Социально-психологические аспекты в формировании мировоззрения П. Н. Ткачева

Худолеев А. Н., к.и.н, доцент кафедры Отечественной истории, Кузбасская государственная педагогическая академия

Не секрет, что вопросы, связанные с историей русского революционного движения, находились на ведущих позициях в советский период отечественной исторической науки. Однако, несмотря на большое количество работ, посвященных этой тематике, слабоизученной оставалась проблема формирования радикального сознания, причин и мотивов, подталкивавших человека к революционной деятельности.

В трудах многих советских историков революционное движение укладывалось в жесткую социологическую схему, подчиненную борьбе классов, где не оставалось места для отдельного человека, для его внутреннего мира. Вместе с тем, думается, что движущей силой истории является все-таки не антагонизм классов и борьба между ними, а борьба разноречивых, порой крайне противоположных стремлений внутри человеческой натуры, борьба человеческих чувств и страстей. Внутренний мир человека представляет из себя своеобразное “поле битвы”, на котором разворачиваются сражения между осознанным и безотчетным, стихийным и прагматичным, низменным и возвышенным1.

Этим объясняется тот интерес, который уже не одно десятилетие вызывает к себе в западной историографии так называемая “психоистория”, основанная на применении методов психоанализа к исследованию исторического прошлого.2 В последнее время конструктивность обращения к психоаналитическим концепциям для лучшего понимания механизмов поведения человека, мотивов его поступков постепенно начинает осознаваться и отечественными историками и в частности, специалистами по истории русской общественной мысли и революционного движения второй половины XIX – начала XX вв.3 Следует отметить, что внедрение элементов психоанализа в исторические исследования не является чем-то абсолютно новым для российской историографии. Еще до Октябрьской революции и в первые годы советской власти это направление пользовалось популярностью среди ученых. В Москве действовал психоневрологический институт, на базе которого проводились фундаментальные психоаналитические исследования и проходили психоневрологические съезды с участием представителей практически всех гуманитарных наук. Однако в середине 1920-х годов институт закрыли и все разработки его сотрудников были преданы забвению.4

В предлагаемой статье рассматривается один из вариантов формирования революционного мировоззрения посредством анализа социально-психологических особенностей становления личности П. Н. Ткачева – теоретика наиболее радикального направления в народничестве – “русского бланкизма”.

Истоки радикализма Ткачева следует искать, по нашему мнению, в годах его детства и юности, когда происходит формирование личности и закладываются черты психологического типа. Главную роль здесь играют общая обстановка в семье, как духовная, так и материальная, и отношения родителей с детьми. Об этом свидетельствуют исследования американского психиатра Станислава Грофа, предметом изучения которого являются истоки острых депрессивных, психопатических и неврологических состояний. На основании богатой клинической практики, С. Гроф пришел к выводу, что в отдельный критический период, определяемый ученым в промежутке от трех до шести лет, ребенок может оказаться особенно уязвимым к переживаниям особого рода, которые могли бы иметь на него очень малое влияние (или вообще никакого) как на более ранних, так и на более поздних стадиях развития. Наиболее важным фактором оказывается здесь эмоциональная атмосфера в семье и межличностные отношения ее членов. Одно-единственное событие может иметь огромное патогенное значение, когда оно случается на фоне особо неблагоприятной семейной обстановки.5

Петр Ткачев был младшим ребенком в семье и поэтому, как водится, самым любимым. С первых месяцев жизни его окружала атмосфера особой заботы и внимания со стороны всех домочадцев. Семья Ткачевых ни в чем не нуждалась благодаря положению, которое занимал при императорском дворе ее глава Никита Андреевич (Н. А. Ткачев был архитектором, помощником Карло Росси). Но в 1848 году Н. А. Ткачев внезапно умер, оставив свою жену Марию Николаевну с четырьмя детьми. Смерть отца кардинально изменила жизненный уклад всей семьи, моментально окунувшейся во все “прелести” существования разночинной интеллигенции, вынужденной зарабатывать хлеб и пробивать дорогу в жизнь собственным трудом.

Это означало вместе с тем и завершение сказочного детства для четырехлетнего Петра. Вероятно, в этот период мальчик пережил серьезный душевный надлом, отложившийся затем в недрах его психики в виде посттравматического переживания. Подсознательное восприятие действительности, свойственное детскому возрасту, не способно еще фильтровать поступающую из вне информацию, а только регистрирует ее. Ребенок не может объяснить изменения вокруг него, но прекрасно чувствует их. И поэтому, будучи не в силах найти ответа на причины резких перемен в семье и вызванных ими болезненных переживаний, юный Ткачев уходит в себя, проявляя склонность к интровертности.

Второй внутренний надлом приходится на его гимназические годы, когда домашний мальчик лишился привычной для него материнской опеки и оказался предоставленным самому себе в кругу своих сверстников. Скромный, тихий, застенчивый и очень впечатлительный юноша попал в непривычную для себя обстановку. Позднее, вспоминая свои гимназические годы, Ткачев нелицеприятно отзывался о царивших там нравах и методах воспитания, указывал на грубый деспотизм, невежество, “тупоумие” учителей и наставников, на бесконечные порки, бессмысленную “долбню” и на произвольное, подавляющее господство старших учеников над младшими.6

Возможно, в эти годы в юноше зародилось чувство материальной ущербности, так как Мария Николаевна не могла платить за обучение сына и Ткачев учился за государственный счет. Это с одной стороны, порождало, думается, мысль о собственной неполноценности, а с другой – чувство обиды, несправедливости и желание найти выход из создавшегося положения. Закономерным итогом этих переживаний стала подсознательная тяга молодого Ткачева к социалистическим идеям, в которых он видел “свет в конце тоннеля”, находил созвучные своим переживаниям мысли и затем, вслед за своими кумирами, пошел по пути наименьшего сопротивления, искал простого варианта решения сложной социальной проблемы, обвиняя во всех бедах существующую власть.

Таким образом, среди ряда объективных и субъективных моментов, способствовавших формированию революционного сознания у П. Н. Ткачева, как наиболее важные, на наш взгляд, можно выделить следующие. Во-первых, семейные обстоятельства, связанные с ранней смертью отца, в результате которой до этого благополучная в материальном положении семья Ткачевых окунулась в пучину нужды и лишений. В итоге самый младший и самый любимый ребенок в семье – Петр вынужденно был отдан на воспитание в гимназию. Домашний мальчик, привыкший к материнской заботе, в один момент лишился ее и оказался предоставленным самому себе в кругу своих сверстников и более старших учеников, что не могло не вызвать чувства внутреннего дискомфорта и душевной травмы.

Во-вторых, личные черты характера Ткачева, среди которых преобладали молчаливость, застенчивость, стыдливость, впечатлительность, а в годы учебы в гимназии к ним добавились еще скрытность и замкнутость, вызванные, по нашему мнению, глубоко спрятанной озлобленностью из-за осознания своей материальной ущербности и чувством иждивенчества, хотя и вынужденного, как правило, очень болезненно воспринимаемого порядочными людьми. В-третьих, обида на несправедливость своего положения инстинктивно тянула Ткачева к соответствующему социальному окружению, состоявшему в основном из таких же, как и он разночинцев и к социалистической литературе, проповедовавшей наиболее быстрый, революционный путь достижения справедливости и счастья.

В целом, процесс формирования радикального мировоззрения проходил у Ткачева по классической для социального психоанализа схеме: социальный факт – социальное переживание – социально-психологический след, где ключевую роль играло среднее звено, так как именно от характера и глубины переживаний зависят соответствующий психологический склад человека и мотивы его поведения. Все, что усвоено было Ткачевым в детские и юношеские годы на подсознательном уровне наряду с душевными травмами, оставившими глубокий след в его психике в виде затаенных ненависти и мстительности, выплеснулось наружу в более зрелом возрасте, что является предметом отдельного обсуждения.

Список литературы

1. Так, известный отечественный психолог Л. С. Выготский, выступая на психоневрологическом съезде, проходившем в январе 1924 года в Москве, ссылаясь на анкетирование учащейся молодежи, проведенное им в Гомеле, пришел к выводу о полной психологической асимметрии, психологическом несоответствии не только между различными группами, но и в складе одной личности. / См.: Второй психоневрологический съезд. // Красная новь – 1924 - № 2 – С. 236.

2. См.: Могильницкий Б. Г. Американская психоистория: Претензии и реальность. // Новая и новейшая история – 1986 - № 1; Сухотина Л. Г. Новые тенденции в психоисторических трактовках русского революционного демократизма. // Зарубежная историография социально-политического развития СССР: Сборник научных трудов. – М., 1989.

3. См.: Чернышевский Д. Революционное движение в России с точки зрения психоанализа. // Волга – 1994 - № 5-6; Городницкий Р. А. Егор Сазонов: мировоззрение и психология эсера-террориста. // Отечественная история – 1995 - № 5; Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. – М., 1997; Будницкий О. В. Терроризм в русском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина 19 – начало 20 в.) – М., 2000. Особо хочется сказать несколько слов по поводу статьи Д. Чернышевского. Автор, на основании знаменитого тезиса М. А. Бакунина: “страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть” (Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. – Т. 3. – С. 144.), считающегося классической формулой революционной деструктивности, обвиняет революционеров второй половины 19 века в духовной некрофилии и в подсознательно-сексуальных отклонениях, выраженных в виде “эдипова комплекса”, описанного еще З. Фрейдом. На наш взгляд, Д. Чернышевский несколько упрощает сложную социально-психологическую проблему, свойственную не только носителям радикального сознания. Так, в начале 1920-х годов редактор сборника “Вехи” интеллигентнейший М. О. Гершензон в одном из писем к философу Л. Шестову обмолвился, что “.... само разрушение я уже считаю прогрессом”. / Цит. по: Криницкая Г. С. Проблемы формирования психологии советской интеллигенции. // Из истории революций в России (первая четверть 20 в.): Материалы Всероссийского симпозиума. – Томск, 1996 – Вып. 2. – С. 79. Следовательно, трансформация ценностных ориентаций и психологических установок в определенные моменты исторического времени не зависит от внутренних психопатических отклонений, а лежит в области подсознания и причины ее сугубо индивидуальны, поскольку индивидуальна реакция человека на те или иные внешние обстоятельства, их понимание и восприятие.

4. См.: Криницкая Г. С. Указ. соч.

5. См.: Гроф С. Области человеческого бессознательного. – М., 1994 – С. 92.

6. См.: Ткачев П. Н. Недоконченные люди. // Ткачев П. Н. Избранные сочинения на социально-политические темы в 4-х томах. – М., 1932 – Т. 2. – С. 277.