Русская правда, свод древнерусского права XI XIII вв

РУССКАЯ ПРАВДА, СВОД ДРЕВНЕРУССКОГО ПРАВА XI—XIII ВВ.

РУССКАЯ ПРАВДА, свод древнерусского права XI—XIII вв. Включала отдельные нормы «Закона Русского», Правду Ярослава Мудрого (т. н. Древнейшая Правда), Правду Ярославичей, Устав Владимира Мономаха и др., от всех юридических памятников Древней Руси отличается чисто русским характером, выработанным русской жизнью. Она свидетельствует о тех юридических верованиях, которыми жило русское общество того времени, хотя и в ней есть несколько статей нерусского происхождения (из Судного закона), но они переделаны на русский лад. В Судном законе и Уставе Владимира видно влияние византийского права, здесь же все чужеземное откинуто и все заимствованное переделано по-русски. У нас под Русской Правдой подразумевается сборник законодательных памятников, называемый Правдой Русской Ярослава Владимировича. Но Ярослав издал лишь первые семнадцать статей. Затем этот памятник постоянно пополнялся. Есть прибавления сыновей Ярослава, Мономаха и др. Некоторые прибавления относятся даже к к. XII — н. XIII в. Из этого памятника видно, как росли и изменялись юридические верования общества. Один и тот же вопрос решается несколько раз, и притом различно. Законы Ярославовой Правды по содержанию делятся на три отдела: первый содержит в себе узаконения об убийстве, второй — о личных оскорблениях, третий — о делах по нарушению прав собственности.

Отдел первый. Первому вопросу у Ярослава посвящена одна первая статья. В ней сказано: «Аще убьет муж мужа, по мстити брату брата, любо отцю, любо сыну, любо брату — чаду, ли братню сынови, ожене будет кто его мьстяй, то положити за голову 80 гривен, аще ли будет княж муж, или тиун княжь. А если будет русин, горожанин, любо гридь, или купечь, или тиун болярьскый, или мечник, любо изгой, ли словенин, 40 гривен положити за нь». Из этой статьи ясно, что в делах по убийству и в Ярославово время основным законом была месть. Русское общество того времени не могло еще отказаться от этого исконного своего обычая. Тем не менее настоящая статья свидетельствует, что русское общество продвинулось вперед за период времени от Олега и Игоря до Ярослава. По законам Олега и Игоря (см.: Договор кн. Олега с греками; Договор кн. Игоря с греками) месть за убитого предоставлена всем родственникам его и единственным спасением от этой мести было бегство. По закону же Ярослава месть ограничивалась степенями родства, так что только ближайшие родственники убитого — отец, сын, брат, племянник, дядя — могли мстить убийце. Если же не было ближайших родственников, то никто не имел права мстить, а с убийцы взыскивалась только определенная пеня в пользу родственников убитого. Далее, по Олегову договору все имущество убийцы без изъятия наследовали ближайшие родственники убитого, хотя бы и у самого убийцы оставались дети. Напротив того, по Ярославовой Правде не все имение наследовали ближайшие родственники убитого, а лишь определенная пеня, смотря по общественному состоянию убитого. Это положение Ярослава указывает на ограничение мести. Здесь появляется предварительная оценка преступления вместо прежней безотчетной мести. Дети преступника не лишаются всего состояния, у них берется лишь законная пеня. Это постановление указывает на влияние христианства и сильное развитие общественной жизни. По Ярославовой Правде вознаграждение за убийство есть дело частное. Дальние степени родства не имели права вознаграждения. Следовательно, Русская Правда не уничтожает частного, личного характера наказания. По Русской Правде видно, что закон не разбирал, как убил убийца, злонамеренно или нет. Во время Ярослава все убийцы были одинаково виновны и одинаково подвергались мести родственников, которых не заботили причины и побуждения, служившие мотивом к убийству, а довольствовались одним простым фактом. Из Ярославовой Правды видно, что закон заботился не об уничтожении прежней мести, а только о том, чтобы ограничить ее, чтобы остановить бесконечную резню. Т. о., законы Ярослава об убийстве суть ограничение, видоизменение мести.

Второй отдел Правды содержит узаконения о личных оскорблениях. Он состоит из 8 статей, в которых разбираются разного рода побои и определяются наказания за них. Личным оскорблением тогда считались только побои, а оскорбление словами, как, напр., брань, клевета, не считались оскорблением. По крайней мере, мы не видим в Русской Правде и других позднейших узаконениях, чтобы что-либо, за исключением побоев, запрещалось законом как личное оскорбление.

Рис. 1. Рукописи Русской Правды Уже только в Судебнике мы встречаем запрещение «лаяния», т. е. брани, на которую закон смотрит как на личное оскорбление. Здесь точно так же, как и в законе об убийстве, основной закон — право частной мести. Обиженному предоставлялось на выбор — или мстить обидчику, или взыскать с него плату за оскорбление. Плата эта по Ярославовой Правде определялась так. 1. Если кто кого прибьет до крови или наделает синяков руками, а не оружием, то платить три гривны выкупа за обиду и сверх того платить обиженному за лечение. Статья, в которой изложено это законоположение (ст. 2 Академического списка, далее: Ак. сп.), представляет любопытный факт борьбы законодательства русского с византийским. Это явная переделка подобной статьи Судного закона (в гл. 25), но в Правде эта статья принимает чисто русский характер и подводится под русское начало мести. 2. Если кто ударит кого палкой или иным чем и даже мечом, но не обнаженным, то платить 12 гривен за обиду. Статьи, сюда относящиеся (ст. 3 и 4 Ак. сп.), представляют повторение Олегова и Игорева договоров о побоях; в них даже сохранены все формы прежних законов, а именно — по законам Олега и Игоря за удар мечом или другим орудием назначалась выплата 5 литр серебра; та же пеня назначается и Ярославовой Правдой, только греческие литры заменены здесь русскими гривнами, и потому положено 12 гривен. Далее, по Олегову закону, если кто не мог уплатить 5 литр серебра, то платил обиженному сколько мог, а в остальном клялся, что ему негде взять. Тот же порядок сохранен и в Ярославовой Правде. 3. Если кто кого ударит обнаженным мечом по ноге или по руке, так что нога или рука отпадут, то платит за это 40 гривен. 4. Если кто кому отрубит палец, то платит за это три гривны обиженному. 5. Если кто у кого вырвет бороду или ус, то платить ему за обиду 12 гривен (ст. 5, 6 и 7 Ак. сп.). Примечательно, что борода или ус ценились дороже, чем палец. Это свидетельствует о сильном развитии на Руси личности, т. к. заметное обезображение ценилось дороже, чем незаметное увечье. 6. Если кто на кого вынет меч, но не ударит, то платить за это одну гривну. Статья, в которой изложено это узаконение (ст. 8 Ак. сп.), замечательна тем, что здесь наказывается и само покушение на убийство или насилие, что указывает на строгое охранение в обществе тишины и мира и свидетельствует о сильно развитом общественном устройстве. 7. Если кто толкнет кого от себя или к себе, то платить за это три гривны обиженному. Во всех этих статьях закон, как и при Олеге, поддерживает права мести. Очевидно, эти статьи были изданы в отмену статей Судного закона, не согласных с духом общества. Но влияние Судного закона было так сильно, что Ярослав не мог уже вполне отрешиться от византийского права и обратиться к старым русским обычаям. По старым русским обычаям в делах по личным оскорблениям судебными доказательствами были знамение (знаки от побоев) и рота. Ярослав отменил роту и ввел новое судебное доказательство чисто византийского происхождения — свидетелей, или видоков. В Правде сказано: «Оже приидет кровав муж, или синь, то видока ему не искати. Аще ли не будет на нем знамения, то привести ему видок», а если обвиненный не мог найти свидетелей, то иск его прекращался. Ярослав оставил роту в одном только случае — если обиженный был варяг или колбяг. Это, вероятно, потому, что ни в Скандинавии, ни в Померании не было введено христианство и Ярослав не хотел подчинять варягов и колбягов христианским законам.

Третий отдел Ярославовой Правды заключает в себе узаконения по делам нарушения собственности. Статьи, сюда относящиеся, числом 8, могут быть разделены на два разряда. Статьи первого разряда говорят о наказании преступников, а во втором излагается порядок судопроизводства по делам нарушения права собственности. Закон в случае нарушения права собственности не думает об общественном наказании преступника, а только взыскивает с него за обиду, помогает частному лицу восстановить право, взыскивая с преступника в пользу обиженного. Ясно, что и здесь само наказание преступника имеет еще форму частной мести. Первые три статьи взяты из Судного закона, только телесное наказание заменено здесь пеней в три гривны. Пеня эта налагалась: 1) за укрывательство чужого раба; 2) за своевольное и без ведома хозяина употребление чужого коня; 3) за произвольное присвоение себе оружия, коня, платья или иной какой-либо вещи (ст. 10, 11 и 12 Ак. сп.). Преступник в этом случае кроме цены украденной вещи должен был платить еще пеню в три гривны собственнику. Эти статьи подтверждают высказанную выше мысль, а именно, что основанием законных преследований преступника было вознаграждение; следовательно, наказание имело форму частичной мести, хотя произвол лица был устранен и его место заняло определенное правительством мщение. Ту же пеню, т. е. три гривны, должен был платить должник, отвергавший свой долг (ст. 14 Ак. сп.). Он считался вором и судился как таковой.

Рис. 2. Суд во времена Русской Правды Второй разряд узаконений настоящего отдела представляет важное свидетельство о тогдашнем порядке суда и вообще об устройстве тогдашнего общества. Содержание этих статей. 1. Укрывателю чужого раба давалось три дня срока, чтобы объявить об укрывающемся рабе и вывести его на торг; если же он этого не делал, то считался вором и подвергался пени в три гривны (ст. 10 Ак. сп.). 2. Хозяин, увидавший у другого своего коня, оружие, платье или другую вещь, не мог ее взять, но мог только требовать, чтобы тот, у кого он ее увидел, указал на того, от кого он получил, и вел бы его на свод к нему, если же тот не шел на свод, то ему давалось 5 дней срока найти поручителей, что вещь не украдена, а приобретена законно (ст. 13 Ак. сп). Если в предшествующих узаконениях мы видим преобладание частного произвола под началом общественного благоустройства и порядка, то в этой статье замечаем обратное явление. В ней закон ограждает неприкосновенность владения против предъявления недоказанных прав на вещь. В этой же статье мы встречаем поручителей и судебные сроки, что указывает на развитие судебного устройства на Руси. 3. Если должник станет отпираться от долга, то кредитору предоставлялось право представить 12 свидетелей, которые могли бы подтвердить, что кредитор действительно давал взаймы то, что требует с должника (ст. 14 Ак. сп.). Статья, где излагается это узаконение, есть единственная статья во всей Ярославовой Правде из гражданского права. Она вошла сюда потому, что ее нет в Судном законе; следовательно, на Руси в Ярославово время долги взыскивались иным путем, чем в Византии. Византийские законы о кредите были неприменимы у нас, т. к. у нас не было маклеров, заемных писем и прочих мер, которыми ограждался там кредит. 4. Господин, отыскавший своего пропавшего раба у какого-либо хозяина, мог требовать у последнего, чтобы тот вел его на свод к тому, у кого он купил раба, а этот должен был привести его к другому, у кого он купил, а другой — к третьему, у которого господин брал его раба или вместо раба — деньги, и предоставлял ему дальнейшие розыски вора (ст. 15 Ак. сп.). Порядок суда, засвидетельствованный этими статьями, был чисто общинный по делам о нарушении прав собственности. Дела решались сводом, свидетелями или поручителями, для отыскания которых предоставлялось 5 дней срока. Суд производился миром, обществом, без участия князя и его посадника, — следовательно, на чисто общинном начале. Все сделки производились публично, при свидетелях, так что в случае иска каждый член общества ограждал свое право сводом, поручительством и свидетелями, а если не мог этого сделать, то признавался виновным.

Определив пени и порядок суда в делах о нарушении собственности, закон определяет те случаи, в которых нарушение права собственности не бывает преступно, не подлежит наказанию. Этих исключительных случаев было два. Во-первых, когда раб ударил свободного человека, то обиженный мог безнаказанно убить его. Мало того, если ударивший раб укрывался в доме господина своего, то последний должен был выдать его обиженному или заплатить 12 гривен; но и затем обиженный, встретив где-нибудь оскорбившего его раба, мог убить его и не платить пени (ст. 16 Ак. сп.). Здесь обида, полученная от раба, оценивается в 12 гривен, одинаково с обидой от свободного человека, очевидно потому, что вину его принимает на себя господин, следовательно, и обида перестает быть обидой от раба. Но отсюда нельзя заключать, что обида от раба приравнивалась к обиде от свободного человека. Обиженный имел право убить раба даже тогда, когда он получил от господина законное вознаграждение за обиду. Следовательно, без вмешательства господина раб платил за обиду жизнью, а не пеней, и, следовательно, обида от раба считалась наравне с обидой от свободного человека. Второй случай состоял в том, что если кто, взяв с позволения хозяина оружие или платье, испортил бы его, то по закону Ярослава пени он не платил, а должен был отдать только цену вещи (ст. 17 Ак. сп.).

Эти узаконения показывают, что Русская Правда составлена по исконным русским обычаям, основанным на общинном начале, хотя и не без влияния Судного закона. С другой стороны, те же узаконения свидетельствуют, что памятник этот есть именно та судно-льготная грамота, которую Ярослав дал новгородцам в благодарность за усердную помощь в войнах его со Святополком, ибо во всей грамоте нет упоминания не только о судных пошлинах князю, но и каком-либо участии князя в судных делах, — мы видим, что суд по всем делам принадлежал обществу, миру, а не князю. Конечно, это была привилегия только новгородцев, а не общий порядок суда на Руси, ибо по летописям мы знаем, что князья были призваны судить и рядить и это право всегда за ними оставалось.

Постепенное развитие русского общества имело своим неизбежным следствием осознание несоответствия Правды Ярослава новым потребностям общества, что вызвало через 17 лет после смерти Ярослава необходимость в пополнении Правды его сыновьями. С этой целью они собрались в Киеве в 1072 с избранными мужами: Коснячком, Перенегом, Никифором, Чудином и Микулой — и составили новую Правду для всей Руси. Новая Правда ограничивалась тоже одними уголовными постановлениями. Правду сыновей Ярослава можно разделить на три отдела. Первый, состоящий из 11 статей, заключает в себе узаконения о преступлениях против лица; второй, состоящий из 13 статей, заключает в себе узаконения по делам о нарушении прав собственности; третий — из 2 статей — говорит о суде и судебных пошлинах.

В первом отделе основным началом служит полная отмена мести и замена ее денежными выкупами. В 1-й статье Правды прямо сказано: «Сынове Ярослава отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати». В первых трех статьях в этом отделе Правды определено, кому когда платить виру или не платить. 1-я статья указывает, когда убийца платит виру сам, без участия общины. По закону сыновей Ярослава это назначается в том случае, когда убийство учинено в обиду, т. е. с намерением ограбить и вообще с дурным умыслом. В Правде это выражалось так: «Оже кто убиет огнищанина в обиду, то виру платити 80 гривен, а людем не надобе». Здесь мы видим замечательное движение вперед русского законодательства под влиянием Судного закона. Надо заметить вообще, что византийское законодательство вносило новые начала в русскую жизнь. В Ярославовой Правде закон обращал внимание на один внешний факт, намерение же преступника совершенно не бралось в расчет; напротив, в Правде сыновей Ярослава рассматривается и сам мотив преступления, принимается во внимание не только факт, но и воля преступника, который, в случае если совершил преступление с умыслом, отвечал за преступление один, без пособия общины. 2-я статья определяет, когда виру платило общество. Это имело место в трех случаях: 1) когда убийство было совершено в разбое; 2) когда убийцы не было налицо; 3) когда его не находили: «А оже убьют огнищанина в разбой, или убийца не ищут, то вирное платити в ней же верви голова лежит». Под разбоем тогда понималось не то, что теперь, т. е. нападение на человека с целью ограбить называлось тогда грабежом, а под разбоем подразумевалась драка, возникшая вследствие ссоры, нечто вроде западной дуэли. Чтобы отомстить за невыносимое оскорбление, в то время существовал такой обычай: оскорбленный, набрав ватагу своих приятелей, приезжал в дом обидевшего, бил и колотил что попадалось под руку, и если в этом случае совершалось убийство, то оно считалось совершенным в разбое. Очевидно, убийство было не из желания ограбить, часто невзначай. Других два случая, когда виру платила община, были, если убийцы нет налицо или он неизвестен, если общество не знает или не хочет выдать убийцу, считая его хорошим человеком. Эти узаконения свидетельствуют, что Русская земля в то время была разделена на общины, называвшиеся вервями, члены которых были связаны круговой порукой, так что в случае совершения преступления одним из ее членов виру платила вся община. Община могла даже отказать в выдаче убийцы. Вервь платила виру лишь за тех, кто был связан круговой порукой. Вирное устройство было исконным на Руси и поэтому не составляло учреждения Русской Правды; указания на него мы имеем еще в договорах Олега и Игоря. Так, в договоре Олега сказано, что нанесший кому-либо личное оскорбление, если не в состоянии был заплатить виру, должен был поклясться в том, что ему некому помочь. 3-я статья говорит о разряде убийств, за которые никто не платит, или о тех случаях, если убийство не считалось преступлением. К этому разряду относится убийство вора во время кражи. За это убийство ни сам виновник, ни общество не отвечали. В законе сказано: «Оже убьють у которыя татьбы, то убит и в пса место». Впрочем, и здесь закон, желая ограничить произвол хозяина, считает убийство не преступным лишь в том случае, когда вор защищался, а если вор позволил себя связать, то убить его нельзя. Закон говорит, что если хозяин успел связать вора, то, продержав его до утра, должен был вести его на княжеский двор, а если посторонние засвидетельствуют, что хозяин убил связанного вора, то также убийство считалось в обиду и убийца платил виру сам, без помощи общины. Разрешив эти общие вопросы, когда кому платить виру, обратимся к тем статьям Правды сыновей Ярослава, в которых определяется само количество выкупа, или головщины, идущих не князю, а потерпевшему. Этих статей четыре; в них говорится, что за убийство огнищанина, княжеских тиуна и старшего стадного конюха — по 80 гривен, за убийство княжеских отроков, конюхов и поваров — 40 гривен, за убийство сельского княжеского старосты, рабы-кормилицы и раба-кормильца — 12 гривен, а за убийство княжеского рядовича — смерда и холопа — по 5 гривен. Здесь закон ясно говорит только о княжеских людях, а не о земских, и выставленный в этих статьях платеж относится не к вирам, а к головщинам, т. е. к выкупам за голову, потому что здесь показан платеж и за холопа, и за раба, а по общему смыслу всего древнего законодательства вира платилась только за свободных людей, но не за рабов. Раб тогда считался вещью, а не лицом, и потому за его голову не полагалось виры, а платилось только вознаграждение хозяину и особая пошлина князю, называвшаяся продажей.

Относительно личных оскорблений Правда сыновей Ярослава представляет три статьи. В 1-й говорится, что окровавленный или с синяками человек не обязан представлять свидетелей; во 2-й — что за побои смерда без княжеского позволения платятся за обиду три гривны; в 3-й говорится, что за побои огнищанина, тиуна или княжеского мечника платятся за обиду 12 гривен. Здесь закон опять говорит об одних княжеских людях, а не о земцах; следовательно, по отношению к земцам узаконения Правды Ярославовой остались в прежней силе. В такой же силе остались постановления Ярославовой Правды относительно различия побоев разного рода. Сыновья Ярослава не упоминают о них в своей Правде именно потому, что подробности эти остались неизменны. Сыновья Ярослава говорят в своей Правде лишь о том, в чем были сделаны изменения. В Правде сказано: «А ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша».

Второй отдел заключает в себе статьи о нарушении прав собственности. Статьи этого отдела разделяются на три разряда. В 1-м разряде определяется плата пени за украденные вещи, которую должен был выплатить вор, если у него не окажется налицо украденных вещей. Здесь княжеский конь оценивался в 3 гривны, а конь смерда — в 2 гривны, кобыла — в 60 резаней, вол — в 1 гривну, корова — в 40 резаней, баран — в 1 ногату. Во 2-м разряде статей излагаются различные пени, которые должны были платить уличенные в нарушении права собственности. Пени эти были следующие: 1) за увод чужого раба — 12 гривен; 2) за кражу коня или вола из клети — 1 гривну и 30 резаней. А если в одном воровстве участвовали несколько лиц, то с каждого — по 3 гривны и 30 резаней. В статье об этом сказано: «Оже их было 18, то по 3 гривны и 30 резаней платить мужеви»; 3) за порчу чужой межи — 12 гривен, за порчу княжеской борти — 3 гривны, а за порчу борти смерда — 3 гривны. В статьях 3-го разряда говорится о мелкой краже и также обозначаются цены за украденные вещи и пени или продажи за них в пользу князя. Здесь замечательно то, что продажа за мелкую кражу назначается вдвое более цены украденной вещи; так, гусь оценивался в 30 резаней, а продажа за покражу его назначалась в 60 резаней; кроме того, если в краже участвовали 10 или более человек, то каждый из них должен был платить продажи по 60 резаней.

В отделе узаконений против нарушителей права собственности особенно обращают на себя внимание следующие постановления. 1. В 1-й статье за убийство раба назначается пеня в 5 гривен, а за увод раба платилось 12 гривен, следовательно, более чем вдвое. Это показывает, что русское общество того времени смотрело на раба как на вещь. Убийство раба не могло принести никому пользы, следовательно, не могло быть часто — напротив, увод раба приносил большую или меньшую пользу тому, кто уводил, следовательно, это преступление совершалось чаще и должно было наказываться строже. 2. В Правде сыновей Ярослава делается различие между одиночным воровством и воровством, совершенным целой шайкой, причем за последнее пеня была больше. 3. В Правде сыновей Ярослава особенно замечательна статья о порче межей. В Ярославовой Правде о ней и не упоминается. Но, конечно, необходимо допустить, что меры против порчи межей существовали как в Ярославово время, так и до него, потому что и в это время русский народ был земледельческим народом, а следовательно, дорожил своими полями, тем более что тогда было еще очень немного обработанных полей. Межевыми знаками служили ямы, зарубки на деревьях и разные естественные признаки. Отсутствие в Ярославовой Правде узаконений относительно порчи межей можно объяснить тем, что Ярослав, конечно, предоставлял разбирательство дел такого рода или старому обычаю, или, что вероятнее всего, Судному закону, в котором есть статья о порче межей. Но через 50 лет после смерти Ярослава русское общество уже настолько развилось, что не могло оставаться ни при обычном праве, ни при Судном законе, полагавших телесное наказание, не согласное с русским духом, и потребовало новых законов. Поэтому-то сыновья Ярослава и помещают в своей Правде статью относительно порчи межей. По Правде сыновей Ярослава порча межей считалась очень важным преступлением — за нее назначалась пеня в 12 гривен, равная пени за увоз раба.

Третий отдел Правды сыновей Ярослава содержит статьи о суде и судебных пошлинах по уголовным делам. Отдел этот состоит из двух статей. 1-я из них говорит, что «пойманного вора должно вести на княжий двор», т. е. к князю, или его наместнику, или к тиуну. Статья эта прямо отрицает самоуправство: по ней убивший вора связанного и не способного никому вредить считался убийцей и приговаривался за это к плате виры. Во 2-й статье этого отдела определяются следующие судебные пени: а) емцу, т. е. тому, кто ловил вора, — 10 резаней; б) княжескому мечнику — 1 куна от гривны; в) в десятину на церковь — 15 кун; г) князю — три гривны. Если же дело будет оценено в 12 гривен, то емцу — 70 кун, в церковь — 2 гривны, а князю — 10 гривен. Это распределение судебных пошлин, очевидно, относится к преступлениям по нарушению прав собственности; относительно преступлений против личности оставлен был в силе старый Устав Ярослава о вирных уроках и продажах. Подробное рассмотрение Правды сыновей Ярослава показывает, что она представляет собой продолжение, пополнение и развитие Ярославовой Правды, но не является ее повторением. Она ясно выражает понятие русского общества ее времени о праве, понятие, которое оно имело в течение нескольких десятков лет после смерти Ярослава и которое в это время значительно развилось. Так, Ярослав в своей Правде еще не мог отменить совершенно месть родственников за убитого, он только ограничил ее, определив, кто из родственников убитого мог мстить за него. Сыновья же Ярослава прямо отрицают законность права мести. Они заменяют месть пенями, которые в их Правде разделяются на три вида, а именно: когда общество должно платить за убийцу, когда — сам убийца и, наконец, когда пеня отменялась и убийство не вменялось в преступление. Точно так же и в делах по нарушению прав собственности сыновья Ярослава настолько опередили своего отца, что уже отграничили воровство единичное от воровства шайками. Это разграничение указывает на возникновение в русском обществе новых вопросов и на развившуюся в нем потребность яснее определять общественные отношения. Но, как видно из предыдущего, и Правда сыновей Ярослава еще не выходит за пределы законов уголовных: в ней нет узаконений по гражданскому праву, а одни только уголовные узаконения.

Русская Правда XII в. Развитие общественной жизни на Руси породило новые вопросы, требовавшие законодательного решения. А потому Русская Правда не могла оставаться на той же ступени развития, на какой она была при сыновьях Ярослава. Вместе с развитием общества развиваются и его законы. Конечно, общество в этом своем движении опережает закон, который, т. о., остается позади, но все-таки и он движется.

Хотя в русское общество не входили новые элементы до самого татаро-монгольского ига, тем не менее прежние элементы его: варяжский, славянский и византийский — постепенно изменялись и принимали один характер, чисто русский. Это постепенное влияние элементов должно было изменять развитие общества, а это изменение должно было отразиться на законодательстве. Следы этого развития общества мы замечаем в дальнейших изменениях и редакциях Русской Правды. Действительно, в ее последующих редакциях мы встречаем ясные доказательства постепенного развития и изменения Правды Ярослава и Правды сыновей его.

При внимательном рассмотрении последующих редакций Русской Правды нельзя не заметить, что они не суть повторение или искажение Правды Ярослава и Правды сыновей его, но составляют отдельные законодательные памятники разных времен, приспособленные к разным степеням развития русского общества. При рассмотрении редакций Русской Правды последующих времен нельзя не заметить, что почти во всех них упоминается о Русской Правде Ярославовой редакции и о ее изменении при сыновьях Ярослава. Это обстоятельство служит прямым указанием на то, что все редакции Русской Правды после сыновей Ярослава составляют отдельные законодательные памятники, которые не следует смешивать с двумя рассмотренными нами.

Содержание Правды XII в. во всех списках начинается следующими словами: «Суд Ярославль Володимиричь, Правда Русьская». Несмотря на такое заглавие, она очевидно не есть Ярославова Правда, а представляет отдельный законодательный памятник, в котором из Ярославовой Правды и Правды сыновей его заимствована только одна 1-я статья, все же прочее в ней составляет новость, основанную на новых началах, выработанных русским обществом. Поэтому заглавие «Суд Ярославль Володимиричь», собственно, можно отнести только к одной 1-й статье, которая действительно взята из Ярославовой Правды. Правду XII в. можно разделить на 4 отдела: в 1-м из них говорится о преступлениях против жизни, во 2-м — о личных оскорблениях, в 3-м — о нарушении права собственности, в 4-м излагаются узаконения о займах. Из этого разделения статей мы ясно видим, что этот памятник, подобно предшествующим, еще преимущественно относится к уголовному законодательству, из гражданского права в нем помещен только один отдел — о займах.

1-й отдел. Правда XII в. начинается 1-й статьей Ярославовой Правды и Правды сыновей его, отменивших месть за убийство и заменивших ее кунами. Указав таким образом на основное начало законодательств предшествующего времени, Правда XII в. приступает к развитию юридических понятий своего времени, а именно, излагает узаконения о вирах. Она, во-первых, определяет, что такое дикая вира и головщина и кто платил их. По этому определению дикой вирой называлась: а) пеня за убийство, совершенное во время разбоя, когда нет налицо убийцы или же когда община не хочет выдавать его; б) пеня за убийство, учиненное в ссоре; в) вира за убийство, учиненное на пиру явно, а не скрытно. Отличительный характер дикой виры состоял в том, что ее платил не сам убийца, а целая община, вервь, к которой принадлежал убийца, и притом община платила эту виру не вдруг, а погодно, в течение нескольких лет. Основанием для платежа дикой виры общиной служило то, что совершивший убийство был сам членом этой общины, или верви, и состоял вкладчиком по постоянному и ежегодному платежу дикой виры, хотя бы он и не совершил убийства. В законе прямо сказано: «Будет ли головник их в верви, то за не к ним прикладывают того же деля им помогати головнику (убийце)». Итак, дикую виру, т. е. пеню князю за убийство, головник платил не один, а при помощи целой общины. Но саму головщину, т. е. плату родственникам за голову убитого, он платил один, тут община не помогала ему. В той же статье говорится: «А головничьство, а то самому головнику; а в сороце гривен (т. е. дикую виру) заплатити ему из дружины (т. е. вместе с членами верви) свою часть». Из учреждения дикой виры видно, что здесь действовало юридическое понятие о вменении. Общество, вервь, не вменяло в преступление убийство в трех показанных нами случаях, считало это убийство неумышленным или, по крайней мере, извиняло убийцу, находило его хорошим членом и потому помогало ему, как своему вкладчику, в плате виры и не выдавало его. Во-вторых, настоящий памятник определяет условия, когда не допускается дикая вира, т. е. когда платил виру сам убийца. Во-первых, виру платил тот убийца, который убил другого без ссоры, без причины со стороны убитого, а единственно со злым умыслом, чтобы его ограбить. Такой убийца в законе прямо назван разбойником; за него вервь не платила, а напротив, самого его с семейством и со всем имением отдавала «на поток и на разграбление». В законе сказано: «За разбойника люди не платят, но выдадят самого всего и с женою и с детьми на поток и на разграбление». Община явно не терпит злоумышленного убийцу; она не только не защищает его, а напротив, исключает его из своих членов как нетерпимого злодея, и убийство со злым умыслом считается достойным строгой кары. Во-вторых, помощью общины в уплате виры не пользовались те из убийц, хотя бы и неумышленных, которые не принадлежали ни к какой верви, не вкладывали своей доли в дикую виру: «Аже кто не вложится в дикую виру, — говорится в законе, — тому люди не помогают, но сам платит». Здесь головник, хотя и платит сам, без пособия общины, но он, как неумышленный убийца, следовательно терпимый член, не изгоняется из общины, не отдается на поток и на разграбление; он по-прежнему остается членом общины, только сам, своими средствами уплачивает виру и головщину, т. к. он не вкладывался в дикую виру. В-третьих, настоящий памятник говорит о т. н. поклепной вире. Поклепной вирой называлась вира, платимая тем, на кого падало подозрение в убийстве или кого уличили в убийстве свидетели, но кто не был схвачен во время самого совершения убийства. Закон в таком случае требует суда и судебными доказательствами признает свидетелей, а если их не будет, то испытание железом. Для полного доказательства совершенного преступления по закону требуется 7 свидетелей, если истец русский, а если варяг или другой иноземец, то достаточно 2 свидетелей, т. е. обвиняемый признается преступником, если семь или двое свидетелей подтвердят обвинение. Но Русская Правда допускает поклеп в убийстве и иск только в таком случае, когда найден будет еще не разложившийся труп; когда же будут найдены только кости или до того истлевший труп, что убитого нельзя узнать, в таком случае ни иск, ни суд по закону не допускаются. В законе сказано: «А на костех и по мертвеце не платити виры, оже имени не ведают, ни знают его». Это ясно показывает, что в XII в. уголовное дело разбиралось только тогда, когда были истцы по этому делу, т. е. процесс был чисто обвинительный.

Относительно узаконений о вирных пошлинах Правда XII в. следует уставу Ярослава о вирных уроках, только несколько изменяет его, а именно разделяет на два разряда: а) виры в 80 гривен; б) виры в 40 гривен. Вместо вирного урока в 60 гривен в пользу вирника, как это узаконивает Ярославова Правда, Правда XII в. узаконивает брать в пользу вирника от 80 гривен — 16 гривен, а от 40 гривен — 8. Кормы же вирнику Правда XII в. определяет так же, как и Ярославова Правда. Далее в настоящем отделе помещена оценка, сколько платить за каждую голову головщины. Эта оценка одинакова с оценкой по Правде сыновей Ярослава, только здесь прибавлено: во-первых, разделение княжеских служителей на два разряда, причем к первому, в 8 гривен за голову, отнесены тиуны — огнищный и конюший; а к второму, в 40 гривен, княжеские отроки, конюхи и повара — следовательно, младшая дружина; во-вторых, в двенадцатигривенную головщину включены ремесленники и ремесленницы, а в пятигривенную к княжеским рядовичам причислены и боярские рядовичи. Первый отдел настоящего памятника заканчивается статьей о пошлинах, платимых в том случае, когда кто оправдается от обвинения в убийстве; здесь пошлины в пользу княжеского отрока брались одинаково с оправданного и с обвинителя. В законе сказано: «А кто свержет виру, то гривна кун сметная отроку; а кто и клепал, а тому дати другую гривну».

Во 2-м отделе, о личных оскорблениях, настоящий памятник перечисляет те же преступления, что и в Правде Ярослава. Само наказание остается большей частью прежним, но настоящий памятник развивает некоторые новые юридические понятия, на которые прежние законодатели не обращали внимания. Так, напр., в статье: «Оже кто кого ударит батогом…» в Ярославовой Правде просто назначена пеня в 12 гривен согласно Олегову договору; в настоящем же памятнике к пени в 12 гривен прибавлено еще: «Не терпя ли противу тому тнеть мечем, то вины ему в том нет». Или в статье: «Аже приидет кровав муж на двор (княж)» — по Ярославову закону представлялось на волю обиженного или мстить, или взять три гривны за обиду и плату за лечение, а обида доказывалась на суде знаками на теле: ранами, синяками и др., а за недостатком их — свидетелями. Точно тот же порядок сохранен и в настоящем памятнике, но здесь прибавлено, что свидетели должны говорить «слово противу слова» с обвинителем, и сверх того сказано, что кто начал драку, тот обязан платить сверх 3 гривен обиженному 60 кун и еще 3 гривны продажи в казну княжескую. Это узаконение вошло в Правду XII в. прямо из Судного закона, в который оно пришло из Юстинианова кодекса. Если же окажется, по указанию свидетелей, что избитый, придя жаловаться, сам начал драку, то он лишался права на получение вознаграждения за обиду. В законе сказано: «Аще и кровав приидет, а будет сам почал, а вылезут послуси, то ему за платеж, оже и били». Следовательно, в Правде XII в. уже принималось в расчет, кто начал драку; прежде же достаточно было показать следы побоев или привести свидетелей, чтобы получить вознаграждение за обиду; теперь же кто начал драку, хотя бы он и действительно был оскорблен или потерпел побои, тот терял всякое право на вознаграждение от обидчика и не имел права жаловаться. Следовательно, закон здесь обращал внимание и судил не по одному факту, а по причинам, вызвавшим факт, чего в прежнем русском законодательстве не было заметно. Т. о., отдел о личных оскорблениях замечателен для нас в том отношении, что в нем разбирается не один факт, а также и мотив факта или воля совершившего преступление.

3-й отдел, о преступлениях против прав собственности, представляет очень много нового о порядке суда и следствия по этим делам, что тогда известно было под именем свода. Статьи о своде начинаются измененной статьей Ярославовой Правды о том же предмете. По Ярославовой Правде увидевший свою пропавшую вещь в руках другого не мог тотчас брать ее, а должен был требовать свода; если же владевший украденной вещью не шел на свод, то в течение 5 дней должен был представить поручителей в том, что он купил, а не украл опознанную вещь. В настоящем же памятнике, во-первых, поручительство и пятидневный срок отменены. Эта отмена, очевидно, произошла оттого, что сроки и поручительство заимствованы были из византийского Номоканона (см.: Кормчая) и, как не согласные с духом русского общества, не могли удержаться в русском законодательстве; во-вторых, последствия свода выражены довольно определенно, тогда как у Ярослава они вовсе опущены. В этом памятнике прямо сказано, что найденный посредством свода настоящий тать должен платить хозяину украденной вещи и все то, что пропало вместе с ней. Напр., у хозяина пропала лошадь с телегой и разными товарами в телеге; если хозяин увидел у кого-либо свою пропавшую лошадь и посредством свода открыл настоящего татя, то тать должен заплатить ему и за телегу с товарами, хотя они у него не были найдены. Далее памятник полагает границы сводам, а именно: в одном городе свод должен производиться до конца, т. е. пока не отыщется настоящий тать, но если свод придется вести по разным городам и деревням, то по новому закону истец идет только до третьего свода, и третий за лицо, т. е. за найденную у него краденую вещь, должен заплатить истцу деньги, а с самой украденной вещью или лицом идти до конца свода, т. е. пока не найден будет настоящий тать, который должен был платить все: и пеню, или продажу, князю, и другие вещи, попавшие вместе с найденной, а также все расходы по сводам. Притом при сводах соблюдался такой порядок: если тот, у кого найдена украденная вещь, скажет: «Я купил ее на торгу», — то должен представить двух свободных мужей или мытника, при которых совершена покупка; и если притом скажет, что не знает, у кого купил, то вместе со своими свидетелями должен будет присягнуть в том, что найденная у него вещь действительно куплена им на торгу у неизвестного лица при свидетелях, которые также должны дать клятву. После этого вещь отдавалась истцу, а покупщику предоставлялось искать того неизвестного, у которого он купил ее; и если, хоть и через долгое время, этот неизвестный находился, то должен был возвратить взятые у покупщика деньги и заплатить хозяину вещи все то, что пропало вместе с ней, и выплатить пеню, или продажу, в казну князя. Далее в настоящем отделе говорится, что при поиске украденного раба порядок свода был назначен тот же, какой и для отыскания пропавших вещей: настоящий хозяин раба шел только до третьего свода, у третьего брал раба, а своего оставлял ему как поличное, чтобы идти ему до конечного свода, и когда на конечном своде отыскивался настоящий тать, то раб, оставленный в поличное, возвращался хозяину его, а тать платил все убытки по своду и продажу князю в 12 гривен. В заключении о сводах настоящий памятник повторяет закон Ярославовых сыновей, что вор, пойманный при воровстве, в случае сопротивления мог быть безнаказанно убит хозяином, поймавшим его, но если хозяин возьмет вора живым и свяжет, а потом, вместо того чтобы вести на княжеский двор, убьет его связанного, то за это подвергается пени в 12 гривен. Настоящий отдел Правды XII в. заканчивается пятью статьями о количестве продажи, или пени, за разные кражи и о законной цене разным вещам, которую вор должен платить хозяину вещи в случае, если вещи не будет налицо. Статьи эти почти все взяты из Правды сыновей Ярослава, и только некоторые из них изменены и пополнены. Наконец, в заключении этого отдела сказано, что продажа, или пеня, за татьбу налагалась только тогда, когда тати были люди свободные; если же тати были рабы, то на них как на несвободных не налагались пени, а только господа их платили вдвое против украденного. В законе сказано: «Оже будет холопи тати, любо княжи, любо болярскыи, любо чернецевы их же князь продажею не казнит, занеже суть не свободни, то двоичи платити к исцу за обиду». Это совершенно новый закон, не известный ни Ярославовой Правде, ни Правде сыновей Ярослава. Но в основных своих чертах закон этот вполне согласен с Ярославовой Правдой, которая не признает личности в холопе, а считает его безгласной собственностью господина наравне с домашними животными; как в случае нанесения какого-либо вреда домашними животными за убыток, понесенный при этом, платил хозяин, которому принадлежали животные, так и холопу не вменялись преступления и за него, как за домашнее животное, должен был отвечать господин. Т. о., Правда XII в. в узаконениях о преступлениях против воли собственности имеет те же основания, как и Ярославова Правда и Правда сыновей Ярослава, только в Правде XII в. отдел этот несколько дополнен и особенно отличается развитием понятий о порядке свода или поиске татя.

Четвертый отдел Правды XII в. составляют законы о займах и процентах. Отдел этот, как и предшествовавший, начинается статьей Ярославовой Правды о взыскании долгов: «Аще кто взыщет кун на друзе, а он ся учнет запирати, то оже на нь послуси выведет, то ти пойдут на роту, а он возьмет куны свои; занеже не дал есть ему за много лет, то платити ему за обиду 3 гривны». Здесь по сравнению с Ярославовой Правдой прибавлено только то, что послухи, представленные истцом, должны идти на роту, т. е. дать клятву; у Ярослава же клятвы с послухов не требовалось. Русская Правда XII в., приняв за основание Ярославову Правду, относительно взыскания долгов пошла еще дальше, постоянно имея в виду дать больше удобства и определенности как заключению займа, так и взысканию долга. Но Правда XII в. освободила купцов от представления свидетелей: суд, по новому закону, принимал купеческие иски по долгам и без свидетелей, только ответчик или должник должен был очистить себя клятвой, если отпирался от долга. В законе сказано: «Аще кто купец купцу даст в куплю куны или в гостьбу, то купцу пред послухи кун не имати: послуси ему не надобе, но ити ему самому роте, оже ся учнет запирати». Во-вторых, настоящее узаконение освобождает от представления свидетелей, когда кто свои вещи или деньги отдает на сохранение; по новому закону в случае спора приниматель очищал себя присягой и тем оканчивал дело. «А оже кто поклажеи кладет у кого-либо, то ту послуха нет, у кого товар тот лежит; но оже начнет большим клепати, тому идти роте у кого лежало, како толко еси у мене положил, за неже ему благо деял и хранил». Этот закон, очевидно, был издан в отмену 27-й главы Судного закона, которая требовала в этом случае свидетелей и других доказательств. Явно, что эта глава Судного закона, как узаконение не туземное, которое требовало многих и сложных доказательств, оказалась не согласной с духом русского общества и в XII в. была заменена настоящим несложным узаконением — требованием роты. В настоящем отделе Правды XII в. помещены две совершенно новые статьи о процентах. В прежних узаконениях — ни у Ярослава, ни у сыновей его — нет и упоминания о процентах, а Судный закон даже прямо запрещал брать проценты: «Аще даси брату нищу взаим, не буди на нь нападая, ни за долги роста». Это правило любви христианской, предложенное Церковью, очевидно, оказалось неисполнимым в русском обществе — проценты, несмотря на запрещение, все-таки брались и, конечно, при запрещении брались в гораздо большей мере, чем в случае их разрешения. Посему русское законодательство должно было отступиться от запрещения процентов и обратиться к другим началам, а именно принять меры, чтобы условия процентов были более гласны и не производили споров, а также продолжительных и разорительных тяжб. С этой целью 46-я статья настоящей редакции Русской Правды на первый раз узаконивает только то, чтобы проценты назначались при свидетелях и чтобы кредитор сверх условленных процентов не требовал новых. В законе сказано: «Аще кто куны дает в резы, или мед в наставы, или жито в присып, то послухи ему ставити како ся с ним будет рядил, тако же ему имати». Далее закон не ограничивается одной гласностью условий, ибо проценты и при гласности могли быть обременительны, и к гласности добавляет еще меры процентов; он устанавливает, чтобы заимодавец, если месячный долг затянется на год, не имел права брать месячные проценты со своего должника, а переводил их на годовые и третные. Притом в настоящем законе подтверждено, что при назначении процентов непременно должны быть свидетели; в противном случае заимодавец не только лишался процентов, но не имел права взыскивать и сам капитал. Из этого общего правила было допущено только одно исключение: небольшие суммы, до 3 гривен кун, заимодавец мог давать без свидетелей и мог подтвердить свой иск в случае неплатежа долга только клятвой. В законе сказано: «А месячный рез, оже за мало дний, то ему плати; а зайдут куны до того же году, то дадят ему куны в треть, а месячный рез погренути, послухов ли не будет, а будет кун три гривны, то ити ему про свои куны рот». Если же кредитор давал взаймы без свидетелей более трех гривен, то судья говорил ему так словами закона: «Привиновался еси, аже еси послуха не ставил». Т. о., Русская Правда XII в. представляет, с одной стороны, постепенное развитие Правды Ярославовой и Правды сыновей Ярослава, а с другой — дает несколько статей, не известных ни Правде Ярослава, ни Правде сыновей его и показывающих, что в русском законодательстве в XII в. мало-помалу стали вводиться юридические обычаи общества, которым, т. о., сообщалась обязательная сила закона. Так всегда и бывает в естественном развитии законодательства: сначала появляется обычай, по мере развития общества обычай слабеет и его сменяют положительные законы. Но основа народного юридического обычая не теряется в положительных законах, а проводится в них во всей своей силе.

Русская Правда имела огромное значение в дальнейшем развитии русского права. Она легла в основу многих норм международного договора Новгорода и Смоленска (XII—XIII вв.), Новгородской судной грамоты и Псковской судной грамоты, Судебника 1497 и др.