Основные этапы развития геополитики

Основные этапы развития геополитики» Выполнила: Студентка 3-го курса Очного отделения Группы №37 Токалова Анна Николаевна Ставрополь-2004 г. Идеи, которые в наше время принято причислять к геопо¬литическим, в тех или иных формах, по-видимому, воз¬никли одновременно с феноменом государственной экс¬пансии и имперского государства. В современном понимании они сформировались и получили популярность на рубеже

XIX и XX вв. Возникновение именно в тот период геополитических идей и самой геополитики как самостоятельной области исследования международных отношений и мирового сообщества было вы¬звано целым комплексом факторов. Предвосхищая некоторые вы¬воды, которые будут более подробно разработаны ниже, здесь от¬метим лишь некоторые из них. Это, во-первых, наметившиеся к тому времени тенденции к постепенному формированию глобального рынка, уплотнению ой¬кумены и «закрытию» мирового пространства.

Во-вторых, замед¬ление (не в малой степени в силу этого закрытия) европейской, чисто пространственно-территориальной экспансии вследствие за¬вершения фактического передела мира и ужесточение борьбы за передел уже поделенного мира. В-третьих, перенесение в ре¬зультате этих процессов неустойчивого баланса между европей¬скими державами на другие континенты «закрывшегося» мира. В-четвертых, образно говоря, история начинала переставать быть историей одной только

Европы или Запада, она превраща¬лась уже в действительно всемирную историю. В-пятых, в силу только что названных факторов именно тогда начали разрабатывать¬ся теоретические основы силовой политики на международной арене, послужившие в дальнейшем краеугольным камнем поли¬тического реализма. Необходимо учесть и то, что геополитические идеи и сама ге¬ополитика возникли и развивались в общем русле эволюции научной мысли того периода.

В целом она представляла собой не что иное, как перенесение на сферу международных отношений гос¬подствовавших в тот период как в естественных, так и социаль¬ных и гуманитарных науках идей и концепций, а именно детер¬минизма (в его географическом варианте), строгих естественно- ис¬торических законов, социал-дарвинизма, органицизма и т.д. Традиционные представления о международных отношени¬ях основывались на трех главных китах — территории, сувере¬нитете, безопасности государств — факторов международной по¬литики.

В трактовке же отцов-основателей геополитики централь¬ное место в детерминации международной политики того или ино¬го государства отводилось его географическому положению. В их глазах мощь государства прочно коренится в природе самой земли. Смысл геополитики виделся в выдвижении на передний план пространственного, территориального начала. Поэтому главная задача геополитики усматривалась в изучении госу¬дарств как пространственно-географических

феноменов и по¬стижении природы их взаимодействия друг с другом. Иначе говоря, традиционная геополитика рассматривала каждое государство как своего рода географический или прост¬ранственно-территориальный организм, обладающий особыми физико-географическими, природными, ресурсными, людски¬ми и иными параметрами, собственным неповторимым обликом и руководствующийся исключительно собственными волей и интересами. Поэтому естественно, что первоначально геополитика пони¬малась всецело

в терминах завоевания прямого (военного или по¬литического) контроля над соответствующими территориями. Во многих своих аспектах традиционная геополитика возникла в рус¬ле географического направления или географического детерми¬низма в социальных и гуманитарных науках XIX—XX вв. Гео¬графический детерминизм основывается на признании того, что именно географический фактор, т.е. месторасположение страны, ее природно-климатические условия, близость или отдаленность от морей

и океанов и другие параметры определяют основные на¬правления общественно-исторического развития того или иного народа, его характер, поведение на международно-политической арене-и т.д. Другими словами, географическая среда рассматри¬вается в качестве решающего фактора социально-экономическо¬го, политического и культурного развития народов. Мысль о том, что общественно-исторические явления опре¬деляются условиями среды, составляет стержневой элемент материалистического понимания истории.

В данном контексте ге¬ографический детерминизм является частью этого философско¬го направления. Идеи об обусловленности жизни людей и обществ географической средой высказывали еще древние мыслители, та¬кие как Демокрит, Геродот, Страбон, Полибий и др. Подобные идеи выдвигались средневековым арабским мыслителем Ибн Хальдуном. Одним из основателей современной географической школы можно считать французского философа

и политического ученого XVIII в. Ш Л. Монтескье. Монтескье пытался вывести из геогра¬фических условий характер, нравы и обычаи народов, их хозяй¬ственный и политический строй. Эту проблематику в тех или иных аспектах затрагивали многие ученые и исследователи XIX в. Не¬мало в этом направлении сделали известный английский историк Г.Т.Бокль, французский географ Р.Элизе, американский географ

Э.Хантингтон, известный русский ученый Л.И.Мечников и др. Но все же признанным патриархом направления географиче¬ского детерминизма в социальных и гуманитарных науках счи¬тается германский этнограф и географ, зачинатель политической географии конца XIX — начала XX в. Ф.Ратцель. Главная за¬слуга Ратцеля состояла в том, что он предпринял попытку свя¬зать между собой политику и географию, изучить политику то¬го или иного государства исходя из географического

положения занимаемого им пространства. Идеи самого Ратцеля в свою очередь восходили своими корня¬ми к воззрениям И.Канта, В. фон Гумболдта, К. Риттера и других немецких мыслителей, которые значительное внимание уделяли физическому окружению и его влиянию на общественно-истори¬ческое развитие. Например, по мнению Гумболдта, элементы ланд¬шафта, повторяясь в бесконечных вариациях, оказывают немало¬важное

влияние на характер народов, живущих в тех или иных регионах земного шара. В соответствии с этим Ратцель рассматри¬вал земной шар как единое, целое, неразрывной частью которого является человек. Он считал, что человек должен приспосабливать¬ся к своей среде точно так же, как это. делают флора и фауна. В своей «Политической географии», опубликованной в 1897 г он обосновывал тезис о том, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биоло¬гическими

законами. Более того, Ратцель видел в государстве про¬дукт органической эволюции, укорененный в земле подобно де¬реву. Сущностные характеристики государства поэтому опреде¬ляются его территорией и месторасположением, а его процветание зависит от того, насколько успешно оно приспосабливается к условиям среды. Как правило, введение в научный оборот самого термина «геополитика» связывают с именем шведского исследователя и политического деятеля Р.Челлена (1846-1922), который изучил системы управления для выявления путей

создания сильного го¬сударства. В своей главной работе «Staten som Lifsform» он предпринял попытку проанализировать анатомию силы и ее ге¬ографические основы. Челлен говорил о необходимости органи¬ческого сочетания пяти связанных между собой элементов поли¬тики, понимаемой в самом широком смысле этого слова: экономополитики, демополитики, социополитики, кратополитики и геополитики. При этом он характеризовал геополитику как «на¬уку, которая рассматривает государство

как географический организм или феномен в пространстве". Будучи германофилом и сознавая слабость скандинавских стран перед лицом потенци¬альной внешней угрозы, он предлагал создать германо-нордиче¬ский союз во главе с Германской империей. Наряду с Челленом отцами-основателями и главными адеп¬тами геополитики в ее традиционном понимании считаются американский историк морской стратегии

Великобритании и певец морской мощи А.Т.Мэхен, британский географ и политик сэр Г.Макиндер, британский географ сэр Дж.Фейргрив, который дополнил схему Макиндера, американский исследователь меж¬дународных отношений Н.Спайкмен, германский исследователь К.Хаусхофер и др. Свои геополитические видения современно¬го мира в первые десятилетия

XX в. предлагали Л.С.Эмери, лорд Керзон, Й.Парч и др. Но в целом их работы носили эпигонский характер и не внесли ничего качественно нового по сравнению с "классиками" геополитики. Одной из важных вех в формировании геополитических идей считается появление в конце XIX в. работ американского адми¬рала А.Мэхена, среди которых центральное место занимает кни¬га «Влияние морской силы на историю (1660-1783)»,

опублико¬ванная в 1890 г. В тот период эта книга имела огромный успех. Только в США и Англии она выдержала 32 издания и была пе¬реведена почти на все европейские языки, в том числе и на рус¬ский (в 1895 г.). Английские рецензенты называли работы Мэхена «евангелием британского величия», «философией морской истории». Кайзер Германии Вильгельм II утверждал, что он старается наизусть выучить его работы и распорядился

разослать их во все судовые библиотеки Германии. Необычайный успех вы¬пал на долю этих работ в Японии. Симптоматично, что у нас так¬же предпринимались попытки применить идеи Мэхена к исто¬рии России. В этом контексте интерес представляют, например, статьи С.А.Скрегина и В.Ф.Головачева, появившиеся в 1889 г. в журнале «Морской сборник». Суть главной идеи Мэхена, настойчиво проводимой во всех его работах, состояла в том, что морская мощь

в значительной мере определяет исторические судьбы стран и народов. Объясняя превосходство Великобритании в конце XIX в. над други¬ми государствами ее морской мощью, Мэхен писал: «Должное ис¬пользование морей и контроль над ними составляет лишь од¬но звено в цепи обмена, с помощью которого (страны.) аккуму¬лируют богатства, но это центральное звено». Мэхен вы¬делял следующие условия, определяющие, по его мнению, основ¬ные параметры морской мощи: географическое

положение страны, ее природные ресурсы и климат, протяженность терри¬тории, численность населения, национальный характер и госу¬дарственный строй. При благоприятном сочетании этих факто¬ров, считал Мэхен, в действие вступает формула: N+NM+NB= =SP, т.е. военный флот + торговый флот + военно-морские базы = - морское могущество. Свою мысль он резюмировал следующим образом: «Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большом числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавля¬ющее

превосходство на море, изгоняющее с его поверхности не¬приятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль чад океаном и закрыть пути, по которым торговые суда дви¬жутся от неприятельских берегов к ним; подобное превосходст¬во может быть достигнуто только при посредстве больших флотов». Исходя из подобных постулатов, Мэхен обосновывал мысль о необходимости превращения

США в могущественную военно-морскую державу, способную соперничать с самыми крупными и сильными, государствами того периода. Существенный вклад в разработку геополитической трак¬товки внешней политики государств внес английский исследо¬ватель сэр Макиндер. 25 января 1904 г. Макиндер выступил на заседании Королевского географического общества с докладом «Ге¬ографическая ось истории». Определенные коррективы в концеп¬цию, сформулированную в этой статье, были внесены им в 1919

и 1943 гг. Как считал Макиндер, вначале в качестве осевой об¬ласти истории — серединной земли или хартленда — выделилась Центральная Азия, откуда татаро- монголы, благодаря подвиж¬ности их конницы, распространили свое влияние на Азию и зна¬чительную часть Европы. Со времени Великих географических открытий баланс сил изменился в пользу приокеанических стран, в первую очередь Великобритании. Однако, считал Макин¬дер в 1904 г новые средства транспортных коммуникаций,

прежде всего железные дороги, снова изменят баланс сил в пользу сухопутных держав. Исходя из этой постановки он сформулировал свою концеп¬цию хартленда, каковым считал евразийское пространство или Евразию. Макиндер оценивал последнюю как гигантскую есте¬ственную крепость, непроницаемую для морских империй и бо¬гатую природными ресурсами, и в силу этого считал ее «осью ми¬ровой политики». В 1919 г выступив против вильсоновского иде¬ализма, на основе которого

США вступили в первую мировую вой¬ну, чтобы «положить конец всем войнам» и «спасти демократию для мира», Макиндер отмечал: «идеалисты являются солью зем¬ли», но «демократия несовместима с организацией, необходи¬мой для войны против автократических режимов». При этом Макиндер сетовал на то, что политические моралисты вроде Вильсона «отказываются считаться с реальностями географии и экономики».

Он сформулировал свою позицию в ставшем известным тези¬се: тот, кто контролирует Восточную Европу, контролирует хартленд; кто контролирует хартленд, тот контролирует мировой остров; кто контролирует мировой остров, тот контролирует весь мир. Поэтому, утверждал Макиндер, для предотвращения следующей мировой войны необходимо создать блок независи¬мых стран, расположенных между Германией и Россией, для со¬хранения баланса сил на евразийском континенте.

В 1943 г в разгар второй мировой войны редактор журна¬ла "Форин аферс» пригласил престарелого Макиндера (тогда ему было уже 82 года) порассуждать относительно его идей в кон¬тексте тогдашнего положения в мире. В статье «Круглый мир и завоевание мира (peace)», написанной по этому поводу, Макин¬дер утверждал, что если Советский Союз выйдет из войны побе¬дителем над

Германией, то он превратится в величайшую сухо¬путную державу на планете. Вместе с тем он подверг значитель¬ной ревизии свою первоначальную концепцию. Теперь, по его схеме, хартленд включал помимо громоздко¬го массива суши северного полушария Сахару, пустыни Централь¬ной Азии, Арктику и субарктические земли Сибири и Северной Америки. В этой схеме Северная Атлантика стала «средиземным океаном».

Это пространство он рассматривал как опорную точ¬ку Земли, как регион, отделенный от другого главного региона — муссонных территорий Индии и Китая. По мере наращивания мощи этот регион, говорил Макиндер, может стать противовесом северному полушарию. Предложенную в статье версию Макин¬дер назвал «второй географической концепцией».

Несомненно, здесь автор отказался от прежнего жесткого дихотомического противопоставления сухопутных и морских держав. Это и не удивите но, если учесть, что в обеих мировых войнах континентальные и морские державы находились во взаимных союзах. Собственно говоря, англо-русская Антанта 1907 г. никак не укладывалась в рамки первоначальной концеп¬ции Макиндера. Тем более противоречила ей тройственная ось

Берлин — Рим — Токио. А пребывание океанических держав США и Великобритании в антигитлеровской коалиции с континенталь¬ным Советским Союзом вовсе подрывало его конструкции. Очевидно, что несмотря на различия между Мэхеном и Макиндером, которые делали упор соответственно на морскую и сухопут¬ную мощь, они были едины в своих основополагающих позициях. Оба презрительно оценивали демократию и враждебно относились к свободной

торговле и самому коммерческому классу. Мэхен мог одобрительно говорить об использовании морской торговли в ка¬честве источника английской экономической мощи, но в его схе¬ме именно контроль над морями играл решающую роль в восхож¬дении и могуществе Британской империи. А Макиндер был убеж¬ден в том, что экономическая мощь государства никак не зависит от свободной торговли. По его мнению, классические теории раз¬деления труда не только вредны, но и попросту опасны, посколь¬ку

свободная конкуренция на мировых рынках чревата войной. Таким образом, с точки зрения как приверженности осново¬полагающим принципам географического детерминизма, так и враж¬дебности демократии и свободной торговле, т.е. тем принципам, которые составляют несущие конструкции современного миропо¬рядка, оба исследователя принадлежали уходящей эпохе. В каче¬стве основы своих экономических выкладок они брали мерканти¬лизм, в то время как магистральным

направлением развития ми¬ровой экономики XX в. стали свободная торговля и принятие все более растущим числом стран и народов рыночной экономики. Определенный вклад в разработку проблем геополитики в по¬следние годы внесли российские исследователи. В одной недавно вышедшей работе геополитика характеризуется как дисцип¬лина, имеющая своим предметом «использование государства¬ми пространственных факторов при определении и достиже¬нии политических целей». В этом контексте наиболее соответ¬ствующей нынешним реальностям представляется

формулиров¬ка, предлагаемая К.В.Плешаковым. По его мнению, геополити¬ка может быть «определена не просто как объективная зависи¬мость внешней политики той или иной нации от ее географического местоположения, а как объективная зависимость субъекта международных отношений от совокупности мате¬риальных факторов, позволяющих этому субъекту осуществ¬лять контроль над пространством». Поставив задачу выяснить, «в чем данная научная дисцип¬лина устарела и какие поправки на современность

ей необхо¬димы, как данная дисциплина могла бы, быть использована для удовлетворения конкретных российских государственных по¬требностей», К.Э.Сорокин пришел к выводу, что в ней сущест¬вуют два раздела — «геополитика "фундаментальная", изуча¬ющая развитие геополитического пространства планеты, со сво¬ей, разумеется, точки обзора, и "прикладная", вырабатываю¬щая принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения государств или группы, государств на мировой сцене».

Причем последнюю К.Э.Сорокин считает возможным именовать «геостратегией». Очевидно, что такой подход позволяет выйти за традицион¬ные чисто пространственные параметры, оторваться от пупови¬ны географического детерминизма и разработать геополитику как самостоятельную политологическую дисциплину, призванную все¬сторонне исследовать основополагающие реальности современно¬го мирового сообщества. В целом соглашаясь с такой постановкой вопроса, главную проблему все же я вижу в том, чтобы решительно

отмежевать¬ся от традиционного понимания геополитики как дисциплины, призванной изучать исключительно или преимущественно про¬странственный аспект международных отношений и лежащий в основе этого подхода географический детерминизм, а также от трактовки геополитики как внешнеполитической стратегии, на¬правленной на экспансию и достижение гегемонии с помощью военно-силовой политики. Необходимо признать, что география и месторасположение государства имеют немаловажное значение для

исторических судеб и перспектив любого государства или народа. Более того, в древнейший период истории человечества, когда природа в букваль¬ном смысле слова продолжала диктовать людям формы жизне¬устройства и хозяйственной организации, географический фак¬тор играл определяющую роль в жизни людей и государств. Как писал Л.И.Мечников, «четыре древнейшие великие культуры, все зародились и развились на берегах больших рек. Хуанхэ и Янцзы орошают местность, где возникла и выросла китайская

ци¬вилизация; индийская, или ведийская, культура не выходила за пределы бассейнов Инда и Ганга; ассиро-вавилонская цивилиза¬ция зародилась на берегах Тигра и Евфрата — двух жизненных артерий Месопотамской долины; наконец. Древний Египет был, как утверждал еще Геродот, "даром" или "созданием" Нила». При этом важно учесть, что география и месторасположение имеют множество аспектов — размеры

и масштабы территории конкретного государства, место его расположения, топография, климат, условия для сельскохозяйственного производства, нали¬чие природных ресурсов, доступ к морям и океанам и т.д. Эти аспекты определяют целый ряд параметров, которые указыва¬ют на потенциальные и реальные возможности государства, оп¬ределяющие его место в мировом сообществе стран. Как показывает исторический опыт, сама земля, территория государства составляет тот стратегический

ресурс, который по зна¬чимости, возможно, превосходит все остальные ресурсы. Реаль¬ные размеры территориальных владений в той или иной форме и мере оказывают влияние как на характер, так и на основопо¬лагающие параметры интересов государства. Сам ландшафт, степень плодородия почвы, природные ресур¬сы и т.д. непосредственным образом сказываются как на струк¬туре и отдаче народного хозяйства, так и на плотности населе¬ния.

Топография и климатические условия страны крайне важ¬ны для развития путей сообщения, размещения ресурсов и на¬роднохозяйственной инфраструктуры, внутренней и внешней торговли. Положение относительно океанов и морей определя¬ет близость или удаленность от важнейших рынков, центров си¬лы и очагов конфликтов. Немаловажное значение для безопас¬ности и национальных целей имеет также близкое окружение го¬сударства. Очевидно, что от географического положения зависит решение государством

не только многочисленных внутриэкономических и внутриполитических, но также основополагающих внешнеполитических задач. На протяжении всей истории, вплоть до недавнего времени, главная цель государств состояла в завоевании территорий для реализации своих экономических интересов, безопасности и т.д.» будь то средствами империалистического подчинения одно¬го народа другим или путем аннексии прилегающей территории. Со времени Вестфальского мира 1648 г. территориальные грани¬цы государств считались священными хранителями

стабильно¬сти и жизнеспособности международной системы. Государства, особенно великие или мировые, во все времена руководствова¬лись императивом расширения своего контроля над соседними странами и народами, а при возможности и над всей междуна¬родной системой. По этой причине теорию изменений в международной поли¬тике следовало бы назвать одновременно теорией империализма и территориальной экспансии. Вплоть до промышленной рево¬люции в условиях господства традиционной

технологии и низ¬кой производительности в сельском хозяйстве и промышленно¬сти то или иное государство могло увеличить свои богатство, мощь и власть лишь путем установления контроля над чужими тер¬риториями или завоевания других стран и народов. Фактичес¬ки мощь и богатство государства во многом определялись разме¬рами контролируемой им территории. По-видимому, основные постулаты традиционной геополити¬ки, особенно географический, пространственно-территориаль¬ный детерминизм в той или иной форме, применимы

к реально¬стям евро(западно)центристского мира. И то с некоторыми суще¬ственными оговорками. Что касается современного мира, то на¬чиная с конца второй мировой войны эти принципы безнадеж¬но устарели. Помимо всех прочих аспектов, которые подробно будут про¬анализированы в учебнике, необходимо учитывать, что условия среды, географическое месторасположение, которые несомненно оказывали существенное влияние, особенно в период до промы¬шленной и научно-технической революций, на исторические судьбы и характер

народов и стран, со временем изменялись, из¬менялась и их общественно-историческая роль. Как писал еще Р.Элизе в 1889 г «океаны, которые являются в наше время ору¬дием международного единения и путем торговых и идейных сношений, некогда вселяли в человечество только чувство ужа¬са и служили средством разъединения народов». То же самое можно сказать о дальних расстояниях, преодо¬ление которых в наше время с изобретением и широкомасштаб¬ным введением новейших средств транспорта, таких как скоро¬стные

поезда, авиация, ракетная техника, способная доставить в любую точку земного шара оружие массового уничтожения, ста¬ло просто рутинным делом. Очевидно, что влияние географиче¬ского месторасположения на геополитику государства не может быть столь фатальным, каким оно было в период преобладания аграрного хозяйства или гужевого транспорта и в постиндустри¬альную эпоху при господстве информационной технологии и новейших средств транспорта и коммуникации. В современном же мире, как уже отмечалось в предисловии и более подробно

будет показано в соответствующих разделах учеб¬ника, научно-технический прогресс второй половины XX в. име¬ет своим результатом качественную модификацию самих геогра¬фических факторов функционирования и развития обществ. Все это свидетельствует о том, что назрела необходимость ра¬дикального пересмотра фундаментальных и методологических прин¬ципов изучения современного мирового сообщества. Другое де¬ло, как и на каких путях этого можно достичь.

В качестве од¬ного из направлений решения данной проблемы я и предлагаю интерпретировать префикс «гео» в термине «геополитика» не как картографическое измерение международно-политических ре¬альностей, а как восприятие мирового сообщества в качестве еди¬ной «завершенной» системы в масштабах всей планеты. Политика теснейшим образом связана с идеологией. Иде¬ологию можно определить как некий строительный про¬ект или эскиз, на основе которого конструируются струк¬туры и функции власти в том или ином обществе.

Все идеоло¬гии, независимо от их содержания, касаются проблем авторите¬та, власти, властных отношений и т.д. Они основывается на признании определенной модели общества и политической сис¬темы, путей и средств практической реализации этой модели. Идеология выполняет одновременно интегративную и разгра¬ничительную функции: первую, скажем, для сплачивания чле¬нов той или иной партии, а вторую — для отделения этой пар¬тии от других партий. Идеология ориентирована на непосредст¬венные политические реалии и действия,

на политический про¬цесс и исходит из соображений привлечения наивозможно боль¬шей поддержки. Поэтому, естественно, она носит ярко выраженный тенденциозный характер. Идеология призвана придавать значимость институциональ¬ным отношениям между людьми, институтами, партиями, сооб¬ществами и т.д. как субъектами политики, объяснять, обосно¬вывать, оправдывать или отвергать те или иные политические реальности в конкретных общественно-исторических условиях.

Важнейшая функция идеологии состоит в том, чтобы отделить то или иное сообщество или группу от остальных сообществ и групп. Как отмечал германский исследователь О.Ламберг, защитное действие этой функции наиболее эффективно проявляется в тех случаях, когда остальной окружающий мир видится как враждебная сила, что и провоцирует инстинкты обороны, страха, агрессивности у членов соответствующей группы. Каждая идеологическая конструкция содержит в себе развернутое представление

об антиподе или противнике. От образа противника во многом зависит степень интегрированности группы. С этой точки зрения политика представляет собой арену столкновения различных идеологических систем, идейно-политических течений и направлений. Однако констатация этого по¬ложения сама по себе еще мало что объясняет. Дело в том, что при всей своей верности знаменитая формула «политика есть искусство возможного» сохраняет правомерность и действенность и в современных условиях.

С одной стороны, «искусство возможного» ставит определенные пределы идеологизации политики, а с другой, идеология, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые та или иная политическая партия или пра¬вительство при проведении своего политического курса может выйти без ущерба основополагающим принципам своего политиче¬ского кредо. Все это имеет самое непосредственное отношение к сфере международных отношений. Считая установку современных исследователей от марксис¬тов до экзистенциалистов, согласно

которой человек есть суще¬ство, живущее в необратимом историческом времени, упрощенной, румынский историк религии М.Элиаде утверждал, что человек живет еще и вне исторического времени, а именно, в своей мечте, своем воображении и т.д. Иначе говоря, человек, общество, государство и соответственно межгосударственные отно¬шения и мировое сообщество в целом имеют мировоззренческое измерение. Именно это измерение и определяет содержание гос¬подствующей в определенный исторический период парадигмы.

Еще известный немецкий философ конца XIX в. Ф.Ницше предупреждал, что XX столетие станет веком борьбы различных сил за мировое господство, осуществляемой именем философских прин¬ципов. Предупреждение Ницше оказалось пророческим с той лишь разницей, что все многообразие и сложность мировоззренческого начала были заменены идеологическим измерением, идеологические принципы взяли верх над философскими. Наметившееся на рубеже третьего тысячелетия окончание европоцентристского мира совпало

с началом разрушения двухполюсного мирового порядка в его военно-политическом и идеолого-политическом измерениях, а также концом цементировавшей этот порядок холодной войны. В евро-центристской конфигурации геополитических сил, контуры которой сформировались начиная Вестфальской и Венской систем, основополагающие вопросы меж¬дународной политики, по сути дела, решались «концертом» нескольких великих держав Европы, а примерно с испано-американской войны в число этих держав

вошли и США. Первая мировая война подорвала преимущественно или исключительно европейский характер системы баланса сил. В ходе и по окончании войны европейцы вынуждены были признать де-факто законность притязаний США и Японии на роль великих держав и вершителей судеб современного мира. Кардинальные изменения в расклад европейских и мировых сил были внесены постепенным восхождением в 30-х годах Советского Союза и особенно второй мировой войной, после окончания которой мир разделился на два

противоборствующих блока: утвердилась двухполюсная структура международных отношений в виде двух общественно-политических систем как бы персонифицированных в НАТО и Варшавском пакте центрами которых были противостоящие супердержавы — СЩА и СССР. По-видимому, называя XX столетие «веком идеологии», мы допускаем определенное упрощение ситуации. Дело в том, что господствовавшие в тот период основные идейно-политические течения — марксизм,

национал-социализм, либерализм и т.д. — функционально выполняли, в сущности, ту же роль, что и ве¬ликие религиозные системы — католицизм, протестантизм, ис¬лам и др. — в прошлом. С данной точки зрения они являлись своеобразными секулярными религиями. Но религиозное нача¬ло проявлялось в них по-разному и в разных дозах. Тем не ме¬нее идеология в собственном смысле слова в качестве одного из определяющих факторов мировой

политики в наиболее завершен¬ной форме проявила себя именно в XX в. Вестфальская и затем Венская системы, которые лежали в основе межгосударственных отношений, базировались на прин¬ципах национального суверенитета и легитимности. Они не предписывали той или иной стране форму правления и внутрен¬ней социальной организации. В эти системы на равных правах входили, с одной стороны, самодержавная

Россия, монархия Габ¬сбургов, а с другой — либеральная Англия, т.е. авторитарные и либеральные режимы. Согласие касалось лишь того, что до¬пустимо и недопустимо во внешнеполитическом поведении го¬сударств. Таким образом, одним из важных условий для законного или легитимного международного порядка считалось более или ме¬нее жесткое разграничение между установленной тем или иным государством формой правления и его поведением на международной арене.

Каждый участник международных отношений был вправе установить у себя любой социальный и политический режим, пока он ведет себя на мировой арене в соответствии с общепризнанными правилами поведения. Тем самым в рамках одной и той же системы межгосударственных отношений допускалось сосуществование различных политико-идеолопгческих систем. Положение радикально изменилось в XX в когда борьба за умы людей стала важной составной частью международной понятии.

Проанализировав это положение, известный американ¬ский исследователь Г.Моргентау в предисловии ко второму из¬данию своей получившей популярность книги «Политика меж¬ду нациями; борьба за власть и мир» подчеркивал, что "борьбу за умы. людей в качестве нового измерения международной по¬литики следует добавить к международным измерениям дип¬ломатии и войны». При этом Моргентау сетовал на то, что эта борьба за умы людей нанесла последний фатальный удар той

социальной системе международного общения, в рамках ко¬торой в течение почти трех веков народы, жили вместе в по¬стоянных ссорах, но под общей крышей разделяемых всеми . ценностей и всеобщих стандартов действия Под руинами той 'крыши оказался похороненным механизм, который поддержи¬вал стены того общего дома народов, а именно баланс сил». Выше уже говорилось о том, что уже в первые десятилетия ХХ в. развернулся бескомпромиссный конфликт между тремя 'главными альтернативными политико-идеологическими

направ¬лениями перестройки современного мира: социал-реформизмом, фашизмом и большевизмом. В ходе второй мировой войны в результате военного разгрома Германии и ее союзников фашизм как сколько-нибудь эффективная и дееспособная альтер¬натива перестал существовать. В качестве главных противоборствующих альтернатив сохранились социал-реформистский капитализм и революционный социализм (коммунизм). Свою за¬конченную форму идеологический конфликт принял после

второй мировой войны между двумя блоками, возглавлявшимися США и СССР. . Особенность второй мировой войны в данном контексте состояла в том, что традиционный комплекс факторов, лежащих в ее основе, возможно впервые со времен религиозных войн XVI в. дополнялся идеологическим компонентом. Она представляла собой одновременно войну за территориальное господство и идеологическую войну, призванную навязать противной стороне определенный образ жизни, систему

ценностей, форму жизнеустройства, политический режим и т.д. Обоснованность этого тезиса отнюдь не опровергается тем фактом, что одна из воюющих тоталитарных держав (СССР) находилась в союзе с либерально-демократическими странами (Великобританией, США и несколько позже Францией). Во-первых это была война не на жизнь, а на смерть между двумя неприми¬римыми тоталитарными режимами — большевистским и на¬цистским, в основе политической стратегии которых явно

или неявно была заложена установка на глобальную экспансию. Здесь необходимо сделать ту "существенную оговорку, что для на¬родов Советского Союза эта война являлась именно Великой Отечественной войной против неприкрытой нацистской агрессии. Во-вторых, это была война западных демократий против фа¬шистских и милитаристских режимов

Германии, Италии и Япо¬нии, которые стремились к мировому господству. По множест¬ву причин западные демократии нашли в Советском Союзе ес¬тественного союзника в борьбе с общим врагом. В идеологичес¬ком плане этот союз облегчался тем, что коммунистический ин¬тернационализм, проповедовавший равносущность пролетариев всех стран и континентов, все же был ближе к либеральному ин¬тернационализму

с его лозунгами свободы и прав всех людей, не¬зависимо от их национальной, социальной и культурной принад¬лежности, нежели идеология нацизма с ее откровенным нацио¬нал- шовинизмом и расизмом. „, Во время холодной войны идеологический конфликт приоб¬рел самодовлеющее значение. Сила, военная мощь оказались по¬ставленными на службу распространения образа жизни, мировидения, собственной легитимности двух противоборствующих сверхдержав и военно-политических блоков.

Холодная война представляла собой уже масштабную идеологическую войну, в которой вопрос о территориях затрагивался постольку, посколь¬ку речь шла об уничтожении или установлении на территории того или иного государства соответствующего режима — социалистического или капиталистического. Иными словами, холодная война была своего рода борьбой про¬тивостоящих политических и экономических систем за выжива¬ние. Показательно, что в территориальном контексте послевоен¬ный миропорядок основывался

на признанных всеми сторонами известных ялтинских соглашениях о неприкосновенности государственных границ как на Западе, так и на Востоке. Возможность идеологического или системного конфликт» была заложена в самой парадигмальной инфраструктуре европоцентристской (или западоцентристской) цивилизации. Он вытекал, в частности, из аугсбурского принципа cujus regio, ejus religio, т.е. принципа, согласно которому в стране господствует та вер»' которой придерживается ее правитель.

Из него можно было сделать вывод, что правитель или правящий режим вправе учредить в подчиненной ему стране ту вероисповедную систему, которая, до его мнению, соответствует букве и духу «истинного» учения. В ХХ в. место вероисповедания заняла идеология, которая при¬няла форму демократического национализма, национал-социализма марксистского интернационализма. В наиболее законченной и чистой форме идеологический или системный конфликт имел место после второй

мировой вой¬ны между двумя блоками, возглавлявшимися США и СССР. Идейно-политическому обоснованию национального государ¬ства в течение последних двухсот лет служил и продолжает слу¬жить национализм. Национализм и идеология теснейшим образом связаны друг с другом, дополняют и стимулируют друг друга. Не случайно они возникли почти одновременно и выражали прессы поднимающегося третьего сословия пли буржуазии, что, в сущности, на начальном этапе представляло

собой одно и тоже. В XX столетии оба феномена приобрели универсальный характер и стали использоваться для обозначения широкого спектра явлений. Появившиеся понятия «буржуазный национализм», либеральный национализм», «мелкобуржуазный национализм», е. «национал-шовинизм», «нацизм» и т.д по сути дела, использо¬вались в качестве идеологических конструкций для оправдания и обоснования политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-политических сил.

В Советском Союзе идеология интернационализма была поставлена на службу за¬щиты государственных интересов и, став фактически государст¬венной идеологией, выполняла, как это не парадоксально, роль и функции национал- социализма в гитлеровской Германии. Большинство авторов признают, что XIX в. является пери¬одом «сотворения национализма». Однако нет единого мнения что понимать под национализмом.

Еще английский исследова¬тель прошлого века У.Бейджгот отмечал: «Мы знаем, что это (национализм) такое, когда нас об этом не спрашивают, но мы не можем без запинки объяснить или определить его". Суще¬ствует также мнение, которое вообще ставит под сомнение сам факт существования национализма как реального феномена. Например, известный современный английский исследователь Э.Хобсбаум утверждал, что «национализм требует слишком большой веры в то, что не существует».

Вместе с тем были и такие авторы, которые, будучи убежден¬ными в реальности и силе национализма, выступали с радикаль¬ными лозунгами предоставления всем нациям возможности со¬здать собственное государство. Так, в определенной степени вы¬ражая популярные в тот период умонастроения, швейцарский ис¬следователь международного права И.К.Блюнчли писал в 1870 г.: «Б мире должно быть столько же государств, сколько в нем раз¬личных наций. Каждая нация должна иметь свою государст¬венность, а каждое государство должно

строиться на нацио¬нальной основе». Поэтому понятно, почему споры и дискуссии по данному во¬просу в наши дни не только не прекратились, но и приобрели но¬вый импульс. Они концентрируются вокруг вопросов о том, что такое национализм и национальная идея, когда они возникли, какую роль (положительную или отрицательную) сыграли в об¬щественно-историческом процессе, какова их роль в современ¬ном и грядущем мире, что первично — нация или государство, как они соотносятся друг

к другу и т.д. Не совсем верно рассматривать религиозный фундаментализм, национализм, расизм, нетерпимость во всех ее проявлени¬ях только через призму истории, как некие реликты прошлого, несовместимые с настоящим и тем более с будущим. Причем зачастую, не имея четкого представления о природе появления этих феноменов в современных реальностях, их изображают в каче¬стве неких возрождений или пробуждений, давно преодоленных тем или иным сообществом феноменов. Говорят, например, о воз¬рождении религиозного фундаментализма,

национализма, тра¬диционализма и т.д. В результате они предстают в качестве не¬ких фантомов, не имеющих почвы в современном мире. При этом часто предается забвению то, что каждая эпоха вырабатывает и исповедует собственные «измы», например собственные либера¬лизм, консерватизм, радикализм и т.д нередко присовокупляя к ним префикс «нео». В действительности же в большинстве слу¬чаев мы имеем дело с совершенно новыми явлениями, порожден¬ными именно современными реальностями, хотя к ним и при¬меняются названия, ярлыки

и стереотипы, заимствованные из прошлого. Чтобы убедиться в этом достаточно сравнить между собой, консерватизм конца XX века с его прототипом прошлого века или классический либерализм XIX в. с современным соци¬альным либерализмом. На первый взгляд парадоксально может звучать утверждение, что национализм при всей своей внешней обращенности в про¬шлое, традициям, мифам и т.д. является ровесником и близне¬цом модернизации и теснейшим образом связан с промышлен¬ной революцией, урбанизацией, становлением

гражданского об¬щества и современного государства. То, что национализм и про¬мышленная революция порой как бы противопоставляли себя друг Другу, никоим образом не должно вводить в заблуждение. Хотя некоторые авторы и говорят, что нация представляет собой феномен, старый как сам мир, национально-государственное строительство началось с Ренессанса и

Реформации. Оно было сти¬мулировано кризисом Священной Римской империи и противо¬борством между возникавшими одной за другой монархиями. Но все же в современном понимании сами понятия «нация», «на¬ционализм», «национальное государство», «национальная идея» сложились только в ХУШ-Х1Х вв. И действительно, национальное государство в строгом смысле слова лишь в течение последних примерно 200

лет выполняет роль главного субъекта власти и регулятора общественных и политических отношений, в том числе и международных. Как выше отмечалось, Германия и Италия вышли на общественно-политическую авансцену лишь во второй половине XIX в. Целый ряд национальных государств — Югославия, Чехословакия, Финляндия, Польша, прибалтийские страны и др. — появились на политической карте современного

мира лишь после первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Оттоман¬ской и отчасти Российской империй. Сама проблема нации и национализма стоит в точке пересе¬чения социально-экономических, технологических и политиче¬ских изменений. Очевидно, что формирование национального язы¬ка невозможно рассматривать вне контекста этих изменений, по¬скольку его стандарты могли формироваться только после появ¬ления книгопечатания,

развития средств массовой информации и массового образования. Но опять же парадокс состоит в том, что ряд важнейших ус¬тановок национализма, особенно те, которые призваны обосновать притязания или требования национального самоопределения всех без исключения народов на началах создания самостоятельных национальных государств, на первый взгляд, противоречат тен¬денциям современного мирового развития. Тем не менее в глазах миллионов и миллионов людей он сохраняет притягательность

и в этом качестве служит мощным мобилизирующим фактором. Но такова участь всех великих мифов, верований и идеологий. Ведь до сих пор среди исследователей, занимающихся данной пробле¬матикой, нет единого мнения относительно того, что было рань¬ше — национализм, нация или национальное государство. В этой связи ряд авторов совершенно справедливо указывают на то, что лишь в нескольких странах образование

нации послужило ос¬новой государственного строительства. Речь идет прежде всего об Италии, Германии и Греции. Как отмечал Г.Ульрих, специали¬сты до сих пор не могут придти к согласию относительно того, что именно преобладало в процессе объединения Италии: государственное строительство под руководством Кавура или же станов¬ление новой нации — процесс, который возглавили

Мадзинй Гарибальди. Что касается Германии, то здесь задолго до объеди¬нения существовало сильное национальное движение. Нельзя» признать, что во многом объединенная Германия явилась детищем железного канцлера О.Бисмарка. Многие исследователи не без основания отмечают, что не нации создают государства и национализм, а наоборот, они созда¬ется государством. По-видимому, есть резон в позиции

Э.Геллвера, который считает, что «именно национализм порождает на¬ции, а не наоборот». И действительно, во многом прав извест¬ный 'английский экономист и историк Э.Хобсбаум, который под¬черкивал, что нации представляют собой «дуалистический фе¬номен. создаваемый преимущественно сверху, но который невозможно понять без изучения процессов, шедших снизу, т.е. без чаяний, надежд, потребностей, желаний и интересов про¬стонародья, которые не всегда были национальными,

но от этого не становились менее националистическими». В данной связи показательно, что распространение рыночных отношений, расширение зон свободной торговли, с одной сторо¬ны, ведут к сближению и усилению интеграции стран, а с дру¬гой стороны, поощряют изоляционистские силы, способствующие воскрешению национализма и этнических конфликтов. Как показывает исторический опыт, национализм может выступать в качестве фактора мобилизации народов

на борьбу за свое освобождение, источника творческого порыва. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что националистическая идея миропорядка оказалась довольно устойчивой в течение послед¬них полтора—двух столетий. В то же время он может служить в качестве катализатора разного рода конфликтов, холодных и горячих войн.