Мой Пушкин

Мой Пушкин Творческая работа студента группы ТР-11К Терель Руслана посвященная 200-летию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина К *** Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное веденье, Как гений чистой красоты. В томленьях грусти безнадежной, В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный, Твои небесные черты. Шли годы. Бурь порыв мятежный Рассвет мятежный Рассеял прежние мечты, И я забыл твой голос нежный, Твои небесные черты. В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество и вдохновенье, И жизнь, и слезы и любовь. Считается, что стихотворенье «К***» посвящено Ане Петровне Керн (1800 – 1879). Пушкин впервые познакомился с

Керн в Петер¬бурге, в доме Олениных, в начале 1819 года. Уже тогда поэт был очарован ее красотой и обаянием. После этой встречи прошло шесть лет, и Пушкин вновь увидел Керн летом 1825 года, когда она гостила в Тригорском у своей тетки П. А. Осиповой. Неожи¬данный приезд Анны Петровны Керн всколыхнул в поэте почти угаснувшее и забытое

чувство. В обстановке однообразной и тягостной, хотя и насыщенной творческой работой, Михайловской ссылки появление Керн вызвало «пробуждение» в душе поэта. Он вновь ощутил полноту жизни, радость творческого вдохнове¬ния, упоение и волнение страсти, любви. Незадолго до отъезда Керн Пушкин написал стихотворение; «Я помню чудное мгно¬венье », которое сам и вручил ей вместе с экземпляром одной из первых глав «Евгения

Онегина». Вот как описывает это А. П. Керн в своих воспоминаниях: «На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр 2-й главы «Онегина» в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: Я помню чудное мгновенье,— и проч. и проч. Когда я сбиралась спрягать о шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно

выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять: что у него промельк¬нуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я сообщила тогда барону Дельвигу, который их поместил в своих «Северных цветах». Михаил Иванович Глинка сделал на них прекрасную музыку», (А. С. Пушкин в воспоминаниях своих современников. – М 1974.— Т.I. – С. 387). Это колебание Пушкина, вручать или не вручать «»поэтический подарок», не случайно.

Он как бы предвидел, что стихи эти будут приняты за посвященные А. П. Керн. Так и произошло, хотя само лирическое чувство предельно обобщено и не предполагает никакой нарочитой конкретизации. Стихотворение начинается с воспоминания о дорогом и пре¬красном образе, на всю жизнь вошедшем в сознание поэта. Это глубоко сокровенное, затаенное воспоминание согрето таким тре¬петным и горячим, незатухающим чувством, что мы невольно и незаметно приобщаемся к этому благоговейному преклонению

перед святыней красоты: Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гении чистой красоты. «Я помню чудное мгновенье », «Я помню ». Музыка стиха завораживает. Не сразу, но все явственнее слышится что-то хорошо знакомое. Но что? Да, конечно, письмо Татьяны, где она изливает «тоску волнуемой души» в бесхитростных, идущих из самого сердца признаниях: И в это самое мгновенье

Не ты ли, милое виденье, В прозрачной темноте мелькнул «Письмо Татьяны к Онегину», да и вся третья глава «Евгения Онегина» написаны в 1824 году, за несколько месяцев до новой встречи с Керн. И, как знать, не оно ли, это письмо, подсказало Пушкину первые строки его стихотворения? И дело не в том, к кому обращена «песнь любви».

Важен не сам адресат послания, а то состояние беззаветной влюбленности, свежести и чистоты чувства, то пробуждение и волнение души, которые вызвали к жизни это почти молитвенное признание (не случайно «милое виденье» мелькнуло перед Татьяной в то самое мгновенье, когда она «молитвой услаждала тоску волнуемой души»). Конечно, если считать, как это предписывает традиция, что стихотворение «К***» посвящено конкретной женщине, именно Анне Петровне Керн, наше сравнение с письмом

Татьяны «хрома¬ет». Но в том-то и дело, что встреча с Керн послужила для Пушки¬на только поэтическим импульсом, только непосредственным сти¬мулом для выражения того высокого состояния души, того востор¬га, счастья, умиления, которое испытывал в это «чудное мгновенье» поэт. Иными словами, если вспомнить, как Пушкин описывает приход творческого вдохновения в стихотворении «Осень», в сердце поэта поэзия уже пробудилась, душа уже «стеснилась» «лирическим волненьем» и только

искала предмета, повода, выхо¬да, чтобы «излиться наконец свободным проявленьем». Лирическое напряжение, необычайный подъем всех творческих сил, страстное томление души ждали только дуновения, только «мимолетного виденья», чтобы эти струны зазвучали, разрешились мажорным, жизнеутверждающим гимном о всепобеждающей силе любви. Самый поэтический образ «гения чистой красоты» заимство¬ван Пушкиным у В. А. ЖУКОВСКОГО, из его стихотворения «Лалла

Рук» (1821): Ах! не с нами обитает Гении чистой красоты; Лишь порой он навещает Нас с небесной высоты Но Пушкин наполняет этот образ иным, реальным и земным содержанием. У Жуковского это чудесное, бесплотное, небесное видение. У Пушкина это облик земной женщины, явившейся перед поэтом во всем блеске и очаровании своей красоты. Вместе с тем «гений чистой красоты» — это не только и не столько

А. П. Керн, но и обобщенный образ идеальной, прекрасной женщины. Последующие строфы стихотворения автобиографичны, но эмоциональная тональность не утрачивается, не снижается. Пуш¬кин вспоминает годы петербургской жизни, прошедшие «в том¬леньях грусти безнадежной, в тревогах шумной суеты», воссоздает иной настрой чувств в период южной ссылки («Бурь порыв мя¬тежный рассеял прежние мечты»), говорит о «мраке заточенья»

Михайловской ссылки, о тягостных днях, проведенных «в глуши»: Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. В этих строфах движение поэтической мысли идет более слож¬ным путем. Здесь не просто воспоминание, воспроизведение былых, пережитых впечатлений. В памяти поэта «милые черты», «небес¬ные черты» не стираются, «голос нежный» все так же, может быть,

только чуть более приглушенно, звучит в душе. Гармониче¬ская умиротворенность достигается задушевностью интонации, меланхолическими раздумьями о днях, прожитых «без божества, без вдохновенья». Своего рода музыкальным рефреном звучит дважды повторенный эпитет «голос нежный», рифмы внешне непритязательны («нежный — мятежный», «вдохновенья — зато¬ченья»), но и они полны гармонии, песенности, романсовости стиха. Но вдруг эта гармония взрывается. Тихая нежность уступает место бурной страсти.

Вновь возрождение чувств в душе поэта, вновь прилив жизненных сил, вновь приход творческого вдохно¬вения: Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь. Те же самые слова звучат с необычайной энергией, эмоцио¬нальным подъемом,

напоминающим знаменитый гимн Вальсннгама из «Пира во время чумы»: Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю Только там чувство упоения опасностью, всем тем, что «гибелью грозит». В пушкинском стихотворении упоение всепоглощающей любовью, упоение красотой любимой женщины, что уже само по себе приносит ни с чем не сравнимое счастье, блаженство. Без любви нет жизни, нет «божества», нет «вдохновенья».

Мы видим, что в стихотворении Пушкина любовная тема не¬разрывно сочетается с философскими раздумьями поэта о своей собственной жизни, о радости бытия, о приливе творческих сил в чудные и редкие мгновения встречи с чарующей красотой. Покоряющая сила пушкинского стихотворения, согретого горячим человеческим чувством, трепетным лиризмом,— в его эмоциональ¬ной взволнованности, проникновенной страстности. Явление «гения чистой красоты» внушило поэту и целомудренное восхище¬ние, и упоение любовью, и пр