В качестве вступления я собираюсь рассмотреть основные положения и критерии построения любой теории, мнения на этот счет различных выдающихся научных деятелей.
Теория (от греческого theōria – наблюдение, исследование) – обобщение опыта, общественной практики, отражающее объективные закономерности развития природы и общества, также совокупность обобщенных положений, образующих науку или ее раздел. Такое определение теории дает доктор философских наук И. А. Акчурин.
Уже из данного определения следует, что теория в первую очередь должна быть объективной, хотя и на этот счет имеются разные мнения, но это именно мнения. Мнения, предположения, высказывания, догадки, домыслы коренным образом отличаются от теорий. За высказывание первых, человек не несет ответственности перед наукой, то есть они не должны формировать круг приверженцев в научном сообществе и иметь экспериментальную или наблюденческую основу. В них можно верить или не верить. По-другому дело обстоит с гипотезами. Гипотеза (от греческого hypotesis основание, предположение) – научное предположение, выдвигаемое для объяснения какого либо явления и требующее проверки на опыте и теоретическое обоснование, для того чтобы стать достоверной научной теорией [6]. По сути, гипотеза – это фундамент теории, однако она может быть продуцирована готовой теорией. Сама по себе она не требует опытного основания, но обязана соответствовать логическим принципам. Для ученого гипотеза сравнима с выбором пути на огромной сложнейшей развилке дорог. Сначала он стоит и думает, вглядывается в даль, пытаясь разглядеть выбранную «по зову сердца» тропу, увидеть ее конец и то, что его ждет. Когда «иссякает» фантазия он начинает рационально представлять свой путь, подсчитывать свои силы (знания и умения) и их затраты на весь путь. Наконец он решается и ступает на нее.
Выдвинув гипотезу, человек уже несет некоторую ответственность, так как она может сформировать круг приверженцев, которых лучше не заводить «в тупик».
Теорию можно считать практически самым высоким уровнем научного объяснения конкретной проблемы. Это объяснение высоко также по уровню ответственности перед наукой. Если теория не имеет достаточной доказательной базы, основанной на других теориях, специально проведенных или чужих экспериментах, она не может считаться единственно верной или соперничать с другими теориями, раскрывающими ту же проблему. Соперничество теорий особенно актуально для общественных наук. Именно здесь возникает острый вопрос о многозначности истины, который также подразумевает существование равноправных и, в какой то мере, противоречивых теорий.
Построение современной полноправной теории можно разделить на три части Эксперимент – Теория – Практика.
Эксперимент и наблюдение относятся к предварительным исследованиям. Их основная задача подтвердить или опровергнуть гипотезу. Здесь «всплывает» острая, по мнению Т. Куна, проблема. Сегодня стоит согласиться с тем, что новизна и актуальность научной работы требует исключительной оригинальности гипотезы. Такая обстановка иногда заставляет ученых буквально «цепляться» за любую идею претендующую на переосмысление всей проблемы. Если какая то оригинальная, но недальновидная или несогласованная гипотеза привлекает внимание ученого, и он ей увлекается, то последствия могут быть даже трагичными. Проблема заключается в преднамеренной фальсификации эксперимента. Например: тест показывает, что у 98% опрошенных видеоигра Star craft улучшает навыки работы с клавиатурой. Гипотеза утверждает, что навыки улучшаются у всех. Исследователь постарается «замять» неувязку в ущерб достоверности своей теории. Поэтому доброкачественность эксперимента является необходимым условием для построения передовой теории, так и для получения практических результатов. Высокое качество эксперимента является необходимым условием здорового развития науки [5]. Гипотеза, подтвержденная экспериментами может превратится в закон (см. критерии закона)
Из-за накопления таких «фальшивок» и обращения к проблемам не раскрытым парадигмой (см. ниже) в науке начинается кризис. Выход из кризиса – поиск экстраординарных и спекулятивных (временных) теорий. В этот период ученые обращаются к философскому подходу к базе проблемы[1].
Психология пользуется особым, неприемлемым для математических наук методом исследования – качественным анализом. Качественное знание рассматривается эпистемологией зачастую как необъективная, вытекающая из комплекса представлений и понятий характеристика предмета или процесса. Например: в прикладной математике практически невозможно построение теоремы без ее сопоставления с парадигмами всей науки. В психологии же возможно принятие феноменов, выходящих за рамки какого либо общего утверждения. Такой подход зачастую помогает избежать фальсификации опыта (зачем обманывать, когда неточность учитывается гипотезой). Однако построенная далее теория не может претендовать на абсолютную практическую применимость. Также нераскрытая до конца проблема генерирует огромное количество теорий, которые нельзя отвергнуть, ведь каждая освещает какую то новую мелкую грань. Так получилось с теориями личности.
Здесь дело обстоит очень сложно. Суть проблемы построения теории личности заключается в исключительной неоднозначности трактуемого объекта. Само современное определение личности не дается нам как аксиома или просто «начальные условия» задачи, а вытекает из тех общих моментов в ней, которые освещают наиболее известные теории. Определение это звучит так: Личность – это конкретная совокупность характеристик и стремлений, обуславливающих те общие и индивидуальные особенности поведенческих проявлений (мыслей, чувств и действий), которые обладают устойчивостью во времени и могут или не могут быть объяснены только через анализ социальных и биологических факторов, влияющих на актуальную ситуацию функционирования человека [4].
Личностью как явлением (нельзя сказать однозначно социальным или биологическим), подходящим под такое определение занимаются персонологи. Это своеобразные «естествоиспытатели» в психологии личности. Как и в любом эмпирическом исследовании, в персонологии имеются свои методы, подходы. 1) Персонолог обращает внимание на те характеристики поведения, которые проявляются в течении долгого времени. 2) Он более других убежден в сложности и индивидуальности жизни, следовательно фиксирует все феномены и отклонения. 3) Сфера внимания – различие между людьми при схожести социальных и биологических влияний и наоборот. 4) Персонолог подытоживает схожести и различия и классифицирует их.
Как правило, персонолог изучает группы людей, ведь ему важно заметить и зафиксировать тот контраст различий и сходных проявлений, который присущ только людям-личностям в равных условиях с остальными людьми. Особенно ярко выражается в сравнении с поведением зверей.
Персонолог закончил свое исследование и подвел итоги. Теперь он располагает огромной базой объективных данных (в идеале) и классификацией их в соответствии со своей гипотезой. Время строить такую же объективную теорию, как и его результаты! Но появляется серьезная проблема – личность самого персонолога. В общественных науках (хотя психологию нельзя однозначно к ним отнести), теории обычно строятся на «плацдарме» концепции. Концепция (лат. conceptio) – система взглядов, то или иное понимание процессов, явлений; единый определяющий замысел, ведущая мысль кого-либо произведения, научного труда [6]. Концепция – это нечто большее, чем теория, однако более субъективное. Как правило, концепции «стальным стержнем» проходят сквозь все теории, положения, научные работы авторов. Но не следует смешивать понятия концепция и мировоззрение, ведь второе может почти не подчинятся логике, здравому смыслу. Концепцию можно сравнить с причудливой, уникальной рамкой в которой ученый (в данном случае персонолог) выстраивает мозаику своих теорий, положений, размышлений и гипотез. Трудно сказать, что формируется раньше концепция или первая гипотеза. Вероятнее всего концепция, так как она тесно связана с воспитанием. Концепция не всегда индивидуальна. Если ученый работает в коллективе единомышленников, он может принять концепцию основоположника направления.
Концепция не требует экспериментального доказательства, но авторитетный ученый несет ответственность за то, доверие и согласие которое она получила в научном сообществе. Она (концепция) обычно формирует больше приверженцев, чем теория, ведь каждый хочет найти свое решение задачи, но не всякий способен выбрать особый к ней подход. Например, свои концепции (в данном понимании этого слова) по личности, и, в общем, в психологии фактически имеют только Фрейд, Салливан, Ранк, Ангьял, Роджерс, Маслоу, Адлер, Фромм и Келли. Свои теории личности имеются более чем у 18 иностранных психологов [4].
Теперь, когда рассмотрены основные факторы, влияющие на построение теории, и делающие возможным это построение, следует перейти к тому, как оно происходит. Первой стадией стоит считать размышление ученого об актуальности новой теории по данной теме, или актуальность самой темы, хотя второе обычно определяют перед выдвижением гипотезы. Особая актуальность темы возникает в периоды кризиса парадигм. Парадигма – достижение науки, способное привлечь на долгое время ученых с конкурирующего направления своей беспрецедентностью и открыть для нового поколения спектр решаемых в данном контексте проблем любого вида. Крупнейшие кризисы парадигм – коперниканский, ньютонианский, химический, эйншейновский. Соответствующие научные труды – «Физика» Аристотеля, «Альмагест» Птолемея, «Начала» и «Оптика» Ньютона, приобретают последователей защет простоты и новизны [1]. Таким образом смысл первой «фазы» заключается в том, чтобы автор определил, насколько его теория достойна мира и насколько мир достоин его теории (поймет ли он ее). Такие рассуждения могут показаться излишне забегающими вперед, и действительно, как рассуждать о внедрении теории до ее оформления. Но следует вспомнить пословицу «семь раз отмерь – один раз отрежь», ведь долгие годы работы могут пройти даром, если труд окажется слишком сложен или неактуален.
Теперь если доказано, что теория своевременна и нужна науке, следует проверить ее оригинальность. «Изобретение велосипеда» страшнейший удар по самоуважению изобретателя. Для настоящей теории, способной совершить переворот (по мнению Куна, о нем мечтают практически все ученые после фурора, произведенного теорией вероятности) нужна не формальная новизна, а подлинная, базирующаяся на новизне подхода, концепции. Для такой новизны, оригинальность собственного эксперимента не является жизненно важной. «Трактовку того же самого набора данных, что и раньше, теперь нужно разместить в новой системе связей друг с другом изменяя всю схему» - Г. Буттерхильд.
Определив что хочет получить ученый построив свою теорию, и то, на каком «языке» он ее создаст, т. е. в рамках какой концепции она будет изложена, можно приступать конкретно к научному планированию. Теории – сети, предназначенные улавливать то, что мы называем «миром», для осознания, объяснения и овладения им. Мы стремимся сделать ячейки сетей более мелкими. Все события дедуцируемые теориями, имеют в качестве истоков объяснения универсальные законы, начальные условия [2]. Начальные условия делятся на Универсальные высказывания и Сингулярные высказывания.
Универсальные высказывания – гипотезы, носящие характер естественных законов. Сингулярные высказывания – то же, но относится к специальному обсуждаемому событию или предмету. Первые формируют рамку концепции, не позволяя ей оперировать бредовыми идеями, вторые образуют фундамент, так как именно на них в первую очередь строится и растет новая теория. В такой области изначальных данных теория начинает, как снежный ком наращивать свою мощь, собирая мысли автора и систематизируя их. Тут надо отметить, что эти идеи систематизируются, но еще не представлены в едином ключе. На определенном этапе происходит инсайд – на основе универсальных и сингулярных высказываний и «комка» своих мыслей теория делает «предсказание» - описание следствия. То есть воображение ученого дает, наконец, образ того, как будет выглядеть знание, «кусочек мира», пойманный сетью теории. Принцип причинности здесь объясняет возможность ученого предвидеть готовую рабочую теорию и далее подводить факты и умозаключения в эту каузально объясненную схему.
Вся организация теории не имеет существенных различий при коллективной работе. Надо заметить, что коллективно разработанные теории в общественных науках имеют большую «надежность» из-за того, что коллективные эксперименты обладают лучшей валидностью (их труднее фальсифицировать). Концепция в таком случае также более логична и проста.
Психологические теории можно условно разделить на академические и прикладные (по главному принципу разделения деятельности психолога). Академические теории сходны по проблематике с аналогичными в физике. Такие физические теории принимаются научным сообществом потому, что вполне удовлетворяют «проверку математикой». Однако опытное их доказательство слишком запаздывает по причине недостатка сотрудников в экспериментальной сфере и несовершенства оборудования. Из-за этого возникает несоответствие между количеством теоретических работ и возможностью подвергнуть их опытной проверке [5]. В психологии также существует множество работ, с достоверностью которых трудно не согласится здравомыслящему человеку, но узнать «как все на самом деле» пока не представляется возможным (Теории цветового зрения Гельмгольца, Э. Геринга, Двухстадийная теория цветового ощущения). К «академическим» теориям в первую очередь относятся законы психофизиологии, ведь они объясняют работу самого малоизученного органа человека – головного мозга. Они редко дают конкретные практические указания по применению знания, расширенного или уточненного теорией (Ни одна теория памяти не оговаривает лечение амнезии, хотя упоминает, от чего амнезия происходит).
Прикладные теории можно рассматривать на примере теорий личности. Они предлагают не только трактовку сдвигов и патологий, но и способы их коррекции. Точные указания даются не часто (персонолог не прописывает пилюли от комплекса неполноценности), но причинно следственная связь, такая как ядро – развитие – периферия личности, совершенно ясно указывает «где и когда» началось расстройство. Например, теория личности Фрейда, вытекающая из его психоаналитической концепции, наглядно демонстрирует те составляющие компоненты (инстинкты, эмоции, разум, воспитание), которые отвечают за формирование и рост личности. Следовательно, самокритичный и рациональный человек может стать сам себе психоаналитиком, прочитав лекции Фрейда.
Для описания наиболее контрастного образа психологической теории следует взять именно теории личности как «натуру». Они включают все требуемые компоненты. Это – проблема → гипотеза → теория (закон) → практика (заключительный эксперимент).
Теперь время рассмотреть непосредственно план создания теории:
1) Теоретические модели и фокусы пригодности.
На этой стадии не должно быть никаких сомнений относительно взгляда на две вещи, которые требуются для построения психологической теории . Выбираемая перспектива должна быть широкой и позволять замечать принципы, выявляющиеся при сравнении различных теоретических структур. А) теоретик должен быть также хорошо знаком с тем, о чем он собирается теоретизировать. В) противном случае он может потратить свое время на создание теории пустого места, т. е. теории, не имеющей фокуса пригодности. Теоретик должен быть хорошо знаком с кругом проблем, которые собирается разрешить, если не хочет даром потратить как свое время, так и время своих читателей, излагая созданную им теорию «пустого места». Для попыток построить теорию личности следует выбрать в качестве фокуса пригодности психологическую реконструкцию жизни.
2)Плодотворность психологической теории.
Теорию можно рассматривать, как способ связать вместе множество фактов. Но хорошая теория выполняет и более активные функции. Она обеспечивает эксплицитную основу, на которой можно делать дедуктивные выводы и предвидеть будущие события. Она также дает нам общую систему координат, в которой можно размещать и сохранять определенные факты до извлечения из них индуктивным методом какого-то характерного принципа. В обоих отношениях теория выступает инструментом для того, кто активно стремится предвосхитить будущее и разведать его возможности.
Одним из критериев хорошей научной теории является ее способность в изобилии производить новые идеи. Она должна склонять к формулированию гипотез, побуждать к экспериментированию и вдохновлять на изобретение. В области психологии хорошая теория должна предлагать предсказания относительно поведения людей в широком диапазоне обстоятельств. Она должна склонять к экстенсивным психологическим исследованиям для установления того, подтверждаются ли эти предсказания или нет. Кроме того, она должна поощрять изобретение новых подходов к решению людских и общественных проблем.
3) Проверяемость гипотез.
Другим критерием хорошей психологической теории служит ее способность производить гипотезы, допускающие проверку. В противоположность другим системам истолкования любая научная теория должна давать нам возможность делать предсказания с такой степенью определенности, чтобы они сразу поддавались неоспоримой проверке. Это означает, что гипотезы, выводимые логическим путем из теории, должны быть достаточно хрупкими, чтобы разбиваться вдребезги всякий раз, когда предсказываемые с их помощью факты не становятся реальностью.
Сама теория не должна быть столь же хрупкой, как порождаемые ею гипотезы. Если это исчерпывающая теория, то она, вероятно, будет обладать некоторой эластичностью, даже если выводимые из нее гипотезы остаются хрупкими. Редко когда научная теория может целиком устоять или рухнуть в зависимости от исхода единственного решающего эксперимента. И это особенно справедливо в области психологии, где теории неизбежно должны писаться на высоком уровне абстракции.
4) Истинность теории
Приемлемая научная теория должна отвечать еще одному требованию Хотя сама теория и не должна обладать очевидной достоверностью холодного факта, от нее ожидают, что в руках мыслящих людей она будет производить непрерывный ряд гипотез, которые в свете экспериментирования оборачиваются твердыми истинами. Когда теория производит поддающуюся проверке гипотезу и та подтверждается, тогда, строго говоря, подтверждается только эта гипотеза, а вовсе не породившая ее теория. Как уже указывалось, вряд ли мы вообще можем утверждать, что подтвердили правильность теории; в лучшем случае мы обычно можем сказать, что гипотезы, вызываемые определенной теорией, оказываются, как правило, справедливыми. Но кто знает, не могли бы те же гипотезы появиться в рамках других теорий? В случае положительного ответа эти другие теории будут по меньшей мере столь же правильными, как и та теория, о которой идет речь.
Иногда ученые планируют эксперименты таким образом, чтобы выведенные из различных теорий гипотезы проверялись в них, конкурируя друг с другом. Гипотеза, получившая более четкое подтверждение, засчитывается в пользу поддерживающей ее теории. Предположим, к примеру, что исследователь жаждет установить, действительно ли психоаналитическая теория Фрейда с сопутствующими терапевтическими процедурами лучше теории Роджерса с сопутствующими процедурами клиентоцентрированной терапии. Предположим, он ставит тщательно спланированный эксперимент, в котором контролируются такие сложные переменные, как тип клиента, тип психотерапевта, тип клинической обстановки, тип общества и т. д. Предположим также, что он находит подходящий критерий для оценки результатов - такой, на который не оказывает влияния ни одна из теорий вместе с подразумеваемыми ею нормами психического здоровья. Далее предположим -хотя это и маловероятно, - что эксперимент проходит без помех и его результаты указывают На больший терапевтический эффект одной из двух сравниваемых процедур. Хотя этот эксперимент предоставляет важное доказательство в пользу более благоприятной теории, он все же не дает оснований для неизбежного отказа от менее благоприятной теории. Всегда остаются спорные вопросы, которые можно сформулировать и рассмотреть. Лица, отобранные для участия в эксперименте, могут не представлять всех типов клиентов, к которым относятся эти теории. Соответствующая организация обучения группы терапевтов под эгидой одной теории может дать ей некоторые практические преимущества, которые перевешивают ее невыгодное положение в данном контролируемом эксперименте. В действительности, почти невозможно нанести coup de grace любой сколько-нибудь полной теории [7].
Здесь, однако, надо заметить, что этот тезис применим не ко всем наукам. Отдельные ветви науки (физики, геометрии и т.д.) временно приобретают форму развитых и логически разработанных систем теорий. Такая система должна быть сформулирована ясно и определенно, до такой степени, чтобы о новых «высказываниях» можно было судить, является ли оно модификацией или обладает новизной [2]. В таком случае отсутствует, какая либо конкуренция между теориями, потому, что спектр проблем, освещаемых ими четко дифференцирован и разделен между соответствующими работами (своего рода разделение труда). Следовательно, гипотеза, выдвинутая теорией и подтвержденная опытом, будет подкреплять именно данную теорию, т.к. гипотеза могла быть выдвинута только ей. Эта ветвь носит название «аксиоматизированной системы». Такую форму Гильберт смог придать некоторым разделам физики.
Теоретическую систему можно назвать аксиоматизированной, если сформулированные в ней высказывания – аксиомы удовлетворяют следующим фундаментальным требованиям:
A) Система аксиом должна быть непротиворечивой (т.е. нет противоречий среди аксиом).
B) Аксиомы должны быть независимыми (т.е. не выводится одна из другой)
C) Аксиомы должны быть достаточными для дедукции высказываний «аксиоматизированной системы».
D) Аксиомы должны быть необходимыми.
В такой теории четко проявляется зависимость ее частей [2].
В общем, теория, которая постоянно производит гипотезы, заводящие экспериментаторов в тупик, не будет считаться правильной, даже если можно доказать, что часть вины за это ложится на экспериментаторов. Теория служит орудием в поисках человеком лучшего понимания будущего. Если она не отвечает своему назначению, бессмысленно говорить об ее истинности. Теория становится справедливой только тогда, когда кто-то в состоянии воспользоваться ею для выработки подтверждаемых гипотез.
5) Уровень обобщенности.
Иногда люди ошибочно предполагают, будто теория тождественна скапливанию определенной массы фактов, а не набору принципов, относящихся к этим фактам. Такую ошибку легко сделать, так как часто факты принимают свои конкретные очертания только в свете некой теории. Но сущностно абстрактный характер теоретической структуры теряется из виду, когда факты, которые она приносит, просто классифицируются и обозначаются конкретными ярлыками.
Например, в психиатрии нозологическая система Крепелина большей частью используется как упорядоченное множество диагностических ячеек, по которым распихивают трудных пациентов. Принципы, на которых первоначально строилась эта классификация и которые определяли размерность ее диагностического поля, были давно отброшены, либо оставались за пределами сферы внимания практиков. Почти без исключения системой Крепелина пользуются конкретно. Теперь сопоставим с нынешним использованием системы Крепелина пользование психоаналитической системой. Здесь диагноз ставится исходя из особенностей самого больного, а не на основе отнесения его к какой-то из ячеек безусловной классификационной системы. Диагност может осматривать пациента сразу с нескольких точек зрения. Поэтому не так вероятно, что он будет сбит с толку абстракцией "динамики", которая пронизывает каждого пациента, огульно смешивая в общую кучу этого конкретного больного с другими больными того же типа.
Однако даже с психоаналитической динамикой ее приверженцы часто обращаются конкретно. Пациента видят "испытывающим эдиповы желания", будто эти желания овладели им. Если бы понятием эдипова желания пользовались более абстрактно, то пациента оценивали бы относительно оси с тем же названием, а не описывали как "испытывающего желание". Это различие может показаться неясным, но, возможно, аналогия из физики поможет сделать его яснее. Предположим, физик поднял какой-то предмет и сказал: "Ей-богу, у этой штуки есть вес!" Вряд ли подобное заявление можно счесть многозначительным, поскольку все тела обладают весом. Фактически, наш физик трактует абстрактное свойство веса таким образом, как если бы оно было предметом потребления. Гораздо вероятнее, что осторожный в выражениях физик скажет: "Вес этого тела больше веса того тела". Свойство веса абстрагируется, а другими особенностями этих двух тел на время пренебрегают. Состоящую из такого рода абстракций систему как раз и стараются придумать создатели современной психологической теории.
Хорошая психологическая теория должна быть выражена на языке абстракций достаточно высокого порядка, чтобы их можно было разглядеть почти во всех явлениях, с которыми психология обязана иметь дело. На первых порах ей следовало бы сосредоточиться на свойствах, а не на категориях, хотя эти свойства могут впоследствии использоваться в качестве оснований для обособляющих категорий. Если абстракции извлечены верно, они будут обладать универсальностью, которая сделает их полезными в решении огромного множества практических проблем. Например, если бы в области психологии было абстрагировано свойство, обладающее той степенью обобщенности, какую имеет масса в области физики, оно могло бы оказаться чрезвычайно полезным. Кроме того, любая психологическая теория, обладающая высокой степенью обобщенности на всем своем пространстве, будет, вероятно, более ценной по сравнению с теорией, являющейся по существу группировкой специфических категорий людей и поведения [7].
6) 0перационализм
Операционализм [от латинского operatio - действие] – субьективно-идеалистическое направление в современной философии, рассматривающее научные понятия не как отражения объективной действительности, а как логические построения, обусловленные совершаемыми учеными операциями (измерительными, счетными и т.д.) [6].
Сочинения физика Бриджмена за последнее время приобрели особое влияние среди психологов-теоретиков. Вновь была подчеркнута необходимость операционального определения переменных, наблюдаемых в наших экспериментах. Доведенное до крайности некоторыми психологами, это требование операционализма означало бы, что никакое теоретическое утверждение не может быть сделано, если каждая его часть не отнесена к чему-то очевидному. Именно такого рода экстремизм привел к известному замечанию, что, мол, если психиатры предпочитают глубокомысленность правильности, то психологи - неправильность глубокомысленности.
Но операционализм подразумевает и нечто другое. Он предполагает, что научные конструкты лучше всего определять на языке операций или устойчивых последовательностей событий. Таким образом, что бы ни связывало антецедент с консеквентом, это можно назвать промежуточной переменной, и тогда формулировка такой "причинно-следственной" связи есть все, что требуется для определения переменной. Мак-Коркодейл и Мил считают, что психологам лучше держаться этого способа концептуализации переменных, дабы не забываться и не думать, что им необходимо начать искать какие-то неизвестные объекты, которые могут служить оправданием интересующих их переменных. Например, не слишком хорошо разбирающийся в физиологии психолог мог бы отправиться на поиски IQ с микроскопом. И уж поверьте, его усилия не остались бы безрезультатными; возможно, он даже получил бы Нобелевскую премию, засвидетельствовав что-то наподобие перекручивания в хромосоме.
Психологи могут давать операциональные определения переменным, относящимся к разным сферам. В исследовании психомоторных умений методами моторно-временного анализа переменной может служить 'терблиг' (therblig) (Термин, образованный путем обратного написания фамилии F.B.Gilbert, разработавшего метод разложения трудовых действий на элементы с целью оптимизации и повышения производительности труда. Прим. Перев.) - единица движения той или иной части тела. Здесь относительно легко установить предшествующее и последующее состояния. Но в некоторых экспериментах операциональное определение основной переменной оказывается более сложным. В исследованиях, посвященных отбору и обучению персонала, установление критерия - меры того, что именно мы хотим улучшить благодаря отбору и обучению, - само по себе является трудной проблемой. Плюс к тому этот критерий должен быть определен раньше, чем мы сможем добраться до сути дела. Даже после того, как экспериментаторы договорились о том, что они станут использовать в качестве критерия, ценность будущего исследования ограничивается той традиционной формой, в какой это определение приходится записывать. Например, в исследованиях, посвященных отбору и обучению пилотов, стало привычным пользоваться так называемым "внешним критерием успешности" - простым учетом того, получит ли в итоге призванный на военную службу (либо на переподготовку) пилот свои нашивки или нет. Однако данный критерий явно не выдерживает критики в том смысле, что получение кем-то нашивок не обязательно свидетельствует о его высоких профессиональных качествах пилота.
Операционализм, не выдвигает окончательного возражения против использования такого термина, как, например тревога; он лишь предполагает, что когда мы ищем предельное доказательство какой-то функции тревоги посредством экспериментирования, то должны определять свои операции эксплицитно. Операционализм имеет первостепенное значение для экспериментатора и только второстепенное - для теоретика. Термины, в которых формулируется теория, не обязаны нести на себе бремя своих собственных операциональных определений; но, если мы хотим, чтобы наша теория была продуктивной, она должна, попадая в руки психологов с экспериментальной подготовкой, склонять к проведению исследований с операционально определенными переменными.
Например, при планировании эксперимента, связанного с изучением интеллекта, психологу, возможно, придется дать интеллекту операциональное определение в виде суммы баллов, полученных его испытуемыми по конкретному тесту. И это - целесообразное решение. Однако, если психолог погрузится в свои протоколы, он может забыть об абстрактной природе этого понятия и начать думать, будто интеллект - это всего лишь другое название для тех баллов, которые у него записаны в протоколах. Изначально интеллект был абстрагирован как свойство множества разных поведенческих ситуаций и не должен как-то особо зависеть от конкретного теста. Только безотлагательное требование придумать операциональное определение заставило психолога размышлять об интеллекте на таком конкретном уровне.
7) Модифицируемость
Есть еще один признак хорошего научного теоретизирования, который, однако, является не столько свойством самих по себе теорий, сколько свойством тех, кто ими пользуется. К теории следует относиться как к чему-то такому, что со временем может быть изменено и, в конечном счете, полностью израсходовано. Иногда теоретики оказываются настолько связанными дедуктивным рассуждением, что считают, будто все их построения рухнут, если они развернутся на 180° и начнут модифицировать свои предположения в свете последних наблюдений. Одна из характерных особенностей современного научного теоретизирования - открытая возможность, которую оно оставляет для индуктивного рассуждения по результатам экспериментов.
Разумеется, эксперименты планируются вокруг гипотез, временно предполагаемых истинными. Исходя из этих пробных гипотез, ученый осмеливается на определенные предсказания. Если эти предсказания не осуществляются и если ученый не видит никакого иного объяснения случившемуся, он волен отказаться от своих гипотез. Но из-за этого ему не стоит терять покой и сон. Как долго ученый должен держаться за свои предположения вопреки растущей горе неблагоприятных фактов, - является в значительной степени делом вкуса. Конечно, ему не следует отказываться от них сразу, как только происходит что-то неожиданное. Поступать так - значит делать себя жертвой обстоятельств. Обычно ученый дольше держится за те предположения, которые имеют более широкое значение, и легко отказывается от тех, которые уместны лишь в каких-то конкретных, преходящих условиях.
Если сравнить модифицируемость в науке с юридическими законами, то законы – теории, а конституция в соответствии с которой они меняются – концепция. Отказаться от теории вполне реально, от концепции – очень тяжело. В психологии, как гуманитарной науке (это не факт) модифицируемость теорий прямо пропорциональна «либеральности» ученого породившего теорию. Такая позиция (либеральность, склонность к компромиссу) может избавить ученого от многих забот при условии, что он обладает гибкими основными убеждениями, дающими ему чувство личной независимости от своей теории. Она также может предотвратить искажение ученым собственных экспериментальных данных в угоду теории, с которой тот не в силах расстаться.
8) Гипотетический критерий
Есть, грубо говоря, три способа порождения проверяемых гипотез: (1) гипотезу можно вывести дедуктивно из эксплицитной теории; (2) гипотезу можно вывести индуктивно из данных наблюдения, например из клинического опыта, и (3), воздерживаясь от логических средств, можно искать гипотезы с помощью "статистического невода".
Каждый из этих способов обходит некоторые явные недостатки двух других. Гипотетико-дедуктивный метод исходит из теории, которая на какое-то время должна быть признана непоколебимой, раньше или позже удар непредвиденных экспериментальных результатов должен поразить такую логическую структуру либо на уровне проверяемых гипотез, либо на уровне самой теории. В научной практике этот вопрос становится одним из решающих на той стадии эксперимента или поисковой программы, когда теория должна покориться фактам. Такая стадия, где бы она ни находилась, отмечает точку, в которой теория перестает быть полностью дедуктивной.
Гипотетико-индуктивный метод уступает фактам с самого начала. Даже гипотезы формулируются как несильные обобщения наблюденных фактов, а эксплицитную теоретическую надстройку разрешается создавать лишь задним числом. На практике, по-видимому, невозможно оставаться до конца верным гипотетико-индуктивному методу. Факты можно увидеть только глазами наблюдателей, и потому факты подвергаются в той или иной степени отбору и искажению под влиянием позиции наблюдателей. Тогда, если подходить трезво, индуктивно сформулированные гипотезы есть не что иное, как лично истолкованные факты. Их можно считать выведенными настолько же из имплицитной личной теории наблюдателя, насколько и из явленных ему событий.
Метод "статистического невода", вероятно, также признает приоритет фактов. От гипотетико-индуктивного или клинического метода он отличается в двух принципиальных отношениях: (1) логическая структура гипотез и теории сведена при нем к минимуму, а (2) факты, на которых сосредоточивается внимание, предоставлены множеством предшествующих наблюдений, отличающихся разными пристрастиями.
Получаемые методом "статистического невода" гипотезы обычно формулируются в гораздо менее обобщенной форме и, даже когда они подтверждаются перекрестной проверкой достоверности, не могут распространяться на другие ситуации, если только не делаются рискованные допущения относительно репрезентативности уже известных выборок. Такие гипотезы - это обычно всего лишь отдельные пункты в составе опросника, в отношении которых предсказывается, что они обладают различительной способностью применительно к двум подвыборкам, разделяемым исключительно на основе "критерия".
Невод собирает то, что в него попадает. Статистический метод формулирования гипотез делает то же самое. Переменные, которые не объясняют существенной доли выборочной дисперсии, не захватываются этим методом, даже если они могут быть крайне важными в том, что касается личной адаптации или социальных перемен. Гипотезы, вычерпываемые методом "статистического невода", отражают массовый уклон в состоянии дел на данный момент.
В психологии используются все три метода формулирования гипотез. Гипотетико-дедуктивный метод представлен в работах последователей теории научения Халла. Клинико-индуктивный метод находит свое воплощение в деятельности психоаналитиков, имеющих научную ориентацию. Метод "статистического невода" представлен основной массой современных тестологических исследований в области отбора персонала и деятельностью миннесотской группы - с применением таких тестов, как SVIB и MMPI. Пока при проверке гипотез используется надлежащая научная методология, все три метода приемлемы. Однако, пользуясь ими, нужно отдавать себе отчете в тенденции гипотетико-дедуктивного метода к буквализму, в личном уклоне клинико-индуктивного метода и в тяготении метода "статистического невода" к улавливанию массовых тенденций.
Достижения при использовании гипотетико-дедуктивного метода, вследствие присущей ему строгости, будут в течение некоторого времени ограничиваться относительно узкой областью. Клинико-индуктивный метод - из-за того, что с самого начала ориентирован на личную систему истолкований пользующегося им исследователя, - создает впечатление очень быстрого успеха, приводя к радикальным выводам и к культам одинаково мыслящих клиницистов, устанавливающих для себя апостольскую преемственность через "рукоположение". Метод "статистического невода" обеспечивает быструю и надежную разработку идей, которые уже нашли свое выражение или применение. С точки зрения развития новых идей он скорее всего, бесполезен и часто заставляет пользователей ошибочно предполагать, будто "самый громкий голос произносит самую великую истину".
9) Конструкт «психическая энергия» (для теорий личности и сознания)
При развитии альтернативного теоретического подхода в данной области психологии (персонология), для пишущего эти строки было бы желательно так сформулировать основной постулат, чтобы он устранял три особенно трудных проблемы, нередко ставящие в затруднительное положение психологов, применяющих ныне существующие теории. Первая и самая важная из них - проблема объяснения движущей силы психологических перемен или генезиса психологических процессов. Здесь, большинство из нас, не ведая о том, унаследовало древнее и имплицитное предположение физиков об инертных объектах, - таких, которые приходилось представлять себе как-то, что должно или готово приводиться в движение чем-то еще. Не желая быть анимистом, физик назвал это "что-то еще" энергией. Замысел оказался удачным - для физика, конечно.
Конструкт «энергия» вызвал особые трудности, когда из физики был привнесен в психологию. Первоначально введенный для объяснения физических изменений, он стал важнейшей деталью целого ряда научных теорий. Но в области психологических явлений он с самого начала послужил причиной замешательства. Просто невозможно было осуществить сколько-нибудь точный перевод понятия «физической энергии» в разряд психологических понятий. Трудно представить себе, что «психическая энергия» действует в чем-то наподобие физической замкнутой энергосистемы, для которой сбережение энергии является одной из полезных характеристик. Попытки практического применения понятия «психическая энергия» в области психологии имеют неутешительное сходство с анимизмом и даже демонологией.
Конструкт «энергия» действительно представляет собой продукт ряда фундаментальных предположений, который физики сочли пригодным для своей работы. Предполагая, что материя в основе своей состоит из статичных элементов, необходимо было сразу же объяснить тот очевидный факт, что наблюдаемые явления не всегда статичны, а иногда вообще носят явно активный характер. Так что же делало эти элементы материи активными? Конечно же, энергия! Поэтому, приобретая понятие «энергия», психологи в дополнение приобрели то самое предположение о статичных элементах, которое с самого начала сделало «энергию» необходимым конструктом для физиков.
Какое-то время психологи затруднялись решить, что же именно приводилось в движение энергией: представления или люди? Наконец, большинство из них сошлись на том, что это все-таки люди. Но что служило носителями энергии, подталкивающей эти явно инертные объекты к действию? На словах не составляло труда приписать энергетические свойства элементам личного окружения человека, назвав их «стимулами». Или, если психологу это больше нравилось, он мог приписать энергетические свойства различным сторонам самого человека, которые были названы «потребностями». Так в психологии появились теории толчка (push theories), основанные на идее «стимулов», и теории тяги (pull theries), основанные на понятии «потребностей». Однако оба эти подхода тяготели к анимизму по той причине, что в соответствии с ними «стимулы» или «потребности», конкретного человека, а не сам этот человек, отвечали за все им содеянное.
Сторонники теории толчка теперь утверждают, что объекты в окружении человека на самом деле не снабжают энергией его действия. Эта идея явно абсурдна. Взамен предлагается говорить, что все происходящее в окружающей среде обладает «функциями стимула». Это означает, что «стимулы» конечно же, не насыщены энергией на самом деле, - просто все происходит так, как если бы они были такими! С другой стороны, сторонники теории тяги настаивают на том, что «потребности» и «мотивы», о которых они говорят, в действительности всего лишь абстракция человеческого поведения. И все же их трактуют как внутренние раздражители, присущие живому существу, без которых оно пребывало бы в абсолютном покое. Обе группы теоретиков в своем стремлении избежать анимистической интерпретации человека скатываются к использованию анимистических концептуализации его «стимулов» или «потребностей».
Чтобы это не выглядело придирчивой критикой, стоит уточнить: любую теорию, будь она сугубо научной или оппортунистической, можно рассматривать как построенную на постулатах и конструктах, к которым относятся так, как если бы они были истинными. Принятие отправного допущения делает возможными пробные формулировки выводов и открывает путь для научного экспериментирования. Понятия «энергия стимула» и «энергия потребности» не так уж плохо работают в этой обстановке. Они привели ко многим поддающимся проверке гипотезам. При таком взгляде на проблему даже откровенный анимизм, несмотря на его дурную репутацию (мнение Дж. Келли), временами обнаруживал свои достоинства.
Предпринимались и попытки придать механистический уклон этим понятиям психологических теорий толчка и тяги. Однако предшествующее предположение об инертности психологических объектов, вероятно, делает некую форму анимизма почти неизбежной.
Вместо того чтобы развивать предшествующее предположение об инертном объекте - хоть имплицитно, хоть эксплицитно, - Келли предлагает в качестве отправной точки формулирования психологической теории постулировать процесс. Тем самым вся полемика по поводу того, что побуждает инертный организм к действию, превращается в пустой спор. Вместо этого организм с самого начала принимается в психологический мир живым и активным.
Такая точка зрения на объект интереса психологов может со временем побудить физиков проделать то же самое в своей области. Фактически кое-что уже есть. Конструкт материи как формы движения уже исследовался некоторыми физиками, хотя выход новых проверяемых гипотез здесь еще слишком мал, чтобы сделать это рискованное занятие бесспорно доходным [7]. Надо отметить, что такая концепция в физике идет в разрез с двумя началами термодинамики. Новая форма существования материи здесь, предполагает появление новой энергии, а не диффузию ее во Вселенной. Это противоречит закону суммарного возрастания хаоса, в частности энтропии [П. Эткинс «Порядок и беспорядок в природе»].
10) Выбор пути движения и рефлексия
Ближе всего к проблеме объяснения общей причины движения человека стоит проблема объяснения направления его движения. Это вторая сложная проблема-ловушка для психологов, пользующихся ныне существующими теоретическими подходами. Обычно психологи пытались решить ее с тем же набором конструктов, который они использовали для объяснения того, почему человек вообще движется. Сторонники теории толчка предполагали, что каждый стимул - или результирующий вектор всех прошлых стимулов, взятых вместе, - объясняет направление, выбираемое конкретным человеком, когда он побуждается к действию. Аналогично этому сторонники теории тяги предполагали, что каждая потребность и каждый мотив несет в себе особым образом направленную тенденцию. А значит, обе группы теоретиков получают свои представления о направленности логическим путем, в качестве конкретного следствия постулата об инертном объекте.
Исключение в психологии составляет теория поля или гештальт-теория. Здесь есть определенные принципы, используемые для объяснения направления, выбираемого человеком, и они более или менее отличаются от тех принципов, которыми объясняется его активное состояние, и только. Направленность поведения человека описывается в гештальтпсихологии на более высоком уровне абстракции по сравнению с другими современными теориями, и, кроме того, в ней предусматривается, в известной мере, то, каким образом конкретный человек структурирует свое поле.
Психоанализ не занимает последовательной теоретической позиции по этому вопросу. Вероятно, его лучше всего можно охарактеризовать как теорию компромиссов: компромисса между принципом реальности и принципом удовольствия, между влечением к смерти и влечением к жизни, между сыновней (дочерней) и супружеской любовью, между действием и реактивным образованием. Возможно, мы встречаемся здесь с влиянием гегелевского подхода к построению теории из тезиса и антитезиса, а, возможно, мы наблюдаем попытку психоанализа построить клиническую теорию настолько эластичной, чтобы ни одна из его гипотез никогда не могла быть опровергнута и ни один из исповедующих его терапевтов не мог потерпеть фиаско.
По-видимому, при разработке основного постулата психологической теории личности было бы желательно сформулировать его таким образом, чтобы всегда существовало основание для вывода о том, в какую сторону повернет человек, оказавшись в ситуации выбора. В этой связи психолог-теоретик сталкивается с интересной проблемой. Он должен написать теорию о людях и о том, что они создают. Его собственная теория является произведением рук человеческих, и, исходя из этого, ее тоже нужно было бы объяснить. Поэтому любая психологическая теория, в некоторой степени, рефлексивна и должна также объяснять себя как продукт психологических процессов. Например, если теория должна объяснять то, в какую сторону повернет человек в ситуации выбора, она должна объяснять и выбор того пути, каким пошел автор, когда ее писал. Мы имели в виду именно это, когда в одном из предыдущих разделов заявили, что видим принципиальное сходство целей всех живущих на этой планете людей с целями ученых.
11) Проблема индивидуальности в проекте теории
Третья тупиковая проблема, которую можно обойти благодаря тщательному выбору подходящего для нашей теории основного постулата, - это проблема объяснения индивидуальных различий законным образом. Психология добилась быстрых успехов после того, как обратила свое внимание на построение групповых измерений или осей, относительно которых людей можно отличать друг от друга. Однако достижения в этой области оказались, в конечном счете, ограниченными. Психология индивидуальных различий на деле обернулась психологией групповых различий. Ее основанные на статистике предсказания хотя и полезны для управления персоналом - в том смысле, что говорят нам, сколько студентов, скорее всего, провалятся на экзамене или сколько пилотов, скорее всего, будут признаны непригодными и, возможно, даже кто из них будет иметь большую вероятность неуспеха, - тем не менее не оставляют нам почти никаких намеков на возможность изобретения каких-то более конструктивных способов сокращения процента неудач, улучшения обучения, поддержания морального духа, повышения эффективности психотерапии или увеличения способности людей генерировать «стоящие» идеи.
Эта проблема требует конструктивного (Определение "конструктивный" употребляется здесь в том же значении, как и в выражении "конструктивный альтернативизм". - Прим. перев.) подхода к отношению между частной и общественной сферами. Если игнорируется частная сфера человека, где его поведение выстраивается в рамках ее собственной правовой системы, то приходится объяснять его как инертный объект, носимый по общественной сфере внешними силами, или же рассматривать как отдельную единицу, заданную на своем собственном континууме. Если игнорируется существование человека в общественной сфере, то наше с трудом добытое знание об одном человеке не поможет нам понять его младшего брата, а наши каждодневные психологические достижения не дадут никакой прибавки к культурному наследию. Лишь представляя себе отдельного человека как самостоятельно действующего в соответствии с системой истолкования, психолог имеет право поднять свои сведения о нем с уровня единичного случая до высших уровней абстракции. И тогда становится возможным построить публично по-настоящему научную теорию вокруг психологии личностных конструктов.
С 1953 года в психологии началось возрождение феноменологической точки зрения. Классическая феноменология Гуссерля и Штумпфа была в значительной степени впитана гештальтпсихологией или, шире, теорией поля. Неофеноменологическая позиция, пожалуй, лучше всего выражена Сниггом (Snygg) и Кэмбсом (Combs), основной постулат которых гласит: "Всякое поведение, без исключения, полностью определяется и соотносится с феноменальным полем действующего организма". Данная позиция подчеркивает то обстоятельство - основное для концепции психологии как объективной науки, - что точка зрения отдельного человека сама по себе есть реальный феномен, причем не важно, насколько сильно этот человек может искажать остальную действительность с занимаемой им позиции. Поскольку это реальный феномен, психолог занимается формулированием объясняющих его законов и принципов и не должен допускать, что ошибочному взгляду не достает реальности. Кроме того, психологу не следует делать вывод, будто мысли одного человека должны непременно походить на мысли другого человека, даже если они думают в одинаковых условиях. Психолог не может логическим путем, исходя из общепринятых истин, точно установить, что думает конкретный человек по тому или иному поводу.
Было бы интересно и полезно продолжить обсуждение последствий важных вкладов (Олпорт, Штерн, Роджерс, Бюдженталь, Рэйми, Кэмбс) в развитие теории психологии и выразить должное уважение тем, кто проложил путь, по которому ведется данное рассуждение [7]. План работы Келли, однако, состоял, главным образом, в том, чтобы обрисовать теоретическую позицию «как она есть», а не заниматься выяснением ее возможной родословной.
Типы и стили психологического мышления в связи с критериями научности психологических теорий (дополнение к роли рефлексии в психологической теории).
Можно выделить три типа психологического мышления - практический, эмпирический и теоретический. Основаниями этой типологии являются - а) способы образования используемых в мышлении понятий (способы формирования средств мышления); б) предметы и в) задачи, на которые преимущественно направлены мышление и интересы человека. У конкретного человека выделенные типы мышления могут быть представлены в виде несознаваемой "суперпозиции", а также могут проявляться или осознаваться им с разной степенью отчетливости (эти факторы можно считать субъективными критериями собственной концепции ученого). В последнем случае, определяется также соответствующая позиция человека, с которой он осмысливает тот или иной вопрос. В связи с этим жестко разделять людей на "психологов-практиков", "эмпириков" или "теоретиков" вместе с приписыванием им соответствующих ярлыков, по-видимому, неправомерно, поскольку при решении профессиональных задач и в обыденной жизни каждый психолог может или должен одновременно или последовательно занимать позиции, или выполнять роль, практика, эмпирика или теоретика, которым соответствует разная степень выраженности соответствующих типов мышления.
Только при достаточно глубоком и ригидном "врастании" человека в ту или иную позицию, при её преимущественной "интериоризации" и доминировании, можно говорить о соответствующем "чистом" типе мышления и переносить типологическую характеристику мышления на всего человека и его профессиональную деятельность. В этом случае "психологом-практиком" можно назвать человека, у которого практический тип психологического мышления значительно преобладает как количественно, по времени нахождения человека в позиции "практика", так и качественно, по систематической выраженности у него оснований данной типологии. Так, по первому основанию, т.е. по способу образования используемых понятий, практическое мышление психолога характеризуется тем, что оно опирается на представления о свойствах и отношениях человека, о его состояниях (стресс, транс и пр.) и "компонентах" (бессознательное, либидо и пр.), выработанные в личном опыте, в терапевтической, консультативной или учебной работе, а также на "здравый смысл", на интуитивные чувства и представления о человеке и о своих отношениях с ним. По второму основанию практический тип мышления психолога определяется его направленностью на психологические проблемы конкретного человека, которые становятся при этом предметами изучения и мышления. Наконец, задачи психолога-практика состоят в основном в том, чтобы в процессе психотерапии, консультирования или обучения помочь человеку решить его личные, деловые или учебные проблемы, изменить его установки и состояния, личностные свойства и отношения, способы общения с людьми, обращения с предметами и пр.
Характерный для эмпирического типа мышления способ образования понятий состоит в выделении в предметах мышления общих для них произвольных или наглядных признаков, что приводит к "понятиям-емкостям" по Р.Арнхейму, "комплексам или синкретам" по Л.С.Выготскому, к "эмпирическим понятиям" по В.В.Давыдову. Такие понятия несут в своем содержании логически не организованный и бессистемный (не целостный) набор признаков изучаемых предметов и наглядных представлений о них. Примером эмпирически образованного понятия может служить значение такого словосочетания как "образ мира", когда оно определяется путем перечисления мыслимых в его составе случайных и разнородных психических образований - каких-либо чувственных образов вещей, значений и смыслов, установок и ожиданий, мотивов и целей, отношений человека к чему-либо и пр. При таком представлении об "образе мира" может декларироваться его целостность, многомерность и другие свойства, но механизмы возникновения этих свойств в эмпирическом мышлении не раскрываются и не могут быть "выведены" из эмпирических представлений об образе мира.
Предмет эмпирического мышления психолога определяется его направленностью на получение, обработку и осмысление результатов анкетирования, тестирования, шкалирования и экспериментирования. Этот тип мышления соотносится также со склонностью к самонаблюдению, к стандартизированному изучению мнений и настроений групп людей, их профессиональных и личностных свойств, отношений к разным предметам. Эмпиричность мышления психолога может выражаться также в том, что ставя и решая задачи поиска и описания наблюдаемых фактов и зависимостей в изучаемом материале, он ограничивается построением их эмпирических (факторных, корреляционных и пр.) моделей. При этом отрицается возможность понимания и объяснения наблюдаемых закономерностей на основе каких-либо обобщенных теоретических принципов или "законов", что мотивируется уникальностью психики каждого человека, его свободой, отсутствием в его поведении строгого причинного детерминизма и пр.
Теоретическому типу мышления соответствует такой способ образования понятий, который состоит в выделении (в "содержательном абстрагировании") из предметов мышления системы их обобщенных и существенных свойств и отношений, из которых "дедуктивно", на основании определённых принципов и правил, можно вывести более частные свойства этих предметов. Как пишет В.В.Давыдов: "Благодаря содержательному абстрагированию человек вычленяет исходное отношение некоторой целостной системы и при мысленном восхождении к ней удерживает его специфику . содержательное обобщение совершается путем анализа некоторого целого с целью открытия его генетически исходного, существенного, всеобщего отношения как основы внутреннего единства этого целого . Абстракция и обобщение содержательного типа получают свое выражение в форме теоретического понятия, которое служит способом выведения особенных и единичных явлений из их всеобщей основы" (Теория развивающего обучения. 1996, с.66-67). Такой способ образования понятий приводит к "понятиям-типам" по Р.Арнхейму или к "теоретическим понятиям", через которые в мышление психолога в идеализированных формах включается "вся совокупность человеческой практики" (А.Н.Леонтьев).
Примером теоретического понятия в психологии является значение слова "деятельность", когда оно выражается через более общие и логически более "первичные" категории, например, как "активное и направленное взаимодействие субъекта с объектом (человека с миром)" или как "единица (целостный компонент) жизни субъекта". Из данных определений, выражающих обобщенные и существенные свойства деятельности, можно "вывести" такие её более частные свойства как "предметность" (вследствие её направленности на что-либо), "субъектность" (принадлежность к жизни, "бытию" субъекта) и др. К теоретическим понятиям относятся также "предмет" (то, на что направлена активность, мышление человека), "задача" (как цель и условия мышления по А.Н.Леонтьеву), "способ" образования понятия, которые положены в основу рассматриваемой типологии психологического мышления.
Предметами теоретического мышления могут быть обобщенные механизмы, принципы и законы возникновения, развития и функционирования различных психических образований, а также содержание и структура тех теоретических понятий, с помощью которых осуществляется такой тип мышления. Задачи психолога, находящегося в роли или позиции "теоретика", могут состоять в том, чтобы с помощью теоретических понятий строить типологии психических процессов, свойств и отношений человека, разрабатывать теории формирования и развития различных психических образований, объяснять данные эмпирических исследований через выявление обобщенных механизмов возникновения наблюдаемых психологических фактов (эмпирических закономерностей, корреляций и пр.), раскрывать в теоретических понятиях приемы работы психолога-практика и пр.
Рассмотренные выше эмпирический и теоретический типы психологического мышления являются частными случаями более общих аналогичных типов человеческого мышления вообще, которые детально проанализированы и описаны В.В.Давыдовым, С.Л.Рубинштейном, Р.Арнхеймом и др. (см. хрестоматийное приложение к докладу). Вместе с тем научность или не научность мышления однозначно не определяется его типом, поскольку психолог при любом из этих типов может мыслить как научно, так и ненаучно. Практический тип мышления является научным или ненаучным в той степени, в какой феноменологически прояснены, подкреплены фактическими примерами, а также точно сформулированы или определены понятия и представления психолога о предмете и задачах своей работы. Степень научности мышления эмпирического или теоретического типа также не зависит от его предмета и задач, хотя может определяться способами образования используемых в мышлении понятий. Так, мышление с помощью теоретических понятий считается более научным, чем эмпирическое мышление (см. приложение к докладу) , тогда как чистое практическое мышление, в котором используются выработанные в личном опыте, "житейские", "несистемные" понятия, как правило, в минимальной степени научно.
Степень научности психологического мышления может определяться не только способами образования используемых понятий (как средств мышления), но также способами обоснования порождаемых или усваиваемых человеком понятий и суждений, рассматриваемых как продукты или результаты его мышления. Для уяснения критерия научности психологического мышления, связанного со способами обоснования понятий, рассмотрим еще одну классификацию этого мышления - по его стилям.
По способам (или формам) обоснования усваиваемых, понимаемых или порождаемых в мышлении понятий и суждений можно выделить догматический, скептический, метафорический и конструктивно-критический стили мышления. При этом степень научности психологического мышления можно определить тем, какой из выделенных стилей в нем больше выражен. Чем мышление более догматично, тем оно менее научно и наоборот, чем больше в нем конструктивной критичности, тем мышление более научно.
Догматический
Догматический стиль мышления человека характеризуется тем, что порождаемые им представления обосновываются "не разумом, а верой" в их истинность или справедливость. Как замечает Г. Г. Шпет: "догматик любит свои "мнения" как совершенную истину, дополняет воображением недостающее и смело идеализирует несовершенное" (Скептик и его душа, с.185). "Догматизм не любит также генетических объяснений" (там же с.144), поскольку они требуют логического и фактического обоснования суждений. При догматическом стиле мышления понятия и суждения каких-либо теорий усваиваются человеком при их механическом повторении или путем некритического "принятия на веру" абстрактных схем из этих теорий (например, "деятельность-действие-операция" и пр.), без адекватного понимания того, для чего эти схемы введены и какие проблемы они помогают решать. Усвоенные таким способом представления превращаются в "догмы", которые мешают творческому мышлению и порождают скептицизм, выражающийся в глобальном сомнении в какой-либо ценности этих теорий.
Скептический
В основе скептического стиля мышления лежат механизмы "понимательных конструкций" или "порождающих форм" (по М. К. Мамардашвили). Г. Шпет выделяет две таких порождающих формы - "конструкцию" репрезентативизма, постулирующую определенные свойства и отношения "вещей в себе" и их "репрезентаций" (представлений субъекта), и не различение (слияние) того, на что направлен познавательный акт, т.е. предмета с одной стороны, и самого акта, с другой. "Скептицизм, подобно догматизму, всецело опирается на тезис репрезентативизма" в его материально-онтологической интерпретации, при которой признается "дуализм двух реальностей: видимой действительности и потусторонней подлинной реальности "вещи в себе". Однако скептики при этом считают, что субъекту даны не "вещи сами по себе", а их "репрезентации" (отпечатки, отображения) в субъекте. Согласно такому скептику как Секст Эмпирик "бессмысленно говорить, что можно судить о внешнем по представлению . откуда мышление знает, подобны ли состояния чувств чувствуемому, раз оно само не сталкивалось с внешним, а чувства обнаруживают только свои состояния, но не его природу" – А. Шопенгауер ("Мир, как воля и представление").
Метафорический
Метафорический стиль мышления основан на "свободных" ассоциациях, "переносах" и произвольном комбинировании психологических понятий, что обосновывается в основном наглядными образами и интуитивными представлениями об отношениях между этими понятиями.
Конструктивно-критический
Конструктивная критичность мышления является одним из наиболее существенных признаков его научности. Конструктивность мышления состоит в использовании таких способов порождения или понимания теоретических идей, которые состоят не в их "ассимиляции", и не в "аккомодации" или приспособлении к ним, а в активном и точном воспроизведении или реконструкции этих идей в состоянии и сознании человека. Критичность мышления включает рефлексивное отношение человека к процессам и результатам его мышления, а также рассмотрение спорных и слабо разработанных понятий и проблем теории с целью их дальнейшего развития. Чем сложнее и глубже предмет изучения, тем труднее сформировать и реализовать в отношении него конструктивно-критический стиль мышления, который необходим для построения и развития научной теории этого предмета.
Помимо сходства в способах образования и обоснования теоретических понятий и суждений различные научные теории (физические, психологические, гуманитарно-культурологические и пр.) имеют много общего и в принципах их построения:
1) Принцип генетического изучения предметов научных теорий.
Он состоит в требовании теоретически раскрывать общие механизмы возникновения и развития предметов изучения. В научных теориях имеющих эмпирический базис (в физике, биологии, лингвистике, психологии и др.) этот принцип используется также при построении "генетических объяснений" наблюдаемых фактов и явлений.
2) Принципы "культурно-исторической" разработки и "феноменологического" анализа понятий и суждений научной теории.
Первый принцип состоит в требовании с максимальной полнотой и точностью учитывать при разработке новых понятий и суждений их исторически более раннее и культурно обусловленное содержание. Это позволяет отделять вклады и достижения новых теорий от предыдущих, а также обусловливает прогрессивное развитие теоретического знания. Один из принципов феноменологического анализа теоретических понятий состоит в "прояснении" их интуитивно данного содержания с целью выработки и обоснования исходных и обобщенных определений этих понятий, допускающих логический анализ и установление отношений с другими понятиями теории.
Таким образом, научные теории, в отличие от ненаучных, основаны на принципах генетического, культурно-исторического и феноменологического подходов к понятиям и предмету своего изучения. Поэтому если кто-то из студентов хочет строить психологическую теорию на основе понятий "Хаос", "Система" и пр., то для обеспечения научности таких построений необходим исторический анализ возникновения и развития этих понятий в культуре, а также феноменологический анализ и "прояснение" их интуитивно данного содержания.
3) Принцип соответствия (преемственности) старых и новых научных теорий.
Любая научная теория является "культурно-историческим" образованием, причем исторически более поздние (новые) научные теории не опровергают более ранние, а включают их в себя в "снятом" виде и соотносятся друг с другом по "принципу соответствия". Согласно этому принципу, новая теория должна быть такой, чтобы ее можно было преобразовать в старую, путем устранения из первой некоторых расширяющих ее понятий или представлений. Например, если в уравнениях новой (релятивистской) механики скорость света положить равной бесконечности и тем самым устранить эту величину из уравнений движения, то релятивистская механика А.Эйнштейна перейдет в классическую механику И.Ньютона.
Старые научные теории опровергаются, или "фальсифицируются" не новыми теориями, а новыми фактами, полученными при расширении предметной области исследования и требующими для своего адекватного понимания обобщения имеющихся представлений. При этом сохраняется преемственность новых и старых теорий, что и выражено в "принципе их соответствия". Согласно этому принципу любая новая общепсихологическая теория человека, разрабатываемая с позиции деятельностного подхода в психологии или с другой позиции, должна учитывать и включать в себя не только новые гуманитарно-культурологические идеи, методы и предметы изучения, но должна строиться также на основе обобщения, а не отрицания или отбрасывания, идей и достижений современных естественно-научных теорий мира [8].
Данные 3 принципа, выделенные Б. И. Беспаловым в некоторой степени перекликаются с постулатами Дж. Келли – генетическое изучение с операционализмом, «культурно-историческая» адекватность - с плодотворностью, принцип преемственности – с истинностью теории. Последний принцип более конкретно описан К. Р. Поппером как modus tollens – уровень универсальности в противовес фальсифицируемости и модифицированию.
Резюмируя вышеизложенное можно сказать, что между современными естественнонаучными теориями мира и научными гуманитарно-культурологическими теориями человека нет принципиальных различий в способах построения и формах обоснования теоретических понятий и суждений. Существенное различие между этими теориями состоит в их предметной направленности, которая, однако, жестко не связана с их научностью или не научностью: первые направлены на внешний и объективный мир человека, а вторые - на его внутренний и субъективный мир. При этом наиболее обобщенные законы существования и развития этих миров могут иметь много общего и находиться в отношениях логической симметрии (двойственности, "дополнительности" и пр.) друг к другу [8].
Открытие и формулировка законов составляет важнейшую цель научного исследования: именно с помощью законов выражаются существенные связи и отношения предметов и явлений объективного мира.
Все предметы и явления реального мира находятся в вечном процессе изменения и движения. Там, где на поверхности эти изменения кажутся случайными, не связанными друг с другом, наука вскрывает глубокие, внутренние связи, в которых отражаются устойчивые, повторяющиеся, инвариантные отношения между явлениями. Опираясь на законы, наука получает возможность не только объяснять существующие факты и события, но и предсказывать новые. Без этого немыслима сознательная, целенаправленная практическая деятельность.
Путь к закону, как и к теории, лежит через гипотезу. Действительно, чтобы установить существенные связи между явлениями, мало одних наблюдений и экспериментов. С их помощью мы можем обнаружить лишь зависимости между эмпирически наблюдаемыми свойствами и характеристиками явлений. Таким путем могут быть открыты только сравнительно простые, так называемые эмпирические законы. Более глубокие научные или теоретические законы относятся к ненаблюдаемым объектам. Такие законы содержат в своем составе понятия, которые нельзя ни непосредственно получить из опыта, ни проверить на опыте. Поэтому открытие теоретических законов неизбежно связано с обращением к гипотезе, с помощью которой пытаются нащупать искомую закономерность. Перебрав множество различных гипотез, ученый может найти такую, которая хорошо подтверждается всеми известными ему фактами. Поэтому в самой предварительной форме закон можно охарактеризовать как хорошо подтвержденную гипотезу.
В своих поисках закона исследователь руководствуется определенной стратегией (аналогично концепции для теории). Он стремится найти такую теоретическую схему или идеализированную ситуацию, с помощью которой он смог бы в чистом виде представить найденную им закономерность. Иными словами, чтобы сформулировать закон науки, необходимо абстрагироваться от всех несущественных связей и отношений изучаемой объективной действительности и выделить лишь связи существенные, повторяющиеся, необходимые.
Процесс постижения закона, как и процесс познания в целом, идет от истин неполных, относительных, ограниченных к истинам все более полным, конкретным, абсолютным. Это означает, что в процессе научного познания ученые выделяют все более глубокие и существенные связи реальной действительности.
Второй существенный момент, который связан с пониманием законов науки, относится к определению их места в общей системе теоретического знания. Законы составляют ядро любой научной теории. Правильно понять роль и значение закона можно лишь в рамках определенной научной теории или системы, где ясно видна логическая связь между различными законами, их применение в построении дальнейших выводов теории, характер связи с эмпирическими данными. Как правило, всякий вновь открытый закон ученые стремятся включить в некоторую систему теоретического знания, связать его с другими, известными уже законами. Это заставляет исследователя постоянно анализировать законы в контексте более широкой теоретической системы.
Поиски отдельных, изолированных законов в лучшем случае характеризуют неразвитую, дотеоретическую стадию формирования науки. В современной, развитой науке закон выступает как составной элемент научной теории, отображающей с помощью системы понятий, принципов, гипотез и законов более широкий фрагмент действительности, чем отдельный закон. В свою очередь система научных теорий и дисциплин стремится отобразить единство и связь, существующую в реальной картине мира.
Обратимся теперь к анализу логической структуры высказываний, выражающих законы науки. Первой, чаще всего бросающейся в глаза особенностью законов является их общность, или универсальность, в каком-либо отношении. Эта черта ясно видна при сопоставлении законов с фактами. В то время как факты являются единичными утверждениями об отдельных вещах и их свойствах, законы характеризуют устойчивые, повторяющиеся, общие отношения между вещами и их свойствами. В простейших случаях закон представляет обобщение эмпирически наблюдаемых фактов и поэтому может быть получен индуктивным путем. Но так обстоит дело только с эмпирическими законами. Более сложные, теоретические законы возникают, как правило, из гипотез. Поэтому наиболее очевидным условием, чтобы гипотеза стала законом, является требование, чтобы эта гипотеза была хорошо подтверждена фактами. Однако хорошо подтвержденная гипотеза не обязательно выражает закон [10]. Она может представлять и предсказание какого-либо отдельного явления или события и даже какого-то нового факта. Вот почему необходимо внимательнее рассмотреть логическую форму тех высказываний, которые называют законами науки.
Первый критерий, который относится скорее к количественной характеристике высказываний, дает нам возможность отличать законы от фактов. Как мы уже отмечали, факты всегда выражаются с помощью единичных, утверждений, законы же формулируются с помощью общих высказываний. В каком же смысле можно говорить об общности, или универсальности, высказываний? В науке выделяют, по крайней мере, три таких смысла, когда говорят о высказываниях, выражающих ее законы.
Во-первых, общность, или универсальность, может относиться к понятиям или терминам, встречающимся в высказывании о законе. Такую общность называют концептуальной или понятийной. Если все понятия, входящие в формулировку закона, являются общими, или универсальными, то и сам закон считается универсальным. Эта особенность присуща наиболее общим, универсальным и фундаментальным законам. К числу таких законов следует отнести в первую очередь законы материалистической диалектики. Наряду с ними фундаментальными считают и многие законы природы, такие, как закон всемирного тяготения, сохранения энергии, заряда и другие. В фундаментальных законах все понятия являются универсальными по объему, и поэтому в них не встречаются индивидуальные термины и константы. Так, закон всемирного тяготения устанавливает существование гравитационного взаимодействия между любыми двумя телами во Вселенной. Но многие законы естествознания имеют форму частных, или экзистенциальных, утверждений. Поэтому в них наряду с универсальными терминами встречаются также и термины, характеризующие индивидуальные тела, события или процессы. Например, за коны Кеплера, описывающие движение планет Солнечной системы, не относятся к фундаментальным, так как содержат в своем составе термины, обозначающие Солнце, планеты и некоторые частные константы. Законы геофизики отображают процессы, которые происходят на Земле. Законы биологии относятся только к живой материи, а законы психологии - к функционированию сознания.
Все приведенные примеры достаточно ясно показывают, что требование концептуальной, или понятийной, универсальности нельзя считать ни необходимым, ни достаточным условием закона. Очень часто в законе вместе с универсальными понятиями (терминами) встречаются также термины частного или даже индивидуального характера. Строго универсальными и фундаментальными кроме законов материалистической диалектики являются лишь некоторые законы физики и химии, в которых отображаются наиболее общие свойства материи. И все же признак общности, универсальности в каком-либо отношении представляет характерную черту всех законов. В противном случае нельзя было бы даже говорить о законе как существенной, устойчивой, повторяющейся связи свойств и отношений реального мира. Эта общность может выражаться по-разному, начиная от законов, имеющих строго универсальный или почти универсальный характер, и кончая законами, относящимися к довольно узкой области явлений. Но какова бы ни была эта общность, тенденция к универсализации законов достаточно ясно прослеживается в философской литературе и она помогает нам понять природу современной науки.
В связи с этим вполне целесообразно разделение законов на фундаментальные и производные. Фундаментальные законы должны удовлетворять требованию концептуальной универсальности: они не должны содержать никаких частных, индивидуальных терминов и констант, ибо иначе не смогут служить в качестве посылок для выводов. Производные законы можно вывести из фундаментальных вместе с необходимой для этого дополнительной информацией, содержащей характеристику параметров системы или процесса.
Второй смысл понятия универсальности законов касается их пространственно-временной общности. Часто законы называют фундаментальными или универсальными также потому, что они применяются к соответствующим объектам или процессам, независимо от времени и места. В физике и химии к таким законам относят законы, являющиеся универсальными относительно пространства и времени. Как впервые подчеркнул выдающийся английский ученый Д.К. Максвелл, основные законы физики ничего не говорят об индивидуальном положении в пространстве и времени. Они являются совершенно общими относительно пространства и времени. В отличие от абсолютно универсальных, частные законы применимы лишь в определенной области пространства-времени. Признак пространственно-временной универсальности явно не подходит, например, к законам геологии, биологии, психологии и ко многим другим, которые действительны не всюду в пространстве и времени, а лишь в тех или иных ограниченных областях. В связи с этим кажется целесообразным различать законы универсальные в пространстве и времени, региональные и индивидуальные. К универсальным будут относиться законы физики и химии, имеющие фундаментальный характер. К региональным можно отнести многие законы биологии, психологии, социологии и других наук. Такие законы выполняются лишь в более или менее ограниченных областях (регионах) пространства-времени. Наконец, индивидуальные законы отображают функционирование и развитие какого-либо фиксированного в пространстве объекта с течением времени. Так, законы геологии выражают существенные отношения процессов, происходящих на Земле. Даже многие законы физики и химии, не говоря уже о биологии, по сути дела, связаны с изучением процессов, происходящих на Земле.
Третий смысл понятия универсальности закона связан с возможностью квантификации суждения, выражающего закон. Строго универсальные или фундаментальные законы, справедливые для всех частных случаев их проявления, логически можно выразить с помощью высказываний с универсальным квантором (квантор [от латинского quantum - сколько] - символ математической логики; логическая операция, дающая количественную характеристику области предметов, к которым относится выражение, полученное в результате ее применения. Все производные и региональные законы, которые действительны лишь для определенного числа случаев, представляются в форме высказываний с экзистенциальным квантором, или квантором существования. При этом для символической логики совершенно безразлично, идет ли речь об одном или нескольких и даже почти всех случаях закона. Экзистенциальный квантор постулирует возможность, что существует, по крайней мере, один случай, для которого выполняется закон. Но такой абстрактный подход неадекватно отражает положение дел в эмпирических науках, где высказывания, справедливые для большинства или почти всех случаев, часто рассматриваются как подлинные законы.
Представление высказываний, выражающих законы в форме условного утверждения или, точнее, материальной импликации, обладает рядом преимуществ. Во-первых, условная форма утверждений ясно показывает, что в отличие от простого описания реализация закона связана с выполнением определенных требований. Если имеются соответствующие условия, то закон реализуется. Во-вторых, когда закон представлен в форме импликации высказываний, то в нем совершенно точно можно указать необходимые и достаточные условия реализации закона. Так, для того чтобы тело расширилось, достаточно нагреть его.
Все импликации, выражающие законы, Рейхенбах называет номологическими. Аналитические номологические импликации, представляющие всегда истинные формулы, или тавтологии, выражают законы логики. Они являются формализацией логического следования. Физическое же следование, по мысли Рейхенбаха, формализуется посредством синтетической номологической импликации. Именно в виде такой импликации выражаются законы природы, будь то законы физики, химии или биологии. Точка зрения, развиваемая Рейхенбахом, интересна в том отношении, что она ясно показывает неадекватность обычного представления законов науки в форме общей импликации символической логики.
Существенный недостаток многих зарубежных исследований, посвященных проблеме закона, состоит в том, что они сосредоточивают все внимание почти исключительно на анализе логической структуры высказываний, выражающих законы. Между тем для определения закона и его роли в науке не менее важными являются его гносеологический анализ и та методологическая функция, которую он осуществляет в общей системе научного знания.
В методологическом отношении важнейшее требование, предъявляемое к гипотезе, чтобы она стала законом, состоит в возможности ее отнесения к некоторой теории. Этот признак позволяет отличать обобщения, которые делаются в обыденном познании и даже на эмпирической стадии исследования, от подлинных законов науки. По своей логической форме эмпирические обобщения представляют универсальные высказывания, но их надежность и познавательная ценность сравнительно невелики, ибо они остаются обособленными, изолированными утверждениями. Другое дело - законы науки. В развитых науках законы объединяются в единое целое в рамках определенной теории, представляющей систему взаимосвязанных принципов, законов и гипотез. Благодаря логической связи между отдельными компонентами теории становится возможным выводить производные законы из основных, а эмпирические - из теоретических.
Классификация научных законов может производиться по самым различным признакам или, как принято говорить в логике, основаниям деления. Наиболее естественной кажется классификация по тем областям действительности, к которым относятся соответствующие законы.
Таким образом, можно выделить:
1) По уровню абстрактности понятий
а) Эмпирические - законы, раскрывающие взаимосвязь наблюдаемых предметов и явлений.
б) Теоретические - дающие математическую или "здравомысленную" трактовку объектов, не поддающихся человеческому восприятию.
2) По характеру предсказания, сделанного законом
а) Детерминистические (динамические) - характеризуются константной во времени схемой взаимосвязи действие - последствие.
б) Статистические - исследуемое свойство, признак или характеристика относятся не к каждому объекту или индивидууму, а ко всему классу, или популяции в целом, а предсказания относительно отдельных индивидуумов или случаев имеют неопределенный характер [9].
В общем критерием хорошего психологического закона, как «инструмента» для работы теории, можно назвать его адекватность общенаучным параметрам и той конкретной проблеме, решение которой он предсказывает.
Наконец можно вернуться к концепции (в узком смысле слова) «эксперимент – теория – практика». Теперь появилась возможность уточнить и развернуть эту цепочку до «Проблема – гипотеза – эксперимент – законы – теория – практика».
Последнее не описанное звено является одним из главных предметов изучения науки методологии. Эта наука рассматривает не только методы проведения исследования, но и вопросы применения идеальных моделей в жизни. "психология не двинется дальше, пока не создаст методологии", - писал Л.С. Выготский. Как пишет А.В. Юревич в работе "Методологический либерализм в психологии": «Наука развивается путем "угадывания" и "раскручивания" догадок; чем больше версий, тем больше шансов угадать, и поэтому основной принцип ее развития выразим формулой "пусть расцветают все цветы", будь то бихевиоризм, психоанализ, теория деятельности или что-то еще, являющиеся важными шагами в развитии психологии, а не артефактами или пустоцветами».
С таким утверждением не соглашается В. М. Аллахвердов. Он (Юревич) оценивает теории не по их истинности, а по их эвристичности. Он говорит: чем больше версий, тем больше шансов угадать. Но угадать - что? По-видимому, то, что происходит на самом деле, т.е. угадать истину. Истина, таким образом, все-таки одна, хотя ее можно описывать разными теориями. Однако бихевиоризм, психоанализ и теория деятельности - не просто разные интерпретации действительности, а противоречащие друг другу интерпретации. Следовательно, эти теории не могут вместе претендовать на описание одной и той же реальности, так как не могут быть одновременно верны.
Методология науки указывает нам способы выбора из многих теорий наилучшей. Но есть ли из чего всерьез выбирать? Психоанализ методологически дефектен, ибо опирается на гипотезы ad hoc, а в итоге принципиально не проверяем. (К. Поппер относит психоанализ к разряду таких же непроверяемых конструкций, как астрология и марксизм.) Теория деятельности содержит явные логические противоречия, а следовательно, вообще не может претендовать на статус естественнонаучной теории. Бихевиоризм, собственно, не является теоретическим описанием психических явлений, так как заведомо отказывается от логической идеализации (а без нее естественно-научных теорий не бывает, о чем А.В. Юревич вполне определенно заявляет), да и, к тому же, склонен отрицать сами психические явления как таковые [2]. И все же из этого не следует, что данные концепции - пустоцветы. Если они окажутся плодотворными.
А.В. Юревич предлагает признать, что психология находится в кризисе, предположить, что во всех существующих теориях содержится один и тот же порок, попробовать найти нечто общее в этих теориях и, наконец-то, от всего этого отказаться. Автор концепции методологического либерализма последовательно либерален и заранее соглашается со всеми своими оппонентами - авторами других представлений о путях развития психологии.
Таким образом, для многих теорий вполне респектабельно отказаться от опытной проверки, дабы сохранить «на будущее» свою уникальность, новый взгляд.
В завершение стоит добавить резюме А. Ю. Агафонова к докладу об амодальности смысла:
1. Смысловая модель мира (картина мира) строится, видоизменяется, уточняется в процессе перманентной работы сознания. Каждый акт сознания делает неизбежным понимание смысла, заключенного в активных смыслопорождающих познавательных контурах сознания. Смыслы текстов сознания образуются актами их понимания.
2. Познавательные контуры сознания, в том числе, и разномодальные виды сенсорно-перцептивного контура, определяют только синтаксис текста сознания, а не его семантику. Амодальность смысла есть тривиальное следствие анализа того факта, что мир является узнаваемым для эмпирического субъекта, хотя в каждый момент времени психические продукты уникальны. Вместе с тем, их единственность в актуальный момент времени не делает невозможным обнаружение, различение, опознание, другими словами, процессы познания.
3. Представление об амодальности смысла имеет под собой не только логические, но и эмпирические, в частности экспериментальные основания.
После рассуждения о содержании (точнее об отсутствии) смысла в предметах окружающего мира врядли возможно утверждать об истинности любого, даже самого концептуального теоретического знания, если оно, по сути лишь субъективное представление, генерируемое анализатором.
Список использованной литературы
1. Т. С. Кун «Структура научных революций» перевод И. С. Калетова М. 1977.
2. Карл Л. Поппер «Логика и рост научного знания» Москва 1983.
3. Д. Кемпбелл «Модели эксперимента в социальной психологии и прикладных исследованиях» С-Пб. 1996.
4. С. Р. Мадди «Теории личности: сравнительный анализ» С-Пб. 2000.
5. П. Л. Капицца «Эксперимент, теория, практика» М. 1974
6. «Словарь иностранных слов» под редакцией Ф. Н. Петрова (6-е переработанное издание) М. 1985.
7. Дж. Келли «Психология личностных конструктов»
8. Б. И. Беспалов доклад 6 марта 1998 г. «Типы и стили психологического мышления в связи с критериями научности психологических теорий»
9. В. Г. Виноградов, С. И. Гончарук. «Законы общества и научное предвидение». М., 1972.
10. В. Н. Голованов. «Законы в системе научного знания». М., 1970.