Ксенофобия имеет корни в глубокой древности, существует столько же, сколько существует мир человеческих отношений. С точки зрения номинативного вероятностно парадигмального подхода феномен ксенофобии держится на двух основных смыслах: xenos – чужие, посторонние, иностранцы, и phobos – страх, неприязнь. В своём номинативном своеобразии, как представляется А.А. Кельбергу, феномен ксенофобии впервые зафиксирован в Ветхом Завете в книге Ездры. «… В 458 г. до н. э. иудейский мыслитель Ездра, родившийся и выросший в вавилонской империи, вернулся в Иерусалим. …Большинство евреев… были женаты на дочерях хеттов, филистимлян и прочих врагов Израиля. . Ездра издал декрет, по которому все евреи должны были отослать своих жен обратно в те племена, откуда они были взяты».1 Библейская притча говорит о кризисе племенных норм и представлений.
Прошло более двух тысяч лет и инициативной группой выдающихся людей мира, разделяющих идеалы гуманизма, разработан и выпущен «Гуманистический манифест – 2000». Одним из ключевых принципов этики гуманизма является тезис о необходимости развивать каждому человеку в себе способность сопереживания по отношению к ближнему. «Это означает, что мы не должны рассматривать других людей лишь как приятные или неприятные нам объекты; в них надо видеть самостоятельные личности, имеющие равное с нами право на внимание к себе. Гуманисты придерживаются принципа, согласно которому, «каждый заслуживает человеческого отношения»; точно также, гуманисты признают древнюю заповедь, предписывающую нам «принимать в свою среду чужих», уважая их отличия от нас, …развивая в себе способность сопереживания и заботливость по отношению к ближнему».2 Попытки нейтрализовать отрицательные последствия ксенофобии до сих пор не увенчались успехом, несмотря на усилия культуры и религии. Причиной неудач в этой сфере являются сложность природы этого феномена, в основе которого лежит множество факторов: психологический, физиологический, культурологический (проблема совместимости ценностей), социально-политический, экономический. На наш взгляд все эти факторы следует рассматривать в совокупности.
О. Шемякина замечает, что слова о любви к ближнему, да к тому же непохожему на нас, могут принадлежать либо святому, либо фарисею.3В действительности каждым фактом общения мы должны изживать из собственной души «тень» или «демона». Для культуролога – это древние архетипы бессознательного, всплывающие на поверхность нашего сознания. К. Юнг называл их «жуткой жизненностью» инстинктов психики, которая не ведает моральных норм и обладает колоссальной разрушительной силой.4 Физиологам удалось обнаружить некую субстанцию, вырабатываемую организмом и накапливаемую в виде энергии разрушения.5 Эта специализированная анатомофункциональная система досталась человеку от его предков, и эта система была обусловлена её положительной биологической ролью. Она обеспечивала жизнеспособность в процессе внутривидовой борьбы. Однако эта система срабатывает не только в ситуации, провоцирующую агрессию (в данном случае в ситуации опасности или конкуренции). Нейрофизиологи пришли к выводу, что в ситуации отсутствия врагов и соперников нейроны физиологических систем агрессивно-оборонительного поведения, лишённые притока адекватных раздражителей, оказываются в состоянии сенсорного голодания, вследствие чего спонтанно повышается их возбудимость.
Человек реализует досознательные пласты психики, которые достались ему от животных, в системе смысловых знаков культуры, осваиваемой сознанием.
Триаду чувств враждебности составляют гнев, отвращение и презрение. Именно они представляют собой эмоциональные механизмы, которые «выключают» чужого из зоны действия принятых моральных норм и катализируют направления социального зла. Стоит только почувствовать, что другой человек не принадлежит к «миру людей», что он «нелюдь» или «недочеловек», к тому же ритуально нечистый, либо просто грязный или дурно пахнущий, как загнанная внутрь агрессия начинает прорываться наружу и может вылиться в преступление. Очевидно этим механизмом «выключения»чужого из зоны действия принятых моральных норм, объясняется поведение людей, спокойно наблюдающих за убийством «чужого». Так чеченский бандит на глазах у всех, средь бела дня, насилует и убивает русскую женщину, и он не считает себя преступником, потому что женщина русская, а значит, чужая, недочеловек в его представлении и окружающих; по его признанию те же самые чеченцы, которые наблюдали эту сцену, растерзали бы его, окажись на месте той несчастной русской чеченка.
Одной из наименее социализированных, а потому исторически более ранимых эмоций, входящих в «триаду враждебности» является гнев – эмоция, для которой характерно сочетание высокой импульсивности и низкого уровня контроля 6 , и которая поэтому чревата насильственной формой агрессии. Этнографы, занимающиеся племенами, находящимися на первобытной стадии, отмечают у них высокую степень возбудимости и быстроту перехода от дружелюбного состояния к агрессивному. Эта агрессия может направляться и на соплеменников, если они, даже косвенно, даже не желая этого, способствуют разрушению первичной картины мира. Французский антрополог К. Леви-Стросс описывает случай по обвинению в колдовстве; Обвинялся юноша, который, в действительности, не имел никого отношения к припадку девочки племени. Главную опасность представляла не сама болезнь девочки, а то, что юноша отрицал факт колдовства, и он был опасен для племени как человек, разрушающий сложившуюся систему представлений. Юноше, чтобы спасти себя и привычную куртину мира, пришлось не только «сознаться» в колдовстве, но и привести «неоспоримые» доказательства своей вины.7
Следующее чувство «триады враждебности» – эмоция презрения – неуважения. О. Шемякина замечает, что «чувство превосходства, которое часто обуславливает недостаток внимания к реальным свойствам того объекта, на который направлена эмоция презрения, является нарциссическим продуктом развития человеческой культуры…. Из трёх эмоций «триады враждебности» презрение – наиболее холодное чувство…. Презрение – это отстранённое переживание, побуждающее к агрессии, проявляющейся в хитрости и обмане…. Кроме того, опасность презрения заключается в устойчивом характере этой эмоции, в отличие от гнева или отвращения. Гнев предполагает достаточно быструю эффективную разрядку, а чувство отвращения способствует переключению внимания на что-либо другое. Ситуация презрения подчас вызывает удовольствие. Следовательно, оно само и связанное с ним поведение легко могут быть возобновлены». (3.110)
Каждая общественная система вырабатывает не только идеологическое, но и психологическое обоснование своего существования. Определённая идея, воспринимаемая и переживаемая в соответствующем эмоциональном контексте, «оживает», приобретая статус пограничного состояния – мотивации, ориентирующей практическое поведение. В чувстве презрения положительного ничего нет, оно обладает низкой познавательной активностью и большой продолжительностью исторического существования; основная его функция это психологическая защита, обоснование выбранного пути в истории. В ментальных же структурах цивилизации чувство презрения формирует враждебное чувство к окружающему миру, и оно на длительное время затормозило процесс синтеза культур, пришедших во взаимодействие.
Однако было бы ошибочно считать, что чувство презрения – отвращения не может быть преодолено или как – то нейтрализовано.
Около 376 г. Аммиан Марцеллин описывает гуннов, которые пришли к стенам Рима и заслужили особую славу своим уродством и свирепостью: «Их дикость превосходит всё мыслимое; с помощью железа они испещряют щеки новорождённых глубокими шрамами, чтобы в зародыше уничтожить волосяную растительность, поэтому и старея они остаются безбородыми и уродливыми, как евнухи. У них коренастое телосложение, сильные руки и ноги, широкие затылки; а шириной своих плеч они внушают ужас, их скорее можно принять за двуногих животных… Гунны не варят и не приготавливают себе пищу, они питаются лишь корнями диких растений и сырым мясом первых попавшихся животных, которое они иногда предварительно согревают, держа его, сидя на лошади, промеж ляжек…»8 Власть над неполноценными людьми естественна. Римляне за золото продавали им мясо собак и других поганых животных, вынуждали отдавать детей в рабство за скудную пищу. Иордан в свою очередь подчёркивает, что за оружие готты взялись только потому, что им надо было выжить, противостоять зверствам римлян.
Логика противостояния культур, при котором ярко выражается «триада враждебности» долго не длится. Впоследствие на первый план выдвигаются более сложные разновидности контакта, прежде всего культурный симбиоз; в рамках симбиоза участники межкультурного контакта уже соединены внутренней духовной связью, а сам контакт интериоризируется в их сознании. Однако каждый из них остаётся самим собой, а нового культурного качества не возникает.9 В 410 году предводитель варваров Аларих взял Рим и Святой Августин, не переставая оплакивать беды римлян, отметил, что Аларих признавал за христианскими церквями права убежища и уважал его, «было необычным, что варварская дикость чудесным образом обернулась такой мягкостью, что в самих базиликах, выбранных и предназначенных для спасения народа, никто не был избит и никого не тронули, никто оттуда не был уведён в рабство жестокими врагами, а многих сочувствовавшие враги сами препровождали туда, чтобы сохранить им свободу. И всё это совершилось во имя Христа, благодаря тому, что настало христианское время». Варвар Аларих смог побороть в себе «триаду чувств враждебности».
В XIX веке В. Дильтей предлагал справляться с враждебностью к другому этносу путём исследования культурных ценностей изнутри. Внутреннее переживание служит основой понимания внутреннего мира (ввиду сходства психических структур человека) и символов, закодированных в культуре. В процессе понимания явлений культуры «мы оживляем это воспроизведение исторического мира любовью и ненавистью, всей игрой наших аффектов».10 Учёный, по В.Дильтею, должен не просто воспроизводить истинную картину мира, историко-культурного события, но и пережить его заново.
А.А. Кельберг рассматривает ксенофобию как социально-психологический феномен, где образ врага сильно препарирован воображением. «В нём должно появиться манихейское чувство дьявола. Ксенофобия – опредмеченная, овеществленная, материализованная, снабженная идеологической концепцией иллюзия чужого и незнакомого, при осознанной беспомощности перед ним, когда появляется тот самый фантастический страх, который освобождает от всякой ответственности за образ мыслей, а в крайних экстремальных состояниях – и за образ действия».(1.49) Степень подверженности ксенофобии зависит от многих личных и общественных обстоятельств. А,А. Кельберг подчёркивает, что консолидация происходит успешнее всего тогда, когда группе в формах общности грозит опасность. Не так уж важно, подлинная эта опасность или мнимая. Опасность должна персонифицироваться в личности или группе лиц, ксенофоб мыслит конкретно и образно. Поэтому системе придаётся характер лица, персоны. Персонализация получает исключительно негативную окраску. Чаще всего такая характеристика совпадает с национальными или этническими чертами. Формированию фантастического страха перед чужаками во многом способствует СМИ. Зачастую можно слышать термин «чеченские террористы», «исламские экстремисты», «лицо кавказской национальности» и непроизвольно эти зверства соотносятся с целым этносом, религией. «Под этнические характеристики подкладываются всевозможные обоснования, исторические, реальные, вымышленные, фантастические. Они свиваются в некий узел, пучок отрицательных свойств. Свойства столь негативны, что смириться с объектом ксенофобии никак нельзя, его можно только уничтожить. Уничтожение, разумеется, происходит условно, ибо для физического уничтожения часто требуется сила, которую можно ждать только извне. Когда эта сила появляется, фобическое агрессивное состояние переходит в действие, актуализируется. При этом, чаще всего, получает моральное или физическое противодействие».(1.51)
Переход фобического агрессивного состояния в действие можно наблюдать в еврейских погромах. В СМИ проходит информация о том, что в Ичкерии вырезают главным образом русское население: так в одном селе обнаружили сразу 12 убитых мирных граждан, из них 10 человек были русскими. 24 марта 2001 в Ставропольском крае было совершено сразу 3 террористических акта в разных населённых пунктах. Это вызвало панический страх не только у очевидцев и жителей Ставрополья, но и у всех россиян. Этот страх усиливается ещё и потому, что власть не в силах эффективно противостоять террористам. Естественно, это способствует усилению чувства ксенофобии. Но образ кровожадного чеченца – террориста, зверя по своей природе, может быть и развенчан. Так, по признанию стюардессы - заложницы, она по-другому взглянула на войну в Чечне, когда террорист неожиданно для неё, а может быть и для самого себя, стал рассказывать ей о погибшей в этой войне всей его семьи, пятерых детях. По её признанию «он просто говорил».12
П.А. Сорокин считает, что возникновению войн, конфликтов способствует ослабление ценностных установок. «Ценности мельчали, становились относительными, теряли силу устойчивости. Несовместимость их – среди индивидуумов, групп, государств – возрастала, а с этим одновременно росло число международных и гражданских войн по всей Европе… С началом 20-го века мы наблюдаем стремительную дезинтеграцию светской культуры,…ни одна ценность не имеет общего признания. Нет ни одной ценности, которая связывала бы одинаково гитлеровцев и антигитлеровцев, коммунистов и капиталистов, бедных и богатых, верующих и безбожников. В результате ценности теряют сдерживающую силу. Возрастает число людей, движущих похотью, эгоизмом, биологическими побуждениями. Сила и обман становятся главными нормами поведения».11Такое ослабление и несовместимость ценностей происходит на постсоветском пространстве. П.А. Сорокин считал необходимым внедрение «минимума нравственной организации», без которой мир невозможен. «Если «практические» люди возразят, что внедрение таких нравственных норм невозможно, и если мы согласимся с ними (хотя, конечно, они не правы), то это означает только то, что длительный, справедливый и демократический мир вообще недостижим. История и жизнь не дают нам иного выбора».(11.145) Социально-экономический фактор не последнюю роль играет в формировании ксенофобии. Ещё в 1900-1904 годах в собственно России не было заметного антисемитизма, еврейских погромов. Но евреи приходили в соприкосновение и конкуренцию с русскими купцами. При этом российские купцы в основном проигрывали: у евреев были традиции европейской и всемирной торговли. «Напряжение росло и ширилось. Оно тем более росло, что в среде еврейства была сильна и даже преобладала тенденция к ассимиляции. Евреи хотели стать русскими по культуре. Массами они покидали веру отцов своих… Мужчины евреи были хорошо образованы…»13
Российское революционное движение восходит к русским дворянам или православным семинаристам, до семидесятых голов XIX в. евреи в этом движении мало принимали участия. Но картина изменилась, когда евреев ограничили в правах. Неравноправие всегда чревато социальными конфликтами и уже в конце 90-х годов XIX века на десять революционеров приходилось два – три еврея. Это, конечно, налагало свой отпечаток и на само революционное движение. Реакционно-консервативной части общества это давало основание твердить, что всё революционное движение затеяно евреями и держится только еврейскими деньгами. «Ячейка ксенофобии в социальной психике перезаполнялась, вместо немцев замещалась евреями… В России еврейский вопрос приобрёл несуразный размер, не отвечающий интересам страны…(13.58)
Социально-экономические различия были в основе карабахского кризиса. Армяне НКАО жили материально хуже, чем их братья в Армении и полагали, что при достижении самостоятельности они смогут улучшить условия жизни. Уровень жизненного стандарта Армении служил своего рода маяком и ориентиром, на который следовало равняться. Армяне НКАО считали, что политика Баку виновата в сложившейся ситуации. Объяснение экономических просчётов или объективных трудностей национальным притеснением, жесткой административной «опекой» со стороны доминирующего этноса достаточно типично для такого рода ситуаций и весьма распространено.14
С. Хантингтон полагает, что экономический фактор вторичен. Первичны же культурные различия, которые усиливают экономический конфликт, делают разногласия «политически выпуклыми» и «эмоционально окрашенными». К тому же культурные различия менее подвержены изменениям, чем экономические и политические, поэтому их сложнее разрешить либо свести к компромиссу. В 1991-92 годах многие были обеспокоены возможностью военного столкновения между Россией и Украиной из-за спорных территорий, ядерных арсеналов и экономических проблем. Но военного конфликта не произошло: русские и украинцы – это два славянских народа, но большей части православных, на протяжении столетий имевших тесные связи. Поэтому в начале 1993 года лидеры этих стран вели успешные переговоры. В это же время на территории бывшего Советского Союза шли серьёзные бои между мусульманами и христианами; напряжённость и прямые столкновения происходили между западными и православными христианами в Прибалтике, но между русскими и украинцами дело до насилия не дошло.15
Положение с межэтническими конфликтами осложняется и демографическими факторами. Стремительный рост населения и военные конфликты в среднеазиатских республиках увеличивают эмиграцию в собственно Россию.
А.С. Панарин видит опасность панславизма в нищете подавляющей части населения. Такое огромное количество маргиналов превратить в благополучный средний класс – путь долгий и проблематичный, а вот направить их асоциальную энергетику в неистовый политический фанатизм – путь более быстрый. Не исключено, что этот путь может вдохновить люмпенов и маргиналов. Новых русских будет мучить духовная жажда. Это может вызвать резонанс огромной силы.16
Ещё одной предпосылкой роста межэтнической напряженности является узурпация разного рода привилегированных социальных ниш и ключевых постов одной этнической группы в ущерб другим. Именно эта причина была в основе грузино-абхазского конфликта. Абхазцы занимали ключевые посты в торговле,в курортном бизнесе ,предпринимательстве, вытесняя оттуда грузин.
Политические элиты могут способствовать разжиганию розни между этносами. Каждый политик борется за «демократию и права человека», «общечеловеческие ценности», «процветание России». Но жизненные реалии показывают, что наряду с высокопарными лозунгами и внешне привлекательными концепциями широко используются апробированные и прошедшие проверку временем принципы: «разделяй и властвуй», «своя рубашка ближе к телу», «враг моего врага – мой друг», «деньги не пахнут». Д.В. Львов считает, что ответы на вышеизложенные вопросы надо прежде всего искать в «системе власти, механизмах, позволяющих ей дистанцироваться от народа, не нести никакой ответственности за проводимую политику».17
Для России проблемы ксенофобии и межэтнических конфликтов всегда были актуальны. Расширение российских границ всегда ставило вопрос о том, как инкорпорировать в империю население присоединённых земель. В ходе неудачных экспериментов весь мир пришёл к пониманию необходимости сохранения этнокультурного многообразия и разных типов этнических систем. Это была новая ценностная ориентация мирового политического сообщества. Авторы новой стратегии развития (она создавалась по программам Университета ООН в конце 70-х годов) писали: «…содействие национальной культуре, чтобы сохранить идентичность народов и подтвердить аутентичность их развития, не является чрезмерным требованием, роскошью, а составляет неотъемлемую часть мотивов развития и становится основой конкретного выбора, позволяющего мобилизовать их энергию. «Они подчёркивали, что каждый этнос должен выбирать тот путь развития, который в наилучшей мере отвечает его социокультурным традициям».18
Но вместе с этим должен идти поиск основ для универсальных ценностей. Россия принадлежит к особой разновидности «пограничных цивилизаций», основные параметры реальности которых определяются фактом столкновения двух главных потоков мирового цивилизационного процесса – Запада и Востока. Именно исходя из этого и должно идти формирование универсальных ценностей.
Список литературы
1. Кельберг А.А. Ксенофобия как социально-психологический феномен. // Вестник СПбГУ. 1996. Сер.6, вып.2 (№13) С.46-57.
2. Гуманистический манифест – 2000.// Credo, 2000, №2. С.23.
3. Эмоциональные преграды во взаимопонимании культурных общностей (заметки историка о межгрупповой враждебности).// ОНС, 1994, № 4. С. 104-125.
4. Юнг К. Архетип и символ. М., 1991.
5. Файвишевский В.А. Биологически обусловленные бессознательные мотивации в структуре личности. «Бессознательное. Природа. Функции, методы исследования» Т.IV. Тбилиси, 1980; Человек и агрессия // ОНС, 1999, №2.
6. Изард М. Эмоции человека. М., 1980. С.292.
7. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1983. С.153.
8. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С.13.
9. Шемякин Я.Г. Этнические конфликты: цивилизационный ракурс. // ОНС, 1998, № 4. С. 49-60.
10. История буржуазной социологии XIX-XX века. М., 1979. С.152.
11. Сорокин П.А. Причины войны и условия мира // Социс, 1993, №12. С.143.
12. «Проклятый рейс». // МК, 22-29.03.2001.
13. Пименов Р. Происхождение ксенофобии // Новое Время, 1992, № 4. С.58.
14. Востриков С.В. Карабахский кризис и политика России на Кавказе.// ОНС, 1993, №3. С. 73-87.
15. С. Хантингтон. Столкновение цивилизаций // Полис. 1994, №1. С. 40.
16. Панарин А.С. «Вторая Европа» или «Третий Рим» // Вопросы философии, 1996, №10. С.19.
17. Львов Д.В. Новый образ России // Наука. Политика. Предпринимательство. 1997. № 3-4. С.18.
18. Борисова О.В. Политическая социализация этнических групп в постколониальном пространстве. //ОНС, 1993. С.71-81.