Болью любви

Болью любвиЭта повесть называется как послание, которым вдень всех влюбл нных пода тся знак признания в любви - сердечко на открытке. Нов названии повести это знак любви и печали Вlue Vаlentine . Этоистория одной любви, ставшая печальным посланием ко всем, кто его когда-нибудьпрочт т. Именно так когда-нибудь , а не тотчас. Она сталалитературой уже сегодня, но была написана, по-моему, с таким очень честным иточным ощущением времени. Оно, наше время, больше не принимает сигналов обедствии.

То ли это болевой шок, который однажды пройд т. То ли высшая стадиягуманизма тотальное освобождение от всех страданий рода человеческого спомощью обезболивающих средств. Эдакий цивилизованный способ, по сути,духовного самоубийства. Больное общество потребителей ничего не хочет знать освоих же болезнях, не желает чувствовать ни чужой, ни собственной боли - простолечится от неприятных ощущений более приятными.

Но боль - это полученное только такой ценой,самое проницательное знание о жизни. Знание всегда открывается кому-то одному,а не исчезнет оно никогда бесследно потому, что уже открывает что-то оченьмногим. Это, по-моему, инстинкт к спасению незнание так или иначе губит, азнание так или иначе спасает, при этом вроде бы эфемерное знание ожизни добывается поначалу слепцами, уберегая-то потом всех зрячих. Длясвоего выживания человек может уничтожать себе подобных, повинуясь чувствуненависти

как инстинкту. Но также, чтобы выжить, спасает себе подобного, ужеповинуясь как инстинкту любви. Даже сострадание - это чувство не воспитанное, аинстинктивное. Каждое чувство, будь то ненависть или любовь, рождается в душепомимо воли. Поэтому жизнь человека изначально трагична, расколотая как будто надвое.И если она не проходит в борьбе с другими, даже кровно близкими, то становитсяборьбой с самим собой.

Вlue Vаlentine - это первое серь зноелитературное произведение о любви в сегодняшнем времени, родственное всему, чтобыло написано в русской литературе на тему о трагедии непонимания любящихлюдей, но без пафоса духовного задания история о двоих, написанная тоже толькодля двоих - тем, кто знал и писал, для того, кто прочт т и узнает. На язык современности переложено вс то, что,казалось бы, старо как мир. Но вс , что можно услышать - Крейцеровусонату Толстого или

Осень Бергмана - превращается в доводы,извлекаемые из такого, чужого опыта мужчиной и женщиной, застигнутыми в моментрасплаты как будто уже за все грехи перед друг другом. Застигнутые бытом,жизнью, временем, в которых они как мушки, застывшие в прозрачной смоле. Он одар нный человек, но лишний в сво м времени,почти чужой и среди себе подобных - тех, кого мог бы назвать собратьямипо перу , если бы ещ было это братство.

Вс , что есть главного в жизни, -свобода и любовь. Но личное, что строил он на этом фундаменте, оказалось вдругзыбко. Свобода? Она есть, но безжизненная, что да тся давно всем и каждому безличной за не борьбы. Жить иначе он уже не хочет или не может его свобода -это свобода творчества, а благополучная жизнь - худой невзрачный быт, дающийтакую свободу. Зарабатывает на жизнь по грошам, то есть трудно, журналистскойпод

нщиной, но с каким-то презрением - то ли к деньгам, то ли к пошловатомуфарисейскому ремеслу. Копится уныние, если и не равнодушие к собственнойучасти. Свобода как кислородный коктейль из пены - гордости, снобизма, идей,идеалов - лишь вспенившись, тут же выдыхается. А легче давно не дышится и жаждыне утоляешь. Вс это пь шь как воду из-под крана хочешь пей, а хочешь примидуш или ванну - разве что в ванной комнате

почему-то всегда отвратительно пить,а на кухне уже-то не по себе умываться. Свобода стала безвкусной, то естьобщественной, наподобие водопроводной воды. Личная духовная потребность в нейкак потребность освобождения утоляется куда ощутимей дозой наркотика. Нобесчувствие вдруг и тогда настигает ещ стремительней оно оказываетсядейственней наркотика то один раз, то другой - а рождает иную мучительнуюболезненную зависимость, как будто от самого себя.

Он источник своей жеболезни. Но понять это, испытать сполна почти до безумия принужден лишь тогда,когда теряет любовь - не абстрактную, а реальную любовь женщины, да и сво кней чувство.До этой черты они шли вместе, но каждый своимпут м, то есть поодиночке. Непонимание становится одиночеством, одиночество -отчуждением, отчуждение - изменой с мыслью уже о собственной свободе как освободе от того, ставшего нелюбимым, чужим.

Пройти через те же самые быт,жизнь, время к тому, чтобы спастись в своей катастрофе - это путь уже длядвоих. Вlue Vаlentine рассказывает об этом пути, а точнее сказать,вед т этим же пут м своего читателя. Герой и проводник - одно лицо. Оно какзагадка, единственная сознательная в повести, но открывающая себя легко ипросто для тех, кто вс прочт т до конца, а главное - до конца вс пойм т. Недетективный ход, не маскировка, но поданный знак от автора, что обращается кчитателю от самого себя

лишь в первых строках Эту историю мнерассказал один приятель. Обычная история. Про ломки. Он рассказывал, чтобычуть-чуть развеяться. И ещ потому, что мысли были странны и вряд ли пришли быв голову в других обстоятельствах. Было сильно больно, он говорил, и он что-торазглядел, что обычно не видно .Автора Вlue Vаlentine - АлександраВяльцева - знают разве что в сво м, узком мирке, где одни и те же

люди ходят поодному и тому же кругу редакций одних и тех же журналов, газет. Знают влитературной среде, что вс меньше хоть чем-то похожа на среду обитания - скорееуж забвения и прозябания для большинства. Это камера обскура современногообщества и своего рода идеальный вакуум для такого послания - из ниоткуда вникуда. В повести литературная богема становится то персонажем, то декорацией.Автор не пародирует е , относится даже завышено всерь з, не видя под маскамисамоуверенных снобов маленьких

донельзя людей, пишущих не спермой икровью , а с мечтою гоголевского Акакия Акакиевича выслужить однаждыхоть что-то сво , тем и т пленькое - какую-нибудь шинель . Однакоэтой наивной внешней литературностью повесть как-то естественно уберегается отлитературщины, то есть от пафоса причастности каждого слова в ней к искусству.Так определяется автором лишь время действия - узнаваемо, но не более того.

Повесть переста т быть вымышленной, пусть как литературный, но факт. Это ихудожественное, и нравственное решение, поскольку вс содержание е читательвправе воспринимать как документ. Но экзистенциальная тема превращает Вlue Vаlentine в исповедь о событиях лично выстраданных, гдедействительным оказывается самое беспредметное и вневременное - чувства двухлюдей - а, стало быть, дал кое от такой, документальной достоверности,

хоть ужеизобразить вс это как подлинное было бы невозможно без предельного реализма.Снаружи это почти бессюжетный дневник. Но еслиесть событийность внешняя, с интригами и сюжетными трюками, то событийностьэтой прозы во внутренней напряж нности. Притом это не напряжениепсихологической схватки автора со своим собственным отражением - двойником егоокажется не это отражение, а читатель. Действие возникает как в прямом эфире -не позволяя отстраниться.

Этому сближению вс противится как вживлению чего-точужеродного в такие же твои органы, ну или в мысли о том же. Это исповедь, которая требует от читателя признанияв том же простит и пойм т тот, кто в том же сознается. Доверие к происходящемув повести превышает тот предел, когда восприятие т е к с т а оста тся вс ещ отстран нным, как будто изолированным собственной жизнью, да и художественнойусловностью. И это самый сильный е эффект во всех смыслах, но вс же нехудожественный изначально, а нравственный

совершенно интимный дневник мужчины- где сокровенное в отношениях с женщиной доверяется читателю, однако, оставляятайной вс то, что и в жизни не делали он или она для чужих глаз - неожиданнотребует душевного преодоления, будто это чужое, даже чуждое, но что не можешьпростить как себе самому. Это неприятное чтение, потому что чужое в н м привсей своей интимности духовно чувствует себя свободно. В этой повести читательоказывается один на один со своим страхом, стыдом, болью - всем, что прячет,

вч м не свободен - не получая, однако, никакого морального превосходства, еслитолько не мнимого. Принять мысль, что любовь - это боль потом сознаться в этом,как в собственном уродстве, и ощутить е , боль, взамен обретая свободу отдвойной жизни - и оказывается равносильным покаянию. Так, наверное, вс женельзя жить, вовсе без лицемерия и цинизма - это как содрать кожу. Но ни каплицинизма или лицемерия нет в этой в повести.

Так возможно вс это было н а п и са т ь. Статья Олега ОлеговичаПавлова