Русская политическая мысль XIX — начала ХХ вв.
Содержание
1. Особенности развития русской политической мысли
2. Проблемы свободы личности, политической власти и государства в русской политической мысли XIX — начала ХХ вв.
1. Особенности развития русской политической мысли
Развитие отечественной политической мысли имело собственные специфические особенности в сравнении с западной политической традицией, которые были обусловлены определенным своеобразием исторического пути России. Занимая по своему географическому расположению срединное, промежуточное положение между Европой и Азией, между Западом и Востоком, российский этнос формировался под воздействием этих противоборствующих цивилизаций, испытывая постоянное напряжение в поисках культурной и политической самоидентификации. Прав был в своих оценках Н.А. Бердяев, утверждавший, что «русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Восток-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала — восточное и западное» (О России и русской философской культуре. М., 1990. С.44). Эта внутренняя противоречивость характера русской культуры, во многом предопределившая зигзагообразность и прерывистость отечественной истории, способствовала, с одной стороны, ее открытости и «отзывчивости» другим культурам, о которой писали многие русские мыслители (отсюда, например, идеализация Запада в некоторых направлениях отечественной философской и политической мысли); а, с другой, сильно развитому мессианскому сознанию, нашедшему свое выражение и в русской политической традиции.
Огромное пространство с потенциально богатыми ресурсами, на котором изначально сосуществовали различные народы с весьма несхожими типами культур во многом предопределило специфику и роль российского государства, выступившего «собирателем земли русской», главным инструментом ее культурной консолидации и политического единения. Сформировавшийся на этой основе культ сильного государства (державы) и соответственно сильной персонифицированной власти, в рамках которой суверен государства одновременно выступал и его собственником («вотчинный», согласно Р. Пайпсу, тип государства), оформил этатистские и патерналистские тенденции отечественной политической культуры, которые стали объектом рефлексии для многих представителей русской политической мысли.
Необходимо отметить, что история российского государства была тесно связана с историей русской православной церкви и православия в целом. Крещение языческой Руси послужило в свое время точкой отсчета для серьезных политических формообразований и идеологических сдвигов. Правящие круги получили в христианской религии мощное идеологическое средство для укрепления своего господства, а в лице православной церкви — новую разветвленную организацию, которая на разных этапах развития русской государственности осуществляла задачу освящения существующего социально-политического строя и идеологического закрепления государственного единства. При этом впредь до XVIII в. русская политическая мысль развивалась в целом в религиозной форме, и впоследствии сохранив в своем дискурсе религиозно-эсхатологические элементы и определенный нравственно-этический пафос.
Иллюстрацией этого процесса может послужить пример теории старца псковского Елизарова монастыря Филофея «Москва — третий Рим», которая, не будучи официальной идеологемой Московского государства в XVI в., тем не менее возникла в религиозных кругах для идеологического обоснования начавшегося в этот период формирования русского централизованного государства. Согласно этой теории, в мире существует вечное царство Рим, которое преемственно переходит из одной страны в другую. Рим в Италии, первый Рим, погиб от католичества, на смену ему явился второй Рим — Византия, которая была затем захвачена турками. На смену Византии пришла Москва — третий Рим, а «четвертому Риму не бывать». В обозначенной формуле были выражены две фундаментальные идеи того времени: богоизбранности русского народа и преемства царств, которые давали приемлемое для того времени обоснование возвышения Москвы, ее мессианской роли в будущем. Эта идея о Москве — третьем Риме лишь в XVIII в., и то неокончательно, поглощается более светской имперской идеологией петербургской России, продолжая существовать на периферии русского общественного сознания.
С XVII-XVIII вв. западноевропейские идеи Нового времени начинают оказывать существенное влияние на политическую мысль в России (Ф. Прокопович, В.Н. Татищев, Я.П. Козельский и др.), которая, отделяясь от религии, переходит постепенно в процессе развития реальной политики и духовной жизни общества на светские позиции. В немалой степени ускорению этого процесса способствовали реформы Петра I, которые, по убеждению многих исследователей, явились радикальным преобразованием, по типу «революции сверху», дополнившей церковный раскол XVII в. расколом социальным, в результате которого еще больше увеличивается разрыв между властью и остальной частью общества: «Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа, переставших понимать друг друга» (Федотов Г.П. Новый град. Нью-Йорк, 1952. С.57). История России как бы распалась на две части — историю допетровской патриархальной Руси и историю России петровской, «объевропеизированной», в рамках которой наряду с ценностями нового порядка (ощутимое увеличение значения личности, совершенствование структур государства, изменение роли Церкви, форсирование развития отечественного промышленного, научно-технического, военного потенциала и др.), продолжали параллельно существовать и развиваться на уровне народной культуры патриархально-традиционные ценности: общинный коллективизм, соборность, подчиненность личности религии и государству, правовой нигилизм при одновременной склонности к авторитаризму и сильному политическому лидерству и др. Таким образом европеизация России затронула лишь определенную часть социального тела, не коснувшись низших слоев общества: крестьянская Россия почти до самого конца XIX в. оставалась в своем традиционном бытии в сельской общине, где поведение каждого ее члена было обусловлено коллективистскими традициями и системой контроля со стороны собрания сельского «мира», где практиковались внеэкономическое принуждение к труду, а отношения с государством строились по принципу безусловного подчинения, опираясь на идеи «наивного монархизма».
В этой связи специфику отечественной политической традиции во многом принято определять сквозь призму видения России как промежуточной цивилизации — переходной формы от традиционной статичной цивилизации к цивилизации нетрадиционной, динамичной: в результате нескольких попыток капиталистической модернизации российское общество оказалось неспособным в полной мере завершить этот переход. Модернизация в России осуществлялась «сверху», по имперской модели, выборочно, в основном на уровне средств при игнорировании необходимости соответствующего массового сдвига в ценностях: развитие промышленности не сопровождалось ростом гражданских свобод, свободомыслие неукоснительно пресекалось, принуждение к труду осуществлялось внеэкономическими средствами и т.д. В результате преобразования «сверху» не получали обратного импульса, что, не способствуя укоренению ценностей частной собственности и инициативы, правовых норм, институтов самоуправления и гражданского общества, лишь увеличивало разрыв между двумя системами ценностных ориентаций — сравнительно узкой управленческой и культурной элиты и остального населения. В итоге политическую историю России можно представить как картину постоянного противоборства либеральных и патриархально-традиционных ценностей, что и нашло свое отражение в идейных исканиях отечественных политических мыслителей, прежде всего периода XIX — начала ХХ вв., для которых отношение к делу Петра становится пробным камнем самоопределения и размежевания различных направлений отечественной политической традиции. Все более четко в русской политической мысли начинают выделяться три главных направления: консервативное, либеральное и радикальное.
До начала XIX в. российское государство (со времен Петра I) оставалось модернизирующимся, держа курс, пусть и с переменным успехом, на европеизацию. Поэтому консервативные идеи и собственно традиционалистская критика этого курса имела оппозиционный, полулегальный характер. Но в первой трети XIX в. происходят определенные изменения в российском сознании и практике, которые были обусловлены целым рядом факторов: победа в войне с Наполеоном, а также лидирующие позиции в антинаполеоновской коалиции привели к переоценке роли России в Европе; а некоторые трагические события и последствия французской революции вызвали определенный пессимизм и настороженность в русском обществе к европейским идеалам и ценностям. Все это послужило поводом к постановке в отечественной философской и политической мысли проблемы национального самосознания и самоопределения, которая сконцентрировалась в традиционалистском тезисе: «У России особый путь».
Консервативная политическая традиция в России, получив такой импульс, развивалась в направлении защиты интересов национального единства и государственной целостности, оправдания сильной политической власти и самодержавной формы правления, сохранения самобытных социальных и политических институтов, акцентируя внимание на преемственности исторического развития и неприятии радикализма как слева, так и справа, как в политической теории, так и в политической практике. В целом русский консерватизм в XIX в. аппелирует, прежде всего, к практическому жизненному опыту народа, который объявляется исторической традицией, а консервативным идеалом выступает единство самодержавия и народа: соответствие духу и характеру русского народа делает самодержавие и правление сакральными и законными с исторической точки зрения.
Вместе с тем, нельзя рассматривать русских консерваторов как некую единую идейную общность. Под воздействием процессов модернизации, периодически происходивших в России, русский консерватизм, как и другие направления отечественной политической мысли, подвергался трансформационным изменениям, в результате которых его идеологи могли эволюционировать от умеренно-консервативных взглядов к охранительным (М.Н. Катков, К.П. Победоносцев), и даже пытались найти способ разрешения проблем модернизации в «союзе социализма с русским самодержавием» (К.Н. Леонтьев). Внутри самого консерватизма были «правые» и «левые» течения: на правом фланге консерватизм плавно перетекал в охранительство и реакцию, которая в начале ХХ в. вылилась в движение черносотенства, а на левом приобретал явные либеральные черты. В типологии русского консерватизма условно можно выделить: историософскую идеологему самодержавия Н.М. Карамзина; политическую философию славянофильства (К.С. и И.С. Аксаковы, И.В. Киреевский, А.С. Хомяков); концепции (в том числе геополитические) неославянофила Н.Я. Данилевского и Ф.И. Тютчева; теорию русского византизма" К.Н. Леонтьева; направление «официального монархизма» (М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, Л.А. Тихомиров); концепции неомонархизма (И.А. Ильин, И.Л. Солоневич).
Либерализм, будучи плодом западноевропейской культуры и не имея глубоких исторических корней в России, тем не менее стал одной из интеллектуальных традиций русской политической мысли. Однако из-за отсутствия широкой социальной базы массового отклика в России идеи либерализма не находили, оставаясь по своему статусу довольно элитарным проектом общественного развития определенных групп российского общества. Только в начале ХХ в., в период революции 1905 г. русский либерализм смог окончательно оформиться как политическое движение.
«Либерализм утверждает свободу лица, утверждает ее — в случае необходимости — и против власти, и против других лиц. Каковы могут и должны быть пределы этой свободе, — вопрос, конечно, очень сложный», — писал русский либеральный мыслитель П.Б. Струве. Действительно, представители всех течений русского либерализма в качестве социального идеала принимали идеал буржуазного общества, где интересы отдельной личности и ее неотъемлемых прав обладают несомненным приоритетом. Отстаивая идею единства путей развития России и западноевропейских стран, они ратовали за осуществление социальных реформ, преобразующих самодержавие в конституционную монархию, за осуществление на практике идеала правового государства и гражданского общества. Не принимая революцию как способ преобразования существующего общественно-политического строя, русские либералы пропагандировали теорию и практику реформизма. При этом идеи парламентаризма, конституционализма и верховенства права развивались с учетом сложившихся традиций русской государственности и общественности.
В своем историческом развитии русский либерализм, истоки которого некоторые исследователи относят к XVIII в., прошел три этапа:
1) «правительственный» либерализм, инициируемый «сверху» и уповающий на самоограничение просвещенной монархии (конституционные проекты М.М. Сперанского);
2) консервативный либерализм пореформенного периода, возникший как проект умеренной интеллигенции, которая стремилась закрепить и расширить общественные преобразования на основе диалога с властью, программы просвещения народа и участия в местном самоуправлении (Б.Н. Чичерин, К.Д. Кавелин, П.Б. Струве);
3) «новый» (социальный) либерализм начала ХХ в., предпринявший попытку синтезировать либеральные принципы и некоторые идеи социализма в русле традиций европейской социал-демократии (П.И. Новгородцев, П.И. Кареев, Б.А. Кистяковский, С.И. Гессен и др.). Защищая идею правового государства от критики как справа, так и слева, теоретики «нового» либерализма создают концепции, в которых осмысливаются основные принципы и перспективы развития конституционализма и правовой государственности, прежде всего в российском контексте.
Революционный радикализм являлся одним из основных направлений общественно-политической мысли России XIX — начала ХХ в., включая в себя политические концепции декабризма, революционного демократизма, народничества и марксизма. Будучи специфической идейной и практической реакцией интеллигенции на процессы модернизации России, на противоречивые условия ее социально-экономического и политического развития, русский радикализм был критически настроен на преодоление несправедливых и антигуманных сторон как феодально-крепостнических, так и новых буржуазных отношений. Недооценка эволюционных факторов социального развития, революционаризм, а также нигилизм, атеизм, волюнтаризм и антиисторизм — вот основные характерные черты, присущие радикальному мышлению. Стремясь любой ценой ускорить социальные преобразования и реализовать на практике свой метафизически сконструированный общественный идеал, представители русского радикализма уповали на особую роль отечественной интеллигенции в этом процессе, призванную, с их точки зрения, организовать и возглавить движение общества в сторону прогресса. В этой связи политическая теория разрабатывалась как совокупность знаний о способах воздействия на массы и их организации. В целом же направление русского радикализма, постепенно утрачивая демократические и гуманистические черты, эволюционировало закономерно к волюнтаристским и тоталитарным концепциям (анархизм, большевизм).--PAGE_BREAK--
Наиболее значительной и яркой формой политического радикализма в России начала ХХ в. явилась политическая идеология большевизма, становление и формирование которой было непосредственно связано прежде всего с теоретической и практической деятельностью В.И. Ленина (Ульянова), а также его соратников по партии — Л.Д. Троцкого, Н.И. Бухарина, И.В. Сталина и др. Стержнем этой идеологии явилась идея осуществления пролетарской революции и установление диктатуры пролетариата под руководством большевистской партии, для членов которой революция стала «профессиональным делом» и которая сумела в октябре 1917 г., воспользоваться сложившейся в России исторической ситуацией для захвата власти.
Таким образом, отмеченные особенности эволюции отечественной политической мысли и общая характеристика ее основных направлений в XIX — начале ХХ вв. позволяют нам говорить о чрезвычайном многообразии, оригинальности и вместе с тем противоречивости различных идей, теорий и концепций, составивших пространство политической традиции в России.
2. Проблемы свободы личности, политической власти и государства в русской политической мысли XIX — начала ХХ вв.
Девятнадцатый век стал временем расцвета отечественной политической мысли, когда представители различных течений либерализма, консерватизма, революционного радикализма сформулировали и попытались дать ответы на наиболее острые для русского общественного сознания того времени вопросы: о соотношении личности и власти; об упорядочении государственного устройства и оптимальной форме правления; о путях социально-экономического развития и способах решения аграрного вопроса; о правовых гарантиях свободы индивида и роли интеллигенции в социальном процессе; об исторических судьбах России и ее отношениях с Западом.
«Дней Александровых прекрасное начало» (А.С. Пушкин) ознаменовалось прежде всего торжеством «правительственного» либерализма, представителем которого стал крупнейший в истории России государственный деятель, правовед и реформатор М.М. Сперанский (1772-1839). В его практической деятельности и политической философии, имевшей своими идейными истоками два мировоззрения — философию Просвещения и христианское вероучение, существенное место занимает идея эволюционизма и апелляция к разуму власти. Полагая, что несовершенства и несправедливости в обществе, а также неэффективность государственного управления, в котором царили, по его мнению, бюрократический произвол и деспотизм, могут быть исправлены с помощью разумного законодательства и нравственного просвещения власти, Сперанский верил в возможность положительного отклика верховной власти на предлагаемые реформы. Воплощающая разум и нравственность верховная власть должна предохранять общество от распада, создавать определенный баланс интересов и потребностей.
Для реализации этих идей М.М. Сперанским были разработаны и предложены на рассмотрение Александра I несколько конституционных проектов. К октябрю 1809 г. он представил в своем «Введении к уложению государственных законов» проект реформы государственной системы России, который воплощал принцип разделения властей при сохранении коренных устоев империи. Сперанский полагал, что «нельзя основать правление на законе, если одна державная власть будет и составлять закон и исполнять его». Суть его плана состояла в создании двухпалатного парламента с высшей палатой — Государственным советом и низшей выборной Государственной Думой, а также в строгом разграничении деятельности законодательной власти (четырехстепенной, избираемой на основании имущественного ценза Государственной думы), верховного судилища (Сената) и министерств. Особая роль принадлежала Государственному совету — законосовещательному коллегиальному органу, учрежденному в 1810 г. при императоре для согласования деятельности всех государственных структур. Помимо учреждения Госсовета и системы министерств, просуществовавших до 1917 г., остальные предложения Сперанского из этого плана реализованы не были. Вместе с тем несомненной его заслугой стало не только некоторое ограничение самодержавия и упорядочение системы государственного управления, но и тот факт, что именно Сперанский заложил основы формирования отечественной просвещенной бюрократии, кодификации Российского законодательства, реформирования государственно-церковных отношений и системы образования. Его концепция «истинной монархии», сочетающая единовластие и законодательное регулирование социальных отношений, уважение членов общества к закону и его верховному субъекту и хранителю — монарху, может рассматриваться как первый в условиях России всеобъемлющий проект правового государства с принципом разделения властей. Политическую же философию Сперанского можно в целом охарактеризовать как самодержавный либерализм, соединивший в себе характерные особенности политического менталитета эпохи феодализма и специфику политической культуры периода буржуазной цивилизации.
XIX в., как писал впоследствии писатель-декабрист Бестужев-Рюмин, взошел над Россией «не розовой зарею, а заревом военных пожаров», прежде всего Отечественной войны 1812 г., которая не только обострила патриотические чувства русского народа, но и наполнила социально-политическую обстановку новыми проблемами, волновавшими передовых людей того времени. «Детьми 1812 года» считали себя представители декабристского движения, оказавшего значительное влияние на русскую политическую мысль XIX в.
Будучи неоднородным в идейно-политическом плане (первая декабристская организация «Союз спасения», созданная в 1816 г., раскололась позднее на две новых тайных организации — более радикальное Южное общество во главе с П.И. Пестелем и более умеренное Северное общество, руководимое Н.М. Муравьевым), движение декабристов тем не менее исходило из общих демократических идеалов Просвещения и неприятия существовавших социально-экономических и политических условий бытия России того времени, прежде всего, самодержавия и крепостного права. Расхождения же внутри этого движения относились преимущественно к форме государственного устройства и пути будущего развития России, иллюстрацией чего служит содержание программных проектов, разработанных лидерами декабризма — «Русской правды» П.И. Пестеля и «Проекта конституции» Н.М. Муравьева.
Разногласия между Пестелем и Муравьевым по вопросу государственного устройства заключались в различных выводах относительно будущего развития России: если Муравьев выступал за буржуазную конституционную монархию, устроенную по федеративному принципу (по образцу Североамериканских Штатов), то Пестель ратовал за революционное учреждение республиканского правления в форме представительной демократии по принципу унитаризма, т.е. единства и неделимости России. Критика проекта Муравьева развивалась Пестелем и по другим направлениям. Например, он выступает против поощрения возникновения «аристокрации богатств», т.е. буржуазии, посредством вводимого Муравьевым имущественного ценза для избрания в общегосударственные органы, отстаивая в свою очередь гражданское и политическое равенство всех граждан, а также свободу печати и вероисповедания. Разрабатывая свой аграрный проект, Пестель акцентирует внимание на том факте, что освобождение крестьян не должно свестись к дарованию «мнимой свободы», способной вызвать последующую пауперизацию крестьянства, поэтому его проект решения земельного вопроса изначально вводил смешанный тип землевладения, предполагавший разделение всей земли на две части — общественную и частную. Все эти моменты позволяют исследователям считать «Русскую правду» самым радикальным проектом буржуазного переустройства крепостной России, созданным декабристами.
В условиях реакции, наступившей после подавления восстания декабристов, П.Я. Чаадаев (1794-1856) в своих знаменитых «Философических письмах» поставил проблему о несоответствии величия России ничтожеству ее обыденного существования. Причины экономической отсталости и духовного прозябания России он видел в «выпадении» ее из всеобщей истории, в ее религиозном и национально-культурном партикуляризме, возникшем как следствие принятия православия. Именно Чаадаеву русская общественная мысль обязана постановкой проблем, ставших для нее сквозными на последующие десятилетия. «И многое из того, что передумали, перечувствовали, что создали, что высказали благороднейшие умы эпохи — Белинский, Грановский, К. Аксаков, Ив. и П. Киреевские, Хомяков, потом Самарин и др., — отмечал Д.Н. Овсяннико-Куликовский, — было как бы ответом на „вопрос“, поднятый Чаадаевым». Вызов, брошенный Чаадаевым, получил развитие в полемике между славянофилами и западниками о путях развития России, определившей общественный и духовный климат российского общества в 40-50-х гг. XIX в. Главным вектором этой полемики стала оппозиция «Россия-Европа», которая позднее приобрела и более глобальный смысл: «Восток-Запад».
Видные представители славянофильства (И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, К.А. Аксаков, Ю.Ф. Самарин и др.) исходили в своих выступлениях из идеи самобытности России. По их мнению, самобытность исторического пути России определяется наличием в ее социальной практике уникального образования — крестьянской поземельной общины, отсутствием традиций классовой (сословной) борьбы, и наконец, православием как духовно-мировоззренческой доминантой русского народа. Идеализируя допетровскую Русь и резко критически относясь к реформам Петра I, славянофилы выступали против усвоения Россией элементов западноевропейской культуры, прежде всего, западноевропейских форм политической жизни. И вместе с тем, высказывались за развитие национальной промышленности, банковского и акционерного дела, строительство железных дорог и другие социально-экономические проекты. Параллельно ими выдвигались такие требования как создание и развитие влиятельного общественного мнения, устранение цензурного гнета, установление гласного суда, отмена телесных наказаний и смертной казни, освобождение крестьян с наделом земли посредством выкупа, но при обязательном сохранении общины.
С точки зрения представителей славянофильства, российская государственность в отличие от европейской основана не на завоеваниях, а на добровольном признании власти. Если в основе западной государственности лежат насилие, рабство и вражда, то в основе русского государства — добровольность, свобода и мир (К.С. Аксаков). «Призвание варягов» заложило основы двух начал, существующих и действующих почти независимо друг от друга: «земли», т.е. народа, предоставляющего государству всю полноту власти и не вмешивающегося в его дела, и государства, обладающего абсолютной властью в сфере политики, призванного защищать народ от внешних врагов и обязующегося воздерживаться от вмешательства в жизнь «земли». За народом сохраняется полная свобода внутренней жизни и мысли, за государством — полная свобода в сфере политической жизни. Оценивая русский народ в целом как безгосударственный и аполитичный, славянофилы не считали, что он лишен творческой инициативы: эта инициатива направлена, по их мнению, не на достижение «внешней правды» путем насилия, а на поиск «внутренней правды» через верность исконным ценностям общинного бытия и самосовершенствование духовной жизни на основе православия. При этом наилучшей формой политической власти для России с учетом ее самобытности объявлялось самодержавие, построенное по принципу «царю — силу власти, народу — сила мнения». Иные формы государственной власти (конституционная монархия, республика), так или иначе вовлекая народ в политическую жизнь, совращают его с пути «внутренней правды» и формируют вместо живого народа «государственную машину из людей» (К.С. Аксаков).
Славянофильство, представляющее собой один из вариантов консервативной утопии, оказало тем не менее впоследствии большое влияние на развитие теории и практики русского либерализма: например, земская реформа — одна из важнейших реформ 60-х гг. XIX в. — в определенной степени была результатом пропаганды славянофильских идей. С другой стороны, в пореформенный период под непосредственным влиянием этих идей сложились такие направления отечественной мысли как неославянофильство (Н.Я. Данилевский) и почвенничество (Ф.М. Достоевский, Ап. А. Григорьев, Н.Н. Страхов).
Представители западничества (В.Г. Белинский, Т.Н. Грановский, А.И. Герцен, Н.П. Огарев, В.П. Боткин и др.), выступившие открытыми оппонентами славянофильства, ставили те же вопросы, что и славянофилы, но решали их с противоположных позиций. Признавая, в отличии от славянофилов, положительный смысл реформ Петра I, западники идеализировали западноевропейскую культуру и считали ее образцом для России. Ее будущее связывалось с усвоением достижений европейской либеральной цивилизации, ее социально-экономических и политических институтов (частной собственности, парламентаризма и др.). При этом часть западников (Грановский, Боткин и др.), отвергая революционный путь развития, исходила из возможностей реформирования российской действительности сверху в рамках конституционной монархии.
Другие представители этого направления (Белинский, Герцен, Чернышевский), встав на позиции революционного демократизма, разрабатывали социалистические концепции, в рамках которых обосновывалась идея о необходимости синтеза западной социалистической идеи с особенностями русских народных устоев и традиций. Путь России к социализму рассматривался, прежде всего, через превращение крестьянской общины в ячейку будущего социалистического общества (концепция «русского социализма» Герцена). Реализацию своих политических и социально-экономических идеалов представители революционного демократизма предлагали осуществить в ходе крестьянской революции и выступали за учреждение демократической республики, основанной на принципах народовластия и свободы личности. Но крестьянская реформа 1861 г., проведенная по типу «революции сверху», подорвав разночинскую веру в скорую крестьянскую революцию, тем самым сделала очевидным политический утопизм революционной демократии.
Традиции революционного демократизма 40-60-х гг. XIX в. нашли свое продолжение и развитие в идеологии и практике народничества. Сформировавшееся в России в постреформенный период народничество представляло собой не только определенный комплекс социально-экономических, политических и философских идей и концепций, но и политическое движение, объединившее в своих нелегальных организациях (крупнейшая из них «Народная воля», существовавшая с 1879 по 1883 гг.), прежде всего, представителей разночинской интеллигенции и студенчества. Логика развития этого движения, начавшегося с осуществления практики «хождения в народ», закономерно привела его представителей к практике террора и насилия одиночек, апогеем которой стало убийство императора Александра I (1 марта 1881 г).
В своих идейных установках народники исходили из общей идеи о возможности перехода российского общества к социализму посредством крестьянской общины, минуя стадию капитализма. Но в отличие от революционных демократов народничество делало упор не только на стратегии социальной революции, но и на конкретизации ее тактики (каким путем поднять народ на революцию?), а также более определенно высказывались относительно проблематики государственной власти и политической практики. Поэтому и расхождения между различными направлениями народничества наметились прежде всего в вопросах тактики и форм реализации социалистической идеи на российской почве. Общепринято выделять три основных направления в народничестве 60-70-х гг.: пропагандистское во главе с П.Л. Лавровым, заговорщическое («русский бланкизм») во главе с П.Н. Ткачевым и анархистское, теоретиками которого были М.А. Бакунин и П.А. Кропоткин.
Главные идеи первого — пропагандистского — направления изложены в «Исторических письмах» П.Л. Лаврова (1823-1900), где им была предложена концепция «критически мыслящих личностей», претворяющих в своей деятельности субъективное начало истории: постигнув законы общественного развития, возвысившись над пассивной толпой, эти личности призваны двигать прогресс и возглавить исторической движение общества. В этом контексте Лавров напоминал интеллигенции о ее долге перед народом, которому она обязана своим положением, и призывал ее к работе в народе во имя его духовного и политического освобождения. Тем самым в качестве предварительного этапа в ходе подготовки социальной революции предлагался этап длительной социалистической пропаганды в народе. Отчасти эти идеи были реализованы в практике «хождения в народ», хотя позднее, особенно после убийства Александра II, Лавров изменил свое отношение к террору, признав его целесообразность. продолжение
--PAGE_BREAK--
Лидер второго, заговорщического, направления П.Н. Ткачев (1844-1885) вошел в историю народничества как русский бланкист, выступавший за тактику заговора и немедленного захвата власти. По его мнению, самодержавие не имело корней в обществе и для его свержения необходимо лишь хорошо организованное действие группы революционеров — заговорщиков («революционного меньшинства»). Принимая как и все народники общину в качестве «краеугольного камня» будущего общественного строя, он считал необходимым после захвата власти трансформировать общину в коммуну на основе принципов обобществления собственности, коллективизации труда и его результатов, а также ратовал за введение общественного воспитания, уничтожение семьи, основанной на подчинении женщины. Политические идеи Ткачева вошли впоследствии в идейный арсенал большевизма, в политическое сознание В.И. Ленина.
Родоначальником народнического анархизма стал М.А. Бакунин (1817-1876), полагавший, что социальным представлениям русского народа, признающего над собой только власть общинного самоуправления, соответствует именно анархистский идеал. «Народ наш, — писал он, — глубоко и страстно ненавидит государство, ненавидит всех представителей его, в каком бы виде они перед ним не являлись». Но погрязший в нищете и невежестве, народ нуждается в помощи со стороны интеллигенции («умственного пролетариата»), поэтому Бакунин призывал ее «идти в народ», стать «организатором народной революции», предлагая с этой целью создание инициативных групп из революционной, прежде всего учащейся, молодежи. Его критика государства в любых его формах основывалась на характеристике любой власти, организованной в систему бюрократического управления «сверху вниз» как антиобщественной и несправедливой. Отстаивая идею уничтожения государства, Бакунин противопоставляет ему свой идеал безгосударственного «анархического социализма», основанного на началах самоуправления в форме федерации общин.
Теория анархизма получила в конце XIX — начале ХХ вв. свое дальнейшее развитие в трудах П.А. Кропоткина (1842-1921), который обосновал концепцию анархо-коммунизма, понимая под анархией насильственное свержение «власти и капитала» и установление коммунистического строя. Критикуя негуманность буржуазных отношений и нарушение прав личности со стороны государства, теоретик анархизма предлагал в качестве альтернативы государству неполитическую организацию человечества в виде федеративного всепланетного союза производительных общин, объединенных на основе свободного соглашения. Коммуно-анархическое общество Кропоткина — это децентрализованное самоуправляющееся общество равноправных людей, в рамках которого частная собственность экспроприирована и действует принцип распределения по потребностям. После октябрьских событий 1917 г. мыслитель подверг критике итоги «большевистского переворота», выступая против тактики навязывания коммунизма сверху посредством массового террора и отмечая, что практически произошло восстановление в новой форме прежних авторитарных структур.
С середины XIX в. проблема «Россия -Европа» постепенно из сферы мысли переходит в сферу практической политики, а убеждения славянофилов в особой общечеловеческой миссии русского народа трансформируются у некоторых авторов в «политические мотивы борьбы с Западом» (В.В. Зеньковский). К наиболее характерным сочинениям этого типа следует отнести работу неославянофила Н.Я. Данилевского (1822-1885) «Россия и Запад», в которой им была задолго до О. Шпенглера и А. Тойнби сформулирована теория «культурно-исторических типов», отвергавшая идею исторического единства человечества: всемирная история предстала как развитие отдельных, хронологически сменяющих друг друга замкнутых культурно-исторических типов. На платформе этой теории Данилевским разрабатываются еще два корпуса идей: во-первых, политическая программа панславизма; во-вторых, проблематика соотношения политики и нравственности.
Было разрушено представление об европейской культуре как образце для подражания и отвергнута правомерность выдвинутой ранними славянофилами задачи синтеза России и Запада. В результате Россия становится центром особого славянского культурно-исторического типа, имеющего свои собственные задачи и интересы. Более конкретно Данилевский предлагал образование Всеславянской федерации (со столицей в Константинополе), членами которой должны были стать не только славяне, но и три неславянских народа — греки, румыны и мадьяры.
При этом его построения выражали и созвучную времени геополитическую позицию: на Европу необходимо смотреть с особой, русской точки зрения, применяя к «европейским делам» всякий раз один критерий — как то или иное решение или действие скажется на славянских делах. Отрицая духовное и историческое единство человечества, Данилевский предпринял попытку десакрализации политической культуры, исключив из сферы действия «правил христианской нравственности» политико-правовые аспекты, прежде всего в области международных отношений, где приоритет им отдавался государственно-национальным интересам.
Дальнейшее переосмысление славянофильской проблематики продолжил консервативный мыслитель, создатель теории «русского византизма» К.Н. Леонтьев (1831-1891). Исходя из своего триединого закона развития, которому подчинены история и судьбы народов и государств, мыслитель оценивал их роль и перспективы в мировом историческом процессе. Европа, уже прошедшая стадию цветущей сложности, находится с XVIII в. в состоянии вторичного смешения и уравнительности, отстаивая ценности либерализма и демократии. Противостоять этому уравнительному буржуазному прогрессу, мещанскому торжеству «срединности» может, по его мнению, только Россия с ее византийским консерватизмом самодержавия, православным идеалом спасения от земных соблазнов, в том числе соблазнов земного всеравенства и всесвободы. Цель спасения самой России от буржуазности и сохранения ее, в том числе и в интересах Европы, как самобытного оплота христианской цивилизации диктует установку на политический консерватизм, задачу которого Леонтьев видел в том, чтобы «подморозить» Россию.
В отличие от славянофилов, преимущество России перед Европой Леонтьев усматривал не в национальных особенностях народного духа, а в консерватизме ее государственного строя, заимствованного из Византии. При этом, признавая себя «учеником и ревностным последователем» Данилевского, Леонтьев не стал апологетом идеи славянства: политике «славянской плоти» он предпочел политику «православного духа». По его убеждению, предназначение России, «давно уже не чисто славянской державы», состоит в создании особой русско-азиатской цивилизации и выработке своеобразного стиля «культурной государственности». В результате византизм Леонтьева, который можно определить как политико-историософскую утопию, явился способом постановки и осмысления проблемы «Россия-Восток», впоследствии получившей развитие в идеологии евразийства.
Усиление консервативно-монархического направления во многом было реакцией на радикализацию русского общества, на увеличение масштабов и влияния революционного движения в пореформенной России. В защиту монархии как политического принципа выступили такие видные идеологи как М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, Л.А. Тихомиров, разрабатывавшие различные способы аргументации для утверждения и обоснования монархической идеи в России: исторические, культурологические, религиозно-мистические, политико-функциональные и др.
Фигура Л.А. Тихомирова (1852-1923) представляет в этой связи особый интерес. В прошлом активный деятель и идеолог народничества он впоследствии отходит от революционного движения и посвящает себя выработке «нового миросозерцания», выступив в качестве теоретика-монархиста. Тихомиров предпринял попытку обновить и модернизировать монархический принцип, который на рубеже XIX-XX вв. потерял свое былое значение, посредством обоснования своей фундаментальной идеи — идеи необходимости подчинения власти своему идеалу (ее идеократичности), от степени осознания которого и зависит выбор той или иной формы власти. В этом контексте монархия трактуется им как верховная власть религиозно-нравственного идеала, наиболее соответствующего творческим основам жизни русского общества. Вместе с тем уже на рубеже ХХ в. консервативный мыслитель, наблюдавший кризис самодержавия, убеждается в том, что монархия Николая II далека от сконструированного им идеала и все более подпадает под власть бюрократического элемента.
В пореформенный период теоретически оформилось и направление консервативного (охранительного) либерализма как программа умеренной интеллигенции, стремящейся закрепить и расширить начатые общественные преобразования на основе диалога с властью, участия в земском самоуправлении и работы по просвещению народа. Крупнейшим теоретиком этого направления на рубеже веков был Б.Н. Чичерин (1828-1904) — видный философ, правовед, историк, публицист, политический деятель, автор фундаментальной пятитомной «Истории политических учений». Суть его консервативно-либеральной концепции заключалась в стремлении синтезировать принципы личной и общественной свободы с политическими традициями и нравственно-культурными началами народа.
В концепции Чичерина, оригинально интерпретирующей философию права Гегеля, опорными стали понятия гражданского общества и государства, посредством анализа которых обосновывается принцип свободы личности. Гражданское общество, гарантируя равенство всех людей перед законом и создавая необходимые предпосылки для личной инициативы и предпринимательства, реализует право личности на достоинство и свободу. В свою очередь государство, как высший этап в развитии общества, призвано устранять противоречия в обществе и обеспечивать условия для обретения людьми благ собственными силами. Государственная власть выступает посредником между законом и свободой, пресекая проявления анархии и произвола и гарантируя безопасность граждан. Такое разделение функций между гражданским обществом и государством, по мнению Чичерина, создает необходимое равновесие в отношениях между личностью и обществом, гражданином и государством.
Наиболее разумной формой правления для России, с точки зрения мыслителя, является конституционная монархия, которая «имеет то великое преимущество перед всеми другими образами правления, что она без всяких коренных изменений может приспособиться к изменяющимся потребностям народной жизни». Будучи «высшим символом» единства России, монархия должна быть обновлена посредством введения представительного правления, чтобы соответствовать пересоздающемуся на новых началах обществу (имелось в виду введение гласного суда, земских учреждений, свободы печати как первых шагов по «водворению гражданской свободы» в пореформенной России). Таким образом, политический идеал консервативного либерализма Чичерина, примирявший начала власти и начала свободы, представлял собой попытку синтеза «патриархально-отеческой» модели отношений между властью и подданными с принципами правового государства: государство, добровольно ограничив свою власть, разрешало обществу выражать свое мнение и иметь политические партии, а обществу, в свою очередь, необходимо было осознать меру своей ответственности и участия в подготовке и проведении реформ, позволяющих мирно совершенствовать государственность и социальные отношения.
«Концу века», «смене веков» обычно сопутствует не только подведение итогов, но и оживление эсхатологических ожиданий и предчувствий. Конец XIX, не являясь исключением в этом отношении, стал временем возрождения интереса к нравственно-религиозной проблематике, которая во второй половине ХIX в. была временно оттеснена на периферию русского философского и общественного сознания, где господствовали позитивистские и рациональные ценности.
Предтечей этого процесса, получившего название «русского духовного ренессанса», несомненно является В.С. Соловьев (1853-1900) — сын известного историка С.М. Соловьева, оригинальный русский философ. Предвосхитив современное экуменическое движение, Соловьев разрабатывал идею «свободной теократии», в основу которой лег принцип верховенства церкви, духовенства над государством, подчинения человеческого божественному. Его теократия — это вселенский идеал христианского государства, первым шагом к которому должно стать создание «вселенской церкви» на основе объединения православия и католицизма, что непосредственно могло быть достигнуто благодаря подчинению русского государства «авторитету Вселенской церкви», т.е. римскому первосвященнику. Новый мировой порядок, способный обеспечить христианский мир, истинную свободу и всеобщую справедливость, должен возникнуть в результате «подвига национального самоотречения» русского народа и при поддержке «государственной власти христианского царя» — русского монарха.
Таким образом, вопрос о государстве трактуется русским мыслителем гораздо шире, чем его восприятие как органа обособления национально-политической жизни народа: стремясь определить его историческое предназначение, он наполняет идею государства религиозно-нравственным содержанием. Хотя к концу жизни Соловьев постигло жестокое разочарование в мессианском предназначении России, в идее вселенской теократии в целом и возможности построения Царства Божьего на земле.
Вместе с тем социально-философские и политические взгляды В.С. Соловьева, положившие начало русскому духовному ренессансу, получили в дальнейшем свое развитие в творчестве таких глубоких и оригинальных мыслителей как Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, С.Н. и Е.Н. Трубецкие, П.А. Флоренский, Л.П. Карсавин, С.Л. Франк и др.
Другим источником мировоззренческого ренессанса в России рубежа веков был, как это не парадоксально, марксизм, распространению которого способствовал кризис народнической идеологии и особенно практики: тактика террора не привела «к революции как празднику всех угнетенных», но лишь способствовала усилению политической реакции и кризису интеллигентского сознания. Русская интеллигенция, воспитанная на идеях социальной справедливости, увидела в марксизме призыв к повороту от беспредметного субъективизма к объективной действительности и практике с опорой на историческую необходимость, заложенную в экономическом материализме. Кроме того, в марксизме интеллигентское сознание увидело род новой «безрелигиозной религии», некую эсхатологию, представленную в учении о «прыжке» из царства необходимости в царство свободы. По мнению историка русской мысли Р.В. Иванова-Разумника, «с марксизмом появилась общественная догма, позволившая преодолеть дух уныния, царящий среди интеллигенции…».
Общепризнанным «отцом» русского марксизма был Г.В. Плеханов (1856-1918) — философ, историк, публицист, прошедший сложный путь от народничества к марксизму. Правомерно признавая, что Россия должна «окончить школу капитализма, в которую она уже вступила», Плеханов отстаивал демократические политико-правовые институты и юридические нормы буржуазного государства (парламентаризм, конституцию и др.), считая их необходимыми для подготовки рабочего класса к грядущей социалистической революции. Выработав формулу сокращенного развития русского капитализма, который, как он утверждал, «отцветет, не успев окончательно расцвести», Плеханов видел способ преодоления крайностей анархического безвластия и буржуазного государства в «панархии» — всевластии народа и «прямом народном законодательстве», обеспечивающих подлинную демократию через утверждение всех законов на референдумах.
С позиций либерального марксизма Плеханов критиковал бланкизм большевиков при решении проблемы социалистической революции, осуществление которой связывалось им с предварительным созреванием в недрах капитализма необходимых социально-экономических и культурно-организационных форм. С этой точки зрения он впоследствии осудил «большевистский переворот» как авантюру, не согласующуюся с марксизмом, как несвоевременный, объективно неподготовленный акт, скептически восприняв в тех условиях и идею мировой социалистической революции. продолжение
--PAGE_BREAK--
Марксизмом «переболели» и многие представители передовой русской интеллигенции (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, П.Б. Струве С.Л. Франк, М.И. Туган-Барановский и др.), представители так называемого «легального марксизма», оформившегося в 90-е гг. XIX в. В рамках этого направления разрабатывалась этическая и гносеологическая критика революционного (ортодоксального) марксизма на основе принципов экономического детерминизма и эволюционизма, а также кантианства. Его представители принимали в марксизме лишь те положения, которые постулировали неизбежность перехода от феодализма к капитализму, отвергая социализм как закономерное выражение объективного процесса экономического развития общества: по их мнению, социализм можно принять только в качестве общественного идеала, а не социального предвидения. Но углубление в доктринальный смысл марксизма, осознание заложенного в нем противоречия между свободой воли и объективной необходимостью, невозможность научного обоснования практически-политической части революционного марксизма (учение о классовой борьбе, диктатуре пролетариата, неизбежности социалистической революции) послужило для многих сторонников «легального марксизма» основанием перехода от «марксизма к идеализму» и религиозно-нравственному миросозерцанию, в частности к веховству.
Представители веховства, названного так по сборнику статей «Вехи», вышедшему в свет тремя изданиями в 1909 г. из-под пера семи видных мыслителей и публицистов (H.А. Бердяева, П.Б. Струве, С.Н. Булгакова, С.Л. Франка, Б.А. Кистяковского, М.О. Гершензона и А.С. Изгоева), выступили с собственной критической оценкой идеологии и практики русского революционного движения и роли интеллигенции в этом процессе, переосмысливая во многом опыт первой русской революции 1905 г. Суть дела, по словам Струве, не в том «как делали революцию, а в том, что ее вообще делали». По мнению авторов сборника классовая борьба и революция катастрофичны и гибельны для общества, ибо «пафос революции — есть ненависть и разрушение» (Булгаков). Отталкиваясь от критики «давящего господства народолюбия и пролетариатолюбия», т.е. народничества и марксизма, веховцы выступили противниками свойственного русской интеллигенции политического радикализма, атеистического материализма, нигилистической этики, отмечали отсутствие в интеллигентском сознании идеала «правовой личности» (Кистяковский), а также факт «безрелигиозного „отщепенчества“ интеллигенции от государства (П.Б. Струве).
Исходя из предпосылки, что внутренняя духовно-религиозная личности является тем прочным основанием, на котором можно построить здание общественных отношений, веховцы предложили собственную „позитивную программу“, содержащую ряд положений, главным образом, этического свойства: требование признания интеллигенцией своей ответственности за происходящие в обществе процессы, необходимость самосовершенствования личности на основе религиозно-культурных ценностей, эволюционное изменение социально-экономических и политических условий под влиянием духовных факторов. Идеи „Вех“, ставшие в тот момент теоретическим манифестом умеренного консервативного либерализма, после революции 1917 г. получили свое логической продолжение и развитие в антиреволюционном сборнике „Из глубины“ (1918), в создании которого (по инициативе Струве) приняли участие Бердяев, Булгаков, Изгоев, Франк.
Революционные события 1917 г. и последовавшие за ними трагические события русской истории прервали многие традиции отечественной политической мысли. С утверждением коммунистического режима Советская Россия, отгородившись от остального мира „железным занавесом“, начинает существовать в условиях монопольного господства идеологии большевизма: все несовпадающие с точкой зрения правящей партии воззрения оказываются под запретом, а их носители подвергаются преследованиям. Старая дореволюционная интеллигенция либо эмигрировала в годы гражданской войны, либо была насильственно выслана за рубеж после ее окончания, либо стала жертвой последующих политических репрессий. Находясь в эмиграции, многие отечественные мыслители продолжали свои научные исследования, ставя и решая вопросы большого социально-политического и нравственно-духовного значения. К основным направлениям политической мысли русского зарубежья принято относить евразийство (Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, П.П. Сувчинский, Л.П. Карсавин); социальный иерархизм (Н.А. Бердяев, С.Л. Франк); неомонархизм (И.И. Ильин, П.А. Флоренский); христианский социализм (С.Н. Булгаков, Г.П. Федотов). Но несмотря на принадлежность к различным течениям социально-философской и политической мысли, большинству деятелей русского зарубежья было свойственно решительное неприятие „октябрьского переворота“ и вера в посткоммунистическое возрождение России.
В своих работах эти мыслители не только поднимали проблемы, значимые в контексте отечественной интеллектуальной традиции, но и продуцировали идеи, которые в прямой или косвенной форме оказывали воздействие на развитие западной политической науки. В качестве примера можно привести творчество П. Сорокина, ставшего одной из наиболее значительных фигур в мировой социологической мысли ХХ в. Идеи и концепции П.Б. Струве, Н.А. Бердяева, И.А. Ильина, Г.П. Федотова активно использовались позднее политологами Европы и США при изучении природы тоталитаризма и коммунизма, сущности „сталинократии“, в исследованиях по политической истории России и СССР.
В целом идейное наследие отечественных политических мыслителей, четко обозначивших и предложивших оригинальные способы решения таких проблем как соотношение личности, власти и общества, а также власти, нравственности и права, представляется чрезвычайно актуальным и значимым для современной России. Поскольку перспективы современного российского общества во многом зависят от того, насколько оно окажется способным достичь согласия относительно системы базовых ценностей, формирование которой возможно лишь на основе исторической преемственности и, в частности, как результат изучения отечественной традиции политической мысли.