комплекс Хорни связывает не с сексуально-агрессивным конфликтом между ребенком и родителями, а с тревогой, возникающей в связи с базовыми нарушениями в отношениях ребенка с матерью и отцом, например, отвержением, гиперпротекцией, наказаниями. Агрессия, вопреки мнению Фрейда, не врождена, а представляет средство защиты своей безопасности. Нарциссизм в реальности – не самовлюбленность, а самовозвеличивание и завышенная самооценка, возникающая в связи с чувством небезопасности. Хорни также подвергает сомнению представления Фрейда о вынуждении повторения, Оно, Я и Сверх-Я, тревоге и мазохизме (1939). Положительно Хорни относится к фундаментальным, по ее мнению, разработкам Фрейда в области психического детерминизма, бессознательной мотивации и эмоциональных, нерациональных мотивах.
Главное понятие Хорни – «базальная тревога»,* определяемая как "… чувство изоляции и беспомощности ребенка в потенциально враждебном мире. Это чувство небезопасности может быть порождением многих вредных факторов среды: прямого и непрямого доминирования, безразличия, нестабильного поведения, недостатка уважения к индивидуальным потребностям ребенка, недостатка реального руководства, слишком большого восхищения или его полного отсутствия, недостатка теплоты, понуждения принимать чью-то сторону в родительских ссорах, слишком большая или слишком малая ответственность, сверхпротекция, изоляция от других детей, несправедливость, дискриминация, невыполнение обещаний, враждебная атмосфера и т.д." (1945, с. 41).
Вообще, все, что нарушает безопасность ребенка в отношениях с родителями, порождает тревогу.
* Встречающийся вариант: «базальное беспокойство». У тревожного, не чувствующего безопасности ребенка развиваются разнообразные стратегии – для того, чтобы совладать с чувствами изоляции и беспомощности (1937). Он может становиться враждебным, желать расплатиться с теми, кто его отвергал или дурно к нему относился. Или же он может стать сверхпослушным – чтобы вернуть любовь, потерю которой он чувствует. У него может развиться нереалистический идеализированный образ самого себя – с тем, чтобы компенсировать чувство неполноценности (1950). Добиваясь любви, он может стараться подкупить других или пользоваться угрозами. Он может погрязнуть в жалости к себе – чтобы завоевать сочувствие.
Если ребенок не может обрести любовь – он может искать власти над другими. Таким образом он компенсирует чувство беспомощности, находит выход для враждебности и оказывается способен эксплуатировать людей. Или же ребенок проявляет сильные соревновательные тенденции, причем сам факт победы оказывается важнее, чем достижение как таковое. Возможно и обращение агрессии внутрь и самоуничижение.
Возможна более или менее постоянная фиксация личности на любой из этих стратегий; иными словами, в личностной динамике конкретная стратегия может обретать характер влечения или потребности. Хорни предлагает перечень из десяти потребностей, рассматриваемых как следствие попыток найти решения проблемы нарушенных отношений (1942). Она называет эти потребности «невротическими», поскольку они представляют иррациональные разрешения проблемы.
Невротическая потребность в любви и одобрении. Эта потребность характеризуется огульным желанием доставлять другим удовольствие и соответствовать их ожиданиям. Человек живет ради хорошего мнения о нем окружающих и чрезвычайно чувствителен к любому знаку отвержения и недружелюбия.
Невротическая потребность в «партнере – опекуне». Человек с такой потребностью – паразит. Он переоценивает любовь и чрезвычайно боится быть брошенным и остаться в одиночестве.
Невротическая потребность в узком ограничении жизни. Такой человек нетребователен, удовлетворяется малым, предпочитает оставаться незаметным и превыше всего ценит скромность.
Невротическая потребность в силе. Эта потребность проявляется в стремлении к силе ради нее самой, неуважении к другим, огульном восхвалении силы и презрении к слабости. Люди, боящиеся проявлять силу открыто, могут пытаться управлять другими посредством интеллектуальной эксплуатации и превосходства. Другой вариант этого стремления – потребность веры во всемогущество воли. Такие люди полагают, что волевыми усилиями всего можно добиться.
Невротическое стремление эксплуатировать других.
Невротическая потребность в значимости. Самооценка определяется уровнем публичного признания.
Потребность в том, чтобы, быть объектом восхищения. У людей, обладающих этой потребностью, «дутый» образ самого себя; они хотят, чтобы ими восхищались в соответствии с ним, а не с тем, чем они являются на самом деле.
Невротическое стремление к личным достижениям. Такие люди хотят быть лучше всех и направляют себя ко все большим и большим достижениям, что является следствием базового отсутствия чувства безопасности.
Невротическая потребность в самодостаточности и независимости. Разуверившись в возможности теплых, приносящих удовлетворение отношений с другими людьми, человек отделяет себя от других и отказывается от привязанностей к кому-либо или к чему-либо. Он становится «одиночкой».
Невротическая потребность в совершенстве и безупречности. Боясь совершить ошибку и подвергнуться критике, люди с этой потребностью стараются стать неуязвимыми и непогрешимыми. Они постоянно ищут в себе пороки с тем, чтобы их можно было скрыть прежде, чем они станут очевидны для остальных.
Эти десять потребностей – источники развития внутренних конфликтов. Например, невротическая потребность в любви ненасытима: чем большего добивается невротик, тем большего хочет. Следовательно, удовлетворения не наступает никогда. Аналогично, не удовлетворяется полностью потребность в независимости, так как другая часть нашей личности хочет быть любимой и служить объектом восхищения. Поиск совершенства обречен на провал с самого начала. Все вышеназванные потребности нереалистичны.
В более поздней работе (1945) Хорни делит эти потребности на три группы: 1) движение к людям – например, потребность в любви; 2) движение от людей – например, потребность в независимости; 3) движение против людей – например, потребность в силе. Каждая из этих групп представляет базовую ориентацию по отношению к другим и к себе. В различии этих ориентаций Хорни находит основу внутреннего конфликта. Нормальный и невротический конфликт различаются по степени: "… несоответствие между сторонами конфликта для здоровой личности значительно меньше, чем для невротика" (1945, с. 31). Иными словами, конфликты есть у всех, но у некоторых людей – в отягощенной форме, в первую очередь в связи с ранними переживаниями отвержения, неприятия, гиперпротекции и других вариантов неудачных отношений с родителями.
В то время как здоровый человек может разрешить эти конфликты путем интеграции трех ориентаций, поскольку те не являются взаимоисключающими, невротик, в силу большей базальной тревоги, вынужден прибегать к способам иррациональным и неестественным. Он сознает лишь одну из тенденций, отрицая или вытесняя другие. Или же человек создает идеализированный образ себя, в котором противоречивые тенденции по видимости исчезают, хотя в реальности этого не происходит. В еще более поздней книге (1950) Хорни многое говорит о несчастливых последствиях развития нереалистической концепции Я и попыток жить соответственно этому идеализированному образу. Жажда славы, чувство презрения к себе, болезненная зависимость от других, самоуничижение – вот некоторые нездоровые последствия идеализированного Я. Третий невротический способ разрешения конфликта – экстернализация внутренних конфликтов. В результате человек говорит: «Это не я хочу эксплуатировать других – это они хотят эксплуатировать меня». Такой способ порождает конфликт между человеком и внешним миром.
Все эти конфликты не неизбежны и разрешимы, если в своем доме ребенок находит безопасность, доверие, любовь, уважение, терпимость и тепло. Следовательно, Хорни, в отличие от Фрейда и Юнга, не считает конфликты присущими человеческой природе и, соответственно, неизбежными. Конфликт – порождение социальных условий. «Потенциальный невротик – это тот, кто в обостренной форме пережил, в основном в детском опыте, трудности, определяемые культурой» (1937, с. 290).
ГАРРИ СТЕК САЛЛИВАН
Гарри Стек Салливан – создатель новой концепции, известной как «межличностная теория психиатрии». Ее главный принцип – в том, что касается личности, – заключается в следующем: личность – это «относительно устойчивый рисунок периодически возникающих межличностных ситуаций, характеризующих жизнь человека» (1953, с. 111). Личность – это некая гипотетическая сущность, которая не может быть оторвана от межличностных ситуаций, и межличностное поведение являет все, что может быть рассмотрено как личность. Следовательно, полагает Салливан, не имеет смысла в качестве объекта исследования рассматривать индивида, поскольку тот не может существовать – и не существует – отдельно от взаимоотношений с другими людьми. Ребенок с первого дня жизни является частью межличностной ситуации и на протяжении остальной жизни остается в составе социального поля. Даже отшельник уносит с собой в дикую природу воспоминания о прошлых межличностных отношениях, и они продолжают влиять на его мышление и поведение.
Хотя Салливан не отрицает роли наследственности и созревания в становлении организма, он полагает, что то, что выступает как собственно человеческое – продукт социальных взаимодействий. Более того, межличностный опыт может изменять – и изменяет – физиологическое функционирование человека, так что можно даже сказать, что организм теряет статус биологического существа и становится социальным организмом, обладающим собственными особенными способами дыхания, пищеварения, выделения, кровообращения и т.д. Для Салливана психиатрия близка социальной психологии, и его теорию личности отличает явная ориентация на социально-психологические понятия и переменные. Он пишет:
«Мне кажется, что общая психиатрия как наука охватывает во многом ту же область, что изучается и социальной психологией, поскольку научная психиатрия изучает межличностные отношения, а это в конечном итоге требует использования той же системы понятий, которую мы теперь соотносим с теорией поля. С этой точки зрения личность рассматривается как нечто гипотетическое. Изучать возможно лишь рисунок процессов, типичных для взаимодействия личностей в повторяющихся ситуациях или „полях“, включающих наблюдателя» (1950, с. 92).
Гарри Стек Салливан родился на ферме близ Норвича (Нью-Йорк) 21 февраля 1892 г. и скончался 14 января 1949 г. во Франции, в Париже, возвращаясь с собрания исполнительного совета Всемирной федерации психического здоровья в Амстердаме. Он получил медицинскую степень в Чикагском медицинском колледже в 1917 г., а во время 1 Мировой войны служил в вооруженных силах. По окончании войны он работал как медик в Федеральном совете профессионального образования, затем в Службе народного здоровья. В 1922 г. Салливан начал работать в Больнице Святой Елизаветы в Вашингтоне, Федеральный округ Колумбия, где попал под влияние Уильяма Алансона Уайта (White, W.А.), лидера американской нейропсихиатрии. С 1923 года и до начала 30-х он сотрудничал с медицинской школой Мэрилендского университета, а также с Больницей Шеппарда и Эноха Пратт в Таусоне (Мэриленд). В этот период жизни Салливан осуществил исследования в области шизофрении, которые составили ему репутацию как клиницисту. Он оставил Мэриленд и открыл собственный кабинет на Парк Авеню в Нью-Йорке со специальной целью изучения обсессивных процессов у пациентов. В это время он начал проходить официальное обучение психоанализу у Клары Томпсон (Thompson, С.), ученицы Шандора Ференчи. Салливан и ранее подвергался психоанализу. Будучи студентом медиком, он прошел около 75 часов анализа. В 1933 году он стал президентом Фонда Уильяма Алансона Уайта и работал там до 1943 г. В 1936 г. он способствовал основанию и стал директором Вашингтонской школы психиатрии – учебного института Фонда. В 1938 г. начал выходить журнал «Psychiatry», материалы которого отражали теорию межличностных отношений, разрабатывавшуюся Салливаном. Он был сначала соиздателем, а затем – до своей кончины – издателем этого журнала. В 1940-41 гг. Салливан был консультантом в системе призывной службы; в 1948 г. участвовал в проекте ЮНЕСКО «Напряженность», организованном ООН для изучения влияния напряженности на международные отношения и взаимопонимание. В том же году он стал членом международной комиссии по подготовке Международного конгресса по психическому здоровью. Салливан был научным и государственным деятелем, выдающимся психиатром, лидером сыгравшей важную роль школы обучения психиатрии, замечательным терапевтом, смелым теоретиком. Его личность и оригинальность мышления привлекали множество людей, ставших его приверженцами, учениками, коллегами, друзьями.
Помимо Уильяма Алансона Уайта, главное влияние на интеллектуальный путь Салливана оказали Фрейд, Адольф Мейер (Meyer, А.), а также Чикагская социологическая школа в составе Джорджа Герберта Мида (Mead, G.Н.), У.И.Томаса (Thomas, W.I.), Эдварда Сепира (Sapir, Е.), Роберта Э. Парка (Park, R.Е.), Э.У.Берджесса (Burgess, Е.W.), Чарльза Э. Мерриэма (Merriam, С.Е.), Уильяма Хили (Healy, W.), Харольда Лассуэлла (Lasswell, Н.). Особенную близость Салливан чувствовал с Эдвардом Сепиром, одним из первых начавшим отстаивать необходимость сближения антропологии, социологии и психоанализа. Салливан начал формулировать основные положения своей теории межличностных отношений в 1929 г. и утвердился в своих идеях в середине 30-х.
При жизни Салливан опубликовал лишь одну книгу, отражающую его теорию (1947). Однако после его ухода остались обширные рукописи; кроме того, остались записи многих лекций, прочитанных студентам Вашингтонской школы психиатрии. Эти рукописи и записи, как и другие неопубликованные материалы, были доверены Психиатрическому Фонду Уильяма Алансона Уайта. Было издано пять книг, основанных на материалах Салливана, первые три – с введением и комментариями Элен Суик Перри (Perry, Н.S.) и Мэри Гейвелл (Gavell, М.), последние две – только с введением и комментариями миссис Перри. «The interpersonal theory of psychiatry» (1953) в основном представляет цикл лекций, прочитанных Салливаном зимой 1946-47 гг. и является наиболее полным описанием его теории межличностных отношений. «The psychiatric interview» (1954) основывается на цикле лекций, прочитанных Салливаном в 1944 и 1945 гг., a «Clinical studies in psychiatry» (1956) – на лекциях 1943 г. Рукописи Салливана о шизофрении, большинство которых относится к периоду его сотрудничества с Больницей Шеппарда и Эноха Пратт, были собраны воедино и опубликованы под названием «Schizophrenia as a human process» (1962). Последняя вышедшая книга «The fusion of psychiatry and social science» (1964). Понять социально-психологическую теорию Салливана лучше всего позволяют первая и последняя книги.
Патрик Маллэи (Mullahy, P.), философ и последователь Салливана, издал несколько работ, посвященных теории межличностных отношений. В одной из книг – «A study of interpersonal relations» (1949) содержится ряд работ сотрудников Вашингтонской школы и Института Уильяма Алансона Уайта в Нью-Йорке. Первоначально все они были опубликованы в журнале «Psychiatry», включая три, принадлежащие перу Салливана. Другая книга, под названием «The contributions of Harry Stack Sullivan» (1952), содержит ряд материалов, представленных на мемориальный симпозиум представителями различных дисциплин, включая психиатрию, психологию и социологию. В книгу включен краткий анализ межличностной теории, осуществленный Маллэи, и полная библиография работ Салливана по 1951 г. Взгляды Салливана изложены в других книгах Маллэи (1948, 1970). Теория Салливана подробно рассмотрена в работе Дороти Блитстен (Blitsten, D., 1953).
Структура личности
Салливан настойчиво повторяет, что личность – сущность гипотетическая, «иллюзия», которую нельзя наблюдать и изучать вне межличностных ситуаций. Единица анализа – не личность, а межличностная ситуация. Личность образуется не внутрипсихическими событиями, а межличностными. Личность обнаруживается только тогда, когда человек так или иначе ведет себя по отношению к одному или нескольким другим. Этим «другим» не обязательно присутствовать: это могут быть иллюзорные, несуществующие фигуры. У человека могут быть взаимоотношения с фольклорным героем типа Пола Баньяна или с воображаемым персонажем типа Анны Карениной, или с далекими предками, или с нерожденными еще потомками. «Психиатрия предполагает изучение феноменов, возникающих в межличностных ситуациях, в конфигурациях, образованных двумя или более людьми, из которых все – кроме одного – могут быть в большей или меньшей степени иллюзорны» (1964, с. 33). Восприятие, память, мышление, воображение, все другие психические процессы по характеру своему являются межличностными. Даже сновидения межличностны, так как обычно отражают отношения сновидца с другими людьми.
продолжение
--PAGE_BREAK--Хотя Салливан отводит личности статус всего лишь чего-то гипотетического, он, тем не менее, признает, что она – динамический центр различных процессов, происходящих в ряде межличностных полей. Более того, некоторым из этих процессов он придает субстантивный статус, определяя их, давая названия и концептуализируя некоторые их свойства. Наиболее важными являются динамизмы, персонификации и когнитивные процессы.
Динамизмы
Динамизм – мельчайшая единица, которой можно пользоваться при изучении индивида. Он определяется как «относительно устойчивый рисунок энергетических трансформаций, периодическое возникновение которого характерно для организма на протяжении его существования как живого» (1953, с. 103). Энергетической трансформацией является любая форма поведения. Она может быть открытой, общественной, как например, высказывание, или внутренней, как например, мышление или фантазирование. Поскольку динамизм представляет собой стабильный и регулярно повторяющийся рисунок поведения, он – примерно то же, что привычка. Салливан необычно формулирует определение динамизма: он говорит, что это «оболочка для несущественных частных различий» (1953, с. 104). Это означает, что к рисунку может добавляться новая черта без изменения самого рисунка – в той мере, в какой она не представляет существенного отличия от остального содержания «оболочки». Если же она отличается существенно, то возникает новый рисунок. Например, два яблока могут отличаться по виду, и все же определяться как яблоки в силу того, что их различия несущественны. Однако яблоко и банан отличаются существенно, и, следовательно, это два разных рисунка.
Собственно человеческими являются те динамизмы, которые типичны для межличностных отношений. Например, кто-то может вести себя, как правило, враждебно по отношению к какому-то человеку или группе людей, что является проявлением динамизма недоброжелательности. Мужчина, домогающийся плотских отношений с женщинами, проявляет динамизм вожделения. У ребенка, который боится незнакомых людей, – динамизм страха. Любая привычная реакция по отношению к одному или нескольким людям, существуй она в форме чувства, отношения, открытой реакции, составляет динамизм. Базовые динамизмы одинаковы для всех, но способ выражения различен – в зависимости от ситуации и жизненного опыта индивида.
Динамизм обычно задействует определенную область тела – рот, руки, анус, гениталии, – посредством которой взаимодействует со средой. Зона содержит рецепторный аппарат для получения стимуляции, эффекторный аппарат для совершения действия и связующий аппарат, называемый эдуктором, в центральной нервной системе; он связывает рецепторный и эффекторный механизмы. Так, сосок, подносимый ко рту младенца, воздействует на чувствительную поверхность губ, вследствие чего по нервным путям импульс направляется к моторным органам рта, вызывая сосательные движения.
Большинство динамизмов служит удовлетворению базовых потребностей организма. Однако существует важный динамизм, возникающий как следствие тревоги. Он называется динамизмом Я или Я-системой.
Я-система
Тревога – продукт межличностных отношений; первоначально она передается от матери к ребенку и впоследствии связана с угрозой безопасности. Для того, чтобы избежать тревоги (актуальной или потенциальной) или свести ее к минимуму, люди используют различные способы защиты и контроля за своим поведением. Например, оказывается, что можно избежать наказания, конформно идя навстречу желаниям родителей. Эти меры безопасности формируют Я-систему, санкционирующую одни формы поведения («Я – хороший») и запрещающую другие («Я – плохой»).
Я-система, являясь стражем безопасности, имеет тенденцию к изоляции от остальной личности; она исключает информацию, неконгруэнтную нынешней организации личности, и, таким образом, из опыта не извлекается пользы. Поскольку Я защищает человека от тревоги, оно поддерживается на высоком уровне самоуважения и защищено от критики. По мере возрастания сложности и независимости Я-системы, она препятствует объективной оценке человеком собственного поведения, сглаживает объективные противоречия между тем, что представляет человек на самом деле, и тем, что о нем «говорит» Я-система. Вообще, чем больше у человека переживаний, связанных с тревогой, тем более «раздутой» становится Я-система и тем более она диссоциирована с остальной личностью. Хотя Я-система служит полезной цели – уменьшению тревоги, она препятствует возможности конструктивных отношений с другими.
Салливан считает, что Я-система – продукт иррациональных аспектов общества. Он имеет в виду, что в более рациональном обществе не возникли бы причины, по которым ребенок чувствует тревогу; и для того, чтобы с тревогой справиться, он вынужден овладевать неестественными и нереалистическими методами. Хотя Салливан признает, что в современном обществе для избегания тревоги развитие Я-системы абсолютно необходимо, – быть может, это относится к любому возможному обществу, – он признает и то, что Я-система, насколько мы сейчас о ней знаем, – «главный камень преткновения на пути благоприятных изменений личности» (1953, с. 169). Он писал – возможно, не без задней мысли: «Я выступает содержанием сознания во всех случаях, когда человек вполне комфортно себя чувствует в плане самоуважения, престижа среди товарищей и того уважения и почитания, которые ему выказываются» (1964, с. 217).
Персонификация
Персонификация – это индивидуальный образ самого себя или другого. Он представляет комплекс чувств, отношений, представлений, возникающий на базе опыта, связанного с удовлетворением потребностей или тревогой. Например, персонификация доброй матери возникает у ребенка в связи с тем, что мать нянчит и заботится о нем. Любое межличностное отношение, связанное с удовлетворением, имеет тенденцию формировать благоприятный образ приносящего удовлетворения агента. Персонификация же плохой матери возникает вследствие переживаний, связанных с тем, что она побуждает тревогу. Тревожная мать персонифицируется как плохая. В конце концов эти две персонификации матери совместно с другими персонификациями – такими, как соблазнительная мать или сверхопекающая мать, – смешиваются и образуют комплексную персонификацию.
Эти возникшие в нас образы редко соответствуют в точности тем людям, которых представляют. Первоначально они формируются для построения отношений в совершенно изолированной межличностной ситуации, но, однажды сформированные, обычно закрепляются и влияют на отношение к другим людям. Так, человек персонифицировавший отца как неприятного человека с диктаторскими наклонностями, может проецировать эту персонификацию на других мужчин старшего возраста, например, учителей, полицейских, работодателей. Следовательно, нечто, на ранних возрастных стадиях служившее редукции тревоги, может вмешиваться в возникающие позже межличностные отношения. Эти исполненные тревоги образы являют искаженные представления о значимых в данных момент людях. Самоперсонификации – такие, как Я – хороший и Я – плохой – следуют тем же принципам, что и песонификации других. Персонификация «Я – хороший» возникает из «вознаграждающих» по характеру межличностных отношений, «Я – плохой» – из ситуаций, повышающих тревогу. Подобно персонификациям других, самоперсонификации препятствуют объективной оценке.
Персонификации, разделяемые многими людьми, называются стереотипами. Это – представления, по поводу которых существует единодушие, то есть идеи, получившие широкое распространение в обществе и передаваемые из поколения в поколение. Примеры распространенных в нашей культуре стереотипов – рассеянный профессор, бескомпромиссный художник, тупой чиновник.
Когнитивные процессы
Уникальный вклад Салливана в разрешение проблемы роли познания в функционировании личности – выделение трех типов переживаний. Переживания, говорит он, могут быть прототаксическими, паратаксическими либо синтаксическими. Прототаксический опыт «может рассматриваться как дискретный ряд кратковременных состояний сензитивного организма» (1953, с. 29). Этот тип опыта соответствует тому, что Джеймс назвал потоком сознания, «сырых» ощущений, образов, чувств, протекающих через разум чувствующего существа. Между ними нет никакой необходимой связи и они не имеют смысла для субъекта опыта. Прототаксический способ переживаний наиболее явно обнаруживается в первые месяцы жизни и является необходимой предпосылкой двух других.
Паратаксический способ мышления представляет усмотрение причинных отношений между событиями, которые возникают примерно одновременно, но логически между собой не связаны. Выдающийся чешский писатель Франц Кафка в одной из новелл описывает интересный случай паратаксического мышления. Однажды пес, живший в сточной канаве у высокого забора, мочился и в это время через забор перелетела кость. «Кость появилась потому, что я мочусь», – подумала собака. Впоследствии, когда хотелось есть, пес поднимал ногу. Салливан полагал, что наше мышление во многом не выше паратаксического: мы видим причинные связи между переживаниями, не имеющими друг к другу никакого отношения. Примеры паратаксического мышления – суеверия.
Третий и высший способ мышления – синтаксический, предполагающий признанные формы символической деятельности, особенно вербальной. Признанный символ – тот, в отношении которого в плане стандартного его смысла существует согласие группы людей. Слова и числа – лучшие примеры символов такого рода. Синтаксический способ устанавливает логический порядок между переживаниями и дает людям возможность общаться друг с другом.
В дополнение к этим представлениям о способах переживаний, Салливан обращает внимание на то значение, которое для когнитивного функционирования имеет предвидение. «Человек живет прошлым, настоящим и ближайшим будущим, и понятно, что все это существенно для объяснения его мыслей и действий» (1950, с. 84). Предвидение зависит от воспоминаний и интерпретации настоящего.
Хотя динамизмы, персонификации и когнитивные процессы не исчерпывают состава личности, они представляют главную спецификацию системы, предложенной Салливаном.
Динамика личности
Салливан, как и многие другие теоретики, представлял личность как когнитивную систему, главная работа которой состоит в редукции напряжения. По словам Салливана, к терминам «энергия» и «напряжение» не нужно добавлять «психическая» или «психическое» – он использует их в том же смысле, что и физики.
Напряжение
Салливан начинает со знакомого нам представления об организме как напряженной системе, которая теоретически может варьировать между абсолютным покоем, или, как предпочитал говорить Салливан, эйфорией, и абсолютным напряжением, примером чего является крайний ужас. Есть два основных источника напряжения: 1) напряжение может проистекать из потребностей организма и 2) оно может быть следствием тревоги. Потребности связаны с физиохимическими аспектами жизни – в частности, с недостатком воды, еды, кислорода, что нарушает равновесие в организме. Потребности могут быть общего плана, например, пищевая, либо соотноситься с определенной частью тела – например, потребность ребенка в сосании. Потребности иерархически организованы; нижестоящие должны быть удовлетворены прежде, чем могут быть улажены проблемы, связанные с вышестоящими. Одним из результатов редукции потребности является чувство удовлетворения. «Напряжения могут рассматриваться как потребности в конкретных энергетических трансформациях, которые рассеют напряжение, что часто сопровождается изменением „ментального“ состояния, изменениями сознания, по отношению к которым применим термин „удовлетворение“ (1950, с. 85). Типичное следствие постоянных неудач в удовлетворении потребностей чувство апатии, порождающее общее снижение напряжения.
Тревога – переживание напряжения в связи с реальной или воображаемой угрозой безопасности. Высокий уровень тревоги снижает эффективность удовлетворения потребностей индивида, нарушает межличностные отношения, вызывает нарушения мышления. Интенсивность тревоги зависит от того, насколько серьезна угроза и настолько эффективны способы защиты, которыми располагает индивид. Крайняя тревога подобна удару в голову: она не несет никакой информации, приводя вместо этого к полной неразберихе и даже амнезии. Менее жесткие формы тревоги могут быть информативны. По существу, Салливан считает, что тревога оказывает первое в жизни обучающее влияние. Тревога передается ребенку матерью, которая сама выражает тревогу взглядом, голосом, общей манерой поведения. Салливан признает, что не знает, как именно происходит эта передача, но возможно, что это происходит посредством некоего эмпатического процесса, природа которого неясна. Вследствие этой полученной от матери тревоги ребенок наполняет ей ближайшие объекты среды посредством парасинтаксического способа ассоциирования смежных переживаний. Например, плохим становится сосок материнской груди, что вызывает у ребенка реакцию избегания. Ребенок научается избегать активности и объектов, вызывающих тревогу. Если ребенок не может избежать тревоги, он обычно засыпает. Этот, как назвал его Салливан, динамизм сомнолентного отделения, – двойник апатии, динамизма, вызванного неудовлетворением потребностей. Фактически эти два динамизма трудно объективно отличить. Салливан говорит, что одна из величайших задач психологии – выявить основу тревожности, а не пытаться справиться с симптомами, выступающими как следствие тревоги.
Трансформация энергии
Энергия трансформируется посредством работы. Работа может представлять внешнюю активность с использованием полосатой мускулатуры или же быть ментальной (восприятие, запоминание, мышление и др.). Эта открытая или скрытая активность направлена на снижение напряжения. Во многом она определяется обществом, в котором воспитан человек. „Исследуя свое прошлое, каждый может обнаружить, что составляющие его жизнь стереотипы трансформации напряжения и энергии удивительным образом во многом выступали как то, чему обучало данное общество“ (1950, с. 83).
Инстинкты Салливан не считает важными источниками человеческой мотивации, не принимает он и фрейдовой теории либидо. Индивид научается вести себя тем или иным образом в результате взаимодействий с людьми, а не потому, что обладает внутренним императивом.
Развитие личности
Салливан очень тщательно описал последовательность межличностных ситуаций, в которые вовлекается личность на пути от младенчества ко взрослости, и то, как эти ситуации влияют на формование личности. Большее внимание, чем другие теоретики личности, за исключением, может быть, Фрейда, Салливан уделил рассмотрению стадий развития личности. В то время как Фрейд рассматривал развитие в основном как развертывание полового инстинкта, Салливан отстаивал социально-психологический подход к развитию личности, подход, в котором воздается должное уникальному вкладу в этот процесс человеческих взаимоотношений. Хотя Салливан не отвергал биологических факторов развития личности, он ставил их ниже социальных детерминант психического развития. Более того, он считал, что иногда эти социальные влияния противоречат биологическим потребностям человека и наносят ущерб его личности. Салливан не принадлежал к тем, кто слеп к вредным влияниям общества. В сущности он, как и другие теоретики социально-психологической ориентации, был решительным и проницательным критиком современного общества.
Стадии развития
Салливан выделяет шесть стадий развития личности, предшествующих зрелости. Эти шесть стадий соотносятся с культурой западноевропейского типа и в обществах иного типа могут быть иными. Это: 1) младенчество; 2) детство; 3) ювенильная эра; 4) пред-юность; 5) ранняя юность; 6) поздняя юность.
Период младенчества продолжается от рождения до появления артикулированной речи. Этот период, когда основной зоной взаимодействия между ребенком и средой является оральная. Кормление дает ребенку его первый межличностный опыт. В период младенчества из среды выделяется объект, обеспечивающий голодного ребенка пищей – либо сосок материнской груди, либо сосок бутылочки. У ребенка возникают различные представления о соске, в зависимости от характера связанных с ним переживаний. Они могут быть следующими: 1) „хороший сосок“ – как сигнал о кормлении и приближающемся удовлетворении; 2) хороший, но не приносящий удовлетворения сосок, поскольку ребенок не голоден; 3) „неправильный“ сосок, поскольку не дает молока и выступает как сигнал для отказа и последующего поиска другого соска и 4) „плохой“ сосок тревожной матери, выступающий как сигнал для избегания.
продолжение
--PAGE_BREAK--Другие характеристики младенческой стадии: 1) появление динамизмов апатии и сомнолентного отделения; 2) переход от прототаксического к паратаксическому способу познания; 3) образование персонификаций таких, как плохая, тревожная, отвергающая, фрустрирующая мать и хорошая, спокойная, принимающая, приносящая удовлетворение мать; 4) организация опыта посредством научения и возникновение зачатков Я-системы; 5) дифференциация тела ребенка, что позволяет ему научиться удовлетворять свое напряжение независимо от тела матери – например, сося палец; 6) освоение координированных движений, включая движение глаза и руки, руки и рта.
Переход от младенчества к детству возможен благодаря овладению языком и синтаксической организации переживаний. Детство продолжается от появления артикулированной речи до возникновения потребности в товарищах по играм. Помимо всего прочего, языковое развитие делает возможным смешение различных персонификаций, например, хорошей и плохой матери, и интеграции Я-системы в более согласованную структуру. В Я-системе начинает развиваться представление о грамматическом роде: маленький мальчик отождествляет себя с приписанной обществом мужской ролью, девочка – с женской. Развитие символических возможностей позволяет ребенку играть во взрослого – Салливан называет это драматизацией – и проявлять интерес к различного рода видам активности, открытым и скрытым, которые служат цели избегания наказания и тревоги – Салливан называет их озабоченностями.
Самым драматичным событием детства является трансформация к недоброжелательности, представляющей чувство враждебности мира. Если это чувство становится достаточно сильным, оно делает невозможной позитивную реакцию ребенка на доброе отношение других. Трансформация к недоброжелательности разрушает межличностные отношения ребенка и служит причиной его самоизоляции. Ребенок как бы говорит: «Когда-то все было замечательно, но это было до того, как мне пришлось иметь дело с людьми». Трансформация к недоброжелательности обусловлена болезненными тревожными переживаниями, связанными с людьми, и может быть причиной регрессии к содержащей меньшую угрозу стадии младенчества.
В период детства появляется сублимация, которую Салливан определяет как «непроизвольную замену поведенческого стереотипа, столкнувшегося с тревогой или вступившего в противоречие с Я-системой, на социально более приемлемую активность, стереотип, удовлетворяющий той части мотивационной системы, которая явилась причиной проблемы» (1953, с. 193). Избыток напряжения, не снятый сублимацией, находит разрядку в символических представлениях, например, в сновидениях.
Ювенильная стадия охватывает большую часть школьной жизни. Это период социализации, обретения опыта социальной субординации в отношении авторитетов за пределами семьи, обретения соревновательных и кооперативных свойств, понимания значения остракизма, отвержения, группового чувства. Ребенок учится игнорировать не интересующие его внешние обстоятельства, внутренне контролировать поведение; формируются стереотипы и установки, возникают новые более эффективные способы сублимации, четче различаются реальность и фантазия.
Величайшим событием этого периода является возникновение представления о жизненной ориентации.
«Человек ориентируется в жизни в той мере, в какой может сформулировать (или понять интуитивно) следующее: интеграционные тенденции (потребности), характеризующие межличностные отношения человека; обстоятельства достижения удовлетворения и относительного освобождения от тревоги; более или менее отдаленные цели, ради которых можно отказаться от нынешних возможностей удовлетворения потребностей или повышения престижа» (1953, с. 243).
Относительно краткий период пред-юности отмечен потребностью в близких отношениях с «равным» своего пола, дружеским чувствам которого можно доверять и во взаимодействии с которым можно встречать трудности и решать жизненные проблемы. Этот период чрезвычайно важен, поскольку происходит становление истинно человеческих отношений с людьми. В более ранние периоды межличностные ситуации отличает зависимость ребенка от старших. В период пред-юности формируются отношения равенства, взаимности, взаимодействия. Без близкого товарища ребенок становится жертвой страшного одиночества.
Основная проблема периода ранней юности – развитие стереотипа гетеросексуальной активности. Пубертатные физиологические изменения переживаются юношей как чувство желания; из этого чувства возникает и начинает укореняться в личности динамизм вожделения. Динамизм охватывает в первую очередь область гениталий, но в сексуальном поведении участвуют и другие зоны взаимодействия – рот, руки. Эротическая потребность отделяется от потребности в близости; эротическая потребность избирает объект в лице человека противоположного пола, в то время как потребность в близости сохраняет фиксацию на человеке своего пола. Если эти две функции не разведены, молодой человек проявит скорее гомосексуальную ориентацию, чем гетеросексуальную. Салливан подчеркивает, что многие подростковые конфликты возникают из противостояния потребностей в половом удовлетворении, безопасности и близости. Ранняя юность продолжается до тех пор, пока человек не найдет некий стабильный стереотип поведения, удовлетворяющий его генитальным стремлениям.
«Поздняя юность продолжается от стереотипизации предпочитаемой генитальной активности через бесчисленные ступени обучения и эдукции до становления полностью человеческого, зрелого репертуара межличностных отношений, насколько это допускают наличные возможности – личные и культурные» (1958, с. 237).
Иными словами, период поздней юности представляет достаточно продолжительную инициацию, перехода к привилегиям, обязанностям, удовольствиям и ответственности социальной и гражданской жизни. Постепенно оформляется полный «комплект» межличностных отношений, синтаксически развивается опыт, что позволяет раздвинуть символические горизонты. Стабилизируется Я-система, происходит овладение более эффективными формами стабилизации напряжения, устанавливаются более сильные защитные меры против тревоги.
Когда индивид всходит по этим ступеням и достигает финальной стадии – взрослости – он трансформируется, в основном благодаря межличностным отношениям, из животного организма в человека. Человек – не животное, приодетое в цивилизованность и гуманизм, а животное, изменившееся столь решительно, что больше им не является.
Детерминанты развития
Хотя Салливан решительно отвергает любую жесткую доктрину инстинктов, он признает важность наследственности в отношении ряда способностей, главные из которых связаны с обретением и развитием опыта. Он согласен с принципом, гласящим, что обучение не может быть эффективным, пока фундамент для этого не заложен созреванием. Так, ребенок не научиться ходить, пока мышцы и костная система не развиты настолько, что могут поддерживать вертикальное положение тела. Наследственность и созревание составляют биологический субстрат развития личности, то есть способностей, склонностей, но культура через систему межличностных отношений проявляет эти способности, акты (энергетические трансформации), посредством которых человек снижает напряжение и удовлетворяет потребности.
Первое «воспитывающее» влияние оказывает тревожность, заставляя молодой организм различать возрастание и снижение напряжения и направлять активность соответственно последнему. Вторая воспитывающая сила – пробы и успех. Успех можно отождествить с заслуженной наградой – материнской улыбкой, отцовской похвалой; неуспех – с наказанием – суровым взглядом матери, неодобрением отца. Учиться можно также посредством подражания и умозаключений; для последнего типа научения Салливан использует название, предложенное Чарльзом Спирменом (Spearman, С.) – обучение связям.
Салливан не считает, что личность окончательно складывается на ранних этапах. Она может изменяться в новой межличностной ситуации, ибо человеческий организм в высшей степени гибок и пластичен. Хотя в целом движение вперед превалирует (обучение, развитие), тем не менее могут возникать – и возникают – регрессии, когда боль, тревога, неудачи становятся невыносимыми.
Типичные исследования. Методы исследования
Гарри Стек Салливан, как и другие психиатры, обретал эмпирические знания о личности в работе с пациентами, страдающими различными личностными нарушениями, но преимущественно работая с шизофренией и обсессиями. (Салливан кратко представил свой способ использования клинических материалов для обоснования положений относительно личности в статье «The data of psychiatry» (1964, cc. 32-55). Еще будучи молодым психиатром, Салливан обнаружил, что метод свободных ассоциаций не пригоден в работе с шизофрениками, поскольку существенно повышает тревогу пациентов. Были испробованы и другие методики, однако выяснилось, что они также провоцируют тревогу, что мешает общению между пациентом и терапевтом. Как следствие, Салливан начал изучать те силы, которые затрудняют и облегчают коммуникацию между двумя людьми. При этом он выяснил, что психиатр – много больше, чем просто наблюдатель: он – живой участник межличностной ситуации. Психиатру приходится принимать во внимание собственные личностные проблемы и профессиональную компетентность. В результате Салливан разработал представление о роли терапевта как соучаствующего наблюдателя.
«Теория межличностных отношений на первый план выдвигает метод соучаствующего наблюдения, „разжалуя“ данные, полученные на основе других методов, в разряд второстепенных. В свою очередь, это означает фундаментальное значение способности к психиатрическому интервью, которое осуществляется лицом к лицу, один на один» (1950, с. 122).
В другом месте он писал:
«Есть крайняя нужда в таких наблюдателях, которые становятся все лучшими наблюдателями в процессе наблюдений» (1964, с. 27).
Интервью
«Психиатрическое интервью» – термин, введенный Салливаном для обозначения межличностной («лицом к лицу») ситуации, возникающей между терапевтом и пациентом. Интервью может быть однократным, или же возможна серия интервью на протяжения длительного времени. Салливан определяет интервью как «систему или ряд систем межличностных процессов, возникающих в соучаствующем наблюдении, в ходе которого интервьюер делает определенные заключения об интервьюируемом» (1954, с. 128). То, как осуществляется интервью, и то, как интервьюер делает заключения относительно пациента, составляет предмет книги Салливана «The psychiatric interview» (1954).
Салливан делит интервью на четыре стадии: 1) формальное начало, 2) рекогносцировка, 3) детальное расследование и 4) завершение.
В первую очередь интервью – это общение между двумя людьми при помощи голоса. Главными источниками информации для интервьюера являются не столько слова, но и то, как они произносятся – интонация, темп речи, иные виды экспрессивного поведения. Интервьюер должен чувствовать тончайшие изменения вокализации пациента (например, по громкости), поскольку часто это оказывается живым свидетельством главных проблем пациента и показателем изменения отношения к терапевту. На начальной стадии интервьюеру не следует задавать пациенту слишком много вопросов, он должен быть спокойным наблюдателем. Интервьюеру следует постараться определить причины, приведшие к нему пациента, и установить нечто относительно сущности его проблемы.
Салливан очень подробно описывает роль терапевта в ситуации интервью. Терапевтам не следует забывать, что они зарабатывают на жизнь как специалисты в области межличностных отношений, и что пациент вправе ожидать, что узнает для себя нечто полезное. Пациент должен почувствовать это с самого первого интервью, и на протяжении всего курса лечения это чувство должно усиливаться. Только при таком отношении пациент доверит информацию, на основании которой терапевт сможет вынести правильное заключение относительно вызывающих нарушение жизненных стереотипов. Очевидно, что психиатры не должны использовать специальные знания для достижения личного удовлетворения или для того, чтобы поднять свой престиж за счет пациентов. Интервьюер – не друг и не враг, не родитель и не любовник, не хозяин и не слуга, хотя пациент в силу искажений паратаксического мышления может видеть его в одной или более из этих ролей; интервьюер – это специалист по межличностным отношениям.
Рекогносцировка строится вокруг выявления того, что представляет собой пациент. Интервьюер осуществляет это посредством вопросов о прошлом, настоящем и будущем пациента. Факты относительно жизни пациента подпадают под рубрику личных данных или биографической информации. Салливан не настаивает на жестком структурировании опроса, привязанности к стандартному опросному листу. С другой стороны, Салливан настаивает на том, что интервьюер не должен позволять пациенту говорить о несущественном или тривиальном. Пациент должен понять, что интервью – серьезное дело, где пустякам не место. Как правило, интервьюер не должен во время лечения вести записей, так как это вызывает раздражение пациента и нарушает процесс коммуникации.
Салливан не считает, что следует начинать с каких-либо предписаний для достижения эффекта типа «говорите все, что приходит в голову». Вместо этого терапевт должен воспользоваться затруднениями памяти пациента в процессе опроса для того, чтобы научить свободному ассоциированию. На этом пути пациент не только узнает о том, как свободно ассоциировать, не тревожась по поводу странностей этого способа ведения беседы, но и чувствует пользу метода свободных ассоциаций еще до того, как узнает о формальном объяснении его предназначения.
К концу второй стадии процесса интервью психиатр должен сформулировать несколько рабочих гипотез относительно проблем пациента и их источников. На этапе «тщательного расследования» психиатр старается удостовериться в том, какая из гипотез правомерна. Психиатр осуществляет это, слушая и задавая вопросы. Салливан предлагает вести расследование в нескольких сферах – к ним относятся гигиенические навыки, отношение к телу, привычки, связанные с едой, амбиции, половая активность – но и здесь он не настаивает на каком-либо формальном правиле, которому необходимо ригидно следовать.
Пока все идет гладко, интервьюер навряд ли узнает что-либо о превратностях интервьюирования, главной из которых является воздействие установок интервьюера на коммуникативные возможности пациента. Однако ухудшение процесса коммуникации заставляет интервьюера задаться вопросом: «Что я сказал или сделал такого, что вызвало повышение тревоги пациента?» Между двумя участниками существует общность – Салливан обозначает это термином «реципрокная (общая) эмоция» – и каждый постоянно отражает чувства другого. Терапевт обязан распознавать и контролировать собственное отношение – в интересах максимально эффективной коммуникации. Иными словами, он не должен забывать о своей роли искусного соучаствующего наблюдателя. Серия интервью завершается тем, что интервьюер выводит заключение относительно того, что узнал, предписывает курс, которому должен следовать пациент, и оценивает – для пациента – те возможные последствия, которые будут иметь предписания для его жизни.
При анализе размышлений Салливана по поводу интервью становится ясно, что оно предъявляет высочайшие требования к точности наблюдений соучаствующего наблюдателя. Читатель, которого заинтересует отличие типа интервью, который отстаивает Салливан, от других многочисленных типов интервьюирования, может обратиться к обсуждению последних в работах Маккоби (Maccoby, Е. & Maccoby, N., 1954), Кэннела и Кана (Cannell & Kahn, 1968); методики клинического интервьюирования представлены в книге «The clinical interview» (1955), изданной Феликсом Дойчем (Deutsch, F.) и Уильямом Мерфи (Murphy, W.).
Исследования в области шизофрении
Основной вклад Салливана в психопатологические исследования отражен в серии статей, посвященных этиологии, динамике и лечению шизофрении. По большей части эти исследования были осуществлены в период сотрудничества с больницей Шеппарда и Эноха Пратт в Мэриленде и материалы их были опубликованы в психиатрических журналах с 1924 по 1931 г. В этих исследованиях проявился великий талант Салливана в плане установления контакта и понимания мышления психотика. Салливан как личность обладал высоко развитой эмпатийностью, и замечательно использовал это в лечении шизофреников. Салливан не рассматривал этих больных как безнадежных, место которым – в дальних палатах психиатрических учреждений; больные могут быть излечены, если психиатр готов быть терпеливым, понимающим, наблюдательным.
продолжение
--PAGE_BREAK--Работая в больнице Шеппарда и Эноха Пратт, он организовал для пациентов специальную палату. Она была рассчитана на шестерых мужчин, страдающих шизофренией, и состояла из двух спален и гостиной. Палата была изолирована от остальной части больницы и обслуживалась шестью мужчинами, специально подобранными Салливаном и подготовленными им. Он ввел в обычай присутствие в комнате служителя во время интервьюирования пациента – оказалось, что это производит на последнего успокаивающее действие. В палату не допускались сиделки и вообще женщины. Салливан верил в эффективность гомогенной палаты, где живут пациенты одного пола, одной возрастной группы и с одной психиатрической проблемой.
Кроме того, Салливан вдохновлял психиатров и специалистов в области социальных наук на осуществления исследований, соотносимых с межличностной теорией. Многие из них отражены в журнале «Psychiatry», который создавался в основном для распространения идей Салливана. Можно назвать три книги, во многом обязанные Салливану. В книге «Communication, the social matrix of psychiatry» (1951) Рюч (Ruesch, J.) и Бейтсон (Bateson, G.) применяют представления Салливана к проблемам человеческих отношений и взаимодействия между культурой и личностью. Фрида Фромм-Райхман (Fromm-Reichmann, F.) в известной книге «Principles of intensive psychotherapy» (1950) развила многие идеи Салливана относительно терапевтического процесса. Исследование Стентона и Шварца (Stanton, А. Н. & Schwartz, М. S., 1954), посвященное психиатрической клинике, четко описывает типы межличностных ситуаций в учреждении и влияние этих ситуаций на пациентов и персонал.
Некоторые исследования Салливана – свидетельство его активности как «политического психиатра». Он полагал, что нужно «служить, чтобы учиться». Им было осуществлено исследование чернокожего населения Юга совместно с Чарльзом С. Джонсоном (Johnson, С.S.) и чернокожего населения Вашингтона совместно с Э. Френклином Фрэзером (Frazier, Е.F.) (Sullivan, 1964).
Ведущим представителем организмической теории явился Курт Гольдштейн, выдающийся нейропсихиатр. Во многом на основе наблюдения и исследований солдат, получивших повреждения мозга во время Первой Мировой войны, а также предшествовавших исследований речевых нарушений, Гольдштейн пришел к заключению, что ни один симптом пациента не может рассматриваться просто как продукт частного органического поражения или заболевания, а должен анализироваться как проявление всего организма. Организм всегда ведет себя как единое, а не как собрание разрозненных частей. Сознание и тело – не отдельные сущности, а сознание не состоит из независимых способностей или элементов, как тело не состоит из независимых органов и процессов. Организм – единое целое. Для того, чтобы понять функционирование любой составляющей организма, нужно открыть общие законы функционирования всего организма. Это – основная нить организмической теории.
Главные особенности организмической теории – в той мере, в какой они относятся к психологии человека – можно обозначить следующим образом. В организмической теории подчеркивается единство, интегрированность, согласованность и когерентность здоровой личности. Организованность – естественное состояние организма; дезорганизованность патологична и обычно связана с воздействием подавляющей либо угрожающей среды или с интраорганизменной аномалией.
Организмическая теория предполагает изначальное видение организма как организованной системы и анализирует его, дифференцируя целое на составляющие. Составляющая никогда не абстрагируется от целого, к которому принадлежит, и не изучается как изолированная сущность; всегда рассматривается характер ее участия в функционировании целого организма. Теоретики, стоящие на организмической позиции, полагают, что невозможно понять целое, непосредственно изучая отдельные части, поскольку целое функционирует по законам, которые невозможно обнаружить, исследуя части. Атомистическая точка зрения представляется излишне громоздкой, поскольку, сводя организм к элементам, приходится постулировать наличие некоего «организатора», интегрирующего элементы в единое целое. Организмическая теория не требует введения «организатора», поскольку организованность введена в систему изначально, и не допускается, чтобы в результате анализа организм как таковой был утерян.
В организмической теории принимается положение, согласно которому индивид мотивируется не многими, а одним главным мотивом. Название этого главного мотива у Гольдштейна – само-актуализация или само-осуществление, имеется в виду, что люди постоянно стремятся осуществить свои врожденные взможности всеми доступными способами. Единственность цели придает единство и направленность жизни человека.
Хотя в организмической системе индивид не рассматривается как закрытая система, есть тенденция к минимизации значения директивного влияния внешней среды и подчеркивается значение для развития врожденных возможностей. Организм отбирает те свойства среды, на которые будет реагировать, и – за исключением редких и аномальных обстоятельств – среда не может принудить человека вести себя так, как чуждо его природе. Если организм не может контролировать среду, он будет к ней адаптироваться. В целом предполагается, что организм, если позволить ему развиваться назначенным образом и в соответствующей обстановке, придет к развитию здоровой целостной личности, тогда как злокачественные воздействия среды могут искалечить личность. В организме нет ничего врожденно «плохого»; он становится «плохим» из-за неадекватного окружения. В этом пункте у организмической теории много общего со взглядами французского философа Жана-Жака Руссо, полагавшего, что люди по природе хорошие, однако могут извращаться – и часто так происходит – средой, которая не дает им возможности действовать и развиваться сообразно своей природе.
Организмическая теория часто использует принципы гештальтпсихологии, однако в силу того, что гештальтисты занимались отдельными функциями – восприятием и научением – она считается слишком узкой базой для понимания целостного организма. Организмическая теория эту базу расширила, включив в круг рассмотрения все, что касается организма и его деятельности. Тем не менее, многое в организмической теории напоминает теорию Левина (Lewin, К.), хотя Левиновская топология – исключительно психологическая и не рассматривает целостный биологический организм.
Организмическая теория полагает, что на основе исчерпывающего изучения одного человека можно узнать больше, чем в результате экстенсивного изучения отдельных психических функций многих индивидов. По этой причине организмическая теория пользовалась большей популярностью среди клинических психологов, занимающихся целостной личностью, чем среди сторонников экспериментального подхода, интересующихся в первую очередь отдельными процессами или функциями – например, восприятием и научением.
КУРТ ГОЛЬДШТЕЙН
Курт Гольдштейн получил подготовку в области неврологии и психиатрии в Германии и завоевал признание как ученый-медик и преподаватель до своей эмиграции в США в 1935 году после прихода к власти нацистов. Он родился в Верхней Силезии (в то время – часть Германии, теперь – часть Польши) 6 ноября 1878 г., медицинскую степень получил в Университете Бреслау (ныне Вроцлав) в 1930 г. В течение нескольких лет, прежде, чем занять пост педагога и исследователя в психиатрической больнице Кенигсберга (ныне Калининград), он прошел обучение у нескольких выдающихся ученых-медиков. В течение восьми лет работы в Кенигсберге он осуществил множество исследований и написал множество работ, что создало ему репутацию и в тридцатишестилетнем возрасте привело на пост профессора неврологии и психиатрии и директора Неврологического института франкфуртского университета. Во время Первой Мировой войны он – директор военного госпиталя для солдат с черепномозговыми травмами и содействовал созданию института по изучению последствий этих травм. Именно в этом институте Гольдштейн осуществил фундаментальные исследования, составившие основу его организмического подхода (1920). В 1930 г. он стал профессором неврологии и психиатрии Берлинского университета, а затем возглавлял отделение неврологии и психиатрии Моабитской больницы. После прихода Гитлера к власти в Германии Гольдштейн был заключен в тюрьму, а затем освобожден при условии, что покинет страну. Он направился в Амстердам, где завершил важнейшую свою книгу, Der aufbau des organismus, переведенную на английский под названием «The organism» (1939). После переезда в 1935 г. в США он в течение года работал в Нью-Йоркском психиатрическом институте, вслед за чем возглавил лабораторию в больнице Монтефиоре (город Нью-Йорк) и работал в качестве профессора-клинициста в медико-хирургическом колледже Колумбийского университета. В этот период он читал лекции по психопатологии в Департаменте психологии в Колумбии и был приглашен выступить с лекциями на чтениях имени Уильяма Джеймса в Гарвардском университете; лекции были опубликованы под названием «Human nature in the light of psychopathology» (1940). Во время войны он был профессором-клиницистом в Медицинской школе Тафтса в Бостоне и опубликовал книгу о последствиях мозговых травм, полученных на войне (1942). В 1945 г. он вернулся в город Нью-Йорк, где занялся частной практикой как нейропсихиатр и психотерапевт. Он сотрудничал с Колумбийским университетом в Новой школе социальных исследований и был «приглашенным профессором» в университете Брандейса, совершая еженедельные поездки в Уолтхэм. Там он сотрудничал с двумя другими теоретиками-холистами, Андрашом Ангьялом и Абрахамом Маслоу. Его последняя книга была посвящена речи и речевым нарушениям (1948) – область, которую он изучал все жизнь. В последние годы позиции Гольдштейна сблизились с позициями феноменологии и экзистенциальной психологии. Он скончался в городе Нью-Йорк 19 сентября 1965 г. в возрасте 86 лет. Посмертно вышла его автобиография (1967). Мемориальный том (1968) содержит полную библиографию работ Гольдштейна.
Структура организма
Организм состоит из дифференцированных членов, действующих совместно. Эти члены друг от друга не изолированы и не обособлены, за исключением ненормальных или искусственных ситуаций, например, высокой тревоги. Первичная организация организмического функционирования – фигура и фон. Фигура – это любой процесс, который возникает и выделяется на фоне. С точки зрения восприятия, это то, что оказывается в центре сознания. Например, когда человек смотрит на находящийся в комнате объект, перцепция объекта становится фигурой на фоне остальной комнаты. С точки зрения деятельности, фигура – это основная активность организма в данный момент. Когда человек читает книгу, чтение – фигура, выделяющаяся из других форм активности, таких, как покручивание собственных волос, покусывание карандаша, слышание рокота голосов в соседней комнате, дыхание. Фигура обладает определенной градацией или контуром, который ее замыкает и отделяет от окружения. Фон непрерывен; он не только окружает фигуру, но и простирается за ней. Он подобен ковру, на который поместили объект, или небу, на котором виден самолет. Часть организма может выделяться как фигура на фоне всего организма и все же сохранять свое членство в структуре целостного организма.
Что заставляет фигуру возникать на фоне целого организма? Это определяется тем, решения какой задачи требует в данный момент природа организма. Так, когда голодный организм сталкивается с задачей добывания пищи, любой процесс, соответствующий выполнению задачи, поднимается на уровень фигуры. Это может быть воспоминание о том, где была обнаружена в прошлом пища, перцепция съедобного объекта в среде, или же активность по производству пищи. Однако, если в организме произойдут изменения – например, если голодный человек испугается, – в качестве фигур возникнут новые процессы, соответствующие необходимости справиться со страхом. Новые фигуры возникают по мере того, как меняются задачи организма.
Гольдштейн различает естественные фигуры, функционально укорененные в фоне, составляющем.целостность организма, и неестественные фигуры, ставшие изолированными от всего организма и чей фон также представляет изолированную часть организма. Эти неестественные фигуры – продукт травматических событий и многократных упражнений в условиях, лишенных для человека смысла. Гольдштейн полагает, что многочисленные психологические эксперименты, предназначенные для исследования изолированных стимул-реактивных связей, имеют мало отношения – или вовсе никакого – к естественному поведению организма и, таким образом, приносят мало полезного знания в плане законов функционирования организма.
По какому критерию можно отличить естественную, укорененную фигуру от неестественной, изолированной? Гольдштейн говорит, что фигура естественна, если она отражает личностное предпочтение и если вызванное ею поведение упорядочено, флексибильно и соответствует ситуации. Она неестественна, если отражает задачу, навязанную человеку и если результирующее поведение ригидно и механично. Человек в глубоком гипнотическом трансе, осуществляющий различные действия, внушаемые гипнотизером, часто ведет себя неестественно, поскольку в силу диссоциативного характера гипноза эти действия «отсечены» от нормальной личности. Они отражают предпочтения не самого человека, а гипнотизера, и часто абсолютно не соответствуют ситуации. Субъект здесь – скорее автомат, чем человек. Маленький ребенок, обученный словам песни и поющий ее, не понимая, что поет, являет пример того автоматического поведения, которое Гольдштейн характеризует как неестественную фигуру.
Хотя Гольдштейн подчеркивает гибкий и пластичный характер естественных процессов, противопоставляя его ригидному характеру неестественных процессов, он признает, что предпочитаемые активности могут оставаться замечательно постоянными на протяжении жизни, не теряя близких взаимоотношений со всем организмом. Черты и привычки не обязательно «выпадают в осадок» и теряют связь с той матрицей, в которой укоренены. Фактически Гольдштейн наделяет организм многими их константами – такими, например, как пороги чувствительности, моторные проявления, интеллектуальные характеристики, эмоциональные факторы и тому подобное. Эти константы врождены и в отношении поведения действуют как селективные агенты. Тем не менее, константы до определенной степени оформляются под влиянием опыта и обучения, так что конкретные их проявления всегда несут отпечаток культуры, в которой вырос индивид.
Другое важное для Гольдштейна структурное различение – между конкретным и абстрактным поведением. Конкретное поведение состоит в непосредственном и чисто автоматическом реагировании на стимул, тогда как абстрактное поведение состоит в действии организма относительно стимула. Например, при конкретном поведении человек воспринимает стимульную конфигурацию и реагирует на нее в том виде, в каком она является в данный момент; при абстрактном же поведении человек размышляет о стимульном рисунке, о его значении, соотношении с другими конфигурациями, о том, как он может быть использован, каковы его концептуальные свойства. Различие между конкретным и абстрактным поведением – это различие между прямым реагированием на стимул и реагированием на него после размышления о нем. Эти два типа поведения зависят от различных отношений к миру, которые мы обсудим в разделе «Типичные исследования и методы исследования».
Основные динамические понятия, представленные Гольдштейном: 1) процесс выравнивания или центрирования организма; 2) само-актуализация или само-осуществление; 3) «приход к согласию» со средой.
Динамика организма
Выравнивание
Гольдштейн постулирует наличие постоянного запаса энергии, который имеет тенденцию к равномерному распределению в организме. Эта постоянная, равномерно распределяемая энергия представляет «среднее» состояние напряжения в организме, и именно к этому среднему состоянию организм всегда возвращается или стремится вернуться вслед за изменением напряжения, вызванным стимульным воздействием. Это возвращение к «среднему» состоянию и есть процесс выравнивания. Например, некто слышит звук справа и поворачивает голову в этом направлении. Поворот головы выравнивает распределение энергии в системе, выведенной из равновесного состояния звуком. Еда в состоянии голода, отдых при усталости, потягивание при мышечной скованности – другие знакомые примеры процесса выравнивания.
продолжение
--PAGE_BREAK--