--PAGE_BREAK--Дзэнское сектантство – оплот китайского влияния на Японию – активно влияло и на формирование мировоззрения и эстетических взглядов японцев. Претерпели изменения, в первую очередь, нравственные идеалы самурайства: пропагандируемое сёгунатом конфуцианство, приветствующее аскетизм и простоту быта воинов, уже не соответствовало взглядам военного дворянства. Появляется тяга к роскоши, к «изощренной эстетике жизни, бывшей ранее предметом осуждения и даже презрения»3.
Немалое влияние на формирование эстетических принципов той эпохи оказало дзэнское монашество, буддистские монастыри были культурными и просветительскими центрами.
Однако очень скоро дзэн утратило чистую религиозность. Китайское влияние со временем эволюционировало; начали предприниматься попытки связать пантеистические идеи дзэн с мифологией и космогонией синто, которые нашли отражение в практике разнообразных искусств: садового конструирования, чайной церемонии, ландшафтной архитектуры, составлении букетов, монохромной живописи. Каждое из этих искусств пережило на японской почве в XVI веке серьёзную трансформацию, достигнув в интеллектуальном и эмоциональном осмыслении полностью разработанного и совершенного уровня.
Новое мировоззрение ознаменовало новый этап в сложном и длительном процессе познания японцами окружающего мира. Школа дзэн дала японскому человеку ориентиры, стремясь к которым, он мог бы определить своё положение в мире. Применение идеё дзэн выражалось в стремлении отразить богатство, красоту и неисчерпаемое разнообразие мира в созидательной, творческой деятельности человека – архитектуре жилища, сада, прикладном искусстве и т.д.
Этот этап в развитии культуры японской средневековой культуры характеризовался участием более широких, нежели прежде, социальных слоёв, не только аристократии и самурайства, но и дзэнского монашества, своеобразной интеллигенции, духовной верхушки военного дворянства, а также горожан и крестьянства, что говорит о доступности концепции, и о стремлении людей всех сословии изменить свой быт, своё окружение, своё сознание.
Подобное влияние культуры дзэн на массы, особенно на военное сословие, не могло не насторожить сёгунское правительство. Сёгунат ратовал, прежде всего, за сдержанность и аскетизм в жизни самураев. Поэтому сёгун делал акцент на конфуцианство, которое помещало сословие в более тесные рамки. Кроме того, дзэн-буддизм оказал большое влияние на монастырскую систему. Все эти факторы вынудили японское правительство начать борьбу с сектой.
Итак, влияние Китая на Японию к началу XVII столетия носило скорее созидательный характер. Подрывной деятельностью назвать это было трудно: слишком большой вклад внесла культура Китая в японскую жизнь, многое изменила в сознании жителей японского архипелага. Но с другой стороны, деятельность дзэнского монашества усугубила отношения японского правительства и крупных монастырей, что могло помешать объединению страны.
Но, в общем, и в целом, отношения Японии и Китая на пороге XVII века можно назвать дружественными, несмотря на японскую агрессию в Корее и борьбу за лидерство в Тихоокеанском регионе. Стоит заметить, что в истории обеих стран в XVII – первой половине XIX века много общего: единство культурного наследия, вследствие заимствования Японией китайской культуры; приблизительно одновременное установление новых династий (Цинь в Китае, Токугава в Японии), распространение идеологии и философии неоконфуцианства, лояльное отношение к иностранцам, прибывшим в эти страны в XVI-XVII веках, сравнимый период изоляции от внешних связей (1757-1842 гг. в Китае, 1641-1853 гг. в Японии). Страны ещё не начали активно конкурировать друг с другом по причине экономической и политической слабости Японии (вызванной раздробленностью). Поэтому к началу XVII века связь Китая с Японией всё ещё оставалась односторонней: Китай по-прежнему был донором, а японское государство – реципиентом. И измениться этой ситуации суждено было лишь в XIX веке.
Глава II. Отношения Японии и европейских стран в преддверии «закрытия» страны Так уж сложилось исторически, что Япония находится в значительном удалении, как от Старого Света, так и от Нового. Как утверждают некоторые ученые, японский архипелаг когда-то был связан с евразийским материком, однако и эта естественная связь была нарушена вследствие тектонических изменений: Япония отделилась от Корейского полуострова, а осколки земли, когда-то их связывающие, унесло в океан, где они и образовали систему островов Рюкю. Именно вследствие географической изолированности, не принадлежащая ни к одному континенту, со всех сторон окруженная морями и поддерживающая отношения лишь со странами Юго-Восточной Азии Япония не была известна в Европе и мире.
Тем не менее, именно мощное государство юго-востока Азии – Китай — в какой-то мере способствовало «открытию» Японии Европой, ибо первые сведения о ней европейцы получили от Марко Поло, который в 1275-1292 гг. находился на службе у правителя Китая – монгольского хана Хубилая. Венецианец писал: «Остров Чипингу (Япония) на востоке, в открытом море; до него от материка 1500 миль. Остров очень велик; жители его белы, красивы и учтивы: они идолопоклонники, независимы и никому не подчиняются. Золота, скажу я вам, у них великое обилие: чрезвычайно много его тут и не вывозят его отсюда. Да никто и не приходит сюда, оттого-то золота у них, как я вам говорил, очень много».
В апогее Эпохи Географических открытий, когда был уже открыт морской путь в Индию, возникла потребность в обнаружении новых земель, где можно было бы беспрепятственно обогащаться, поэтому многие отважные мореплаватели, в первую очередь испанцы и португальцы, — главная движущая сила той Эпохи, — отправились покорять загадочный Восток, где, по их сведениям, таились несметные богатства. Испанцы вскоре достигли Филиппин, где и обосновались, португальцы же отправились по стопам великого Марко Поло – в Китай. Однако судьбе было угодно отправить их в совсем иную страну…
§ 1. Португальцы и испанцы в Японии Итак, португальские мореплаватели отправились на Восток и в 1537 году достигли Макао (Китай), а после решили плыть дальше, вглубь Азии, однако их судно потерпело кораблекрушение в 1543 году. Корабль морским течением отнесло к берегам неизвестного острова (о-в Танэгасима близ о-ва Кюсю).
Экипаж состоял лишь из трёх человек, одним из них был Фернао Мендеш Пинто. Местные жители встретили мореплавателей и очень заинтересовались всем, что с ними было связано, особенно их оружием. Документальным доказательством пребывания португальцев в Японии и тёплого приёма им оказанного являются «Тэппо ки»*, в которых повествуется о том, что, заметив интерес аборигенов к своему оружию, Пинто показал им, как оно работает, и вскоре японцы смогли наладить производство таких же ружей. Этот факт позволил португальцу говорить о способности японцев принимать и адаптировать всё новое, а также об их стремлении познавать всё, что их окружает. Не ускользнуло от внимания опытного моряка и богатство японского правителя. Европа и до Пинто знала об обилии золота в Японии, однако, благодаря экспедиции этого португальца, она узнала и о пути туда, и очень скоро в Японию потянулись европейцы.
Поначалу подавляющее большинство их преследовало одну цель: наладить в Японии торговлю и вывезти оттуда столько золота, сколько поместится в трюмах. Однако в 1549 году на японскую землю ступили люди, ставящие перед собой иные задачи. Этими людьми были христианские миссионеры, которым было доверено проникнуть в новую страну, ознакомиться с укладом жизни живущих в ней людей и распространить католичество по всей её территории.
Первым миссионером, высадившимся в Японии, был португальский иезуит Франциско Ксавье*. За ним последовало множество португальцев-членов Ордена Иисуса, а вскоре на Японский архипелаг прибыли и испанские католические проповедники, снаряжённые испанским правительством Филиппин.
Христианская экспансия началась. В короткие сроки католичество распространилось на острове Кюсю и на западе острова Хонсю – южных районах государства, труднодоступных для власти сёгуна, а оттого – наиболее недовольных и мятежных. В новую веру стремились обратиться не только надеющиеся на смягчение условий при власти, которая могла бы ликвидировать сёгунат, крестьяне, но и крупные феодалы. Японские князья обращались в христианство с целью расширения связей с иностранцами, налаживания торговли с ними, а также приобретения огнестрельного оружия, которое, вне всяких сомнений, могло дать им преимущество в ведении междоусобных войн. Некоторые феодалы, такие как, например, Ода Кобунава, принимали католичество в надежде, что новая религия в будущем покончит с влиянием крупных буддистских монастырей. Миссионеры охотно шли на сближение с князьями, рассчитывая на их поддержку в период претворения в жизнь их планов, касающихся христианизации Японии.
Возникает сам собой напрашивающийся вопрос: почему правительствующий сёгунат не пресёк распространение христианства, всерьёз угрожавшего главной религии Японии – буддизму, на ранней стадии?
На первых порах правящий в те годы Тоётоми Хидэёси закрывал глаза на деятельность миссионеров, отдавая приоритет расширению торговых и внешнеполитических отношений с европейцами; при нём даже находились двое новообращенных советников. Однако в конце XVI века национальные проблемы всё же вышли на первый план: число новообращённых к тому времени уже составляло около 750 тысяч13 (по более скромным оценкам – 300 тысяч, однако эта цифра являла собой 2 % населения Японии12), и сёгун понял, что растущее влияние католичества может обернуться обособлением южных районов страны, создавая угрозу планам Хидэёси по объединению Японии под его единоличной властью. Поэтому в 1587 году он издал указ, возвещавший об изгнании иезуитов с японской земли. Годом позже в свет вышел указ, запрещающий христианство; феодалам под страхом смертной казни запрещалось переходить в другую веру, десятки новообращённых были казнены публично.
Однако предприимчивое европейское начало дало о себе знать: испанцы и португальцы, пользуясь тем, что данный запрет не касался иностранцев-торговцев, моментально ударились в коммерцию. А ещё год спустя Хидэёси умер, окончательно развязав руки миссионерам.
Новый сёгун, Токугава Иэясу, в первые годы своего правления тоже вполне лояльно относился к христианам, как и Хидэёси, ставя во главу угла торговлю с иноземцами. Более того, сёгун вынашивал планы по выходу Японии за пределы архипелага с помощью развития судостроительного дела. А так как японцы кораблей строить не умели, Иэясу решил привлечь к делу опытных мореплавателей. Выбор его пал на испанцев; те с готовностью взялись за дело, и к 1613 году японские джонки уже плавали к Корейскому полуострову, и даже доставляли посольства сёгуна в Новую Испанию.* Токугава пытался пойти на сближение и с испанским правительством Филиппин, предоставляя японские порты для торговли, при этом, давая понять, что закроет глаза на их подрывную миссионерскую деятельность. Но даже при добросовестном выполнении работы испанцы не могли отказаться от миссионерства, что не могло не способствовать утрате доверия к ним сёгуна. Утрата влияния испанцев и португальцев подкреплялась ещё и тем фактом, что в начале XVII века на юге страны обосновались англичане и голландцы, которые активно конкурировали с уроженцами Пиренейского полуострова, и в этой борьбе преуспевали. Более того, большим доверием сёгуна Токугава пользовался англичанин Уильям Адамс, который не упускал случая очернить испанцев в глазах правителя, и часто его предостережения не были беспочвенными.
Адамс сумел настроить Иэясу против испанцев и во время работы иностранцев над картами Японии, намекая на то, что католики собираются подчинить себе государство. Сёгун, во всём доверяющий англичанину, внял его советам, и в 1613 году испанцы вынуждены были покинуть Японию. Участь португальцев была не лучше.
Почему же первооткрыватели Японии, великие морские державы не смогли выдержать конкуренции англичан и голландцев?
Дело в том, что к тому моменту, когда представители Англии и Голландии достигли берегов японского архипелага, они достаточно уверенно чувствовали себя в Ост — Индии, где уже создали мощную торговую компанию. Вне всяких сомнений, поставлять товары в Японию из Ост – Индии гораздо быстрее, а оттого и выгоднее, чем везти их, скажем, из Каталонии. Голландцы и англичане в этом плане получили колоссальное преимущество. К тому же, представители этих стран исповедывали протестантизм — религию, противостоящую католицизму и провозглашающую иные ценности. Ни англичане, ни голландцы не стремились насаждать свою религию в Японии, что тоже возвышало их в глазах Токугавы. Однако из всего перечисленного выше не стоит делать вывод, что португальцы и испанцы оставили лишь негативный след в истории Японии. Несомненно, в столь дальние плавания отправлялись далеко не лучшие представители этих наций: грубые, беспринципные, жаждущие наживы.… Но разве те же голландцы отличались другими качествами? Коммерческое дело требует жесткой хватки, без неё не заключить ни одной сделки. А вместе с тем, португальцы и испанцы в культуре Японии оставили достаточно яркий след.
Миссионеры отличались не только провокаторством и насаждением чужеродной религии в своих интересах. Они также открывали типографии, где печаталась не только религиозная, но и светская литература, переводимая на японский язык; строились также и художественные мастерские, где японцы учились копировать привезённые европейцами иконы. Благодаря миссионерам жители Японии открыли для себя масляные краски. Опытные моряки, португальцы прививали японцам географические и другие навыки: учёный Морейра составил точную карту страны, а Луиш Фроиш и Жоао Родригес составляли японо-португальские словари. Несомненно, для японцев в те годы миссионеры явились главным источником культурного просвещения.
Но не только японцы черпали информацию за счет иностранцев; европейцы также накопили и донесли до соотечественников ценную информацию о загадочной стране Японии. Миссионеров многое удивляло в традициях местных жителей, например, португальский иезуит Алессандро Валиньяно был поражён японской чайной церемонией, удивляясь высокими ценами используемых в ней сосудов: «…хотя, на мой взгляд, они не стоят ничего… Удивительно различное значение, которое японцы придают вещам, считающимся в их глазах сокровищами, хотя нам такие вещи кажутся тривиальными и детскими…». NOTEREF _Ref162095471 \h \* MERGEFORMAT *13Письма Франциско Ксавье и Алессандро Валиньано служили источниками сведений о Японии в Европе*.
Итак, пребывание португальцев и испанцев в Японии оставило больше вопросов, чем ответов, и судить об итогах их деятельности в этой азиатской стране с какой-то одной точки зрения было бы несправедливо. Какими бы фанатичными ни были эти люди, они всё же были яркими представителями великой Эпохи Географических открытий; как бы истово ни насаждали они своё вероисповедание, они привнесли в духовный мир японцев много ценностей.
Какой же вклад внесли в историю Японии их визави?
§ 2. Англичане и голландцы в Японии Англичане появились в Японии почти на полвека позже, чем португальцы, голландцы ступили на японскую землю позже англичан, но пробыли здесь гораздо дольше, чем представители Пиреней и Туманного Альбиона. Португальцы были оплотом внешней торговли Японии много лет, англичанину удалось повлиять на многие решения сёгуна, ну а голландцы – единственные европейцы, оставшиеся в стране, после её «закрытия»… Каждая нация в чём-то преуспела, кто же из них оставил наиболее заметный след в японской истории?
Анализ деятельности англичан в средневековой Японии невозможен без учёта знаковой фигуры английской кампании – Уильяма Адамса.
Имя Уилла Адамса в Японии является культовым. Отважный мореплаватель, предприимчивый торговец, тонкий дипломат, типичный представитель зарождающейся в недрах английского общества буржуазии. По оценкам современников: «хитёр, дерзок, временами груб, жаден до денег, практичен, целеустремлён, настойчив»14.
Адамсу в Японии удалось сделать больше, чем всем его предшественникам: он смог стать ближайшим советником при Токугаве Иэясу, активно вмешивался во внешнюю политику государства и основал весьма конкурентоспособную английскую факторию. Человек, волею случая заброшенный на архипелаг, остался на нём до конца своих дней…
Итак, в XVI веке на бескрайних водах Мирового океана началось сотрудничество двух влиятельных морских держав – Голландии и Англии – которые объединились с целью противостояния испанской Непобедимой Армаде, которая не брезговала пиратством. После открытия голландцами пути в Ост – Индию, появилось множество смелых проектов, предусматривающих плавания на Восток с целью найти новые источники обогащения. В составе одной из таких экспедиций, в планах которой было пересечение Атлантического и Тихого океанов, на голландском корабле «Лифде»* отправился в плавание штурман Уильям Адамс. Отправился для того, чтобы никогда не вернуться на родину.
продолжение
--PAGE_BREAK--Из пяти кораблей экспедиции («Гелоф», «Блойде Бодскап», «Троу», «Хоуп» и «Лифде»*) до Юго-Восточной Азии добрался только «Лифде». Судно чудом уцелело в территориальных водах, пока не достигло южных островов Японии. Местные жители встретили странников приветливо, их очень заинтересовала деревянная статуя на корме корабля*. Сняв статую, они отнесли её в храм, где оказывали разные почести, приняв за древнее японское божество. Божество это покровительствовало мореплаванию, что, по мнению японцев, и помогло чужеземцам уцелеть в дальнем плавании.
Штурмана «Лифде» немедленно арестовали и вскоре доставили во дворец на аудиенцию к Токугаве Иэясу. Сёгун благосклонно принял Адамса у себя и провёл несколько часов в беседе с ним, однако, после аудиенции Уильям вновь был заключен под стражу. Но заточение длилось недолго, ибо во время второй встречи с Иэясу Адамс попросил о встрече с экипажем «Лифде» и заявил о готовности голландцев и англичан начать торговые отношения с Японией. Как уже упоминалось, Токугава стремился к расширению торговых связей своего государства, поэтому оценил предложение Адамса по достоинству. Вскоре, англичанину было позволено встретится с экипажем своего судна, после чего Адамс был приглашен во дворец сёгуна — Токугава сделал его своим ближайшим советником; голландцы же разбрелись по японскому архипелагу и осели в разных его частях. Ни одному участнику экспедиции, включая английского штурмана, не было позволено покидать страну…
Почему?
В отличие от испанцев и португальцев, свободно перемещавшихся как по Японии, так и за её пределами, экипаж «Лифде» был вынужден обосноваться на архипелаге. И дело было даже не в том, что судно серьёзно пострадало во время экспедиции, просто за короткий срок, прошедший между прибытием в Японию католиков и появлением у её берегов «Лифде», политика сёгуна изменилась кардинально.
Сёгун больше не верил португальцам и испанцам, ибо их провокаторское поведение в стране подрывало авторитет правительства, особенно в южных регионах. Удивительно, но Токугава охотнее смирился бы с открытым и беспринципным грабежом японских богатств, чем со скрытой миссионерской деятельностью, ибо последняя таила в себе куда больше опасности. Это всё и решило: Токугава не мог отпустить экипаж голландского судна восвояси, ибо это предопределило бы новую экспансию европейцев. К тому же, сёгун рассчитывал на их помощь в строительстве флота, так как испанцы к тому времени уже исчерпали лимит сёгунского доверия.
Что же касается стремительного возвышения Адамса при дворе Иэясу, то этот факт как нельзя лучше прокомментировал испанский писатель-историк Диего Пачеко: «Уильям Адамс, английский штурман голландского корабля «Лифде», был маленькой фигурой, отбрасывающей длинную тень», ибо его прибытие в Японию в 1600 году ознаменовало вмешательство голландцев и англичан, злейших соперников Испании и Португалии. «Прибытие повреждённого «Лифде» в Бунго было случайным, но своевременным, поскольку совпало с возникновением голландской торговой компании в Ост-Индии». Адамс действительно оказался в Японии волею судеб, но в тот момент, когда его присутствие там было необходимо. Адамс в полной мере владел искусством кораблестроения, и, исповедуя протестантизм, и трудясь на верфях, не забывал подогревать подозрений Иэясу в отношении миссионеров. Корме того, англичанин стал придворным переводчиком, и даже преподавал Иэясу математику. Доверие сёгуна, дипломатическое мастерство и предприимчивость делали Адамса поистине знаковой фигурой. Уильям проявлял активность не только в судостроительных делах, но и в политике Японии: с его подачи, когда в 1609 году на архипелаг высадился торговый десант голландских моряков, Токугава предоставил европейцам право основать торговую факторию на острове Хирадо, а в 1613 году, по прибытии на архипелаг соотечественников, основал английскую факторию, успешно конкурировавшую с представителями Пиренейского полуострова. За свою активную деятельность Адамс получил большое поместье в Хэми, на юго-востоке Хонсю. Получалось, что англичанин мог добиться от Токугавы чего угодно, кроме разрешения покинуть страну.
Иезуиты, несомненно, почувствовали в англичанине сильного соперника и попытались убедить его покинуть архипелаг, хотя Адамс, при всём желании, не смог бы этого сделать. При этом коммерческое начало в нем оказалось сильнее идеологического, ибо, учитывая разногласия с католиками, он всё же не гнушался совершать для них торговые сделки. Миссионеры же, в свою очередь, вынуждены были пойти на сближение с англичанином, так как чувствовали утрату авторитета в глазах Токугавы и надеялись вернуть его при содействии ближайшего его советника. Ко всему прочему, голландцы уже прочно обосновались в Хирадо и начали вытеснять миссионеров с занятых позиций, что не добавляло оптимизма ни португальцам, ни испанцам. Но, несмотря на жадность Адамса до денег, идеологическая его сторона всё же дала о себе знать: когда испанцы предложили Иэясу составить карты японских территорий, англичанин, будучи протестантом, первым предупредил сёгуна о возможности распространения влияния католиков на всей территории Японии, как когда-то оно распространилось в Европе, Африке и на Филиппинах. Поначалу сёгун решил, что советник преувеличивает размеры грозящей опасности, однако не оставил эти слова без внимания, ибо уже давно разгадал истинные причины пребывания католиков в стране. Труд картографов, корыстным он был или нет, так и не был завершён: испанцы вынуждены были покинуть Японию в 1613 году.
С отбытием одних из главных конкурентов, англичане и голландцы не придумали ничего лучше, как начать соперничать друг с другом. Это было вызвано тем, что голландцы активно развивались как в Японии, так и в Ост-Индии, что давало им ряд преимуществ. Кроме того, англичане, вопреки предостережениям Уильяма Адамса, построили свою факторию не в Урага, как предлагал штурман, а в Хирадо, так что избежать соперничества они не могли. А так как уроженцы Туманного Альбиона изначально проигрывали голландцам в товарообороте,* они в этой гонке становились не конкурентоспособными.
Окончательный же разрыв многолетних партнёров произошёл после 1620 года, когда, вернувшись из плавания, в Хирадо умер Уильям Адамс. Первого англичанина, ступившего на японскую землю, похоронили в Хирадо. После смерти его японской жены Магомэ в 1634 году, его и её останки перезахоронили в Хэми, на могильной плите вывели стихи японского поэта, посвящённые английскому штурману голландского корабля: «О штурман, избороздивший немало морей, чтобы прибыть к нам, ты достойно служил государству и за это был щедро вознаграждён.… Не забывая о милостях, ты в смерти, как и в жизни, остался таким же преданным; и в своей могиле, обращённой на восток, ты вечно охраняешь Эдо*»*14.
После смерти Уилла Адамса вражда между англичанами и голландцами усилилась. Англичане явно уступали под натиском бывших партнёров, кроме того, преемник Адамса Кокс провалил все дела фактории. Осознав свою недееспособность, англичане покинули Японию в 1623 году и даже на время ушли из Ост-Индии.
Последние годы английской фактории без Уильяма Адамса можно смело признать провальными, ибо только его активная деятельность позволяла компании держаться на плаву. Англичанин вряд ли бы допустил разрыва с голландскими коммерсантами, которые с утратой всех европейских конкурентов ничего не потеряли и даже приобрели.
Голландцы, как уже упоминалось, основали свою факторию в 1609 году и продержались на японском архипелаге дольше своих конкурентов. Они не провалили дела, как англичане, и не были изгнаны из страны, как португальцы или же испанцы, хотя, вполне вероятно, и их могла не миновать чаша сия. Но голландцам «повезло»: в 1637 году в городе Симабара (близ Нагасаки) вспыхнуло крестьянское восстание, вызванное произволом местных даймё.* И хотя восстание было, по своей сущности, антифеодальным, вследствие того, что на Кюсю уже давно укрепилось христианство, выступление крестьян проходило и под религиозными лозунгами. Более того, но* были вооружены европейским огнестрельным оружием, в котором были так заинтересованы феодалы в провинциях; это даёт возможность говорить о том, что Симабарское восстание на юге государства было в какой-то мере спровоцировано местными князьями. Так это или иначе, восстание быстро охватило большую часть Кюсю. Армия японского сёгуната в течение продолжительного периода времени не могла подавить бунт недовольных но.
Именно в тот момент, когда сёгунские войска втянулись в вязкий и безуспешный штурм главного укрепления обороняющихся – замок Хара, — и подоспела помощь голландских кораблей, которые, бомбардируя укрепление, где мужественно оборонялась 30-тысячная армия, с моря, нанесли крепости серьёзный удар, чем заметно облегчили её штурм. После кровавой расправы над восставшими, Токугава рядом указов «закрыл» страну, выдворив из неё оставшихся португальцев (испанцы и англичане покинули Японию раньше). Торговые отношения с иноземцами запрещались, исключение было сделано лишь для китайцев, сиамцев и голландцев – единственных европейцев, которые сохранили право пребывания в Японии. Для них, равно как и для китайцев с сиамцами, был открыт торговый порт Нагасаки.
Итак, голландцы, лишившись основных конкурентов на коммерческом поприще, фактически монополизировали торговлю в Японии. Как уже упоминалось,* голландцы, на тот момент, доминировали в Ост – Индии, что давало им свой козырь: мощный и стабильный товарный поток. Наличие открытого для голландских кораблей дважды в год порта Нагасаки тоже позволяло голландцам чувствовать себя спокойно.
Однако при всех этих существенных «плюсах», были и свои «минусы».
Голландцы, в отличие от своих предшественников-миссионеров, чувствовали себя в Японии отнюдь не вольготно, даже после того, как остальные европейцы покинули страну и у голландцев, по сути, были развязаны руки. Но члены дома Токугава, становившиеся сёгунами после кончины Иэясу, твёрдо уяснили для себя, что давать волю чужеземцам опасно. Поэтому голландцы, согласно установленному в стране режиму, тоже попали в своеобразную изоляцию. Спустя 4 года после Симабарского восстания, голландцев заставили покинуть свою факторию в Хирадо и переселили их на остров Дэсима в бухте Нагасаки, куда как раз и прибывали голландские и китайские корабли. Дэсима фактически стала единственным японским «окном в Европу (и, в целом, в мир)».
Кроме того, голландские купцы ежегодно должны были предоставлять сёгуну доклады обо всём, что происходит за пределами Японии. Купцам не по душе были аудиенции при дворе сёгуна, не устраивало их и принуждение составлять отчёты о событиях, происходящих вне Японии. Однако при всём этом, подобные приёмы и доверие сёгуна позволяли европейцам утвердиться во мнении, что они не последуют за испанцами и португальцами. Японское правительство поощряло не только коммерческую, но и научную деятельность иноземцев: они переводили на японский язык голландские книги по астрономии, навигации, кораблестроению, математике, медицине, географии, ботанике и т.д. На протяжении всей своей 2-хвековой изоляции Япония активно заимствовала европейские научно-технические знания и навыки, при этом, пресекая на корню проникновение любого идеологического влияния в страну – сёгунат всерьёз опасался нового «брожения умов», которое могло бы сломать феодальные устои в обществе.
Голландцы стали покидать Японию, начиная с XIX, но отбытие их было вызвано не только отсутсвием каких-либо свобод. Несомненно, притеснения иностранцев в Японии, вызванные ужесточением политического курса, сыграли одну из определяющих ролей в том, что голландцы покидали страну. Но был и другой фактор: голландцев больше не прельщала возможность обогатиться за счёт Японии. Об этом свидетельствует уменьшение интенсивности товаропотока в страну*: если в первые несколько лет своего пребывания в Японии голландцы вывозили оттуда золото и серебро, а, напротив, ввозили товаров более чем на 4 миллиона японских кан, то уже в первой половине XVIII века было ввезено товаров чуть меньше, чем на 1,5 миллиона японских кан. В преддверии же XIX века голландцы импортировали в Страну Восходящего Солнца товаров на 593 839 тысяч кан.
Снижение интенсивности потока товаров объясняется двумя факторами. Во-первых, порт Нагасаки принимал иностранные суда лишь дважды в год, что не могло обеспечить большого количества товаров. Во-вторых, голландцы, вывозившие из страны золото и медь, в свою очередь, ввозили в неё сахар, шёлк и прочее. Однако вскоре японцы научились самостоятельно изготавливать необходимые товары, и, посему, не было нужды их импортировать. Подобное само обеспечение и способность адаптировать всё новое определили экономические особенности периода изоляции страныß.
Голландцы остались не у дел: и если с 1609 по 1709 годы Японию посетили 480 торговых судов, то с 1709 по 1809 годы – только лишь 70. Однако голландская фактория продолжала своё существование вплоть до 1854 года, хотя страна целиком погрузилась в изолированное состояние.
Часть II. Япония в период международной изоляции Глава I. «Закрытие» и «открытие» страны Существует мнение, что механизм выработки внешней политики Японии подвергается перестройке в процессе осуществляемого в стране реформирования политической системы6.
Данное высказывание относится к современной Японии, однако, вне всяких сомнений, применимо оно к Японии средневековому периоду.
Изменение курса внешней и внутренней политики Средневековой Японии в XVII веке невозможно рассматривать без учёта изменения системы управления страной. С установлением сёгуната ситуация в стране изменилась, произошли изменения и во внешней политике.
Сёгун, — как пишет в своей работе «История сёгуната в Японии» В.М. Мендрин, — слово не японское; это укороченное японизированное китайское выражение «сэйи тайсёгун» — «предводитель войск». «Наследственно – военные роды, захватившие верховную власть в свои руки, которые правили по своему усмотрению, не считаясь с императором. Они довольствовались лишь титулом сёгуна, оставив императору его титул, который для них не значил ровным счётом ничего. Сёгуны были правителями всей страны, императоры же в их руках были лишь игрушкой, оставаясь не у дел, что дало европейцам, не знавшим ещё истинного положения вещей в Японии, решить, что в стране два императора: один светский – сёгун, другой духовный – микадо. На самом же деле ничего подобного не было. В Японии был один император – микадо, сёгун был военачальником, имевшим свои войска и располагавшим ими по своему усмотрению»10. Путаница возникала довольно часто; европейцам долго не удавалось разобраться в тонкостях системы власти в Японии. Англичанин Уилл Адамс, после своей первой аудиенции у Иэясу, написал в своём дневнике: «12 мая 1600 года я прибыл в город, где проживал великий король, который задал мне ряд вопросов: откуда мы родом, что побудило нас отправиться в столь далёкое путешествие и прибыть в его страну». Адамс ошибся: в 1600 году Иэясу не был ни императором, ни сёгуном.
Сёгунский режим просуществовал в Японии до второй половины XIX века, и воспринимался он двояко: с одной стороны, ужесточилась внутренняя политика государства, особенно пострадало низшее крестьянство – но. С другой стороны, жёсткие рамки режима и присутствие во главе Японии сильных, харизматичных правителей способствовали объединению страны.
Что же касается внешней политики, то в этой сфере, по всем канонам приведённого выше высказывания, решающее значение имела деятельность двух правителей конца XVI — начала XVII века: Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу. Именно эти сёгуны воплотили в жизнь политический режим невмешательства Японии в общемировые дела и, соответственно, недопущения мира во внутренние дела Японии, режим, получивший название Периода международной изоляции страны.
В предыдущей главе достаточно подробно были описаны причины, по которым Япония была «закрыта», посему нет смысла вновь их перечислять. Обратимся непосредственно к мерам, принятым для выселения чужеземцев из Японии, а также к документам, в которых эти меры были закреплены.
Как уже упоминалось, первые попытки вытеснить европейцев за пределы Японии предпринял сёгун Хидэёси. В 1587-1588 гг. свет увидели 2 его антихристианских указа, однако, в связи с кончиной сёгуна, реализованы они не были.
Сменивший Хидэёси Токугава Иэясу своей целью поставил установление и поддержание стабильного социального порядка, что напрямую зависело от контактов местного населения с европейцами: на юге государства быстрыми темпами распространялось влияние христианских миссионеров и увеличивался импорт огнестрельного оружия, которое князья использовали в борьбе за независимость. Поэтому в 1614 году Иэясу особым указом запрещает христианскую религию. В 1616 году торговля с иностранцами была ограничена портами на Кюсю – Нагасаки и Хирадо. В период с 1624 по 1636 годы вышел ряд указов об ограничении связей японцев с европейцами, также испанцам запрещался въезд в страну.
продолжение
--PAGE_BREAK--В 1633 году был издан указ, строго запрещавший направлять суда за пределы территориальных вод Японии, за исключением специальных разрешений о выезде, полученных у родзю*. Владельцам судов под страхом смертной казни запрещалось брать на борт тех, кто не имел разрешения на въезд или выезд; за всех миссионеров, все-таки проникнувших в страну, ответственность возлагалась именно на судовладельцев.
1636 год ознаменовался указом, под страхом смертной казни запрещающим японцам покидать свою страну. Запрещалось также строить большие корабли, которые можно было бы использовать для дальних плаваний. Из всех видов деятельности была разрешена только торговля; при этом, все торговцы с островов Кюсю и Хирадо переселились на островок в бухте Нагасаки, где они должны были жить в изолированных условиях.
В 1637 году близ Нагасаки произошло Симабарское восстание крестьян, подвергшихся влиянию христиан. Реакцией на него было утверждение в 1639 году нового сёгунского повеления: португальцы высылались из страны вслед за своими пиренейскими соседями. Англичане, имевшие собственную факторию в Хирадо, покинули Японию в 1623 году. В 1639 году японцам, под угрозой смертной казни запрещалось любое общение с европейцами, а в 1641 году единственных иностранцев, оставшихся в Японии, — голландцев, — с острова Хирадо переселили на островок Дэсима, значительно ограничив их права. Эти законодательные акты завершили серию мер, направленных на изоляцию страны.
В закрытом состоянии Япония пребывала, начиная с 1641 года, более двух веков; токугавский сёгунат мог, конечно, следовать своей политике «сакоку»*, продолжая удерживать страну в жёстких рамках, однако правительство не могло остановить разложение феодальных устоев. В связи с сохранением феодального устройства государства возникали конфликты, свидетельствующие о кризисе феодальной системы: разгораются очаги народного недовольства сёгуном, в противовес выдвигается идея священства императора и имперской власти. Сёгун был объявлен узурпатором, началось создание антиправительственных коалиций, своей целью ставящих восстановление «законной» императорской власти.
В атмосфере социального кризиса усилилась борьба с существующим режимом влиятельных князей на юге страны. Южные князья – тодзама — обладали экономической и военной самостоятельностью, однако, развиваться в условиях феодализма они не могли. Поэтому тодзама были первыми, кто нарушил старые законы, касавшиеся связей с иностранцами.
С другой стороны, «закрытие» Японии нельзя судить только с негативной точки зрения; разрушение феодальных порядков является естественным процессом во всех странах, где основы этого строя были заложены, и никогда переход к следующей формации, а именно к капитализму, не был безболезненным. Возможно, спустя время, Япония бы добровольно открыла свои границы, чтобы беспрепятственно начать развиваться в капиталистическом направлении, но Японии выпал иной жребий.
Середина XIX века была отмечена колониальной активностью западных стран. В 1842 году после 85-тилетней изоляции был насильно «открыт» Китай. Дальний Восток стал потенциальным рынком для стран с развивающимся капитализмом, поэтому Китай и Япония стали объектами большого интереса Запада.
В 1845 году конгресс предоставил президенту США полномочия на установление торговых отношений с Японией. После нескольких неудачных попыток начать переговоры с японцами, была снаряжена военная экспедиция к берегам японского архипелага.8 июля 1853 года в бухту Урага вошла эскадра коммодора Перри. Перри отказался перенести переговоры в Нагасаки и передал сёгуну письмо от президента, а также модели машин американского производства. Открытая демонстрация военной мощи сочеталась с обещанием ждать ответа до весны 1854 года. Американская «чёрная эскадра»* слово сдержала: военные корабли появились у японских берегов в обещанном 1854 году, вызвав панику местного населения. Правительство было в замешательстве, и сёгунат впервые нарушил установленную им же традицию: запросил совет у императора по поводу сложившейся ситуации. Японцы понимали, что давать вооружённый отпор агрессорам, даже применяя голландское оружие, было бы безумием – эскадра из 9 военных кораблей, оснащённых 250 пушками, с командой из 1800 человек на борту, угрозы коммодора вызвать в Эдо весь американский флот и высадка на берег 500 военных моряков для переговоров дали сёгунату понять серьёзность намерений США в отношении Японии.
31 марта 1854 года в городе Иокогама был подписан первый японо-американский договор, согласно которому, американские корабли получили право заходить в порты Симода и Хакодатэ, где при товарообмене или купле могли приобретать продовольствие, воду, уголь и другие товары. А в октябре 1854 года на тех же был подписан договор Японии со «старыми знакомыми» – англичанами. Эти пакты начали период, названный «временем заключения неравноправных договоров».
1853 год был отмечен прибытием в Японию русских судов, а двумя годами позже в Симода был подписан русско-японский договор о границах между этими государствами. Для российской торговли был также открыт порт Нагасаки.
Следом за американцами, англичанами и русскими в Страну Восходящего солнца прибыли голландцы. Покидали страну также не с пустыми руками: два голландско-японских пакта 1856-1857 гг. закрепили открытие для европейцев порта Нагасаки, введение таможенных пошлин, составлявших 35% от стоимости товара, установление консульской юрисдикции для голландцев. Каждая прибывающая в Японию страна стремилась отхватить себе кусок (а то и два) японского «пирога», при этом, не считаясь с её национальными интересами. Впору было говорить о сплошной интервенции.
Самый серьёзный удар по японскому самолюбию нанесло соглашение с Соединёнными Штатами. Договор предусматривал свободу торговли, устанавливал консульскую юрисдикцию и право проживания на территории государства американских settlements, т.е. переселенцев. Места проживания переселенцев подлежали открытию в Симода, Канагава, Иокогама, Нагасаки, Осака и Эдо. Снижались таможенные пошлины; Япония больше не могла контролировать тариф импорта. Этот, так называемый, договор о «дружбе и торговле» позволял Японии рассчитывать на помощь США в конфликтной ситуации с любой другой страной. Пакт также включал статью о праве Японии приглашать военных специалистов из США и закупать военное оружие.
7 августа 1858 года в Эдо между Японией и Россией было подписано соглашение о торговле и мореплавании. Россия была, пожалуй, единственной державой, не стремившейся ограничить права японцев. Но при этом, Япония никак не соглашалась отказаться от своих притязаний на Сахалин.
Венцом периода неравноправных договоров стала серия трактатов, подписанных с 1856 по 1857 гг. Японией и западными странами*: США, Англией, Францией, Россией и Голландией. Эти договоры завершили длительную изоляцию страны и начали новый период в её истории – период зависимости, который, надо заметить, длился не так долго.
В данной работе я не ставлю перед собой цель рассказать подробно о том, что происходило в Японии в период искусственной изоляции, поэтому между рассказами о «закрытии» и «открытии» страны нет непосредственного описания этого времени. Однако совсем пропустить его я не могу.
В сознании русского человека Япония, несомненно, является высокоразвитой страной. Но с точки зрения любого русского, живущего в богатейшей по запасам ресурсов стране, Япония, таким запасом не располагающая, не может быть ведущей мировой державой. Тем удивительнее, что в XVII веке Япония отказалась от связей с внешним миром и перешла на самообеспечение, которого, исходя из ресурсной бедности Страны Восходящего солнца, не могло быть по определению. Но, тем не менее, Япония рискнула использовать исключительно собственные возможности. Выиграла ли она при этом или нет – другой вопрос. Попробуем его проанализировать.
Для начала выясним, исходя из географического положения, была ли у Японии та ресурсная база, которая позволила бы ей полностью обеспечивать себя?
Островам Японского архипелага присущ ряд разнообразных географических и климатических особенностей, которые значительно повлияли на стиль жизни японцев, их менталитет, культуру и историю. В первую очередь, это изолированное положение островного государства в Тихом океане. Удалённость страны от американского и евразийского континентов в XIX веке дала японцам повод выработать концепцию кокугаку – об «уникальности и божественности японского пути», в отличие от китайского. «Наша земля – родина богов, и мы произошли от них» — такова идея концепции «истинности» японской нации.
Регионы Японии хоть и располагаются на одной широте, но их территории обеспечивается существование 3 разных климатических зон, где получили развитие 3 хозяйственно-культурных комплекса: морской (рыболовство, ловля моллюсков и выпаривание соли), равнинный (земледелие, заливное рисоводство) и горный (охота, собирательство, лесоводство). Стоит отметить и сравнительную удалённость регионов друг от друга. В XVI веке государство было поделено на 69 провинций; подавляющее большинство их имело выходы к морю, а также в их составе были равнинные и горные участки, где можно было бы заниматься выращиванием риса. Эти два фактора делали территориальные единицы Японии самостоятельными и самообеспечивающимися, что объясняло средневековый сепаратизм, препятствующий объединению страны.
Очень важным было речное сообщение в Японии, а также рыбный промысел, который способствовал всестороннему развитию японцев: с морепродуктами они получали необходимые микроэлементы, продовольствие, а также стимул к освоению новых территорий, поиску «рыбных мест». С другой стороны, рыболовство и добыча морепродуктов способствовали осёдлости и концентрации населения.
Но, пожалуй, основой всех основ японской жизни является рисоводство. Укоренение рисоводства в Японии способствовало развитию многих сторон человеческой жизни: во-первых, расселению и оседлости населения в целях возделывания этой культуры и ухода за ней; во-вторых, увеличению качества прибавочного продукта; в-третьих, развитию технической составляющей по причине недостатка земли или не лучшего её качества (ирригация).
Бросается в глаза тот факт, что в Японии почти не развит животноводческий комплекс. Это объясняется тем, что на архипелаге мало земель, пригодных для пастбищ, и тем, что Япония богата морепродуктами. Неразвитость животноводческого комплекса является важным показателем того, что страна не предполагает выход за свои пределы в поисках пастбищных земель, а соответственно, и не провоцирует агрессивное поведение по отношению к населению территорий, в отношении которых проводится экспансия, как это было, скажем, во времена похода Монгольского государства на Русь.
Вся история японского государства доказывает, что японцы (за редкими исключениями) не стремились к выходу за пределы архипелага, посему не прилагали усилий по усовершенствованию своих судов. Япония двинулась в другом направлении: она расширяла посевные площади, совершенствовала агротехнику и способы рыболовства, и, таким образом, достаточно рано ступила на интенсивный путь развития.
Единственным «минусом» географического положения Японии является её бедность минеральными ресурсами. Как известно, капиталистическая Япония, выйдя на внешний рынок, легко решила эту проблему, закупая ресурсы, сырьё и готовый продукт за границей. Как же решала данную проблему средневековая Япония?
Дело в том, что двухвековая изоляция Японии не была полной. В страну проникали не только потоки информации, но и некоторые товары, в первую очередь, из Китая, Сиама и Голландии*- стран, которым позволено торговать в японских портах. Раз в год в бухту Нагасаки входило голландское судно, с Китаем торговля была немного интенсивнее. Япония импортировала из Китая сахар, специи, рисовую водку сакэ, предметы роскоши и ткани, а самое главное, шёлк. Японское государство импортировало как готовый продукт, так и сырьё, и даже коконы шелкопряда. Вскоре японцы стали самостоятельно перерабатывать сырьё и выпускать собственную продукцию *. Таким образом, японцы смогли наладить собственное производство шёлка при поступлении сырья из Китая.
Таким же образом Япония решила вопрос с сахаром.Ý А согласно японским «Теппо ки», повествующим о появлении в Японии европейского огнестрельного оружия, японцы смогли наладить собственное производство короткоствольных ружей. Благодаря способности адаптировать всё новое, японцы смогли решить проблему нехватки некоторых товаров в период искусственной изоляции.
Вместе с товаропотоком в «закрытую» страну проникал и поток информации. На голландских судах, раз в год прибывавших в бухту Нагасаки, мореплаватели привозили книги по географии, навигационному и судостроительному делу, медицине и т.д. Изменения претерпела и японская образовательная инфраструктура: открывались школы при крупных буддистских монастырях, а также государственные школы.
В свете медленного разложения феодальных порядков в стране, началось постепенное «вызревание» капиталистических предпосылок: увеличивалось количество мануфактур. В первой половине XIX века в Японии возникло более 180 новых мануфактур, которые открывались на средства купцов и бакуфу. Мануфактурное производство было в основном текстильным (делилось на прядильное и ткацкое), гончарным, пищевым (производство сакэ и пищевых продуктов). Однако подавляющее их большинство производило оружие; особенно хорошо оружейное производство было налажено в южных районах страны, отличавшихся своими сепаратистскими тенденциями. Существовали также горнорудные и железоделательные казённые мануфактуры, что свидетельствовало о том, что Япония на всю мощь стремилась использовать хоть и небогатые, но всё же собственные ресурсы.
Режим международной изоляции в Средневековой Японии, установленный основателем дома Токугава – Иэясу, — можно расценивать двояко.
«Минусы» этого периода.
С одной стороны, отсутствовала возможность торговли с иностранными государствами, что сковывало предпринимательскую деятельность японского купечества. Этот факт отражался на международном положении страны: правительство Японии было нацелено на сохранение и поддержание феодальных порядков. В XVII-XVIII столетиях курс на феодальный строй был понятен и оправдан, однако на пороге XIX века, когда многие страны мира перешли к капитализму, Япония (из-за направленности правительства Токугава к поддержанию феодализма) заметно от них отстала и, когда западные державы насильно открыли страну для всего мира, не смогла быстро адаптироваться к условиям рынка. Но, как мы знаем из истории, Япония быстро ликвидировала свою экономическую отсталость и вышла на лидирующие позиции не только в Тихоокеанском регионе, но и во всём мире. Социальный кризис в Стране Восходящего солнца также скоро миновал вследствие изменения в системе управления – сёгунат потерял власть в Японии. Вновь, как уже было замечено, изменения во внутренней политике государства повлекли за собой коррективы в политике внешней.
«Плюсы» этого периода.
«Закрывая» Японию от внешнего мира, Токугава Иэясу преследовал одну цель: создание и сохранения стабильной ситуации в стране без возможности возникновения в ней социального кризиса или возможности чужеземного завоевания. Закрытые границы, жёсткая социальная политика и развитие собственного товарного производства – вот основные направления политики дома Токугава в XVII-XIX веках. Главным достижением политики международной изоляции явилась тенденция к развитию торговли и производства в стране. Сформировалась японская этика деловых отношений, появились новые общественные ценности: японское общество периода Токугава получило возможность развиваться за счет собственных импульсов.
Токугава «закрыл» Японию в первой половине XVII века, американцы и англичане «открыли» её в первой половине века XIX. Изоляция страны никогда не была полной, ибо в страну попадали некоторые товары и информация. В течение этого периода Япония наладила многие виды производства и смогла полностью себя обеспечить; с другой стороны кризис феодального строя был очевиден, и Япония не сразу смогла адаптироваться на внешнем рынке. Более того, государство едва не оказалось в зависимом положении.
Итак, был ли отказ от внешних связей со стороны Японии грамотным, тщательно продуманным шагом или же безумием? Взвесив все «за» и «против», стоит отметить, что, отказавшись от международных связей, Япония смогла развить экономико-производственную базу, которая впоследствии помогла ей превратиться в ведущую мировую капиталистическую державу. При этом ресурсную и сырьевую основу составляли далеко не богатые природные запасы Японии, которые, вкупе с колоссальным трудом и непреодолимым стремлением японцев осваивать и развивать у себя в стране всё новое, помогли Стране Восходящего солнца обеспечить себя на протяжение более чем двухвекового изоляционного периода. Если учитывать ещё и тот факт, что разложение феодализма является естественным процессом, времена изоляции можно занести в актив Японии. Японские сёгуны рискнули отгородиться от всего мира, чтобы на просто сохранить то, что в Японии уже было, но и приумножить своё богатство, за счёт разного рода заимствований. И пускай японское государство до второй половины XIX века оставалась реципиентом, та основа, заложенная ещё в Средние века, помогла её создать свой неповторимый стиль, которым сейчас всех привлекает Страна Восходящего солнца.
продолжение
--PAGE_BREAK--
Глава II. Другие примеры практики международной изоляции Россия, как известно, — страна необъятных размеров, огромных возможностей и многих национальностей. Причем, последняя из характерных черт нашей Родины, создаёт множество проблем. Стоит заметить, что нет абсолютно ничего плохого в том, что Россия приютила у себя множество народов, и достаточно печально осознавать, что разные неонацистские группировки пытаются разрушить эту дружбу. Тем не менее, данная ситуация является палкой о двух концах, ибо не все представители других национальностей подобающе ведут себя в пределах нашей страны, немногие придерживаются буквы закона. Сейчас, в XXI веке, правительство пытается регулировать поведение иностранцев в России, однако предприимчивые иноземцы находят способы обойти нововведённые законы.
Но коли так, почему бы и нам на время не закрыть свои границы, не попытаться развить свою страну за счёт собственных возможностей, а не с помощью иностранных инвестиций и не за счёт дешёвой нерусской рабочей силы? Стоит заметить, что Россия сейчас движется в этом направлении: в стране появились крупные промышленные организации, запрещается торговля иностранцев на российских рынках. Но погрузиться в международную изоляцию, по примеру той же Японии, наша страна позволить себе не может. И дело даже не в том, что Россия превосходит Японию в размерах, а Япония превосходит наше государство в капиталистической мощи…. Наши государства двигались по разным путям развития, продолжают делать это и теперь. Дело в том, что Россия находится меж двух огней — Востоком и Западом, — поэтому ей крайне сложно было бы изолироваться от обеих сторон света. Да и то положение, которое Россия занимает в мире (несмотря на видимые экономические проблемы), не позволяет нашему государству абстрагироваться от влияния своих соседей.
Тем не менее, практика относительного «закрытия» границ государства имела место в мировой истории, как до японского примера, так и после. Вот только носили они принципиально разный характер. Рассмотрим два достаточно ярких примера относительной международной изоляции: в Раннем Средневековье и в Новейшее Время, и попытаемся понять, какой характер присущ был каждому из них.
Первым государством, применившим термин изоляция страны, была Византийская империя. Подобную изоляционную политику можно охарактеризовать как дипломатическую, она имеет ряд существенных отличий от японской изоляции рассматриваемого мною периода, но, при этом, присущи ей и некоторые сходства.
Византийская Империя, как известно, являлась восточной наследницей Великой Римской Империи и предъявляла значительные претензии на ведущие позиции в Европе, ведь основная часть европейских стран только ступила на стадию формирования (в большинстве своём они также образовались после распада Римской Империи). Кроме преемственности великой цивилизации, Византия имела другой козырь – мощный и богатый город Константинополь, который словно существовал отдельно от остального государства. Но при наличии всех необходимых для завязывания товарных и политических отношений средств, Византия стремилась оградиться от своих соседей. И причиной тому было негативное отношение византийского народа ко всему окружающему миру. Однако Византия полностью не отказалась от внешних связей: наоборот, она активно вмешивалась в европейские дела, особенно за пределами собственного государства, неохотно при этом встречая иноземцев на своей земле. Такой вид «политической игры» в Византии получил название «политики «блестящей» изоляции».
В чем же заключалась эта «блестящая изоляция»?
Дело в том, что население Византии (именовавшее себя ромейской нацией) крайне нетерпимо относилось ко всем, кто был вне этой нации. Они так и делили население Европы: на ромеев – высококультурную общность, и на всех остальных – тех, кого жители Византии называли просто – варварами, памятуя о том, что именно варвары разрушили великий Рим4. Варварами были и германские племена, периодически совершающие набеги на Константинополь, и славянские соседи из Болгарского Царства, и арабские племена на юге. Находящаяся на стыке двух частей света – Европы и Азии, — Византия отражала периодические нападения чужеземцев, однако это вовсе не означает, что сама она отказалась от экспансии и от идеи создания новой Римской империи, путём присоединения к себе ряда территорий. У Восточной империи были претензии на Кавказские земли, а также на Крым и Дунай.
Как следствие, политическая доктрина «блестящей изоляции» может быть сформулирована таким образом: все, кто проживает в Византии – это ромеи, достойные люди; остальные – лишены возможности носить столь высокое звание. Государство ставит себя выше других европейских стран, так как является прямой наследницей Великой Римской империи.
Правда, подобное отношение к соседним странам не мешало византийцам вести активную дипломатическую игру: заключать договоры и династические браки, рассылать послов, применять экономическое и политическое давление. Япония, если сопоставить её с Византией, на внешнеполитический уровень почти не выходила, и это, опять-таки, объяснялось тем, что Япония удалена от окружающих её континентов, Византия же напротив, находилась в эпицентре европейских событий. Наследница Великой империи жаждала завоеваний, японское государство желало покоя и стабильности.
Если продолжать сравнивать ситуацию в Византийском государстве в XI-X вв. и положение дел в Средневековой Японии в XVII-XIX вв., то стоит отметить, что византийцы тоже стремились сократить число иностранцев в своей стране. Но Византия не могла выслать всех иноземцев и надеяться на то, что они не вернутся, и вот почему: геополитическое положение Восточной империи не было удалённым от других государств, как в случае с Японией. Уже упоминалось, что Византия соединяла Запад и Восток, поэтому она не могла оградиться от остальных европейских стран, и торговцам из других государств всё же удавалось попасть в сказочно богатый Константинополь. Но за право вести дела в городе купцы платили большую во всех отношениях цену: начиная с налоговых выплат правительству, заканчивая неприятными мгновениями, которые им пришлось пережить под моральным давлением со стороны мнительных, высокомерных ромеев.
В Константинополе проживали общины нескольких национальностей. Это были зажиточные купцы, имевшие право торговать в городе. Но, несмотря на то, что купцы обладали этой привилегией, ромеи, памятуя о своём высоком положении, давали им нелицеприятные характеристики. Богатые армяне, имевшие самую большую общину в Константинополе, по словам византийцев, были «коварны», «жадны» и «жестоки». Иудеи, которые также составляли зажиточную общину, характеризовались как «алчные до денег и наживы». Арабов, которые конкурировали с Византийским государством на юге, называли «предателями» и даже «людоедами», а вечных передвижников – скифов – «неуживчивыми», «жадными» и «ненадёжными». И только венецианских купцов, или латинян, византийцы признавали достойными, но при этом, слишком «надменными»4.
Рассматривая подобную надменность, можно провести параллель с доктриной «божественного происхождения японского народа», распространённой на архипелаге в XIX веке. Японцы создали её в противовес сильному влиянию Китая, а также с целью восстановления «природной» императорской власти. Эта концепция исходила из «божественного происхождения японского императора, а также из сотворения японских островов высшими силами». Японцы верили в то, что их происхождение было предопределено Богами: «Наша земля – родина богов, и все мы произошли от них». «Уникальность» власти японского императора давала японцам право говорить о специфике и неповторимости японского пути, его истинности.
Сходство можно найти и в том, что в период заключения Японией неравноправных договоров, когда иностранцы начали мощную экспансию с континента на архипелаг и японское сознание наполнили патриотические мысли, требовавшие освобождения от чужеземцев, японское население выступало с призывом: «Долой варваров!».
Таким образом, вид «дипломатической изоляции, носящей, при этом, немного шовинистический характер», получивший применение в XI-X вв. в Византии, в каком-то смысле был присущ и изоляционной политике японского государства в более позднем Средневековье.
Другой вид изоляционной политики имеет «экономико-идеологический» характер. И здесь речь пойдёт о самом, пожалуй, независимом и своевольном государстве Новейшего времени – о знаменитом «Острове свободы», о Кубе.
Как известно, в 1953 году группа молодых революционеров под руководством адвоката Фиделя Кастро выступила против диктаторского режима генерала Фульхенсио Батисты, действующего на тот момент в стране.1 января 1959 года диктатура была свергнута, на острове победила революция. Революционное правительство было сформировано уже в феврале, возглавил его Ф. Кастро.
На Кубе начались революционные преобразования.
Радикальное крыло единственной в стране партии приступило к коренной ломке экономических и социальных устоев общества в пользу беднейших слоёв населения. Реализовать эти планы они намеревались с помощью революционной диктатуры, опирающейся на массовые организации трудящихся.
Однако развитие Кубы в условиях революционного режима сопровождалось рядом трудностей и противоречий. Во-первых, в 1960 году произошёл разрыв Кубы с США: американцы торгово-экономические отношения с островом, подвергнув его экономической блокаде. Это побудило кубинское правительство национализировать собственность американских компаний и пойти на сближение с Советским Союзом.
Однако СССР был очень далеко, а США – в пределах досягаемости. Более того, латиноамериканские страны на тот период не были так солидарны, как сейчас – они были слишком заняты собственными внутриполитическими проблемами. Поэтому действия Кубы вполне можно оценивать, как своеобразную политику изоляции, вызванную обострением экономико-политической ситуации в странах Нового Света.
В предыдущей главе мною подробно рассматривалась ресурсно-товарная база, обеспечившая относительное самообеспечение Страны Восходящего солнца в период изоляции. Рассмотрим экономические возможности Кубы в 60- 70-е гг. XX века, которые могли позволить ей изолироваться от других стран.
Революционная диктатура и последующее за ней установление бюрократического тоталитарного левого режима привели к проведению ряда мероприятий, направленных на «социализацию» государства, весьма и весьма похожих на преобразования периода становления Советского государства. Во-первых, это национализация предприятий, в которой пострадали и американские компании, ликвидировались индивидуальные предприятия сферы обслуживания. В 60-е гг. кубинское правительство взяло курс на ускоренный переход к «коммунистическому обществу»: вводилось карточное снабжение населения продуктами и товарами первой необходимости. В деревне ликвидировались частные хозяйства, 60 % всех земель передавались госсектору. Был ликвидирован рынок, товарно-денежные отношения. Внедрялись уравниловка в оплате труда, бесплатный «коммунистический» труд в сверхурочное время.
По примеру нашей страны мы знаем, что административно-командная система, вкупе с жёстким контролем государства во всех сферах жизни общества, а также активная конкуренция с соседними капиталистическими странами, даёт стимул к развитию и применению внутренних резервов. СССР смог добиться этого в год Великого перелома, когда страна стала индустриальной; индустриализация, в свою очередь, дала толчок к началу периода НТР.
Куба тоже возлагала большие надежды на проведение ускоренной индустриализации, однако, реализация этой идеи была надолго отложена; планировала Куба увеличить объёмы производства и экспорта сахара, что тоже не принесло больших дивидендов, хотя эта отрасль производства в стране была налажена лучше остальных. Поэтому, хоть Куба своей первостепенной стратегической задачей ставила ограничение влияние США в западном полушарии, неразвитая ресурсная база не позволяла ей на это надеяться. Поэтому большую роль в удержании кубинской экономики на плаву играла финансовая помощь Советского Союза.
В 90-х гг. ХХ века Куба продолжала оставаться государства с тоталитарным «социалистическим» режимом, огосударствленной экономикой и концентрацией власти в руках партийно-государственной верхушки во главе с бессменным лидером Ф. Кастро. Куба сколь угодно долго могла бы существовать отдельно ото всех латиноамериканских и американских соседей, если бы в начале 1993-1994 гг. отчетливо не выявилась неэффективность командно-административной системы хозяйствования.
Кубинское правительство вынуждено было пойти на реформы. Стало поощряться совместное с иностранным капиталом предприятий, хотя прежде об этом и думать никто не смел. Было допущено обращение на острове иностранной валюты, разрешено посещение эмигрантами своих родственников на Кубе. Были легализованы мелкое предпринимательство и розничная торговля. Кастро стал высказываться за нормализацию отношений с США. Наше государство, по понятным причинам, на тот момент не могла оказывать Кубе той же материальной поддержки, что и раньше. Здесь также можно провести параллель с японским государством: прижатое к стене неравноправными договорами во времена «открытия» страны, оно вынуждено было пойти на уступки, как в экономике, так и в политике.
Однако в настоящий момент ситуация вновь резко изменилась: с приходом к власти в США Джорджа Буша-младшего отношения «звёздно-полосатых» и представителей Острова свободы ухудшились.
Причиной тому стала непродуманная политика американского президента. Фидель Кастро словно вспомнил лихие 60-е: он регулярно подвергал любые действия Буша резкой критике, а вскоре предпринял и ряд мер, дабы задеть США. Так как теперь Куба наладила не только экспорт сахара и знаменитых кубинских сигар за рубеж, но и сумела развить индустрию туризма, число иностранцев, посещающих Остров свободы, особенно американцев, заметно выросло. Поэтому в 2006 году в свет вышел указ Кастро о запрете любых контактов и общения с иностранцами. Этим же указом уменьшался допустимый лимит иностранцев в стране. Похожий указ в своё время выходил и в Средневековой ЯпонииÝ, и, между прочим, именно этим актом в Японии окончательно был установлен курс на изоляцию. Повторится ли ситуация? Возможно. А возможно и нет.
Маленькая Куба вновь «замахнулась» на мощные Соединённые Штаты. Но если раньше среди латиноамериканских стран Куба была одинока в своей локальной борьбе, то теперь у неё появился довольно сильный союзник – Венесуэла, где в своё время также произошли политические изменения. Теперь Фидель Кастро и Уго Чавес – президент Венесуэлы – партнеры и главные борцы с засильем Соединённых Штатов Америки. И хотя сейчас Кастро отошёл от дел, можно только догадываться, чего может добиться тандем этих двух латиноамериканских стран.
Примеров экономической и политической изоляции можно привести довольно много: в какой-то степени, до наступления «полосы признания» в 20-30 гг. ХХ в., изолированным государством был и СССР. Был «закрыт» для внешнего мира Средневековый, а позже (в некоторых аспектах) и Коммунистический Китай, достаточно замкнутым государством остаётся и по сей день Северная Корея…. Эти виды экономико-идеологической изоляции, как в некоторых чертах и японская изоляция, основывались на твёрдой политике, административно-командной системе и вере в то, что в собственном государстве жизнь намного лучше, чем за рубежом.
К счастью, в наши дни практически не применяется политика «блестящей изоляции», хотя какие-то её отголоски сейчас звучат в высказываниях политиков стран Ближнего Востока. В некоторой степени это отчасти шовинистическое мировоззрение коснулось и Японии, хотя японцы пришли к мысли о своём божественном происхождении под влиянием Китая, но не Византии.
Как бы то ни было, во всех этих политических программах есть что-то общее. Но, при этом, каждая из них несёт в себе что-то своё, не похожее на другие идеи и взгляды. В этом и заключается важность любого исторического события в ходе мировой истории. И даже сейчас, во времена глобализации, история каждой страны сохранит в себе воспоминания об изоляционных периодах, ибо они привнесли что-то особое, отдельное, специфическое в развитие каждой из вышеупомянутых стран.
Часть III. Япония и Россия Глава I. «Знакомство» Японии с Россией в XVIII-XIX веках «Курильский вопрос»
Итак, искусственная изоляция Японии, длившаяся около двух веков, завершилась. Страну насильно «открыли» для остального мира, вынудили вступить в мировое сообщество американцы и англичане. Ряд международных договоров, ставящих Японию в зависимое положение, социально – политические противоречия внутри страны, а также разрушение укоренившегося национального самосознания о безопасности населения архипелага в условиях закрытых границ – всё это заставило Японию оглянуться по сторонам и по-новому посмотреть на окружающий её мир. И далеко не всё, что предстало её взору, пришлось ей по душе.
продолжение
--PAGE_BREAK--Дело в том, что за то время, пока японский архипелаг был для всех «закрыт», у самых его границ появились нежданные гости – это российские дальневосточные экспедиции вышли за пределы материка и, двинувшись вглубь Азии, добрались до островов Охотского моря.
Однако было бы наивным полагать, что японское правительство не было осведомлено о продвижении русских на восток. Уже с начала XVIII века в Японию доходили сведения о выходе России к побережью Тихого океана и её активном освоении этого региона. И в то время как японское правительство закрывало границы, в России уже началась собственная «эпоха географических открытий»: благодаря походам Ермака, Пояркова, Москвитина, Дежнёва, Атласова, Хабарова и мореплаванию на Тихом океане на карты был нанесён Татарский пролив, отмечено островное, а не полуостровное, как было принято считать раньше, положение Сахалина. В XVII веке к России была присоединена Камчатка. В первой четверти XVIII века была изучена и картографирована большая часть островов Курильской гряды, в 1732 году в ходе обследования северо-западной части Тихого океана участники русской экспедиции высадились на Американский континент.
Но каким бы существенным ни было продвижение русских по Тихому океану, японское правительство, похоже, считало, что угрозы границам страны нет и быть не может. Вполне вероятно, что сёгунат не допускал и мысли о том, что Россия двинется так далеко на восток. Об этом можно смело говорить, учитывая, что Япония исторически (и согласно некоторым географическим особенностям) не склонна к расширению своей территории. Продвижению за пределы границ не способствовала и политика изоляции страны. Словом, Япония оставила мысли о развитии страны “вширь” и направила все силы и средства на развитие “вглубь”, то есть на налаживание госаппарата, реформирование социальной политики и стабилизацию экономики. Россия же двигалась в направлении расширения своей территории, считая закрепление дальневосточных земель первостепенной задачей. Учитывая особенности японского сознания, слегка трансформированного изоляцированным положением и не допускающего выхода из этого состояния, можно предположить, что появление русских судов у берегов архипелага в 1739 году стало для японцев неприятным сюрпризом.
В июне 1739 года экспедиция М. Шпанберга и В. Вальтона впервые подошла к Северо-восточному побережью острова Хонсю и затем высадилась на Восточном побережье острова Эдзо*.
Россиянам удалось наладить дружественные контанкты с местным населением, однако установить торговые отношения с Японией, в отличие от англичан, голландцев и португальцев, они не смогли: сказывалось влияние изоляционной политики страны. Местные бакуфу* утвердили новое распоряжение о насильственных мерах в отношении иностранных кораблей.
Однако подобные методы не остановили российских участников экспедиции, так как они не могли не следовать приоритетному направлению политики России. Поэтому россияне продолжали систематическое изучение территорий вблизи берегов Японии. Во второй половине XVIII века русские поселения существовали на островах Парамушир, Шумшу, Симушир, Уруп и Итуруп. В то же время было проведено около сорока экспедиций на Алеутские острова и Аляску.
По всей видимости, японцы надеялись на то, что Россия “увязнет” в Америке, поэтому неохотно шли на контакт с чужеземцами и всеми способами пытались выселить их с занятых территорий. Россия действительно отдавала некоторое предпочтение исследованию Аляски и Алеутских островов: в 1799 году была создана Российско-Американская торговая компания, однако, вопреки ожиданиям сёгуната, не променяла архипелаг на континент, а наоборот, получила больше возможностей для исследования островов Курильской гряды.
Русское правительство всеми силами пыталось наладить отношения с тихоокеанским соседом. В 1792-1793 гг. в Японию было отправлено посольство А. Лаксмана. Несмотря на то, что пребывание русских в Японии было ограничено островом Эдзо, Лаксман был принят как официальный представитель и получил письменное разрешение на прибытие в Нагасаки одного русского корабля – беспрецедентный успех русского посольства в условиях закрытого государства, в котором вся торговля, по сути, была монополизирована голландцами. Но при всём этом, российское правительство в течение 12 лет ни разу не воспользовалось разрешением на торговлю. Причиной тому была жёсткая политика сёгуната в отношении иностранцев: прибывшему в 1804 году в Нагасаки посольству Н.П. Резанова было отказано даже в переговорах, не увенчались успехом и другие экспедиции1806-1807 гг.
Более того, участились случаи агрессии японских купцов и бакуфу в отношении айнского населения занятых россиянами территорий. Айны были обложены налогами, сбор которых проводился с особой жестокостью. В 1789 году вспыхнуло восстание айнов на Кунашире, было убито более 70 японцев. Сопротивление местного населения было сломлено лишь благодаря военной помощи княжества Мацумаэ, отправившего на Кунашир 30 судов.
Русская экспедиция под руководством лейтенанта Н.А. Хвостова и мичмана Г.И. Давыдова попыталась восстановить пограничные знаки на островах и освободить айнов от японской зависимости. Это привело к конфликту не только с японским, но и с российским правительством: за самовольное нарушение сугубо мирных условий взаимотоношений с тихоокеанским соседом, военный суд Российской империи аннулировал награды мичмана и лейтенанта за мужество, проявленное в войне со Швецией.
Неудачей закончилась и экспедиция капитан-лейтенанта В.М. Головнина: 11 июля 1811 года на Южном побережье Кунашира он и его экипаж попали в плен к японцам, где провели около двух лет. На какое-то время Россия сбавила обороты в исследовании островов Тихого океана: чрезмерная активность могла усугубить и без того непростые отношения с Японией — изолированность японского государства мешала их контактированию. Правда, как выяснилось позже, Россия уходила, чтобы очень скоро вернуться…
После “открытия” страны и заключения Японией ряда неравноправных договоров под давлением США, 21 августа 1853 года в японский порт Нагасаки прибыла русская эскадра во главе с вице-адмиралом Путятиным. Это посольство первоочередной задачей ставило признание русских владений в Тихом океане, а также установление торговых отношений. Однако россиянину не удалось договориться ни с сёгунатом, ни с Перри, который не шёл на контакт, стремясь опередить Россию в переговорах с Японией. Получив отзыв в связи с начавшейся войной с Турцией и угрозой нападения на Приморье, эскадра Путятина покинула Японию несолоно хлебавши.
Договор о границах всё же был подписан 7 февраля 1855 г. в Симода. Согласно данному договору, граница была проведена между островами Уруп и Итуруп. Вопрос о Сахалине остался нерешённым: остров оставался в совместном владении обеих стран. Для торговых судов России, как и для Англии, открывался порт Нагасаки.
7 августа 1858 года в Эдо был подписан договор о торговле и мореплавании между Россией и Японией, действовавший до 1895 года. В нём было закреплено право русских на экстерриториальность, однако, статей о посредничестве и о предоставлении Японии судов и вооружений он не имел, подчёркивая российскую позицию нейтралитета и невмешательства во внутренние дела восточного соседа. Засим последовала череда так называемых ансэйских договоров* между Японией и другими государствами, включая и Россию: к договору 1855 года добавился ещё один документ, датированный 1858 годом, фактически подведший черту под многолетней изоляцией японского государства.
Несмотря на многие привилегии, полученные в ходе заключения международных договоров, царская Россия, стремившаяся к распространению своего влияния на Дальнем востоке, так и не воспользовалась ими, ввиду экономической отсталости и не конкурентоспособности в борьбе с США и Англией. Тем не менее, сотрудничество с Японией в полной мере было налажено, и в будущем, несмотря на периодические конфликты, оно успешно продолжалось и продолжается по сей день. И, пожалуй, большая часть заслуги в этом достижении принадлежит именно тем, кто налаживал межнациональные отношения России и Японии именно на пороге Нового времени. С тех пор было решено множество спорных вопросов между странами-соседями. Правда, как минимум один из них остаётся открытым до сих пор…
Спросите любого россиянина: в каких пределах простирается его страна? Он непременно ответит: “От Калининграда до Сахалина и Курил”. Задайте тот же вопрос японцу, и вы в 60% из 100% услышите: «От островов Рюкю до Хоккайдо и Курильских островов». До недавнего времени выяснялся и вопрос с Сахалином, но здесь русские и японцы всё же достигли консенсуса. Однако, как это ни прискорбно, с Курилами так до конца ничего и не ясно. Являются они верхней частью японского архипелага или же отрезанной от континента россыпью островов, принадлежащих России, но располагающихся на задворках великой империи?
Попробуем разобраться, чья же на самом деле эта спорная территория.
Рассмотрим сложившуюся ситуацию с двух точек зрения: географической и исторической.
С географической точки зрения, дать точный ответ весьма затруднительно. Исходя из предположений некоторых ученых о возможной целостности японского архипелага и Корейского полуострова,* а, возможно и Тихоокеанского побережья, ныне принадлежащего России, можно сделать вывод, что Курилы принадлежат Японии. Если теоретически возможен факт отделения Японии от континента под тектоническим воздействием, если земляные скрепы, когда-то связывающие их, разошлись по океану и образовали систему островов Рюкю, почему бы ни предположить, что и Курильская гряда образовалась в результате тех же тектонических воздействий? Учитывая симметричность (с некоторыми оговорками) островов Рюкю и Курил относительно главных – Хонсю, Кюсю и Хоккайдо – можно было бы говорить о некой направленности тектонических сдвигов: если провести воображаемую линию через всю Японию, то вместе с ней обе островные системы образуют практически правильную дугу*.
Правда, с таким же успехом можно предположить, что осколки суши, образующие Курильскую гряду, откололись от полуострова Сахалин (береговая линия острова сильно изрезана, возможно, острова откололись именно от тех мест, где излом особенно заметен), который, хоть и считается спорной территорией, совершенно очевидно отделился от Приморской земли. А коль скоро эта земля принадлежит России, то и Сахалин, и, соответственно, Курилы принадлежат России, исходя из географического начала.
Вывод неутешителен: данный принцип точного ответа не даёт, хотя вероятность отторжения островов от Корейского полуострова а, соответственно, и от Японии, кажется более предпочтительной. Но и вторая версия имеет в своё подтверждение достаточные аргументы.
Обратимся к исторической точке зрения. Здесь ситуация намного яснее и прозрачнее.
В конце XVII века Россия, в процессе присоединения Восточной Сибири, уже достигла Охотского моря. А к началу века XVIII большая часть островов Курильской гряды была исследована и картографирована в результате нескольких экспедиций: 1711, 1713, 1719-1721 гг. Возглавляли эти экспедиции И.П. Козыревский, Д.Я. Анциферов, Ф.Ф. Лужин, И.М. Евреинов. Все они занимались изучением островов, описанием местного (айнского) населения, а также собирали сведения о Японии. Если принять во внимание и тот факт, что в 1742 году было уточнено островное положение Сахалина, то, несомненно, приоритет открытия и изучения Курильских островов и Сахалина принадлежит русским исследователям. Россияне не только изучали территории, но и заселяли их*.
В свою очередь, Япония начала исследовать острова Южно-Курильской гряды гораздо позже россиян – в 80-х гг. XVIII века. Однако в свете русских открытий эти исследования выглядели достаточно бледно: из всех японских мореплавателей можно выделить только географа Могами Токунай, который первым из соотечественников достиг островов Итуруп и Уруп. Этим дело не ограничилось; высаживаясь на исследованные россиянами территории, японцы ломали пограничные знаки, силой вытесняли русских поселенцев.
Уже упоминавшаяся экспедиция лейтенанта Хвостова потерпела неудачу в столкновении с японцами в ходе ликвидации очага кунаширского восстания айнов в 1806 году. Любые дальнейшие попытки россиян высадиться на Курилах заканчивались вооружёнными столкновениями. Но как бы отчаянно ни цеплялись японцы за Курильские острова, они всё же принадлежат России, так как появились на её картах раньше, нежели на японских. Документальным свидетельством этому может считаться карта Восточной Азии, вошедшая в «Академический атлас России» 1745 года издания (японские географы высадились на островах в 1786 году).
Но, несмотря на письменные источники, Япония не отказалась от притязаний на Курилы. Дело в том, что в XIX году Россия на время умерила пыл в дальневосточной политике, равно как и отказалась от американских владений. Связан этот шаг был с обострением ситуации на Балканах и начавшимися русско-турецкими войнами. К тому же экспедиции на Дальний восток создавали серьёзную брешь в бюджете страны, в то время как немалые средства требовались на ведение войны. Однако следующее появление России в этом регионе вновь ознаменовалось агрессией Японии, которая вылилась в русско-японскую войну. С этого момента, по окончании любого военного конфликта Курильские острова по условиям мирных договоров метались от одного государства к другому, причём, согласно последнему из них – заключенному по окончании II Мировой войны, — Курилы всё-таки закреплялись за Россией (в то время — СССР). Но даже сейчас, по прошествии стольких лет, Япония пытается претендовать на Курилы.
В этом отчасти виновата Россия: за то время, пока она выясняла отношения с Европой, Япония усилила активность в Азиатском регионе, распространив своё влияние на другие восточные территории, включая и Курильские острова. Россия слишком рано покинула регион, не дав японцам понять о серьёзности своих намерений на Востоке.
У японцев так же были шансы решить все вопросы, касающиеся доминирования на Курилах. Наиболее удобный момент им представился ещё в начале XIX века, когда под их натиском Россия покинула эти территории. Однако засим последовало «открытие» страны и давление со стороны европейских стран (включая Россию) и США. Но даже в этот период Япония имела возможность закрепиться на Курильских островах: при удачной политической игре японцы могли бы предложить США и Англии, отношения которых с Российским государством всегда были натянутыми, и, объединёнными усилиями, разграничить сферы влияния Англии и США на Тихом океане в обход интересов РоссииÝ.
Если бы Япония решилась на подобный шаг, возможно, все вопросы по этому региону были бы сняты раз и навсегда. Более того, возможно, Россия и согласилась бы вернуть Японии острова, по условиям тех договоров, которые она заключала как побеждённое государство, если бы Япония не добавляла к этим условиям ещё и Сахалин, который русское государство отдавать было не намерено.
Таким образом, ни одна из стран так и не добилась своего, хотя и Россия, и Япония имели возможность сделать это. Но наша страна для достижения этой цели немного не дожала Японию, а Япония, в свою очередь, передержала себя в политических рамках. Страны не решили своих задач, оставив эту проблему на совести потомков.
Однако о какой совести может идти речь, если даже на русско-японской конференции 2006 года, когда с визитом в Японию приезжал российский министр иностранных дел С. Лавров, который, кстати, первым коснулся наболевшей темы, японцы ответили молчанием. Похоже, в данный момент они не намерены решать вопрос с Курилами, которые, время то времени, почему-то появляются на государственных картах Японии. Как бы то ни было, этот вопрос актуален, важен и, как ни странно, решаем. Нужно лишь созреть для этого решения.
Заключение Итак, основной материал моей курсовой работы исчерпан. Осталось лишь подвести итог и сделать ряд выводов о том, что я смогла подчерпнуть из этого материала, какие знания приобрела; также во введении к моей работе остались вопросы, ответы на которые ещё не были даны. Но обо всём по порядку.
Небольшое островное государство на Юго-востоке Азии – Япония – находится на так называемой «периферии мира», в почтительном удалении как от Евразийского, так и от Американского материка. Это и обусловило склонность японского государства к изоляции. Отголоски такой склонности встречаются на протяжении всей истории Японии: прецеденты удаления страны от мира случались и вызваны они были разными причинами, будь то попытки христианизации японского населения католическими миссионерами, которые привели к изгнанию европейцев с архипелага, или же утверждение в качестве внешнеполитической доктрины теории о «божественном сотворении Японии и её населения», спровоцировавшее разрыв государства со своим влиятельным соседом – Китаем.
продолжение
--PAGE_BREAK--