Правильность речи

Москва 2006. ПЛАН : 1. Что такое культура речи? 2. Лексика. 3. Грамматика 1. Существительные 2. Числительные 3. Местоимение 4. Глаголы 5. Согласование членов предложения 4. Ударение Что такое культура речи? Прежде всего, это степень владения языковыми нормами (в области произношения, ударения, словоупотребления и грамматики) а также умение пользоваться всеми выразительными средствами

языка в разных условиях общения (коммуникации) и в соответствии с поставленными целями в содержании высказываний. Кроме того, культура речи – это и специальная языковедческая дисциплина, направленная на изучение и совершенствование литературного языка как орудия национальной культуры, хранителя духовных богатств народа. Наука о культуре речи обобщает положения и выводы нормативной грамматики и стилистики с целью живого оперативного воздействия на языковую практику.

Однако в отличие от нормативной стилистики учение о культуре речи распространяется и на те речевые явления, сферы и их разновидности, которые не входят в канон литературных норм: нелитературное просторечие, территориальные и социальные диалекты и говоры, жаргоны и сленг, профессиональную речь и т.п. Научная нормализация языка проходит в постоянной борьбе с двумя крайностями: пуризмом (от лат. purus – " чистый"), с одной стороны, и антинормализаторством с другой.

Пуризм – это неприятие, решительный отказ от любых новшеств или изменений в языке и даже консервативное их запрещение – по мотивам логическим, идеологическим, национальнооохранительным или сугубо вкусовым. Что касается антинормализаторства, то оно представляет собой преклонение перед стихией языка, отрицание возможности сознательного вмешательства в речевую практику, воздействия общества на язык. Как известно, крайности всегда сходятся: в основе и пуризма, и антинормализаторства оказываются научный

нигилизм, субъективный языковой вкус. Между тем к литературным нормам языка, к оценкам его фактов с точки зрения правильности – неправильности нельзя подходить по-любительски, с позиций чисто вкусовых оценок и привычек или отвлеченных теоретических рассуждений. Только на основе тщательного изучения истории литературного языка и всестороннего анализа его современного состояния и функционирования можно делать объективные выводы о тенденциях развития литературных норм,

научно направлять и регулировать это развитие. Нормы литературного языка – не застывшие раз и навсегда формы. Они изменяются во времени. Однако следует подчеркнуть, что при всех возможных изменениях и сдвигах русский язык устойчиво сохраняет в веках свою нормативно-литературную основу. Система литературных норм, выдвинутая и описанная еще М. В. Ломоносовым в его "Российской грамматике" (1755 г.) определила всю дальнейшую судьбу

русского языка и в целом сохраняется до нашего времени. Закономерное развитие языка, его творческое обогащение надо отличать от засорения и обеднения. А засоряет и обедняет его все то, что искажает и огрубляет, стилистически нивелирует и нашу повседневную речь, и язык художественной литературы, и речевую практику средств массовой информации – прессы, радио и телевидения. Сюда относятся, например, канцеляризмы и штампы речи, многие жаргонные и грубо-просторечные

слова, ненужные заимствования из других языков, неуместные профессионализмы, неоправданные поэтизмы ("высокие" слова) и. конечно же, случаи неграмотного, неправильного или неточного употребления слов. Возьмем проблему заимствований. Она для языка и речевой культуры вроде бы и старая, но в тоже время вечно новая и острая. В мире практически нет языков, которые не имели бы иноязычных слов. Это и понятно. Ведь взаимодействие языков – это взаимодействие и взаимообогащение культур разных народов.

Но тут следует хорошо различать заимствования уместные, необходимые, обогащающие родной язык новыми идеями и понятиями, и заимствования ненужные, неоправданные, не приносящие в речь ничего нового по сравнению с исконными словами и, следовательно, засоряющие ее. В научных трудах или в языке бизнеса не обойтись без многих иноязычных по происхождению терминов. Но в обиходной речи или в публичных выступлениях они могут вызвать непонимание, неясность.

К тому же большинство из них легко заменить словами русского языка. Чем, скажем, спонтанный лучше случайного или непреднамеренного и самопроизвольного? Или паритет часто употребляют вместо равенство, равноправие. Имидж вместо образ, облик. Эксклюзивный вместо исключительный. А уж какие сочетания стилистически несовместимых слов, как например, спикер думы, глава администрации,

супрефект округа, живо напоминают беспощадную грибоедовскую (устами Чацкого) оценку "смешенья языков – французского с нижегородским"! Наша повседневная речь, к сожалению, становится грубой, стилистически сниженной. И, как это ни парадоксально, причина здесь – тех же новых демократических условиях свободы слова и гласности. Процессы снижения стиля речи, ее вульгарного огрубления далеко не новы, они характерны для

периодов общественных переворотов, революций, радикальной демократизации укладов жизни и общения людей. Так было и после Великой французской революции, так же было и у нас после 1917 года. Говоря о лингвостилистической стороне вульгаризации языка, уместно напомнить слова академика Л. В. Щербы о стилистической языковой перспективе, о "богатстве готовых возможностей выражать разнообразные оттенки". Стилистически неразборчивое и подверженное вульгаризации речевое употребление разрушает

выразительную структуру языка. В статье "Современный русский литературный язык" (1939г.) Л. В. Щерба писал об этом так: "Литературный язык принимает многое, навязываемое ему разговорным языком и диалектами, и таким образом и совершается его развитие, но лишь тогда, когда он приспособил новое к своей системе, подправив и переделав его соответствующим образом. Но беда, если разнородное, бессистемное по существу новое зальет литературный язык и безнадежно испортит

его систему выразительных средств, которые только потому и выразительны, что образуют систему. Тогда наступает конец литературному языку, и многовековую работу по его созданию приходится начинать сызнова, с нуля. Так было с латинским языком, когда на его основе стали создаваться современные романские языки". Не дай, конечно, Бог, увидеть нам конец русского литературного языка в результате разрушения его стилистической системы и смысловой структуры вульгаризмами, жаргонизмами, необоснованными иноязычными

заимствованиями, а то просто неумелым с ним обращением. В современном русском литературном языке, как и во всяком живом, развивающемся языке, происходит интенсивное сближение традиционно-книжных средств выражения с обиходно-разговорной стихией, с социальными и территориальными говорами в их современном состоянии. Однако известное "раскрепощение" и обновление литературных норм не должно приводить к их разрушению, к стилистическому снижению самой речи, к ее огрублению и вульгаризации.

В этих условиях нормативность, правильность речи приобретают особое и актуальное значение. В эпоху новейших технологий, всеобщей и полной компьютеризации, распространения видеотехники и других достижений современной цивилизации глубокое знание родного языка, владение его литературными нормами обязательно для всякого образованного человека и патриота. Правильность речи – фундамент языковой культуры; без нее нет и не может быт ни литературного художественного

мастерства, ни искусства живого и письменного слова. ЛЕКСИКА « Верней клади ступень ноги». Приведя эту фразу как пример неправильного словоупотребления слов, смешения смысла, М. Горький иронически указывал , что автор «не замечает некоторого несходства между ступней ноги и ступенью лестницы». Случаи подобного смешения близких по звучанию, но далеких по значению или расходящихся в своих значениях слов (языковеды называют такие слова паронимами) встречаются

в практике речи довольно часто. Классическим стал пример смешения глаголов одевать и надевать. «Он одел пальто и шляпу и вышел на улицу» - глагол одеть (одевать) значительно активнее своего собрата. Однако в подобных примерах литературная норма не станет защищать такое употребление. Дело в том, что глагол одевать обозначает действие, обращенное на другой предмет (в грамматическом значении этого слова, то есть им может быть и человек, и животное, и неодушевленный предмет), например:

одевать ребенка, одевать коня попоной, одевать куклу. Если же действие обращено на его производителя, то употребляется глагол надеть (надевать), например: надеть пальто, надеть шляпу, туфли, калоши, перчатки, очки, коньки и т.д. Однако в конструкциях с предлогом на глагол надеть (надевать) обозначает действие, производимое по отношению к другому лицу или предмету, например: надеть шубу на ребенка, надеть чехол на кресло.

Смешение близких по звучанию слов находим в предложении «Он полный невежа в вопросах искусства» (вместо невежда – «малосведущий, малообразованный человек»; а невежа – это «грубый, невоспитанный человек»). Старый, давний, старинный, ветхий, древний. Приведя этот ряд синонимов-прилагательных, писатель Д. И. Фонвизин так объяснял смысловое различие между ними: «Старо то, что давно было ново; старинным называется то, что ведется издавна. Давно то, чему много времени прошло.

В настоящем употреблении ветхим называется то, что от старости истлело или обвалилось. Древне то, что происходило в отдаленнейших веках». Для иллюстрации этих значений Д. И. Фонвизин дает такое продолжение: «Старый человек обыкновенно любит вспоминать давние происшествия и рассказывать о старинных обычаях; а если он скуп, то в сундуках его найдешь много ветхого. Сих примеров столько ныне, сколько бывало и в древние времена».

Итак, включенные в синонимический ряд слова обозначают примерно одно и то же и одновременно не одно и то же, в них заключен общий для них смысл, но разные его оттенки. Именно последние при употреблении синонимов играют роль: они напоминают оттенки красок у художника, нюансы звуков у музыканта. Эти оттенки нелегко уловить. Например, будет затруднительно выяснить тонкие различия между прилагательными: смелый, храбрый, отважный,

мужественный, бесстрашный, неустрашимый. А это различие действительно существует: если носителем общего значения является слово смелый, то храбрый – «активно смелый, не боящийся опасности, идущий навстречу ей»; отважный – «очень смелый, готовый совершить поступок, требующий бесстрашия»; мужественный – «не теряющий присутствия духа перед лицом опасности»; бесстрашный – чрезвычайно смелый, но не знающий страха»; неустрашимый – «такой, которого ничто не устрашит».

Какой же из синонимов выбрать в конкретной ситуации? Здесь нам помогают разные словари и писатели. Умение пользоваться синонимами – важнейшее условие обогащения речи, придания ей разнообразия и выразительности. Богатая синонимика русского языка позволяет избежать назойливого повторения одних и тех же слов в тексте, что нередко наблюдается, например, при употреблении глаголов речи (сказать, спросить, ответить, сообщить и т.д.).

А между тем писатели умело используют подобные глаголы не только для устранения лексического однообразия, но и для более выразительной передачи смысловых и изобразительных оттенков, характеризующих ситуацию высказывания. Синонимы могут различаться дополнительными оттенками, характеризующими человека, обстановку и т.д. и придающими высказыванию, к примеру, характер торжественности, грубоватости или, иначе, стилистической окраской ( слова нейтральные, книжные, разговорные, просторечные): растратить (нейтр.) – растранжирить

(разг.), признаки (нейтр.) – симптомы (книжн.). Подобные пометы даются в толковых словарях. Могут различаться синонимы также экспрессивной окраской: родина (нейтр.) – отчизна (высок.), лицо (нейтр.) – харя (грубое). В синонимическом ряду слова могут располагаться или по признаку усиления признака, или, наоборот, по признаку его ослабления. Раздевалки, читалки, курилки. Эти слова действительно существуют в русском языке, но сфера их использования ограничена областью просторечия

и обиходно-разговорной речи. Надо остерегаться вносить подобные слова в письменную речь или устный доклад. Не украшают речевой лексикон и вульгарно-просторечные слова и выражения, или вульгаризмы, против проникновения которых в литературный язык так резко выступал М. Горький. В статье «О языке» он писал: «Борьба за очищение книг от «неудачных фраз» так же необходима, как и борьба против речевой бессмыслицы. С величайшим огорчением приходится указать, что в стране, которая

так успешно – в общем – восходит на высшую ступень культуры, язык речевой обогатился такими нелепыми словечками и поговорками, как например, «мура», «буза», «волынить», «шамать» и т.д.» К сожалению, и в работах некоторых современных писателей встречаются использованные без стилистической надобности просторечные и вульгарные выражения. Далеко не все, что встречается в художественной прозе, достойно подражания. «Следует отметить следующие факты».

Подобные сочетания встречаются довольно часто в разных текстах, дополняя собой пимеры стилистически неполноценных предложений. Их недостаток, не всегда замечаемый пишущим или говорящим, заключается в так называемой тавтологии – повторении одних и тех же или однокоренных слов. Вместе с тем тавтология нередко используется писателями как особый стилистический прием для подчеркивания каких-либо деталей в описании, для создания выразительности и т.д.

Можно привести такой пример: Сила силе доказала! Сила силе – не ровня. Есть металл прочней металла, Есть огонь страшней огня. (А. Твардовский) Языковые средства следует расходовать экономно. Если «краткость – сестра таланта» (А. Чехов), то многословие – враг ясности. Нередко встречаются сочетания слов, настолько близких по выражаемому ими понятию, что некоторые из

данных слов становятся совершенно лишними. Например, «впервые знакомиться» (знакомится «во второй раз» уже нельзя); «мы дорожим каждой минутой времени» (лишнее слово времени; допустимы сочетания каждая минута рабочего времени, каждая минута учебного времени и т.п.); «вернуться в апреле месяце», «десять рублей денег» ; «написал свою автобиографию» и т.д. Языковеды называют такое явление плеоназмом (излишеством). Многословие легко переходит в пустословие. Возьмем такой пример: «Наш командир еще за 15 минут до своей

смерти был жив» (предложение взято из шуточной песни французских солдат начала XVI в.). Подобные примеры характеризуются не только комической нелепостью и выражением самоочевидной истины, но и присущим им многословием: ведь ясно, что человек жив до своей (а не чужой) смерти. Лишние слова свидетельствуют не только о стилистической небрежности, они указывают также на нечеткость представлений автора о предмете высказывания. «Нельзя неглижировать своими обязанностями».

Нетрудно видеть неуместность употребления в этом предложении слова неглижировать: дело не только в устарелом его характере, но и в неоправданном использовании иноязычного по происхождению слова вместо вполне подходящего по условиям данного контекста русского слова пренебрегать. Встречается злоупотребление иноязычными словами и в языке печати, например: «Общее внимание привлекал новый анонс, вывешенный на входной двери учреждения»; «Кардинальный пункт расхождения между участниками

дискуссии путем компромисса был сведен на нет»; «Никакие резоны не действовали на упрямого спорщика, и никакие аргументы не могли его переубедить»; «Оратор говорил весьма напыщенно, что произвело на аудиторию негативный эффект». В.Г.Белинский справедливо писал: «В русский язык по необходимости вошло множество иностранных слов, потому что в русскую жизнь вошло множество иностранных понятий и идей. Подобное явление не ново… Изобретать свои термины для выражения чужих понятий очень трудно, и вообще

этот труд нередко удается. Поэтому с новым понятием, которое один берет у другого, он берет и самое слово, выражающее это понятие». В.Г. Белинский писал также, что «неудачно придуманное русское слово для выражения понятия не только не лучше, но решительно хуже иностранного слова». «Бежит сломав голову». Видное место в нашей речи занимают фразеологические обороты – цельные по смыслу, устойчивые словосочетания, обычно образно передающие заключенное в них значение.

Их преимущество перед отдельными словами или свободными сочетаниями слов состоит в том, что они легко воспроизводятся в виде готовых речевых формул, позволяют экономить время и усилия, облегчают процесс общения, придают речи образность и выразительность. Например: держать камень за пазухой – «иметь скрытно злые намерения по отношению к кому-нибудь», днем с огнем не сыщешь – «трудно найти», из мухи делать слона – «преувеличивать» и т.д.

Сюда же относятся такие образные выражения, как стреляный воробей, травленый волк, канцелярская крыса, медвежья услуга и многие другие. Очень часто фразеологические обороты используют не точно, как, например, в приведенном заголовке, где вместо принятого сломя голову употреблено неправильное «сломав голову». Конечно, фразеологизмы не следует толковать буквально. Искажение фразеологизмов, к сожалению, встречается и в печати, например: «Он взял себе львиную часть»

(вместо львиную долю); «Все единодушно потребовали приподнять занавес над этой странной историей» (вместо приподнять завесу); «Хороший руководитель должен во всем показывать образец своим подчиненным» (вместо служить образцом или показывать пример). Встречающееся у писателей переразложение фразеологических оборотов может носить характер особого стилистического приема, цель которого – обновление используемого выражения. Например, у М. Е. Салтыкова-Щедрина: Цензура привыкла совать свой смрадный нос в самое святилище мысли

писателя; у А.П. Чехова: Взглянул на мир с высоты своей подлости (вместо с высоты своего величия); Первый данный блин вышел, кажется, комом (вставлено слово данный). ГРАММАТИКА. 1.Существительные. «Подайте мне мое стуло!» Так, конечно, никто не скажет: все знают, к какому грамматическому роду принадлежит имя существительное стул. Но еще в прошлом веке была в употреблении форма зало в значении «зал».

Устарела не только эта форма, но и другая примерно в том же значении – слово зала. Речь, таким образом, идет о колебаниях в роде некоторых существительных. Что считать правильным, какую форму предпочесть: вольер или вольера, жираф или жирафа, скирд или скирда, ставень или ставня? Если, по данным современных словарей, обе формы в каждой паре равноправны, то в других случаях такого равноправия в литературном языке нет.

Чаще всего формы женского рода заменялись формами мужского рода, как более экономными (выигрыш целого слога – окончания). В других случаях сказался закон аналогии – «равнение на большинство». Голову моют шампунем (а не «шампунью»), крышу кроют толем (а не «толью»), но лицо было покрыто вуалью (не «вуалем»). Обычно в этих случаях проявляется историческая изменчивость нормы: была одна норма, стала другая. На первый взгляд никаких затруднений не должно доставить определение грамматического рода такого

обиходного слова, как кофе. Ведь существует простое правило: несклоняемые имена существительные иноязычного происхождения, обозначающие неодушевленные предметы, относятся к среднему роду (бюро, депо, пальто, кафе, пенсне, шоссе, такси и др.), но слово кофе составляет одно из немногих исключений и относится к мужскому роду (вероятно, по связи со словами кофей, кофий, бытовавшими ранее). Стало быть, нужно говорить и писать черный кофе, а не «черное кофе».

Однако практика разговорной речи не всегда считается с теоретическими положениями и склонна выравнивать аналогичные нормы, поэтому мы слышим в разговоре и читаем в печати сочетание «черное кофе», которое уже стало допустимым вариантом устной речи. Одна из сестер – библиотекарша, другая – врачиха. Здесь слово врачиха выпадает из литературного языка. Не вызывают никаких возражений подобные формы с суффиксом –их(а), давно существующие в языке: портниха,

ткачиха и др. Но такое образование, как врачиха не приобрело прав гражданства в литературном языке. Что касается форм с суффиксом –ш(а), то они имеют более широкое распространение в разговорной речи: библиотекарша, кондукторша, секретарша и др. Однако здесь наблюдается ограничение, связанное не только со сниженным стилистическим оттенком, но и с возможной неясностью из-за присущей некоторым словам этого типа двузначности: такие слова, как бригадирша, докторша, инженерша могут быть поняты и как название

действующего лица, и как название жены по профессии, роду занятий мужа. Иногда появляются трудности, когда возникает потребность в обратном образовании, т.е. нужно подобрать соответствующую форму мужского рода к названию лица женского пола. Какое будет соответствие к слову машинистка? Напрашивается: машинист, но это слово имеет другое значение, и для названия лица мужского пола, избравшего эту профессию, используется описательное выражение переписчик

на машинке. Для обозначения соответствия к слову балерина в шутку иногда употребляют «балерун», а если по-серьезному, то артист балета. Без всяких трудностей были образованы пары доярка-дояр, свинарка-свинарь. «Вы не знаете падежов». Конечно, такое название может быть употреблено только в шутку, однако имеется немало случаев, когда выбор правильной формы падежа имен существительных не так уж прост. Изменяется ли при склонении первая часть таких особого типа сложных слов, как вагон-ресторан?

На Москва-реке или на Москве-реке? К пятому апреля или к пятому апрелю? Романы Жюль Верна или романы Жюля Верна? При решении подобных вопросов мы неизбежно встречаемся с исторической изменчивостью нормы и расслоением языка на разные стили, главным образом книжный и разговорный. Мы сталкиваемся не только с грамматикой, но и со стилистикой. Как говорил один ученый: «стилистика начинается там, где имеется возможность выбора».

Иначе говоря, там, где нет выбора синонимов (лексических или грамматических), там есть нормативная лексика, грамматика, но нет стилистики. Слова типа вагон-ресторан допускают двоякие падежные формы в зависимости от стиля и формы речи: в книжной речи склоняются обе части (в вагоне-ресторане), в разговорной, склонной к экономии языковых средств только вторая часть (в вагон-ресторан). Двоякие формы наблюдаются и для сочетания Москва-река: в книжной речи склоняются обе части (на

Москве-реке), в разговорной речи первая часть при склонении не изменяется (на Москва-реке, за Москва-рекой). При склонении таких сочетаний, как пятое апреля (было образовано от сочетания пятое число месяца апреля), изменяется только первая часть: к пятому апреля (не «к пятому апрелю», так как получилось бы, что в году имеется «пять апрелей»). Иностранные имена, оканчивающиеся на согласный звук, склоняются также при наличии фамилии или нескольких

имен подряд, например: романы Жюля Верна, рассказы Марка Твена, сказки Ханса Кристиана Андерсена. В устной речи встречается отступление от этого правила («романы Жюль Верна», «рассказы Марка Твена»), что можно объяснить влиянием обычной для устной речи несклоняемостью имени при наличии отчества («у Иван Иваныча», «к Сергей Петровичу»). Выпил чашку чаю или чашку чая?

При выборе формы родительного падежа единственного числа существительных мужского рода типа много (народу – народа), килограмм (сахару – сахара), чашка (чаю – чая) говорящие и пишущие в прежнее время исходили из того, что формы на –у(-ю) у вещественных и некоторых других существительных имели количественное значение, обозначали часть целого, а потому предпочитались в подобных сочетаниях (история народа, белизна сахара, вкус чая – без количественного значения). В настоящее время форму на –у(-ю) убывают, происходит

выравнивание по основной модели, не связанной с определенным значением, и наряду с формой чашка чаю вполне допустима (а многими даже предпочитается) чашка чая. Последнее явно преобладает, если при существительном имеется определение: чашка крепкого чая, пачка душистого табака. « - Есть у вас в продаже свежие торта̀̀?» Такой вопрос приходится иногда слышать в в кондитерской.

Прежде чем дать оценку форме «торта̀̀» и ей подобным, поставим какой вопрос: как лучше сказать – тракторы или трактора? Ответ: и то и другое – в зависимости от условий общения (письменная или устная форма речи), от характера текста (его принадлежности к книжному или разговорному стилю) и т.д. Неуместно было бы в технической книге, в статистическом обзоре, в статье на экономическую тему написать: «Новые трактора характеризуются такими-то техническими показателями».

Но вполне допустимо употребить эту форму в другой ситуации – в живой беседе, в очерке на «весеннюю» тему: Началась посевная кампания. Трактора уже вышли в поле. Книжным формам (с окончанием –ы или –и) противопоставлены формы разговорные (догов̀оры-договор̀а, инстр̀укторы – инструктор̀а ), профессиональные (прож̀екторы – прожектор̀а, ред̀акторы – редактор̀а), просторечные (инжен̀еры – инженер̀а,

л̀екторы – лектор̀а, шофёры – шофер̀а). Некоторые формы разграничиваются в зависимости от присущего им значения: кондуктор̀а – «работники транспорта» - конд̀укторы – «приспособления в технике», лагер̀я (военные, пионерские, туристские) – л̀агери – «политические группировки». К подобным же случаям относятся формы (некоторые из них употребляются только во множественном числе)

мех̀а – «выделанные шкуры» - мех̀и (кузнечные), собол̀я – «меха» - с̀оболи – «животные», счет̀а – «документы» - счёты – «прибор, взаимные отношения». История рассматриваемых форм показывает неуклонный рост количества слов с окончанием –а(-я) на протяжении последних двух столетий. В середине XVIII века М. В. Ломоносов отметил только три слова, употреблявшиеся в именительном падеже множественного числа с окончанием

–а без параллельной формы на –ы(-и): бок̀а, глаз̀а, рог̀а (восходящие к форме двойственного числа при названиях парных предметов), а также немногие слова с параллельными формами. В середине XIX века таких слов было уже много десятков, а в наши дни их насчитывается свыше шестисот. Естественно встает вопрос: при такой активности форм на –а(-я) не захлестнет ли нашу речь их стихийный рост, не восторжествуют ли сочетания типа «опытные бухгалтер̀а» , «волжские пароход̀а»,

«свежие торт̀а»? Нет, эта опасность литературному языку не угрожает, потому что он находится под воздействием факторов, регулирующих нормативное формообразование. Так, в защиту форм инжен̀еры, шофёры можно привести такое положение: слова эти пришли из французского языка, в котором ударение всегда падает на конечный слог слова (в данном случае на –ер и –ёр), и с таким ударением данные слова вошли в русский язык, причем ударение при склонении сохраняется на этом слоге.

Слово инженер в единственном числе – инжен̀ера, инжен̀еру, инжен̀ером, об инжен̀ере; во множественном числе сохраняется то же ударение, а это исключает форму на –а (она сама требует ударения, и мы потеряем его на слоге –ер). Таким образом, заимствованные слова на –ер, -ёр с ударением на этом слоге образуют форму именительного падежа множественного числа с окончанием –ы (не –̀а).

Сложнее обстоит дело с такими словами, как доктор, инспектор, трактор и т.п т.е. словами на –ор, восходящими к латинскому языку: для них нет единого правила образования рассматриваемой формы, но можно руководствоваться некоторыми общими указаниями. Слова на –ор, обозначающие неодушевленные предметы, образуют, как правило, форму на –ы (такие слова принадлежат к книжной лексике и используются в функции терминов): детекторы, индукторы, конденсаторы и т.п. Слова на –ор, обозначающие одушевленные предметы, имеют в одних случаях

окончание –а, в других - -ы, а именно: слова, получившие широкое распространение и утратившие книжный характер, обычно имеют окончание –а: директор̀а, профессор́а и др.; слова же, сохраняющие книжный оттенок, употребляются с окончанием –ы: авторы, конструкторы, лекторы, новаторы, ораторы и др. Все присутствующие обнажили голов… Разве здесь может возникнуть вопрос о форме числа? Ведь у каждого из присутствующих, надо полагать, была своя голова, а не одна, общая на всех.

И если не всегда верна поговорка «Сколько голов, столько умов», то не по причинам физического характера. И все-таки правильнее сказать …обнажили голову. При указании на то, что одинаковые предметы принадлежат каждому лицу из всей группы или находятся в одинаковом отношении к ним, форма единственного числа употребляется в значении множественного. Например: Все повернули голову в сторону двери; Носильщики несли на голове корзины с овощами. У А.

С. Пушкина: Солдаты стояли с опущенной головой; Повелено брить им бороду. 2. Числительные. «Триста шагами дальше». По правилу, числительные согласуются в косвенных падежах, кроме винительного, с существительными; стало быть, нужно: тремястами шагами дальше. И все же в разговорной речи, а тем более в просторечии подобные обороты встречаются. А если взять сочетания с составными числительными, то нарушения литературной нормы наблюдается в устно-

разговорной речи еще чаще. Например, сочетание альбом с 687 иллюстрациями многие прочитают скорее так: …с шестьсот семьдесят восьмью иллюстрациями (склоняя только последнее слово), чем …с шестьюстами семьюдесятью восьмью (или восемью – более старая форма) иллюстрациями, хотя по правилу в составном количественном числительном должны склоняться все образующие его части. Книжному варианту с тремястами рублями (числительное согласуется с существительным) противостоит разговорный

вариант с тремястами рублей (числительное управляет существительным, как это имеет место в форме именительно-винительного падежа триста рублей). Слово тысяча может выступать как в функции числительного, так и в функции счетного существительного, поэтому оно или согласуется с существительными (с тысячью рублями), или управляет им (с одной тысячей рублей). В форме множественного числа оно управляет существительным: с тремя тысячами рублей. Это же слово имеет разные формы винительного падежа в составе количественных

и в составе порядковых числительных: груз весом в тысячу пятьсот тонн (не «в тысяча пятьсот тонн») – в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году (не «в тысячу девятьсот восемьдесят седьмом году»). Поход продолжался 22 суток. Как прочитать выделенное сочетание числительного с существительным? Все обстоит благополучно, пока перед нами сочетания 20 (двадцать) суток, 21(двадцать одни) сутки, но стоит добавить еще одни сутки, и мы окажемся в трудном положении: нельзя

сказать ни «двадцать два сутки», ни « двадцать две сутки» , и остается, как «жест отчаяния» «двадцать двое суток», но это не соответствует литературной норме. Дело в том, что такие слова, как сутки, т.е. существительные, имеющие форму только множественного числа, сочетаются не с количественными числительными два, три, четыре, а с собирательными двое, трое, четверо, однако эти последние не могут входить в составное числительное: оно должно быть образовано из одних

количественных числительных. Не соответствуют поэтому литературной норме встречающиеся в печати сочетания: «Первый искусственный спутник Земли просуществовал как космическое тело 92 суток»; «Затем снова включаются двигатели для торможения, которое продолжается 123 суток». В нормативной речи эту грамматическую несочетаемость числительных 22, 23, 24 и т.п. с существительными, не имеющими формы единственного числа, мы преодолеваем или заменой таких слов (поход продолжался 22

дня), или изменением конструкции (поход продолжался в течение двадцати двух суток). При существительных ножницы, сани, часы, щипцы и т.п. в аналогичных случаях в деловой речи используется вставка слова штука: двадцать две штуки ножниц; купили сани в количестве двадцати двух (штук). 3. Местоимение. «Эту селедку передала мне продавщица Люба, ввиду жаркой погоды она уже припахивала». Предложение не страдает неясностью или двузначностью:

не вызывает сомнений отнесенность местоимения она к существительному селедка. И все же при чтении невольно возникает впечатление курьезности. Объясняется это тем, что личное местоимение обычно заменяет ближайшее предшествующее существительное в форме того же рода и числа, и эта формальная связь появляется в сознании читателя еще до того, как устанавливается связь смысловая. Отсюда не следует, что тексты, в которых этот формальное положение

не соблюдено, стилистически неполноценны. Однако нередко в подобных случаях возникает неясность или создаются курьезы, например: «Сестра поступила в артистическую труппу, она вскоре уезжает на гастроли». Кто уезжает: сестра или труппа? Изложенное выше распространяется и на употребление местоимения который, выступающего в функции союзного слова в придаточном предложении: здесь тоже обычна связь местоимения с ближайшим предшествующим существительным в форме того же рода и числа, поэтому при неясности связи

возникает двузначность, например: «Мы беседовали с ведущим актером столичного театра, который приехал на гастроли в наш город» (приехал актер или театр?). 4. Глаголы. - Что ты чудишь? - Я вовсе не чу Дело в том, то некоторые глаголы ограничены в образовании или употреблении личных форм (их поэтому называют недостаточными глаголами). Сюда относятся, во-первых, глаголы, которые обозначают процессы, совершающиеся в животном и растительном

мире, в неживой природе и не присущие человеку, например: ржаветь, сквозить, телиться, течь и др.; такие глаголы не употребляются в 1-м и 2-м лице единственного и множественного числа (нельзя ведь сказать: «я теку», «мы ржавеем» и т. п.). Во-вторых, некоторые глаголы не образуют формы 1-го лица единственного числа настоящего или будущего простого времени по фонетическим причинам: такие глаголы, как победить, чудить, убедится, очутиться, ощутить и некоторые другие, образовали бы форму с непривычными для нашего

слуха сочетаниями звуков: «убежу», «убежду», «убедю», «очучусь», «ощущу» и т.п. редко употребляется форма «прегражу» (от преградить). А глаголы бузить, дерзить, тузить не образуют теоретически возможных форм «бужу», «держу», «тужу», потому что «место уже занято»: эти формы существуют от чаще употребляющихся глаголов будить, держать, тужить. Как же все-таки поступать в случаях, подобных приведенному в заголовке? Выход заключается в использовании описательных оборотов и не думаю чудить, сумею победить, хочу убедить,

могу очутиться, попытаюсь ощутить и т.п. 5. Согласование членов предложения. Я давно не видел моих брата и сестру. Приведя этот пример, один известный языковед добавил: «Это не по-русски и режет слух» (т.е. имелось в виду, что правильный вариант - …моего брата и сестру). Речь идет, таким образом, о том, в каком числе ставится определение, относящееся к двум или нескольким существительным – однородным членам. Вопрос решается так: если по смыслу сочетания ясно, что определение

относится не только к ближайшему существительному, но и к последующему, то оно ставится в форме единственного числа, например: Дикий гусь и утка прилетели первыми (И. С. Тургенев) – речь не могла идти о диком гусе и домашней утке. Однако в тех случаях, когда может возникнуть неясность относительно того, связано ли определение только с ближайшем существительным или со всем рядом однородных членов, это определение ставится в форме множественного

числа, например: способные ученик и ученица, мелко нарезанные зелень и мясо и т. п. В деловой речи, где важна ясность и точность, используются конструкции второго типа. УДАРЕНИЕ. Трудности русского ударения связаны, как известно, с двумя его особенностями; во-первых, оно разноместно, т.е. не связано с определенным слогом в слове, как в некоторых других языках; во-вторых, оно подвижно, т.е. может переходить с одного слога на другой при изменении (склонении или спряжении)

слова. Вряд ли нужно доказывать необходимость уметь преодолевать эти трудности: навыки правильно ставить ударение является существенным элементом речевой культуры. Весь вопрос в том, как их преодолевать. Правда, мы не так уж беспомощны; если ударение в начальной форме многих и многих слов приходится запоминать (или проверять, почаще заглядывая в словари-справочники), то для ударения в производных формах слов тех или иных грамматических разрядов существуют свои правила,

хотя применение их не столь простое. Например, какими правилами руководствоваться, чтобы установить нормативное ударение в форме родительного падежа единственного числа от слова гусь (гу́ся или гуся́), в форме винительного падежа от слова река (ре́ку или реку́) и т.д Все же для многих подобных случаев имеются определенные правила. Так, многие односложные имена существительные мужского рода имеют в родительском падеже единственного

числа ударение на окончании: бинт – бинта́, блин – блина́. Правильным, однако, является произношение гу́ся (гуся́ не соответствует литературной норме). Существительные женского рода в форме винительного падежа единственного числа имеют частично ударение на окончании, частично на основе, например: 1) беду́, ботву́, броню́, вдову́, змею́;

2) бо́роду, бо́рону, сте́ну, щёку. С ударением на окончании произносятся некоторые односложные имена существительные женского рода 3-го склонения при употреблении с предлогами в и на в обстоятельственном значении: в гости́, на двери́, на цепи́. Существительные 3-го склонения в родительном падеже множественного числа частично произносятся с ударением на основе, частично – с ударением на окончании:

1) возвы́шенностей, ша́лостей; 2)ведомосте́й, плоскосте́й. Иногда предлоги принимают на себя ударение, и тогда следующее за ними существительное (или числительное) оказывается безударным. Чаще всего ударение перетягивают на себя предлоги на, за, по, под, из, без, например: на́ воду, на́ ногу, за́ ночь, за́ сто, по́ двое, из́ лесу, из́ виду, бе́з вести, бе́з толку.

Многие краткие прилагательные (без суффиксов в основе или с суффиксами -к -л -н -ок-) имеют ударение на первом слоге основы во всех формах, кроме единственного числа женского рода, где оно переходит на окончание, например: бле́ден, бледна́, бле́дно, бле́дны; кро́ток, кротка́, кро́тко, кро́тки. Затруднения вызывает постановка ударения у ряда глаголов в форме прошедшего времени.

Здесь можно выделить три группы: 1) глаголы с ударением на основе во всех формах: бить – бил, би́ла, би́ло, би́ли; шить – шил, ши́ла, ши́ло, ши́ли. 2) глаголы с ударением на основе во всех формах, кроме формы женского рода, в которой оно переходит на окончание: брать – брал, брала́, бра́ло, бра́ли; спать – спал, спала́, спа́ло, спа́ли; 3) глаголы с ударением на приставке во всех формах прошедшего

времени, кроме формы женского рода, в которой оно переходит на окончание: дожи́ть – до́жил, дожила́, до́жило, до́жили; заня́ть – за́нял, заняла́, за́няло, за́няли. Аналогичное явление наблюдается у некоторых страдательных причастий прошедшего времени: в форме женского рода в одних случаях ударение падает на окончание, в других – на приставку.

В глаголах на -ировать выделяются две группы: с ударением на и и с ударением на а (первые составляют большинство). Сложнее дело обстоит, когда требуется выяснить ударение в начальной форме слова: ведь слов в русском языке огромное количество, и понадобятся специальные словари, в которых можно найти нужное слово. Правда, не обязательно проводить поиски во всем составе русской лексики. Различают у носителей языка пассивный и активный словарь.

Под первым имеются в виду слова, которые человек понимает, но редко или почти совсем не употребляет. Активный словарь (слова, которые часто употребляются в речи того или иного человека) насчитывает не более полутора тысяч единиц. Среди них только могут оказаться слова, в ударении и произношении которых человек испытывает трудности или сомнения. Список использованной литературы: 1. Д.Э. Розенталь «А как лучше сказать?»; Москва «Просвещение» 1988. 2.

Л. И. Скворцов «Культура русской речи»; Москва «Знание» 1995.