Политический аспект революционногопроцесса
Оглавление
1. Закономерностиреволюционного процесса
2. Власть и безвластиеумеренных
3. Радикалы в поискахденег и коалиций
4. Термидор и механизмызавершения революции
Литература
1. Закономерности революционного процесса
Если причиныи, в какой-то мере, результаты революционных потрясений привлекают вниманиеспециалистов по теории революции, то сам ее ход обычно остается на долюисториков, не включаясь в рамки теоретического анализа. Исключение составляетсхема революционного процесса, разработанная школой «естественных историков».Наиболее известной работой, посвященной этой проблематике, до сих пор остаетсякнига Крейна Бринтона «Анатомия революции», написанная в 1930-е годы. На основеанализа четырех революций — английской, французской, российской 1917 года иамериканской войны за независимость — он предложил концепцию стадийреволюционного процесса. К. Бринтон выделил: первые стадии революции,непосредственно связанные с падением старого режима, период власти умеренных,«царство террора и добродетели» и, наконец, термидор. В дальнейшем этикатегории вошли в лексикон специалистов и, с некоторыми модификациями, —использовались для описания более широкого круга революций.
Для многихисследователей схема Бринтона послужила отправным пунктом анализа, в том числеи таких явлений, как «революции сверху» и прерванные революции, которые самБринтон не включал в число объектов своего исследования. При этом первые стадииреволюции как правило не выделяли в качестве самостоятельных ее этапов, и схемаБринтона трансформировалась в трехчастную формулу: умеренные — радикалы —термидор. Критика такого подхода обычно основывалась на том, что эта схемаабсолютизирует опыт Французской революции. Однако другие варианты,предлагавшиеся некоторыми специалистами по теории революции, не получилиширокого распространения и остались за рамками основного направленияисследований.
Более четкосферу использования схемы К. Бринтона определил С. Хантингтон, который выделилдва типа революционных процессов — западные и восточные. «В «западной» моделиполитические институты старого режима разрушаются, что влечет за собоймобилизацию и вовлечение в политику новых групп и последующее создание новыхполитических институтов. «Восточная» революция, напротив, начинается смобилизации в политику новых групп и создания новых политических институтов, азаканчивается насильственным свержением политических институтов старогорежима». К западным революциям можно отнести английскую, французскую,российскую 1917 года, мексиканскую, первые стадии китайской, а из более поздних— иранскую. Именно к ним в первую очередь применима схема К. Бринтона. «Вцелом, последовательность переходов от одной фазы к другой в западной моделиреволюции гораздо более отчетлива, чем в восточной». Однако и здесь могутвозникать определенные модификации, вызываемые, например, активным внешнимвмешательством в ход революционного процесса, как это было в Мексике со стороныСША.
Что жекасается «чистых» случаев западных революций, то, как нам представляется, здесьподход К. Бринтона в целом достаточно адекватно описывает течение революционныхпроцессов. Его основная слабость — не в том, что он навязывает закономерностифранцузской революции более широкому кругу явлений. Проблем а — в самойметодологии, использовавшейся им и другими «естественными историками». Задача,которую они перед собой ставили, заключалась, скорее, в описании «симптомовболезни», чем в анализе причин того, почему революции движутся столь схожимипутями. Однако любая схема, пока она лишь описывает явления и не вскрывает ихпричины, всегда уязвима для критики. Поэтому для анализа того, насколькоуниверсален ход революционного процесса, и для определения траектории«революционной кривой» необходимо выйти за рамки набора примеров и приступить кпоиску причин рассматриваемых явлений.
Но решениеэтой задачи важно не только для подтверждения либо опровержения одной отдельновзятой концепции. Вопрос о закономерностях развития революции выводит нас наглобальную проблему — о связи до- и послереволюционного состояния общества. Этапроблема как составная часть вопроси о прерывности и непрерывностиисторического процесса, в отличие от хода революции как такового, всегданаходилась в центре внимания общественных наук. И здесь представлен весь спектрвозможных позиций — от трактовки революций как полного разрыва с прошлым додиаметрально противоположных представлений о том, что революция ничегопринципиально не способна изменить в ходе исторического разви-тия. Между тембез рассмотрения логики революционных процессов нельзя вскрытьпричинно-следственные связи — все опять сведется к описанию событий, к наборуиллюстраций и в конечном счете к совокупности примеров сходства и различия до-и послереволюционной политики властей.
Такимобразом, анализ хода революционного процесса в данной работе преследует двецели. Во-первых, раскрыть логику развития революции, вскрыть причины схожести«революционной кривой» для событий, происходивших в разное время и при разныхобстоятельствах. Во-вторых, продемонстрировать связь логики революционногопроцесса с результатами революции, позволяющую понять как причины ихнепредсказуемости, так и пределы радикальности возможных изменений. Однако,прежде чем приступить к решению этих задач, необходимо остановиться на несколькихнаиболее типичных предрассудках, свойственных пониманию революционного процессаи препятствующих его адекватному восприятию.
Первый изподобных предрассудков связан с трактовкой характера социальных сил,участвующих в революционном процессе. Подход многих исследователей к этомувопросу до сих пор испытывает сильное влияние марксистской традиции, в рамкахкоторой революция понимается как высшая форма классовой борьбы. Соответственно,основные силы, участвующие в революции, рассматриваются в предельно агрегированномвиде — как общественные классы. Принято анализировать интересы и действияаристократии, буржуазии, крестьянства, рабочего класса и т.п. Между тем, длятакого подхода нет серьезных фактологических оснований. Общество входит вреволюцию фрагментированным, раздробленным на мелкие группы, которые неспособны найти устойчивую базу для объединения. Таким образом, исходнымэлементом социальной структуры оказывается единица гораздо более дробная,нежели класс. В ходе революции подобная фрагментация сохраняется, хотяконфигурация групп и их интересы могут неоднократно меняться. Это напрямуюсвязано с разнообразным и резким, зачастую непредсказуемым воздействиемреволюционного процесса на экономическое и социальное положение социальныхгрупп и слоев.
В отличие отагрегированного классового анализа, трактовка, учитывающаяся фрагментациюобщества, дает возможность объяснить динамику революционного процесса. Ходреволюции определяется процессами неустойчивого объединения и последующегораспада и перегруппировки прореволюционных коалиций, не скрепленных внутренним единствоминтересов и объединяющихся под воздействием внешних, преходящих обстоятельств.Распад подобных коалиций означает смену находящегося у власти режима. Появлениесоциальных, в первую очередь элитных групп, имеющих устойчивые интересы,укорененные в новой, порожденной революцией структуре собственности, означаетокончание революционного процесса.
Еще одинраспространенный стереотип связан с мотивами, которыми руководствуется в своейдеятельности революционное правительство. Многие преувеличивают роль идеологиикак фактора, определяющего практические действия революционеров, особенно нарадикальной фазе. Действительно, на первый взгляд, чуть ли ни все радикальныепреобразования имели своим непосредственным источником те или иныеидеологические доктрины. Однако при более внимательном анализе становится ясно,что функционирование революционных правительств определяется гораздо болеесложным комплексом причин, а революционные силы, которые кажутся самымиидеологически детерминированными, как раз и оказываются самыми прагматичными.
Основнымфактором, определяющим логику деятельности революционного правительства,являются не только, а часто и не столько, концептуальные представления опринципах эффективного и справедливого устройства общественной жизни, сколькопрактическая необходимость укреплять революционную власть, когда у нее нетустойчивой социальной базы, а экономика испытывает естественные дляреволюционного процесса трудности. Для укрепления власти требуются усилия вдвух направлениях. С одной стороны, это поиск источников финансированияреволюции, или, другими словами, финансовой базы революционного правительства.С другой стороны, это поддержание социальной базы, определение композиции иметодов формирования и сохранения прореволюционных коалиций, на неустойчивостькоторых мы указывали выше. Чтобы выжить, революционные власти должны решать этидве противоречивые, но одинаково насущные задачи. Именно потребность в деньгахи в политической поддержке в решающей мере определяет действия правительства поконкретным вопросам, в том числе продовольственному, военному, аграрному и др.
Кроме того,по мере нарастания числа революций в истории человечества, опыт революционныхпреобразований сам становится значимым фактором практической политики.Стремление не повторять ошибок, которые приводили в прошлом к падениюреволюционных правительств, часто оказывается более существенной детерминантойв принятии решений, чем сохранение чистоты идеологических принципов.
Даже стольбеглый перечень основных факторов, влияющих на ход революции, демонстрируетпринципиальную роль экономических процессов в формировании траектории«революционной кривой». Финансовый, а затем и более широкий экономическийкризис сопровождает революцию на всем ее пути и выступает важнейшейдетерминантой деятельности революционного правительства. Воздействиеэкономических сдвигов на положение различных слоев и групп в решающей степенипредопределяет конфигурацию проре-волюционных коалиций. Наконец, революционныйпроцесс подходит к завершению лишь тогда, когда в результате перераспределениясобственности и экономической власти в обществе смогут сформироваться новыеэлитные группы. В целом само сходство протекания революционных процессов вразные времена и в различных странах во многом определяется общностьюэкономического цикла революций.
Тем не менее,экономическим вопросам в данном разделе не будет уделено особого внимания.Неразработанность этих вопросов в теории революции, необходимость масштабного анализаисторического опыта для доказательства самого тезиса о существованииреволюционного экономического цикла побудили нас специально рассмотреть этивопросы. Здесь же мы будем затрагивать их лишь мельком и только в тех случаях,когда без них анализ политических и социальных аспектов революционного процессабудет невозможен.
2. Власть и безвластие умеренных
Первая стадияреволюции, которую традиционно связывают с приходом к власти революционногоправительства, — это власть умеренных. Однако уже в трактовке этой стадии у К.Бринтона можно заметить, что она имеет сложную внутреннюю структуру и включаетв себя несколько совершенно различных по своему характеру этапов: начиная смомента всеобщего единства, названного Бринтоном «медовый месяц» (и формальноотнесенного им к первым стадиям революции до наступления власти умеренных), икончая ситуацией двоевластия, которая также в полной мере не может бытьотнесена к власти умеренных, поскольку в этот период они вынуждены делить ее срадикальными силами. Наша задача состоит в том, чтобы объяснить, каким образоми по каким причинам происходит столь решительное изменение ситуации — отторжества умеренных к их падению и радикализации революционного процесса.
Первоначальныймомент всеобщего единства, который наступает после победы первогореволюционного натиска, обычно не привлекает особого внимания исследователей,более озабоченных дальнейшими перипетиями революционной борьбы. Мимолетныйхарактер этого единства не вызывает сомнения, поскольку участники борьбыобъединены лишь недовольством старым режимом и кратковременным взлетомреволюционного энтузиазма, но имеют совершенно разные позитивные программы.Бринтон не без сарказма описывает этот период: «… Партия революции победила.Мутные воды сомнений, дебатов и агитации мгновенно очищаются. Революция, едваначавшись, кажется завершенной. В Англии после того, как Долгий парламентизбавился от Стратфорда и вырвал уступки у Короля; в Америке после Конкорда иБанкер Хилла, этой величайшей моральной победы; во Франции после паденияБастилии; в России после отречения царя — наступает короткий период радости инадежд, иллюзорный, но восхитительный медовый месяц этой несовместимой пары,Реального и Идеального».
Однаконедооценивать значение этого периода было бы неправильно. Будучи по своейприроде мимолетным и преходящим, он оставляет после себя иллюзии, которые живутнесравнимо дольше его самого и серьезно влияют на всю политику умеренных.Поскольку при первом натиске революционных сил старый режим рассыпается каккарточный домик, создается впечатление, что у него не оставалось никакихвнутренних ресурсов, никакой серьезной опоры. Кроме того, широкое единство повопросу о невозможности сохранения старых порядков умеренные ошибочно принимаютза объединение вокруг конечных целей борьбы, а патриотический подъемрассматривают как долговременный фактор, на который можно опираться в реальнойполитике. Иллюзия безграничного кредита доверия в сочетании с уверенностью вналичии широкой коалиции революционных сил, готовых поддержать масштабныепреобразования, а также существование еще достаточно работоспособного и, какправило, лояльного государственного аппарата — все это создает у новой властиощущение собственной всесильности. Что бы ни происходило в реальности,умеренные на протяжении всего отпущенного им срока так и не могут избавиться отподобного рода иллюзий. Понятно, что это существенно снижает способность властиадекватно реагировать на возникающие проблемы.
Еще одинфактор, ограничивающий свободу маневра умеренных, — их жесткая приверженностьопределенной программе общественного переустройства. С этой точки зрения ониоказываются гораздо более индоктринированными, чем следующие за ними радикалы.Программа умеренных формируется еще в предреволюционный период, обычно онаосновывается на наиболее передовых религиозных и философских идеях,сформировавшихся в условиях старого режима, и освящена авторитетом видныхмыслителей своего времени. Она вбирает в себя опыт других стран, болееадекватно реагирующих на «вызовы времени». И, наконец, в той или иной форме вней присутствует экономическая доктрина.
Программаумеренных как воплощение духа эпохи пользуется в предреволюционный периодширокой общественной поддержкой. Попытки ее реализации наиболее прогрессивнымидеятелями в условиях старого режима, которые из-за противодействияконсерваторов обычно заканчивались неудачей, еще более укрепляют в обществеуверенность в безальтернативное нового курса. Казалось бы, все это буквальнообрекает программу умеренных на успех. Однако результат ее практическойреализации оказывается диаметрально противоположным.
Дело в том,что программа обновления, выработанная при старом режиме и не предназначенная вего условиях для немедленного практического воплощения, обладает рядом специфическихособенностей, делающих ее принципиально нереализуемой, особенно и рамкахреволюционного общества. Во-первых, эта программа носит явно выраженныйнормативный характер, то есть описывает желательное с точки зрения передовыхидей состояние общества, но оказывается весьма туманной, как только речьзаходит о конкретных механизмах достижения поставленных целей. Во-вторых, она вполной мере несет в себе комплекс ограничений и предрассудков, характерных дляпрежнего режима, пытаясь так или иначе совместить в себе все лучшее, что есть встарой системе, с новыми веяниями времени. Наконец, в-третьих, она неориентирована на интересы конкретных социальных сил, но стремится воплотить всебе некие абстрактные общие цели, отражающие представления о справедливом, правильном,идеальном общественном устройстве, и потому способные получить поддержку всехили почти всех.
Сопровождающеесяшироким единством социальных сил начало революции создает представление овозможности быстро и легко достичь того нормативного состояния общества,которое вытекает из имеющейся программы — и это определяет действия умеренныхпосле прихода к власти. В итоге новый режим, еще не обремененный грузом ошибокпрошлого и имеющий достаточно широкое поле для маневра, занят тем, чтостремится достичь утопичных целей негодными средствами, опираясь на иллюзорныхсторонников. С вполне предсказуемыми результатами. Достаточно вспомнить, как вначале революций — 1789 года во Франции и 1917 года в России — решались самыеострые проблемы, оставшиеся в наследство от старого режима. Для Франции этобыло преодоление финансового кризиса, для России — вопросы мира и хлеба.Основные черты политики умеренных в обоих случаях обнаруживают поразительноесходство.
Во-первых,это склонность к принятию решений преимущественно стратегического,долгосрочного характера. Явно или неявно предполагается, что осуществлениепрограммы стратегических мер само по себе способно привести к общейстабилизации ситуации, преодолеть те конкретные экономические и политическиетрудности, которые обусловили политический кризис и приход нового правительствак власти. «Дело теперь идет не о комбинации мелких ресурсов фиска и ажиотажа, —отмечал Монтескье, председатель финансового комитета Национального собранияФранции, — эти таланты, издавна столь рекомендованные и расхваливаемые, небудут иметь успеха среди нас… Нам нужен теперь всеобъемлющий план, планфинансового возрождения». Точно так же, в соответствии со стратегическимизадачами, осмысливаемыми «подлинно народной властью», собиралось решать текущиепроблемы функционирования предприятий и продовольственного снабжения Временноеправительство России. В этом отношении весьма характерно заявление В. Громана,ответственного в то время за распределение потребительских товаров вПетрограде: «Я не распределю ни единой пары ботинок, покуда все народноехозяйство не будет регулироваться по плану». В результате власть оказываетсянеспособной осуществить те неотложные меры, которые необходимы для преодолениякризиса.
Во-вторых,это стремление опираться в политике не на реальные интересы, а на революционныйэнтузиазм и патриотизм. Вот как Национальное собрание Франции решало послепобеды революции неотложные проблемы финансовой стабилизации в стране. Впринципе, к услугам депутатов была уже разработанная физиократами весьмапоследовательная экономическая доктрина, существенным элементом которой былперенос всей тяжести налогообложения на земельную собственность. Однако,столкнувшись с трудностями практической реализации этого подхода, властиотложили его проведение в жизнь на неопределенное будущее. Пока же принциправного для всех сословий налогообложения был трансформирован в принцип отказаот налогообложения вообще. 17 июня 1789 года все налоги были объявленынезаконными, а в 1791 году Учредитель нос собрание и вовсе отменило их (заисключением земельного). Пламен налогов власти предложили «единовременноепатриотическое обложение каждого гражданина в размере 1/4 его доходов,исчисляемых на основе добровольного и не подлежащего проверке заявления». Финансовыйэффект подобных решений был вполне очевиден. Весьма схожими принципами в своихпопытках решить вопросы продовольственного снабжения руководствовалось иВременное правительство. Апеллируя к революционной сознательности народа,власть предлагала различные варианты самообложения крестьян или разверстки,размеры которой определяли бы органы местного самоуправления вместе соспециально выбираемыми (самыми «ответственными», «уважаемыми», «работящими»)местными жителями. Чтобы в условиях растущей инфляции стимулировать деревнюпродавать хлеб, правительственные экономисты предлагали крестьянам сдаватьзерно в обмен на некие бумаги, справедливая цена (курс) которых будетопределена позднее, после стабилизации экономической ситуации в стране.
В-третьих,это явная переоценка умеренными своих возможностей эффективно использовать,благодаря поддержке народа, те инструменты, которые не работали либо давалиотрицательные результаты в условиях старого режима. В 1789 году, созываяГенеральные Штаты, Людовик XVI назначил фактическим руководителем правительстваавторитетного и популярного финансиста Неккера, который за несколько лет доэтого был уволен в отставку за попытку провести существенные преобразованияфинансовой системы. Пытаясь изыскать в первые месяцы революции финансовыересурсы для ноной власти, Неккер при поддержке Национального собрания пошел поестественному для финансовой администрации старого режима пути — выпустил новыегосударственные займы. Бюджетная эффективность таких займов накануне революциибыла уже исключительно низка. Однако традиционность метода в сознании новыхвластей сочеталась с новизной ожиданий — и министр, и новоизбранные депутатытеперь рассчитывали на патриотизм и революционный дух населения, которое вновых условиях должно было изменить свое отношение к власти и дать ей деньги.Ожидания Неккера и депута, понятно, не оправдались: собрать удалось менее 10процентов от запланированного. Точно так же Временное правительство, вводя Встране в соответствии с распространенными в то время взглядами Об эффективностигосударственного монополизма хлебную монополию, осознавало безуспешностьпопыток ее использования при царской администрации. Однако оно было уверено,что в новых условиях последствия будут совершенно иными. Сталкиваясь с ростомсоциальной напряженности и активным противодействием подобным мерам со стороныкрестьянства, политики и пропагандисты того времени не шли дальше рассужденийтипа: «Где причины… беды? Причин много, но самая большая причина лежит в нассамих… Интересы государства — ведь это теперь наши интересы. Ведьправительство теперь не чужое, а свое, народное».
Тем временемединство сил, составляющих социальную базу умеренных, становится все болееиллюзорным. Два процесса активно протекают в этот период. С одной стороны, происходитбыстрая структуризация революционного общества, его дифференциация всоответствии с интересами входивших в исходный блок социальных сил. С другойстороны, идет радикализация интересов участников революции, отчетливоформируется два противоположных полюса, к которым тяготеют недавно еще единыесоциальные группировки. Эти центры можно условно назвать «партией концареволюции» и «партией радикализации революции».
Применительнок английской революции эти процессы хорошо иллюстрируются изменением соотношениясоциальных сил в парламенте в 1641-1648 годах. Как отмечает К. Хилл, наибольшееединство в Долгом парламенте наблюдалось в момент вынесения обвинительноговердикта по делу Страффорда в мае 1641 года, когда против проголосовало только59 человек. Шесть месяцев спустя уже 148 парламентариев выступили противВеликой ремонстрации7. А в ходе гражданской войны 236 человек в той или инойстепени связали себя с роялистской партией (из них примерно 100 человек имелипоместья в районах, контролировавшихся королевской армией) (Hill, 1962, р.111). Д. Андердаун более подробно анализирует перегруппировку сил среди техчленов парламента, которые вступили в войну с королем. По его мнению, в1642-1645 годах в парламенте существовали три основные группы: «партия мира», желавшаясоглашения с королем почти на любых условиях; «партия войны», стремившаяся кполному поражению короля и глубокой реформации церкви и государства; и «средняягруппа», которая хотела мира, но требовала дальнейших уступок со стороны Карлав области парламентского контроля над вооруженными силами и назначениемминистров. Каждая из этих «партий» насчитывала примерно 30 приверженцев,основную же массу парламентариев составляли «независимые», в целомподдерживавшие «среднюю группу», которой в этот период удалось превратить своицели в цели всей парламентской партии. В 1644-1645 годах в Долгом парламентесложились партии пресвитериан и индепендентов. Первая возникла на основе«партии мира» к которой примкнули отдельные члены «средней группы», всепротивники армии «нового образца» и осуществлявших власть на местахпарламентских комитетов, все сторонники скорейшего соглашения с королем навыгодных для него условиях. Вторая была в сущности союзом между средней группойи радикалами и имела прочные связи с армейским руководством. Д. Андердаунподчеркивал, что критерии разделения между этими двумя партиями были не столькорелигиозными, сколько политическими, проводя различие между «религиозными» и«политическими» пресвитерианами, а также «религиозными» и «политическими»индепендентами. Пока союз со «средней группой» сохранялся, индепенденты моглиуспешно сдерживать и пресвитериан, и радикалов. Но с весны 1647 года начинаютобостряться разногласия между верхушкой армии, радикализировавшейся поддавлением снизу, и «средней группой», сдвигавшейся вправо. К осени этиразногласия обостряются, а к весне 1648 года наступает полный разрыв.
Во Франциисложившаяся на начальном этапе революции широкая коалиция социальных сил далапервые трещины еще в сентябре 1789 г., когда от нее откололась небольшая группапрежних революционеров, в первую очередь включавшая в себя представителейлиберального дворянства, которые были обеспокоены общим ходом революции и, вчастности, насильственными действиями. «Что объединяло этих, как их сталиназывать, «монархьяров» (Monarchiens), так это желание положить конецРеволюции». С этого момента размежевание все больше набирало обороты. В начале1790 года один из самых известных деятелей революции, граф Мирабо,устанавливает активные контакты с королевским двором и фактически становитсятайным советником короля. Весной — летом 1791 года к остановке революциипризывает так назь.заемый триумвират — влиятельная группа умеренных политиков,члены которой настойчиво проводят мысль о недопустимости ее дальнейшегоуглубления. Обострение вопроса о судьбе монархии и расстрел революционнойвластью демонстрации парижан на Марсовом поле вызвали новый кризис в средереволюционеров, который в июле 1791 года привел к расколу Якобинского клуба —организации, первоначально объединявшей широкий круг противников абсолютизма.Часть его умеренных членов покинула клуб и основала новую организацию,получившую название Клуб фейянов. Параллельно нарастали и консервативныетенденции в деятельности властей: в сентябре 1791 года, после того как ЛюдовикXVI поклялся в верности Конституции, Законодательное собрание провозгласилоконец революции. Однако этот вывод оказался явно преждевременным — усилениеконсервативных веяний вызывало все большее недовольство левых сил. Размежеваниепродолжалось, воплотившись в противостоянии Горы и Жиронды в Законодательномсобрании и Конвенте. Одновременно все большую роль в ходе революции приобреталасамоорганизация радикальной парижской бедноты: с августа 1792 года КоммунаПарижа фактически становится самостоятельным центром власти. А в противовесэтому в то же время консолидируется и активизируется внешняя и внутренняяконтрреволюция.
Не менее, азачастую значительно более сложные процессы перегруппировки сил, усиливающегосяразмежевания, поляризации характерны и для других революций. Рассмотримпричины, которые дают импульс этим процессам.
Во-первых,интересы участников любой коалиции рано или поздно неизбежно расходятся. Этообусловлено искусственностью исходного единства, построенного не на позитивной,а на негативной программе. Как только основная задача, объединившая различныесилы, а именно свержение старого строя, оказывается достигнутой, база дляобъединения исчезает. Эта мысль достаточно банальна и часто встречается влитературе, посвященной различным революциям. Кроме того, процессструктуризации неизбежно ускоряется деятельностью раннего революционногоправительства, которое, формально провозглашая политику в общих интересах, наделе весьма по-разному воздействует на положение различных слоев и групп.Интересы одних быстро реализуются, для них революция фактически уже завершена.Для других же революция только начинается — особенно для тех, кто, принимаяактивное участие в низвержении старого режима, вдруг обнаруживает, что ихположение по ряду позиций существенно ухудшилось. «Манифест бешеных»,представленный в Конвент уже после победы якобинцев, четко выражает этинастроения: «Богатые уже четыре года пользуются выгодами революции; торговаяаристократия, более ужасная, чем аристократия знати, угнетает нас, и мы невидим конца их вымогательствам...». Особую роль начинают играть и сторонникипрежнего режима, которые, после первоначального шока, постепенноконсолидируются и приступают к активным действиям.
Во-вторых, входе революции обостряются экономические проблемы. Это связано и с тяжелымфинансово-экономическим наследием, оставшимся от старого режима, и собъективными сложностями приспособления экономики к новым экономическимрегуляторам и новой структуре спроса, и с ошибками самого правительстваумеренных. Ухудшение экономических условий происходит разными темпами вразличных революциях. Там, где умеренные оказываются способными на определенныйпериод стабилизировать ситуацию, их положение на время укрепляется. В противномслучае они быстро сходят с исторической арены. Напомним, что во Францииправление умеренных продолжалась несколько лет, в России же 1917 года — лишьнесколько месяцев.
В-третьих, нафоне перегруппировки и размежевания политических сил происходит общаярадикализация масс. Иллюстрацией этого процесса может быть, например, резкоевозрастание роли большевистской партии в России: с февраля по октябрь 1917года, когда ее численность увеличилась с 25 до 300 тысяч человек. В чем причиныподобной радикализации?
Первоначальныйпериод революции сопровождается крайне высоким уровнем ожиданий быстрогоулучшения общей ситуации в стране, торжества социальной справедливости,экономического процветания. Контраст этих ожиданий с действительностьюоказывается разительным — ухудшение экономического положения, несправедливое,по мнению многих, распределение «завоеваний революции». Расхождение междуожидаемым и действительным, которое в теории революции называют «относительныелишения» (relative deprivation), считается важнейшей предпосылкой массовогона-силия. Нам представляется, что на первом этапе революции данный факториграет принципиальную роль в радикализации масс. Даже если проблемы, которыеобъективно ухудшают общую ситуацию, не имеют никакого отношения креволюционному процессу и связаны, например, с неурожаем либо тяготами войны,вину все равно возлагают на революционное правительство. И на смену всеобщемуэнтузиазму приходит нарастающее разочарование. Все более активно циркулирующиеслухи о надвигающемся голоде и холоде, все громче звучащие слова «раньше былолучше» являются вполне адекватным индикатором приближающегося паденияумеренных.
Совокупностьвсех этих процессов порождает ситуацию, которую К. Бринтон характеризует какдвоевластие: «… когда первая стадия революции завершена, борьба междуумеренными и радикалами превращается в борьбу между двумя соперничающимигосударственными машинами». Нам представляется, что это не совсем верно.Фактически умеренные испытывают противодействие с двух сторон — и справа, ислева; и со стороны тех, кто требует углубления революции, и со стороны тех,кто считает, что революция дала слишком много воли народу и пора уже навестипорядок. Центристская, средняя линия, которая еще недавно, казалось, устраивалавсех и могла примирить все интересы, вдруг оказывается не устраивающей никого.Базовые ценности демократии и свободы быстро теряют поддержку, ассоциируясь снерешительностью и мягкотелостью. А «самое популярное правительство» внезапностановится самым непопулярным, ответственным за углубление кризиса и потомулишенным всякой поддержки.
Осознавая,что социальная база неуклонно размывается, власть умеренных начинает метаться.Опасаясь усиления радикальных настроений и потери контроля за движением низов,она идет на силовое подавление тех, кто выступает за углубление революционныхпреобразований. История знает тому яркие примеры: расстрел мирной демонстрациипарижан на Марсовом поле в июле 1791 года, июльский расстрел 1917 года вПетрограде. Одновременно усиливаются настроения в пользу компромисса со старым режимом,даже ценой существенных уступок. Умеренные, неспособные полностью порвать стеми принципами и ценностями, ради которых, по их представлениям, совершаласьреволюция, и с программой, предполагавшей соединение всего лучшего из старого ииз нового, оказываются неготовы пойти на установление жесткой диктатуры. Оченьпоказательна в этом отношении жалоба главы Временного правительства А.Ф.Керенского: «Мне трудно, потому что я борюсь с большевиками левыми и сбольшевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других…Я хочу идти посередине, а мне не помогают». Так же были растеряны ивоеноначальники английской парламентской армии, не желавшие ни воевать скоролем, ни пойти ему на принципиальные уступки.
Неустойчива иэкономическая политика властей. Во Франции происходят колебания в разрешенииаграрного вопроса со стороны Законодательного собрания. В России Временноеправительство клятвенно заверяет, что сохранит твердые закупочные цены на зернона весь 1917 год, однако затем неожиданно их удваивает. Уговоры и манипуляции сценами правительство сочетает с угрозами реквизиций и тому подобныхрепрессивных мер, но у него не хватает жесткости осуществить их на практике.
Естественно,такая неуверенность и непоследовательность не прибавляет популярностиумеренным, чьи позиции и так уже существенно подорваны. А ситуация тем временемвсе более ухудшается: обостряются экономические трудности, поднимает головувнутренняя и внешняя контрреволюция, усиливается недовольство масс. Кризис, посвоему характеру весьма сходный с тем, что еще совсем недавно привел к падениюстарого режима, набирает обороты.
Непоследовательностьи противоречивость политики умеренных в этот период еще раз показывает: они невыступают самостоятельной силой, а колеблются между двумя крайностями. Можнопривести другие аргументы, которые подтверждают представления о размываниисоциальной базы власти умеренных, об образовании двух полюсов, названных нами«партией конца революции» и «партией радикализации революции».
Аргументпервый состоит в том, что решающий конфликт, приводящий к падению властиумеренных, обычно происходил между силами, оказавшимися справа и слева от них.Вторая гражданская война в Англии, начавшаяся после отказа Карла пойти накомпромисс с парламентом; измена Дюмурье, готового вести войска на Париж дляреставрации монархии и восстановления конституции 1791 года; корниловский мятежв России — во всех этих случаях именно консервативные силы провоцировалиобострение ситуации, что создавало прямую угрозу завоеваниям революции и вконечном счете приводило к власти радикалов. Умеренные же продолжалидемонстрировать нерешительность, колебания и неспособность принимать жесткиерешения, которые диктовала экстремальная обстановка.
Аргументвторой: если на первом этапе революции умеренным удается подавить радикальныесилы, они, умеренные, все равно не могут удержать власть: происходит сплочениеправых, и революция неизбежно терпит поражение. Революции 1848 года в Германиии 1905 года в России — два хрестоматийных тому примера. Таким образом, мысчитаем по крайней мере неточной трактовку двоевластия как противостоянияумеренных и радикалов.
Подводя итогианализа политики и обстоятельств в период власти умеренных, можно сделатьокончательный вывод о причинах их слабости. Здесь происходит сложноепереплетение объективных и субъективных факторов. Общество входит в революциюстоль фрагментированным и гетерогенным, что его в принципе невозможно удержатьв рамках какой-либо единой политической линии. Причем именно тогда, когдавозникает абсолютная необходимость консолидации социальных сил для защитызавоеваний революции и преодоления экономических трудностей, структуризация идифференциация противоречивых интересов заявляют о себе с особой остротой. Вэтих условиях обнаруживается объективная слабость демократических институтов,установленных в противовес «тирании» старого режима. И сама власть умеренныхоказывается весьма плохо приспособленной к выживанию в условиях многообразияцелей и требований, неспособной маневрировать между разными социальными слоями,формировать коалиции для поддержания собственной социальной базы. Силы,пришедшие к власти на волне широкого единства и передовой для старого режимаидеологии, так до конца и не могут освободиться от иллюзии, что они и толькоони способны выражать интересы всего общества. Но того общества, интересыкоторого они стремятся выражать, уже не существует. Друг другу противостоят двавраждебных, диаметрально противоположных лагеря, компромисс между которымистановится все менее возможным. Именно результаты столкновения между этимидвумя лагерями и определяют дальнейший ход революции. Победа радикалов означаетпереход революции на новую фазу.
3. Радикалы в поисках денег и коалиций
Радикальныесилы, пришедшие к власти, на первый взгляд оказываются в более сложномположении, чем умеренные на несколько месяцев или лет раньше. Радикалампротивостоит внутренняя и внешняя контрреволюция, они вынуждены справляться сеще более сложной экономической ситуацией. В то же время в определенномотношении они имеют значительные преимущества перед своими предшественниками.Во-первых, поскольку часть социальных слоев уже отсечена от революции прошедшимв обществе размежеванием, круг интересов, среди которых приходится лавироватьрадикалам, существенно сужается. Во-вторых, эти интересы изначальноконсолидированы необходимостью противостоять врагам революции, причем данный,тоже «негативный», фактор объединения оказывается более продолжительным, чем тоединство, которое сформировалось для свержения старого режима. В-третьих, самирадикалы более других приспособлены действовать в условиях разобщенностисоциальных интересов. Они используют комплекс мер, насильственно стягивающихобщество в единое целое, что позволяет им удерживаться у власти.
Радикалылучше умеренных могут приспосабливаться к реальным обстоятельствам, и эта ихспособность определяется вовсе не тем, что их программа действий болееадекватна сложившимся условиям. Хотя радикалы и порывают с подходом умеренных —взять все лучшее от старого и нового порядков, их собственная идеология стольже, а иногда и более утопична. Но дело в том, что идеология играет в политикерадикалов совершенно иную роль. Если для умеренных практическая программавсегда логично вытекает из их более общей системы представлений и идеалов, то урадикалов такая связь часто напрямую не просматривается. Реализация идеаловреволюции либо откладывается на будущее, либо сами эти идеалы весьма искусноприспосабливаются к конъюнктуре текущего момента. Поэтому нет ничего болеедалекого от истины, чем широко распространенное представление о радикалах как отвердолобых догматиках, огнем и мечем насаждавших собственные, оторванные отреальности идеи. Достаточно жесткая система идеологических догм, действительнопроповедуемых радикалами, на практике не становится внутренним ограничителемдействий властей. Идеология радикалов — это в первую очередь «внешняяидеология», поскольку служит средством не для внутреннего (внутрипартийного)применения, а как инструмент для внешнего применения, для воздействия наобщество. Навязывание обществу идеологических догм (которые, кстати, в целомвсегда находятся в русле общественных настроений) является одним из важныхрычагов насильственного обеспечения его единства.
Другимподобным методом выступает прямое политическое насилие, которое на радикальномэтапе нередко принимает форму революционного террора. Радикалы отказываются отдискредитировавших себя демократических институтов умеренных и готовыиспользовать диктаторские, силовые методы поддержания единства общества, причемне от случая к случаю, а как постоянно действующую систему. Устрашениеинакомыслящих становится одним из важнейших инструментов укрепления радикальнойвласти.
Что жекасается практической политики, то здесь радикалы в большинстве случаеввыступают как сугубые прагматики, поскольку они гораздо менее умеренныхограничены собственной программой и идеологией и способны учитывать реальносуществующие интересы и сложившееся соотношение социальных сил. Многие историкипризнают, что ключевые решения и Кромвеля, и Робеспьера были откровенновынужденными. Так, исследователи английской революции отмечают, что лишьнемногие лидеры ее радикальной фазы действительно разделяли радикальныеустремления своих последователей в полках и конгрегациях, уступая которым онипровели чистку Долгого парламента, казнили короля, уничтожили палату лордов,установили республику. Общепризнано, что и политика Максимума, и террор такжебыли навязаны якобинцам «снизу». Однако по отношению к российским радикалам 1917года до сих пор широко распространено представление о решающем влиянииидеологических доктрин на их практические действия. Рассмотрим с этой точкизрения деятельность большевиков первые три года их пребывания у власти.
Ужесовременники обращали внимание на крайнюю противоречивость заявленийбольшевиков и их способность быстро пересматривать свои установки и решения, втом числе и программного характера. Это очевидно и при сопоставленииофициальных программ большевистской партии 1903 и 1919 годов с реальнымидействиями ее руководства после захвата власти. Базовые представлениябольшевиков о первоочередных мероприятиях на случай их прихода к властивключали частичную национализацию промышленности и переход к рабочемусамоуправлению, национализацию земли с последующей земельной реформой,национализацию банков и крупных корпораций при соблюдении прав мелкихвкладчиков. Кардинальные изменения начались с первых же дней после формированиябольшевистского правительства. Прежде всего была принята эсеровская программапроведения земельной реформы с раздачей наделов без немедленной национализацииземли, что должно было более эффективно привлечь крестьянство на сторонубольшевиков. Лишь с началом гражданской войны, когда снабжение продовольствиемармии и крупных городов стало залогом сохранения власти, большевики сталиопираться на деревенские низы, имевшие не столько производственную, сколькопотребительскую мотивацию. Последовала национализация земли, введение комбедов(с перераспределением части собственности богатых крестьян между бедными),продразверстка как форма насильственного изъятия продовольствия.
Столь жерешительно менялись и подходы к организации промышленности. Первоначальнаясиндикалистская идея быстро продемонстрировала свою полную неэффективность: какэкономическую (поскольку предприятия лучше работать не стали), так и социальную(рабочее самоуправление не укрепляло политических позиций большевиков). Сталоясно, что самостоятельные органы рабочего управления очень быстро находят общийязык с собственниками предприятий и начинают выступать с ними единым фронтом вотношениях с государственными органами. Наученные этим опытом, большевики ужевесной 1918 года пошли по пути решительной централизации управленияпроизводством и национализации, возродив ленинские идеи «единой фабрики»,которые до того не были востребованы. С тех пор любые попытки возврата ксиндикализму и рабочему самоуправлению стали квалифицироваться как оппортунизми решительно отвергаться партийным руководством.
Самый яркий,хрестоматийный пример гибкости большевиков — отказ от радикализма временгражданской войны и переход к «новой экономической политике» весной 1921 года.Ленин связывал идеологические источники нэпа с некоторым комплексом идей,содержавшихся в его работах конца 1917 — начала 1918 года. В дальнейшем подобнаятрактовка стала господствующей среди историков в первую очередь советских.Между тем, само представление о выношенности, теоретической разработанностиконцепции нэпа неадекватно отражает реальность. Решение об изменении курса былопринято в ходе десятого съезда партии совершенно неожиданно, под воздействиемКронштадтского восстания, тогда как на протяжении большей части съезда делегатыэнергично обсуждали пути укрепления и развития безденежного хозяйства.Принципиальную роль здесь, судя по всему, сыграли не программные установки, аактивное переосмысление руководством большевиков опыта французской революции. Вподготовительных материалах к ленинским работам этого периода постоянномелькают сопоставления: «Политическая сторона: Скинет мелкобуржуазная стихия…«Образец» французская революция»; «1794 versus 1921»; «Термидор»? Трезво, можетбыть, да? Будет? Увидим. Не хвались, едучи на рать» (Ленин, ПСС, с. 403). Темне менее, остается открытым вопрос, в какой мере политика «военного коммунизма»была вынужденной экстремальными обстоятельствами, а в какой мере сами этиобстоятельства создали условия для реализации большевиками своего идеала.Бессмысленно отрицать, что представления большевиков об историческойперспективе развития общества оказали влияние на их подходы к разрешению техпротиворечий, с которыми они столкнулись после прихода к власти. Однаконеобходимо видеть, что истоки их действий были несравнимо более разнообразны.
Во-первых, сточки зрения общих подходов действия большевиков вполне укладывались в тулогику централизации, которая была характерна для всего периода, начиная совступления России в Первую мировую войну. Отражая господствующие в ту порунастроения, еще эксперты царского правительства заявляли: «Война выдвинула напервый план социальной жизни государство как господствующее начало, поотношению к которому все другие проявления общественности становятся вположение служебное», причем это «организационное творчество… оставит своенаследие мирному времени в том или ином виде». Уже в этот период выявиласьсклонность государства прибегать к административному и репрессивномувмешательству, а не опираться на равноправное сотрудничество с промышленнымикругами. А видный деятель Временного правительства П.И. Пальчинский в своихпредложениях к программе действий власти предвосхитил основные принципыхозяйственной идеологии большевиков в период «военного коммунизма»:принудительное изъятие и перераспределение продукции, принудительныегосударственные заказы, право на секвестр предприятий, введение трудовойповинности, существенное ограничение доходов предпринимателей.
Во-вторых,большевики в своей практической деятельности продолжали внедрение техинструментов, к которым прибегали, хотя и не столь последовательно и твердо, ицарское правительство, и временное. Наиболее наглядным примером явилась здесьхлебная монополия. До прихода к власти большевиков неоднократные попыткииспользовать эту меру не приводили к успеху, причины чего были достаточноочевидны. «И при старом режиме, когда царское правительство не стеснялосьмерами принуждения и насилия, обязательная разверстка хлеба… провалилась стреском. Дальше старому правительству оставалось только одно: производить вдеревне повальные обыски и повсюду отбирать хлеб силой, не останавливаясь ниперед чем. Но на такую прямолинейность едва ли решилось бы даже царскоеправительство». Большевики решились, умело сочетая методы принуждения и опоруна адекватные данной политике социальные силы. Уже Временное правительствостремилось расширить регулирующую деятельность государства, распространивгосмонополию также на сахар и уголь. Оно же предприняло первые попытки перейтик планомерному регулированию производства. Централизаторские действияправительства были столь активны, что вызвали даже опасения некоторыхсоциалистов, что пролетариат теряет время, отдавая возможности государственногорегулирования классовому врагу.
Большевики,решительно используя методы, которые применяли их предшественники в российскойвласти, активно изучали и зарубежный опыт регулирования экономики, в первуюочередь германский. Ленин специально подчеркивал роль преемственности вполитике большевиков: «Пролетариат берет свое оружие у капитализма, а не«выдумывает», не «создает из ничего» (Ленин ПСС, т. 34, с. 310). Принудительноесиндицирование, государственный контроль за производством и распределениемсырья и готовой продукции, всеобщая трудовая повинность — все эти меры Лениноткрыто призывал перенять из опыта Германии, придав им, естественно, по егомнению, другое классовое содержание. Он даже использует специальный термин —цельный социализм — понимая под ним соединение германской военно-хозяйственнойсистемы с советской властью (Ленин ПСС, т. 36, с. 300).
В-третьих,меры большевиков в области банковской политики во многом учитывали опытПарижской коммуны 1870-1871 годов.
По их мнению,одной из причин поражения Парижской коммуны было то, что она оставилаФранцузский банк в руках буржуазии. Большевики, всегда уделявшие повышенноевнимание опыту предшествующих революций и умевшие извлекать из него уроки,постарались не повторять ошибок Коммуны. Одним из первых актов революции 1917года стал вооруженный захват Государственного банка и всех частных банков,национализация последних, а затем объединение их в единый Народный банк.
В-четвертых,переход к безденежному хозяйству во многом провоцировался тем, что безудержнаяинфляция подорвала доверие к деньгам. Крестьяне не хотели продавать продукты заобесцененные бумажные деньги, и большевики прекрасно об этом знали. Еще в мае1917 года Ленин писал: «Крестьяне отказываются давать хлеб за деньги и требуюторудия, обувь и одежду. В этом решении заключается громадная доля чрезвычайноглубокой истины. Действительно, страна пришла к такой разрухе, что в Россиинаблюдается, хотя и в менее сильной степени, то, что в других странах давно ужеимеется: деньги потеряли свою силу» (Ленин ПСС, т. 32, с. 98). Были,по-видимому, и другие причины перехода к безденежному хозяйству: неспособностьрежима обеспечить изготовление достаточного количества денежных знаков, а такжеего стремление в условиях глубокого кризиса промышленности и острой нехваткипродовольствия упростить систему снабжения городов, обеспечивая продуктами всенаселение (в определенный период с дифференциацией по классовому признаку), ане только имеющих источники доходов. При этом теоретические дискуссии о судьбеденег весьма причудливо переплетались с событиями гражданской войны. Так, послетого, как Колчак захватил в Казани эвакуированную туда большую часть золотогозапаса Государственного банка, позиции сторонников отмирания денег усилились.
В-пятых,когда к этому вынуждали обстоятельства, большевики весьма объективно оценивалистепень расхождения между их идеальной моделью и той реальной жизнью, котораяих окружала. При том, что негосударственная торговля хлебом формально былазапрещена и строго каралась, на деле горожане удовлетворяли значительную долюсвоих потребностей в продуктах питания за счет частной (то есть нелегальной)торговли. И это вполне официально признавалось лидерами большевиков, которыедаже принимали некоторые меры, чтобы дать крестьянам возможность нелегальноторговать хлебом'2. Радикальная власть осознавала свою неспособностьудовлетворить безденежным путем даже самые насущные потребности населения, и поэтомув условиях все большей натурализацииснабжения городского населения денежнаязаработная плата сохранялась и устойчиво росла. В период «военного коммунизма»заработная плата являлась главной статьей расхода государственного бюджетаРоссии. Во многом то же отношение проявлялось и к нелегальной торговле золотом.В 1920 и особенно в 1921 году операции с золотом на «черной бирже» Москвыприобрели настолько распространенный характер, что цена золотой монетырегистрировалась советской статистикой труда.
Наконец,необходимо обратить внимание, что политика Ленина неоднократно критиковаласьдругими социалистами именно за ее несоответствие идеологии. Левые коммунистыуже в 1918 году резко отрицательно воспринимали ленинскую концепциюгосударственного капитализма, протестовали против механического примененияопыта кайзеровской Германии или дореволюционной России, утверждая, что этоявляется отказом «от типа управляющего с низов «государства-коммуны».Внутренний и международный авторитет большевиков был также серьезно подорванзаключением сепаратного мира с Германией, который расценивался какпредательство интересов мировой революции. При этом часть близких к большевикамсоциалистов — В.А. Базаров, АА Богданов и другие — заявляли о полнойпротивоположности идеологии «военного коммунизма» задачам построенияпланомерного социалистического общества.
Нельзянедооценивать и обратное влияние политики «военного коммунизма» наидеологические установки большевистской партии. Именно под ее воздействиемсложилась стратегическая линия на быстрый переход к безденежному хозяйству,тотальному обобществлению и централизации, что было гораздо менее характернодля большевиков в предреволюционный период. Оценка «военного коммунизма» как«предвосхищения будущего, прорыв этого будущего в настоящее» не только не былаизжита при переходе к новой экономической политике, но в дальнейшем продолжалаукрепляться и существенно повлияла на выбор путей развития страны.
Еслиидеология, оказывая значительное влияние, не играет решающей роли в определенииполитики радикалов, то необходимо разобраться, какие же задачи реально решаетрадикальная власть в своей практической деятельности. По нашему мнению, передрадикалами всегда стояли две главные задачи, и обе они чрезвычайно прагматичны:обеспечить социальную базу собственного режима и изыскать финансовые ресурсы.
В первуюочередь радикалы должны постоянно заботиться о поддержании баланса интересов, достаточногодля того, чтобы удержаться у власти. При этом в условиях высокой гетерогенностиучаствующих в революции сил социальная база радикалов оказывается крайненеустойчивой, подвижной, и требует от правительства постоянного маневрирования,способности находить взаимоприемлемые решения, создавать и воссоздаватькоалиции и всегда быть готовым приспосабливать свою деятельность к новымсоциально-политическим композициям. Весьма показательна в этом отношениидеятельность якобинцев. С одной стороны, они подтвердили введенное ещежирондистами регулирование цен на товары первой необходимости, а в дальнейшемсущественно расширили этот перечень, часто меняя его в зависимости отобстоятельств — и это несмотря на не раз провозглашенное ими ранее негативноеотношение к подобным действиям. Эти шаги якобинцев отвечали интересам сразудвух крупных социальных групп, участвовавших в революции: городских низов изначительной части крестьянства, которое само являлось покупателем существеннойчасти потребительских товаров. С другой стороны, чтобы уравновесить этуполитику и получить хотя бы частичную поддержку предпринимательских кругов,якобинцы провели в Конвенте решение о введении «максимума зарплаты», решительноподавляли стачки и продолжали придерживаться принятого еще в начале революциизакона Шометта о запрете на организацию рабочих союзов.
Аналогичнымизадачами определялись и ограничения, накладываемые на возможности формированияи укрепления крупного фермерского хозяйства. Считалось, что крупноесельскохозяйственное производство больше ориентировано на извлечениесобственной выгоды, чем на удовлетворение потребностей нации. А располагаялучшими условиями для хранения своей продукции, оно по сравнению с мелкимпроизводителем обладает и большими возможностями для спекуляции, длямонополистического взвинчивания цен в городах. Отчасти подобные представленияразделяли и сами яко-бинцы15. Но не по идеологическим или, по крайней мере,далеко не только по идеологическим причинам были они готовы реализовыватькомплекс мероприятий, ограничивающих крупное производство в деревне. Эти мерыбыли особенно привлекательны для правительства радикалов, поскольку в нихпересекались интересы сразу нескольких социальных слоев: значительной частикрестьянства, городского плебса и торговой буржуазии. Ограничение крупногочастного производителя в деревне освобождало крестьянина от опасного конкурента,укрепляло позиции городских торговцев в приобретении сельскохозяйственныхтоваров в деревне (отчасти смягчая ограничения, связанные с Максимумом), атакже, по общему мнению, способствовало удешевлению поставляемого в городапродовольствия. Однако определенная свобода для развития крупного частногопроизводства в деревне все же была сохранена. Отмененные еще Учредительнымсобранием ограничения на огораживания в дальнейшем остались в силе, и, болеетого, якобинцы сняли ограничения на размер сельскохозяйственного предприятия идаже провозгласили принцип «свободы сельскохозяйственной культуры».
Активноесоциальное маневрирование якобинцев не мешало им использовать насильственныеметоды борьбы с инакомыслием. Жестко преследуя как «уклонистов», так и«подозрительных», якобинцы в то же время были готовы осуществлять на практикемногие требования стоявших за ними социальных сил. Историки обращают вниманиена то, что при принятии «вантозских декретов», носивших явно популистскийхарактер, якобинцы ставили перед собой задачу заручиться поддержкой или покрайней мере нейтралитетом городских низов при проведении репрессий противэбертистов, которые как раз и выражали требования этих самых низов.
Гибкостьрадикалов, их способность учитывать в практической политике цели различныхсоциальных сил ставит неразрешимую задачу перед теми исследователями, которыепытаются определить социально-классовую природу радикалов, привязав их действияк четко определенным группам интересов. Так, в марксистской литературе получилораспространение представление о «мелкобуржуазной природе» якобинцев. Однако,когда это было необходимо для решения текущих задач, якобинцы вполне успешнопереступали через свою «мелкобуржуазность», беря, например, в разгар террорапод особую защиту крупных банкиров, которые предоставили им займ для покупкипродовольствия за границей. Столь же неоднозначен вопрос и о социальной базеполитики большевиков в годы «военного коммунизма». Некоторые социалисты,отрицательно относившиеся к большевикам, вообще утверждали, что их политикавыражает интересы спекулянтов. «Нет, спекуляция не только извне налипла, —отмечал, например, В. Базаров, — она насквозь пронизывает всю системусовременного государственного регулирования, составляет самою его душу.Спекулянт — не просто паразит, но вместе с тем и действительная опораправительства, герой, спасающий власть в критических случаях».
Наряду сзаботой о собственной социальной базе, радикалы должны решать и другую важнуюзадачу — постоянно изыскивать финансовые ресурсы для смягчения оставшегося отумеренных финансового кризиса, для финансирования армии, для консолидациисобственной власти. Эта сторона их деятельности, в конечном счететесносвязанная с обеспечением социальной поддержки, в текущем плане может вступать споследней в противоречие. У радикалов по сравнению со старым режимом есть одинпринципиально новый источник доходов — имущество эмигрантов и других «враговреволюции». Однако это имущество может быть использовано двояко: либопреимущественно для извлечения наибольших доходов, вне зависимости отсоциальных результатов его распродажи, либо преимущественно для удовлетворенияинтересов тех социальных сил, поддержка которых правительству важна, но спотерей части денежных доходов. Практическое решение данного вопроса всегда представляетсобой компромисс между этими двумя целями, но компромисс с явным уклоном всторону одной из них.
В ходеанглийской революции финансовые аспекты явно доминировали над социальными, чтопроявилось еще до прихода радикалов к власти. Уже деятельность умеренных вАнглии существенно отличалась от аналогичных режимов в других революцияхбольшей консервативностью, меньшей склонностью к экзотическим экспериментам инововведениям. Это можно объяснить комплексом причин, в том числе меньшейглубиной исходного финансового и социального кризиса, относительнойнеразвитостью экономической доктрины, а также тем, что Долгому парламенту сразупришлось столкнуться с задачами ведения войны. Принципиальная схемафинансирования революции была определена еще в начале гражданской войны ивключала в себя три основные элемента: переложение расходов по ведению войны«на тех, кто в ней повинен», для чего на активных участников роялистскогодвижения налагались штрафы (композиции), осуществлялся секвестр и продажа ихземель; активное использование займов у предпринимателей; введение и сборнеобходимых налогов. Правительство Кромвеля серьезно активизировало операции снедвижимостью и, в частности, рынок земельной собственности. При этом, хотяиногда власти и шли на предоставление льгот отдельным группам покупателей, вцелом превалировало стремление к получению максимального финансового эффекта.Так, новыми покупателями земли нередко выступали ее прежние владельцы, что,судя по всему, нимало не заботило руководство республиканской армии.
Во Франции ссамого начала революции столкнулись два принципиально разных подхода к реформеземельной собственности: фискальный и социальный. Сторонники первого считалинеобходимым ради скорейшего преодоления финансового кризиса распродаватьнациональное имущество с максимальной выгодой для страны, для чего предлагалиограничить возможности дробления продаваемых наделов и сократить сроки внесенияполной суммы платежа. Сторонники другого подхода исходили из необходимостипредоставить благоприятные условия для приобретения земли крестьянству, в томчисле беднейшему, что предполагало значительное увеличение сроковокончательного расчета, а также изменение организационных условий проведенияторгов. Постоянные колебания умеренных в этом вопросе стали одной из причинпотери ими социальной поддержки среди крестьян.
Якобинцыупростили доступ к земельным ресурсам, усилили социальную направленностьземельной реформы (часть наделов резервировалась для раздачи бедноте) и,одновременно, значительно увеличили количество перераспределяемых угодий засчет секвестра и последующей продажи имущества церкви, короля,контрреволюционеров и так называемых подозрительных17. Эти меры привлекали насторону радикалов новых сторонников и расширяли ряды тех, кто готов был защищатьреволюцию с оружием в руках, чтобы не допустить возвращения прежних хозяев.Однако, естественно, финансовые интересы правительства в результате пострадали.
Можновыделить несколько причин различного сочетания социальных и финансовых задач ванглийской и французской революциях.
Во-первых, вцелом размах движения «снизу» во французской революции был намного сильнее, чемв английской. До сих пор в науке еще нет адекватного объяснения этому факту.Среди причин, которые приводят специалисты, можно упомянуть большую роль вАнглии местных властей, весьма ограниченно затронутых кризисом по сравнению свластями общегосударственными; большее расслоение крестьянства, часть которогосущественно улучшила свое положение благодаря покупке монастырских земель в XVIвеке; а также специфическую ситуацию гражданской войны, когда недовольноенаселение было сразу поставлено в ситуацию выбора между королем и парламентом.Объективно давление на радикалов и необходимые масштабы их уступок дляполучения социальной поддержки в Англии были несравненно меньше, чем воФранции.
Во-вторых,если на радикальном этапе Франция была вынуждена обороняться от внешних ивнутренних врагов, для чего социальное единство было критически важным, тоАнглия в этот период сама проводила внешние завоевания. Удовлетворениесоциальных требований армии — наиболее активной силы, поддержка которой былапринципиальна для радикалов — в значительной степени осуществлялось за счетирландских земель. Поэтому внутри страны было возможно уделять больше вниманиямаксимизации финансовых результатов реализации имущества врагов революции.
В-третьих,принципиальная разница состоит в том, что во времена Долгого парламента иКромвеля эмиссионное финансирование еще не существовало, а якобинцы имели всвоих руках ассигнаты. Эти привязанные к стоимости земли государственные ценныебумаги были введены еще при правительстве умеренных. Однако именно приякобинцах ассигнаты полностью взяли на себя функцию денег. Именно использованиебумажных денег и возможностей инфляционного финансирования дало революционнымправительствам Франции, и в первую очередь якобинцам, значительную свободуманевра, какой не знали ни Долгий парламент, ни правительство Кромвеля.«Ассигнаты сделали революцию; они привели к уничтожению сословий и привилегий,они опрокинули трон и создали республику; они вооружили и снабдили эти грозныеколонны, которые понесли трехцветное знамя за Альпы и Пиренеи; мы обязаны имнашей свободой». Развязав себе руки в сфере финансирования, якобинцы могли вбольшей мере использовать конфискованное имущество для решения социальныхзадач.
Проанализировавдеятельность радикалов в различных революциях, можно подвести некоторые итоги.Радикалы приходят к власти в кризисных условиях, когда настоятельно требуетсяобеспечить единство общества, противоречивость интересов в котором уже в полноймере дала о себе знать. Для достижения этого единства они используют вседоступные им средства: насилие, навязывание общих идеологических установок,активное финансовое и социальное маневрирование. Причем выбор этих средств иопределение конкретных мер практической политики детерминированы не столькоидеологией, сколько задачами текущего момента. Однако предпринимаемыерадикалами из конъюнктурных соображений шаги в целях поддержания неустойчивогобаланса интересов имеют принципиально важное значение для формирования обликапослереволюционного общества. Именно на этом этапе окончательно складываютсяновые отношения собственности, формируются основы для укрепления новых элитныхгрупп. Решения о преобразованиях на радикальной фазе складываются не на основепроработанных концептуальных подходов, а под воздействием сиюминутных,конъюнктурных, иногда даже случайных факторов. В конечном счете ониопределяются силой давления различных групп интересов, которые необходимоудовлетворить для сохранения собственной власти. И окончательный результат всейсовокупности принимаемых решений складывается стихийно, как итог множестваразнонаправленных и часто противоречивых действий. Вот почему результатыреволюции столь непредсказуемы и часто столь далеки от первоначальных замыслов.
Взаимосвязьрадикальной фазы и послереволюционного развития во многом объясняет масштабизменений, которые могут быть осуществлены в ходе революции. Как уже отмечалосьвыше, по этому вопросу существуют две крайние позиции: одна из них утверждает,что революция осуществляет радикальный разрыв с прошлым, другая же исходит изтого, что революции вообще не способны ничего изменить в ходе историческогоразвития. Однако ни та, ни другая точка зрения не раскрывают механизмвзаимосвязи до- и послереволюционного состояния общества. Представляется, чтограницы возможных изменений задаются именно тем, что в рамках радикальной фазыпроисходит маневрирование между интересами различных социальных групп, которыесложились в дореволюционный период и определялись их положением при старомрежиме. Поэтому один из важнейших результатов революции — это приведениеформального статуса ряда социальных групп к их реальному положению впредреволюционном обществе. Закрепление за английскими лендлордаминеограниченного права распоряжаться землей, юридическое оформление мелкойкрестьянской собственности во Франции, повышение роли политическогопредставительства интересов третьего сословия как отражение роста егоэкономического влияния — предпосылки всех этих процессов реально складывалисьеще на дореволюционном этапе.
Еслидолгосрочные последствия радикальной политики оказываются ясны лишь впослереволюционный период, то ее краткосрочные результаты становятся очевидныдостаточно быстро. Ориентация на политическую целесообразность при полномигнорировании логики экономической жизни возможна лишь на короткое время идостается достаточно дорогой ценой. Эту цену в полной мере ощущают радикалы назакате своей власти, особенно в тех случаях, когда они активно пользовалисьадминистративными методами регулирования экономики и инфляционнымфинансированием. И якобинцы в 1794 году, и большевики в 1920 году столкнулись сразвалом экономических связей и хозяйственным параличом, против которого административныеметоды были уже бессильны. Именно к этому моменту исчезала и непосредственнаяугроза завоеваниям революции, а значит пропадали внешние факторы, которыепрежде поддерживали единство разнородных социальных сил.
Такимобразом, второй раз в ходе революции возникает все тот же кризис: обостряющиесяэкономические трудности на фоне исчерпания внешних источников единства. Этоткризис знаменует окончание радикальной фазы революции. Складывается ужезнакомая ситуация: активные маневры господствующего режима приводят к тому, чтовсе оказываются им недовольны. Во Франции «экономическая политикаробеспьеристов, стремившаяся примирить противоположные интересы во имя усилениягосударственной мощи республики, разочаровала рабочих и городскую бедноту и неудовлетворила крестьян, торговцев и промышленников». В России в конце 1920 годабольшевикам пришлось столкнуться с тотальным противодействием крестьянства,составлявшего тогда 80% населения страны. Наступает термидор — последняя стадияреволюционного процесса, название которой дал переворот 9 термидора 1794 годаво Франции, знаменовавший собой падение Робеспьера.
4. Термидор и механизмы завершения революции
Завершениевласти радикалов означает, что революция прошла свой пик, и начинается процесс«понижения революционной кривой». Однако сам по себе анализ термидорианскогопериода любой революции представляет собой непростую задачу.
С однойстороны, достаточно сложно обозначить его временные границы. Если во Францииокончание власти радикалов сопровождалось политическим переворотом, и потомуего момент может быть четко определен, в других революциях такой ясности нет. Вбольшевистской России резкая смена политической линии происходила присохранении власти прежнего режима и охарактеризована Лениным каксамотермидоризация. Что касается Англии, то, по словам Бринтона,термидорианский период здесь вообще «едва ли поддается точной идентификации».Столь же неочевиден и момент окончания термидора. Как отмечал С. Хантингтон,для всех западных революций легко определить начало, но сложно зафиксироватьвремя завершения революции.
С другойстороны, остается дискуссионным вопрос о социальном содержании термидорианскогопериода. Эта тема живо обсуждалась, например, в 1920-е годы в связи с оценкойперспектив большевистской революции. Столкнулись две позиции: сторонники однойсчитали, что термидор обязательно представляет собой контрреволюционныйпереворот, связанный с резким изменением проводимой прежде политики; сторонникидругой рассматривали его как результат внутреннего перерождения властирадикалов, когда смена нескольких наиболее одиозных фигур ничего не меняет вобщей тенденции эволюции власти.
Меньшевики ичасть буржуазных авторов были убеждены в неизбежности крушения большевистскогорежима и прихода к власти буржуазного правительства. Они признавали, чтонаученные опытом якобинцев большевистские руководители для удержания в своихруках политической власти проявляют беспримерную жесткость и, одновременно,гибкость. Но «практическая развязка коммунистического опыта должна оказатьсятолько отсроченной, но не совершенно избегнутой. И тогда русское 9 термидора,то есть такой развал диктатуры, при котором ликвидация нагроможденных еюпротиворечий переходит в руки имущих классов в порядке подлинной буржуазнойконтрреволюции, стало бы лишь вопросом времени». Различие точек зрения состоялолишь в том, что одни (подобно Мартову) видели политическую форму термидора вантидемократической политике, направленной против пролетариата, другие жесвязывали с термидорианской ликвидацией режима большевиков путь России кдемократической республике.
Существенноиной была позиция Н. Устрялова, одного из авторов сборника «Смена вех», длякоторого суть термидора состояла не в свержении власти радикалов, а в еепостепенной трансформации к умеренности, реализму и опоре на корыстныеинтересы. «Якобинцы не пали — они переродились в своей массе. Якобинцы, какизвестно, надолго пережили термидорианские события — сначала как власть, потомкак влиятельная партия: сам Наполеон вышел из их среды». Соответственно,по-другому представлялась ему и судьба большевиков. «В свое время французскиеякобинцы оказались неспособны почувствовать новые условия жизни — и погибли. НиДантон, ни Робеспьер не обладали талантом тактической гибкости. Нынешняямосковская власть сумела вовремя учесть общее изменение обстановки, понижениереволюционной кривой в стране и во всем мире. Учесть — и сделатьсоответствующие выводы». Многие другие исследователи также демонстрировали,что, с одной стороны, якобинцы после падения эбертистов стали смягчать своюполитику по отношению к регулированию торговли и промышленности, а с другойстороны, термидорианцы не разрывали резко с политикой регулирования цен,реквизиций и нормирования, которые в той или иной форме, хотя и в урезанномвиде, сохранялись на протяжении всего периода деятельности термидорианскогоКонвента.
Проблемаразрыва с политикой радикалов и преемственности власти, по нашему мнению, непросто вопрос сознательного выбора политической линии теми или иными силами. Досих пор основой нашего анализа политики революционных правительств быласпецифика социальной ситуации, характерной для предреволюционного иреволюционного общества, а именно условия фрагментации, разобщенностиинтересов, неустойчивости складывающихся союзов и коалиций. Для того, чтобыопределить сходство и отличия термидора и других стадий революции, необходимопрежде всего рассмотреть, изменялась ли эта социальная ситуация и в чем сутьизменений, если они происходили. Можно выделить несколько факторов, отличающихинтересы и настроения различных социальных групп в условиях термидора отпредшествующих стадий.
В целом дляобщества в этот период характерны социальная усталость и ориентация отдельныхлиц и социальных групп преимущественно на собственные, частные интересы,которые, по мере завершения преобразований в отношениях собственности, всебольше укореняются в экономической структуре общества. Некоторые социальныеслои добились собственных целей и не заинтересованы в продолжении борьбы. Так,и Великая Французская революция, и большевики с переходом к нэпу удовлетворилиинтересы крестьянства. Другие же исчерпали свою революционную энергию ипотеряли вождей, а потому перестали представлять реальную угрозу власти,которая могла позволить себе все меньше с ними считаться. Во Франциипренебрежение интересами политически слабеющих городских низов в сочетании спассивным отношением властей к катастрофическому развалу денежной системыпривело к резкому обострению экономической ситуации и голоду в Париже и некоторыхдругих крупных городах Франции в 1795-1796 годах. Но, в отличие от периодаподъема революции, это не вызвало новых фундаментальных потрясений. Вот чтописал бонапартист Лаваллет о ситуации в Париже середины августа 1794 года:«Голод был ужасный, нужда крайняя, и обессиленный суверен едва осмеливалсяжаловаться. Это была уже лишь низкая чернь, лишенная энергии, ревущая еще подкарающей ее рукой, но не имеющая даже и мысли о восстании». Голодные бунты,происходившие время от времени в этот период в Париже, подавлялись силой и непобуждали власть к каким-либо активным действиям для улучшенияпродовольственной ситуации. Что касается Англии, где движение низов с самогоначала было достаточно ограниченным, то там подавление левеллеров в 1649 годупрактически сняло вопрос о серьезном давлении «снизу».
В то же времяактивные преобразования в отношениях собственности и механизмах политическойвласти на радикальном этапе подталкивают процесс структуризации общества,приводя в первую очередь к появлению новых элитных групп. Хотя формируемаяреволюцией элита специфична для каждой страны, обычно она включает в себя новыхсобственников распроданного в революционный период имущества, новуюполитическую элиту, выдвинутую на волне политической активности масс, а такженовую армейскую верхушку, укрепившуюся в процессе защиты «завоеванийреволюции». Термидор — это период консолидации этих групп, их активной борьбыза сферы влияния и приобретение собственности. Ослабление обществасопровождается выходом на первый план и усилением роли элиты в определенииполитики власти и конкуренцией ее различных групп за контроль надправительством.
Власть вусловиях термидора оказывается в специфической ситуации. Общество все ещерасколото — в результате революции неодинаково удовлетворены интересы различныхслоев и групп, отсутствует консенсус по базовой системе ценностей. С этой точкизрения фрагментация окончательно не преодолена. Однако она уже носитпринципиально иной характер. Интересы, с которыми сталкивается власть,укоренены в новой экономической структуре общества, а потому более оформлены,определенны и предсказуемы, хотя и чрезвычайно конфликтны. Кроме того,определяющую роль начинают играть интересы элиты, именно в этом слое власть идолжна обеспечить себе социальную базу.
Как отмечалосьвыше, ослабление государственной власти как следствие предреволюционной иреволюционной фрагментации общества — это важнейшая отличительная чертареволюционного процесса. Изменение характера фрагментации решающим образомвоздействует на возможности государства проводить целенаправленную политику.Термидор характеризуется постепенным укреплением власти: уменьшается еезависимость от текущих колебаний общественных настроений, возрастаетспособность поддерживать порядок, собирать налоги и вообще осуществлятьосновные функции государства. Однако отсутствие базового общественногоконсенсуса, глубоко конфликтные и даже взаимоисключающие интересы различныхэлитных групп не позволяют сформировать устойчивую институциональную структурупостреволюционного общества. Тем самым власть остается чрезвычайнонестабильной. Правительство вынуждено постоянно маневрировать, балансироватьмежду разными частями элиты, гибко реагировать на изменение соотношения сил вее рамках, что ведет к многократной и зачастую хаотической смене политическихрежимов или к резким переменам курса существующего режима.
Такимобразом, социально-политические реалии термидора в чем-то схожи, а в чем-тоотличны от условий радикальной фазы. Сходство определяется тем, чтотермидорианский режим, как и его предшественники, вынужден активноманеврировать между различными группами интересов и может выжить, лишь проводябонапартистскую политику. Различие же состоит в том, что, во-первых, эти группыв основном относятся к элите; во-вторых, происходит их постепенное укрупнение;в-третьих, их интересы уже четко оформлены и определены. Что касается типовполитических лидеров и форм политических действий, необходимых в этот период,то они принципиально не отличаются от предыдущего этапа. Поэтому неудивительно,что в ряде революций (не только в большевистской, но и в английской) лидерырадикальной фазы оказывались в состоянии приспособиться к новым условиям.
Параллельноидущие процессы ослабления общества, консолидации новых элит и усилениягосударства постепенно создают предпосылки для укрепления политического режима.Именно к этому моменту обычно принято относить завершение революции. Подобнойточки зрения придерживался, например, К. Бринтон. Однако в процессе завершенияреволюции термидорианский тип фрагментации не преодолевается. Поэтомуукрепляющийся политический режим может стягивать общество в единое целое лишьвнешним, насильственным образом. Источник его силы — не в органической связи сбазовой системой сложившихся в обществе интересов и ценностей, а лишь вслабости и усталости самого общества. Это предопределяет и форму этого режима —диктатуру.
Неизбежностьпослереволюционной диктатуры и ее взаимосвязь со специфической структуройпослереволюционного общества хорошо охарактеризовал К. Бринтон: «Диктатуры иреволюции неизбежно тесно взаимосвязаны, поскольку революции в известнойстепени разрушают или, по крайней мере, ослабляют законы, обычаи, привычки,убеждения, которые связывают людей в обществе, и когда законов, обычаев,привычек и убеждений становится недостаточно для обеспечения этих связей, этотнедостаток восполняется силой». Тем самым режим единоличной власти, будь тоКромвеля, Наполеона или Сталина, закономерно вытекает из самой логикиреволюционного процесса. Переход от термидорианского режима к послереволюционнойдиктатуре обычно сопровождается гораздо более существенным разрывом спредшествующими формами правления, чем переход к термидору.
Вмарксистской традиции этот режим обычно характеризуют как бонапартистский. Егосутью является «политическое лавирование между классами», что обеспечиваеттеперь постепенное преодоление политического кризиса — хотя и не даетдолгосрочной политической стабильности. Как правило, бонапартизм приходит вформе авторитарного (или диктаторского) режима. Дальнейшее развитие событий вомногом определяется тем, насколько сильной оказывается эта диктатура. Какправило, ее способность обеспечивать единство общества небезгранична. В прошломподобный вывод был связан с важной ролью захватнических (или «революционных»)войн, которые рассматривались бонапартистскими правительствами в качествеспособа сохранения единства постреволюционной страны, тогда как их формальнойцелью провозглашалось распространение свободы и справедливости на другие страныи территории. В результате и без того ограниченные ресурсы общества еще болееистощаются, все больше накапливается усталость, стремление вернуться к прежней,спокойной жизни. Опыт революций показывает, что устойчивость диктатуры можетбыть подорвана не только поражением в войне, как это было во Франции, но иуспехом, что демонстрирует пример Англии. Падение постреволюционной диктатурыможет сопровождаться реставрацией, которая завершает «большой» революционныйцикл.
Однако иреставрация не приводит к окончательной стабилизации общества. Термидорианскаяфрагментация сохраняется и даже усиливается, поскольку к уже существующимпротиворечиям добавляются новые, связанные с возвращением части старой элиты.Тем самым в той или иной степени ставятся под вопрос результаты осуществленногов ходе революции перераспределения собственности. В Англии это привело кчастичному возвращению земель прежним владельцам. Во Франции Людовик XVIII,придя к власти, сразу провозгласил гарантированность сложившихся в результатереволюции прав собственности, хотя вопрос о формах компенсации старой элитеоставался на повестке дня, и потенциальная угроза очередного переделасохранялась достаточно долго.
Еще несколькодесятилетий после революции продолжается раскол общества, оно оказываетсянеспособным быстро восстановить консенсус по базовым нормам и ценностям,сформировать устойчивую институциональную структуру. Следовательно, сохраняетсябонапартистский характер правящего режима, а вместе с ним и политическаянестабильность, отсутствие твердых гарантий прав собственности, острыепротиворечия в рамках элиты и общества в целом. В Англии этот периодпослереволюционной стабилизации включал в себя «Славную революцию» 1688-1689годов, конституционные кризисы начала XVIII столетия вплоть до утвержденияновой династии и окончательного поражения сторонников Стюартов в 1746 году. ВоФранции периодические революционные взрывы вспыхивали революциями 1830, 1848 и1870 годов, хотя, разумеется, они были несопоставимы с событиями конца XVIIIвека.
Если жедиктатура оказывается достаточно устойчивой и способной в течение длительноговремени насильственно поддерживать единство общества, то в нем протекаютпроцессы, очень схожие по своей сути с рассмотренными выше, однако существенноотличающиеся по форме. Наиболее яркий пример — сталинский режим24. Такая модельпозволяет избежать как реставрации, так и политики бонапартизма, во всякомслучае, в ее явном виде. Речь уже идет не о маневрировании между интересамиразличных слоев, а о насильственном подавлении этих интересов. Механизмом разрешенияобщественных противоречий становится воспроизводство нестабильности положенияразличных социальных и национальных, в частности элитных, групп, каждая изкоторых может быть в любой момент подвергнута массовым репрессиям. До концасталинской диктатуры сохранялась неопределенность отношений собственности,статуса отдельных элитных групп и роли всего слоя бюрократии в управлениисобственностью и присвоении ее результатов. Период послереволюционнойстабилизации включал в себя острейшие переделы власти в 1930-1950-е годы изавершился лишь к середине 60-х годов.
В любомслучае лишь по окончании периода послереволюционной стабилизации, которыйобычно длится несколько десятилетий, можно считать, что прямые последствияреволюционных катаклизмов преодолены. И только тогда становится ясно, к какимдолговременным результатам привела революция: открыла ли она новые перспективыэкономического развития или, напротив, поставила на его пути дополнительныебарьеры; позволила ли более адекватно согласовывать сложившиеся в обществеинтересы или закрепила их непримиримость; оказалось ли новое общество болеесправедливым и социально направленным, чем старый режим. Тенденции и процессы, характерныедля послереволюционной стабилизации (или, вернее, для послереволюционнойнестабильности), как позитивные, так и негативные, могут оказатьсянесвойственными окончательно сложившемуся постреволюционному обществу.
Литература
1. АвенП.О., Широнин В.М. Реформа хозяйственного механизма: реальность намечаемых преобразований// Известия Сибирского отделения АН СССР. Сер. Экономика и прикладнаясоциология, 1987. Вып. 3.
2. АдоА.В. Современные споры о Великой Французской революции // Вопросы методологии иистории исторической науки. М.: МГУ, 1977.
3. АдовЛ. На дальних подступах к выборам // ВЦИОМ: Мониторинг общественного мнения.1999. № 1.
4. АльскийМ. Наши финансы за время Гражданской войны и нэпа. М.: Финансовое издательствоНКФ, 1925.
5. ГамбарянМ., May В. Экономика и выборы: опыт количественного анализа // Вопросыэкономики. 1997. № 4.
6. ГайдарЕ.Т В начале новой фазы // Коммунист. 1991. № 2.
7. ГайдарЕ.Т. Дни поражений и побед. М.: Вагриус, 1996.
8. ГайдарЕ.Т. Аномалии экономического роста // Гайдар Е.Т. Сочинения. Т. 2. М.: Евразия,1997а.
9. социально-экономическогоразвития России. М.: ИЭПП, 2003.
10. ГастевА. О тенденциях пролетарской культуры // Пролетарская культура. 1919. № 9-10.
11. ГизоФ. История английской революции. В 2-х томах. Ростов-н/Д.: Феникс, 1996.
12. ГимпельсонЕ.Г. Военный коммунизм: политика, практика, идеология. М.: Мысль, 1973.
13. КлямкинИ.М. До и после парламентских выборов // Полис. 1993. № 6.
14. КовальТ.Б. Экономическая реформа и общественное мнение // Пять лет реформ / Ред. В.May, Н. Гловацкая. М.: ИЭПП, 1997.
15. КоковцовВ.Н. Из моего прошлого: Воспоминания 1903— 1919 гг. В 2-х кн. М.: Наука, 1992.
16. КокоревВ. Институциональные преобразования в современной России: анализ динамикитрансакционных издержек // Вопросы экономики. 1996. № 12.
17. MayВ., Стародубровская И. Закономерности революции, опыт перестройки и нашиперспективы. М.: ИЭ АН СССР, 1991
18. MayВ., Стародубровская И. От Корнилова к большевикам? К чему может привестилегкомыслие // Независимая газета. 1991, 25 сентября.
19. MayВ., Стародубровская И. Бюджет, банки и непролетарская диктатура // Иирни.1998а. № 35.
20. РадыгинА. Российская приватизационная программа и ее результаты // Пять лет реформ /Ред. В. May, Н. Гловацкая. М.: И Э П П П, 1997.
21. РакитскийБ. Формы хозяйственного руководства предприятием. М.: Наука, 1968.
22. РакитскийБ. Россия моего поколения // Вопросы экономики. 1993. № 2.
23. ЯницкийО.Н. Модернизация в России в свете концепции «общества риска» // Куда идетРоссия? / Ред. Т.И. Заславская. М.: Интерцентр, 1997.