Жизнь на фронтире (на материале романа Д.Ф. Купера "Прерия")

ЖИЗНЬ НА ФРОНТИРЕ (на материале романа Д. Ф. Купера “Прерия”) Выполнил: студент 3 курса вечернего отделения Сафронов Алексей Владимирович, Научный руководитель: к.ф.н. доцент Абиева Наталья Александровна Санкт-Петербург 2008 Оглавление Введение 3 Глава 1. “Фронтирная тема” в американской литературе 5

Глава 2. Жизнь на Фронтире, основная проблематика Фронтира (на материале романа Д.Ф.Купера “Прерия”) 13 Заключение 23 Список используемой литературы 24 Введение В переводе с французского, frontier означает "граница", а Фронтиром - с большой буквы - называют запад, юго-запад и юг США, где поселялись переселенцы из восточных штатов.

Феномен Фронтира возник в начале колониального периода американской истории, с появлением первых поселений на территории Нового Света. Фронтир представлял собой постоянно продвигающуюся на Запад границу между освоенной , цивилизованной частью страны и дикой, туземной территорией континента. В ходе национального развития Фронтир утверждался как уникальное историко-культурное явление, наполняясь важным и и многообразным содержанием. [3. цит. по А.

В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с. 349] С момента образования США, правительство очень дешево отдавало земли, выкупленные или отнятые у индейцев. На эти земли шли и авантюристы, искатели приключений, и фермеры, ищущие благосостояния. Со временем Фронтир перемещался. Освоенная земля становилась "обычной", и на новую границу шли новые поселенцы. В качестве духовного ориентира опыт «подвижного» пограничья долгое время способствовал

поддержанию мифа о личной независимости индивидуума, о равенстве возможностей и об альтернативности перспектив личного плана, о способности начать сначала, обновиться в своем «стремлении к счастью», как бы оно ни понималось. Поэтому образ нового Адама, возникший у истоков Фронтира еще в лоне пуританских колоний, находил все новые практические подтверждения библейскому провиденциализму вплоть до конца XIX в. [3. цит. по А.В. Ващенко, ст.

Фронтир, 1999, с. 349] Фронтир остался в памяти американцев воплощением американского духа - духа находчивости, предприимчивости и независимости, духа конструктивного индивидуализма. Цель данного исследования – определить основную проблематику Фронтира и его влияние на судьбы и характеры людей на материале романа Д. Ф. Купера “Прерия”. Глава 1. “Фронтирная тема” в американской литературе

Первой, этапного значения работой в этом направлении явилась речь историка Фредерика Джексона Тернера «Роль Фронтира в американской истории», произнесенная в 1893 г. на открытии всемирной выставки в Чикаго. Таким образом была заявлена уникальность американского исторического опыта, интерпретированного через явление Фронтира. Позднее эта речь вылилась в объемную работу, ставшую классической в американской историографии и сыгравшую одновременно роль своего рода культурного манифеста.

Тернер указывал на постоянную историческую изменчивость «пограничья», население которого слагалось из разных волн переселенцев, предследовавших подчас разные цели и осваивавших к тому же различные географические области обширного края именуемого Западом. Он даже выделял «фронтир (и одновременно эпоху) пушных торговцев», «фронтир фермерства», лодочников и речников, военного продвижения и др. Развивая свою концепцию, он подчеркивал существенное отличие

Запада от Востока и тот факт, что будущее США (в том числе и вопрос о рабстве) решалось на Западе. “В результате подводил он итог именно Фронтиру американское сознание обязано своими неповторимыми свойствами. Эта грубость и сила в сочетании с любознательностью; этот практичный, изобретательный склад ума, тяготеющего к действию; это уверенное владение сферой материальной, при отсутствии художественности, но мощное в достижении великих целий; эта беспокойная, нервная энергия; этот доминирующий индивидуализм,

творящий во имя добра и зла и в целом, эта практичность и энергия, которые приходят вместе со свободой таковы черты, принесенные фронтиром” [3. цит. по А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с. 350] Работа Тернера наряду с глубокими прозрениями в области взаимосвязи пограничья с национальным характером, была отмечена противоречиями и односторонностью подхода. В эпоху “закрытия Фронтира” она обобщила опыт нескольких веков его истории. [3. цит. по

А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.351] Еще Тернер указывал на своеобразный эффект продолжительного взаимодействия цивилизации и дикости, как бы постоянно возвращавшей выходцев с Востока в первозданное состояние. Речь идет о ценностном несогласии фронтирсменов с “цивилизацией”, вынуждавшем еще первых поселенцев уходить все дальше на Запад. Впоследствии усиление контактов с аборигенными культурами, основанными на принципах взаимодействия

с природой и на общинной демократии, продолжило эту традицию, породив типично американский феномен “белых индейцев”: Джона Тернера, книга которого привлекла внимание Пушкина, выполнившего переводы отдельных фрагментов и сопроводившего их своими размышлениями о дикости и цивилизации; Джеймса Уилларда Шульца, а в наши дни Ї Адольфа Хангри Вульфа, как и множество других, добровольно становившихся “индейцами”. [3. цит. по

А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.356] Тема Фронтира стала выделяться уже в творчестве первых поселенцев и описателей Нового Света, в автобиографиях конкистадоров, в “Историях”, подобных хроникам Джона Смита, затем у авторов колониального времени, от которых перешла к Кревкеру и Токвилю, постепенно выявляя свою масштабность. К тому времени, когда лицо Фронтира определилось яснее, литература «пограничья», все более разрастаясь,

стала разделяться на произведения, создаваемые самими фронтирсменами и на литературу “фронтирной темы”. Та и другая оказали самое прямое воздействие на национальнуюб культуру. [3. цит. по А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.357] С первых десятилетий XIX в. начинается активное художественное осмысление феномена Фронтира. Проза, посвященная ему, в отличии от книг самих фронтирсменов, становится бесспорным достоянием

литературы. Тема пограничья и Дикого Запада оказывается предметом идеализации в сознании романтиков Ї в частности, у Вашингтона Ирвинга, который в ряде своих произведений (“Астория”, “Поездка в прерии”) отдал дань Фронтиру, описанному им на основе личных впечатлений. Ряд новелл из “Книги эскизов” посвящен индейским войнам “пограничья” и осмыслению индейского характера в контексте становления характера национально-американского.

Такие произведения как “Приключения капитана Бонвиля”, а также эссеистика позволяют критикам рассматривать его творчество к контексте развития литературы американского Запада. Самым ранним романтическим героем американского “пограничья”, в его национальном прочтении, можно считать Рипа Ван Винкля. В этой новелле американский исторический опыт в притчеобразном контексте соотнесен с временами первозданной дикости континента и патриархальным укладом первых колонистов.

Однако подлинное открытие «пограничья», во всей масштабности и многогранности его смысла, происходит в творчестве Фенимора Купера. Под пером Купера “пограничье” предстало в виде эпопеи национальной истории. Писателем была найдена новая и органичная для этого материала литературная форма. Вместе с тем говорить о единой разновидности жанра применительно к роману Купера невозможно: он каждый раз иной, в зависимости от аспектов поставленной проблемы и характера материала,

положенного в основу сюжетов, связанных с “пограничьем”. [3. цит. по А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.358-359] Куперу удалось понять, в чем состоит основной миф Америки Ї в ошибочном представлении о том, что эта страна неисчерпаема, как дикая природа. Вся история Америки - это злоупотребление вечным; европейская история в Америке свелась к воспроизведению первородного греха в райском саду.

В природном цикле рассматривался только акт разрушения. Дикая природа исчезала у американцев прямо на глазах, как мираж рассеиваясь перед идущими на Запад пионерами. Именно таково основное, трагическое отношение Купера к парадоксальному разрушению дикой природы, этого нового рая, который в первую очередь и привлек в Америку колонистов. В романах Купера дается описание накатывавшихся одна за другой волн заселения

пионерами новых земель: дикая местность, в которой живут индейцы; появление первых белых - разведчиков, солдат, торговцев и колонистов; приезд бедных и грубых семей пионеров и, наконец, прибытие на постоянное жительство представителей среднего класса, которые привезли с собой первых людей интеллектуальных профессий Ї судей, врачей и банкиров. Очередная волна смывала принесенное предыдущей: белые пришли на смену индейцам, отступившим на запад; "цивилизованные" представители среднего класса, строящие школы, церкви

и тюрьмы, сменили пионеров индивидуалистов из низшего класса, а те, в свою очередь, заняли место шедших впереди индейцев. Купер воскрешает в памяти бесконечную, неизбежную волну колонистов, видя, что она принесла с собой не только выгоду, но и потери. В романах Купера также присутствует острая напряженность между личностью и обществом, природой и культурой, духовностью и организованной религией. Купер придает миру природы и индейцам основополагающее положительное значение.

Столь же благоприятно он относится и к своим наиболее культурным персонажам, окружая их ореолом высокой цивилизованности. Промежуточные персонажи часто не вызывают у читателя симпатии. Это прежде всего относится к белым поселенцам, которым катастрофически не хватает образования и воспитания для того, чтобы должным образом оценить природу и культуру. Купер был культурным релятивистом. Он понимал, что ни у одной культуры нет монополии на добродетель

или совершенство. [1. цит. по ст. Спэнкерен К. Джеймс Фенимор Купер, 1996] Американская критика, исследующая тему Фронтира в литературе США, традиционно уделяет внимание трансценденталистам, особое место отводя при этом Торо. В “Уолдене” и “Прогулках”, в “Мэнских лесах” и на страницах дневников писателя Фронтир наполняется аллегорическим и философским содержанием.

У Торо можно обнаружить немало высказываний, из которых следует, что Запад США представал перед ним в мистическом и пророческом ореоле. Несомненно, Торо способствовал укреплению мифа о диком крае как о почве обновления индивида и нации, если не всего человечества, и в этом смысле предвосхищал многие мотивы специфически “западной” прозы . Уолденский отшельник размышлял о Фронтире как о конфликте между дикостью и цивилизацией.

Фронтир предполагал дуализм мировидения. Вот почему писатель избрал метод “прогулок”, словно в поисках места встречи прошлого и настоящего. Притяжение Торо к девственному краю было связано с разгадкой тайны бытия. Американская “дикость”, приняв вид умозрительного фронтира, послужила стимулом к созданию национально-самобытной модели натурфилософской прозы, целого направления, актуального в литературе США вплоть до конца XX в. Читая Торо, мы замечаем, как физическое и географическое понятие преобразуется

в духовное. На Фронтире Торо искал откровения, поскольку внутренне ощущал недостаточность Цивилизации. Фронтир благодаря Торо стал восприниматься как залог национального обновления, а сам писатель расширил “пограничье” национального мышления и повествователной традиции. [3. цит. по А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.363-364] На “фронтирную тему” писал также и Марк Твен. Он начинает как юморист, сразу дающий почувствовать свою близость литературе американского

фронтира. Вся молодость Твена прошла на фронтире, и атмосфера фронтира, его традиции и верования многое объясняют в характере мышления и творческих устремлений писателя. Его юмористические рассказы 60Ї70-х годов очень близки к фольклорному жанру небылиц, сложившемуся еще в эпоху первых пионеров, на рубеже XVIIIЇXIX вв. В небылицах властвует стихия гротеска, не признающего никаких ограничений даже широко понятыми требованиями жизненной достоверности.

Совершенно невероятные события, которые происходят в этих фольклорных рассказах, всегда призваны убедить в том, что для истинного героя-пионера на земле не существует ничего непосильного, в то время как его противникам при всем их коварстве и расчетливости не по силам совладать и с самой элементарной трудностью. В калейдоскопе немыслимых ситуаций, которые возникают в небылицах, легко узнать гротескно осмысленные черты реальной жизни на фронтире: постоянные опасности, дикая и величественная природа, требующая энергии,

храбрости, непоколебимости духа от своих покорителей, до грубости примитивный быт, безмерная уверенность в счастливом завершении всех испытаний, выпадающих на долю пионера, естественное и крепкое чувство справедливости и отвращение ко всем, кто на нее посягает. Фронтир долгие десятилетия служил самым устойчивым подтверждением “американской мечты”, потому что здесь и впрямь открывался простор для “индивидуального мужества, честной работы и взаимной ответственности”, как характеризовал сущность “мечты”

Фолкнер, поясняя, что “мечта Ї это свобода равного начала со всеми остальными людьми”. К концу жизни Твену предстояло осознать, насколько несхож этот комплекс идей с действительностью буржуазного общества в тех его специфически американских особенностях, которые и оказались конечным порождением “мечты”. Горечь его поздних книг, Ї прежде всего свидетельство этого социального прозрения. Но вместе с тем на фронтире всего отчетливее выступали те коренные демократические черты самосознания

американского народа, которые наиболее глубоко были воплощены Твеном, придав его творчеству значение эпоса народной жизни. Идеал Твена Ї по сути, просветительский идеал природной доброты и разумности человека, социальной гармонии и торжества здравого смысла. За исключением Уитмена, ни один американский художник не выразил этот идеал так последовательно и глубоко и не держался его так непоколебимо, как

Твен. При всех эстетических различиях между Уитменом и Твеном основа у них была общая Ї сплав радикальных идей основоположников американского государства, руссоистской концепции естественного равенства и миропонимания трудовых масс Америки, жаждущих истинной справедливости и человеческого братства. Различия же предопределены тем, что Твену с самых первых его шагов в литературе были совершенно чужды

романтические мотивы и образы, и здесь особенно ощутимо воздействие фронтира на весь творческий склад писателя. В фольклоре фронтира даже небылицы непременно содержат элемент достоверного бытописания, отнюдь не сдерживающего стихию гротеска. Сама жизнь фронтира была переплетением заурядного с невероятным, и поэтика небылиц отразила этот причудливый симбиоз, каким была отмечена действительность, вызвавшая к жизни сам жанр. [2. цит. по ст. Марк Твен Зверев А.

М. 1991, с. 559-568] Масштабное наследие, оставленное «пограничьем», было подхвачено XX веком, когда, по выражению Оуэна Уистера, одного из основателей романа-вестерна, Фронтир из “территории с будущим превратился в ряд штатов с прошлым”. Осмысление и переоценка пограничья стали одной из потребностей национального сознания. В смысле реальной литературной традиции Фронтир оставил неизгладимый след в творчестве своих последних

представителей (Крейн, Лондон, О. Генри еще успели захватить реальный облик дикого края, приняв эстафету у Гарта и Твена). Примечательно, что их путь к реализму лежал через освоение наследия “пограничья”, и социально-нравственные конфликты Фронтира предстали в виде нерешенных конфликтов человеческой природы Ї в “Голубом отеле “ Крейна, “Северной Одиссее” и “Лиге стариков” Лондона, в “Последнем из трубадуров” О. Генри. Такой ясный в период своего освоения, в

XX в. Фронтир внезапно утратил свою однозначность. [3. цит. по А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.372] Каждый период американской истории вносил существенный вклад в понимание феномена “пограничья”, поскольку был нераздельно с ним связан. Это наследие оказалось сложным, глубоко противоречивым, подлежало постоянному и напряженному пересмотру; таков был процесс, которому суждено было продолжаться и в будущем.

На всем пути развития американская литература не подвергала сомнению лишь один факт, связанный с Фронтиром: непреходящего значения “пограничья” в судьбе страны. В процессе ее становления состоялось самое важное Ї открытие множества человеческих судеб, простых и часто безымянных, сделавших наследие Фронтира достоянием нации, ставших материалом для вечных образов и характеров. [3. цит. по

А.В. Ващенко, ст. Фронтир, 1999, с.374] Глава 2. Жизнь на Фронтире, основная проблематика Фронтира (на материале романа Д.Ф.Купера “Прерия”) Люди выходили на эту границу искусственного и естественного по разным причинам и с разными целями. Да и люди разные выходили. Главный герой всю жизнь провел на Фронтире, пытаясь убежать от наступающей на пятки “цивилизации”.

Натаниэль, всей душой любивший природу, с горечью и отчаянием глядел, как ее уничтожают, и медленно осознавал, что скоро бежать “от стука топора” будет уже некуда. На “пограничье” отправлялись сильные личности, такие как Ишмаэл Буш и Поль Ховер, но со стремлениями и нуждами разного рода. Поль, как и траппер, не брал у природы лишнего и не вредил ей почем зря.

То есть он не был тем, кто представлял угрозу для “дикого края по ту сторону”. К тому же он оказался в прерии не просто так Ї его вело сильное и прекрасное чувство к девушке из стана Буша(с которым он был на ножах). Не думая об опасностях, он бесстрашно следовал за ней, надеясь на очередную встречу. Ишмаэл подался на Фронтир по другой причине Ї он бежал от закона, который, как ему казалось, ущемлял его права(главным образом на землю).

В отличии от безобидного бортника скваттер и его семейство являли собой бездумную бездушную безразличную силу, готовую не мешкая убрать все, что встает на пути. Автор подчеркивает это сразу, на первых страницах, описывая сцену вырубки участка для разбития лагеря: “Наконец старший из сыновей тяжелым шагом выступил вперед и, казалось, без всякого усилия до обуха вонзил топор в тело могучего тополя. Он постоял полминуты с презрением во взгляде, выжидая результатов

своего удара. Так мог бы смотреть великан на бессильное сопротивление карлика. Потом, красиво и ловко занося топор над головой, как мог бы действовать испытанный рубака своим благородным, но не столь полезным оружием, он быстро перерубил ствол и принудил гордую вершину пасть к своим ногам. Остальные с беспечным любопытством наблюдали, покуда не увидели дерево простертым на земле, и тут, приняв это как сигнал к общей атаке, все разом приступили к делу.

С четкостью в работе, поразительной на непривычный глаз, они очистили от леса нужный им небольшой участок так основательно и почти так же быстро, как если бы здесь пронесся ураган.” [Купер Д.Ф 1980, с. 20-21] Но шли на “пограничье” и личности другого типа. Такие как Эбирам Уайт и Овид Бат были, грубо говоря, “прихлебателями” у таких как Ишмаэл. Но их тоже нельзя ровнять, так как цели их были в большой степени отличны друг от друга.

Доктор отправился в дикую местность за славой и великими открытиями, но каждый раз оказывался смешон в бесплодных попытках применить свои книжные знания на практике. Уже первое его “открытие” оборачивается фарсом. Однако он полностью безобиден и не хочет и не несет никому зла и вреда. Эбирам же отправился вместе с Ишмаэлом только ради наживы. В душе этого человека нет ни одного белого пятнышка и фраза “Земля создана нам на потребу” сразу характеризует

всю его сущность. Также нельзя не упомянуть офицера и джентльмена Ункаса Мидлтона. У него фактически вырвали кусочек сердца, похитив любимую, и он, готовый порвать глотку любому, был вынужден податься в “дикий край” на ее поиски. И, наконец, о тех, кто попал на Фронтир не по своей воле Ї это Эллен и Инес. Первой просто было некуда деваться, так как она осталась сиротой по неизвестным

причинам, и не было у нее другого выхода, кроме как присоедениться к Ишмаэлу в его путешествии. Очевидно, что на Фронтире ей не место. Неслучайно траппер спрашивает ее “ Как же ты пустилась в края, куда дорога только сильному?”. Инес же вообще никто не спрашивал. Ее, что называется, “посадили в мешок”, погрузили и увезли. И если бы не поддержка Эллен, ей пришлось бы весьма туго.

Всех этих персонажей автор помещает в особую среду. Среду, где человеческие отношения видны на поверхности, не стесненные, не обусловленные никакими рамками, где природа каждого проявляется наиболее ярко и четко. Имя этой среде Ї прерия. В ее описании чаще всего встречаются такие эпитеты, как “бескрайняя”, “бесконечная”, “необозримая”. В одном из описаний она даже сравнивается с океаном: “Земля напоминала здесь океан,

когда его беспокойные валы тяжело вздымаются после ярости еще не улегшейся бури: та же равномерно колеблемая поверхность и та же необозримая ширь. В самом деле, так было разительно сходство между двумя пустынями - вод и земли что, как ни смешна покажется геологу эта простая гипотеза, поэту невольно хочется объяснить необычайную формацию равнины сменой владычества этих двух стихий. Здесь и там вставало из глубины ложбины, широко раскинув голые ветви, высокое дерево, как одинокий

корабль; и в подкрепление обмана появлялась в туманной дали зеленым овалом рощица, рисуясь на краю кругозора, точно остров среди океана.” [Купер Д.Ф 1980, с. 15-16] В ней свои законы, свои обычаи Ї простые, но справедливые. В ней таится множество опасностей и нельзя ни на секунду расслабиться. И наконец у нее есть свои особые очарование и красота.

Побывав в прерии, некоторые из персонажей меняются, пересматривая свои взгляды на жизнь. Другие же остаются в ней навсегда В романе затрагивается несколько тем и одна из самых острых и важных и это горькая судьба дикой природы. Автор выражает свое отношение, свою скорбь по этому поводу через слова старого траппера, через описание его чувств и эмоций. Например, в самом начале встретив семью скваттера и сразу поняв, что это за люди и что они с собой

принесут, он очень не хочет становиться их проводником и показывать дорогу дальше. И далее описание его реакции на безжалостное уничтожение рощи тополей: “Незнакомец безмолвно, но внимательно следил за их действиями. Каждый раз, как под свист топора одно за другим падали наземь деревья, он поднимал к новому просвету в небе печальный взор и наконец отвернулся, с горькой улыбкой что-то пробормотав про себя как будто почитал недостойным высказать свое недовольство вслух” [Купер

Д.Ф 1980, с. 21] После этого старик говорит им: “Я часто думаю, что господь простер перед Штатами голую прерию в предостережение людям: пусть видят, до чего они могут довести землю в своем безумии! Да, вы проедете много недель, много месяцев этими открытыми полями и не встретите ни поселения, ни обиталища для человека или для скота. Даже дикий зверь прорыщет тут много миль, пока найдет себе логово; и все же, мне чудится, ветер с востока редко когда не донесет до моих ушей стук топора и падающего

дерева.” [Купер Д.Ф 1980, с. 26] Но они лишь вежливо ждут, пока он закончит Потому что в силу своей узколобости, необразованности, некультурности и безнравственности неспособны понять, к чему он так вдохновенно произносит эти слова. Им не осознать, какое зло они творят, удовлетворяя сиюминутные потребности. Деревья вокруг не значат для скваттера ничего, ибо “Он хвалился, что никогда не засиживался в таких

местах, где не мог спокойно повалить любое дерево, какое высмотрит со своего порога”. Траппер горько сожалеет о том, что помог его семейству: “- Да прошептал он я мог бы знать заранее! Я и раньше часто видел то же самое. И все-таки я сам привел их сюда, а теперь указал им единственное прибежище по соседству на много миль вокруг. Вот он, человек гордец и разрушитель, беспокойный грешник

Он приручает полевого зверя, чтоб утолить свои суетные желания, и, отняв у животных их естественную пищу, учит их губить деревья, обманывать свой голод листьями ” [Купер Д.Ф 1980, с. 88] И это правда Ї трапперы, порой сами того не желая, вели за собой таких вот “пионеров”, чтобы впоследствии те, добираясь до океана, оставили позади себя “лысую” землю с гниющими бревнами и трупами оленей и бизонов. Этот «новый рай» действительно исчезал на глазах и увы, врядли что-то могло

его спасти. Старик все время говорит, что дарами природы надо пользоваться, но не злоупотреблять. К сожалению, его мало кто слушает Здесь уместно будет привести цитату из фильма Матрица : “Человек ближе не к млекопитающим, а к вирусам. Он не приспосабливается к окружающей среде. Он захватывает определенную территорию, истребляет на ней все ресурсы и для того, чтобы выжить захватывает новую и еще новую и так далее еще и еще”.

С печалью приходится это признать. Еще одна важная тема Ї тема науки. И разговор пойдет о ее “краеугольном камне”, докторе Батциусе. Просидев не один год за книгами, он отправляется в дикую неизученную местность с целью открыть первым новые неизвестные доселе виды растений и животных и тем самым оставить след в истории естествознания. Он считает, что все пожно познать и постичь разумом, полагается на научные знания, верит в неоспоримость

логики и в то, что ответ на любую загадку (в том числе и природы) можно найти с помощью дедукции. Однако при столкновении с реальным миром (дикой природы) все его логические умозаключения, дедуктивные методы и книжные классификации оказываются смешны и терпят крах. И даже разум, в силу которого он так верит, порой покидает его. Увидев вживую, то что до этого он видел только в книгах, он боится, он оказывается напуган до смерти,

потому что внутренне не готов к переходу от теории к практике. И если с растениями еще куда ни шло, то каждое животное кажется ему чудовищем. Особенно показателен момент встречи со стадом бизонов: ”Батциус был в таком смятении, что поддался полному обману чувств. Темные тела бизонов потеряли для натуралиста четкость очертаний, и ему померещилось, будто он видит дикое сборище всех животных мира, устремившихся на него единым строем в жажде отомстить

за всевозможные обиды, которые он в продолжение целой жизни, полной неутомимого труда на ниве естествознания, наносил тому или другому виду или роду. Несчастный оцепенел, как под взглядом Горгоны. Равно не способный ни спасаться бегством, ни двинуться вперед, он стоял, как прикованный к месту, пока иллюзия не овладела им настолько, что достойный натуралист, презрев опасность во имя науки, принялся за классификацию отдельных особей”. [Купер

Д.Ф 1980, с. 214] Впрочем та ситуация была хорошей проверкой мужества, твердости рассудка и решимости для каждого из мужчин, но доктор, пожалуй, прошел ее хуже остальных. Овид так предан своей науке, что даже будучи на грани жизни и смерти, он о ней не забывает. В “предсмертной” речи он говорит прежде всего о наследии для “будущих ревнителей науки”. Хотя порой страх разгоняет туман в его голове и он, оставив свою педантичность, начинает говорить и

действовать разумно. В целом же очевидно, что доктор Батциус это гипертрофированный собирательный образ фанатичного ученого с присущим ему тщеславием, с раздутым самомнением настолько ослепленного своим сциентизмом и гордыней, что он “выпадает” из реальности. Вместо того чтобы просветить его разум, книги затуманили его. Но автор не осуждает Овида, а смеется над ним. Смеется над ним и ему подобными, которые переоценивают

значимость и роль своей науки. Также очевидно, что между доктором и траппером возникает конфликт. Конфликт, казалось бы, на почве разного подхода к описанию природы. Но уже к концу второго их диалога становится понятно, что противоречие между ними куда большего масштаба. И это ни больше, ни меньше конфликт мировоззрений. Овид смотрит на мир сквозь призму различных научных теорий и положений, его голова забита бесполезными

знаниями, его глаза застилает пелена самомнения .(“глаза ученого - глаза крота”) Траппер прожил всю жизнь в лесах, у него нет теоретических знаний, он понятия не имеет о классификациях по виду и роду, но он изучил природу и «научился жизни» на практике гораздо лучше, чем доктор по своим книгам. В большинстве разговоров траппер относится к доктору снисходительно, как к человеку находящемуся в забвении, подобном кромешной тьме и даже позволяет себе подшучивать над ним.

Но порой его возмущает бесцеремонная критика Овида в адрес созданий божьих и его идея об их усовершенствовании, безапелляционные заявления о том, что только научные знания являются подлинными и что это он, представитель прогрессивного общества и деятель науки, является правым, в то время как подобные трапперу прозябают в невежестве. Апофеозом богохульных речей доктора является вот это предположение: “В силу своего невежества человек может деградировать настолько, что займет место у самой черты, отделяющей его от животного;

и напротив, познание может возвысить его до сближения с великим Творящим духом; скажу больше: если бы ему были даны достаточный срок и возможность, кто знает, не овладел ли бы он всей совокупностью знаний и, следственно, не стал ли бы равен самому Движущему началу?” [Купер Д.Ф 1980, с. 193] Траппер ставит его на место, впрочем, как и в других их спорах. Раз за разом логически выстроенные доводы естествоведа, у которого разум как будто вытеснил

душу, рассекаются проникновенными и хлесткими высказываниями траппера. Противопоставление, например, чутья Гектора всем дедуктивным и иже с ними методам, разумеется, бьет по самолюбию доктора, но идти против фактов он не может. Их споры как вечное противоборство рационализма с иррационализмом и эмпиризмом. Доктор говорит разумом, а старик душой, сердцем; для доктора незнакомо такое понятие как вера, для

траппера же оно является основополагающим. Не один раз он доказывает бесполезность науки и прогресса в том виде, в котором их представляет Овид Бат. И добивает его фразой “Если вы подведете итог всему, что вами сделано, то получится самая малость, такая, что и говорить о ней не стоит”. [Купер Д.Ф 1980, с. 330] От разрешения их конфликта действительно зависит судьба нации, и автор заставляет обе стороны выкладывать все карты на стол, но как мы знаем, тот, чья карта была вроде бы бита, все равно

побеждает. Теперь настало время поговорить о скваттере Ишмаэле Буше. Он отправился в прерию со всем семейством в поисках той самой “новой жизни”, независимости и свободы. То есть, чтобы “обновиться в своем стремлении к счастью”. И уже на первых страницах романа он сталкивается с траппером, которому говорит, что бежал от закона. Закона, стеснявшего его права на землю, закона, который, как считает

Буш, не равен для всех, а значит, не справедлив. И Траппер будто бы поддерживает его. Однако вскоре становится понятно, что не из-за несправедливости Ишмаэл ненавидит закон, а из-за того, что он ограничивает его жадность и алчность. Скваттер Ї индивидуалист, он считает, что личная свобода и независимость, личные нужды стоят превыше всего и он против подавления личности государством или обществом.

Траппер же настроен против закона по другим причинам Ї ему не нравится в законе безразличие, бездушие и бесчеловечность. Но, однако, он признает его необходимость. В то время как Ишмаэл не признает ничего кроме силы. Сравнивая их, задаешься вопросом: за кем будущее ? Как мы знаем из истории, идеи индивидуализма в Америке победили и преобладают в общественной идеологии,

так что будущее было за скваттерами. Критики пишут, что Ишмаэл Буш самый отталкивающий и ужасный злодей в романах Купера. Однако хочется попросить у них у всех прощения и сказать, что самый ужасный злодей это Эбирам Уайт. Этот персонаж находится все время в тени и внимания ему уделяется мало, но зло творимое им так велико и ужасно, что не сказать о нем невозможно.

В этом человеке нет ничего кроме подлости и ненависти. Он “не скажет правду, где можно солгать” и легко очернит другого, чтобы оправдать себя. Именно по его наущению скваттер совершает глупость, взяв с собой в прерию того, кого быть в ней не должно. Речь идет, несомненно, об Инес, которая недаром говорит Мидлтону немногим после освобождения: “Мне думается, что глава их семьи только недавно ступил на путь

злодейства. Он не раз в моем присутствии страшно бранил негодяя, который меня схватил ” [Купер Д.Ф 1980, с. 181] Далее у Эбирама следует конфликт с Эйзой, который вполне обоснованно обвиняет и порицает его. В результате Эйзу находят мертвым. В этот момент скваттеру действительно сопереживаешь. Ощущение такое, что у него отняли сына, его гордость и отраду, за то, что он похитил любовь у

Мидлтона, и в целом в наказание за то, что он связался с Эбирамом. Также в глазах читателя Ишмаэла отчасти оправдывает, то что в конце на учиненном им суде он разрешает все вопросы с каждым по совести и справедливости. Имел ли он право устраивать этот суд другой вопрос, но то, что после него никто не остался в обиде, это факт. С Эбирамом он тоже поступил абсолютно справедливо.

Уайт никогда не смог бы измениться, исправиться. Этот жалкий человек заслужил смерть, и сострадания к нему нет ни капли. После Ишмаэл уходит с Фронтира и никогда не возвращается, потому что вместо счастья он нашел только горе. Возможно, он извлек для себя урок из всего произошедшего и впоследствии занялся каким-либо благородным делом. Но этого мы, увы, знать не можем. Еще в романе есть “индейская тема”, но роль ей отведена не столь значительная.

Выходя на “пограничье”, надо было быть готовым к встрече с коренными жителями и исконными владельцами западной территории, которые редко бывали рады белым гостям. Оба племени описанных в романе критикуют белых, прежде всего за их алчность и бесцеремонность. Оба вождя Ї и благородный Твердое Сердце и коварный Матори Ї сходятся во мнении о бледнолицых, однако выражают его по-разному: “-

Краснокожие различают Больших Ножей так же легко, как вы, чужеземцы, видите бизонов, и перелетную птицу, и падающий снег. Ваши воины думают, что Владыка Жизни создал всю землю белой. Они ошибаются. Они сами бледны и видят во всем свое собственное лицо. Оставь! Пауни не слеп и сразу видит людей твоего племени!” [Купер Д.Ф 1980, с. 209] Вождь пауни выражает свое мнение прямо и честно. “-

Земля широка - Почему дети моего великого белого отца никак не найдут себе места на ней?” [Купер Д.Ф 1980, с. 47] “ … зачем же Большие Ножи говорят красным братьям, чтоб они зарыли томагавк, когда их собственные молодые люди никогда не забывают, что они отважные воины, и часто расходятся после встречи с кровью на руках?” [Купер Д.Ф 1980, с. 226] Матори же говорит намеками и задает риторические вопросы. Они оба правы. Но толку от этого нет. Если бы они оставили свою вражду и, объединившись, дали отпор,

таким как Ишмаэл Буш (вместо того, чтобы заключать с ними соглашение), возможно, их не постигла бы столь печальная участь. Следует также напоследок сказать несколько слов о старике Натаниэле. Как персонаж он выступает в романе связующим звеном между сюжетными линиями. Он как всегда остается благородным, справедливым, рассудительным и мудрым. Большинство, тех, с кем он пережил эти приключения в прерии, обязаны ему жизнью и всем им он попытался

передать частичку своей мудрости. Без сомнения грустная сцена прощания показывает, как все полюбили доброго старика и привязались к нему. Но он решает остаться среди индейцев и умирает среди них же, потому он и есть один из тех белых, чья кожа незаметно для них самих покраснела. Недаром Ишмаэл замечает: “По языку и по лицу ты белый, а между тем сердцем ты, похоже, с краснокожими.” И это правда. Траппер оставался в гармонии с природой все долгие годы обитания среди нее.

Он так прожил жизнь и так встретил смерть, что можно только восхищенно завидовать. Заключение Жизнь на Фронтире многих изменила, многих заставила пересмотреть свои взгляды на жизнь. Кто был способен измениться и вынести что-то из пережитого опыта, тот выживал и извлекал для себя пользу. Поль Ховер, местный Ричард “Львиное сердце”, научился быть терпимее и не бросаться навстречу опасности “с шашкой наголо”. Доктор Батциус признал, что практический опыт тоже имеет большое значение и, отбросив

свою спесь, выразил уважение трапперу. Ишмаэл Буш, возможно, осознал, что там, где нет закона все не так радужно, как он себе представлял. И что закон прерии порой гораздо более жесток, нежели закон государства и общества. На Фронтире становилось понятно чего стоит человек. На Фронтире “выплавлялась” американская нация. И если бы на него отправлялось побольше таких людей как Мидлтон и Ховер и меньше Бушей и Уайтов нация, возможно, сформировалась бы не только сильной и независимой,

но и благородной. Описывая жизнь и проблемы Фронтира, Купер надеялся, что люди прислушаются, задумаются и остановятся, увидев, что они натворили в своем безумии. Но тщетно. Список литературы 1. Спэнкерен. К. Джеймс Фенимор Купер// http://www.uspoetry.ru/books/2/chapter2 2. Зверев А. М. Марк Твен // История всемирной литературы:

В 9 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А.М.Горького. — М.: Наука, 1983 Т. 7. — 1991. [559-568] 3. Ващенко А. М. Фронтир // История Литературы США, том II, ред. коллегия А.М.Зверев, М.В. Тлостанова, издательство «Наследие», Москва, 1999 [349-374] 4. Купер Д.Ф. Прерия: Роман/пер. с англ.

Н. Вольпин; М.: Издательство «Детская Литература», 1980