Я завещаю своё имя и свою память
суду милостивых людей, чужим
народам и отдалённому будущему.
Фрэнсис Бэкон
ВВЕДЕНИЕ
У начала новой европейской философии возвышается колоритная фигура Фрэнсиса Бэкона. Вряд ли кто-либо, кроме немногих специалистов заинтересуется сейчас его юридическими трактатами, политическими выступлениями или теологическими спекуляциями. Остались вне истории и его многочисленные опусы на конкретные естественнонаучные темы. Однако до сих пор живы в сознании многих его броские афоризмы, максимы его практической философии и слова торжественного гимна в честь всемогущества человеческого знания и экспериментальной науки. По крайней мере три идейных фактора определили формирование и характер новой европейской философии – возрождение античных культурных ценностей, религиозная реформация и развитие естествознания. И воздействие всех их отчётливо прослеживается в воззрениях Бэкона – последнего крупного философа Возрождения и зачинателя философии нового времени.
Но что же представляет из себя, собственно, философия Бэкона, каковы её идейные источники и каков его индивидуальный почерк как философа?
Натурфилософия Возрождения наряду с крепкой традицией английского номинализма и эмпиризма подготовила почву для бэконовской философской реформации. Его философия была продолжением натурализма Возрождения, который он вместе с тем освобождал от пантеизма, мистицизма и различных суеверий. Продолжением и вместе с тем его завершением. Остатки органистических воззрений сочетались в ней с началами аналитического метода, поэтичность с трезвым рационализмом, критицизм с нетерпеливым желанием охватить всё и обо всём высказаться.
И по своим намерениям, и в действительности Бэкон играл в философии роль реформатора. Но обставлена она была классическими декорациями. Провозгласив принципиально новую ориентацию и значимость философии, Бэкон в понимании если не задач, то объёма её компетенции примыкал к классической античной традиции, одновременно придавая этому понятию и то широкое значение научного знания вообще, которое надолго укоренится в англо - саксонском обиходе. Он включал в философию почти всю совокупность наук и видел её задачу в изучении как природы, так и человека с некоторой методологически единой точки зрения.
Размышляя сегодня над наследием Фрэнсиса Бэкона – философией далёкого английского Возрождения, мы находим в нём самые различные элементы и напластования – новаторские и традиционалистские, научные и поэтические, мудрые и наивные, те, корни которых уходят в глубь веков, и те, которые протягивают во времени свои вечно зелённые побеги в миры иных социальных структур, проблем и умонастроений.
Бэкон не стоял в рядах тех, кто своим повседневным, кропотливым трудом камень за камнем возводил грандиозное здание современного научного и технического знания. Он не стал ни архитектором, ни инженером этого строительства, но он дал ему несравненную рекламу. Он и сам сравнивал себя с герольдом:
«… я всего лишь трубач и не участвую в битве; я, наверное, один из тех, о ком Гомер сказал:
Здравствуйте, мужи – глашатаи, вестники бога и смертных! … И наша труба зовёт людей не ко взаимным распрям или сражениям и битвам, а, наоборот, к тому, чтобы они, заключив мир между собой, объединёнными силами встали на борьбу с природой, захватили штурмом её неприступные укрепления и раздвинули … границы человеческого могущества».
ЖИЗНЬ, ЛИЧНОСТЬ, СТРЕМЛЕНИЯ
Фрэнсис Бэкон родился 22 января 1561 года в Лондоне, в Йорк – Хаузе на Стренде, в семье одного из высших сановников елизаветинского двора, сэра Николаса Бэкона.
Николас Бэкон выдвинулся благодаря своей юридической и политической деятельности и получил от короны в собственность конфискованную монастырскую землю, на которой его отец служил у монахов в должности бейлифа. Его вторая жена, мать Ф. Бэкона, происходила из семьи сэра Антони Кука – воспитателя короля Эдуарда VI. Анна Кук была весьма образованной женщиной. Она хорошо владела древнегреческим и латынью, интересовалась теологией и перевела на английский язык несколько религиозных сочинений.
Такова была та среда, в которой рос и воспитывался будущий философ и лорд-канцлер Англии.
Весной 1573 года мальчика посылают учиться в Тринити колледж в Кембридж. Оксфорд и Кембридж приобрели светский характер, и здесь обучалась молодёжь, желающая в будущем получить какие-нибудь государственные должности.
Желая подготовить сына к государственной службе, Николас Бэкон отправляет шестнадцатилетнего юношу в Париж, где он приобщается к составу английского посольства. Потрясаемая междоусобной борьбой католиков и гугенотов, Франция могла ему дать превосходный урок политического образования. Дипломатическая работа позволила юному Бэкону ознакомиться с политической, придворной и религиозной жизнью и других стран континента – итальянских княжеств, Германии, Испании, Польши, Дании и Швеции, результатом чего явились составленные им заметки «О состоянии Европы».
Но вот смерть отца в феврале 1579 года заставляет Бэкона возвратиться в Англию. Как младший сын в семье, он получает скромное наследство и теперь вынужден серьёзно задуматься о своём будущем положении. Бэкон поступает в юридическую корпорацию Грейс - Инн, где на протяжении ряда лет изучает юриспруденцию и философию.
В 1586 году Бэкон становится старшиной юридической корпорации. Он обзаводится в Грейс - Инне новым домом, пишет ряд трактатов по праву и ведёт обширную судебную практику.
Между тем, юриспруденция была далеко не главным предметом интересов широкообразованного и честолюбивого молодого юриста. По своему рождению и воспитанию Бэкон имел шансы получить выгодную должность при дворе. Его не удовлетворяет ни назначение экстраординарным королевским адвокатом на должность почётную, но не обеспеченную жалованием, ни зачисление кандидатом на место регистратора Звёздной палаты, которое он смог бы занять лишь через двадцать лет. Неоднократно обращается Бэкон с покорными просьбами к своим высокопоставленным родственникам Сесилям.
В 1593 году мы видим Бэкона заседающим в палате общин от Мидлсекского графства, где он вскоре приобретает славу выдающегося оратора. На короткое время он даже возглавляет оппозицию, когда палата общин пытается отстаивать своё право определять размер субсидий короне независимо от лордов.
Между тем, доброе расположение к Бэкону её величества не простиралось далее милостивых бесед и консультаций по правовым и другим государственным вопросам. Настойчивые и многолетние попытки влиятельных друзей и покровителей заполучить для Бэкона высокие должности коронного адвоката не приводили ни к каким результатам.
При Елизавете он не поднялся ни на одну ступень придворной служебной лестницы. Зато он – подающий надежды писатель. В 1597 году вышли в свет произведения, принёсшие Бэкону литературную известность, - томик небольших эссе на религиозные, моральные и политические темы. В нём содержался и первый вариант его «Опытов или наставлений нравственных и политических», состоящих пока всего из десяти эссе. Позднее он дважды переиздаст свои «Опыты», всякий раз перерабатывая и пополняя их новыми очерками. За год до смерти в посвящении к третьему английскому изданию он признаётся, что из всех его сочинений «Опыты» получили наибольшее распространение. «Они принадлежат к лучшим плодам, которые божьей милостью могло принести моё перо».
Иные перспективы открыло перед ним правление Якова I Стюарта. В день коронации короля Бэкона жалуют званием рыцаря. В следующем году он назначается штатным королевским адвокатом, в 1607 году получает пост генерал - солиситора, а ещё через пять лет – должность генерал - атторнея – высшего юрист - консульта короны. Эти же годы ознаменовались и подъёмом его философско-литературного творчества. В 1605 году Бэкон публикует трактат «О значении и успехе знания, божественного и человеческого», в котором обосновывал великую роль наук для жизни людей и набрасывал идею их классификации. Параллельно шло обдумывание и других разделов «Великого Восстановления Наук». В ряде так и незаконченных, а то и едва начатых работ, над которыми он трудился в течение 1603-1612 годов, мы находим много идей и положений, получивших впоследствии развитие в «Новом Органоне». В 1609 году вышел его сборник оригинальных толкований античных мифов «О мудрости древних». В 1612 году он подготавливает второе, значительно расширенное издание «Опытов и наставлений». По-видимому, в то же время им были закончены «Описание интеллектуального мира» и «Теория неба».
Бэкон по-прежнему активно участвует в работах суда и парламента. Он трудится над упорядочиванием и собранием в единый свод законов Англии и вместе с тем, используя своё служебное положение, не раз побуждает судей применять законы в выгодном для короны смысле.
Впоследствии, став лордом - канцлером, Бэкон будет всячески усиливать значение административного канцлерского суда, так называемого «суда справедливости» - одной из опор неограниченной монархической власти, в противовес базирующимся на английском национальном законодательстве «судам общего права».
В 1616 году он назначается членом Тайного совета, на следующий год – хранителем большой печати, а в 1618 году становится лордом - верховным канцлером и пэром Англии. Король явно благоволит к Бэкону, фамильярно называя его «своим добрым правителем», и, уезжая в Шотландию, поручает ему на время своего отсутствия управление государством.
В начале 1621 года, остро нуждаясь в субсидиях, Яков I вновь созывает парламент. Парламент привлёк к судебной ответственности наиболее ненавистных предпринимателей – монополистов и повёл расследование дальше. Комитет нижней палаты, ревизовавший дела государственной канцелярии, предъявил обвинение во взяточничестве лорду - канцлеру. Лорды поддержали обвинение против Бэкона, и он предстал перед судом. Он сознался в продажности и отказался от защиты. Приговор пэров был суров, но они знали, что он будет смягчён королём, и могли проявить всю свою принципиальность. Бэкона приговорили к уплате 40 тысяч фунтов штрафа, заключению в Тауэр, лишению права занимать какие-либо государственные должности, заседать в парламенте и быть при дворе. Через два дня он был освобождён из заключения, а вскоре освобождён и от штрафа. Позже он добился и полного помилования – ему было разрешено являться ко двору, и в следующем парламенте он уже мог занять своё место в палате лордов. Но его карьера государственного деятеля кончилась. «… Возвышение требует порой унижения, а честь достаётся бесчестьем. На высоком месте нелегко устоять, но нет и пути назад, кроме падения или по крайней мере заката, а это – печальное зрелище», - писал Бэкон в одном из своих эссе – «О высокой должности».
В 1620 году Бэкон опубликовал свой знаменитый «Новый Органон», содержащий его учение о методе и теории индукции, по замыслу вторую часть так и незавершённого генерального труда своей жизни «Великого Восстановления Наук». Теперь он весь отдаётся творчеству. Он работает над кодификацией английских законов и над историей Англии при Тюдорах; готовит третье английское и латинское издания «Опытов или наставлений» и цикл работ по «Естественной и экспериментальной истории»; печатает свой самый объёмистый и систематический труд «О достоинстве и приумножении наук» (1623 г.) – первую часть «Великого Восстановления Наук» и сборник «Изречения, новые и старые» (1625 г.). в эти же годы он работал, так и не успев их окончить, над трактатами «О началах и истоках в соответствии с мифами о Купидоне и о небе, или о философии Парменида и Телезио и особенно Демокрита в связи с мифом о Купидоне» и окончательным вариантом «Новой Атлантиды».
Его поместье Горхамбури заложено, а быт в Грейс – Инне, где он теперь живёт, скромен и прост по сравнению с роскошной обстановкой Йорк – Хауза времён его канцлерства, и Бэкону трудно с этим примириться. Он чувствует стеснение в средствах, так как привык жить на широкую ногу.
Последнее время он много болеет. Однажды холодной весной 1626 года Бэкон решает проделать опыт с замораживанием курицы, чтобы убедиться, насколько снег может предохранить мясо от порчи. Собственноручно набивая птицу снегом, он простудился и, пролежав около недели, умер в доме графа Аронделя в Гайгете 9 апреля 1626 года. В своём предсмертном письме он не упустил блеснуть броским сравнением: «Мне грозит участь Плиния, приблизившегося к Везувию, чтобы лучше наблюдать извержение», сообщая, что опыт с замораживанием «удался очень хорошо».
ВЕЛИКИЙ ЗАМЫСЕЛ
До нас дошло только название этого произведения, по-видимому, написанного Бэконом ещё в годы пребывания в корпорации Грейс – Инн. Но, кажется, именно в нём, многозначительно названном «Величайшее порождение времени», он впервые сформулировал свою идею универсальной реформы человеческого знания на базе утверждения опытного метода исследований и открытий. Ссылка на время не была простым риторическим оборотом. Бэкон и впоследствии считал замысел «Великого Восстановления Наук» - Instaurationis Magnae Scientiarum – скорее порождением времени, чем своего ума. Его план он опубликовал в 1620 году вместе с «Новым Органоном». Это был грандиозный замысел. Сегодны было бы слишком неблагодарно по отношению к Фрэнсису Бэкону скрупулёзно обсуждать и оценивать все его многочисленные соображения о тех или иных научных проблемах, все его предложения поставить такие-то эксперименты и осуществить такие-то изобретения. Некоторые из них представляются нам наивными и несостоятельными, за ними чувствуется и дилетантизм, и скороспелость выводов. Некоторые порождены архаичными, уже канувшими в Лету естественнонаучными и философскими представлениями. Он, например, считал нужным опровержение теории Коперника и не принимал открытия Кеплера. И вместе с тем, то тут, то там, вдруг блеснут прозрения такой глубины, как будто они выхвачены лучом его жадной фантазии не из хаоса ещё полусредневековой науки, а из непосредственного или даже отдалённого её будущего. И, не говоря уже о том, что его трактат содержит много глубоких и здравых соображений, он пронизан самой живой заинтересованностью в успехах развития знания. Природа, человек, общество, история, политика, мораль, психология, поэзия – всё интересует его, во всём он хочет обнаружить нечто поучительное, важное и полезное. И мы не можем не отдать должное его поистине энциклопедическому труду, оказавшему влияние на целую эпоху философского и научного развития, труду, на который ссылался ещё Д' Аламбер, приводя его подробную схему в своей вступительной статье к знаменитой французской «Энциклопедии, или Толковому словарю наук, искусств и ремёсел».
Вторую часть составлял «Новый Органон или указания для истолкования природы». Здесь излагалось учение о методе познания как «законном сочетании способностей опыта и разума» и «истинной помощи» разума в исследованиях вещей. В противоположность дедуктивной логической теории аристотелевского «Органона», Бэкон выдвигает индуктивную концепцию научного познания, в основе которой лежат опыт, эксперимент и определённая методика их анализа и обобщения. Эта часть – философско – методологический фокус всего бэконовского замысла и, вместе с тем, последний систематически разработанный раздел его «Великого Восстановления Наук».
Третья часть предполагала и не свойственную таланту Бэкона работу по изучению и систематизации различных природных фактов, свойств и явлений, естественнонаучных наблюдений и экспериментов, которые, согласно его концепции, должны были стать исходным материалом для последующего индуктивного обобщения. Он, конечно, вправе был жаловаться на случайный и несовершенный характер опытов тогдашнего естествознания, оно только вырабатывало методику точного эксперимента. Он вправе был критиковать и существовавшие литературные источники натуралистических сведений – античные и средневековые – за легковесность и скудность содержащихся в них фактов, к тому же перемешанных с фантастическими вымыслами и суевериями. Он разумно требовал, чтобы для каждого нового эксперимента давалось описание способа, которым он производился, дабы, во-первых, его можно было повторить и проверить, во-вторых, усовершенствовать его методику. Но предлагаемые им самим конкретные исследования порой страдали аналогичными недостатками.
В четвёртой части «Лестнице разума» на частных, но типичных и разнообразных примерах должен был быть продемонстрирован весь тот развёрнутый ход исследования и порядок научного открытия, методика которого изложена в «Новом Органоне». К этой части Бэкон написал лишь небольшое вступление. Только предисловие им было написано и к пятой части «Предвестию, или Предварению второй философии». Она должна была содержать предвосхищения подлинно научного объяснения явлений природы, предварительные результаты собственных наблюдений и открытий автора, ещё не проверенные надлежащим образом, строго научным методом. Что же касается последней, шестой части «Второй философии, или Действенной науки», то есть взятой в самом широком объёме системы научного знания, построенного на базе сформулированной им методологии, то Бэкон скромно признавался: дать завершающую её картину - «дело, превышающее и наши силы, и наши надежды». Это дело он оставлял всему последующему развитию человечества.
Общая структура и концепция «Великого Восстановления Наук» была связана не только с пропагандой научного знания и предчувствием зреющих в нём перемен, но и с утверждением новых целей науки, её общественного престижа и предвидением решающей роли в будущности человечества. До сих пор состояние наук, да и механических искусств (так Бэкон называет различные технические достижения), было далеко не удовлетворительное. Из двадцати пяти столетий едва ли можно выделить шесть благоприятных для их развития. Это – эпохи греческих досократиков, древних римлян и новое время. Всё остальное – сплошные провалы в знании, в лучшем случае крохоборческое движение, а то и топтание на одном месте, переживание одной и той же умозрительной философии, переписывание одного и того же из одних книг в другие. Конечно, и в отдалённых размышлениях, и в силе ума, древние показали себя достойными уважения. Но если раньше в морских плаваниях люди, определяя свой путь только по звёздам, могли обойти берега лишь Старого Света и пересечь его внутренние моря, то, прежде чем переплыть океан и открыть Новый Свет, они должны были узнать употребление компаса. Точно так же всё то, что до сих пор найдено в науках и искусствах. Добыто узкой и случайной практикой, умозрительным размышлением и простым наблюдением, ибо оно близко к непосредственным чувствам и лежит под поверхностью обычных понятий; между тем, чтобы причалить к более удалённому и сокровенному в природе, необходимо вооружить и чувства, и разум человека более совершенными орудиями. Лорд – канцлер будущей «владычицы морей» умел найти впечатляющие сравнения.
«Не должно считаться малозначащим и то, - замечает он, - что дальние плавания и странствия (кои в наши века участились) открыли и показали в природе много такого, что может подать новый свет философии. Поэтому было бы постыдным для людей, если бы границы умственного мира оставались в тесных пределах того, что было открыто древними, тогда как в наши времена неизмеримо расширились и прояснились пределы материального мира, т.е. земель, морей и звёзд». И Бэкон призывает не воздавать слишком много авторам, не отнимать прав у Времени – этого автора всех авторов и источника всякого авторитета. «Истина – дочь Времени, а не Авторитета», - бросает он свой знаменитый афоризм.
А время утверждало новую, отличную от античных и средневековых ценностей роль науки. Отныне она не может быть целью самой по себе, знанием ради знания, мудростью ради мудрости. Наукой следует заниматься и не ради забавного времяпрепровождения, не ради любви к дискуссиям, не ради того, чтобы высокомерно презирать других, не из-за корыстных интересов и не для того, прославить своё имя или упрочить своё положение. Сила науки – сокращать длинные и извилистые пути опыта. Результат науки – полезные изобретения и открытия, способствующие удовлетворению потребностей и улучшению жизни людей, повышению потенциала её энергии, умножению власти человека над природой. Только это и есть подлинная мета на ристалище знаний, и если науки до сих пор мало продвигались вперёд, то это потому, что господствовали неправильные критерии и оценки того, в чём состоят их достижения.
Кажется, Бэкон хотел одним ударом решить извечную проблему соотношения истины и пользы – что в действии наиболее полезно, то в знании наиболее истинно. Однако было бы слишком поспешно упрекать его на этом основании в утилитаризме или же прагматизме. Прагматикам он мог бы ответить примерно так же, как отвечал любителям интеллектуальной атараксии, жаловавшимся, что пребывание среди быстро сменяющихся опытов и частностей приземляет их ум, низвергает его в преисподнюю смятения и замешательства, отдаляет и отвращает от безмятежности и покоя отвлечённой мудрости. «…Мы строим в человеческом разуме образец мира таким, каков он оказывается, а не таким, как подскажет каждому его рассудок. Но это невозможно осуществить иначе как рассеканием мира и прилежнейшим его анатомированием. А те нелепые и, как бы, обезьяньи изображения мира, которые созданы в философиях вымыслом людей, мы предлагаем совсем рассеять… Итак, истина и полезность суть (в этом случае) совершенно одни и те же вещи. Сама же практика должна цениться больше как залог истины, а не из-за жизненных благ».
Итак, только истинное знание даёт людям реальное могущество и обеспечивает их способность изменять лицо мира; два человеческих стремления – к знанию и могуществу – находят здесь свою оптимальную равнодействующую. В этом состоит руководящая идея всей бэконовской философии, по меткой характеристике Б. Фаррингтона, - «философии индустриальной науки». И здесь же коренится одна из глубоких причин столь продолжительной популярности его взглядов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Провозгласив великое значение естествознания и технических изобретений для человеческого могущества в практике, Бэкон верил, что этой идее его философии суждена не просто долгая жизнь академически признанного и канонизированного литературного наследия, ещё одного мнения среди множества уже изобретённых. Он считал, что со временем идея эта станет одним из конструктивных принципов всей человеческой жизни, которому «завершение даст судьба человеческого рода, притом такое, какое, пожалуй, людям, при нынешнем положении вещей и умов, нелегко постигнуть и измерить». В известном смысле он оказался прав. И сейчас, столетия спустя, мы как бы сызнова осознаём пророческую силу предсказания этого герольда новой науки, но к неистощимому бэконовскому оптимизму в сознании нашего современника примешивается и горечь за перипетии, пережитые на этом пути в прошлом, и тревога за то, что ожидает нас в будущем.
Развитие техники и промышленности, особенно за последнее столетие, сильно изменило лицо общества, жизнь людей и саму окружающую нас природу. Пышные цветы научно-технического прогресса принесли с собой не только живительные плоды. И дело не только в том, что, дав так много для благосостояния людей, наука и техника создали средства их массового уничтожения, что великие достижения научного гения таят в себе возможности самого изуверского обращения их против свободы и жизни человека. Это понимал уже и Бэкон, когда в «Дедале, или Механике» - одном из эссе «О мудрости древних» писал, что тот же источник, который так обогащает жизнь, порождает и низменные страсти, и орудия смерти. Живи он позже, он нашёл бы место среди своих аллегорий и для мифа о Фаэтоне – безрассудном юноше, который упустил вожжи солнечной колесницы, доверенной ему Гелиосом, и чуть было не спалил всю Землю. Дело в том, что тот «штурм неприступных укреплений природы», та «борьба с природой», о которой ещё в начале XVII столетия возвестила труба этого герольда, как и всякая долгая и трудная война, кроме побед несли с собой и разрушения. Всё убыстряющееся и сейчас охватывающее всю планету промышленное развитие переплелось со стихийным процессом хищнической эксплуатации природы. В результате сокращаются естественные природные ресурсы, загрязняется биосфера, нарушается экологическое равновесие. Как бы мы не оценивали меру этой опасности на сегодня, ясно, если дальнейшее промышленное движение не координировать с имманентными процессами в самой природе, это может вызвать гибельную для жизни деформацию окружающей нас среды.
Как биологическое существо человек сформировался в естественных условиях земной биосферы, как социальное он всё решительнее дополняет её искусственно созданной средой, преобразуя её в биотехносферу. И поскольку будет развиваться индустриально-техническая деятельность людей, этот процесс неотвратим. Очевидно, крайне утопично и сегодня, когда столько стран и народов земного шара только начинают широко приобщаться к благам промышленного прогресса и, вообще, предлагать нажать на «стоп-кран» и законсервироваться в некоем благополучном глобальном равновесии. Утопично и заставить всё человечество, имеющее огромный и длительный опыт исторического развития, вдруг уверовать в идеал замкнутой в себе «золотой полинезийской цивилизации». Есть один путь – искать не статической, а динамической оптимизации в формах взаимодействия человеческого общества с природной средой, вероятно видоизменив в свете этой задачи и сами формы технической и хозяйственной деятельности людей. Нахождению этого оптимума должна способствовать наука, которая ныне призвана исследовать не только первую, но и вторую производную от человеческой деятельности в природной среде: и характер деформации биосферы под воздействием индустрии и техники, и влияние самой этой деформации на основные отправления и функции человеческого организма.
Гуманистическая культурная традиция привила нам возвышенный взгляд на человека, на его место и роль в мире. Помните, что говорил шекспировский Гамлет:
«Что за мастерское создание - человек! Как благороден разумом! Как бесконечен способностью! В обличии и в движениях – как выразителен и чудесен! В действии – как сходен с ангелом! В постижении – как сходен с божеством! Краса вселенной! Венец всего живущего!».
Духовный потенциал такого мировоззрения - одно из средств активного развития нашей цивилизации. Но чтобы было развитие, человек как часть природы должен сообразоваться со своим целым. Трагически затянувшийся период штурма и борьбы с ней, историческую ответственность за который несёт капиталистическая формация, кончается. Его должна сменить эпоха «взаимного сотрудничества и дружбы» не только между народами, но и между человечеством и природой. Поэтому сегодня мы усматриваем и этот новый смысл в знаменитых словах Бэкона: «…человек, слуга и истолкователь природы», побеждает природу «только подчинением ей».