ФОРМИРОВАНИЕ ОСОБОГО ПРАВОВОГО РЕЖИМА ВОЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА

Содержание: 1. Введение 2. Особенности реализации чрезвычайных мер 3. Заключение 4. Список используемых источников 1.Введение. У велико Победы советского общества в войне 1941-1945гг. большая и неприятная история. Понадобились годы, чтобы приблизится к пониманию величия подвига народа, положить конец человеконенавистическому мракобесию, царившему почти во всей Европе. Преодолевая некоторые ошибки своего политического и военного

руководства. Допущенные накануне и в начальный период войны, советский народ сумел ценой невероятных духовных и физических сил отстоять национальную независимость государства, разгромить мощнейшего неприятеля. Интерес к истории прошедшей войны не ослабевает никогда. Если в первый раз послевоенного десятилетия он был обращен, главным образом, на военную ее составляющую, то в современных условиях – на так называемую малую историю военного времени, на военную повседневность,

на судьбу отдельного человека, историю социальных групп и т.п. В этом контексте история блокадного Ленинграда будет всегда нескончаема, актуальна и интересна не одному поколению людей. Следует сразу оговорить, что в общественном сознании она никогда не воспринималась как история жертв воны, а лишь как история сражающихся граждан. Условия современных исследований жизни в блокированном

Ленинграде требует уяснить несколько весьма непростых истин. Во-первых, были оправданы суровые меры ограничительного характера, локализующие и без того стесненную индивидуальную и общественную жизнь ленинградцев, особенно в 1941-1943 гг в свете реализации чрезвычайных мер власти по поддержанию в блокированном Ленинграде режима военного времени. Во-вторых, как быстро и вопреки чему смогли сформироваться в сознании и поведении блокадников такие

элементы механизма самосохранения, которые приобрели универсальные формы. И если авторы работы Жизнь и смерть в блокированном Ленинграде. Историко-медицинский аспект сумели близко подойти к пониманию существа некой биосоциальной иммунологии, то следующим логическим шагом должно было стать объяснение причинных зависимостей поведение в жестко регулируемой повседневности . Одни жители блокадного города принимали новые условия

взаимодействий ценной невероятных усилий, другие-навигаторами своего поведения избирали рациональную адаптосхему. Именно эти, последние, провоцировали власти на принятие ещё больших ограничительных мер. Причинно-следственный круг замыкался. Росли нагрузки-изобретались способы их смягчения. Итак, до бескрайности. Конечным продуктом таких зависимостей являлись уголовные преступления и административные правонарушение со стороны граждан осажденного города, скрытые формы

сопротивление. Чтобы продвинуться в этом направлении, видимо, необходимо было взглянуть на то, что принято называть криминологической ситуацией в Ленинграде, изначально выбрав ключевые из многих целей: понять причины генерации  отклоненного, с точки зрения властей, поведение его жителей и выяснить криминологические последствие властных решений в условиях действия исключительного законодательства. 2. Особенности реализации чрезвычайных мер. Еще накануне войны, в середине мая 1941г

НКВД СССР обязал все свои территориальные органы в срочном порядке перейти к единой системе регистрации и централизованного оперативного учета преступников. Эта работа возлагалась на сотрудников 1-го спецотдела Управление НКВД Ленинградской области, которые, помимо этой деятельности, еще с конца апреля приступили к учету уголовных элементов, выявляемых в оперативных отделах

УНКВД и управление Рабоче-крестьянской милиции Ленинграда и области. Предстояло выполнить крупный объем работ прежде всего по организации единого алфавитного и дактилоскопического учета для осужденных (уголовных и политических), так и тех, кто когда-либо был задержан органами милиции. Значение этих мер трудно было переоценить. Во-первых, названный вид учета был наиболее полным и, во-вторых, более «оперативным» (то есть им могли воспользоваться все возможные службы без дополнительных

внутриведомственных согласований). Однако довести до конца намеченных план по организации единого алфавитного и дактилоскопического учета удалось лишь к концу 1941г а не в первые дни войны, как это было принято считать. Эту операцию проводил новый состав 1-го спецотдела УНКВД ЛО, штат которого был объявлен только 16 августа. К тому же учеты по линии НКГБ оказалось более «продвинутым».

Заметное влияние на их состояние в свое время оказал Приказ Л.Берии от 11 октября 1939 г. «О введении единой системы оперативного учета антисоветских элементов» , при проведении итогов выполнения которого Управления НКВД СССР по Ленинградской области отмечались в числе «имеющих значительные достижения в постановке всего дела по оперативному учету….» . Между тем «милицейские» учеты нуждались серьезной переработки.

Отчасти потому, что этого требовал «Оперативный мобилизованный план НКВД СССР на военное время» (1939г.), предписывающий, в том числе Ленинградскому управлению РКМ УНКВД, в срок с 20 октября по 10 декабря 1939г. Разработать планы проведения мероприятий по изъятию и отчистки города «от активного уголовного-преступного элемента», которые должны были быть немедленно реализованы в случае начала войны.

Но, как показали последующие события, значительная часть этих мер попросту не была своевременна обработана. Только с 6 июля 1941г. Подразделения УНКВД ЛО «приступили к составлению списков на весь социально-вредный и паразитический элемент, находящийся в городе». Внося по ходу коррективы, руководство Управления рекомендовало им подвергнуть списочному учету главным образом две категории граждан: лиц, длительное время не занимающихся общественно полезным трудом, и рецидивистов-уголовников, состоящих

на оперативном учете, а также еще не принятых на оперучет, но проживающих на данной территории. Несмотря на предельно сжатые сроки, начальник УНКВД ЛО Н. Лагунов предлагал «к включению в списки подходить осторожно, предварительно тщательно проверяя и уточняя весь имеющийся компрометирующийся материал» . При этом на каждое внесенное в список лицо должна была быть приложена подробная справка с изложением

всех компрометирующих его материалов. Подобные списки должны были быть подготовленные уже к 12 часам 8 июля 1941г. Без каких-либо оговорок и отсрочек. Такие списки были представлены, но начавшиеся вскоре операция по выселению социально опасных элементов вскрыли ряд неточностей, несогласований и грубейших отступлений даже от требования от руководящих инструкций. В число подлежавших немедленному выселения из города были включены граждане, не попадающих обозначенных

высших категории. Часть из них имела «мобилизационный» возраст, исправленные документы, положительно характеризовалась или вовсе не проживала в городе и. т. п. В ноябре-декабре, еще с лета лишившейся постоянной работы, число которых, по разным оценкам, достигало от 33 до 46% от подлежавших выселению. В этот период и выселению уголовных элементов из Ленинграда не отвечало полностью требование военного времени.

В соответствии с упомянутым оперативным мобилизации планом в инструкции НКВД СССР от 25 сентября 1939 г они должны были быть в кратчайшие сроки изолированы от остального население, отфильтрованы и удалены из города. Заключенные тюрем, колоний и лагерей на территории города и области эвакуировались лишь частично, а их охрана и режим содержания ужесточались. К тому же, в июле-августе 1941г. По решению Военного совета

Северного фронта УНКВД ЛО выделяло для производственных работ по укреплению рубежей бороны в районах Красного села, Лебяжья, Тихвина и Лодейного Поля 10 тыс. заключенных. Медлительность местных органов НКВД в выселении из города уголовных элементов , по-видимому, объяснилась не столько общей неорганизованностью соответствующих его служб, сколько уверенностью в том, что основная масса социально опасного контингента уже удалена в 1940 г начале 1941 г.

И что времени для « остальных будет вполне достаточно. Студия по переписки УНКВД ЛО с НКВД СССР, в июне-июле 1941 г. «ситуация находилась под контролем». Практически до начала июля УНКВД ЛО не издало ни одного нормативного документа, направленного на реализацию задачи «зачистки». Действительно, используя ситуацию, возникновения в связи с советско-финляндской войной, УНКВД ЛО добилась тогда у наркомана внутренних дел

СССР разрешение на удаление из Ленинграда с конца января 1940г. Свыше тысячи условий элементов, главным образом, воров-рецидивистов, притоносодержателей и лиц, имевших многократные приводы в милицию. В начале 1941. эта практика получила более широкое распространение. Уже в феврале из города было вывезено около 18 тыс. заключенных, большинство из которых отбывало тюремный срок. Правда, эти меры вызывались не столько потребность отчисть город от криминальных лиц, сколько

необходимо разгрузить переполненные тюрьмы. Но, несмотря на контроль за положением дел в тюрьмах города со стороны А. Жданова и А. Кузнецова , в своих доклада по этим вопросам. Нерезультативным оказались и спецмероприятия по удалению из города в апреле-мае 1941г. Живущих в нем лиц без прописки. Так, при проверки весной 1941г. 40 организации и 1140 отдельных адресов на территории только одного 32-го отделения милиции было выявлено

около 300 человек без прописки, большинство из которых ранее неоднократно «выталкивались за 101-й километр» и спустя некоторые время вновь возвращалось в Ленинград. Как отмечали сами же сотрудники милиции, многие нарушители паспортного режима «совершали преступления , на учете нигде не состояли, полезным трудом не занимались». Несмотря на начавшую войну и объявление Ленинграда на военном положение, к активным операциям по выселению

уголовников и их пособников органы НКВД города приступили, как уже отмечалось, только в начале июля 1941г. Непосредственный поводом для этого послужили указания НКВД СССР от 29 июня, подчеркивающие «особую опасность уголовных элементов в организации паники и массовых погромов». Можно вполне определенно предположить, что свыше 30 тыс. человек из уголовный преступной среды, выселенные по решениям Военного совета Ленинградского фронта за период с 22 июня по1 октября 1941г

в подавляющем большинстве были организованно удалены из города лишь в июле-августе. Во-первых, потому что они выработки (запоздалого) совместного Приказа командованием фронтом и руководством НКВД от 26 августа 1941г. «О выселению в административном порядке из г. Ленинграда и Ленинградской области социально-опасного элемента». УНКВД ЛО «заявило» в сводке на выселение лишь 500 человек из числа уголовных лиц, исчерпав таким образом

учетные данные на них. Во вторых, по докладу начальника УРКМ Ленинграда Е. Грушко, предлагалась сканца августа по декабрь 1941г. Удалить из города еще 1,5 тыс. человек уголовных и прочих элементов. Очевидно, в это число вошли и те, кого хотели выселить еще в конце августа. Таким образом, имея в своем распоряжение более чем три месяца, органы

НКВД документально оформили дела на выселение лишь одной тысячи человек, из которых уголовники-рецидивисты составляли приблизительно 500-600 человек. Не только несовершенство специальных учетов уголовных элементов оказало на влияния исход этой работы, но и происходящая с сентября очень большая и слабо учетная миграция. Последующие в 1942-1943 гг. аресты преступников показали, что около 10% участников имели довоенный криминальный опыт, многократные приводы и судимости, при этом они не оказались выселенными летом-осенью 1941г.

Несовершенство учета милиционерами уголовного элемента отражалось на общей результативности розыска мероприятий. Эта проблема, имевшая место в довоенный период, особенно обустроились с ее началом. Еще в конце февраля 1941г. Управление НКЮ РСФСР при Ленгорсовете совместно с руководством УРКМ Ленинграда подготовили обзор о состояние розыска преступников, скрывшихся от суда и отбывания наказания. Анализ проделанный подразделениями городской милиции работы

по выполнения указаний НКВД СССР от 9 декабря 1940г. Об усилении розыскных мероприятий и Циркуляра ленинградского УРКМ от 8 января 1941г определившего конкретные меры по розыску в городе уголовных элементов, показал низкую их эффективность. Многочисленные примеры слабой и неоперативной работы властей связывались, в основном, с неорганизованностью и неисполнительностью ответственных за это сотрудников.

Между тем дело было и в другом. Как центральные службы, так и территориальные подразделения довольно часто не имели достаточно информации оперативного характера на лиц, подлежавших розыску и задержанию. Более того, было очевидно, что требованию инструкции НКВД СССР от 26 декабря 1940г. «О постановке оперативного учета уголовно-преступного элемента, выявляемого агентурой разработки и агентурно-осведомительной сетью в органах

Рабоче-крестьянской милиции» здесь оказались почти не реализованными. Не улучшалось эта работа в органах городской милиции ив последующие месяцы. Так, отдел уголовного розыска УРКМ Ленинграда за весь сентябрь 1941г. Зарегистрировал только 9 человек-уголовных элементов, а ОБХСС города лишь пять человек. По данным городского отдела уголовного розыска, в подразделениях

Ленинградской городской милиции на 1 ноября 1942г. Находилось в производстве около 900 розыскных материалов, свыше 50% из которых разрабатывались в течении двух и более месяцев. Из двух тысяч лиц, на которые были составлены розыскные поручения, в 1942г. Сотрудником милиции было задержано лишь 600 человек (30,5%). Только в одном 14-м отделении милиции при проверке было обнаружено около 150 невыполненных заданий 7-8

летний давности. Несмотря на существенный вклад ОБХСС в подавление уголовной преступности в период обороны города, в его деятельности по организации розыска преступников было не мало недостатков. В 1943г например, при инспектирование этого отдела руководством УРКМ были найдены около десятка дел по обвинению лиц, объявленных в всесоюзный розыск, по которым не было движения с осени 1941г. В территориальных подразделениях выполнение поручений иногородних коллег

по розыску обстояло еще хуже. В 1942г. по заданиям задержания 268 преступников всей ленинградской милиции было задержано всего 6 человек (2,2%). Между тем речь в этом случае шла о лицах, совершивших под час тяжелые уголовные преступления. Таким образом, несмотря на то что городские власти считали принятые меры по учету, розыску по удалению из Ленинграда лиц с криминальным прошлым и ведущих паразитический образ жизни в полнее достаточными, последующие события внесли некоторые коррективы в эти предположения.

Важной предпосылкой снижения криминальной напряженности в блокадный период являлась правовая подготовленность органов государственного управления и гражданского населения Ленинграда к жизнедеятельности в военной обстановке. Как довольно точно замечает Н.Черепенина, не только в осажденном городе, но и в стране полностью отсутствовала правовая база подготовке к войне, что особенно пагубно отразилось на общее организации всей работы по

перестройке правоохранительных органах Ленинграда на военный лад. И дело здесь не только в состояние мобилизационной готовности. В правовом отношений к ней не были подготовлены, прежде всего, гражданской структуры общества, обычные горожане. По словам Н. Янгола, одного из специалистов по черезвычайному законодательству и исключительным правовым режимам, военно-политическое руководство страны в этот период больше внимания уделяло военной

составляющей. Опираясь на опыт Гражданской войны, оно считало, что в условиях нового военного конфликта все без исключения вопросы жизнедеятельности территории, объявленных на военном положение, могут и будут разрешаться исключительно органами военного управления. Между там правовое положение различных категорий населения, оказавшихся в осажденном городе, на законодательно-нормативном уровне не было закреплено. Многие ограничения, закономерные вызванные военной обстановкой,

не содержали сколько-нибудь доступной для большинства жителей Ленинграда правовой аргументации. Часть появившихся в печати публикации по этим проблемам носила, исключительно агитационный характер реального положения дел не отражала. Другими словами, для горожан было не понятно, почему некоторые ограничения не распространялись на отдельные категории граждан, или почему по улицам, их нарушающим, не принимались своевременные респресивно-профилактические

меры и. т. п. Таких примеров было более чем достаточно. Это и относительная «вольница» в круглосуточных передвижениях по городу, бесконтрольном проживании в нем, уклонении от повинностей находящихся там беженцев, одиночных военнослужащих, подростков, прикомандированных лиц и др. Так, в начале 1942г. Военный трибунал войск НКВД Ленинградской области осудил бывшего сотрудника

Пушкинского городского отдела милиции И. Цесарчука за то, что, будучи откомандированным в Ленинград для населения службы на заставе, но «приписанным» к военно-учетному столу 36-го отделения милиции, он, используя неразбериху, в течение ноября-декабря 1941 г. нигде на службе не появлялся и преступным путем добывал себе средства для существования, беспрепятственно передвигаясь по городу, главным образом, с наступлением темноты. Отсутствие изложенных в популярной форме основных обязанностей советских

граждан в военное время вынудило московский Всесоюзный институт юридических наук НКЮ СССР заявить о намерении подготовить брошюру «Обязанности граждан СССР в условиях Отечественной войны». Поступила ли эта работа в Ленинград, когда и каким тиражом, стало ли доступным ее содержание жителям блокадного города, неизвестно. Можно лишь утверждать, что крайне запущенная в довоенный период общеправовая работа с населением, в

осадной об остановке приобрела еще более несистемный характер. Попытки представить ее эффективность через « раскаленный по городу приказы начальника гарнизона г. ЛЕНИНГРАДА» , а также коллективные читки «Ленинградской правды» были явно не состоятельны. По воспоминаниям многих очевидцев, особенно зимой 1941-1942гг. они были лишены достоверной и полной информации не только о положении в Ленинграде, но и стране.

Ни один из них не обращает внимание читателей на какие-либо стороны правового воспитания различных групп населения города в этот период , особенности правовой работы властей на местах и т. п. О существовании многочисленных постановлений военных властей большинство блокадников узнавало в интерпретации сотрудников домоуправлений, дворников, более информированных соседей по квартире, в очередях и др. Запреты и ограничения, перечисленные в этих решениях, в большинстве своем абсолютно не совпадали с

житейскими потребности горожан( иначе они были и не отражали существа обстановки), и тони же практически создавали все предпосылки для их невыполнения, а также собственной интерпретации и объяснений граждан, почему это стало возможным. Отчасти это можно было проследить на особенностях функционирования ограничительных норм ряда постановлений, действующих на протяжении всей блокады города с некоторыми оговорками принципиального свойства. Эти постановления носили ключевой характер.

Именно о них пойдет речь. Решения, оформленные в них, собственно говоря, и не содержали правовую доминанту. Они выступали лишь важным элементом военно-распорядительной системы системы, наделенными репрессивными возможностями, и не более того. Указ президиума Верховного Совета Союза СССР от 22 июня 1941г. о мобилизации военнообязанных, в том числе и по Ленинградскому военному округу, с объявлением первым днем мобилизации 23 июня, предписывал явиться на

сборный пункты военнообязанных, родившихся с 1905г. по 1918г. включительно. Десятки тысяч ленинградцев без промедления выполнили это важное государственное постановление, пройдя ускоренную процедуру войсковой подготовке, вливаясь в новые формирования кадровых частей и соединений Красной армии. Военные комиссариаты, военно-учетные столы, армейские штабы проделали в этот период огромную работу, стремясь в огромные строки исполнить мобилизационные задания.

К выполнению этой государственной задачи были привлечены все без исключения силовые структуры города. Графики их работы постоянно контролировались высшими органами управление страны. В значительной степени именно эти можно было объяснить относительно немногочисленное число лиц, осужденных в период блокады за уклонения от мобилизации и воинского учета. К тому же следует заметить, что за несколько дней до начала войны

УНКВД ЛО довольно настойчиво пыталось провести неотложные мероприятия, связанными потенциальными призывными контингентами Ленинграда и области. Еще в начале 1941г. все самостоятельные отделения УНКВД ЛО, занимавшийся оперативным (чекистским) обслуживаниям военкоматов и призыва в РККА, ВМФ и войска НКВД, переподчинились 3-ему отделу УНКВД ЛО, что позволило централизовать процедуру контроля призывников, в том числе и на благонадежность.

Во второй половине апреля в течение трёх суток в режиме военного времени была проведена проверка работы всех военно-учетных столов городских отделений милиции и соответствующих служб райгорвоенкоматов. В образном приказе УНКВД по этому поводу отмечались серьезные несоответствия, назывались их причины. Так, по результатам проверки более 18 тысяч домовых книг были установлены почти 1,5 тыс. человек, не состоящей на воинском учете, убывших по неизвестным адресам и др.

Один из пунктов приказа предписывал исполнителям в 20-дневный срок устранить обнаруженными недостатки. В ходе начавшийся войны жестокие меры принимались и к тем из сотрудников, кто укрывал от мобилизации отдельных граждан, пытающихся любой ценой получить отсрочку. В начале декабря 1941г. до руководителей подразделений милиции был доведен один из первых приговоров Военного трибунала войск НКВД Ленинградской области по делу бывших начальников военно-ученых столов

И.Лобанова и А.Семенова, небескорыстно выдавшим отсрочку гражданину З. Чернину. Военные неудачи 1941-1942 гг хлынувший в тыл с фронтов поток похоронных и других сообщений вызывали у части населения если не прямые действия по уклонению от мобилизации и военного учета, то явно провокационные поступки, связанные с несогласованной эвакуацией в составе предприятий и учреждений, членовредительством и симуляцией болезни. Особенно неблагополучным в этом смысле оказался период с

конца 1941-начала 1942 г.Массовая и не всегда организованная эвакуация населения Ленинграда, многочисленные командировки на леса- и торфозаготовки, в сельские районы области и т. п. позволили убыть из города значительному числу призывников. Некоторые из них дезертировали в глубь страны. В связи с этим Исполком Ленгорсовета в конце 1941 г. принял даже специальное постановление.

В конце мая 1942 г. начальник УНКВД ЛО П. Кубаткин сообщал о первых массовых эпизодах членовредительства на ленинградских заводах и способах их совершения. Только на заводе № 113 за 25 дней апреля было зарегистрировано более 240 фактов умышленного членовредительства. Упоминалось об одном из рабочих, З «учившем» молодых людей использованию двухромокислого калия для обработки предварительно нанесенных на тело ран в целях образования трудно поддающихся лечению опухолей

и язв. В специальном Циркуляре УНКВД ЛО от 10 августа 1942 г. описывались и другие способы членовредительства и симуляции болезней, применявшиеся в некоторых тыловых районах страны. В этот период практически повсеместно отмечались факты совершения разными лицами уголовных преступлений с целью уклонение о военной службы. И хотя с июня 1941 г. обвиняемые по этим эпизодам в соответствии с Директивой Прокурора СССР № 14/30976, несли еще и ответственность по ст.

193-10 УК РСФСР, число таких преступлений не уменьшалось. К тому же настроение среди части военнообязанных Ленинграда было крайне подавленным. Одно из сообщений УНКВД ЛО в середине февраля 1942 г. было специально посвящено анализу господствующих настроений среди них. Из него видно, что некоторые из военнообязанных были готовы даже пойти на противоположные действия, стремясь уклонится от призыва. К примеру, гражданин

М. жестоко избил своего ребенка «в надежде, что его осудят за хулиганство» и он сможет избежать призыва. Другие открыто не подчинялись предписанием военных властей, рвали или выбрасывали повестки, выталкивали прибывших с повестками дворников и посыльных, оказывали сопротивление сотрудникам милиции при задержании и т. п. Из анализа спецсообщений видно также, что господствующим мотивом уклонения от призыва у большинства военнообязанных была обеспокоенность за судьбу родных и близких в условиях блокады, за сохранность жилья

имущества и. т. п. Отдельные лица оказались разочарованны в действиях военных, руководства города и страны, отдельные-были морально сломлены. Однако принятые в январе 1942г. постановления ГКО и отдельные нормативные акты НКВД СССР, усиливающие ответственность за уклонение от воинского учета, не брали в расчет эти житейские тревоги и сомнения граждан. Более того, в конце ноября 1942г. вся осведомительная работа о молодежи в

Ленинграде была ориентирована «на выявление среди призывников лиц, проявляющих тенденции к уклонению от службы в Красной Армии, симулянтов и членовредителей» . На это в значительной степени была нацелена и проводимая в июле (основания) и начале августа (дополнительная) перерегистрация паспортов граждан проживающих в Ленинграде, Колпино и Кронштадте. Крайне неблагополучно весь блокадный период обстояло дело с выполнением трудповинностей,

число ,которых за годы войны заметно возросло. Но наибольшие количество осужденных все, же пришлось на так называемых указаников-лиц, допустивших нарушение требование указов Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940г. и 26 декабря 1941г. По данным городской прокуратурой, за почти два блокадных года в Ленинграде было осуждено более 41 тыс. человек. Военные трибуналы только по признакам, определенным

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941г. за этот же период осудили около 800 человек. Прогулы и самовольные уходы рабочих и служащих без уважительных причин на городские мероприятия, как выяснилось, не прекратилось и после опубликования Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940г. «О переходе на 8-часовой рабочий день и 7-дневную рабочую неделю и запрещение самовольного ухода рабочих и служащих с предприятия и учреждений».

В июле 1940г. на 14 оборонных заводах Ленинграда, где трудилось почти 111 тыс. человек, было зафиксировано свыше 2 тыс. прогулов. Несмотря на то что только на Кировском заводе к октябрю 1940г. уже было отдано под суд 1,5 тыс. человек, прогулы и самовольные уходы имели место и в условиях начавшихся войны. В донесениях руководства города сотрудники УНКВД Ленинграда и области, собирающие сведения о выполнение этого

Указа, отмечали, что руководство предприятий, опасаясь массовых «посадок» рабочих, довольно часто переквалифицировано «прогулы» в «опоздание», не применяя принципа «сложения» наказания к повторным (второму и третьему) прогулам, как это требовали директивные органы. Для наличия состава преступления «самовольного ухода» необходимо было установить в действиях виновного признаков прямого смысла. Довольно часто руководители предприятий не могли (иногда и не хотели) их обнаруживать и обосновать.

Часто это относилось к так называемым волынкам, о практике которых П. Кубаткин в начале декабря 1941г. информировал территориальные подразделения НКВД. В секретном циркуляре начальника УНКВД ЛО, в частности, сообщалось, что инициаторами «волынок» и их участниками были в основном женщины. «Они распространяли провокационные, панические слухи, вели пораженческую агитацию, отказывались от сверх урочных работ… агитировали в очередях и собирали подписи

о прекращение войны». В задачу органов милиции госбезопасности входило «предупреждать нарастающие тенденции к волынкам, обнаруживать их организаторов, формировать женские резидентуры» . Правда, несмотря на принятые меры, в сентябре 1943г. несколько десятков работниц цеха Ленинградского шиноремонтного завода после распоряжение дирекции предприятия об удаление рабочего дня на 2 часа организованно прекратили работу и покинули цех.

Расследования обстоятельств этого факта показало, что многие накопившейся проблемы жизни обеспечения работниц длительное время не решались местными партийнохозяйственными чиновниками. Например, работниц, организованно провести заготовку овощей, в том числе и для их личных нужд, были ими пригнорированны. Крайне неохотно шла работа по жалобам и заявлениям рабочих и работниц завода и др. Руководство завода вовсе не учитывало проблем многих работниц, связанных с удаленностью их жилищ

от предприятия, отсутствием системного контроля за малолетними детьми, семейного положения и т. п. Хотя самовольный уход рабочих и служащих с предприятий военной промышленности после принятия приказа от 26 декабря 1941г. рассматривался как дезертирство, а лица, виновные в этом, привлеклись к уголовной ответственности (тюремный срок от5 до 8 лет), такие факты в Ленинграде носят весьма не единичный характер. Только на 1 ноября 1942г. в отделении милиции города

имелось в производстве около 380 поручений районных прокуратур о розыске таких дезертиров. Эффективность розыскных мероприятии по ним в силу слабого отчета и общей неорганизованности была очень низкой. За десять месяцев 1942г. было задержано всего 26 чел. (7%). В августе, сентябре и ноябре 1942г. руководством УРКМ Ленинграда несколько раз разъяснила розыска дезертиров военпрома, установив срок «предварительного»

розыска в 5 суток. Если в указанные сроки дезертировавшее лицо не было обнаружена, то в трибунале, на основание медицинской справки о безуспешном исходе розыска, заочно рассматривалось дело дезертира. Теперь розыск осужденного снова становиться предметом усилий органов Рабоче-крестьянской милиции города. Помимо этого, Наркомюст СССР напомнил своим подразделениям в Ленинграде, что решением

СНК союзом СССР от 18 декабря 1942г. рабочим, совершившим прогул, с момента вынесения решение суда и до отбытия наказания снижаются хлебные нормы: на 200 граммов на тех мероприятиях, где им установлена норма в 800 грамм и более, и на 100 граммов – на всех остальных. В течение блокады по инициативе городских властей неоднократно принимались решения о привлечении горожан к различным видам трудовой повинности (решение Ленгорсовета от 27 июля,

9 августа 1941г 25 марта 1942г. и др.). В них совершенно произвольно, без учета реального трудосостояния населения определялись возрастные рамки участников повинностей (для мужчин в начале от 16 до 50 лет, затем от 15 до 55 лет), продолжительность непрерывной работы и меры административной и даже уголовной ответственности за уклонения от их выполнение. Уклонению от выполнения трудовой повинности способствовала многочисленные факторы. Чаще всего оно было прямым следствием не организованных работ, слабой обеспеченности

материально-техническими средствами, одеждой, обувью, дополнительным питанием, медикаментами, транспортом и д.р Заключение Потери и последствия блокады. Среди многих трагических утрат, постигших Ленинград в блокаду, главной и невосполнимой являются человеческие жизни. Данные официальной статистики на этот счет неоднозначны: от 650 тыс. (согласно версии первых послевоенных десятилетий) до называемой историками и демографами в последние годы

ХХ века цифры в 1,5 млн. погибших от голода, холода, бомбежек и обстрелов, под развалинами домов. (Если также учесть количество убитых, попавших в плен при сражениях за Ленинград, угнанных в Германию, казненных и замученных жителей оккупированных ленинградских пригородов, то указанная цифра возрастет в 3-5 раз). Только на Ленинградском фронте в 1944 г. погибло, пропало без вести 650 тыс. человек.

Население Гатчины за период оккупации уменьшилось почти на 20 тыс. человек (с 22 тыс. до 2,5 тыс.). Первые итоги человеческих жертв были подведены еще весной 1942, когда начались массовые захоронения погибших (тогда было погребено 800 тыс. чел.). На многих ленинградских кладбищах есть такие блокадные "свидетельства": Богословском, Волковом, Большеохтинском, Серафимовском, Чесменском, но больше всего (470 тыс. чел.) - на

Пискаревском. Каждая братская могила насчитывает в среднем по 35-40 тыс. человек. В наиболее крупных захоронениях покоится более 70 тыс. человек. Перед войной в Ленинграде проживало почти 3 млн. коренных жителей (официальная статистика на 01.01.41 - 2 992 000 чел.). К началу блокады это количество сократилось за счет эвакуированных, ушедших в армию и народное ополчение на 600-700 тыс. человек. Однако в город к этому времени прибыло порядка 100-200

тыс. беженцев из Прибалтики, не считая жителей области и раненых фронтовиков. На восстановительные работы (частично начавшиеся еще в 1943 г.) сразу после ликвидации блокады в Ленинград начинают прибывать "варяги" - жители из только что освобожденных областей (Новгородской, Ленинградской, Калининской) и разоренных сельских районов. С целью скорейшего восстановления города открываются многочисленные ремесленные училища, в которые

набирают подростков с 12-лет для обучения их остро необходимым рабочим профессиям. В перспективе расстроенное городское хозяйство получало готовых рабочих всех строительных специальностей, а дети - казенное довольствие на весь период учебы (для многих из них это было спасением от голода) и профессию. В январе 1944 г. население Ленинграда составляло 560 тыс а к сентябрю 1945 г. достигло 1 млн. 240 тыс. человек. Общий культурный уровень приехавших со стороны был значительно ниже, чем у коренных

ленинградцев. И хотя в послевоенное время при предприятиях, специальных образовательных учреждениях, даже при жилконторах было создано множество всевозможных просветительских кружков, секций и клубов, качественно состав населения Ленинграда существенно изменился по сравнению с довоенным не в лучшую сторону. Между тем, не все эвакуировавшиеся ленинградцы смогли вернуться в свой город. У многих из них в блокаду умерли все родные и родственники, а жилье оказалось разрушенным.

Несмотря на это, люди все равно стремились домой, желая быть полезными родному городу. Однако на большинство прошений о разрешении вернуться в Ленинград и помощи с предоставлением жилья люди, как правило, получали отрицательный ответ с предложением самостоятельно обустраиваться на месте эвакуации. Таким образом, "невозвращенцы" ленинградского происхождения вынужденно осели в городах Сибири, Урала и

Казахстана. К моменту снятия блокады в городе не осталось ни одного полностью уцелевшего квартала. Несмотря на принятые меры, пострадали многие памятники архитектуры. Были повреждены Адмиралтейство, Инженерный замок и др. (В одни только Нарвские ворота попало около 2 000 осколков). Значительные разрушения претерпело здание Кировского театра оперы и балета (Мариинского). Находились в аварийном состоянии некоторые залы

Эрмитажа и Зимнего дворца - из-за больших протечек, образовавшихся через огромные бреши в кровле, пробитые вражескими снарядами. (Например, анфилада 3-х центральных залов Эрмитажа - так называемые "Итальянские просветы", в Зимнем дворце - парадный Тронный зал и др.). О жилых и общественных постройках нечего было и говорить - повсюду виднелись остовы разрушенных, выгоревших зданий.

За период блокады на Ленинград было сброшено более 107 000 фугасных и зажигательных бомб, выпущено 150 000 артиллерийских снарядов. (В среднем на каждый квадратный километр его площади пришлось 16 фугасных, свыше 320 зажигательных бомб и 480 артиллерийских снарядов). Проблема реставрации архитектурных сооружений будет актуальна для Ленинграда еще два последующих послевоенных десятилетия, т.к. требовалось восстановить не только внешний

вид зданий, но и внутреннее убранство (в реставрации нуждалось практически каждое историческое здание). Тем не менее, большую часть уникальных произведений искусства удалось сохранить. Так благодаря усилиям музейных служителей почти не пострадало в блокаду собрание Русского музея (не погиб и даже не подвергся порче ни один экспонат). 09.05.46 вновь открылся Русский музей. Эрмитаж начали восстанавливать еще в 1943 году.

69 его залов были открыты уже 04.11.45 . Однако ущерб памятников Ленинграда не идет ни в какое сравнение с колоссальным уроном, причиненным фашистами пригородным дворцам и паркам. Петродворец (Петергоф), Пушкин (Царское село), Павловск, после оккупации лежали практически в руинах. К примеру, Александровский дворец (в Пушкине) - один из шедевров

Кваренги, был превращен в казарму испанской "Голубой дивизии": исковеркан фасад, разорены внутренние покои, а некоторые полностью уничтожены (в личных покоях Николая II не сохранилось даже перегородок, отделявших коридор от комнат); белый мрамор стен парадных залов испещрен непристойными рисунками и испанскими ругательствами, все живописные полотна варварски вырваны из своих обрамлений, люстры и зеркала разбиты; исчезли все янтарные панно из одноименной комнаты

(местонахождение ценностей Янтарной комнаты не установлено до сих пор). Не меньшим разрушениям подвергся и Петергоф: взорвана фонтанная система, водоводы, фонтаны и аллеи Верхнего и Нижнего парков; разрушены павильоны (Марли, Эрмитаж и др.), от Монплезира и Большого Петровского дворца остались только стены. В Гатчине сожжен Гатчинский дворец и придворцовые постройки, разрушена

Лесная оранжерея, повреждены многочисленные парковые сооружения, взорваны мосты. Немцы вырубили сотни деревьев Дворцового и Приоратского парков, вывезли либо уничтожили ценности, которые не удалось спрятать. Павловский дворец и парк погибли от пожара (причина которого так и не была установлена) уже после изгнания гитлеровцев. Размер ущерба пригородных дворцов (без учета парковых павильонов, мостов, фонтанов и парковых ландшафтов), подсчитанный летом 1944 г. составил в общей сложности 8 035 000 руб.

Восстановление пригородных дворцов началось в 50-е г.г а реставрация некоторых построек продолжалась и в 80-е г.г. ХХ в. Список используемой литературы 1) Жизнь и смерть в блокированном Ленинграде. Историко-медецинский аспект. СПБ 2001. 2) Отдел специальных фондов Информационного Центра ГУВД Санкт Петербурга и Ленинградской области ( далее –

ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области). 3)Белозеров Б.П. Фронт и тыл: проблемы безопасности 1941-1945 гг. ( историко-правовой анализ материалах органов правопорядка Северо-запада).СПб 1999. С. 173; 4) Ломакин .Н. А. Неизвестная блокада… С. 11. 5)ОСФ ИЦ ГУВД СПБ и области. Ф. 1. Оп. Д. 76.Л. 151 6)Жизнь и смерть в блокированном Ленинграде… С.

78. 7)ОСФ ИЦ ГУВД СПБ и области. Ф. Оп. 1. Д. 79.Л. 168-170 8)Жизнь и смерть блокированном Ленинграде… С. 29-30 9)ОСФ ИЦ ГУВД СПБ области. Фонд. Прекращенных уголовных дел. Материалы уголовного дела № 101294 на И. П. Цесарчука (1942г.) 10)Сборник указов, постановлений, решений, распоряжений и приказов военного времени. 1941-1942г.

Л 1942. С 68-69. 11)По сведеньям прокуратуры Ленинграда за период с 1 июля 1941г. по 1июля 1943г. в городе за это преступление было осуждено 392 человека См.: Ленинград в осаде… С. 454. 12)В документе приводились данные о 40 военнообязанных одной из деревень Куйбышевского района, которые симулировали острые формы заболеваний и получили отсрочки от призыва См. ОСФ ИЦ ГУВД СПБ и области Ф. 1. Оп. Д. Л. 157-158. 13)ЦГА

СПБ ГУВД . Ф. и области .1 Оп. 1. Д. 85. Л.70. 14)Ленинградской области государственный архив в Выборге (далее- ЛОГАВ). Ф. Р-4375. Оп. 1. Д. 27. Л. 99. 15)Известия. 1941г. 27 декабря. 16) Анна Тирле. Потери и последствия блокады.