Своеобразие концепции гуманизма в рассказах Рэя Брэдбери и Антона Павловича Чехова

Оглавление Введение Глава 1. Образы авторов - носителей основных постулатов гуманизма §1. Собственно автор §2. Автор–повествователь Глава 2. Типы героев – выразителей авторской гуманистической мысли
§1. Активный тип §2. Пассивный тип Заключение Список используемой литературы
Введение Данная работа посвящена исследованию своеобразия концепции гуманизма в рассказах Рэя Брэдбери и Антона Павловича Чехова. Предметом работы является концепция гуманизма, своеобразие которой анализируется с точки зрения образов авторов (а именно, собственно авторов и автора–повествователя) и типов героев (с активным и пассивным отношением к действительности). Объектом исследования предстают следующие рассказы писателей. Рэй Брэдбери: · «И грянул гром»[1]; · «Вельд»[2]; · «Улыбка»[3]; · «Кошки – мышки»[4]; · «Карлик»[5]; · «Электрическое тело пою!»[6]; · «Запах сарсапарели»[7]; · «Пришло время дождей»[8]; · «Все лето в один день»[9]; · «Земляничное окошко»[10]; · «О скитаниях вечных и о Земле»[11]; · «Гость»[12]; · «Берег на закате»[13]. Антон Павлович Чехов: · «Агафья»[14][С.5, 25]; · «Перед свадьбой» [С.1, 46]; · «Иван Матвеевич» [С.4, 369]; · «Студент» [С.8, 306]; · «Невеста» [С.10, 202]; · «Архиерей» [С.10, 186]; · «Рассказ неизвестного человека» [С.8, 139]; · «Черный монах» [С.8, 226]; · «Соседи» [С.8, 54]; Выбор объекта работы был обусловлен наличием характерных черт гуманистической концепции авторов. Вышеперечисленные рассказы служат наиболее ярким доказательством положений, выводимых при изучении проблемы своеобразия концепции гуманизма Рэя Брэдбери и Антона Павловича Чехова. Проведение параллелей между творчеством американского фантаста и русского реалиста не столь немотивированно, как это может показаться на первый взгляд. Естественно, произведения Рэя Брэдбери не могли найти отражения в творчестве А.П.Чехова из–за возникновения их в более позднюю эпоху. Также мы не располагаем прямыми упоминаниями Рэем Брэдбери имени А.П.Чехова. Однако, следует заметить, что А.П.Чехов – самый популярный писатель на Западе и, вполне очевидно, Рэй Брэдбери не мог обойти вниманием его творчество. Исследователь биографии американского фантаста Ирина Головачева писала, что «Брэдбери, никогда не скрывавший своей зачарованности чужими текстами, создал десятки произведений о классиках мировой литературы – Чарльзе Диккенсе, Томасе Вулфе, Эдгаре По, Эрнесте Хемингуэе, … а его рассказ «Наказание без преступления» – это явная отсылка к знаменитому «Преступлению и наказанию» Ф.М.Достоевского…»[15]. Таким образом, то, что русская литература оставила след в творческом пути Рэя Брэдбери, не подвергается сомнению. Проводить заявленный в теме сопоставительный анализ нам позволяет как единство жанровой природы произведений писателей, так и во многом общность их гуманистических взглядов. А.П.Чехов и Рэй Брэдбери присягали великому делу гуманизма на протяжении всего своего творческого (и жизненного) пути. «Мировоззрение, признающее ценность человека как личности, его право на свободу, счастье, развитие и проявление своих способностей, а принципы равенства, справедливости, человечности – желаемой нормой отношений между людьми»[16] – а именно так, по определению, характеризуется гуманизм, – являлось основным постулатом для писателей. При работе над данной темой мы обращались к изучению многочисленной критической литературы. В первую очередь, хотелось бы отметить ряд работ по теории жанра рассказа (Крамов И. «В зеркале рассказа», Кубасов А.В. «Рассказы А.П. Чехова: поэтика жанра», Нинов А. «Современный рассказ», Новикова В.Г. «Фантастическая новелла Рэя Брэдбери»), образа автора, типов героев (Бахтин М.М. «Эстетика словесного творчества», Полоцкая Э.А. «Пути чеховских героев», Хализев В.Е. «Теория литературы»). Среди критических работ, посвященных анализу жизни и творчества А.П.Чехова, необходимо выделить статьи Бердникова Г.[17], Дунаева М.[18], Куралеха А.[19], Николаева П.[20], Сухих И.[21]; монографии Гвоздея В.Н.[22] [23], Полоцкой Э.А.[24], Чудакова А.П.[25]. В частности, работа Полоцкой Э.А. «Пути чеховских героев»10 позволила нам выделить основные типы героев – выразителей авторской гуманистической мысли и ввести в исследование такие характеристики образов героев, как «активный» и «пассивный». Следует указать также ряд работ, посвященных жизненному и творческому пути Рэя Брэдбери. Это статьи Кузьминой Э.[26], Молитвина П.[27], Пальцева Н.[28], Ревича В.[29]; монографии Киселевой М.И.[30], Новиковой В.Г.[31] Актуальность нашего исследования связана с возрастающей потребностью обращения современного человека к неповторимому художественному миру этих писателей. К примеру, о популярности творчества Рэя Брэдбери в России свидетельствует выход его нового, наиболее полного из публиковавшихся на русском языке собрания сочинений в издательстве «Азбука» (2000г.), приуроченный к 80–летию писателя. Сейчас именно гуманистическое мировоззрение становиться главным и необходимым для дальнейшей полноценной жизни и развития человеческой расы. Рэю Брэдбери и А.П.Чехову мы обязаны пробуждением гражданского самосознания в наших душах. Именно нетленная вера в творца истории – человека, наполняющая произведения этих писателей была и остается животрепещущей темой современности. Научная новизна работы заключается в сопоставительном исследовании своеобразия концепции гуманизма писателей разных эпох, стран и литературных пристрастий на основе детального анализа текстов ряда рассказов. Методологическую базу исследования составили труды классиков сравнительного литературоведения М.М. Бахтина[32], А.Н. Веселовского[33], В.М.Жирмунского[34], а также их преемников М.П. Алексеева[35], А.В. Михайлова[36]. При изучении концепции гуманизма в рассказах А.П. Чехова и Рэя Брэдбери был осуществлен сравнительно–типологический подход, предполагающий выявление сходных черт и явлений, не связанных общим происхождением. Следует отметить, что мы рассматриваем особенности концепции гуманизма с точки зрения не только собственно авторов, но и авторов–повествователей (рассказчиков), и героев произведений. Несомненно, сам писатель, будь то Рэй Брэдбери или Антон Павлович Чехов, является основным носителем гуманистических постулатов. Но наиболее полно образ автора раскрывается лишь с помощью автора–повествователя (это, как утверждают многие литературоведы, в том числе и В.Е. Хализев, – самостоятельный, не тождественный собственно автору образ) и характеров главных героев. В контексте работы активный и пассивный типы героев выделяются на основе их отношения к гуманистической концепции авторов. При непосредственном изучении и глубоком анализе текстов Рэя Брэдбери и А.П. Чехова мы сталкиваемся со следующей особенностью, своеобразным эффектом их рассказов: мировоззренческие позиции героя, повествователя и автора могут не совпадать и даже противоречить друг другу. Однако, подобное явление наблюдается не во всех рассказах и по–разному проявляется в творчестве этих писателей. На этом основании можно вывести цель нашего исследования: изучить своеобразие концепции гуманизма в рассказах Рэя Брэдбери и А.П. Чехова. Этой целью обусловлен круг задач, которые решались в ходе работы:
· проанализировать мировоззрение собственно авторов; · изучить функции авторов–повествователей; · охарактеризовать активный тип героя; · составить представление о пассивном типе героя. Структура работы: введение, две главы, заключение, список используемой литературы, включающий 64 наименования.
Научно–практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы при чтении курсов по истории русской и зарубежной литератур XIX и XX веков. Основные положения, выносимые на защиту: · мировоззрение собственно авторов (Рэя Брэдбери и А.П.Чехова) объединяет гуманизм, понимание которого ими не тождественно в разные периоды творчества; · авторы–повествователи в рассказах Рэя Брэдбери и А.П.Чехова выполняют сходную функцию опосредованного наблюдателя (Рэй Брэдбери чаще отказывается от непосредственной оценки, А.П.Чехов же отдает предпочтение открытому комментарию событий); · занимая ярко выраженную гуманистическую позицию, активный тип героя рассказов Рэя Брэдбери реализуется в конфликте «добро» – «зло». Активный тип героя рассказов А.П.Чехова движим идеей духовного самовыпрямления; · в рассказах Рэя Брэдбери изображен пассивный тип героя с агрессивным поведением, в рассказах же А.П.Чехова – пассивный тип героя с инертным поведением или с враждебной человеку обывательской психологией.
Глава 1. Образы авторов – носителей основных постулатов гуманизма §1. Собственно автор Если о значимости творческого вклада того или иного писателя в жизнь современников может дать представление число клубов и учебных заведений, библиотек и культурных центров, носящих его имя, то нельзя подвергать сомнению, что Рэй Брэдбери и А.П. Чехов намного обогнали собратьев по перу. Об их человеческом обаянии и редкой разносторонности интересов ходят легенды. О творчестве американского фантаста и русского реалиста написано куда больше статей и диссертаций, нежели рассказов и повестей в их собственном авторском активе. Они прояснили для нас многое в нас самих, создавая вещи, в равной мере доступные детям и взрослым, никогда не принося в жертву сюжетной занимательности глубины и серьезности анализа жизненных явлений, а самому анализу – филигранной отточенности своих новелл, повестей, романов. Давно замечено, что практически все произведения Рэя Брэдбери и А.П.Чехова глубоко психологичны и основаны на аксиомах философии гуманизма. Несомненно, главным носителем гуманистических идей является сам писатель, или «собственно автор», то есть «творец художественного произведения как реальное лицо с определенной судьбой, биографией, комплексом индивидуальных черт».[37] Наиболее полно этот образ можно раскрыть лишь с помощью изучения образа автора–повествователя (это, как утверждают некоторые литературоведы, в том числе и В.Е. Хализев, самостоятельный, не тождественный собственно автору образ, «художник – творец, присутствующий в его творении как целом, имманентный произведению»[38]) и главных героев, их мироощущения, мировосприятия. Однако по мысли исследователя В.Н.Топорова, без «образа реального автора» (как бы глубоко он ни был укрыт) текст становится «насквозь механическим» либо низводится до «игры случайностей», которая по своей сути чужда искусству.[39] Деятельность писателя, который так или иначе «опредмечивает» в произведении свое сознание, естественно, стимулируется и направляется его биографическим опытом и жизненным поведением. Говоря словами Н.В.Станкевича, поэта и философа – романтика, вечной и непогибающей в искусстве является энергия авторской личности, «цельной, индивидуальной жизни».[40] Знаменательны также определения творений искусства как «человеческих документов» (Т.Манн)[41] и слова М.М.Бахтина о том, что воспринимающим художественное произведение важно «добраться, углубиться до творческого ядра личности» его создателя.[42] Из этого можно вывести следующее. Хотя мы и сказали об отсутствии тождественности облика автора реального и наличествующего в произведении («В литературе нередки весьма серьезные расхождения и радикальные несоответствия между художнической субъективностью и жизненными поступками и бытовым поведением писателя»,[43] – отмечает В.Е.Хализев и приводит в качестве примера К.Н.Батюшкова, «болезненного и не уверенного в себе, … разительно не похожего на того эпикурейца и страстного любовника, каким нередко рисовал себя в стихах»[44]), тем не менее, образы автора реального и автора – повествователя неминуемо связаны друг с другом. В статье «о задачах познания Пушкина» известный русский философ С.Л.Франк писал: «При всем различии между эмпирической жизнью… и… творчеством, духовная личность остается все же единой, и… творения так же рождаются из глубины этой личности, как и… личная жизни и… воззрения». В основе художественного творчества лежит, правда не личный эмпирический опыт, но все же … опыт духовный».[45] Таким образом, собственно автор – это человек, «обуянный духом строительства», для которого то или иное мироощущение – всего лишь «орудие и средство, как молоток в руках каменщика».[46] Для Рэя Брэдбери и А.П.Чехова таким «орудием» является гуманистическая концепция. Мы не ставим целью рассматривать полную биографию этих писателей, однако нам необходимо понять каких жизненных установок они придерживались, как те или иные события в их судьбе повлияли на их мировоззрение, какие постулаты гуманизма (носителями которых они являются) были отражены в рассматриваемых рассказах и связаны ли с этим этапы их творчества. Философию Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, в сущности простую, опуская частности, можно свести к трем основополагающим моментам: 1) Человек должен быть духовным. 2) Человек должен быть свободным. 3) Человек должен быть счастливым. Три этих императива, безусловно, взаимосвязаны, но если в глазах Рэя Брэдбери залогом и второго, и третьего является первое, то для А.П.Чехова духовность, несомненно, важна, однако, чтобы стать свободным и счастливым человеку порой достаточно просто почувствовать себя таковым. Святость и духовность у А.П.Чехова зиждутся на радостях и разочарованиях обычной жизни, подлинной человеческой судьбы, в которой не должны существовать слова «надо» или «обязанность» (отсюда свобода, а, соответственно, и счастье). Доказательством вышесказанного может служить детальный анализ рассматриваемых нами рассказов, который будет приведен в работе далее. Основные аспекты гуманизма, существующие в рассказах, выводятся Рэем Брэдбери и А.П.Чеховым не тождественно друг другу. «Человеческие чувства, какими бы они ни были высокими сами по себе, поддерживаются Чеховым лишь в меру их способности наполняться конкретным содержанием, лишь в их живом взаимодействии с социальным бытием, – говорит литературовед Г.Бердников в своей статье «Социальная и общечеловеческое в творчестве А.П.Чехова ». – И любовь, и патриотизм, и честь, и прочие понятия сами по себе еще ни о чем не говорят. Они могут быть и злом, если при этом игнорируется справедливость».[47] И в подтверждение приводятся слова самого писателя из его письма к А.Суворину: «… Главное надо быть справедливым, а остальное приложится».[48]
Для Рэя Брэдбери понятия любви, чести, правды существуют во взаимодополнении, и справедливость – это еще одно составляющее данного единства, но, отнюдь, не превалирующее над другими. Обратимся, однако, к основным этапам гуманистического мировоззрения писателей и рассмотрим, каким образом проявлялись в их творчестве и доказывались общечеловеческие принципы и понятия.
«Как темная краска нужна для усиления светлой, так точно темные стороны действительности и быта изображаемой писателем жизни нужны ему для выделения светлых надежд и чаяний»,[49] – заметил К.С.Станиславский. Данная аксиома, к которой склоняются многие исследователи творчества и А.П.Чехова и Рэя Брэдбери, по–разному проявилась как в их индивидуальном писательском методе, так и на разных этапах их творческого пути. Тем не менее, не подвергается сомнению тот факт, что оба цвета действительности (темный и светлый) являются для писателей главными: первый – потому что им отмечены рождение и формирование их таланта, второй – потому что им окрашено зрелое творчество Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, когда первый уже рассмотрел все антигуманистические черты человека и общества, а второй так много думал о будущем своей страны. Тем не менее, ошибочно было бы относить изображение мрачных сторон жизни исключительно к ранним произведениям американского фантаста и русского реалиста, а светлых – ко всему последующему их творчеству. «Чтобы понять своеобразие художника, – отмечает Э.А.Полоцкая, – надо учитывать не только какие стороны действительности он изображает, но – в еще большей степени – то, как он это делает, как относится к явлениям и людям, о которых пишет».[50] Мишенью молодого Чехова, юмориста и сатирика, подписывающегося шутливыми псевдонимами, – Антоша Чехонте, Брат моего брата, Человек без селезенки, и др. – было нравственное уродство, проникшее во все слои общества. При чтении самых, казалось бы, веселых рассказов раннего этапа творчества А.П.Чехова возникает явное ощущение теневых сторон жизни. «… Веселого в «юмористических» шаржах Чехонте весьма мало. Общий тон мрачный и безнадежный»,[51] – так утверждал в 1903 году видный историк литературы С.А.Венгеров. Тем не менее, неправильным было бы утверждать, что все произведения раннего А.П.Чехова окрашены в подобный тон. У данного писателя «нет чистый сатиры, она у него сверкает юмористическими блестками».[52] К примеру, господин Назарьев из рассказа «Перед свадьбой» не только страшен пошлостью и бездуховностью своего мировоззрения, но и смешон. В ранних рассказах Рэя Брэдбери мы наблюдаем картину иного плана. Здесь невозможно обнаружить приемы сатиры или юмора. Исследователь творчества американского писателя Ирина Головачёва назвала его раннюю прозу «футурологической», или «предупреждающей».[53] Общий мрачный тон повествования, полное превалирование темных красок при описании действий, характеров, явлений создают впечатление отсутствия гуманистических начал в писателе, под чьим пером рождались эти иллюстрации человеческих пороков. Но, несомненно, это не так. «Чтобы оправдать свой взгляд на будущее, – отмечает известный писатель нашего времени Айзек Азимов, – Брэдбери разбирает потенциальные угрозы, подстерегающие нас, и показывает, к каким серьезным последствиям они могут привести. Однако писатель не говорит: вот что неминуемо должно случиться. Он говорит другое: вот что может произойти, если мы не примем мер; давайте же, если мы хотим избежать беды, возьмемся за дело сегодня, потому что завтра уже может быть поздно».[54] Впрочем, можно сказать, что подобную цель преследовал А.П.Чехов, наиболее реально изображая действительность и показывая, насколько она отклоняется от человеческой нормы. Атмосфера человеческих принципов, уклоняющихся от нормы, в художественном мире зрелого А.П.Чехова изменилась. К героям ранних его произведений напрямую применимы слова В.Г. Белинского: «… Чувство гуманности оскорбляется, когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства».[55]Поздний А.П.Чехов одним из главных мотивов своего творчества выделил мотив очищения от обывательской скверны и напряженные раздумья таких оступившихся людей над подлинными ценностями жизни. Между двумя этими положениями наблюдается множество «промежуточных стадий», что является одним из главных отличий писательского мировоззрения А.П.Чехова от Рэя Брэдбери. Герои американского фантаста не соединяют в одном лице положительные и отрицательные стороны. Если персонаж Рэя Брэдбери не выступает явным выразителем авторской гуманистической мысли, то он не пытается изменить образ собственной бездуховной жизни и стремиться к подлинным ценностям – добру, красоте, справедливости…Напротив, такой герой является живой иллюстрацией царящих на земле невежества, косности и разобщенности. Таким образом, если чеховский герой сочетает в своем характере темные и светлые стороны человеческой натуры, то герой Рэя Брэдбери концентрирует в своем лице или черты гуманистического или постулаты антигуманистического мировоззрения и является идеализированным примером либо добра, либо зла. Заметим, что позднему Рэю Брэдбери присуще стремление изображать не развенчание людей, торжество зла, картины разобщенности, косности, невежества, но – величие Человека, проявления его разума и высокодуховных стремлений. Необходимым и несущим живой интерес будет обращение нашего внимания к основным чертам собственно авторов, выведенных критиками и непосредственно самими писателями. Обращаясь к образу А.П.Чехова, нельзя не вспомнить слова А.М. Горького, написанные им после смерти Антона Павловича: «Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл».[56] Подобное можно сказать о произведениях А.П.Чехова: хорошо прочитать их или заново перечитать – это очищает душу, заставляет задуматься над жизнью. Чеховские книги не обойдены умной исследовательской мыслью. Более того, российская чеховиана составляет целую область нашей научной культуры. Множественные усилия ученых в интерпретации чеховского наследия отличаются широкой разнообразностью, как проблемной, так и стилевой. А.П.Чехов всегда оставался самостоятельным мыслителем и художником, даже, как замечают многие критики, в том числе А. Николаев, в период наибольшего сближения с Л.Н. Толстым, «ибо стоял далеко от ортодоксального толстовства»[57]. Особенно чужда была А.П.Чехову религиозно – морализаторская сторона учения Толстого. Как замечал по этому поводу литературовед Г. Бердников: «Толстовский тезис «Правда божия внутри нас» близок и в то же время чужд Чехову. Он так же думает, что нравственные устои человека заключены в глубине человеческой души, однако для него это не «правда божия», а правда естественно – человеческого нравственного чувства».[58] Первоначальное восприятие критикой чеховского мировоззрения не как основанного на гуманизме, но абсолютно пессимистичного, сам писатель оценивал как «резко неверное». Об этом, в частности, говорил и И.А. Бунин в своих воспоминаниях: « – Читали, Антон Павлович? – скажешь ему, увидев где–нибудь статью о нем. А он только покосится поверх пенсне:
— Покорно вас благодарю! Напишут о ком–нибудь тысячу строк, а внизу прибавят: «… а то вот еще есть писатель Чехов: нытик …». А какой я нытик? Какой я «хмурый человек», какая я «холодная кровь», как называют меня критики? Какой я «пессимист»? Ведь из моих вещей самый мой любимый рассказ – «Студент» … И слово–то какое противное: «пессимист»!».[59]
Произведениями А.П.Чехова, писателя, которого когда–то считали аполитичным, как никогда, зачитываются именно в наше динамичное время. «В этом нет ничего удивительного, – замечает исследователь А. Николаев, – ибо этические и социальные проблемы, решаемые этим писателем, легко переводимы на язык политики. Но и сами по себе эти проблемы сохранили свое значение, и А.П.Чехов учит понимать зло буржуазного хищничества, мещанства, обывательского прозябания и духовного опустошения».[60] А.П.Чехов близок нам верой в социальную и нравственную гармонию человеческой жизни. Мир Рэя Брэдбери многие исследователи оценивали как «мир романтика, влюбленного в пленительное безграничье Вселенной и твердо убежденного в том, что самое главное в ней – сам человек».[61] Самого же американского фантаста одни критики причисляли к борцам против социальной несправедливости, другие считали его мэтром научной фантастики, третьи – пацифистом, весьма далеким от жизненных реалий. Литературовед Л.Бутяков назвал его «марсианином из Лос–Анджелеса», обосновав это весьма специфичными чертами как образа жизни, так и личными качествами Рэя Брэдбери: «Как иначе объяснить, что человек, живущий в насквозь «индустриализованной» Америке, с раннего детства дал зарок – не садиться за руль автомобиля и не летать на самолетах? Он никогда не заканчивал университета, но при этом обладает воистину энциклопедическими знаниями. Во всех частях света числится провидцем, однако ни одно из его предсказаний – при нашей жизни – не сбылось».[62] Сам же Рэй Брэдбери сказал о себе следующим образом: «Жюль Верн – мой отец. Г.Г. Уэллс – мой многомудрый дядюшка. Эдгар Аллан По – мой кузен, у него перепончатые крылья, как у летучей мыши, он жил у нас на чердаке. Флэш Гордон и Бак Роджерс – мои друзья и братья …После этого уже совершенно очевидно, что Мэри Уолстонкрафт Шелли, которая написала «Франкенштейна», – моя мать. С такой родословной я мог стать только фантастом, автором самых непостижимых, умопомрачительных сказок, а кем же еще? …Мой энтузиазм служит мне долгие годы. Я никогда не устаю от звезд и ракет. Я люблю забавляться всякой чертовщиной, когда берусь писать что–нибудь страшное или мрачноватое… Знаете ли вы, как громко я умею смеяться и как горько рыдать, стоит мне только подумать, в каком же таинственном, сумасшедшим, веселом и ужасном мире я живу …Вы, читатели, и я, писатель, очень похожи… Мы встречаемся на обычной земле, но в необычное Время, мы одариваем друг друга светом и тьмой, снами, красивыми и кошмарными, простыми радостями и такой непростой грустью».[63] Лауреат премии О‘Генри и Бенджамина Франклина, Энн Радклифф и «Гэндальф», премии Американской академии и премии Брэма Стокера «За достижения всей жизни», удостоенный в 1988 году высшего в американской фантастике титула «Гранд – мастер», Рэй Брэдбери по–прежнему остается одним из самых загадочных современных писателей. Проведение параллелей между двумя такими разными, на первый взгляд, писателями не столь немотивированно, как это могло бы показаться. Во введении к исследованию мы уже обозначили основные аргументы подобного сопоставления. Сейчас же, дополняя вышесказанное, хотелось бы отметить еще одну немаловажную деталь. В творческом арсенале Рэя Брэдбери мы можем увидеть ряд абсолютно не фантастичных, более того, максимально приближенных к реальности рассказов: «Чудесный костюм цвета сливочного мороженного», «Научный подход», «Знали, чего хотят», «Лучший из возможных миров», «Стая воронов» и др. В них американский писатель также рассматривает проблемы человеческого бытия, но на менее глобальном, субъективно– частном уровне. В свою очередь, чеховский мир иногда раздвигается беспредельно, до космических масштабов. В записной книжке писателя остался поразительный, но, к сожалению, так и нереализованный набросок: «Разговор на другой планете о Земле через тысячу лет: помнишь ли ты то белое дерево … (березу)».[64] Исходя из выводов, полученных на основе вышепроведенной работы, мы можем отметить следующее: 1. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов являются писателями, чьи произведения глубоко психологичны и основаны на аксиомах философии гуманизма. 2. Главным носителем гуманистических идей в произведении является сам писатель, или, как назвали его литературоведы (М.М.Бахтин, А.Н.Веселовский, В.Е.Хализев), «собственно автор» – человек, «обуянный духом строительства», для которого то или иное мироощущение – всего лишь «орудие и средство, как молоток в руках каменщика».[65] Для Рэя Брэдбери и А.П.Чехова такое «орудие» – это гуманистическая концепция. 3. Философию гуманизма Рэя Брэдбери и А.П.Чехова можно свести к трем основополагающим моментам: 1) Человек должен быть духовным. 2) Человек должен быть свободным. 3) Человек должен быть счастливым. 4. Если для собственно автора Рэя Брэдбери залогом свободы и счастья является духовность, то А.П.Чехов считает свободу и счастье человека качествами, проявляющимися в зависимости от его (человека) желания. Святость и духовность у русского писателя зиждутся на радостях и разочарованиях обычной жизни, подлинной человеческой судьбы, в которой отсутствуют слова «надо» или «обязанность» (отсюда – свобода, а, соответственно, и счастье). 5. На разных этапах своего творчества Рэй Брэдбери и А.П.Чехов отражали постулаты гуманизма способами, сугубо индивидуальными, не тождественными друг другу. Нравственное уродство, косность человеческого мировоззрения были окрашены А.П.Чеховым в сатирический, Рэем Брэдбери – в открыто трагический тона. Однако подобное наблюдается на ранних этапах творчества этих писателей. Трагизм практически исчезает в поздних рассказах американского фантаста (новеллы «Земляничное окошко», «Берег на закате» и др.). «Зрелый» Чехов, с одной стороны, отказываясь от приема сатиры, рисует нравственную пошлость людей, их удаленность от общечеловеческих норм как результат омертвления их души (и в этом проявляется трагизм повествования), с другой – одним из главных (и, по–видимому, основным) писатель выделяет мотив очищения от обывательской скверны и напряженные раздумья таких оступившихся людей над подлинными ценностями жизни (рассказы «Невеста», «Черный монах» и др.). 6. Мы, тем не менее, можем наблюдать сходство в развитии формирований этапов творчества Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. Если их ранние произведения, в основном, отражают «темные» стороны мировоззрения человека, то поздние рассказы окрашены в светлые тона. По–видимому, подобное явление произошло из–за того, что за время своего творческого (и жизненного) пути Рэй Брэдбери осознал и рассмотрел все антигуманистические черты человека и общества, а А.П.Чехов на позднем этапе обратился к раздумьям о будущем своей страны.
§2. Автор–повествователь Вполне естественно, что любой творческий человек в процессе своей деятельности может менять собственный стиль работы, взгляды, жизненные установки вплоть до неузнаваемости. Это обусловлено и определенным художественным мышлением гением искусства, и его личностной и творческой индивидуальностью, и различными историческими периодами его жизни. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов тому не исключения. В их рассказах такие изменения, в первую очередь, проявляются в образе автора–повествователя. Несмотря на то, что он, в отличие от действующих лиц, присутствует в произведении «за кадром», переоценить его значение в раскрытии авторского мировоззрения практически невозможно. Когда та или иная картина наблюдается и переживается читателем, то в центре внимания стоит она, а не описывающий ее. Но именно этот наблюдатель, или как назвали его литературоведы, автор–повествователь, играет серьезнейшую роль в произведении: он задает общий тон, атмосферу, настроение восприятия читателем художественных строк. Во многих рассказах образ автора–повествователя выражается и реализуется, главным образом, в художественно–речевом выражении, в особом стиле произведения, а также в субъективной оценке происходящего. Обратимся далее к конкретным примерам.
В рассказе А.П.Чехова «Иван Матвеевич» повествователь словно ведет читателя за собой, раскрывая какие–то мелочи, сразу не заметные, но от этого не перестающие быть менее весомыми, нежели общие картины. По словам исследователя А.П.Чудакова пушкинский «прием включения деталей, не связанных прямо с сюжетом или отдельной сюжетной ситуацией, у Чехова доведен до предела».[66] Из таких мелких деталей, отдельных мазков кисти художника складываются портреты двух героев: юноши–переписчика Ивана Матвеевича и «просто ученого». Авторская позиция, или же (по В.В.Прозорову) «авторское начало» отражается и в комментариях по ходу сюжета, и в прямой или косвенной характеристике «вещного» мира, и в описании как физических, так и нравственных черт персонажей. Все это доказывает непосредственное присутствие повествователя, пристально наблюдающего и абсолютно ненавязчиво оценивающего происходящее. К примеру, такие эпитеты, как «облезлое пальто», «неуклюжие сапоги», «грязный скомканный платочек» (все это авторские субъективные характеристики) раскрывают образ Ивана Матвеича, вызывая у читателя не только сочувствие (но никак не презрительную жалость!), но и явное чувство симпатии, усиливающееся с описанием внутреннего мира героя. Это чувство не исчезает ни при «глубокомысленных» замечаниях Ивана Матвеича (когда он, услышав в речи ученого слово «форма», – «…наиболее самостоятельности представляют… ты формы, которые имеют… социальный… характер…»[67] – и абсолютно неверно его истолковав, рассуждает о гимназической форме), ни во время картины чаепития: «Иван Матвеевич… съедает один сухарь, потом другой, третий и, конфузливо покосившись на ученого, робко тянется за четвертым… Его громкие глотки, аппетитное чавканье и выражение голодной жадности в приподнятых бровях раздражают ученого»,[68] ни после признаний юноши, что он не читал ни Тургенева, ни даже Гоголя. Гуманистические каноны, наличие которых в образе автора–повествователя не подвергается сомнению, зиждутся в данном рассказе не на возвышенно–философских и социальных идеях, а на доброжелательном, несколько юмористическом взгляде сочувствующего человека. Юмор, несущий не унизительные, а, скорее, уважительные ноты, сквозит в самом имени главного героя, – Иван Матвеевич – которое, сочетаясь с его обликом, дает ярчайшую картину отношения к нему рассказчика. Если в ранних чеховских рассказах перед нами встает именно такой образ повествователя – человека, желающего показать все лучшее в душах людей, пусть даже сначала не заметное за беднотой материальной, и делающего мишенью нравственное уродство, проникшее во все слои общества, «убивавшего смехом»[69], то в ранних рассказах Рэя Брэдбери мы видим иного наблюдателя. В новелле Рэя Брэдбери «Все лето в один день» мы не найдем ни одной юмористической ноты. Тон автора–повествователя абсолютно серьезен и даже поэтически возвышен. Таким же он остается и при описании героини – девочки Марго: «…дождь, казалось, смыл с нее все краски: голубые глаза, розовые губы, рыжие волосы – все вылиняло. Она была точно старая поблекшая фотография, которую вынули из забытого альбома…»[70] Этот образ также вызывает сочувствие, но без той улыбки, что возникает при знакомстве с чеховским Иваном Матвеичем. Имя девочки, в сочетании с ее обликом (опять же в противоположность Ивану Матвеичу), не создает впечатление явного диссонанса. Оно звучит по–королевски возвышенно, однако и сама Марго обладает почти королевской привилегией, по сравнению с другими детьми: она единственная помнит, как выглядит солнце – «яркий желтый карандаш, монета – такая большая, что можно купить целый мир».[71] Однако, как и в рассказе А.П.Чехова, автор–повествователь в новелле «Все лето в один день», несомненно, с большой симпатией относится к своей героине. Гуманистические постулаты, основным носителем которых является именно он (в отличие от рассказа «Иван Матвеевич», где носителями основных черт гуманизма являются и рассказчик, и герои), находятся как бы «за кадром». Тем не менее, повествователь помогает нам их осознать. Автор–повествователь рисует два полностью противоположных образа: образ толпы, пестрой жестокой массы, и человека как абсолютно индивидуального существа, одинокого в своей необычности. Результат столкновения этих двух миров и заключает в себе одну из идей концепции гуманизма: несмотря на действительность, откровенно враждебную индивидууму, жизненная сила таящихся в его душе истинно человеческих чувств и представлений, заставляет его бороться с такой действительностью. Далее мы подробнее рассмотрим характеры героев, несущих основные постулаты гуманизма. Сейчас же вернемся к образу автора–повествователя. Следует заметить, что именно рассказчик практически всегда является носителем черт гуманистической концепции. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова порой предстают перед нами абсолютно бездуховными, негуманными личностями. Э.А.Полоцкая говорила, что «у Чехова мало вообще так называемых положительных героев, о которых можно было бы сказать: вот это образец человека и гражданина.»[72] А исследователь творчества Рэя Брэдбери Н.Качанова считает, что почти все более или менее положительные герои имеют своих антиподов, «негативный снимок, где на месте белых фигурок оказываются черные.»[73] Почему так происходит? По–видимому, автор–повествователь, подобно любому рассказчику, так или иначе, вносит субъективную оценку происходящего: иногда она совершенно незаметна, и читатель сам должен выбирать, как ему следует относиться к описываемому; иногда такая оценка лишь указывает направление, по которому могут – но не обязаны – пойти читательские размышления. В рассказе А.П.Чехова «Агафья» повествователь, по мнению В.Г.Короленко, как и собственно автор, практически не показывает свою точку зрения. Она «помещена вне психики главных героев… Рассказ написан со стороны… И психологический анализ отсутствует в нем совершенно».[74] Нельзя с этим не согласиться – отчасти – однако утверждать, что высказывание абсолютно верно было бы несправедливо. Автор–повествователь в данном рассказе является истинным художником слова, истинным психологом и глубоким гуманистом. Именно человек, являющийся носителем гуманистических идей, мог настолько рельефно изобразить два лица, два характера (Агафью и Савку), едва наметив их черты, как внутренние, так и внешние.
В данном произведении наблюдается характерный для многих рассказов А.П.Чехова синтез автора–повествователя и эпического «я», которое, несмотря на кажущуюся тождественность, является вполне самостоятельным образом и дает «прямо оценочную точку зрения» (по терминологии литературоведа Кормана). Агафья, по его словам, «бесстрашная», Савка – мягкосердечен и простодушен. Можно заметить, что и автор–повествователь, и образ эпического «я» выступают в рассказе глубоко сопереживающими героям. К примеру, в смехе Агаши (именно таким уменьшительно–ласкательным именем называют женщину, достойную порицания со стороны – с объективной точки зрения) они слышат не развратные ноты, а «безрассудную решимость, бессилие, боль»[75] и – счастье. Образ автора–повествователя раскрывается нам еще и через описание картин природы. Ни иронии, ни намека на нечистоту или лживость нельзя найти в строчках произведения. Однако не только это представляет гуманистическую позицию рассказчика. Уже сама композиция рассказа создает точный авторский образ. Весь внешний мир дается «в духе» героя, предстает перед читателем преломленным сквозь призму сознания этого героя.
Исследователь творчества А.П.Чехова В.Н.Гвоздей в своей монографии «Меж двух миров: Некоторые аспекты чеховского реализма» отмечал очевидный уход автора–повествователя от однозначности, одномерности, определенности при передаче психологических состояний героя, состояний природы, мира. «Средства достижения этого художественного эффекта могут варьироваться, – говорится в работе. – Но чаще всего в таких случаях используются ситуативные сравнения и конструкции с вводным «казалось»». Подтверждение этому – описание летней ночи в рассказе «Агафья»: «Казалось, тихо звучали и чаровали слух не птицы, не насекомые, а звезды, глядевшие на нас с неба…»[76] Тот же эффект отзывается в другом пейзажном описании: «Налево все еще светился красный огонек. Он приветливо моргал и, казалось, улыбался…»[77] Два плана, реальный и гипотетический, составляют единую картину мировосприятия автора–повествователя. Эмоциональное состояние, в котором он пребывает, окрашивает в драматический тон возвращение Агафьи к обманутому мужу: «Агафья постояла немного, еще раз оглянулась, точно ожидая от нас помощи, и пошла. Никогда я еще не видал такой походки ни у пьяных, ни у трезвых. Агафью будто корчило от взглядов мужа».[78] Вводное слово «казалось» в данном примере меняется на союзы «будто», «точно», «словно», равносильные ему. Мы видим, что предположительное подается в качестве действительного. «Гипотетичность отчасти мотивирована тем, что герой–рассказчик не претендует на исчерпывающее понимание происходящего, на знание чувств и мыслей Агафьи. Но исходная и гипотетическая ситуация слиты, дистанция между ними не просто минимальна, ее не существует». Таким образом, мы видим, что степень субъективизма автора–повествователя, проявляющаяся в рассказах Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, различна. Отметим, что в рассказах А.П.Чехова наблюдается непосредственный комментарий событий, тогда как автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от оценки происходящего. Например, при описании героев в различных рассказах американского писателя автор–повествователь может представить их читателю с положительной или отрицательной стороны, тогда как дальнейшая цепь событий опровергает первоначально сложившееся впечатление, и персонажи своими действиями, поступками раскрывают свое отношение к гуманистическим канонам. Во внешних чертах Венди и Питера (рассказ «Вельд») и мисс Бланш Хилгуд (рассказ «Пришло время дождей») мы видим много общего. При появлении их «в воздухе веет озоном», глаза этих героев – «светло–голубые, словно нежные озера, где вода очищена солнцем и ветрами».[79] Тем не менее, названные персонажи находятся в диаметрально разных плоскостях гуманистического мировосприятия. Венди и Питер совершают чудовищный по своей бесчеловечности поступок: убивают собственных родителей; мисс Хилгуд же приносит своим новым знакомым «живительное прохладное прикосновение»[80] музыки арфы и нарушивший «десятилетия засухи»[81] спасительный дождь. Автор–повествователь Рэя Брэдбери подводит читателей к соответствующим выводам и заключениям совершенно незаметно, строя свое повествование так, что итоговое суждение рождается как нечто само собой разумеющееся, неоспоримое. И проистекает оно не из сложных умозаключений, а подсказывается элементарным здравым смыслом, всей той гаммой чувств, которую пробуждает авторское повествование. Однако, было бы серьезной ошибкой считать, что подобный вывод не относится к творческому методу А.П.Чехова. Доказательством тому может, например, служить рассмотрение мотива смерти в рассказах русского и американского писателей. «Смерть у Чехова, – замечает А.Куралех, – никак не выделяется среди прочих событий жизни героев, она завершает существование человека естественно и спокойно… У Чехова нет страха смерти, нет грани между смертью и жизнью. В жизни присутствует смерть. В смерти присутствует жизнь, ее смутные, обрывочные образы и картины».[82] Пример мы находим в рассказе А.П.Чехова «Архиерей»: «…А он уже не мог выговорить ни слова, ничего не понимал, и представлялось ему, что он, уже простой, обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти куда угодно!… День был длинный, неимоверно длинный, потом наступила и долго–долго проходила ночь, а под утро, в субботу, к старухе, которая лежала в гостиной на диване, подошел келейник и попросил ее сходить в спальню: преосвященный приказал долго жить.»[83]. Итоговое понимание естественности смерти, неоспоримость того, что смерть не стоит бояться, она – лишь одна из сторон жизни, мы видим и у Рэя Брэдбери. Автор–повествователь в его рассказах доказывает, что считать смерть гранью, отделяющей жизнь от небытия, абсолютно неправомерно. Человек живет, пока существует мир. Мир существует, пока есть человек, видящий и оценивающий его. «Даже умерший человек продолжает жить, если у него есть дети и внуки».[84] Эту аксиому, которую можно встретить в рассказах и Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, несомненно, следует рассматривать, как еще одно доказательство причастности авторов–повествователей к гуманистической философии. Таким образом, из § «Автор–повествователь» нами было выведено следующее: 1. Образ автора–повествователя играет центральную роль в произведении: он задает общий тон, атмосферу, настроение восприятия читателем художественных строк. Подобно любому рассказчику, автор–повествователь, так или иначе, вносит субъективную оценку в происходящее. 2. В рассказах Рэя Брэдбери наблюдается отсутствие непосредственного комментария событий рассказчиком; его читатель волен выбирать, как ему следует относиться к описываемому. Чеховский автор–повествователь более субъективен. Автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от непосредственной оценки. Герои сами раскрывают себя с положительной или отрицательной стороны, доказывая причастность к гуманизму собственными поступками.
3. Именно автор–повествователь остается носителем основных постулатов гуманизма, даже если герои не являются воплощением законов гуманистической концепции и несут в собственном мировоззрении иллюстрацию человеческой косности, разобщенности.
Глава 2. Типы героев – выразителей авторской гуманистической мысли
§1. Активный тип Внутренняя жизнь человека развивается в тесном общении с внешним миром. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов всегда учитывали эту зависимость, она определяла у них весь облик героя: и индивидуальный характер личности, и духовные ее запросы. Исследователь творчества А.П.Чехова Э.А.Полоцкая отметила два противоположных отношения его героев к окружающей действительности: «Одно – инертное, когда человек подчиняется слепой власти быта и теряет волю к сопротивлению; он живет… той жизнью, которая… воспринимается как жизнь неправедная и интеллектуально скудная. Другое отношение – активное, оно призывает человека к более высоким сферам человеческого духа».[85] «Нельзя, однако – продолжает Полоцкая, – смешивать отношение героев к внешнему миру с их поведением… Пассивное поведение может противостоять активному внутреннему сопротивлению обстоятельствам… С другой стороны, инертное отношение к законам внешнего мира может прекрасно уживаться с активным жизненным поведением, с проявлением агрессивной обывательской психологии».[86] К героям Рэя Брэдбери также применима подобная оценка. Во многих его рассказах, скрыто или явно, выводится следующая закономерность: «Если человек подчиняется силе обстоятельств и в нем постепенно гаснет способность к сопротивлению, то он в конце концов теряет все истинно человеческое, что было ему свойственно. Это омертвение души – самое страшное возмездие, которое воздает жизнь за приспособленчество».[87] Лучшие из действующих лиц произведений американского фантаста, «несущие в себе ростки авторской веры в человека, не уклоняются от испытания».[88] Именно то, что живет в глубине души любого существа, хотя бы отчасти сохранившего моральный облик Человека, эфемерное, но таящее невероятную силу, побуждает обыкновенного мальчишку, которому выпало на долю стать свидетелем всплеска очередной «культурной революции», рискуя побоями и поношением, тайком уносить с рыночной площади обрывок холста, запечатлевшего бессмертную улыбку Джоконды (рассказ «Улыбка»). Том, несмотря на юношеский возраст, становится не просто тем, у кого «на ладони лежит прекрасная Улыбка», более того – на этого мальчика, идущего ради большого светлого душевного порыва наперекор и общепринятым порядкам, и «правилам толпы», возлагается миссия возврата цивилизации одичавшим людям. «Человек с душой, которая лежит к красивому»,[89] которого ждут люди (пусть даже не все, а считанные единицы), забывшие, что есть красота, – таким предстает в рассказе мальчик Том. С подобным образом мы сталкиваемся в рассказе Рэя Брэдбери «Берег на закате». Такой же «Человек с душой», что и в вышеназванном произведении, и с таким же именем – Том (что весьма примечательно), но уже взрослый, стареющий мужчина, сохранил в себе детское восприятие мира, детскую непосредственность, «душа его не окостенела, и ребенок, живущий в ней «перелился» во взрослого, приобретя мудрость и жизненный опыт, но не расплескавший детской веры в чудо и добро».[90] Том противостоит силе денег, не слушая сулящего золотые горы друга, и возвращает на свободу прекрасное существо, дитя моря, женщину–русалку, что «выше пояса вся… как пронизанный луною жемчуг и пена прилива, а ниже пояса блестят и вздрагивают под дыханием ветра и волн, и наплывают друг на друга черные с прозеленью старинные монеты».[91] Вспомним еще двух героев Рэя Брэдбери, которые олицетворяют собой гуманистические принципы: Леонардо Марка («Гость») и электрическую бабушку («Электрическое тело пою!»). Это два абсолютно разных существа: один – человек, обладающий чудесным психическим даром (он может силой мысли воплощать образы городов, людей, вещей) и желающий открыть это волшебство всем, кто в нем нуждается; другая – машина, созданная, чтобы нести добро, способная «стать чем–то вроде семейного пирога, теплого и вкусного, и чтобы каждому досталось поровну».[92] Одинаковы они лишь в одном: жизненная сила наполняющих их души гуманистических чувств, их способность противостоять несправедливости, косности, злу, желание помочь людям «догнать любую свою Великую Мечту и сделать ее реальностью»,[93] помогают им бороться с действительностью, откровенно враждебной гуманизму. Для американского фантаста весьма важным является желание воплощения на земле хотя бы небольшого количества людей, которые будут «лишены пороков, неподкупны, свободны от алчности и зависти, мелочности и злобы, которым чужды стремления к власти, которые будут говорить правду, когда остальные солгут, будут любить, даже если их окружит ненависть .»[94] Такой характер мы и видим в героях Рэя Брэдбери, живущих по канонам гуманистической концепции. Подобные образы не встречаются у А.П.Чехова, хотя бы в силу того, что цель этого писателя, по его словам, – «…убить сразу двух зайцев: правдиво (!) нарисовать жизнь и кстати показать, на сколько эта жизнь уклоняется от нормы».[95] Однако среди его героев можно найти немало носителей постулатов гуманистической концепции. Духовное угасание личности не свойственно ни Ивану Великопольскому и его собеседницам (рассказ «Студент»), ни Наде Шуминой (рассказ «Невеста»), ни молодому юноше–переписчику (рассказ «Иван Матвеевич»). Первый герой – Иван Великопольский олицетворяет «широкую, общечеловеческую идею о родстве человеческих душ, о том, что человек может найти себя и свое место в жизни через понимание чужих страданий, в общении с другими людьми».[96] Нельзя обойти вниманием следующую деталь рассказа: несмотря на то, что студент предстает перед читателем несомненным носителем идей гуманистической концепции (более того, он цитирует Библию, и не просто цитирует, а переживает ситуацию вместе с героями, рассказываемой им истории), он идет домой, «возвращаясь с тяги» (то есть охоты). Заметим, что действие рассказа происходит в страстную пятницу, то есть день, когда Иисуса Христа распяли. Следует ли из этого, что А.П.Чехов хотел показать своего героя человеком бездуховным, чуждым всему святому, грешником? Но мы видим явную тому противоположность, и образ Ивана Великопольского вызывает, скорее, симпатию, нежели негативное чувство. По–видимому, писатель не имеет целью рассматривать своего героя как отрицательного персонажа. Однако, доказательство безусловной праведности студента также не являлось задачей для А.П.Чехова. Герой рассказа – человек, ищущий истинные жизненные ценности. Стремящийся сначала «доказать себе и своим собеседницам, что на земле не осталось места для добра, верности, преданности»,[97] Иван Великопольский находит опровержение собственным мыслям. Нарушившуюся, было, по мысли героя, связь времен собирают воедино человеколюбие и сострадание. А любовь к жизни естественна для двадцатидвухлетнего молодого человека, естественно «чувство здоровья, силы… и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного…»[98] Любовь же к ближнему своему – это сила, составлявшая «главное в человеческой жизни и вообще на земле».[99]
Подобное чувство царит и в душе Нади Шуминой («Невеста»). Может показаться, что эта девушка не способна олицетворять собой высшие гуманистические принципы. Она вовсе не жертвует собой во имя счастья других, а всего лишь отказывается от жизни, ставшей ей ненавистной. Тем не менее, гуманистическое начало в ее характере заключено именно в этом: в освобождении девичьей души от плена косных представлений о людях и о жизни вообще. Она бросает дом и прекрасный сад, где ей бывало так хорошо, и бежит без оглядки, бежит – хотя со слезами, но с радостью, с надеждой. Мы расстаемся с живой и веселой героиней, способной преодолеть все предстоящие ей трудности, ясно осознавшей, наконец, истинную цель жизни. Далее хотелось бы привести размышления Э.А.Полоцкой: «Кто знает, может быть, Надю тоже ждет и холод, и голод, но пока она одушевлена идеей новой осмысленной жизни и не думает о расплате за свою смелость… Заглавие рассказа – если рассматривать его, имея в виду этот разрыв с женихом и озорные мальчишеские возгласы: «Невеста! Невеста!» – звучит иронически. Если же связать его с истинным жизненным назначением Нади, найденном ею в не прежней среды и быта (и вне навязываемого ими назначения), то это заглавие приобретает глубокий символический смысл: невеста – это молодое существо с чистой душою, и у нее впереди новая прекрасная жизнь».[100] Таким образом, мы можем сделать вывод, что Надя Шумина является выразителем гуманистических канонов уже потому, что в ее образе мы видим процесс «духовного выпрямления»[101], она не пытается (пока еще) радикально изменить к лучшему жизнь в стране, однако находит силы отказаться от той жизни, которую считает неправедной и интеллектуально скудной.
Подобным образом от такой жизни отказывается и Уильям Финч (рассказ Рэя Брэдбери «Запах сарсапарели»). «Бывали такие зимние ночи, когда он просыпался, продрогнув до костей, ледяные колокола звенели в ушах, мороз щипал каждый нерв… , и жгучий снег падал на безмолвные потаенные долины подсознания… Над всем нависла свинцово – серое небо и давит точно тяжкий пресс – виноградные гроздья, перемалывает краски и разум и самую жизнь… – каждый день и каждую нескончаемую ночь».[102] Вся его жизнь – это зима. И когда появляется возможность отказаться от нее, уйти туда, где «сверкают зеленой листвой яблони, стоят теплые июльские сумерки, с негромким треском разрываются хлопушки фейерверка»,[103] где слышен смех, веселые голоса, где пахнет «давним, так хорошо знакомым, незабвенным запахом сарсапарели»[104] – запахом молодости и счастья, – Уильям Финч покидает дом, сотрясающийся от ударов зимнего ветра, и жену, которая такая же холодная, колючая и беспощадная в своем неверии в чудо. Агафья из одноименного чеховского рассказа является таким же носителем гуманистической мысли автора, как и вышеприведенные герои. При кажущейся простоте психологии этого персонажа нельзя не заметить всю сложность и многоплановость представленного характера. По словам критика К.К.Арсеньева: «из самых обыкновенных, заурядных элементов складывается материал для серьезной драмы, развязка которой остается неизвестной читателю, но легко может быть восполнена их воображением».[105] Агафья не только бесстрашна, она способна на нелегкий для нее шаг: хотя бы на одну ночь отречься от всего тяготившего ее душу и испытать чувство свободы и счастья. Раскаяние и ответственность за свои поступки соединяются в ее характере; и если сначала берет верх первое («Агафью будто корчило от взгляда мужа. Она шла то зигзагами, то топталась на одном месте, подгибая колени и разводя руками, то пятилась назад…»[106]), то затем мы видим всю глубину души женщины, которая доказывает, что заслужила право на свободу и счастье. А.П.Чехов, словно отстаивая верность своих гуманистических принципов, наделяет героиню способностью противостоять трудностям, которые могут возникнуть после наслаждения недолговременным счастьем («Агафья вдруг вскочила, мотнула головой и смелой походкой направилась к мужу. Она, видимо, собралась с силами и решилась»[107]). Другой герой рассказа – Савка также является носителем авторской гуманистической мысли. Чтобы доказать это, следует отказаться от первоначально складывающегося негативного впечатления при знакомстве с этим персонажем (ленивый, «как работник… не стоил и гроша медного»,[108] презирал всех женщин), и обратиться к совершенно другому Савке: любознательному, с живым интересом слушающему рассказы про окружающий мир («…Про что ни говори, все любопытно. Птица таперя, человек ли… камешек ли этот взять – во всем своя умственность! »[109]), мягкосердечному, простодушному, не желающему людям зла («Я говорил бабам, не слушаются… им, дурам, и горя мало»[110]). И, что самое важное (в этом и заключается одна из идей гуманистической концепции), Савка способен на сопереживание, сочувствие, человеческую жалость («Оно [лицо Савки] было бледным и морщилось брезгливой жалостью, какая бывает у людей, когда они видят мучимых животных…»[111]). Действительность, в которой разворачиваются события рассказа «Агафья», не является откровенно враждебной гуманизму; героев произведения нельзя назвать борцами за справедливость. Однако, это и не столь важно. Являясь несомненными выразителями авторской гуманистической мысли, Агафья и Савка по–разному воплощают ее в собственных характерах (Савка – через скрытую в душе доброту и сострадание, Агафья – через стремление к счастью, пусть недолговременному, и способность с честью встретить все последствия этого стремления), но – каждый по–своему – они доказывают право на свободу, счастье и надежду. Сочетание безысходности и надежды характерно для многих героев А.П.Чехова. Лучшие из них стремятся найти смысл жизни, «они всегда в пути – к пониманию цели»,[112] пусть неясно осознанной, но желанной. Надя Шумина из «Невесты», Иван Великопольский из «Студента», Агафья и Савка из «Агафьи» и многие другие – каждый по–своему оказываются перед проблемой, как сделать свою жизнь более осмысленной. Этот вопрос встает и перед некоторыми героями Рэя Брэдбери. В подтверждение тому приведем несколько примеров. Для Томаса Вулфа и Генри Уильяма Филда – героев рассказа «О скитаниях вечных и о Земле» смысл жизни, та цель, к которой они стремятся, – это книга «о полетах с Земли на Марс, о великом, о Времени и Пространстве, о галактиках и космической войне, о метеорах и планетах».[113] Книга, которую Генри Филд не способен написать, но автора которой он в силах поднять со смертного больничного ложа и перенести с помощью чудодейственной машины профессора Боултона из 1938 года в век покорения марсианских далей. Тот факт, что для Рэя Брэдбери Том Вулф (и как писатель, и как герой новеллы) стал еще одним воплощением человека, стремящегося к высоким идеалам, духовным исканиям, не подлежит сомнению. Цветы, появляющиеся на его могиле каждую ночь, «огромные, цвета осенней луны, … словно белое и голубое пламя, … искрящиеся прохладными удлиненными лепестками»,[114] – тому доказательство. «Кажется логичным и закономерным, – отмечает исследователь Н.Пальцев, – что, куда бы не забрасывал Рэй Брэдбери своих героев, где бы ни развертывалось действие очередной из его историй – в сегодняшней Америке или на Марсе XXI века, – его внимание неизменно приковывают к себе такие моменты в существовании и самореализации личности, как Мечта, Любовь, Подвиг…»[115] Само собой разумеется, что этими чертами наделяются лучшие персонажи рассказов американского фантаста. Для героев А.П.Чехова подобное так же свойственно, но в другой степени: то, к чему они стремятся, что ищут, на что надеются, несколько иллюзорно, призрачно. Будущее Роберта Прентиса (рассказ «Земляничное окошко») так же неясно, как, к примеру, у Нади Шуминой (рассказ «Невеста»), но он знает, к чему идет, на что надеется. Ради этого Нового он готов на многое: «Только то имеет цену, чего мы достигли с помощью… Старого. … Новое стоит того, чтоб вложить в него все … деньги без остатка».[116] Но не только в стремлении к Новому заключается гуманистическая идея героя Рэя Брэдбери. «Это очень важно, чтобы Человек с большой буквы жил и жил, – заявляет Роберт Прентис вместе с американским писателем. – Для меня Человек с большой буквы – это главное».[117]
Таким образом, поиск новых горизонтов приобретает у Рэя Брэдбери вполне определенную, заключающую гуманистическую идею, цель: помочь человечеству добиваться бессмертия, «идти дальше, засевать Вселенную», «не останавливаться, плыть и плыть, … лететь к новым мирам, строить новые города, еще и еще, чтоб ничто на свете не могло убить Человека».[118]
Омертвение души – понятие, абсолютно чуждое герою вышеназванного рассказа. Роберт Прентис способен на отказ от материального благополучия ради высшей задачи, душе его не свойственна косность, слепое подчинение обстоятельствам, потеря воли, она «горит и бьется»,[119] по словам самого героя. Ощущение жизни во всей ее полноте, ожидание «светлого метеора»[120] счастливого мгновения – это ощущение будущего, конкретной цели, которой глупо бояться, но к которой можно и должно стремиться, обозначая и определяя явления мира, способные помочь этому стремлению. Уильяма и Сьюзен Тревис из новеллы Рэя Брэдбери «Кошки – мышки» и Андрея Васильича Коврина из чеховского рассказа «Черный монах» отличает именно это желание лучшей, высшей жизни. Несмотря на то, что названные герои проигрывают в борьбе с противостоящим им обществом (представители которого, тем не менее, уверены, что несут благо), они остаются людьми, не смирившимися с навязываемым окружающими порядками жалким существованием. Уильям и Сьюзен ищут спасение в Прошлом, Коврин уверен, что счастье мог найти, лишь будучи безумным («…Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален»[121]). Но и первые, и второй являются доказательством того, что человек с истинно гуманистическим мировоззрением способен на борьбу, если понимает, что его лишают общечеловеческих прав. На основе вышесказанного мы можем вывести некоторые положения, отражающие философию активного типа героев Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. 1. Отношение героев рассказов к действительности следует охарактеризовывать как активное, если речь идет об отношении, «призывающем человека к высоким сферам человеческого духа», неподчинению слепой власти быта, вырабатыванию воли к сопротивлению той «жизни, которая воспринимается как жизнь неправедная и интеллектуально скудная».[122] 2. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова с активным отношением к действительности являются прямыми выразителями авторской гуманистической мысли. Они иллюстрируют основные постулаты концепции гуманизма и своим поведением, мировосприятием, жизненными воззрениями доказывают важность и состоятельность гуманистических принципов, исповедуемых ими самими и собственно авторами. 3. Между героями активного типа Рэя Брэдбери и А.П.Чехова существует, несмотря на их кажущуюся тождественность, некоторые различия: · для героев Рэя Брэдбери, являющихся прямыми носителями идей гуманистической концепции, характерно не только активное отношение к общечеловеческим устоям, но и полное отсутствие инертности в поведении. Некоторые из них не в силах до конца противостоять тем или иным проявлениям зла, однако все герои американского фантаста, причисляемые им к «лучшим представителям человеческой расы»,[123] стремятся к основам истинно гуманного жизнеустройства, вступая в открытый конфликт с попранием такового; · герои – выразители гуманистической мысли А.П.Чехова заключают в себе, по мнению автора, духовные силы, способные содействовать приближению новых форм жизни, максимально стремящихся к идеалу человеческих отношений. «А.П.Чехову был дорог сам процесс духовного выпрямления»,[124] стремление к «новой, широкой, просторной» жизни, свободной от несправедливости, фальши, лжи. Однако активность чеховского героя не всегда является действенной, практической. В рассказах русского реалиста мы не наблюдаем противоборства добра и зла (будь то конфликт человека с человеком, человека и общества, человека и времени и т.д.). Герои А.П.Чехова – «в пути», в стремлении к осознанию смысла жизни, цели своего существования; · обобщая две вышепроанализированные позиции, можно сделать вывод об основном отличии героев Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. Образы, созданные американским писателем, занимают строго определенную позицию – они либо выступают бесспорными носителями постулатов концепции гуманизма, либо являются олицетворением противопоставления гуманистическим канонам. В их мировоззрении наблюдается некая идеализированность, которую практически невозможно увидеть у чеховских персонажей. По–видимому, это обусловлено желанием А.П.Чехова наиболее реально описать внутреннюю жизнь своих героев, рассмотреть все ее достоинства и недостатки и показать, насколько эта жизнь уклоняется от нормы. 4. К характерным приемам и средствам художественной изобразительности при воссоздании активного типа характера в рассказах А.П.Чехова и Рэя Брэдбери можно отнести прием антитезы, максимально ярко проявляющийся в кульминационной точке конфликта произведения. Существенную роль в рассказах русского и американского писателей играют не только противопоставления, но и сопоставления. Судьбы персонажей, и события, и отдельные высказывания, и ряд мельчайших деталей сцеплены и переплетены между собой, как бесконечная цепь подтверждений о силе духовности человека. §2. Пассивный тип «Я не стараюсь предсказать будущее. Я пытаюсь его предотвратить».[125] Эти слова произнес Рэй Брэдбери, выступая перед журналистами. Их можно было бы отнести и к творчеству А.П.Чехова, несмотря на то, что его стезей являлся реализм, а не фантастика. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов в лучших традициях гуманизма доказывали, что «Человек с большой буквы… не только выстоит – он победит».[126] Хотя они не давали читателю карту с конкретными путями счастья, но, по словам Айзека Азимова, и без этого сделали чрезвычайно много: «…Чтобы оправдать свой взгляд на будущее писатель разбирает потенциальные угрозы, подстерегающие нас, и показывает, к каким серьезным последствиям они могут привести. Однако писатель не говорит: вот что неминуемо должно случиться. Он говорит другое: вот что может произойти, если мы не примем мер; давайте же, если мы хотим избежать беды, возьмемся за дело сегодня, потому что завтра уже может быть поздно».[127] Таким образом, создавая героев, явно противостоящих принципам гуманистической концепции, Рэй Брэдбери и А.П.Чехов не переставали быть писателями, исповедующими постулаты гуманизма. Они лишь показывали, «что может произойти, если мы не примем мер». Псевдоценности, превалирующие над ценностями истинными, рассматриваются писателями как неотъемлемая черта героев с пассивным отношением к действительности. Следует заметить, что при рассмотрении данных персонажей нельзя допустить ошибку, смешивая понятия «отношения» и «поведение». Ранее мы уже говорили об этом, однако сейчас необходимо заострить внимание на недопущении данной оплошности. «Инертное отношение к законам внешнего мира может прекрасно уживаться с активным жизненным поведением, с проявлением агрессивной обывательской психологии».[128] Как правило, в рассказах Рэя Брэдбери мы сталкиваемся именно с такой агрессией, под напором которой могут сломаться лучшие представители его художественного мира. Что касается А.П.Чехова, то его герои пассивного типа подобное агрессивное поведение демонстрируют в рассказах раннего творческого периода. В более поздних произведениях русского реалиста мы видим «омертвение души» героев, сочетающееся с инертным поведением.
Рассмотрим, каким же образом проявляется пассивное отношение героев Рэя Брэдбери и А.П.Чехова к законам действительности. В рассказах американского фантаста «Вельд», «Карлик», «Кошки–мышки» мы можем заметить явную борьбу двух противопоставленных сторон. В первой новелле – это супружеская чета (Джордж и Лидия Хедли) и их дети (Питер и Венди). Для Рэя Брэдбери дети – это существа, у которых «…и любовь, и ненависть – все перемешено… Забывают ли дети, прощают ли… шлепки и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь… А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть – большим, непонятливым и непреклонным?»[129] Отсюда и развивается детская жестокость, являющаяся одной из главных проблем, волнующих писателя (кстати, заметим, в отличие от А.П.Чехова, который практически не затрагивает данную тему в своих рассказах). Жизнь ребенка, лишенного истинной духовности, поистине страшна. По причине такой «наивной» жестокости дети причиняют боль более слабому или «не такому как все» ребенку, за неимением достаточной силы у себя, чтобы замахнуться на более серьезного «противника» (вспомним, опять же, «Все лето в один день»). Однако, если в руках у них появляется такая сила, дети становятся страшным оружием, направленным на нравственные идеалы, духовные человеческие ценности, уничтожающим лишь из–за затаенной и до поры беспомощной ненависти. Так, в рассказе «Вельд» мы видим иллюстрацию результата этой ненависти: родители, пытающиеся перевоспитать разбаловавшихся детей, погибают, не выдержав борьбы с душевной черствостью Питера и Венди и их злобной агрессией. И все же у детской жестокости есть вполне объяснимые причины появления: «Вы больше других балуете своих детей, – говорит Джорджу и Лидии друг семьи Девид Макклин. – А теперь закрутили гайку… На место рождественского деда пришел бука. Дети же предпочитают рождественского деда».[130] Таким образом, становится понятен конфликт между двумя сторонами. По словам исследователя творчества Рэя Брэдбери Павла Молитвина, «по–настоящему страшны не те произведения Брэдбери, где показано зло явное, бесспорное, с которым можно и должно бороться, а произведения, в которых автор заглядывает в глубины человеческих душ, где… ему встречаются червоточины, мелкое ползущее зло, … которое, вовремя… не выкорчеванное, в конечном счете превращает людей в фигуры более жуткие, чем любые инопланетные монстры…»[131]
Дети с «червоточинами в душе» вырастают во взрослых, чья жизнь пронизана канонами ненависти, эгоизма, косности мышления. Ральф Бэнгарт из рассказа «Карлик» – один из них. Он и Эйми – девушка, работающая вместе с ним, – это два образа, чьи характеры являются противоположными. Для их создания автор использует прием антитезы. Ральфу не свойственны ни сострадание, ни чувство уважения, ни желание помочь человеку, обделенному судьбой – все то, что отличает Эйми. Для него карлик, посещающий его аттракцион кривых зеркал, – всего лишь жалкий уродец, напоминающий «человека, которого сунули в давильный пресс, отжали до блеклой кожуры, а потом набили ватой – складку за складкой, страдание за страданием, пока поруганная плоть не превратилась в бесформенную массу с распухшим лицом и широко раскрытыми глазами».[132] Что касается Эйми, то она видит в мистере Биге (так зовут карлика, и его имя – это явная ирония над его ростом: слово «big» в переводе с английского «большой») «маленького и сильного человека» с «душой, огромной как мир».[133] Жестокий поступок Ральфа (он подменил зеркало, в которое приходил смотреться мистер Биг, утешавшийся тем, что хотя бы в отражении он видит себя высоким, стройным и красивым, – новое стекло «превращало людей в крохотных и скорченных чудовищ – даже самых высоких, самых прекрасных людей»[134]) противоречит всем законам гуманистической концепции. Говоря словами критика Н.Кочановой, «жалкий нечестивец, какой бы облик не принял, все равно останется жалким нечестивцем. Как не меняй рост, мозг не изменится».[135] По–видимому, Рэй Брэдбери не случайно показывает в финальной сцене подлинный облик Ральфа: отразившись в зеркале, черты этого героя преображаются и становятся похожи на его внутреннее мировоззрение: «Из зеркала на него щурился гадкий и противный маленький урод, не больше двух футов роста, с бледным и вдавленным внутрь лицом».[136] Подобных героев с настолько ярко выраженным антигуманистическим обликом мы не можем встретить у А.П.Чехова. Нравственное уродство, проникшее во все слои общества и ставшее мишенью молодого Чехова, юмориста и сатирика, не только страшно, но и смешно. Узнать человека, не отличающегося нравственными ценностями и концентрирующего в своем облике те или иные человеческие пороки, легко. К примеру, господин Назарьев из рассказа «Перед свадьбой» выступает в роли жениха и возмущен тем, что родители невесты обсчитали его с приданым. «Уже это обстоятельство выдает заурядность героя, низменность его натуры, – отмечает Э.А.Полоцкая, – ставит под сомнение искренность его жениховского чувства. Это – пошлость поведения».[137] Пошл господин Назарьев и духовно, что ясно видно из его речи, особенно бросающейся в глаза, когда он затрагивает «высокие темы»: «А я, знаете ли, – говорит он невесте, – всю ночь напролет не спал. Зола читал да о вас мечтал. Вы читали Зола? Неужели нет? Ай–я–яй! Да это просто преступление… Шикарно пишет ! Я прочитать дам. Ах! Я такие чувствую чувства, какие вы никогда не чувствовали! Позвольте вас чмокнуть!»[138] Впрочем, все действующие лица этого рассказа, вся его атмосфера, пронизаны пошлостью, духом жизни, абсолютно отличной от общечеловеческих нравственных устоев. В более же поздних произведениях А.П.Чехова мы наблюдаем не осмеяние человеческих пороков, а, по словам М.Горького, изображение их «бесстрастным острым пером», находя «плесень пошлости даже там, где с первого взгляда, казалось, все устроено очень хорошо, удобно, даже с блеском…»[139] Такой внешний блеск – четкая литературная речь, светскость, сквозящая в каждом движении, обаяние, блестящий ум, иронический взгляд на вещи – отличает образованного петербуржца Георгия Ивановича Орлова из «Рассказа неизвестного человека». Однако его мировоззрение безнравственно, суждения – трафаретны: «…На любовь я прежде всего смотрю как на потребность моего организма, низменную и враждебную моему духу… Чтобы она была наслаждением, а не мучением, я стараюсь делать ее красивой и обставлять множеством иллюзий. Я не поеду к женщине, если заранее не уверен, что она будет красива, увлекательна, и сам я не поеду к ней, если я не в ударе. И лишь при таких условиях нам удается обмануть друг друга и нам кажется, что мы любим и что мы счастливы.»[140] По сути своей Орлов – именно тот человек, которого Зинаида Федоровна (любящая Орлова женщина) описывает, противопоставляя его «истинной, высокоидейной натуре» Георгия Ивановича: он тот, кто всю жизнь будет писать бумаги, независимо от того, нравится или нет ему это занятие, «подчиняться, поздравлять начальство с Новым годом, потом карты, карты и карты, а главное, служить порядкам»,[141] против которых восстают многие люди. Эта заурядность и пошлость героя оборачивается для других трагически: по его вине погибает женщина, не сумевшая принять его бездушной морали, по его воле обречена на скитание по приютам и, быть может, на нищенское существование новорожденная девочка, отцом которой он является.
Прямой противоположностью Орлову выступает другой главный герой рассказа – тот самый «неизвестный человек», от чьего лица ведется повествование. Для него все то, что происходило на его глазах с Зинаидой Федоровной, – болезненно важно. В отличие от Георгия Ивановича, душа этого человека наполнена гуманистическими принципами. Судьба девочки Сони (внебрачной дочери Зинаиды Федоровны и Орлова) волнует его и заставляет беспокоиться о ее дальнейшем существовании. Лишь человек с высокими нравственными устоями способен на подобное «отеческое или, вернее, идолопоклонническое чувство»[142] к практически чужому ребенку; в Соне герой «видел продолжение своей жизни» и «веровал, что когда, наконец, он сбросит с себя длинное, костлявое, бородатое тело, то будет жить в этих голубых глазках, в белокурых шелковых волосиках и в этих розовых ручонках, которые так любовно гладят его по лицу и обнимают его шею».[143]
В «Рассказе неизвестного человека» мы не наблюдаем конфликта между активным и пассивным героями, однако на лицо явное противопоставление, или, если можно так выразиться антитеза характеров. Подобный пример, когда пассивное отношение персонажа к законам гуманистической концепции в сочетании с его активным поведением причиняет несомненный вред окружающим, можно встретить в рассказе Рэя Брэдбери «И грянул гром». Ошибки, допущенные людским невежеством, косностью мышления, практически невозможно исправить. Порой из–за каприза одних богатых людей и жажды наживы других, из–за их заведомо опасных, чудовищно глупых игр с прошлым в будущем может случиться непоправимое. «…Допустим, мы случайно убили здесь (имеется в виду «в прошлом» – прим. авт.) мышь, – рассуждает один из героев рассказа «И грянул гром» Тревис. – Это означает, что… всех будущих потомков этой мыши уже не будет…, уничтожается миллион мышей… Не хватит десяти мышей – умрет одна лиса… Сгинет… множество форм жизни… И пещерный человек, от которого могла бы возникнуть целая цивилизация, уничтожен… Это все равно, что убить одного из внуков Адама… Гибель одного пещерного человека – смерть миллиарда его потомков, задушенных во чреве».[144] Несмотря на такую серьезнейшую опасность, люди ради денег организовывают «сафари во времени», не желая понять, что таит подобная «невинная» забава. То, что американский писатель затрагивает в вышеназванном рассказе глобальные проблемы, не подлежит сомнению. Однако, между фабулой новеллы «И грянул гром» и фабулой чеховского «Рассказа неизвестного человека» вполне можно провести параллель. Косное и жестокое мировоззрение Орлова, ошибки, допущенные им в прошлом в результате трафаретности и недальновидности его мировоззрения, способны причинить колосальный вред будущему девочки Сони. Проблема, носящая более субъективный характер и имеющая гораздо менее глобальный размах (судьба одного ребенка, казалось бы, ничто по сравнению с судьбой всего человечества) , не кажется читателю менее значимой, чем вопросы, рассматриваемые Рэем Брэдбери в своем рассказе. Взаимоотношения героев А.П.Чехова и Рэя Брэдбери как между собой, так и с окружающей действительностью рассматривались многими исследователями. Одни из них утверждают, что в основе мироощущения этих писателей лежит чувство общности и связи людей друг с другом, что все герои прекрасно понимают друг друга, даже когда молчат или находятся в противостоянии. Другие исследователи доказывают, что практически все герои А.П.Чехова и многие из персонажей Рэя Брэдбери одиноки, их внутренний мир скрыт для окружающих, что каждый говорит о своем и не слышит другого. «В такой парадоксальной ситуации, – отмечает в своей статье «Время Чехова» А.Куралех, – гораздо меньше абсурдности и нелогичности, чем может показаться. Обособленность, одиночество героев не противостоят у Чехова ни человеческому пониманию, ни человеческой общности». Подобное, пусть и не в полной мере, мы можем заметить в некоторых новеллах Рэя Брэдбери. «У Лермонтова Демон одинок вне людей, развивает свою мысль далее А.Куралех. – Печорин одинок среди людей. Одиночество героев Чехова наиболее точно можно было бы охарактеризовать как одиночество вместе с людьми. Конечно, если с одиночеством связывать не простое отсутствие общения, а более глубокое ощущение человеческой неустроенности в мире».[145] Действительно, герой может быть один (как, к примеру, в рассказах «Архиерей» А.П.Чехова и «Все лето в один день» Рэя Брэдбери), рядом с другим («Черный монах» А.П.Чехова и «Запах сарсапарели» Рэя Брэдбери), в среде подобных себе («Невеста» А.П.Чехова и «Земляничное окошко» Рэя Брэдбери) и равно чувствовать недостаточность и неполноту своего существования. Хотя вышесказанное в большей мере относится к героям активного типа, следует заметить, что некоторые персонажи с пассивным отношением также могут быть причислены к образам, занимающим подобное положение. Дмитрий Петрович Силин – герой рассказа А.П.Чехова «Страх» – по выражению рассказчика «находится не на своем месте».[146] Сама его жизненная философия («…никакого хозяйства ему не нужно, а нужно, чтоб день прошел – и слава богу»[147]) доказывает его пассивность, как в отношении к действительности, так и в поведении. В инертном поведении и заключается особенность образа данного героя: в отличие, к примеру, от того же Орлова из «Рассказа неизвестного человека», Силин никому не причинил вреда (впрочем, как и добра) своим существованием. Более того, Дмитрий Петрович не понимает и боится жизни. Несмотря на первоначальное впечатление от его слов («…Мне страшна главным образом, обыденщина, от которой никто из нас не может спрятаться. Я неспособен различать, что в моих поступках правда и что ложь, и они тревожат меня; я сознаю, … что вся моя жизнь есть не что иное, как ежедневная забота о том, чтобы обманывать себя и людей и не замечать этого, и мне страшно от мысли, что я до самой смерти не выберусь из этой лжи.»[148]) и желание причислить Силина к активным, «ищущим» героям, далее становиться ясно, что этот герой безнадежно оскудел душой и помыслами, что его жизнь – «несчастная» и «горькая», и он не сделал ничего, чтобы хоть как–то попытаться ее изменить. Впрочем, все герои рассказа «Страх» предстают боящимися действительности, «похожими на облака, … бесприютные, не понимающие жизни и себя, испуганно бегущие друг за другом и друг от друга в сторону заката».[149] Сама философия рассказа, как и его атмосфера, пронизаны мрачной безысходностью. «Большая серьезная любовь со слезами и клятвами»[150] здесь оказывается лишней и глупой, высокое чувство мужской дружбы теряет свое чистое и светлое содержание, жизнь героев предстает «страшнее тысячи самых мрачных видений».[151] Если же коснуться литературоведческого аспекта, то следует заметить, что углублению смысла произведения в целом способствуют поэтика сравнений и менее прямых сопоставлений (например, вышеупомянутая «небесная параллель» героев и облаков, или же тот далеко не случайный момент ожидания героями кучера, когда они сидят «на паперти»[152]), а также «наполненные особым смыслом детали, взаимодействующие с сюжетно–фабульным планом произведения и создающее многомерное поле подтекста, порождающее новые смыслы… Значимым оказывается все: и решетка ограды, и костер, и песня; все привносит свои смысловые оттенки, взаимодействует друг с другом, с сюжетно–фабульным уровнем текста, формирую художественное целое».[153]
Делая выводы по данному параграфу, следует отметить следующие особенности пассивного типа героев: 1. Отношение героев рассказов к действительности следует охарактеризовывать как пассивное, если речь идет об отношении, при котором в мировоззрении героев наблюдается превалирование псевдоценностей над ценностями истинными.
2. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова с пассивным отношением к действительности являются противоположностью героев – выразителей авторской гуманистической мысли. Они иллюстрируют попрание основных постулатов гуманизма и своим поведением, мировосприятием, жизненными воззрениями демонстрируют человеческую косность мышления, эгоизм, ненависть. 3. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова с пассивным отношением могут быть условно разделены на героев с активным (в некоторых случаях, агрессивным) поведением и персонажей, чье «омертвение души» сочетается с поведением инертным. Первые способны причинять окружающим боль и страдание (не только активными действиями, но и агрессивной обывательской психологией), вторые же замкнуты в своей пассивности, покорившись бездуховной жизни как внутренне, так и внешне. 4. Для героев Рэя Брэдбери с пассивным типом отношения к концепции гуманизма характерно именно агрессивное поведение, активные действия, направленные на развенчание общечеловеческих законов и ценностей. Данная позиция не свойственна чеховским персонажам. В их поведении мы практически не наблюдаем агрессии как таковой, а сталкиваемся либо с инертным подчинением обстоятельствам, либо с проявлением агрессивной обывательской психологии, когда боль и страдания окружающим причиняются не действиями, намеренно целенаправленными на доставление таких страданий, а результатами безнравственного жестокого мировоззрения.
Заключение В умении напомнить современнику об уникальной ценности земного заключается секрет покоряющего обаяния писательского дара Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. Глубоко национальные по складу таланта, эти писатели адресуют произведения не только своему народу, но и людям других этносов, культур, вероисповеданий. Роднящее, связующее, объединяющее чувство уникальности и неповторимости каждого человека на Земле в их глазах неизмеримо существенней всего рознящего, разграничивающего, разделяющего. К основам истинно гуманного жизнеустройства американский фантаст и русский реалист приходят по разному, однако главным кредо для них обоих остается твердая убежденность, что «на свете нет ничего важнее Человека с большой буквы».[154] Именно этот великий постулат гуманизма объединил в нашем исследовании два таких, на первый взгляд, несовместимых имени и нашел точки их соприкосновения. Именно он остается едва ли не наиглавнейшей первоценностью бытия, что возобновляется с каждой новой человеческой жизнью. Подводя итоги проведенному нами исследованию, мы пришли к следующим выводам. 1. Большинство рассказов Рэя Брэдбери и А.П.Чехова глубоко психологичны и основаны на аксиомах философии гуманизма. Главным носителем гуманистических идей является сам писатель, или, как назвали его литературоведы (М.М.Бахтин, А.Н.Веселовский, В.Е.Хализев), «собственно автор» – человек, «обуянный духом строительства», для которого то или иное мироощущение – всего лишь «орудие и средство, как молоток в руках каменщика».[155] Для Рэя Брэдбери и А.П.Чехова такое «орудие» – это гуманистическая концепция. Философию гуманизма Рэя Брэдбери и А.П.Чехова можно свести к трем основополагающим моментам: 1) Человек должен быть духовным. 2) Человек должен быть свободным. 3) Человек должен быть счастливым. Несмотря на безусловную взаимосвязь этих императивов, для собственно автора Рэя Брэдбери залогом и второго, и третьего является первое. Собственно автору А.П.Чехова же свойственно считать свободу и счастье человека качествами, проявляющимися в зависимости от его (человека) желания. Святость и духовность у русского писателя зиждутся на радостях и разочарованиях обычной жизни, подлинной человеческой судьбы, в которой отсутствуют слова «надо» или «обязанность» (отсюда – свобода, а, соответственно, и счастье). На разных этапах своего творчества Рэй Брэдбери и А.П.Чехов отражали постулаты гуманизма способами, сугубо индивидуальными, не тождественными друг другу. Нравственное уродство, косность человеческого мировоззрения были окрашены А.П.Чеховым в сатирический, Рэем Брэдбери – в открыто трагический тона. Однако подобное наблюдается на ранних этапах творчества этих писателей. Трагизм практически исчезает в поздних рассказах американского фантаста (новеллы «Земляничное окошко», «Берег на закате» и др.). «Зрелый» Чехов, с одной стороны, отказываясь от приема сатиры, рисует нравственную пошлость людей, их удаленность от общечеловеческих норм как результат омертвления их души (и в этом проявляется трагизм повествования), с другой – одним из главных (и, по–видимому, основным) писатель выделяет мотив очищения от обывательской скверны и напряженные раздумья таких оступившихся людей над подлинными ценностями жизни (рассказы «Невеста», «Черный монах» и др.). Тем не менее мы наблюдаем сходство в развитии формирований этапов творчества Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. Если их ранние произведения, в основном, отражают «темные» стороны мировоззрения человека, то поздние рассказы окрашены в светлые тона. По–видимому, подобное явление произошло из–за того, что за время своего творческого (и жизненного) пути Рэй Брэдбери осознал и рассмотрел все антигуманистические черты человека и общества, а А.П.Чехов на позднем этапе обратился к раздумьям о будущем своей страны. 2. Образ автора–повествователя играет центральную роль в произведении: он задает общий тон, атмосферу, настроение восприятия читателем художественных строк. Подобно любому рассказчику, автор–повествователь так или иначе вносит субъективную оценку в происходящее. Однако, в рассказах Рэя Брэдбери наблюдается отсутствие непосредственного комментария событий; его читатель волен выбирать, как ему следует относиться к описываемому. Чеховский автор–повествователь более субъективен. Например, в рассказе А.П.Чехова «Иван Матвеевич» налицо явная доброжелательная юмористическая характеристика главного героя: «…молодой человек лет восемнадцати, с овальным как яйцо, безусым лицом, в поношенном, облезлом пальто и без калош… Он… старательно вытирает свои… неуклюжие сапоги… И улыбается той продолжительной, широкой, немножко глуповатой улыбкой, какая бывает на лицах только у детей и очень простодушных людей».[156] Автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от непосредственной оценки. Герои сами раскрывают себя с положительной или отрицательной стороны, доказывая причастность к гуманизму собственными поступками. Так, описание Венди и Питера (героев рассказа «Вельд»), на первый взгляд, отражает позитивную авторскую оценку («…щеки – мятный леденец, глаза – ярко голубые озера, от джемперов так и веет озоном, в котором они купались, летя на вертолете»[157]). Однако, дальнейшие события раскрывают всю жестокость и черствость внутреннего мира этих персонажей.
3. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова с активным отношением к действительности являются прямыми выразителями авторской гуманистической мысли. Они иллюстрируют основные постулаты концепции гуманизма и своим поведением, мировосприятием, жизненными установками доказывают важность и состоятельность гуманистических принципов, исповедуемых ими самими и собственно авторами.
Но если герои Рэя Брэдбери, причисляемые им к «лучшим представителям человеческой расы»[158], стремятся к истинно гуманному жизнеустройству, вступая в открытый конфликт с попранием такового (Эйми из рассказа «Карлик», бабушка в новелле «Электрическое тело пою!» и др.), то в рассказах А.П.Чехова мы не наблюдаем борьбы его лучших персонажей со злом. Активный тип героя А.П.Чехова– «в пути», в стремлении к осознанию смысла жизни, цели своего существования, духовному самовыпрямлению (Надя из рассказа «Невеста», Иван Великопольский из рассказа «Студент»). 4. Главной чертой персонажей с пассивным отношением к канонам гуманизма является превалирование псевдоценностей над истинными. В ходе исследования мы пришли к выводу, что для героев пассивного типа Рэя Брэдбери характерно исключительно агрессивное поведение, активные действия, направленные на попрание общечеловеческих законов и ценностей. Поведение же чеховских героев можно условно разделить на инертное и активное. При инертном поведении человек, замкнутый в своей пассивности, покоряется без духовной жизни (Петр Михайлыч Ивашин из рассказа «Соседи»). Пассивный тип героя с активным поведением проявляет активную обывательскую психологию, причиняющую боль и моральные страдания окружающим (господин Назарьев в рассказе «Перед свадьбой», Георгий Иванович Орлов из «Рассказа неизвестного человека»). 5. Мы выявили интересную закономерность рассказов Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, которую весьма точно охарактеризовал К.С.Станиславский: «Как темная краска нужна для усиления светлой, так точно темные стороны действительности и быта изображаемой писателем жизни нужны ему для выделения светлых надежд и чаяний.»[159] Данная аксиома, тем не менее, по–разному проявляется в типах героев русского реалиста и американского фантаста. Для А.П.Чехова характерен своеобразный синтез взаимоконтрастирующих черт в одном изображаемом персонаже (Агафья и Савка из рассказа «Агафья», Иван Великопольский из рассказа «Студент»). Герои же Рэя Брэдбери, преимущественно, не соединяют в одном лице положительные и отрицательные стороны характера – они либо выступают явными выразителями авторской гуманистической мысли (Том из рассказа «Улыбка»), либо иллюстрируют картину царящих на Земле невежества, косности и разобщенности (Экельс из рассказа «И грянул гром»). Таким образом, если чеховский герой сочетает в собственном характере темные и светлые стороны человеческой натуры, то герой Рэя Брэдбери концентрирует в своем лице или черты гуманистического, или постулаты антигуманистического мировоззрения и является примером либо резко отрицательным, либо положительным.
Список используемой литературы Тексты произведений 1. Брэдбери Р. 451° по Фаренгейту. Рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. 384 с. 2. Брэдбери Р. Вино из одуванчиков. Рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. 432 с. 3. Брэдбери Р. Здесь могут водиться тигры: Рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. 432 с. 4. Брэдбери Р. Лучший из возможных миров: Рассказы. Пер. с англ. – СПб.: Азбука, 2000. 384 с. 5. Брэдбери Р. Марсианские хроники. Рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. 416с. 6. Брэдбери Р. Память человечества. Сост. Р.Рыбкин. – М: Книга, 1982. 240с. 7. Брэдбери Р. Передай добро по кругу: Сборник. Пер. с англ. Сост. Р.Рыбкин. – М.: Мол.гвардия, 1982. 414 с; ил.–(Б–ка юношества). 8. Брэдбери Р. Сочинения: В 2 т. Сост. Э.Кузьмина. – М.: Терра, 1997. 9. Брэдбери Р. Сочинения: В 3 т. Сост. Столинин И. – М.: Детская литература, 1982. 10. Брэдбери Р. Сочинения: В 5 т. Сост. Н.Пальцев. – М: Прогресс, 1993. 11. Брэдбери Р. Тени грядущего зла: Роман, рассказы (Пер. с англ.) – СПб.: Северо–Запад, 1992. 608 с. 12. Брэдбери Р. Что–то страшное грядет. Роман, рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. 496 с. 13. Горький М. и Чехов А. Переписка, статьи, высказывания. /Под ред. Харитонова Н. – М.: Гослитиздат, 1951. 385 с. 14. Короленко В.Г. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Просвещение, 1956. 15. Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. – М.: Просвещение, 1961. 16. Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1974–1983. Научно-критическая литература 17. Аксаков К.С. О некоторых современных собственно литературных вопросах. //Из истории русской гуманистической мысли: Хрестоматия для учащихся старших классов. – М.: Знание, 1993. С.180–189. 18. Алексеев М.П. Сравнительное литературоведение. – М.: Высш. шк., 1983. 348 с. 19. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Просвещение, 1979. 356 с. 20. Бердников Г. А.П.Чехов. Идейные и творческие искания. – М.: Художественная литература, 1984. 203 с. 21. Бердников Г. Социальное и общечеловеческое в творчестве Чехова. //Вопр. лит. 1982. №1. С.124–151. 22. Брэдбери Р. Вместо предисловия. //Брэдбери Р. Лучший из возможных миров: Рассказы. Пер. с англ. – СПб.: Азбука, 2000. С.5. 23. Бутяков Л. Марсианин из Лос–Анджелеса. Вступительная статья. //Брэдбери Р. Здесь могут водиться тигры: Рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. С.5–12. 24. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – Л., 1940. 25. Ванслова Е. Добро по кругу. //Брэдбери Р. Передай добро по кругу: Сборник. Пер. с англ. Сост. Р.Рыбкин. – М.: Мол.гвардия, 1982. 414 с; ил.–(Б–ка юношества). 26. Гаков Вл. Побег из детства. Жизнь и книги Рэя Брэдбери. Заключительная статья. //Брэдбери Рэй. Сочинения: В 3 т. Сост. Столинин И. – М.: Детская литература, 1982. 27. Гвоздей В.Н. Меж двух миров: Некоторые аспекты чеховского реализма: Монография. – Астрахань: Изд–во Астраханского гос. пед. ун–та., 1999. 127 с. 28. Гвоздей В.Н. Секреты чеховского художественного текста: Монография.– Астрахань: Изд–во Астраханского гос. пед. ун–та., 1999. 128 с. 29. Головачева И. Вступительная статья.// Брэдбери Р. 451° по Фаренгейту. Рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. С.6. 30. Дунаев М. Испытание веры: О творчестве А.П.Чехова. //Лит. в шк. 1993. №6. С.12–20. 31. Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. – Л., 1979. 32. Качанова Н. Темный карнавал, или Конец начальной поры. Вступительная статья. //Брэдбери Р. Что–то страшное грядет. Роман, рассказы. – СПб.: Азбука, 2000. С.5–10. 33. Киселева М.И. Творчество Р. Брэдбери. Традиция и современный литературный контекст. – Ниж. Новгород: Изд–во Нижегородского гос. пед. ун–та, 1993. 34. Кошелев В. «…Лег на диван и… помер»: Чехов и культура абсурда. //Лит. обозрение. 1994. №12. С.6–8. 35. Крамов И. В зеркале рассказа. – М.: Книга, 1979. 282 с. 36. Кубасов А.В. Рассказы А.П.Чехова: поэтика жанра. – Свердловск, 1990. 37. Кувакин В.А. Твой рай – ад: Человечность и бесчеловечность человека. – М.: Детская литература, 1998. 78 с.
38. Кузьмина Э. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Сочинения: в 2 т. Сост. Э. Кузьмина. – М.: Терра, 1997. Т.1. 39. Куралех А. Время Чехова. //Вопр. лит. 1994. №6. С.153–173. 40. Мандельштам О.Э. Утро акмеизма. //Мандельштам О.Э. Слово и культура. – М.: Просвещение, 1987. С.168–169.
41. Михайлов А.В. Обратный перевод. Русская и западноевропейская культура: Проблема взаимосвязей. – М.: Знание, 2000. 325 с. 42. Михайлов О. Художник-гуманист: К 125 летию со дня рождения А.П.Чехова. //Молодая гвардия. 1985. №1. С.257-267. 43. Молитвин П. Рэй Брэдбери – грани творчества и легенда о жизни. Заключит. статья. //Брэдбери Р. Тени грядущего зла: Роман, рассказы (Пер. с англ.). – СПб.: Северо–Запад, 1992. 608 с. 44. Николаев П.А. Предощущение нового мира: К 125–летию со дня рождения А.П.Чехова. //Знамя. 1985. №1. С.227–231. 45. Нинов А. Современный рассказ. – М.: ООО «Фирма «Изд-во АСТ», 1998. 388 с. 46. Новикова В.Г. Фантастическая новелла Р. Брэдбери. – Ниж. Новгород: Изд–во Нижегородского гос. пед. ун–та, 1992. 154 с. 47. Пальцев Н. Предисловие. //Брэдбери Р. Марсианские хроники. Рассказы.– СПб.: Азбука, 2000. С.4. 48. Пальцев Н. Радуга земного мифотворчества, или Колодец фантазии Рэя Брэдбери. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Соч.: в 5 т. Сост. Н.Пальцев. – М.: Прогресс, 1993. Т.1. С.4. 49. Писатели США о литературе: В 3 т. – М.: Прогресс, 1982. 50. Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М.: Просвещение, 1983. 96 с. 51. Правда во всем и всегда. (Эстетика реализма раннего Чехова.) //Романенко В. Призвание таланта. – Киев: Радянський письменник, 1977. С.111–219. 52. Пушкин в русской философской критике. – М.: Наука, 1990. 433 с. 53. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней: В 4 т. – СПб.: Петрополис, 1994. 54. Ревич В. Любовь и ненависть Рэя Брэдбери. Заключительная статья. //Брэдбери Р. Память человечества. Сост. Р.Рыбкин. – М.: Книга, 1982. С.227. 55. Стрельцова Е. Вера и безверие. Поздний Чехов. //Театр. 1993. №3. С.28-35. 56. Сухих И. Пути им проложенные… Образ мира у Чехова. //Звезда. 1985. №1. С.137–141. 57. Таранов П.С. Мудрость трех тысячелетий. – М.: ООО «Фирма «Издательство АСТ», 1999. 736 с. с ил. – (Звезды мировой философии). 58. Топоров В.Н. Об эктропическом пространстве поэзии (поэт и текст в их единстве). //От мифа к лит–ре. – М.: Книга, 1993. C.24. 59. Харитонова О.Н. Философская новелла А.П.Чехова «Студент» на уроке литературы в X кл. //Лит–ра в шк. 1993. №6. С.52. 60. Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. – М.: Просвещение, 1986. 356 с. 61. Чудаков А.П. Пушкин – Чехов: завершение круга. //Чеховиана: Чехов и Пушкин. – М.: Просвещение, 1998. С.43. Справочная литература 62. Литературная энциклопедия терминов и понятий. – М.: Изд-во НПК «Интелвак», 2001. 1600 стб. 63. Философский энциклопедический словарь. Гл. ред.: Л.Ф.Ильичев, В.Г.Панов. – М.: Сов. энциклопедия, 1983. 840 с. 64. Хализев В.Е. Теория литературы. Учеб. – М.: Высш. шк., 1999. 398 с. [1] Брэдбери Р. 451° по Фаренгейту. Рассказы. – СПб., 2000. С.227. [2] Там же. С.266. [3] Там же. С.370. [4] Там же. С.244. [5] Брэдбери Р. Что–то страшное грядет. Роман, рассказы. – СПб., 2000. С.306. [6] Там же. – С.446. [7] Брэдбери Р. Вино из одуванчиков. Рассказы. – СПб., 2000. С.355. [8] Там же. – С.415. [9] Брэдбери Р. Марсианские хроники. Рассказы. – СПб., 2000. С.363. [10] Там же. – С.392. [11] Брэдбери Р. Здесь могут водиться тигры: Рассказы. – СПб., 2000. С.408. [12] Там же. – С.178. [13] Брэдбери Р. Передай добро по кругу: Сборник. – М., 1982. С.168. [14] Здесь и далее, указывая после С.(сочинения) или П.(письма) номер тома и страницу, цит. по: Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. [15] Головачева И. Вступительная статья.// Брэдбери Р. 451° по Фаренгейту. Рассказы. – СПб., 2000. С.6. [16] Философский энциклопедический словарь. Гл.ред.: Л.Ф.Ильичев, В.Г.Панов. [17] Бердников Г. Социальное и общечеловеческое в творчестве Чехова. //Вопр. лит. 1982. №1. С.124–151. [18] Дунаев М. Испытание веры: О творчестве А.П.Чехова. //Лит. в шк. 1993. №6. С.12–20. [19] Куралех А. Время Чехова. //Вопр. лит. 1994. №6. С.153–173. [20] Николаев П.А. Предощущение нового мира. //Знамя. 1985. №1. С.227–231. [21] Сухих И. Пути им проложенные… Образ мира у Чехова. //Звезда. 1985. №1. С.137–141. [22] Гвоздей В.Н. Секреты чеховского художественного текста: Монография. – Астрахань, 1999. [23] Гвоздей В.Н. Меж двух миров: Некоторые аспекты чеховского реализма: Монография. – Астрахань, 1999. [24] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. [25] Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. – М., 1986. [26] Кузьмина Э. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Сочинения: в 2 т. Сост. Э. Кузьмина. – М., 1997. Т.1. [27] Молитвин П. Рэй Брэдбери – грани творчества и легенда о жизни. Заключит. статья. //Брэдбери Рэй. Тени грядущего зла: Роман, рассказы (Пер. с англ.). – СПб., 1992. [28] Пальцев Н. Радуга земного мифотворчества, или Колодец фантазии Рэя Брэдбери. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Соч.: в 5 т. Сост. Н.Пальцев. – М., 1993. Т.1. [29] Ревич В. Любовь и ненависть Рэя Брэдбери. //Брэдбери Рэй. Память человечества. Сост. Р.Рыбкин. – М., 1982. [30] Киселева М.И. Творчество Р. Брэдбери. Традиция и современный литературный контекст. – Ниж. Новгород, 1993. [31] Новикова В.Г. Фантастическая новелла Р. Брэдбери. – Ниж. Новгород, 1992. [32] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979. [33] Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – Л., 1940. [34] Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. – Л., 1979. [35] Алексеев М.П. Сравнительное литературоведение. – Л., 1983. [36] Михайлов А.В. Обратный перевод. Русская и западноевропейская культура: Проблема взаимосвязей. – М., 2000. [37] Хализев Е.В. Теория литературы. Учеб. – М. 1999 С. 54 [38] Там же С. 54 [39] Топоров В.Н. Об эктропическом пространстве поэзии (поэт и текст в их единстве). // От мифа к литературе. М., 1993 С.28 [40] Станкевич Н.В. Об отношении философии к искусству. // Станкевич Н.Е. Поэзия, проза, статьи, письма. Воронеж 1998 С. 104 [41] Манн Т. собр. соч. : В10т. М; 1961. Т.10. С. 259 [42] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. – 1979 С. 371 [43] Хализев Е.В. Теория литературы. Учеб. – М. 1999 С. 65 [44] Там же. С.65. [45] Пушкин в русской философской критике. М. – 1990 С 433 [46] Мандельштам О.Э. Утро акмеизма. // Мандельштам О.Э. Слово и культура. М. – 1987 с. 168–169 [47] Бердников Г. Социальная и общечеловеческая в творчестве А.П.Чехова. //Вопросы литературы. 1982. №1. С.149. [48] Там же. [49] Цит. по: Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.9. [50] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.9.
[51] Цит. по: Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. с.9–10. [52] Там же С.11. [53] Головачёва И. Предисловие. // Брэдбери Р. 451° по Фаренгейту. Рассказы. – СПб., 2000. С.10. [54] Цит. по Пальцев Н. Радуга земного мифотворчества, или Колодец фантазии Рэя Брэдбери. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Соч.: в 5 т. Сост. Н. Пальцев. – М., 1993. Т.1. С.25.
[55] Цит. по Николаева А. Предощущение нового мира. // Знамя. 1985. №1. С.231. [56] Цит. по Николаев А. Предощущение нового мира. //Знамя. 1985. №1. С.219. [57] Николаев А. Предощущение нового мира. //Знамя. 1985. №1. С.230. [58] Бердников Г. А.П.Чехов. Идейные и творческие искания. М., 1984. С.37. [59] Бунин И.А. Собр. соч.: В 10 т. – М., 1967. Т.9. С. 186. [60] Николаев А. Предощущение нового мира. //Знамя. 1985. №1. С.231. [61] Пальцев Н. Радуга земного мифотворчества, или Колодец фантазии Рэя Брэдбери. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Соч.: в 5 т. Сост. Н.Пальцев. – М., 1993. Т.1. С.7. [62] Бутяков Л. Марсианин из Лос–Анджелеса. Вступительная статья. //Брэдбери Р. Здесь могут водиться тигры: Рассказы. – СПб., 2000. С.5. [63] Брэдбери Р. Вместо предисловия. //Брэдбери Р. Лучший из возможных миров: Рассказы. Пер. с англ. – СПб., 2000. с.5–6. [64] Цит. по Сухих И. Пути им проложенные… Образ мира у Чехова. // Звезда 1985. №1. С.141. [65] Мандельштам О.Э. Утро акмеизма. //Мандельштам О.Э. Слово и культура. – М., 1987. С.168–169. [66] Чудаков А.П. Пушкин–Чехов: завершение круга. //Чеховиана: Чехов и Пушкин. – М., 1998. С.43. [67] Чехов А.П. Иван Матвеевич. С.371. [68] Там же. С.372. [69] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.12. [70] Брэдбери Р. Марсианские хроники. Рассказы. – СПб., 2000. С.365. [71] Там же. С.364. [72] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.19. [73] Качанова Н. Темный карнавал, или Конец начальной поры. Вступительная статья. //Брэдбери Р. Что–то страшное грядет. Роман, рассказы. – СПб., 2000. С.9. [74] Короленко В.Г. Собрание сочинений: В 10 т. – М., 1956. Т.10. С.99–100. [75] Чехов А.П. Агафья. С.33. [76] Там же. С.28. [77] Чехов А.П. Агафья. С.32. [78] Там же. С.34. [79] Брэдбери Р. Пришло время дождей. С.421. [80] Брэдбери Р. Пришло время дождей. С.427. [81] Там же. С.429. [82] Куралех А. Время Чехова. //Вопр. лит. 1994. №6. С.169–170. [83] Чехов А.П. Архиерей. С.201. [84] Брэдбери Р. Электрическое тело пою! С.457. [85] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.47. [86] Там же. С.48. [87] Там же. С.50. [88] Пальцев Н. Радуга земного мифотворчества, или Колодец фантазии Рэя Брэдбери. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Соч.: в 5 т. Сост. Н.Пальцев. – М., 1993. Т.1. С.7. [89] Брэдбери Р. Улыбка. С.374. [90] Ванслова Е. Добро по кругу. //Брэдбери Р. Передай добро по кругу: Сборник. – М., 1982. C.410. [91] Брэдбери Р. Берег на закате. С.174. [92] Брэдбери Р. Электрическое тело пою! С.331. [93] Там же. С.329. [94] Там же. С.309. [95] Горький М. и Чехов А. Переписка, статьи, высказывания. /Под ред. Харитонова Н. – М., 1951. С.122. [96] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.46. [97] Харитонова О.Н. Философская новелла А.П.Чехова «Студент» на уроке литературы в X кл. //Лит–ра в шк. 1993. №6. С.53. [98] Чехов А.П. Студент. С.309. [99] Харитонова О.Н. Философская новелла А.П.Чехова «Студент» на уроке литературы в X кл. //Лит–ра в шк. 1993. №6. С.54. [100] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.76. [101] Там же. С.77. [102] Брэдбери Р. Запах сарсапарели. С.358–359. [103] Там же. С.364. [104] Там же. С.364. [105] Цит. по: Чехов А.П. [С.5, 614]. [106] Чехов А.П. Агафья. С.34. [107] Там же. С.35. [108] Там же. С.25. [109] Там же. С.27. [110] Там же. С.28. [111] Там же. С.34. [112] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.20. [113] Брэдбери Р. О скитаниях вечных и о Земле. С.410. [114] Там же. С.430. [115] Пальцев Н. Предисловие. //Брэдбери Р. Марсианские хроники. Рассказы.– СПб., 2000. С.12. [116] Брэдбери Р. Земляничное окошко. С.398. [117] Там же. С.399. [118] Там же. С.398. [119] Там же. С.399. [120] Чехов А.П. Страх.С.137. [121] Чехов А.П. Черный монах. С.237. [122] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.47. [123] Кузьмина Э. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Сочинения: в 2 т. – М., 1997. Т.1. С.4. [124] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.77. [125] Бутяков Л. Марсианин из Лос–Анджелеса. Вступительная статья. //Брэдбери Р. Здесь могут водиться тигры: Рассказы. – СПб., 2000. С.12. [126] Брэдбери Р. Земляничное окошко. С.397. [127] Цит. по Пальцев Н. Радуга земного мифотворчества, или Колодец фантазии Рэя Брэдбери. Вступительная статья. //Брэдбери Рэй. Соч.: в 5 т. Сост. Н. Пальцев. – М., – 1993. Т.1. С25. [128] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.48. [129] Брэдбери Р. Урочный час. С.359. [130] Брэдбери Р. Вельд. С.279. [131] Молитвин П. Рэй Брэдбери – грани творчества и легенда о жизни. Заключит. статья. //Брэдбери Р. Тени грядущего зла: Роман, рассказы. – СПб., 1992. С.605. [132] Брэдбери Р. Карлик. С.308. [133] Брэдбери Р. Карлик. С.312. [134] Там же. С.321. [135] Качанова Н. Темный карнавал, или Конец начальной поры. Вступительная статья. //Брэдбери Р. Что–то страшное грядет. Роман, рассказы. – СПб., 2000. С.10. [136] Брэдбери Р. Карлик. С.323. [137] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.12. [138] Чехов А.П. Перед свадьбой. С.49. [139] Горький М. и Чехов А. Переписка, статьи, высказывания. /Под ред. Харитонова Н. – М., 1951. С.129. [140] Чехов А.П. Рассказ неизвестного человека. С.157. [141] Чехов А.П. Рассказ неизвестного человека. С.192. [142] Там же. С.209. [143] Там же. С.209. [144] Брэдбери Р. И грянул гром. С.232. [145] Куралех А. Время Чехова. //Вопр. лит. 1994. №6. С.163. [146] Чехов А.П. Страх. С.127. [147] Там же. С.127. [148] Чехов А.П. Страх. С.131. [149] Гвоздей В.Н. Секреты чеховского художественного текста: Монография.– Астрахань, 1999. С.114. [150] Чехов А.П. Страх. С.137. [151] Там же. С.131. [152] Чехов А.П. Страх. С.129. [153] Гвоздей В.Н. Секреты чеховского художественного текста: Монография.– Астрахань, 1999. С.114. [154] Брэдбери Р. Земляничное окошко. С.256. [155] Мандельштам О.Э. Утро акмеизма. //Мандельштам О.Э. Слово и культура. – М., 1987. С.168–169. [156] Чехов А.П. Иван Матвеевич. С.370–371. [157] Брэдбери Р. Вельд. С.273. [158] Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.77. [159] Цит. по : Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев: Кн. для учащихся. – М., 1983. С.9.