Толерантность как фактор гармонизации межличностных отношений

Содержание Введение Глава 1. Толерантность и интолерантность: содержательный анализ Глава 2. Особенности межэтнических отношений в современном обществе 2.1. Характеристика взаимодействия этнических общностей
2.2. Россия: многокультурность и толерантность 2.3. Роль толерантности в этнополитической стабильности республики Дагестан Заключение Библиографический список Введение «Если я не такой, как ты, то я этим не оскорбляю тебя, а одариваю». Антуан Сент – Экзюпери. Вот уже несколько лет мы живем в 21 веке. Прогресс, экономика, новые компьютерные системы – все на службе человека. Казалось бы, жизнь должна быть размереннее, увереннее, радостнее. Но, однако, в современном обществе происходит активный рост агрессивности, экстремизма, конфликтов. Почему? Толерантно ли общество или нет? Какие проблемы толерантности в современном обществе существуют? Организация объединенных наций по инициативе ЮНЕСКО объявила 1995 год, год 50-летия обеих организаций, Международным годом Толерантности. Толерантность во все времена считалась человеческой добродетелью. Она подразумевала терпимость к различиям среди людей, умение жить, не мешая другим, способность иметь права и свободы, не нарушая права и свобод других. Толерантность также является основой демократии и прав человека, нетерпимость в полиэтническом, либо в поликонфессиональном, либо в поликультурном обществе приводит к нарушению прав человека, насилию и вооруженным конфликтам. Нетерпимость присутствовала в истории человечества всегда. Она является причиной большинства войн, религиозных преследований и идеологических противостояний. Непосредственной целью объявления 1995 года Международным годом толерантности явилось порождение осознания политиками и общественностью опасности, которая связана с появлением форм нетерпимости в современном мире. С момента окончания холодной войны непрестанно росло количество социальных, религиозных и культурных конфликтов. Слишком много конфликтов быстро переросло в полномасштабные вооруженные столкновения. Слишком большое число основных прав человека подверглись прямой угрозе, слишком много жизней было потеряно. Естественно, данная проблема волнует правительства, общественность, конечно и меня. В Париже 16 ноября 1995 года 185 государствами - членами ЮНЕСКО, включая Россию, была принята Декларация Принципов Толерантности. Декларация определяет толерантность не только как моральный долг, но и как политическое и правовое требование к отдельным людям, группам людей и государствам. Она определяет положение толерантности по отношению к международным инструментам защиты прав человека. Декларация подчеркивает, что государствам следует разрабатывать новое законодательство, при возникновении необходимости обеспечения равенства в общении и в возможностях для всех групп людей и отдельных членов общества. Нетерпимость общества это слагаемое нетерпимости его граждан. Фанатизм, стереотипы, оскорбления или шутки на расовую тему - конкретные примеры выражения нетерпимости, которые ежедневно имеют место в жизни части людей. Нетерпимость ведет только к встречной нетерпимости. Она заставляет своих жертв искать формы отмщения. Для того, чтобы бороться с нетерпимостью индивидуум должен осознавать связь между своим поведением и порочным кругом недоверия и насилия в обществе. Каждый из нас должен задаться вопросом: толерантен ли я? Вешаю ли я ярлыки на людей? Не отвергаю ли я тех, кто не похож на меня? Не виню ли я их в своих бедах? Становление открытого гражданского общества, продолжение демократических реформ должно опираться на широкую общественную поддержку, консолидацию общества. Конструктивное взаимодействие социальных групп с различными ценностями, этническими, религиозными и политическими ориентирами может быть достигнуто на общей платформе социальных норм толерантного поведения и навыков межкультурного взаимодействия. Формирование установок толерантного поведения, веротерпимости, миролюбия, противодействие и конструктивная профилактика различных видов экстремизма имеет для многонациональной России особую актуальность. Это обусловлено сохраняющейся социальной напряженностью в обществе, продолжающимися межэтническими и межконфессиональными конфликтами, попытками использования этих конфликтов для политического режима, ростом сепаратизма и национального экстремизма, являющейся прямой угрозой безопасности страны. Наиболее рельефно все это проявилось в действиях террористов на Северном Кавказе, всплесках ксенофобии, фашизма, фанатизма и фундаментализма, конфликтах на Ближнем Востоке, событиях в Южной Осетии, недавних событиях в Греции, акциях протеста во всем мире. Эти явления в крайних формах своего проявления выражаются в терроризме, который, в свою очередь, усиливает деструктивные процессы в обществе. В связи с особой актуальностью проблемы в России по заказу Министерства Образования была разработана федеральная целевая программа «Формирования установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе» на 2001-2005 гг. Объект исследования - социальная толерантность Предмет исследования - развитие толерантности в современном российском обществе. Цель данной работы – изучение толерантности. Глава 1. Толерантность и интолерантность: содержательный анализ Проблема терпимости и нетерпимости занимает весьма специфическое место в истории, вероятно, более значительное, чем кажется. Нередко она имеет стимулирующий, конструктивный характер, иногда драматический, очень опасный. С ней связаны как времена подъёма и расцвета, так и периоды социального и интеллектуального регресса, застоя, военных драм, геноцида. В настоящее время эта проблема приобрела значимость, определяемую возможностями и потенциями, которыми располагает современное человечество. Она стала существеннейшим фактором движения в альтернативных направлениях – в направлении мира и согласия, интеграции и модернизации, благополучия и процветания, либо в сторону усиления конфронтационности, дезинтеграции, деградации, если ни гибели. «Всепроникающий характер принципов толерантности и диалога…, - говорится в одной из книг по данной проблеме, – свидетельствует о том, что без усиления их влияния под угрозой находятся выполнение главного на сегодня принципа – принципа выживаемости». Нынешний мир находится перед лицом многочисленных опасностей - традиционных и новых, в числе которых политический радикализм с его жёсткой нетерпимостью, военные конфликты и терроризм, который впервые в истории приобрёл планетарный формат с небывалым числом жертв, со все более реальной перспективой применения оружия массового поражения. Однако кроме катастроф, предрекаемых многочисленными пророками современного апокалипсиса, не исключены также, видимо, демократические и мирные пути, на которых можно избежать катастрофизма. Такие пути – это пути толерантности. Социально-позитивные реалии современного мира создаются и существуют на базе толерантных отношений. Так, свобода и демократия основаны на возможности альтернативно мыслить и действовать. Либеральная экономика, многопартийность, свободные выборы – это также возможность различной по формам и смыслу экономической и политической деятельности. Независимость СМИ – не только свобода выражать собственное мнение, но и убеждённость в праве других отстаивать иную точку зрения. Суверенность личности - помимо прочего, правомерность «знаковости» в различных сферах человеческой жизни. Этот перечень можно было бы продолжить, но в данной связи существенно то, что либерально-демократические системы и принципы – это феномен, основанный на толерантных отношениях
В Декларации принципов толерантности ЮНЕСКО (1995) говорится: «Мир невозможен без толерантности, а развитие и демократия невозможны без мира» . Но как толковать термин толерантность? Трактовки понятия далеки от однозначности и определённости, что не всегда учитывается. «Толерантность подавляющим большинством публицистов, философов, исследователей рассматривается в своего рода одномерной проекции», констатируется в сборнике материалов Международной научной конференции «Толерантность и поликультурное общество». Между тем понятие «толерантность» по самой своей сущности многоаспектно, многозначно, вариативно. «Способность терпимо относиться к невероятному количеству разделительных линий в политике, культуре, конфессиональной сфере и т.п. обеспечивают в конечном счёте саму возможность социальной жизни, по крайней мере в рамках тех во всех смыслах гетерогенных сообществ, в которых мы ныне обитаем.»
Существуют большие расхождения в дефиниционных, разграничительных и типологических интерпретациях рассматриваемой концепции. В подобных случаях самый разумный подход – конвенциональный. Договорённость предпочтительнее претензий на «окончательные», «единственные» определения и трактовки, которые, как правило, оказываются бесплодными. Термины толерантность и интолерантность нередко – и вполне правомерно - употребляются как синонимы понятий терпимость и нетерпимость, иногда же – столь же правомерно - им придаётся отличное значение. Толерантность и терпимость (и, соответственно, интолерантность и нетерпимость) могут трактоваться как близкие, но не синонимичные понятия, а иногда даже как достаточно далёкие. Можно, например, терпимость понимать как более узкое понятие, чем толерантность. Признание права на иные мнения и поведение «других» не исключает различного отношения к этим мнениям и поведению. Оно может быть враждебным, пренебрежительным, безразлично отстранённым, стоическим, благожелательным, уважительным, восторженным, а также пассивным и активным. В этом контексте понятие «терпимость» можно связывать только с негативными, безразличными и пассивными вариантами такого отношения. Толерантность, по мнению одного из исследователей, «является не просто терпимостью, а нечто гораздо большим – активным и конструктивным сотрудничеством, соучастием, солидарностью… Деятельность на основе толерантности и ее принципов соотносится с приложением усилий воли для того, чтобы попытаться увидеть хорошее в чуждом ». Существуют различные трактовки вопроса о характере, формах, пределах, границах, уровнях, степенях толерантности. Некоторые исследователи говорят о качественных градациях толерантности. Так, один из участников дискуссии на международной конференции «Толерантность как культурная универсалия», говоря о терпимости к тоталитарным режимам, утверждает: «таким образом, толерантность может быть как хорошей, так и плохой, и необходимо проводить различие между этими двумя противоположными вещами. Это не простая проблема, поскольку не существует чётких критериев для её разрешения». Таким образом, концепция толерантности далека от однозначности, она может порождать ряд разночтений, даже парадоксов. Так, например, как это ни удивительно, «избыток» толерантности может вести к следствиям, аналогичным тем, к которым введёт ее «дефицит», характерный для авторитарных и экстремистских режимов и организаций - к «беспределу», насилию, войнам и т.п. Хорошо известный пример – Мюнхенские соглашения, не менее характерный – превращение демократической Веймарской республики в нацистское государство. По существу это было результатом «избытка» терпимости к радикалистским движениям, которые всегда охотно пользуются демократическими механизмами и процедурами для прихода к власти, после чего отбрасывают их. Ограничение толерантности нередко необходимо, даже когда речь идет о фундаментальных гуманистических ценностях, абсолютизация которых может оказаться не менее рискованной вещью, чем нигилистическое отношение к ним или их релятивизация. Так, например, толерантность в отношении «безграничного добра» в ряде случаев тождественна терпимости ко злу, для которого трудно представить более благоприятные условия, чем его беспрепятственное распространение и всепрощение. Так же обстоит дело с абсолютизацией принципа «не убий». Что если посредством убийства есть возможность прервать кровавую цепь преступлений маньяков, террористов, диктаторов и др.? Эта проблема, с которой постоянно сталкиваются государства, ведущие борьбу с терроризмом, например, Израиль. Или люди и организации, замышляющие покушения на лидеров тоталитарных диктатур. То же самое относится к терпимости в отношении неограниченной «правды». В различных вариантах существует такой фантастический литературный сюжет: люди договариваются в течение определенного времени говорить правду, в частности, то, что они думают друг о друге. Это приводит к самым разрушительным последствиям, полной социальной дезорганизации, параличу общественной жизни, войне всех против всех. Стало быть, ложь в определенных дозах – неизбежная позитивно-функциональная составляющая человеческой жизни, терпимость здесь – необходимая предпосылка социального порядка и согласия, во всяком случае, пока! Итак, эффективная толерантность неизбежно должна исключать ее «избыток», так сказать «абсолютизацию терпимости». Более того, как это ни парадоксально, чтобы толерантность могла действенно выполнять свои функции, она должна включать существенные элементы нетерпимости, если вообще ни основываться на ней. Такая парадоксальная диалектика предполагает сочетание толерантности с нетерпимостью «к явлениям, в которых заложен разрушительный потенциал», преступности, терроризму, ксенофобии, расизму, антисемитизму и т.п., а также, так сказать, «нетерпимость к нетерпимости». К. Поппер сформулировал эти выводы как «парадокс терпимости». Суть его в том, что «неограниченная терпимость должна привести к нетерпимости». При терпимости к нетерпимым, - говорит он, - последние неизбежно будут одерживать верх. «Во имя терпимости следует провозгласить право не быть терпимыми к нетерпимым… Мы должны провозгласить право подавлять их в случае необходимости даже силой». В статье «Толерантность, свобода и истина» из материалов конференции «Толерантность как культурная универсалия» этот «парадокс» выражен следующим образом: «Мы не должны быть терпимыми ко всему. Например, к несправедливости, убийствам или к посягательствам на нашу свободу. И не следует быть терпимым к нетерпимости». Проблему «терпимости к нетерпимости», по словам М. Уолцера, «часто называют центральной и самой сложной проблемой теории толерантности». Итак, чрезмерная или неограниченная терпимость ведет к ее фактическому самоуничтожению, превращению в собственную противоположность. Будучи слишком толерантными, мы, не желая того, способствуем интолерантности. Но здесь подстерегает другая опасность: где границы допустимой нетерпимости, как, двигаясь по этому пути, не попасть в сферу выходящих из под контроля запретов? В обоих случаях – при неограниченной терпимости и необходимой, но трудноопределимой степени нетерпимости - мы рискуем свободой – косвенно или прямо открывая шлюзы для избыточной нетерпимости. В одном случае посредством «непротивления» интолерантности, в другом - путём введения чрезмерных запретов, т.е. тем путем, на котором не всегда можно вовремя остановиться.
Этой трудностью постоянно пользуются в неблаговидных политических целях. Так, на специальной встрече ОБСЕ, посвящённой проблеме толерантности и борьбы с пропагандой расизма, ксенофобии, антисемитизма в интернете, российский представитель предлагал ввести чуть ли ни всеобъемлющий контроль за «глобальной сетью», что уже практикуется в авторитарных государствах. Это вызвало следующий совершенно справедливый критический комментарий: «люди… должны бояться, чтобы борьба с конкретной опасностью сама не стала опасностью, не нарушила демократических свобод».
В подобных случаях нет безошибочного эффективного рецепта или механизма установления четкой разграничительной линии между социально-позитивным и социально-негативным. Это очень затрудняет решение многих вопросов и наоборот облегчает его для разного рода манипуляторов. Поэтому иногда ничего не остается, кроме как разбираться в отдельности с каждой конкретной ситуацией, процессом и тенденцией, руководствуясь общегуманистическими принципами и тем, что представляется необходимой мерой в их применении. Толерантность и интолерантность играют во многом определяющую роль в контексте некоторых основных тенденций современного мира. Таких тенденций, как эволюция духа и практики насилия и ненасилия, в том числе военных конфликтов, конфронтация демократических и тоталитарных систем, динамика интеграционных и дезинтеграционных процессов и др. Противостояние насилия и ненасилия старо как мир. Насилие и агрессивность всегда были неотъемлемым элементом человеческих отношений. Традиционное общество и техногенная цивилизация во многом основаны на нетерпимости и насилии. Одна из идейных и практических доминант последней заключается в стремлении к «овладению», завоеванию господства над окружающим, будь то природа, территории, людские сообщества, государства и др. В прошлом веке человечеству было суждено пережить пароксизмы нетерпимости и насилия, беспрецедентные по масштабам и формам. Но и сейчас в ряде регионов высокого накала достигают деструктивные конфликты. Опасно выросли радикалистские тенденции, в основе которых лежит нетерпимость, неприятие «знаковости». Наиболее опасный пример – мусульманские фундаменталистские движения и государства, тяготеющие к созданию всемирной исламистской диктатуры, которая должна сочетать черты архаических средневековых тираний и современных тоталитарных диктатур. Одновременно со всем этим, под шумным бурлением конфликтов и конфронтаций, не всегда просто заметить, как стали воплощаться в жизнь идеи ненасилия. Эти идеи и прежде занимали немалое место в истории, но чаще всего казались и оказывались безнадежно утопическими. Трудно переоценить значение некоторых религиозных традиций в становлении культуры ненасилия, хотя их роль далеко не однозначна. Велико значение концепций ненасилия последних двух веков (Г.Д.Торо, Л.Н.Толстой, М. Ганди, А.Швейцер, Н. и С. Рерихи, М.Л. Кинг и др.). Что касается практической реализации идей ненасилия, то впервые она стала осуществляться совсем недавно, когда многие страны (Индия, Филиппины, Португалия, Испания, Чили, страны Восточной Европы и др.) ненасильственным путем освободились от колониальной зависимости или авторитарных режимов. Образовались зоны и механизмы, в которых эти идеи все в большей мере становятся преобладающими. Возникли и приобрели большое влияние международные органы по мирному разрешению конфликтов, антивоенные, антидискриминационные, антиядерные, правозащитные движения, другие формы ненасильственной борьбы. Одним словом, только в настоящее время ненасилие перестало быть недостижимым идеалом, хотя, конечно, пока не приходится говорить об его универсализации. Давно обсуждается вопрос о возможности (и «желательности») устранения различных форм насилия из человеческой жизни. Быть может, это оказалось бы столь же опасным, как полное устранение нетерпимости, о чем упоминалось выше. Однако не исключено, что принципы ненасилия могли бы занять преобладающее положение в ряде жизненных сфер. Многие мыслители и исследователи допускают такую возможность, более того считают ее насущной необходимостью. «Ненасилие несет в себе зачатки новой истории, - говорится в книге «Выход из насилия» Ж. Семлена, - оно способно направить человечество в новом направлении. ХХI век будет веком ненасилия или его не будет вовсе». Самая массовая форма нетерпимости и насилия – война. Войны сопровождали практически всю историю человечества, а ХХ век – эпоха беспрецедентных истребительных войн. Военные конфликты продолжают бушевать и в современном мире. И все же правомерно утверждать, что впервые появилась реальная возможность их минимизации, даже, может быть, устранения из жизни людей. Практически исчезла угроза мировых войн в обозримом будущем. Созданы и функционируют международные миротворческие органы и механизмы, в сущности, первые долговременные работающие организации такого рода, которые воплощают, несмотря на все свое несовершенство, целенаправленные, систематические коллективные усилия по созданию и расширению обстановки глобальной толерантности и согласия. Существенно расширились зоны мира. Одна из них -­ европейская, которая на протяжении многих веков была ареной непрекращающихся военных столкновений. Правда, здесь и в последние десятилетия не обходится без ожесточенных военных конфликтов, но почти исключительно на территориях распавшихся тоталитарных империй - «мега-империи» СССР и «мини-империи» – Югославии. Сказывается наследие режимов такого рода, всегда несущих потенциал войны. Весьма опасные рецидивы милитаристского духа и практики имеют место и во многих других регионах, и все же важно отметить несомненные антимилитаристские сдвиги в общественном сознании. Пацифистская ментальность вытесняет господствовавшее на протяжении тысячелетий представление, что война – естественное, если ни предпочтительное состояние. Все большее распространение получает культура мира и толерантности, сменяющая привычный конфронтационный дух. Разумеется, к этой культуре относится все сказанное относительно ненасилия. Многие исследователи, среди которых такие видные фигуры, как З. Фрейд, К. Лоренц и др., придерживались и придерживаются мнения о невозможности устранения агрессивности и военных конфликтов. Вместе с тем исключительно плодотворной представляется идея сублимации, присущая классической психоаналитической традиции. Вот высказывание на этот счет современного российского психоаналитика: «агрессия как основной инстинкт всегда была и будет в человеческом обществе. Другое дело, в каких формах: разрушительных – в виде войн, насилия, геноцида – или нет. Любое человеческое продвижение, будь то бизнес, выдвижение новых научных идей, зиждется на агрессивном инстинкте». Впрочем, и «избыточная» сублимация агрессивных импульсов в современном мире еще не всегда своевременна. Пацифистские принципы, в случае их абсолютизации, могут, подобно ненасилию и толерантности, превращаться в свою противоположность. Как показывают события последнего времени, иногда только военными средствами можно искоренять или сдерживать тиранические режимы, противостоять воинственной нетерпимости, опасным милитаристским и террористическим проектам, систематическим нарушениям прав человека и т.п. Военное сдерживание и, если необходимо, подавление гнезд милитаризма и экстремизма - непременное условие реалистического, действенного пацифизма.
Однако из этого не следует, что под предлогом борьбы с авторитаризмом, терроризмом, сепаратизмом и т.п. правомерно развязывать войны, реальный смысл которых далек от заявленных целей. В этой связи имеет смысл сравнить несколько в определенных отношениях схожих военных конфликтов последних десятилетий: борьбу с режимом талибов в Афганистане и режимом Саддама Хусейна в Ираке, а также борьбу против отделения Алжира от Франции и многолетнюю чеченскую кампанию.
Первые две войны были направлены против варварских автократических режимов и не ставили целью захват и насильственное удержание стран, в которых они велись, хотя осуществлялись без достаточного учета их специфики, культурных и этнополитических условий, что создало очень большие сложности для коалиционных войск и администрации. Другие две военных кампании отмечены архаическими, «колониальными» чертами, скрывавшимися под «респектабельным» лозунгом борьбы с сепаратизмом. Однако в алжирской войне, в отличие от чеченской, наступило осознание и отрезвление с соответствующими практическими выводами. Колониалистская нетерпимость сменилась, несмотря на яростное сопротивление радикалистских групп, более современной, гуманной, толерантной позицией. Что касается Чечни, то, хотя и существуют международно-правовые нормы относительно примата территориальной целостности по отношению к праву на самоопределение, можно ли считать органической частью государства захваченные территории, если в течение нескольких столетий население этих территорий не признает присоединения и борется за независимость? Конечно, в Чечне есть самые разные люди, в том числе бандиты, наемники, нейтральные жители, сторонники России, коллаборационисты и другие, но преобладает, видимо, население, не принимающее существующий режим, желающее независимости. В чеченском конфликте преобладает жесткая нетерпимость с обеих сторон. Так было и в Алжире, где также происходили бесчисленные подрывные акты, совершались немыслимые жестокости, осуществлялись зачистки, псевдодемократические акции, насаждались марионеточные структуры, коллаборационизм и т.п. Но во Франции в то время был де Голль, который сумел переломить себя, преодолеть дух нетерпимости, понять, что необходимо дать Алжиру свободу, что колониальная война безнадежна, что эпоха колониализма кончилась. Другой вопрос, как Алжир и многие другие бывшие колонии распорядились завоеванной независимостью. Феномен колониализма далек от однозначно негативных оценок… В Чечне, конечно же, рано или поздно тоже неизбежны отказ от позиций упрямой нетерпимости и обращение к средствам политического урегулирования. Нужна политическая воля по примеру де Голля, должный уровень «культуры толерантности», уход от радикалистской ментальности. Скорее всего, необходимо прибегнуть к помощи международных миротворческих сил и, может быть, вернуться к идее «вала», отделяющего российские земли от Чечни. При всех условиях это значительно гуманнее и дешевле, чем война, набеги, другие формы межэтнических столкновений. Уместно, может быть, использовать опыт Израиля, где в несколько раз уменьшилось количество террористических актов на территориях, которые были отгорожены разделительной стеной, хотя это и создало ряд внутренних и внешнеполитических осложнений. Среди уроков алжирской войны, наряду с другими, есть один весьма опасный в плане обстановки в «метрополиях»: подобные войны могут стимулировать всплеск право-радикалистских движений, они являются мощным фактором роста нетерпимости, экстремистских, ксенофобских настроений. Нынешние военные конфликты вообще во многом связаны с конфронтацией, которую, возможно, следует считать основным социально-политическим противостоянием прошлого – а может быть, и нынешнего века - противостоянием демократии, основанной на принципах толерантности, и тоталитаризма, воплощающего дух нетерпимости. Здесь также нужно констатировать позитивную динамику, хотя исход этой конфронтации вряд ли можно считать предрешенным. Демократические силы одержали стратегическую победу, лишив диктаторские режимы государственной базы в крупных развитых странах. Кроме того, вообще потерпело крушение большинство таких режимов на европейском и американском континентах. Весьма характерные симптомы – все большее распространение в мире демократических стран и ценностей, коллективное противодействие рецидивам авторитарной политики и практики, постоянное давление на реликтовые тирании в разных частях света, от которых при случае можно ждать самых непредсказуемых действий, в том числе применения средств массового поражения. Выводы из многочисленных социологических исследований позволяют утверждать, что «в течение последних двух десятилетий во всем мире имело место очень значительное движение в сторону демократии». С.Хантингтон назвал это «третьей волной демократии», которая, по его словам, началась в 1974 г. в Португалии, затем, кроме Европы, захватила Латинскую Америку, Юго-Восточную Азию, отчасти Африку. Однако радикалистские идеи, движения и системы проявляют большую живучесть, приспособляемость, способность маневрировать, возрождаться в традиционных и обновленных формах. Даже в ряде вполне благополучных европейских стран существуют, возрождаются или вновь возникают и приобретают немалое влияние радикалистские течения, партии и группы. Среди них Австрия, Франция, Германия, Голландия, Чехия, Венгрия и др. Рост националистической нетерпимости и воплощающих ее движений нередко связан с инерцией авторитарного прошлого и проблемой мигрантов. Распространяются радикалистские и откровенно фашистские движения и группы и в России, неототалитарная реставрация в которой может иметь катастрофические последствия не только для страны, но и для всего мира. России особенно трудно освободиться от авторитарной психологии в виду почти полного отсутствия в стране демократических традиций, инерции многовековой автократии и длительной практики тоталитарного режима. Политический радикализм может вырастать как сверху, так и снизу. А нередко этот рост идет с обеих сторон, навстречу друг другу. Тоталитарные системы в нацистской Германии и СССР возникли и существовали не только в результате действий радикалистских партий и лидеров, но и потому, что они были востребованы значительной частью народа. Народы – не только жертвы, но и творцы таких режимов, поскольку тяготеют к ним, любят их, преданы вождям. Сильно и точно эта черта массового сознания выражена в следующей выдержке из нашей прессы: «Страшен не диктатор, страшен народ, что требует диктатора вновь и вновь». Несомненны авторитарные тенденции в политике российских правящих кругов. Российские власти формируют и легализуют новую номенклатурную бюрократию, устанавливая и закрепляя огромный разрыв в доходах и привилегиях между высшим чиновничеством и остальной массой населения. Они ориентируются на силовые структуры и структуры госбезопасности. Мощным рычагом державнических тенденций, архаической духовной нетерпимости и обскурантизма служит православный клерикализм. Характерны тенденции устранения «инакомыслия» в стране, стремление ограничить свободу слова, преследование за нелояльность, политическую независимость, давление на прессу, телевидение, бизнес, фактическое подчинение законодательной и судебной власти, партийных структур и т.п.
И еще весьма примечательный симптом: происходит как бы «мягкое» вхождение в атмосферу очередного «культа личности» - в институциональных, информационных, художественных и др. формах, атмосферу, столь привычную и комфортную для российского массового сознания. Среди сложных и противоречивых процессов современного мира одно из основных мест занимают интеграционные и дезинтеграционные процессы. С одной стороны, несомненны качественно новый формат и все более быстрое развитие первых в расширяющемся «пространстве толерантности», с другой – обострение и радикализация вторых, часто связанных с самыми опасными формами нетерпимости.
Интеграционные процессы далеки от однозначности. Традиционные их формы часто имеют насильственный, «навязанный», иногда неоколониалистский характер. Современные добровольные их модели базируются на гуманистических, демократических принципах, нередко связаны с деятельностью наднациональных органов. На пути демократических форм интеграции множество препятствий разного рода. В том числе большой разрыв между бедными и богатыми странами, архаическая имперская психология, националистические и фундаменталистские настроения, стереотипы массового сознания и мн. др. В наибольшей степени объединительные тенденции проявляются в развитых демократических странах. Впрочем, такое утверждение требует известных оговорок. Даже в интегрирующемся западном мире ряд стран затронут сепаратизмом. Испания, Канада, Англия, Франция, даже Италия – вот далеко не полный перечень таких стран. А на Востоке к ним относится, среди прочих, крупнейшая демократическая страна – Индия! Серьезным препятствием на пути интеграционных процессов, кроме духовной и институциональной инерции, изоляционистских и националистических предрассудков, служит предвзятость и непримиримость времен «холодной войны». В мире, в том числе в России, широко распространен, имеет прочность предрассудка антиамериканизм, во многом обусловленный бессознательными мотивами зависти и скрытыми или явными комплексами. В американской жизни, действительно, многое заслуживает критики, но, с другой стороны, есть немало заслуживающего высочайшей оценки. Но дело совсем не в этом: существуют два императива современной культуры толерантности: во-первых, относиться к «другим» с пониманием и уважением, как минимум, терпимо, во- вторых, обращать критику прежде всего на самих себя. Интеграционизм близок стремительно развивающимся сейчас процессам глобализации. Смысл и соотношение этих понятий в значительной мере конвенциональны. В данном контексте существенно другое. Во-первых, «необходимость перехода в условиях глобализации современного мира к новому типу социальных отношений, основанных на принципах плюрализма и толерантности». Во-вторых, то, что интеграционные и глобализационные процессы в своей значительной части объективны, поэтому противодействие им – дело достаточно безнадежное. Между тем весьма широкий размах приобрело антиглобалистское движение. Аргументы противников глобализации в какой-то части, вероятно, справедливы: глобализационные процессы очень противоречивы, различные их формы отличаются разной степенью реализуемости и позитивности. Но все же эти процессы в целом, несмотря на различные, нередко противоположные их оценки, скорее больше сближают, чем разъединяют людей. Может быть, наиболее трудной формой глобализационных процессов является «ценностная глобализация», а между тем сближение различных этнокультурных ценностных систем, возможно, один из решающих интеграционных факторов. «Взращивание культуры толерантности в сфере взаимодействия культур, народов, цивилизаций в условиях глобализации не имеет альтернативы». Перспективы социального согласия в существенной мере определяются именно возможностью координации различных ценностных ориентаций или хотя бы их взаимной толерантностью. Реален ли какой-то межкультурный, межгрупповой, межэтнический, межконфессиональный ценностный «общий знаменатель», на основе которого оказался бы осуществимым процесс ценностной «взаимодополнительности», и, в конечном счете, расширяющегося социального согласия? Такой «общий знаменатель» – предмет трудных поисков. «Глобалистика ценна тем, - говорится в сборнике «Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности», - что вопреки всем видам расколотости человеческого рода она утверждает объективное существование его единства - единства исторических судеб, единства с природой Земли, единства мирохозяйственных связей и взаимозависимости политических процессов, науки, техники и культуры… Философия глобальных проблем апеллирует к становлению глобального сознания как к решающему фактору будущего мирового развития… Задача такой философии – найти средства преодоления существующих конфликтов и противостоять всем формам фанатизма и экстремизма, с одной стороны, а с другой – найти во всех имеющихся социальных, политических, идеологических и религиозных доктринах нечто общее и взаимосогласующееся, что позволило бы определить универсально приемлемые и взаимосогласующиеся цели и ценности и моральные принципы для всего «мирового сообщества». Вероятно, идейной парадигмой поисков ценностного сближения может стать «мультикультурализм», т.е. фактически концепция «толерантности культур», стремящаяся преодолеть крайности ценностного абсолютизма и этноцентризма, с одной стороны, культурного релятивизма – с другой. Согласно этой концепции, следует терпимо, с уважением относится ко всем культурам и культурным различиям, но одновременно признавать транскультурные ценности, которые могут возникать локально и иметь местную специфику в различных культурах. «Мультикультурализм должен отбросить идею, что культурные ценности и идеалы правомерны только в рамках тех или иных культур, и напротив принять идею, что некоторые ценности и идеалы обладают транскультурной легитимностью… Сторонник мультикультурализма не обязан рассматривать как правомерные все культурно специфические идеалы и акции, а только те, которые не нарушают сам мультикультуральный принцип». А нарушает его, в частности, нетерпимость к другим народам, культурам, религиям, претензии на обладание единственной истиной. «Транскультурные ценности» в этом контексте, в сущности, не что иное, как общегуманистические принципы. Конечно, как эти, так и многие другие ценности многозначны, что обусловлено культурными, этническими, социальными, религиозными, возрастными и др. различиями, даже различием их интерпретаций в рамках одной ценностной системы, а также убыстрившимися ценностными сдвигами и релятивизацией ряда ценностей. И очень большая трудность состоит в том, чтобы многочисленные сложные аксиологические проблемы, как и собственно принципы «мультикультурализма», не открывали путь как к безграничной ценностной «плюрализации», так и к идее «равнозначности» ряда принципиально противоположных вещей, таких, как добро и зло, нравственность и аморализм, цивилизация и варварство, несмотря на частую неопределенность их границ. Ценностный нигилизм, может быть, был иногда «позволительной роскошью» в прошлом, утверждает английский социолог Р.Д.Мастерс, «но это несомненное безумие сегодня. В ХХI в. власть имущие вооруженные не мыслимыми до настоящего времени технологиями - смогут навязывать всему обществу любые прихоти и желания… Нигилист или релятивист не могут осуждать своекорыстных лидеров, которые используют расизм, национализм, религиозный фундаментализм для укрепления собственной власти ценой человеческих жизней. Вряд ли имеет смысл осуждать геноцид как явление, несовместимое с цивилизацией, если сама цивилизация лишена ценности».
Итак, расширение «пространства толерантности», мультикультуральная парадигма, сближение ценностных принципов различных культур и субкультур, пусть неполное и относительное, движение к «минимальной» ценностной общности – непременное условие развития эффективных форм интеграции. Идеальным, но пока фантастическим вариантом такого развития была бы серия согласительных акций и процедур на разных уровнях, в процессе которых происходили бы поиски ценностного сближения и своего рода конкурентная борьба ценностей.
Впрочем, хотя искусственное развитие подобных процессов мало реально, спонтанно такая «борьба» постоянно идет. Вот что говорится на этот счет в сборнике «Развитие интеграционных процессов в Европе и Россия»: неравенство возможностей различных ценностей и, как следствие, обострение культурных противоречий «способно породить долговременную конкуренцию между основными культурными системами, которые могут отстаивать разные подходы к интерпретации и применению универсальных принципов. Зародыши подобной конкуренции можно видеть сейчас и в России и в разных частях Азии, где широкое признание институтов рынка, демократии и индивидуальных прав сочетается с более или менее осознаваемым неприятием многих сторон западной общественной модели». Весьма существенно при этом, чтобы такая «конкуренция» протекала в расширяющемся «пространстве толерантности» и не превратилась, согласно известному предсказанию С. Хантингтона, в столкновение цивилизаций. В трудном, но, надо надеяться, не безнадежном деле ценностной глобализации огромную роль играет информационная революция. Информатизация, информационные технологии, интернет все эффективнее формируют «культуру толерантности», нивелируют и разрушают границы, преграды всякого рода, различные формы герметизации. Недаром фундаменталистские и тоталитарные режимы, сообщества, секты так нетерпимы к современным электронным средствам массовой информации. Ряд стран с авторитарными политическими системами жестко контролирует интернет, справедливо полагая, что отсюда идет разрушительная угроза идеологической нетерпимости, пропагандистской монополии государства. Процессы глобализации, расширения надгосударственных органов с перспективой превращения их в мировое правительство возможны только в расширяющемся и устойчивом «пространстве толерантности», в социо-политическом и духовном климате космополитического солидаризма. Этому климату, глобализационным процессам в современном мире противостоит мощная волна идущей из глубины веков этнической и конфессиональной нетерпимости. Истоки такой формы нетерпимости, ксенофобии, неприятия чужих нравов, обычаев, идей, верований, поведенческих стереотипов и т.п. - в убежденности, что «собственное» - единственно «правильное», «естественное», всегда «лучшее». В пределе все это находит выражение в социальном и этническом нарциссизме, групповом самолюбовании и самовосхвалении, уверенности в собственной исключительности. Феномен социального и национального нарциссизма характерен, в частности, для радикалистских режимов, групп, движений, организаций, Это определяющий элемент их самосознания: они считают себя высшей общественной формой и любуются собой в этом качестве. Они убеждены в обладании «абсолютом», уникальным рецептом «спасения», обретения счастья и процветания для своей группы, народа или даже всего человечества. Оборотная сторона нарциссизма – ненависть к «чужим», репрессивность и агрессия. Э. Фромм отмечает связь группового нарциссизма с межгрупповой неприязнью и агрессивностью, тенденцию к возвеличиванию образа собственной группы и принижения образа чужой. «Собственная группа выдается за защитника человеческого достоинства, морали, права и благосостояния. Другая же получает проклятия, ее обвиняют во всех грехах, от обмана и беспринципности до жестокости и бесчеловечности. Оскорбление символов группового нарциссизма… вызывает в народе реакцию столь бешенной агрессивности, что они готовы поддерживать даже милитаристскую политику своих лидеров. Групповой нарциссизм представляет собой один из главных источников человеческой агрессивности». Репрессивность и агрессивность радикалистских движений и систем обусловлены, помимо прочего, «бессилием нетерпимости», реальной невозможностью сделать свой «абсолют» всеобщим. Радикалистский нарциссизм не может не быть ориентирован на борьбу с инакомыслящими и инаковерующими, которых надлежит «обратить» или уничтожить, либо, на худой конец, изолироваться от них в силу непризнания ими «единственно истинного» абсолюта. Неуничтожимость «чуждого» - вечная проблема нарциссизма. «Когда речь идет о групповом нарциссизме, - пишет Э. Фромм, - то индивид в полной мере осознает свою принадлежность к коллективной идеологии… Когда кто-либо утверждает: «Моя родина самая прекрасная на свете» /или моя нация – самая умная, моя религия – самая развитая, мой народ самый миролюбивый и т.д., и т.п./, то это никому не кажется безумием. Напротив, это называется патриотизмом, убежденностью, лояльностью. Это звучит как вполне реалистичное и разумное ценностное суждение…». История знает немало периодов массового нарциссизма. Он нередко возникает в силу весьма несходных причин. Например, может быть следствием военных побед или имперских амбиций, а с другой стороны – единственной духовной опорой малых и угнетаемых народов. В свое время сознание римлян, англичан и немцев было пронизано имперским тщеславием, но в не меньшей степени чувство исключительности может быть присуще покоренным либо находящимся под угрозой завоевания народам. Могущество постоянно оказывалось стимулом массового самодовольства, но не менее действенными могут быть стимулы, обусловленные опасностью, преследованиями, дискриминацией, комплексом неполноценности и т.п. Стимулы обоих типов иногда сополагаются. Так это, видимо, произошло и в отечественной истории. Ущемленное народное самолюбие и подъем национального самосознания, связанный с освобождением от порабощения и последующей борьбой за «место под солнцем», постепенно перераставшей в имперскую практику, сформировали социально-психологическую почву для нарциссистского сознания, воплотившегося в различные формы русоцентризма, этнической нетерпимости, ксенофобии. Переплетение многовекового угнетения, отсталости, комплекса неполноценности с разраставшимися имперскими амбициями подпитывало это сознание на разных уровнях - официальном, массовом, элитарном. Существовал, впрочем, и, как правило, более просвещенный и толерантный западнический сектор общественного сознания. К тому же и цивилизованные формы славянофильства не были чужды духа умеренности и толерантности. А вот его радикалистские формы, особенно черносотенство и нынешние фашистские движения и группы, вроде скинхедов, РНЕ и т.п., характеризуются непримиримым, тупым, варварским нарциссизмом, слепой, ожесточенной нетерпимостью. В советский период можно констатировать наличие и быстрое сближение интернационалистской и националистической форм нарциссизма. На первый взгляд это кажется парадоксальным. Для первой характерна социальная нетерпимость, для другой – этническая. Не удивительно ли, что советская система, вроде бы противостоявшая национализму и ксенофобии, отвергавшая само понятие «патриотизм» и довольно длительное время сохранявшая интернационалисткое обличье и фразеологию, на деле довольно быстро стало трансформироваться в шовинистический империализм?
В действительности такое, как будто бы удивительное превращение, было естественным в силу того, что такие, казалось, далекие доктрины, как марксизм и русоцентризм сомкнулись в своей мессианской направленности. Бердяев говорил, что русская мессианская идея, проходящая через всю историю России, сливается на последнем этапе с марксистским мессианством. «Мессианская идея марксизма…, - писал он, - соединилась и отождествилась с русской мессианской идеей». И, поскольку практическая реализация марксистской концепции произошла в России, эта концепция оказалась предрасположенной к традиционным представлениям о России как «земле обетованной», указывающей всем народам путь в будущее. «Русский коммунизм, если взглянуть на него глубже, в свете русской исторической судьбы, - отмечал Бердяев, - есть деформация русской идеи, русского мессианского универсализма».
Понятно поэтому, что казавшееся непримиримым противостояние националистической и официальной интернационалистской идеологий уже вскоре после Октябрьского переворота стало приобретать все более ритуальный характер. Идея «всемирного объединения трудящихся» начала служить прикрытием имперско-агрессивных акций, таких, например, как присоединение ставших было независимыми республик, попытка захвата Польши, подавление некоторых освободительных движений и др. Что касается доктринального мессианства, то, во многом сохраняя интернационалистскую фразеологию, идеологические штампы и стереотипы, оно стало к 1940 гг. уже по преимуществу националистическим, доходя иногда до полного абсурда, вроде попыток доказать приоритет русских чуть ли ни во всех сферах. Это сопровождалось ожесточенной борьбой с «космополитизмом», имевшей не только антизападнический и антисемитский, но и более широкий нарциссистский смысл, исключавший всякую толерантность. Этот термин приобретал здесь крайне одиозное значение, превращался в карикатурный жупел. При современном цивилизованном употреблении такого понятия (или близких по смыслу понятий мондиализм, глобализм, планетаризм и т.п.) речь идет не об отказе от собственной культуры, самобытности, традиций, а лишь о перераспределении акцентов, о примате общечеловеческих, гуманистических ценностей, прав человека, толерантности, глобальных интересов над этноцентристскими и государственно-центристскими соображениями. Космополитический солидаризм служит преградой на пути национализма и ксенофобии, является эмоциональной и концептуальной предпосылкой разрешения межнациональных и многих других конфликтов. Этот термин противостоит национал-патриотизму, но не патриотизму в смысле естественной любви к родине, своему народу, языку, культуре и т.д., вполне совместимой с ориентацией на планетарную толерантность и согласие. В таком значении патриотизм имеет мало общего с нарциссистским эгоцентризмом, но не исключает, даже предполагает, четко артикулируемую этническую идентификацию личности, отвергающую как национальный нигилизм, так и нарциссизм. Умеренный, просвещенный патриотизм во вполне возможном, даже неизбежном сочетании с космополитическим солидаризмом, предполагает самокритичный взгляд на себя, свой народ, его качества, историю, нынешнее положение. Это особенно существенно подчеркнуть, когда в стране усиливаются реставрационные тенденции, поднимаются этническая нетерпимость, «патриотизм» в нарциссистской, черносотенной, нацистской трактовке. Такие настроения и такой «патриотизм» находят поддержку и поощрение со стороны властных и клерикальных структур. Насаждается традиционный славянофильский миф «о православном народе–богоносце, обладающем уникальными духовными качествами, которые позволяют ему претендовать на мессианскую роль в мировой истории. Но эту роль, согласно данному мифу, он может исполнять только благодаря безоговорочной преданности и беспрекословному подчинению православному самодержавному государству». Толерантные, космополитические модели далеки еще от оптимальности даже в наиболее развитых странах. Ни США, ни Франция, ни Англия до сих пор не свободны от национального эгоцентризма и самодовольства. Однако важна динамика процесса: эти страны, скорее, уходят от подобной психологии или, как минимум, стремятся облекать ее в цивилизованные формы. Характерный пример – весьма успешная в последние десятилетия борьба с расовой дискриминацией в США. Нельзя переоценить и ряд уже упоминавшихся общемировых интеграционных реалий. Со значительной долей уверенности можно рассчитывать, что традиционно конфликтогенные отношения ведущих стран мира не выйдут за цивилизованные рамки, а насущные спорные проблемы будут решаться в духе толерантности и согласия, посредством международных соглашений, обращения к наднациональным органам и процедурам. Основная причина этого, вероятно, лежит в сфере взаимных интересов, но не стоит сбрасывать со счетов также возросший уровень демократической, толерантной культуры. Уроки имперских и тоталитарных образований, истребительных войн, изоляционистских экспериментов и нарциссистских маний не прошли даром, хотя далеко не всюду и не для всех. Итак, в числе основных тенденций развития современного мира есть несколько, фундаментальными составляющими которых являются толерантность и интолерантность. Гипотетические сценарии развития этих тенденций условно можно разделить на “пессимистические” и “оптимистические”. Многовариантный комплекс пессимистических и апокалиптических сценариев включающий техногенную, экологическую, демографическую, военную, эпидемиологическую, террористическую и другие катастрофы, станет более вероятным и разрушительным, если к критическим ситуациям люди подойдут в условиях разъединения и взаимной нетерпимости. В этой связи принципиален постоянно возникающий вопрос, возможно ли достичь такого уровня толерантности и согласия, который предохранил бы людей от самоуничтожения, позволил преодолеть или минимизировать военные конфликты, терроризм, другие формы негативной девиантности, межгосударственные, межгрупповые, внутригрупповые деструктивные столкновения. Устранимы ли или сублимируемы ли в достаточной степени такие человеческие качества, как агрессивность, злоба, зависть, эгоизм и т.п.? Не потерпят ли государственные и надгосударственные органы неудачу в деле преодоления государственного и общественного эгоцентризма, в разрешении глобальных и региональных проблем и конфронтаций, в интеграционистских и антимилитаристских начинаниях? Несмотря на обнадеживающую динамику конфронтации демократии и тоталитаризма, не исключены самые разные ее варианты в будущем. Нередко рисуются, например, картины «компьютерного», «робототронного», «генно-инженерного» и других изощренных форм тоталитаризма. Это варианты без «пути назад». Из оков таких диктатур вырваться уже будет невозможно. «Несовершенство» «архаичных» тоталитарных форм заключается в том, что основной принцип этих систем – принцип тотальности контроля над людьми - при всех усилиях не мог быть до конца проведен в силу недостаточности научно-технологических средств. Предполагается, что грядущие формы тоталитарных диктатур будут в состоянии избавиться от этого «недостатка», установят полный контроль над мыслями и поведением людей. А также смогут изменять самих людей в желательном для правителей направлении. Не будет «островков» толерантности, тайного диссидентства, подтачивающих систему, поскольку в распоряжении правящей элиты окажутся безотказные механизмы трансформации человеческой природы и контроля над ней. Ни у кого не возникнет желания сокрушить такой режим или вырваться из его пут: он будет казаться «естественным», единственно возможным. Социальный нарциссизм не нужно будет формировать и поддерживать посредством воспитательных, пропагандистских, изоляционистских рычагов. Он станет генетически заданной составляющей индивидуальной и массовой психологии.
Впрочем, в нынешней ситуации значительно большую опасность, чем проблематичная перспектива таких экзотических форм тоталитаризма, представляют вполне реальные авторитарные тенденции в ряде регионов, в частности, в России и на территории бывшего СССР. Но угроза, помимо прочего, заключается в том, что на базе высоких технологий и достигшей небывалых высот генной инженерии, вновь возникающие авторитарные режимы могут достаточно быстро эволюционировать в сторону вышеозначенных, пока еще фантастических моделей. Так или иначе, авторитарные и тоталитарные сценарии с соответствующими формами социального порядка, контуры которых все явственнее проступают, могли бы вызвать вполне осязаемую катастрофу, не только региональную, но и глобальную.
Что касается насильственных и милитаристских сценариев, то ожесточение и нетерпимость межцивилизационных, этнополитических, конфессиональных и др. конфликтов жизненно опасны в условиях нынешних форм военных столкновений и терроризма, все более весомой угрозы со стороны расползающихся по всему миру средств массового поражения. И, наконец, дезинтеграционные интолерантные сценарные варианты. Если мир пойдет по этому пути, вероятно, будет упущен беспрецедентный шанс, может быть, последний, на добровольное демократическое объединение человечества, на универсализацию толерантности и согласия. «Трагический опыт ХХ века, -говорится в книге В.В.Шалина «Толерантность», - вынуждает признать, что дальнейшее распространение интолерантности в сфере международных отношений ставит под вопрос существование человечества». Однако катастрофизм и вообще социально-негативные сценарии, вопреки всем апокалиптическим пророчествам, нельзя считать фатальными. Возможны и «оптимистические» сценарные варианты, в основе которых лежат расширение и упрочение толерантных отношений. Эти сценарии предполагают кардинальное улучшение и качественное изменение социально-экономической и политической ситуации в мире, ликвидацию разрыва между бедными и богатыми странами, угрозы тоталитаризма и экстремизма, ультранационализма, ксенофобии, расширение и углубление демократизации и интеграционных процессов, создание планетарных управленческих структур, минимизацию военной угрозы, негативной девиантности, развитие духа космополитического солидаризма, гармонизацию внутриличностного мира человека и межличностных отношений и т.д. Однако без устранения духа нетерпимости, без превращения толерантных отношений во всеобщие и «естественные» многое из перечисленного мало реально. Вообще возможность полного осуществления этого оптимального сценария достаточно проблематична. Более реалистично, в обозримом будущем, движение в этих направлениях на отдельных участках. Впрочем, проблема и заключается не в осуществлении «всего и сразу», а именно в векторе движения - к дезинтеграции, росту насилия, нетерпимости, деструктивных тенденций или к добровольному единению, основанному на толерантности, гуманистических ценностях и демократических принципах. Пути толерантности и согласия при всех труднопреодолимых препятствиях нельзя считать закрытыми. Существенно то, что в современном катастрофогенном мире глобальную толерантность невозможно уже считать только утопической грезой. Несмотря ни на что, она приобретают все более реальные очертания – не в смысле идеальной общественной модели, а в смысле необходимой основы развивающихся процессов демократизации и интеграции, сокращения сфер человеческой деструктивности, насилия и нетерпимости. Глава 2. Особенности межэтнических отношений в современном обществе 2.1. Характеристика взаимодействия этнических общностей Взаимодействие этнических общностей характеризуется следующими процессами: миграция, интеграция, консолидация, ассимиляция, аккомодация, или адаптация, аккультурация. Под миграцией (от латинского migratio -переселение) понимается передвижение этнических групп в пределах этнической территории, переселение их в другие районы. Довольно часто в этнографии, особенно зарубежной, термин миграция прилагается к культуре, в таком случае миграционные процессы рассматриваются как вторжение населения или культур в чуждую этническую или культурную область. Широко употребляемые для определения характера этнических процессов понятия интеграция, консолидация, ассимиляция означают как бы последовательные стадии таких процессов. Интеграция (буквально “объединение в целое каких-либо частей”) характеризует процесс установления этнических культурных контактов разнородных этносов в пределах одной социально-политической общности (например, формирование в России у разных этносов быта и традиций и т.д.) Консолидация - процесс слияния относительно самостоятельных народов и их крупных подразделений, обычно родственных по языку и культуре в единую этническую общность (например, теленгитов, челканцев, кумандинцев, телеутов и др. в алтайский народ). Ассимиляция - процесс этнического взаимодействия уже сформировавшихся этносов, значительно различающихся по происхождению, культуре и языку, в результате которого, представители одного этноса усваивают язык и культуру другого и полностью утрачивают прежнюю этническую принадлежность. Ассимиляция бывает естественная (добровольная) и насильственная, последняя сопровождает национальное угнетение одного народа другим, на котором и базируется так называется “ассимиляторская политика”. В зарубежной (особенно американской) этнографии и культурной антропологии, где глубинные этнические процессы исследуются с точки зрения различной степени контактов культур (причем происхождение культуры понимается как независимое от социально-экономической жизни, а потому культура играет роль субъекта в истории народов) возникла соответствующая этой концепции терминология. Аккомодация, или адаптация (приспособление приноровления) - приспособление людей к жизни в новой этнической среде или прилаживание этой среды к ним для взаимного сосуществования и взаимодействия в экономической и социальной сферах. Оба эти термина взяты из биологических наук, где широко применяются. Аккультурация - процесс взаимопроникновения культур, в результате которого происходит изменение их первоначальных моделей. Зачастую в зарубежной этнографии аккультурация предстает как синоним европеизации, т.е. означает процесс распространения у народов Азии, Африки, Америки и Океании элементов европейской культуры, форм хозяйства, социальных институтов. Нельзя также игнорировать процессы, характеризуемые термином пришедшим из политической прессы - трейбализм (от английского tribe - племя). Этим термином характеризуют этническую ситуации в молодых государствах Азии и Африки, где существовавшая при колониальном режиме племенная обособленность сохраняется в настоящее время, оказывая влияние на процессы консолидации и порождая межплеменные противоречия. В политической прессе трейболизм используется как синоним национализма. 2.2. Россия: многокультурность и толерантность История общества – это не только перечисление отразившихся на его судьбах внешних исторических событий. Это и история культуры общества, в том числе и образования. Это и история общественной и научной мысли, история национального самосознания российского народа, российского государства. Это история формирования и осознания, принятия общероссийских национальных, духовных и культурных ценностей, включая в число этих ценностей и родной язык.
Россия – страна многонациональная, многокультурная, многоязычная. Так было всегда. Если проследить историю русского этноса, мы увидим, что, кроме восточных славян, в формировании этого этноса приняли участие финно–угорские, тюркские, балтийские племена и народности. История русской культуры немыслима без этнических армян и грузин, греков и татар, украинцев и поляков, немцев и евреев, итальянцев и французов, чей вклад именно в русскую культуру смело можно сопоставить с вкладом этнических русских. Рядом с Андреем Рублевым стоит Феофан Грек, рядом с Бармой и Постником – Аристотель Фиораванти, рядом с Баженовым и Казаковым – Карл Росси, рядом с Иваном Тургеневым и Львом Толстым – Николай Гоголь–Яновский, рядом с Александром Ивановым и Ильей Репиным – Карл Брюллов, Иван Айвазовский, Исаак Левитан и Михаил Врубель, рядом с Сергеем Коненковым – Степан Нефедов–Эрьзя, рядом с Валерием Брюсовым, Иннокентием Анненским, Мариной Цветаевой – Александр Блок, Борис Пастернак и Осип Мандельштам, рядом с Дмитрием Кабалевским и Сергеем Прокофьевым – Исаак Дунаевский, Арам Хачатурян, Альфред Шнитке, рядом с Константином Станиславским и Всеволодом Пудовкиным – Евгений Вахтангов, Всеволод Мейерхольд, Сергей Эйзенштейн . Еще раз подчеркнем: все они внесли вклад именно в русскую национальную культуру.
В сегодняшней России русская культура не просто сосуществует с культурами других народов, она интенсивно взаимодействует с ними. Кто усомнится в том, что такие писатели, как Чингиз Айтматов, Юрий Рытхэу, Фазиль Искандер, Василь Быков, Чабуа Амирэджиби, Геннадий Айги, такие художники, как Таир Салахов, такие артисты и режиссеры, как Резо Габриадзе, Роберт Стуруа, Армен Джигарханян, продолжающие работать в своей национальной культурной среде и культурной традиции, в то же время являются и достоянием русской культуры? А с другой стороны, значительная часть, если не большинство нерусских по происхождению жителей России, идентифицирующих себя с родным народом, гордящихся его культурой и стремящихся ее пропагандировать, в то же время являются носителями русской культуры и общероссийского национального самосознания. Сегодня в России говорят более чем на 150 родных языках, на половине из них в том или ином объеме ведется обучение в школе. Некоторые из них, например татарский, стремятся к тому чтобы обрести все социальные функции, присущие развитому языку – от использования в государственном управлении до издания газет и журналов на этом языке. Функционирование других ограничено – на них ведется преподавание обычно только в начальной школе, они не используются в СМИ, нет театров, где спектакли идут на этих языках, на них не выпускается художественная, а тем более научная литература. Пример, саамский язык на Кольском полуострове, удэгейский на Дальнем Востоке. Но число людей, для которых этот язык – родной, не уменьшается, а увеличивается. Наконец, есть языки, находящиеся на грани исчезновения (а сейчас, возможно, и перешедшие эту грань). Таковы ижорский и водский языки в Ленинградской области, керекский язык на Чукотке. Значительная часть нерусских по своей этнической принадлежности граждан России двуязычна, т.е. они более или менее свободно владеют, кроме родного, и другим языком. Чаще всего этот другой язык – русский, государственный язык Российской Федерации. Но в России не меньше двадцати других языков, используемых, как и русский, в функции языка межэтнического или межнационального общения, хотя и в ограниченном регионе. Например, для многих народов Дагестана, языки которых используются порой в одном – двух аулах и не имеют собственной письменности, таким языком межэтнического общения является аварский язык. Двуязычие, когда оно становится массовым, может привести к вытеснению родного языка и замене его во всех или почти всех функциях языком межэтнического общения. Например, по данным переписи 1989 г., из людей, считавших себя по национальности нивхами, только 23% назвали родным нивхский язык, да и то 78% из них заявили, что они свободно владеют русским языком. Этот процесс языковой и культурной ассимиляции особенно болезненен, когда родной язык и родная культура систематически не изучаются и вообще ограниченно используются, а степень освоения другого языка и другой культуры тоже ограничена. Мифы и легенды родного народа забыты, а русские сказки и былины в детстве тоже не читались. Получается, что представители данного народа, теряя родной язык и культуру, не осваивая полностью другую культуру и язык, оказываются своего рода маргиналами. Такое явление иногда называют "полуязычием" и "полукультурностью". Другая острая проблема связана с тем, что если большинство нерусских России (примерно 80%) свободно владеют русским языком, то число русских, владеющих языками других народов, ничтожно мало. В 1989 году из почти 12 миллионов русских, живших в автономных республиках РСФСР (теперь – республики в составе РФ), только 84,5 тысячи, т.е. 0,7%, свободно владели "титульным" языком данной республики (татарским, удмуртским, бурятским и т.п.). Между тем владение языком и культурой другого народа, способность или по крайней мере готовность посмотреть на мир его глазами есть вообще признак культурного человека. К сожалению, в России разные формы неприятия людей другого этнического происхождения, говорящих на другом языке, т.е. ксенофобии, достаточно широко распространены. Не будем говорить о баркашовцах, "скинхэдах" и других маргинальных группах – они есть в любой стране. Но ведь и вполне, казалось бы, обычные русские люди порой с презрением упоминают о "чурках", "прибалтах", "кавказцах", "хачиках", "азерах". Недаром одним из первых документов, подписанных В.В.Путиным после избрания его Президентом РФ, была программа действий по воспитанию толерантности (терпимости) по отношению к людям другого этнического происхождения, расы, вообще по отношению к тем, кто не похож "на меня". Многонациональность, многоязычие и многокультурность России – ее богатство, если угодно, фактор ее национальной безопасности. С другой стороны, мы с вами живем не на необитаемом острове. Россию окружают другие страны и народы со своими культурными особенностями и традициями, своими мифами и легендами, своим языком и литературой. И многие из этих культурных и языковых особенностей вошли как органичная часть в русскую культуру в русский язык. В русском языке есть множество заимствований из иранских, германских, романских, тюркских языков, которые мы давно уже не ощущаем как чужие слова – от иранского слова "собака" до голландского "зонтик". В национальную русскую кухню естественно входят западноевропейские (бульон) и восточные (шашлык, плов) блюда. Нашим детям так же близки Золушка, Мальчик–с–пальчик, Аладдин с его лампой, как Иван–царевич на сером волке или Морозко, ими так же любимы Винни–Пух и Карлсон, как Конек–горбунок и Незнайка. В социально–политической истории России были различные тенденции. Была и остается тенденция к изоляционизму к противопоставлению России и русских другим странам и народам. Она уходит корнями в убеждение, что мы, русские (или россияне), – народ особый, ни на кого не похожий и превосходящий другие народы по своим заслугам перед мировой историей и культурой, по своим интеллектуальным и моральным качествам. В своем дальнейшем логическом развитии эта точка зрения приводит к идее богоизбранности русского народа. Все же остальные народы и страны по отношению к русским и России – в лучшем случае маргиналы, испорченные капитализмом, буржуазно–демократическими идеями и современной космополитической культурой, а в худшем – потенциальные враги, завидующие России и только и думающие о том, чтобы причинить ей какое–нибудь зло и не дать реализовать свои огромные, но скрытые возможности.
Эта тенденция совсем не оригинальна. Богоизбранными считали себя еще евреи Ветхого Завета. Китай недаром назывался "Срединной империей" – имелось в виду не географическое его положение, а центральная роль в судьбах мира (а все прочие, не китайцы, считались "варварами" и по определению должны были подчиняться китайскому императору). Идея особости, прирожденного превосходства над другими народами лежала в основе идеологии германского нацизма – и не случайно "Моя борьба" Гитлера и "Миф XX века" Розенберга продаются на тех же книжных лотках, что книги с откровенной проповедью русского национализма и шовинизма или псевдонаучные "труды", с пеной у рта доказывающие, что русские и вообще славяне – один из древнейших народов мира. Чтобы не возвращаться к этому подчеркнем: время, когда тот или иной народ вышел на историческую сцену несущественно для суждения о нем. Русский этнос как единое и целостное образование сложился примерно в XI веке нашей эры, а, скажем, мордва упоминается как единый народ ("морденс") еще в VI веке н.э.
Именно она, эта идея особости, породила весьма распространенную мифологему об исконной противопоставленности "Запада" и "Востока" (причем каждый из них понимается как нечто целостное): "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут" (Р.Киплинг). В современном российском обществе она логически привела к идиотскому термину "лица кавказской национальности", к человеконенавистническому представлению о зловредных "черных", единственным признаком которых является их нерусскость, а в недавнем прошлом – к печально знаменитой концепции "малого народа" Игоря Шафаревича. Да, мы, русские, особые. Такие же "особые", как все другие народы мира, как англичане и американцы, немцы и французы, эстонцы и латыши, армяне и азербайджанцы, евреи и цыгане, мордва и чуваши. Своей "русскостью" также смешно хвастаться, как смешно алеуту хвастаться своей "алеутскостью". Естественно, что все народы гордятся своей национальной культурой и историей своего народа, деяниями своих предков. Но так же естественно, что они гордятся своей ролью в едином процессе мировой истории, вкладом своей литературы, искусства, науки в мировую сокровищницу культуры. И совершенно неестественно, если начинает всерьез обсуждаться вопрос, кто внес больше, кто, следовательно, "лучше всех". И уж совсем плохо, когда кто–то априорно убежден, что именно он самый лучший . Национальная история и культура, в нашем случае история и культура России и русского народа как важнейшего организующего начала в истории российского общества, неразрывна с историей и культурой Европы и всего мира, является ее неотъемлемой частью. В этом смысле можно и нужно быть одновременно и патриотом, и "западником". Но – и тут мы приходим к другой тенденции, противоположной изоляционизму – это "западничество" не имеет права превращаться в простое обезьянничанье чужой культуры, в бездумный отказ от своих культурных и вообще духовных традиций и стремление быть больше европейцем или американцем, чем сами европейцы и американцы. Или – в ситуации России и населяющих ее народов – больше русским, чем сами русские. Тем более что это все равно недостижимо. Уважение к другому народу готовность понять и в чем–то даже принять его традиции и ценности совсем не означает отказа от своих собственных традиций и ценностей, подмены их усредненным представлением о "западной культуре" – усредненным, потому что как раз национальные особенности француза и американца, англичанина и итальянца, грека и израильтянина оказываются в этом случае вынесенными "за скобки". Нормальное самосознание гражданина новой России – это единство трех начал, трех компонентов. Во–первых, это чувство принадлежности к своему этносу своему народу (будь это русские, мордва, татары или алеуты), любовь и уважение к своим национальным традициям и истории своего народа, стремление владеть своим национальным языком и национальной культурой. Во–вторых, это чувство принадлежности к многонациональному российскому обществу российский патриотизм, непременно сопряженный с отказом от национального (этнического) тщеславия, от представления о своей этнической исключительности и о том, что другие народы, живущие рядом, в чем–то неполноценны по сравнению с "моим" народом. В–третьих, это чувство принадлежности к мировому (и европейскому как его части) сообществу чувство ответственности не только за судьбы своего народа и своей многонациональной страны, но и всего мира. В сегодняшней публицистике идет ожесточенная борьба вокруг "общечеловеческих ценностей". Одни обрушиваются на них, противопоставляя ценностям национальным. Другие, напротив, видят стержень духовного развития российского общества во все большем приобщении к этим общечеловеческим ценностям. Оба спорящих лагеря исходят обычно из одной и той же совершенно ошибочной идеи – а именно из того, что "общечеловеческие" ценности исключают национальные – и наоборот. Прежде всего зафиксируем: нет ценностей общечеловеческих в строгом смысле. Они не являются врожденными и не свойственны всем народам без исключения. Людоедам трудно договориться с вегетарианцами. Видение человека и мира у разных народов различно, а иногда даже в чем–то и противоположно. Например, в христианской (протестантской) этике одной из центральных является идея деятельной активности человека в мире (усвоенная и классической немецкой философией в лице Гегеля и Маркса), в то время как для буддизма основополагающей является как раз противоположная идея – идея недеяния. Тому же протестантизму с его проповедью самоценности личности противостоит конфуцианство с его культом государства. Что же тогда мы называем общечеловеческими ценностями? Это те ценности, которые позволяют носителям разных национальных культур, разных религий и идеологий найти "общий язык", те ценности, которые позволяют людям вне зависимости от их происхождения и их самоидентификации с той или иной культурой ставить общие цели и обеспечивать их совместное достижение, решать наднациональные, порой и глобальные проблемы таким образом, чтобы это решение было оптимальным для всех. Это те ценности, которые делают возможным баланс интересов личности, народа и человечества, в конечном счете – их выживание и поступательное развитие в нашем общем, таком, в сущности, небольшом мире. Пример такой ценности – благополучие и воспитание детей. Нет такого этноса и такого общества, где бы эта задача так или иначе не решалась. Именно наличие таких "общечеловеческих" ценностей поддерживает на земле мир, сотрудничество, единство мировой науки, взаимовлияние культур. И они не противостоят национальным ценностям, а входят в их систему благодаря тому что эта система национальных ценностей не привносилась извне, а естественно складывалась, обычно долго и мучительно, в течение всей культурной истории народа. Именно поэтому в системе ценностей русского этноса христианские ценности занимают столь заметное место – так сложилась история русского народа; но ими эта система не ограничивается. Точно также совершенно естественно, что в ходе многовекового противостояния агрессии с Востока (татаро – монголы) и Запада (немецкие рыцарские ордена, Польско–Литовское государство, Германия, наполеоновская Франция) в русском национальном сознании заняли столь большое место ценности, связанные с патриотизмом в его, так сказать, военном, оборонительном измерении (большая часть войн, которые вела Россия с другими государствами, были не агрессивно–наступательными, а оборонительными). Сама история не способствовала пацифистскому настрою русского национального сознания.
2.3. Роль толератности в этнополитической стабильности республики Дагестан Последние десятилетия XX века и начало XXI века в России оказались насыщенными социальными потрясениями открытой нетерпимости. Нашу страну не обошли получившие распространение в XX в. во всех частях мира гражданские, религиозные и этнические кризисы и конфликты, в связи с этим ставит проблему толерантности в качестве одной из приоритетных в ряду других, стоящих перед мировым сообществом.
Из страны размеренной и мирной жизни Россия превратилась в конфликтогенное общество со многими «горячими точками». Наиболее острой остается проблема на Северном Кавказе, в одном из самых многонациональных и многоконфессиональных регионов России, регионе контактов многих культур и этносов. В силу ряда причин в 90-е гг. здесь сложилось новое геополитическое и геостратегическое положение, в результате которого произошло серьезное обострение этнополитической ситуации. Сложная ситуация в Северо-Кавказском регионе обусловлена прежде всего противоречиями территориального и регионального характера, многие из которых, достигнув своей критической отметки, оказывают крайне негативное воздействие на ход развития ситуации. Происходящие на всем постсоветском пространстве трансформационные процессы на территории Северо-Кавказского региона имеют, по меньшей мере, две отличительные особенности: · высокий уровень полиэтничности; · напряженный социально-политический фон. В реальной ситуации полиэтничности, многоязычия, поликультурности и полиментальности данного региона, воспитание толерантных начал носит многоплановый характер. Проявляется острая необходимость создания социально-педагогических условий, направленных на формирование развивающейся личности, уважающей родную культуру и культуру других народов, не претендующую на свою исключительность, способную к активному содружеству в условиях диалога и внутрикультурной и межкультурной коммуникации. В числе задач, которые ставятся перед образованием, - воспитание толерантной личности, готовой к терпимому отношению и взаимопониманию между этносами, социальными группами во имя позитивного взаимодействия с людьми иной культурной, национальной или религиозной идентичности. В современном Дагестане острота проблемы толерантности усиливается в связи с ростом социального расслоения, этническими и религиозными противоречиями, которые приобретают характер латентных и открытых конфликтов. В этот сложный период переоценки ценностей, в период вхождения России в единое мировое образовательное пространство, проблема поликультурного образования и воспитания молодежи стала актуальна для Дагестана образование - образование, включающее приобщение подрастающего поколения к этнической, национальной и мировой культуре, развитие на этой основе планетарного сознания, формирование готовности и умения жить в многонациональной среде. Поликультурное воспитание культивирует в человеке дух солидарности и взаимопонимания во имя мира и сохранения культурной идентичности различных народов, и в то же время оно ориентировано на развитие у каждого человека планетарного мышления и осознание принадлежности к человеческому сообществу в прошлом, настоящем и будущем. Человек должен уметь налаживать диалог и взаимодействие с теми, кто мыслит иначе, чем он, находить разумные компромиссы, организовывать сотрудничество между представителями различных политических партий, конфессий, культур ради процветания и развития Отечества. Образование как организованный процесс освоения социокультурных ценностей человечества становится мощным фактором реализации и достижения культуры мира. Большую роль в воспитании толерантности как одного из условий формирования культуры мира играют такие институты народной дипломатии, как маслиат (примирение), Совет старейшин джамаата, куначеств. Опора на эти традиции как на систему компромиссов, примирения приводит к отказу от насильственных мер, предотвращает доведение конфликта до необратимости. Эти морально-этические нормы дагестанских народов позволяли людям наряду с храбростью, мужеством, отвагой проявлять и такие прекрасные качества, как великодушие, взвешенность, терпимость, сдержанность и уступчивость, умение слышать и слушать собеседника. Воспитание культуры межэтнической толерантности в Дагестане требует решения следующих задач: воспитания российского и дагестанского патриотизма; воспитания уважения к человеку независимо от расы, национальности, социального положения, отношения к религии; воспитания непримиримости ко всем проявлениям шовинизма, национализма, расизма и экстремизма; решения проблем межнациональных отношений только путем переговоров, использования демократических механизмов урегулирования конфликтов исключительно мирными средствами по собственному выбору сторон с учетом национальных традиций и обычаев. Несомненно, без глубоко продуманной, обоснованной, адекватной интересам народов и религий страны в целом политики в вопросах этноконфессиональных отношений само существование такого многонационального государства, как Россия, становится проблематичным. Каждая ошибка политиков оборачивается межнациональными или межконфессиональными конфликтами, страданиями миллионов людей. Чтобы вести правильную, нравственно чистую политику, необходимо опираться на хорошо продуманные идеи, необходимо видеть все связи общественного организма, все последствия принимаемых решений, т.е. необходима разработка обоснованной государственной идеологии в вопросах межнациональных и этноконфессиональных отношений. «Пережив межнациональные, межэтнические, межрасовые, межрелигиозные и другие конфликты, люди все больше и больше приходят к выводу о том, что существует только один путь обеспечения надежного мира и безопасности - путь толерантности, то есть терпимости, умения без применения насилия преодолевать конфликты и достичь согласия». Взаимная терпимость, диалог между государством и церковью, сотрудничество, преодоление религиозного фанатизма и экстремизма, создание атмосферы толерантности, равное отношение ко всем конфессиям со стороны государства Задача формирования толерантности не может быть решена вне соответствующего видения конфессиональной реальности и нравственно религиозной ее оценки. Одним из важнейших факторов этого процесса была этнокультурная ситуация - постоянное взаимодействие народов и конфессий России. Не случайно пантюркизм и панисламизм не нашли здесь широкого распространения. У мусульман и христиан России в результате многовекового сосуществования в рамках общей историко-культурной ниши, а впоследствии и государственной системы сложился богатый опыт сотрудничества. Исходной же позицией в межконфессиональных отношениях уже к началу ХХ столетия была толерантность. Согласие между верующими и неверующими необходимо для общего этического мира. Установки на межнациональную интолерантность связаны с разностью религий, с убеждением в незыблемости этнических границ, установками на агрессию. Современная религиозная ситуация в Дагестане характеризуется, с одной стороны, резким ростом общественного интереса к религии и ее влияния на все стороны жизни общества, с другой - количественное возрождение ислама не дает заметного прогресса в нравственной, духовной жизни мусульман. Ислам не стал консолидирующим верующих фактором, усилились разногласия как среди мусульманского духовенства, так и верующих. К расколу по национальному признак в последнее время прибавился и раскол верующих на разные течения, приведший в ряде случаев к массовому противостоянию и кровопролитию.
Имеют место противоречия между духовенством, исламскими политическими партиями и государством и обществом в целом. Сложилась ситуация, когда общество и государство придерживаются светского устройства, а духовенство и исламские партии выступают за создание в Дагестане исламской республики, хотя и с некоторыми оговорками. Это обстоятельство ставит под сомнение будущее Дагестана в составе России, вносит обеспокоенность в сознание немусульманского населения, побуждает его к миграции из республики. Более того, подобная поляризация общества приводит к тому, что многие аналитики, вначале приветствовавшие «исламское возрождение», теперь вынуждены констатировать, что религия не только не стала фактором стабилизации общественно-политического положения в республике, но и сама вносит в него элемент напряженности. Наличие всех этих трудностей, а также отсутствие информационно-идеологической защиты населения создали тот политический иммунодефицит, который и стал благодатной почвой для внедрения и развития на всем Северном Кавказе и Дагестане в особенности идей исламского экстремизма, ориентированного на построение исламского государства в регионе.
При всей сложности и конфликтности межнациональных и конфесиональных отношений в Республике Дагестан на протяжении последних 15 лет отмечаются отдельные факты сотрудничества, попытки наладить межконфессиональное сотрудничество. И это естественно, так как «несмотря на очевидные различия в нравственной кодификации отношений у мусульман, христиан и буддистов, в них представлены некие универсалии, так как в основе культурных ценностей, исповедуемых большинством религий, лежат общечеловеческие морально-этические понятия любви, надежды, справедливости и уважения к человеку. На мой взгляд, для консолидации дагестанского общества, для утверждения в нем мировоззренческой толерантности необходимо активнее развивать межконфессиональный диалог. Такой диалог является важным фактором общественно-политической стабильности. Деятельность же по предотвращению межнациональных конфликтов должна опираться на политические элиты различных народов как на государственном уровне, так и на уровне руководителей национальных партий и движений. И в первую очередь она должна быть направлена на сохранение и установление мер доверия между ними, путей согласия и взаимных уступок. Заключение Формирование культуры толерантности приобретает особую актуальность в свете происходящей ныне глобализации. Под её воздействием мир становится всё более целостным. Различные культуры, религии, цивилизации взаимодействовали и прежде. При этом нередко возникали и острая вражда, и нетерпимость. Однако их основные очаги были разделены территориально, будучи как бы отгороженными друг от друга. Ныне глобальные коммуникационные, финансовые, миграционные потоки пробили огромные бреши в существовавших барьерах, спрессовывая разные культуры и образы жизни в едином пространстве мирового социума. Складывается плотная, всепроникающая сеть общественных взаимоотношений. Нетерпимость в этих условиях генерирует высокие напряжения, способные блокировать жизнедеятельность общественных систем как на национальном, так и на мировом уровнях. Вместе с тем глобализация наглядно демонстрирует неисчерпаемое многообразие социокультурных традиций и форм общественного устройства, норм взаимоотношений и ценностных ориентаций, присущих разным сообществам. С каждым десятилетием это многообразие не только не уменьшается, но растёт, иногда в геометрической прогрессии, бросая вызов самой способности человеческого рода регулировать возникающие на этой почве противоречия, не допускать их перерастания в острые конфликты и столкновения. Общество заинтересовано в том, чтобы у его членов, особенно у молодёжи, сформировалось мышление открытого типа, пробудился интерес к диалогу последователей разных мировоззрений и политических предпочтений к устранению предубеждённости друг против друга на основе терпимости и конструктивного сотрудничества во имя всеобщего блага. Вместе с тем общество выступает за жесткое пресечение любых экстремистских действий, за неотвратимость наказания их вдохновителей и участников. Повсеместное и полное утверждение атмосферы толерантности и одновременно активного неприятия проявлений экстремизма – долгий процесс. Здесь многое зависит не только от государственных органов и общественных, в том числе молодёжных, организаций, но и от системы образования и воспитания, от средств массовой информации, деятелей культуры, от преодоления ими своего индифферентного отношения к бытующим – далёким от толерантности – позициям и нравам, к рецидивам экстремизма. Значительное воздействие способны оказать также здравомыслие и культура политических деятелей, лидеров общественных, особенно молодёжных, движений современной России. Библиографический список 1. В.В.Шалин. Толерантность. Ростов - на - Дону, 2000, с.237.2. Декларация принципов толерантности, утверждена резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 года 3. Толерантность и поликультурное общество. М., 2003, с.119. 4. Толерантность и поликультурное общество. Указ.соч., с.113 5. В.М.Золотухин. Толерантность. Кемерово, 2001, с.134,135. 6. Толерантность как культурная универсалия. Харьков, 1996, с.53 7. Г.М. Денисовский, П.М.Козырева. Политическая толерантность в в реформируемом российском обществе второй половины 90-х гг. М., 2002, с.5,7. 8. К. Поппер. Открытое общество и его враги. М., 1992., Т 1, с.328. 9. К. Поппер. Указ.соч., с.328,329. 10.Толерантность как культурная универсалия, Указ.соч., с.45. 11. М.Уолцер. О терпимости. М., 2000, с.95. 12. Новая газета, 2004, № 45, с.10. 13. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990, с.85. 14. Новая газета, 2001, № 39, с.10. 15. Abramson P.R., Inglehart R. Value Change in Global Perspective. The University of Michigan, 1995, р.2. 16. Московские новости, 27 августа – 2 сентября, 2002, с.21. 17. В.В.Шалин. Указ.соч., с.187. 18. В.В.Шалин. Указ.соч., с.205. 19. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990, с.4. 20. Siegel H. Multiculturalism and the Possibility of Transcultural Educational and Philosophical Ideals // Philosophy, 1999, Vol. 74, N 289, р.396. 21. Masters R.D. Beyond Relativism. Hanover and L., 1993, pр.148, 155-156. 22. Развитие интеграционных процессов в Европе и Россия. М., 1997, с.164. 23. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. Минск, 1999, с.253. 24. Фромм Э. Указ.соч., с.251. 25. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии, 1990, № 1, с.151. 18. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990, с.126. 19. Общая газета, 25 апреля - 1 мая, 2002, с.5.