Социальный инстинкт и мораль

И как бы жизнь нас ни ломала, Как ум ни путал бы,— есть в нас Добра великого начало, Есть тайный, неподкупный глас, Незаглушимый ложным клиром —
Родство с природою и миром! . . . . . Я добр — по разуму свободы, Не страхом ада твоего! А. Н. Майков Мораль — одна из особенностей, отличаю­щих жизнь людей от жизни животных. Че­ловека иногда определяют как животное, умеющее краснеть, или как животное нрав­ственное. Нравственное сознание — неотъ­емлемая черта человеческого облика. В этом пункте сходятся философы и ученые разных направлений. Процесс возникновения морали шел в не­разрывной связи с формированием сознания и самосознания человека, был моментом, стороной процесса становления личности, а потому и не мог сколько-нибудь отчетливо и верно отложиться в памяти людей. Тем не менее возникновение нравственности было столь важным рубежом в исторической жиз­ни общества, что оно в своеобразной форме все же нашло отражение в древнейших ми­фах, рассказывающих о первых людях, о золотом веке, об утрате человеком невинно­сти, грехопадении и познании добра и зла. Сложность морали издавна служила по­водом для утверждений о сверхъестествен­ной и таинственной ее природе, о необъяс­нимости ее естественными причинами, со­весть — это якобы голос бога. Позднее сам факт наличия совести богословы использо­вали как аргумент в пользу бытия высшей силы. Совесть, несомненно, является важней­шим феноменом морального сознания. Она тот «инструмент», тот орган, посредст­вом которого осуществляется нравственная оценка личностью своих и чужих деяний, намерений, мотивов и их ориентация. Ее роль можно сравнить в некотором отноше­нии с гирометром, тем устройством в ракете, которое фиксирует всякое отклонение от за­данного курса и выдает сигнал на коррек­тировку. Подобно гирометру, совесть сама должна быть правильно настроена, чтобы выдавать правильные оценки. Про челове­ка, который поступает по совести, можно сказать, что он честен, но нельзя сказать, что ему всегда принадлежит нравствен­ная правота. «Застывшая» совесть, не считающаяся ни с чем, кроме себя, лишен­ная живой связи с общественным мнением, мнением народным (а истоки подлинной нравственности всегда уходят в жизнь наро­да), неизбежно приводит к дурным послед­ствиям. С «чистой» совестью совершено не­мало преступлений. Поэтому «чистая со­весть есть изобретение дьявола»,— писал А. Швейцер[1]. Нельзя согласиться с позици­ей тех философов, которые проповедуют от­ветственность человека только перед самим собой и внутренний голос совести считают единственным и непогрешимым руководите­лем в жизни (такую точку зрения защищал, например, Ж.П. Сартр). Также нравствен­но несостоятельна и конформистская пози­ция, для которой характерны подчинение требованиям окружающих и отказ от своих убеждений. Если веления совести расходят­ся с требованиями, предъявляемыми обще­ственным мнением, нельзя заранее сказать, на чьей стороне моральная правота. Такие расхождения, когда они становятся постоян­ными и распространенными, свидетельству­ют о неблагополучном состоянии общества. Иной раз моральная правота может принад­лежать отдельной личности, а не большин­ству. Однако совесть каждого человека фор­мируется под воздействием общества и не может быть независима от него. Нужно со­гласиться с тем, что человек всегда и во всем должен поступать по совести. Только при этом надо учесть, что совесть не опреде­ляется только лишь заложенной в человеке интуицией, но и его разумом, т. е. она под­лежит изменению, критике и развитию. Однако существует более узкое и более близкое к современным представлениям по­нятие морали как формы общественного сознания, внутри которой поступки, события рассматриваются и оцениваются под углом зрения особых критериев — добра и зла. В этом смысле мы в дальнейшем и будем употреблять слово «мораль», имея в виду специфическую форму осознания человеком действительности и самого себя, особый вид духовной деятельности, предполагающий на­личие таких сложных психических структур и образований, как совесть, чувство нравст­венного долга, понятия о добре и зле. Регуляция поведения составляет одну из основных функций морали, хотя ее сущ­ность, как мы разъясним несколько позднее, не следует сводить только к этой роли. В лю­бом случае, однако, простой ссылки на не­обходимость регуляции недостаточно, чтобы объяснить возникновение морали. Ведь ре­гулируется, притом весьма сложным обра­зом, и поведение животных, в особенности тех видов, которые живут сообществами — стадами, стаями, роями и т. п. Жизнь му­равейника, например, или пчелиного улья (видов, стоящих не так уже высоко на лест­нице эволюционного развития) поражает наблюдателя своей согласованностью и сложностью. Разделение обязанностей и не­укоснительное их выполнение, дележ добы­чи, взаимопомощь, самопожертвование в ин­тересах рода, безопасности потомства и да­же своего рода «чуткость», «преданность», «сострадание», «супружескую верность» — все это можно наблюдать в поведении «бра­тьев наших меньших». Для характеристики этих явлений в науке, изучающей поведение животных, применяется специальный тер­мин—«общественный, или социальный, инстинкт»[2]. Этот инстинкт, выработанный в процессе совместного существования, и принуждает к определенному типу поведе­ния. Регулятивную роль наряду с инстинк­тами выполняют условно-рефлекторные ре­акции, выработанные в процессе индивиду­ального или коллективного приспособления к внешней среде. Все эти механизмы регу­ляции, конечно, должны были быть и в пер­вобытном человеческом стаде. Механизмы эволюционного развития, которые обусло­вили появление таких сложнейших форм общежития, какие мы видим у стадных жи­вотных, безусловно, действовали в той ветви эволюции, которая привела к появлению че­ловека, и сыграли большую роль в его био­логическом становлении. Человек с самого начала появляется как общественное живот­ное. Предпосылки возникновения труда, ре­чи, начальных форм социального общения в какой-то мере выработаны уже в ходе био­логической эволюции, одним из рычагов которой в данном случае было развитие и со­вершенствование форм общения внутри групп. Говоря о первобытном человеке, К. Маркс заметил, что «первоначально он выступает как родовое существо, племенное существо, стадное животное»[3]. Вряд ли можно сомневаться в том, что при выходе из животного состояния челове­ческие сообщества во многом еще продол­жали регулироваться выработанными ранее способами. Мораль, стало быть, должна быть выведена и объяснена новыми, соци­альными причинами и факторами, отличаю­щими жизнь людей от жизни зверей, чело­веческую историю от истории природы. В чем же отличие поведения животных, живущих сообществами, от поведения лю­дей? Прежде всего в том, что животное, пови­нуясь заложенному в нем инстинкту или вы­работанным в процессе жизни условно-реф­лекторным, приспособительным реакциям, действует не свободно, его поведение запро­граммировано, более или менее жестко оп­ределено. Птица вьет гнездо, заботится о по­томстве, потому что в данных условиях вес­ти себя иначе не может. Человек же наделен способностью действовать по осознанным мотивам, он обладает свободой выбора, т. е. может сам определять свое отношение к че­му-либо. Только поэтому мы и можем су­дить— осуждать или одобрять — его пове­дение. Человек должен отвечать за свои по­ступки. Однако способность к свободному выбору линии поведения еще не означает, что человек действительно всегда свободно выбирает. Он может, не рассуждая, подчи­няться внешнему принуждению, может быть рабом своих собственных страстей, инстинк­тов, и тогда его поведение тоже запрограм­мировано и предопределено. Но все же и в этом случае человек не освобождается от ответственности, ибо он способен выбирать и, стало быть, несет ответственность за свои деяния. Нравственной оценке подлежат все действия, в которых выразились сознатель­ные акты воли. Только невменяемость, т. е. неспособность к сознательному выбору, ос­вобождает человека от морального суда.
Понятие моральной вины неприложимо к ребенку или к умалишенному — их дейст­вия непроизвольны. Но тот, кто совершил проступок, не совладав со своими инстинк­тами, страстями, от ответственности не осво­бождается, ибо он имел возможность и дол­жен был соизмерять свои действия с мо­ралью. Мораль требует не просто послуша­ния, подчинения предписаниям общества. Если я совершил хороший поступок или удержался от плохого только потому, что боялся наказания, осуждения со стороны общественного мнения, то еще нельзя ска­зать, что мной в данном случае руководил нравственный мотив. Ведь одно дело, если человек не украл потому, что кража претит его нравственному чувству, несовместима с его уважением к другим людям и самому се­бе. И совсем другое дело, если он просто по­боялся быть пойманным. Даже когда от преступлений и проступков воздерживаются ради того, чтобы жить спокойно, мы не мо­жем сказать, что поведение продиктовано высокоморальными мотивами. Хотя здесь нет видимых оснований и для осуждения (поступки согласуются с нормами морали), тем не менее забота о душевном комфорте, о спокойствии еще не стремление к добру. Нравственные убеждения в некоторых случаях могут заставить как раз пожертвовать своим благополучием и спокойствием ради добра и правды.
Мораль требует не просто подчинения внешним требованиям, а добровольного предпочтения добра злу. Конечно, это не значит, что принуждение и подчинение тре­бованиям, предъявляемым личности, излиш­ни. И принуждение, и подчинение необходи­мы во всяком обществе, в том числе и в на­шем социалистическом обществе. Общест­венный порядок, дисциплина во многом еще основываются и на мерах экономического, юридического, административного, автори­тарного принуждения. В какой-то мере при­нуждение останется и в будущем (напри­мер, в воспитательном процессе по отноше­нию к ребенку), но сфера добровольного, со­знательного поведения будет расширяться по мере нашего движения к коммунистиче­скому обществу. Одним принуждением нель­зя решить многих проблем, в том числе и воспитательных. Можно заставить человека отказаться от дурных поступков и делать то, что от него требуют, но нельзя силой сде­лать человека нравственным, а в жизни важны не только поступки сами по себе, но и то, какими мотивами они продиктованы. Ко­нечно, на практике мы судим о людях по их делам, по поступкам. Другого способа и нет, поскольку нет безошибочных средств загля­нуть в душу другого человека. По действи­ям мы судим о мотивах. Мотив проявляет себя в поступках. Но если принимать во внимание только само действие и его объек­тивные результаты, то мы должны были бы судить и невменяемых, и малых детей, не должны были бы делать различия, например, между умышленным преступлением и не­умышленным. Но даже уголовное право учи­тывает мотивы. Подобно тому как о нравственности того или иного человека следует судить не толь­ко по его поступкам, но и по их мотивам, так и о возникновении общественного мо­рального сознания и морального поведения можно говорить только тогда, когда уста­новлено наличие у людей особого рода мо­тива — стремления к добру, которое отлича­ется от других побуждений, управляющих их поведением,— практической целесообразно­сти, внешнего принуждения, инстинктивного влечения, страха и т. д. До различения добра и зла нет и морали в вышеуказан­ном смысле. Ведь порок, как и доброде­тель, не существует сам по себе как естест­венное свойство. Порок — это то, что осуж­дается людьми (обществом, классом), добро — то, что одобряется. До возникновения представлений о добре и зле «дикарь», «стадный человек» был так же морально не­винен (не был ни нравственным, ни безнрав­ственным), как невинно животное или ма­лый ребенок. Как уже отмечалось, необходимым (хотя и недостаточным) условием морали являет­ся сознание и возможность свободного вы­бора. С другой стороны, столь же несомнен­на связь морали с упомянутым «социаль­ным инстинктом», участвовавшим в регуля­ции поведения первобытного человеческого стада. Совпадение внешних проявлений «со­циального инстинкта» и морального поведе­ния заставляет предположить, что в проис­хождении нравственности этот инстинкт сыг­рал немаловажную роль. Обе эти предпо­сылки морали находятся между собой, од­нако, в видимом противоречии. Дело в том, что сознание и свобода выбора делают как раз возможным отступление от требований инстинкта. Если животное не может посту­пать вопреки инстинкту, то человек благо­даря свободе, которую он обрел, осознавая окружающее и самого себя, может отсту­пить от веления инстинкта и сделать то, что подсказывает ему разум. Мораль явилась выражением разрыва сущего и должного. Если для сознания предшествующих эпох сущее и представлялось должным[4], то те­перь должное стало тем, чего нет в действи­тельности. О морали говорят, что она суще­ствует постольку, поскольку не осуществ­ляется. Мораль говорит не о том, как люди поступают, а о том, как следует поступать. Выражением этого должного в сфере нрав­ственного поведения и явилось понятие доб­ра. В силу социальных причин разошлись между собой желания и обязанности людей. Из этого расхождения и возникло мораль­ное сознание с его «вечными», «прокляты­ми» вопросами, над которыми билась этиче­ская и философская мысль в течение многих тысячелетий. Эгоизм или самопожертвование? Страда­ния или удовольствия? Счастье или добро­детель? Долг или склонность? Эти и другие «или» возникли и существуют на базе материальных противоречий. Традиционная мо­раль была направлена против тех пороков, устранить которые она была не в состоя­нии, ибо причины этих пороков лежали во внеморальной сфере — в сфере практиче­ских социальных отношений. В этом смысле Маркс и Энгельс называют мораль, повто­ряя слова Фурье, «бессилием в действии»: «Всякий раз, как только она вступает в борьбу с каким-нибудь пороком, она терпит поражение»[5]. Еще в глубокой древности человек заме­тил такую странность своей психической ор­ганизации: «Вижу, одобряю, поступаю на­оборот». Расхождение между идеалами и убеждениями человека и его жизнью, наме­рениями и поступками, словом и делом име­ет глубокие социально-психологические кор­ни. Эпохи социального неравенства сформи­ровали такой тип человека, для которого характерно постоянное столкновение и борь­ба различных мотивов. Стремление к сча­стью, благополучию неминуемо вступало в конфликт с нравственными велениями, и человек далеко не всегда и не во всем нахо­дил в себе силы предпочесть добродетель благополучию. Функцию морали, однако, не следует ви­деть только в приведении поведения людей в соответствие с предписаниями. Как уже отмечалось, механизмы социальной регуля­ции складывались ранее и помимо морали. И в дальнейшем порядок в обществе осно­вывался главным образом на иных, более надежных способах принуждения, чем мо­раль (обычай, общественная власть, закон и т. д.). Не только в поддержании порядка и дисциплины состоит основная роль морали. Ее историческая миссия гораздо шире и глубже. Нравственное сознание как родо­вая характеристика духовного бытия чело­века должна быть соотнесена и поставлена в связь с действием тех сил и начал, кото­рые определяют и движут общую историю природы и человека. Мораль является од­ним из рычагов, способствующих развитию общества и личности и действующих в на­правлении прогрессивного хода всего эво­люционного процесса. «Нравственность слу­жит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше .»[6]—говорил В.И.Ленин. Исторический смысл морали — утверждение человеческого в человеке — совпадает с об­щим смыслом и направленностью развития человеческой культуры, поскольку сама ис­тория есть процесс становления и реализа­ции подлинной сущности человека.
И в плане личного существования мо­раль— это не только свод правил поведения, а и сам способ духовного бытия человека, сердцевина его духовной жизни Глубочай­ший моральный импульс побуждает стре­миться к высшему, к утверждению идеала в жизни. Не просто быть послушным, дис­циплинированным, но быть Человеком при всех обстоятельствах и даже вопреки им — таков императив нашего морального со­знания.
Исходными в морали являются не прави­ла и нормы, а моральные цели и ценности. Правила и нормы являются лишь средст­вами достижения моральных целей, добро­детелями, т. е. способами достижения добра. Начинать рассуждения о морали с простых норм нравственности (скажем, «не убей», «не укради» и т. п.) было бы неверно. Не убивать, не красть можно как по мораль­ным, так и не по моральным мотивам. Сам по себе смысл запрета или повеления не де­лает их еще моральными. Таковыми их дела­ет обоснование. Если я нарушаю запрет и чувствую лишь страх перед наказанием — законом, обыча­ем кровной мести и т. п., то мое пережива­ние еще не носит морального характера. Норма становится для меня нравственной лишь в том случае, если я следую ей по велению совести или если, нарушая ее, ис­пытываю угрызения совести и раскаяние. Многие нормы, запреты, обычаи не имели вначале морального значения, а приобрели его позднее. Сфера морально оцениваемого, того, что подлежало оценке с точки зрения добра и зла, менялась. В нее могли входить самые различные проявления жизнедея­тельности людей — и их поступки, и их мыс­ли, чувства, желания, намерения. Нельзя определить раз и навсегда то, чему придает­ся нравственное значение и что оценивается как добро. Это зависит от эпохи, от прак­тических условий жизни. Но в общем и целом мораль всегда тре­бовала, чтобы внутренний облик и поведе­ние личности соответствовали нормам и цен­ностям, отвечали представлению о челове­ке, каким он должен был быть по понятиям конкретного времени, класса, сословия. В классовом обществе мораль неизбежно наполняется классовым содержанием. Сфе­ра моральных ценностей, основ духовной жизни людей была и остается по сей день областью непримиримой классовой борьбы. В этой борьбе осуществляется исторический прогресс в понимании нравственных целей и средств их достижения. Как бы ни споты­кался и ни падал человек, нравственный идеал трудового народа не мерк и оставал­ся путеводной звездой во все времена его исторического существования. На протяже­нии тысячелетий религия и мораль тесно взаимодействовали друг с другом, что и да­вало повод говорить о том, что мораль ро­дилась в недрах религиозного сознания. Рассмотрим, какую роль играла религия в процессе становления морали и дальнейше­го нравственного развития человечества. [1] Швейцер А. Культура и этика. М., 1973, с. 315. [2] Термин, конечно, носит условный характер и грешит антропологизацией. Применительно же к жи­вотным, живущим стадами, существует более точное обозначение — «стадный инстинкт» [3] Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 486. 62 [4] «Весь мир представляется первобытному чело­веку как нечто единое с ним, тождественное ему. Природа противостоит человеку как чуждая сила, но он не сознает этого и не сущее принимает за долж­ное. Дисгармонический мир ожесточенной борьбы за существование воспринимается как первозданная гармония»,—замечает А. В. Гулыга (Гулыга А. В. Искусство в век науки. М., 1978, с. 507). [5] Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 219 [6] Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 313