Серебряный век русской поэзии: А. Ахматова

Лирика “серебряного” века многообразна и музыкальна. Сам эпитет “серебряный” звучит, как колокольчик. Серебряный век- это целое созвездие поэтов. Поэтов музыкантов. Стихи “серебряного” века - это музыка слов. В этих стихах не было ни одного лишнего звука, ни одной ненужной запятой, не к месту поставленной точки. Все продуманно, четко и музыкально. В начале XX в. существовало множество литературных направлений.

Это и символизм, и футуризм, и даже эгофутуризм Игоря Северянина. Все эти направления очень разные, имеют разные идеалы, преследуют разные цели, но сходятся они в одном: работать над ритмом, словом, довести игру звуками до совершенства. Особенно, на мой взгляд, в этом преуспели футуристы. Футуризм напрочь отказался от старых литературных традиций, “старого языка” , “старых слов” , провозгласил

новую форму слов, независимую от содержания, т.е. пошло буквально изобретение нового языка. Работа над словом, звуками становилась самоцелью, тогда как о смысле стихов совершенно забывалось. Взять, например, стихотворение В. Хлебникова “Перевертень” : Кони, топот, инок. Но не речь, а черен он. Идем молод, долом меди. Чин зван мечем навзничь. Голод чем меч долог? Пал а норов худ и дух ворона лап

Смысла в этом стихотворении никакого, но оно замечательно тем, что каждая строчка читается и слева направо, и справа на лево. Появлялись, изобретались, сочинялись новые слова. Из одного лишь слова “смех” родилось целое стихотворение “Заклятие смехом” : О, рассмейтесь смехачи! О, засмейтесь смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешек надсмеяльных - смех усмейных смехачей!

О, иссмейся рассмеяльно сих надсмейных смеячей! Смейво, смейво, Усмей, осмей, смешки, смешки, Смеюнчики, смеюнчики. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Культы формы долго не просуществовал, и многие новые слова не вошли в язык общества. Футуризм быстро изжил себя. Но работа футуристов не пропала даром. В их стихах к почти совершенному владению словом добавился смысл,

и они зазвучали, как прекрасная музыка. Борис Пастернак “Метель” : В посаде, куда ни одна, нога Не ступала, лишь ворожей да вьюги Ступала нога, в бесноватой округе, Где и то, как убитые, спят снега Постой, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, лишь ворожеи Да вьюги ступала нога, до окна Дохлестнулся обрывок шальной шлеи

Я не привожу это стихотворение полностью, но уже с первых строк слышна песня метели. Всего одно предложение, а тебя закружила, понесла метель Пастернак начинал как футурист. Талант Пастернака и владение формой - школа футуризма, дали потрясающий результата: необыкновенно красивые, музыкальные стихи. Обратимся теперь к символистам. Символизм провозглашал не только культ формы стиха, но и культ символов:

отвлеченность и конкретность необходимо легко и естественно слить в поэтическом символе, как “в летнее утро реки воды гармонично слиты солнечным светом” . Это и происходит в стихах К. Бальмонта, похожих на шелест листвы. Например, его таинственное, загадочное стихотворение “Камыши” : Полночной порою в болотной глуши Чуть слышно, бесшумно кричат камыши.

В каждом слове этого стихотворения употребляется шипящий звук. Из-за этого все стихотворение как будто шелестит, шуршит. О чем они шепчут? О чем говорят? Зачем огоньки между нами горят? Мелькают, мигают - и снова их нет. И снова забрезжит блуждающий свет И тиной запахло. И сырость ползет. Трясина заманит, сожжет, засосет. “Кого?

Для чего?” - камыши говорят. Зачем огоньки между нами горят? Разговор камышей, мигание мелькание огоньков, трясина, сырость, запах тины все создает ощущение таинственности, загадки. И в то же время от строк В болоте дрожит умирающий лик. То месяц багровый печально поник И вздох повторяя погибшей души, Тоскливо, бесшумно шуршат камыши. веет дыханием смертельной тоски.

Так рождается таинственная, жутковато-притягательная музыка стихотворения Еще одно стихотворение Бальмонта, очень красивое и символичное - это “Я мечтою ловил уходящие тени ” постоянное повторение слов в каждых двух строчках создает как бы переливающийся, журчащий ритм: Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня.

В повторении слов “и дрожали ступени, и дрожали ступени” , “тем ясней рисовались, тем ясней рисовались” , “вокруг раздавались, вокруг меня раздавались” и т.д. употребляются звуки “р” и “л” , за счет чего стихотворение получается похожим на журчащие переливы ручья. Это что касается языка. Что же касается содержания стихотворения - оно наполнено глубоким смыслом. Человек идет по жизни все выше и выше, ближе и ближе к своей цели:

И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертания вдали Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Тем светлее сверкали выси дремлющих гор Он оставляет позади прожитые годы - “уходящие тени погасшего дня” , уснувшую Землю, но цель его все еще далека: Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали. Но он верит, что достигнет заветной мечты.

Он узнал, “как ловить уходящие тени потускневшего дня” , т.е. как не зря проживать время, отведенное ему в этом мире и все выше шел, дальше, ближе и ближе к своей мечте. Еще одно стихотворение Бальмонта я хотела бы привести. Это красивое посвящение любви. “Черкешенки” Я тебя сравнивать хотел бы с нежной ивой плакучей Что склоняет ветви к влаге, словно слыша звон созвучий

Я тебя сравнивать хотел бы с той индусской баядерой, Что сейчас-сейчас заплачет, чувства меря звездной мерой. Я тебя сравнить хотел бы Но игра сравнений темна, Ибо слишком очевидно: ты средь женщин несравненна. Я перехожу к акмеизму и к моим любимым поэтам: Николаю

Гумилеву и Анне Ахматовой. Акмеизм - стиль, придуманный и основанный Гумилевым, подразумевал отражение реальности легкими и емкими словами. сам Гумилев очень критически относился к своим стихам, работал над формой и над содержанием. Гумилев, как известно, много путешествовал по Африке, Турции, востоку. Впечатления от путешествий отразились в его стихах, диких экзотических ритмах.

В его стихах звучит и музыка заморских стран, и песни России, и смех и слезы любви, и трубы войны. Одни из самых прекрасных стихотворений об Африке - это “Жираф” и “Озеро Чад” . “Жираф” - это изысканная музыка “таинственных стран” . Все стихотворение особенное: Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко, далеко на озере

Чад Изысканный ходит жираф. И начинается особенно таинственная и грустная сказка “про черную деву, про страсть молодого вождя перо тропический сад, про стройные пальмы и запах немыслимых трав ” Потрясает описание жирафа: Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится толь луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер необычные сравнения:

Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Это стихотворение настолько мелодично, что в наше время на него написана музыка и оно стало песней. И вот еще одна таинственная сказка: “Озеро Чад” . Она похожа на любовный роман в стихах. Сюжет его банален и грустен, но язык стихотворения придает ему красоту и необычайность: На таинственном озере Чад

Посреди вековых баобабов Вырезные фигурки стремят На заре величавых арабов. По лесистым его берегам И в горах, у зеленых подножий Поклоняются странным богам Девы-жрицы с эбеновой кожей. Таинственное озеро, величавые арабов, странные боги, девы-жрицы - все это создает загадочную и величественную атмосферу, в которую погружается читатель. Вот он видит прекрасную пару: дочь властительного

Чада и ее мужа - могучего вождя, и красивого, но лицемерного европейца. Он видит красивый, простой мир Чада и “цивилизованный” грустный мир Европы, где кабаки, пьяные матросы и грязная жизнь. “Озеро Чад” не очень большое стихотворение, но написано оно столь ярким и выразительным языком, что перед нами проходит целая жизнь Гумилев пережил первую мировую войну.

В своих стихах он показал бессмысленность этой войны, которая принесла только горе, траур в города и села, печальную, песню заупокойных Интересны сравнения войны и мирными образами: Как собака на цепи тяжелой, Тявкает за лесом пулемет, И жужжат пули, словно пчелы, Собирая ярко-красный мед. А “ура” вдали - как будто пенье Трудные день окончивших жнецов.

Поэт говорит, что перед богом равны как воюющие люди, так и мирное люди: Их сердца горят перед тобою, Восковыми свечками горят. “Зачем, для чего война, во имя чего?” - спрашивает Гумилев. Да, кому-то она приносит славу, титулы, удачи. Но сосчитают ли потопленных Во время трудных переправ, Забытых на полях потоптанных И громких в летописях слав?

Иль зори будущие ясные Увидят такими как встарь Огромные гвоздики красные И на гвоздиках спит дикарь? Так не лучше ли прекратить истреблять друг друга, а обняться и сказать “Милый, вот, прими мой братский поцелуй!” Стихи Гумилева о войне - это труба протеста всех мирных людей против насилия, гневная ода против бессмысленных убийств. О музыке гумилевских стихов можно говорить бесконечно долго и много.

Поэзия Гумилева - это вся его жизнь, занятая поисками красоты. Стихи его отразили “не только искание красоты, но и красоту исканий” . Анна Ахматова В автобиографии, озаглавленной “Коротко о себе” , Анна Ахматова писала: “Я родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан) . Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота.

Годовалым ребенком я была перевезена на север — в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет. Мои первые воспоминания—царско-сельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в “Царско-сельскую оду” . Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу

Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет—древний Херсонес, около которого мы жили. Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски. Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с

Державина (“На рождение порфирородного отрока” ) и Некрасова (“Мороз Красный нос” ) . Эти вещи знала наизусть моя мама.