Концепция Л.Н. Гумилева Этногенез и биосфера земли и ее значение в развитии философии истории

Концепция Л.Н. Гумилёва  «Этногенез и биосфера
земли» и её значение в развитии философии  истории.

В моей работе я бы хотела не только изложить теорию
этногенеза по           Л.Н.Гумилёву, но и обосновать  её   как важную 
философско-историческую концепцию, объясняющую

природу
существования человечества. Я думаю, удобнее будет начать со второго вопроса,
указанного в моей теме -  это значение концепции Гумилёва в развитие философии
истории. Для этого предлагаю вспомнить, что за предмет сей  философия истории?

Термин
«философия истории» изобрел в восемнадцатом веке Вольтер, который понимал под
ним всего лишь критическую, или научную, историю, тот способ исторического
мышления, когда историк самостоятельно судит о предмете, вместо того чтобы
повторять истории, вычитанные из старинных книг. Этим же термином пользовались
Гегель и другие авторы в конце восемнадцатого века, но они придали ему другой
смысл: у них он означал просто всеобщую, или всемирную, историю. Третье
значение данного термина можно найти у некоторых позитивистов девятнадцатого
века: для них философия истории означала открытие общих законов, управляющих
ходом событий, о которых обязана рассказать история. Задачи, поставленные перед
«философией истории» Вольтером и Гегелем, способна решить только сама
историческая наука. Возможно, здесь будет уместно вспомнить, что же такое
история в контексте исторического сознания.

Известный
русский историк В.О. Ключевский так писал об истории как науке: «в научном
языке слово «история» употребляется в двояком смысле:

1.         
Как движение во времени, процесс 

2.         
Как познание процесса.

Поэтому
все, что совершается во времени, имеет свою историю. Содержанием истории, как
отдельной науки, специальной отрасли научного знания, служит исторический
процесс, т.е. ход, условие и успехи человеческого общения или жизнь
человечества в ее развитии и результатах. » (В.О.Ключевский Соч. в 8и т.т., Т.
1 «Курс русской истории» Часть 1, М. 1956г.). В ходе изучения истории
формируется историческое сознание. Под историческим сознанием в науке понимается
совокупность представлений общества в целом и его социальных групп в
отдельности, о своем прошлом и прошлом всего человечества. Как и всякие другие
формы общественного сознания, историческое сознание имеет сложную структуру.
Необходимо выделить четыре уровня.

1.         
(низший) Уровень исторического сознания формируется такими же способами,
как и обыденное, на основе накопления непосредственного жизненного опыта, когда
человек на протяжении своей жизни наблюдает какие то события, или даже является
их участником.

2.         
 Уровень исторического сознания может формироваться под влиянием
художественной литературы, кино, радио, ТВ, театра, живописи, под влиянием
знакомства с историческими памятниками. На этом уровне историческое сознание
также еще не превращается в системное знание. Образующие его представления еще
отрывочны, хаотичны, не упорядочены в хронологическом отношении. Они, как
правило, отличаются яркостью, большой эмоциональностью, Так например,
государственная деятельность и образ Петра 1 у широких масс населения чаще
всего складывается по роману А. Толстого «Петр 1» и снятом по нему фильмам.

3.         
Следующая ступень исторического сознания формируется на основе
собственно исторических знаний, приобретаемых на уроках истории в школе, где
учащиеся впервые получают представления о прошлом в систематизированном виде. К
сожалению как школьное, так и преподавание истории в ВУЗах не способствует
глубокому и внимательному изучению истории по разным причинам: в школе материал
слишком растянут так, что заканчивая изучать курс истории школьники плохо
помнят с чего начинали. В ВУЗах наоборот: все слишком сжато, пунктирно и крайне
нелогично.

4.         
(высший) Формирование исторического сознания происходит на базе
всестороннего, теоретического осмысления прошлого, на уровне выявления
тенденций исторического развития, получение более четкого представления о
природе и движущих силах человеческого развития, его периодизации и смысла
истории.  

Именно
достигнув развития четвертого уровня исторического сознания, перед
человечеством встала  проблема ответа на наиболее фундаментальные вопросы
человеческого бытия.

Итак, для Вольтера
философия означало независимое и критическое мышление, для Гегеля – мышления о
мире в целом, для позитивистов 19го столетия – открытие однообразных законов.
Сама по себе философия рефлективна. Философствующее сознание никогда не думает
просто об объекте, но, размышляя о каком бы то ни было объекте, оно также
думает о своей собственной мысли об этом объекте. Философия поэтому может быть
названа мыслью второго порядка, мыслью о мысли. Это не означает, что философия
– наука о сознании, или психология. Психология – мысль первого порядка, она
рассматривает сознание точно так же, как биология рассматривает жизнь.
Философия никогда не имеет дела с мыслью самой по себе, она всегда занята
отношением мысли к ее объекту и поэтому в равной мере имеет дело как с
объектом, так и с мыслью. Мысль в ее отношении к своему объекту – уже не просто
мысль, а знание. Отсюда – то, что для психологии является только теорией мысли,
для философии – теория познания. Там, где психолог спрашивает себя: «Как
историки мыслят?»,– философ задает себе вопрос: «Как историки познают?», «Как
им удается проникнуть в прошлое". » И наоборот, дело историка, а не
философа – познание прошлого как вещи в себе, например того, что столько-то лет
назад действительно произошли такие-то и такие-то события. Философ занимается
этими событиями не как вещами самими по себе, но как вещами, известными
историку, и интересуется не тем, какие события происходили, когда и где они
имели место, но тем их свойством, которое делает возможным для историка их
познание. Таким образом, философ должен думать о мышлении историка, но при этом
он не дублирует работу психолога, и для него мысль историка — не комплекс
психических феноменов, но система знания. Он также думает и о прошлом, но не
дублирует при этом работу историка, ибо прошлое для него — не серия событий, но
система познанных объектов. Философия не может отделить исследование познания
от исследования того, что познается. Невозможность такого разделения прямо
вытекает из идеи философии как мысли второго порядка. Если такова природа
философского мышления, то что же  имеется в виду, когда к слову «философия»
добавляют уточняющую характеристику «истории»? В каком смысле существует особая
философия истории, отличная от философии вообще и от философии чего-то еще? 
Почему философия истории должна быть предметом специального исследования, а не
включаться в общую теорию познания ? В процессе развития европейской
цивилизации люди в известной степени мыслили исторически; однако мы редко
задумываемся над теми видами деятельности, которые даются нам очень легко.
Только наталкиваясь на трудности, мы начинаем прилагать усилия, чтобы их
преодолеть. Так и предмет философии, понимаемой как организованное и научное
развитие самосознания, зависит время от времени от тех особых проблем, при
решении которых люди определенной эпохи сталкиваются с особыми трудностями.
Вникая в вопросы, особенно значимые в философии какого-нибудь народа в тот или
иной период его истории, мы получим известное представление о том, на какие кон
кретные проблемы люди считали необходимым направить всю энергию мысли.
Периферийные же и второстепенные темы свидетельствуют о том, что по отношению к
ним не испытывалось никаких особых трудностей. Наша же философская традиция,
представляя собой непрерывную линию, восходит к Греции шестого столетия до
н.э., а в то время особой задачей было создание оснований математики. Греческая
философия поэтому поместила математику в центр своих построений, и когда она
разрабатывала проблему познания, то она имела в виду прежде всего
математическое знание. С той поры вплоть до прошлого столетия были две великие
конструктивные эпохи в европейской истории. В средние века основные проблемы
перед мыслью ставила теология, и проблематика философии возникала поэтому из
размышлений над нею и касалась отношений между богом и человеком. От
шестнадцатого до девятнадцатого века мысль была устремлена в основном на то,
чтобы создать фундамент естественных наук, и основной темой философии было
отношение человеческого ума как субъекта познания к внешнему миру природных
явлений вокруг него как объекту познания. Но в восемнадцатом столетии люди
начали думать об истории критически, как до этого они уже научились критически
думать о внешнем мире, потому что история стала рассматриваться как особая
форма мысли, не совсем похожая на математику, или теологию, или естественные
науки. Результатом этих раздумий был иной подход к теории познания: последняя,
которую разрабатывали до сих пор, исходя из предположения, что математика, или
теология, или естествознание, или же все они, вместе взятые, могут исчерпать
проблематику познания вообще, перестала удовлетворять людей. Так возникла
необходимость в специальном исследовании этой новой проблемы или группы
проблем, проблем философских по своему характеру и рожденных самим фактом
существования организованной и систематизированной исторической науки. Это
новое направление с полным основанием могло претендовать на то, чтобы
называться философией истории. Современная философия истории - это
относительно самостоятельная область философского знания, которая посвящена
осмыслению качественного своеобразия развития общества в его отличии от
природы. В ХХ веке большой вклад в развитие данной отрасли знания был
внесен Н.А.Бердяевым, К.Ясперсом, Р.Ароном. Одними из наиболее известных
трактовок философии истории являются конценции А. Тойнби и У. Ростоу.

Философия истории
рассматривает несколько важнейших проблем:

• направленность и
смысл истории,

• методологические
подходы к типологизации общества,

• критерии
периодизации истории,

• критерии
прогресса исторического процесса.

Приступая к
рассмотрению этих проблем, обратим внимание на то, что в философии истории нет
единства мнений ни по одному из названных выше вопросов. Точки зрения различны
настолько, что скорее, они противоположны, а не дополняют друг друга. Так,
некоторые философы признают исторические законы, другие - их отрицают. Ряд
философов считает, что у истории есть смысл, другие же считают, что смысла у
истории нет и быть не может. Я же считаю, что эти споры бессмысленны и по
определению не могут ответить ни на один вопрос, касающийся фундаментального
бытия человечества. Полезно и целесообразно пытаться либо самому создавать
обобщающие версии развития человечества, либо знакомиться с концепциями того
или иного автора. Наиболее интересной я считаю концепцию Л.Н.Гумилева
«Этногенез и биосфера земли».

«Знание
фактов – это еще не знание истории»

Ортега –
и – Гассет.

В своей концепции
о развитии общества и зарождения и становления этноса Л.Н.Гумилев выделяет
следующие фазы:

Подъем: скрытый

Явный

Акматическая фаза

Фаза надлома

Инерционная фаза

Фаза обскурации

Мемориальная фаза:

Регенерация

Реликт

Но прежде, чем
подробно описать каждую фазу, следует вначале ввести и объяснить следующие
понятия, без которых концепция Гумилева не состоятельна. Это – влияние биосферы
на этносферу (на основе работ В.И.Вернадцкого), принцип комплементарности и
пассионарность.

Как известно, человек является
частью биосферы. Что такое   биосфера? Это не  только биомасса всех живых существ, включая, вирусы и микроорганизмы, но и продукты их
жизнедеятельности -  почвы, осадочные
породы, свободный кислород воздуха, трупы, животных и растений, которые задолго  до   нас погибли, но обеспечили для нас возможность существования. Все это
-  энергия   нас питающая.
Максимальное количество энергии, которую по­требляет Земля, согласно В.
И. Вернадскому, - это энергия Солнца. Она аккумулируется путем фотосинтеза в
растениях, растения поедают животные, эта
солнечная энергия переходит в   плоть и кровь всех живых существ,
которые есть на Земле. Из­быток этой энергии создает тепличные эффекты, т.е.
условия очень неблагоприятные. Нам не нужно ее больше, чем требуется, нам нужно
столько, сколько мы привыкли осваивать.

Второй вид энергии - это энергия распада внутри Земли радиоактивных элементов. Когда-то давно этих
элементов было много. Постепенно идет радиораспад внутри планеты,
планета разогревается, и когда-нибудь,
когда все эти элементы распадут­ся, она либо взорвется, либо превратится
снова в кусок камня. Радиоактивные элементы
действуют на наши жизненные процес­сы
весьма отрицательно (все знают, что такое лучевая болезнь). Тем не менее эти явления внутри Земли, так
называемые атони­ческие, оказывают на
нас большое воздействие, но локально. Дело в том, что скопления урановых и
прочих руд распределены по Земле неравномерно. Есть большие пространства, где
радио­активность ничтожна, а там,
где руды близко подходят к поверх­ности, она очень велика; поэтому воздействие
этого вида энергии на животных и людей совершенно различно.

И есть третий вид энергии, который мы получаем небольшими порциями из космоса, - это пучки энергий,
«приходящие» из Солнечной системы, иногда пробивающие ионосферу, дос­тигающие дневной поверхности планеты и ударяющие
нашу   Землю, как, скажем, ударяют плеткой шарик, обхватывая какую-то
часть ее, молниеносно производят свое энергетическое воздействие на биосферу,
иногда большое, иногда малое. Приходят  
они   более   или   менее   редко,   во всяком   случае   не­ритмично, а
время от времени, но не учитывать их, оказыва­ется, тоже невозможно.

Этот последний вид космической
энергии стал исследоваться   совсем недавно, и поэтому те ученые, которые привыкли пред­ставлять Землю как совершенно замкнутую систему, не
могут привыкнуть к тому, что мы живем не
оторванными от всего мира, а внутри
огромной Галактики, которая тоже воздействует на нас, как и все другие факторы,
определяющие развитие биосферы. Описанное
явление и есть механизм сопричастности каждого   человека  и  каждого   человеческого  коллектива  с   космосом.  Разумеется, это относится не только к людям, но
тема наша - народоведение  -  заставляет нас сосредоточить интерес
именно на людях    и посмотреть, как влияют эти энергетические воздействия на
судьбы    каждого из нас и тех коллективов,
к которым мы относимся. Что, нужно
для того, чтобы решить этот вопрос? Оказывается, нужно тут, как ни странно, знание истории - этнической и
обыкновенной. 

Неравномер­ность распределения биохимической энергии
живого существа биосферы за длительное историческое время должна была от­разиться на поведении этнических коллективов в
разные эпохи и в разных регионах.
Эффект, производимый вариациями этой энергии,
как особое свойство характера людей, мы называем "пассионарностью" (от лат.  слова passio - страсть).

Пассионарностъ - это
характерологическая доминанта, необоримое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на
осуществле­ние какой-либо цели (часто иллюзорной). Заметим, что цель эта
представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни, а тем
более жизни и счастья современников и
соплеменников.

Пассионарность  отдельного 
человека  может  сопрягаться  с любыми
способностями: высокими, средними, малыми; она не зависит от внешних
воздействий, являясь чертой психической конституции
данного человека; она не имеет отношения к этике, одинаково легко порождая подвиги и преступления,
творчество и разрушения, благо и зло,
исключая только равнодушие; она не делает человека "героем",
ведущим "толпу", ибо большинство пассионариев
находятся в составе "толпы", определяя ее потентность в ту или иную
эпоху развития этноса.

Модусы пассионарности
разнообразны: тут и гордость, стимулирующая жажду власти и славы в веках; тщеславие, тол­кающее на демагогию и творчество; алчность,
порождающая скупцов, стяжателей и ученых, копящих знания вместо денег;
ревность, влекущая за собой жестокость и охрану очага, а примененная к идее -
создающая фанатиков и мучеников. По­скольку речь идет об энергии, то моральные
оценки неприме­нимы: добрыми или злыми могут быть сознательные решения, а не импульсы.

Хотя мы можем обнаружить феномен пассионарности и на
отдельных людях (ярких и тусклых), но нагляднее она на при­мерах этнической истории. Когда прочие факторы
взаимно ком­пенсируются, выявляется статистическая закономерность, отли­чающая
этногенез от социогенеза и культурогенеза. При всем различии эпох и стран модель пассионарности в этногенезе одна и та же. Проследим ее на разных примерах
этнической истории Востока и Запада.

Древние  люди   приписывали  
возникновение  этносов  полу­богам или
героям. Племенами эллинов были: доряне (потомки Геракла), ионяне (наследники
Тезея) и эоляне (потомки Кадма,  пришельца
из Финикии). Японцев породила богиня Аматерасу, монголов - серый волк и
пятнистая лань... Но за всеми этими мифологическими
персонажами просвечивают  образы предков, искаженные манерой передачи, хотя в древности люди, видимо, понимали мифы точнее, примерно так, как мы читаем
историчес­кие тексты. Нас не удивляет
и не шокирует, что в середине VIII в. дo н.э. в Италии вокруг Ромула
собрались 500 бродяг, положив­ших начало
римлянам; так же собрались "верные" вокруг царя Давида в XI в. до н.э., а люди "длинной воли" —
вокруг Чингис­хана,
бароны - вокруг Карла Великого.

Из этих и подобных консорций (от лат. Sors.
– судьба, называется група людей объединенная одной исторической судьбой. В
этот разряд входят кружки, артели, секты, банды и т.п. нестойкие объединения.
Чаще всего они распадаются, но иногда сохраняются на протяжение жизни
нескольких поколений. Тогда они становятся конвикциями – группа людей с
однохарактерным бытом и семейными связями. Конвикции малорезистентны. Их
разъедает экзогамия и резкое изменение исторического окружения.) Уцелевшие
конвикции вырастают в субэтносы, потом
этносы и, наконец, суперэтносы - своего рода этнические галактики, объединяющие группы этносов в це­лостности высшего порядка. Так, римские граждане
объединили Средиземноморье в Pax Romana
(Римский мир); франки стали ядром
"Христианского мира" (католического), реформированного в "цивилизацию" с заокеанскими
продолжениями; евреи распространились по всей Ойкумене, выделив
несколько этно­сов: сефардов, ашкинази,
фаллашей; монголы создали ориги­нальный
"Кочевой мир". Эти целостности столь же реальны, как и этносы, наблюдаемые непосредственно.

А теперь вернемся к энергии которая создает этнические
системы. Большая система может создаться и существовать только за счет
энергетического импульса, производящего работу (в физическом смысле), благодаря которой система имеет
внутреннее развитие и способность
сопротивляться окружению. Назовем этот эффект энергии пассионарным толчком и рассмотрим историко-географические
условия, облегчающие его активизацию.

Согласно наблюдениям, новые этносы возникают не в монотонных ландшафтах, а на границах ландшафтных
регионов и в зонах этнических
контактов, где неизбежна интенсивная метисация. Равно благоприятствуют пусковым моментам этногенеза сочетания различных культурных уровней, типов
хозяйства, не­сходных традиций.
Общим моментом тут является принцип раз­нообразия, который можно интерпретировать с наших позиций.

Представим себе этносферу как
сочетание нескольких широких плит, соприкасающихся друг с другом. По этой
конструкции нано­сится
удар по вертикали. Естественно, наиболее деформируются не плиты, а контакты между ними,
а там уже идет цепная реакция, деформирующая сами плиты.

Теперь обратим внимание, как
проявляют себя такого типа люди в зависимости от тех целей, к которым они стремятся. Ведь не все они хотят лидерствовать и
быть вождями. Вот Ньютон. Он потратил свою жизнь на  решение двух кардинальных научных проблем - создание механики и
толкование Апокалипсиса, толь­ко это его и интересовало. Жены не завел, богатства не накопил, ничем не интересовался, кроме
своих идей, жил дома с экономкой и работал. Вот пример человека, который отнюдь не стремился к ли­дерству, но вместе
с тем он вел полемику, спорил, доказывал свою правоту. Он был искренний
протестант и враг католиков, т.е. у него
были все человеческие качества, но целью его жизни  была жажда знаний, которую мы можем назвать
модусом алчности. Скупой рыцарь собирал деньги, а Ньютон - знания: тот и
другой были алчными, но не тщеславными.

И наоборот, мы можем найти сколько угодно актеров, ко­торые безумно тщеславны, или поэтов, которые ради
своей попу­лярности готовы
пожертвовать всем, чем угодно.

История зафиксировала и крайне
экстремальные случаи по­ведения людей,
когда они до такой степени влюбляются в свой идеал,
что жертвуют ради него своей жизнью, а это совсем неце­лесообразно с нормальной точки зрения. Жанна д'Арк
было де­вушкой очень впечатлительной и очень патриотичной. Несмотря на то что
она по-французски плохо говорила, она решила спасти Францию и, как
известно, она ее спасла. Но все-таки после того как она освободила Орлеан и
короновала Карла в Реймсе, пре­вратив его
из дофина в законного короля, она попросила, чтобы ее отпустили. Она не стремилась к тому, чтобы
занять место при дворе. Ее не отпустили, и дальнейшая ее судьба была печальна.

  Я попытался показать, что  есть
люди,  которые стремятся в  большей или меньшей степени  к   идеальным иллюзорным целям. Мнение, что все люди стремятся
исключительно к личной выгоде и что если они рискуют жизнью, то только ради получения денег  или прочной материальной выгоды,
- это мнение не Маркса с  Энгельсом,    а   барона   Гольбаха,   
французского   материалиста  XVIII в., который считается вульгарным материалистом и никакого отношения к марксизму не имеет. Это тот материализм,
 который Марксом и Энгельсом был преодолен.

А если так, то мы можем совершенно спокойно поставить
вопрос о том, как же понять это самое "что-то", т.е.  пассионность - качество, толкающее людей на следование
иллюзорным целям, а не реальным. Что это за страсть, которая иногда  оказы­вается даже сильнее самого инстинкта
самосохранения?

Несомненно, что подавляющее число
поступков, совершаемых людьми, диктуется инстинктом самосохранения либо личного, либо видового. Последний проявляется в стремлении к
размножению и воспитанию потомства.

Однако пассионарность имеет
обратный вектор, ибо заставляет людей жертвовать собой и своим потомством, которое либо не рождается, либо находится в
полном пренебрежении ради ил­люзорных вожделений: честолюбия, тщеславия, гордости, алчно­сти, ревности и прочих страстей.
Следовательно, мы можем рас­сматривать
пассионарность как антиинстинкт, или инстинкт с обратным знаком.

Как инстинктивные, так и
пассионарные импульсы регу­лируются в
эмоциональной сфере. Но ведь психическая дея­тельность
охватывает и сознание. Значит, нам следует отыскать в области сознания такое деление импульсов, которое
можно было бы сопоставить с описанным
выше. Иными словами, все импульсы должны
быть разбиты на два разряда:

а) импульсы, направленные к сохранению
жизни

б) импульсы, направленные к
принесению жизни в
жертву идеалу - далекому прогнозу, часто иллюзорному.

Положительным импульсом сознания
будет только безудержный
эгоизм, требующий для осуществления себя как цели рассудка и воли. Под рассудком мы условимся
понимать способность выбо­ра реакции при условиях, допускающих это, а под волей
- способ­ность
производить поступки согласно сделанному выбору. Следо­вательно, из этого
разряда исключаются все тактильные и рефлек­торные действия особей, равно как и поступки,
совершенные по принуждению других людей
или достаточно весомых обстоя­тельств. Но ведь внутреннее давление - императив
либо инстинкта, либо морали, либо пассионарности - также детерминирует поведе­ние. Значит, и его надо исключить наряду с давлением
этнического поля и традиций. Для
"свободных" или "эгоистичных" импульсов остается небольшая, но строго очерченная область,
та, где человек несет за свои поступки моральную и юридическую
ответственность.

"Разумному эгоизму"
противостоит группа импульсов с обратным
вектором. Она всем хорошо известна, как, впрочем, и пассионарность, но также
никогда не выделялась в единый разряд. У
всех людей имеется искреннее влечение к истине (стрем­ление составить о предмете адекватное
представление), к красо­те (тому, что нравится без предвзятости) и к
справедливости (соответствию морали и
этике). Это влечение сильно варьирует­ся
в силе импульса и всегда ограничивается постоянно действующим
"разумным эгоизмом", но в ряде случаев оказывается более мощным и
приводит к гибели не менее неуклонно, чем пассионарность. В сфере сознания оно
как бы является анало­гом пассионарности и, следовательно, имеет тот же знак.
Назовем его аттрактивностъю (от лат. attractio — влечение). Природа аттрактивности неясна,  но  соотношение ее с
инстинктивными импульсами самосохранения и с
пассионарностью такое же, как в лодке соотношение двигателя (мотора) и
руля. Равным образом соотносится с ними
"разумный эгоизм" - антипод  
аттрактивности. Поэтому мы можем
положить выделенные нами разряды им­пульсов на координаты: подсознание на
абсциссу, сознание – на ординату.

Но есть еще и субпассионарии, у которых, 
пассионарность меньше, чем импульс инстинкта. Для иллюстрации опять-таки
приведу литературные образы, всем хорошо известные, -это герои Чехова. У них как будто все хорошо, а
чего-то все-таки не хватает.

Наличие субпассионариев для этноса так же важно, как и
наличие пассионариев, потому что они составляют известную часть этнической
системы. Если их становится очень много, то они
начинают резко тормозить своих духовных и политических вождей, твердя
им: "Что вы, что вы, как бы чего не вышло". С такими людьми совершенно невозможно предпринять какую-ни­будь
крупную акцию. Об акции агрессивного характера здесь уже и говорить нечего, равно как и оборонительного: эти люди и
защищать-то себя не могут.

Впрочем, и субпассионарии разные.
Доза пассионарности может быть столь
мала, что не погашает даже самых простых инстинктов
и рефлексов. Носитель такой пассионарности готов пропить последний рубль, ибо
его тянет к алкоголю, и он забы­вает обо всем. Таковы босяки из ранних
рассказов А. М. Горь­кого. Еще ниже
дебилы и кретины.

А если пассионарное напряжение
выше инстинктивного? Тог­да точка, обозначающая психологический статус особи, сместит­ся на отрицательную ветвь
абсциссы. Здесь будут находиться кон­кистадоры и землепроходцы, поэты и ересиархи и, наконец,
ини­циативные фигуры вроде Цезаря и
Наполеона. Как правило, их очень немного, но их энергия позволяет им развивать
бешеную деятельность, фиксируемую везде,
где есть историческая литература -
письменная или устная.

Пассионарность имеет еще одно
качество, которое чрезвычайно важно: она
заразительна! Пассионарность ведет себя как электричество при индуцировании
соседнего тела.

Приведу простой пример. Мы знаем, что есть полководцы
очень опытные, стратегически подготовленные, но которые совершенно не умеют увлечь солдат в битву. Я беру военную
историю, потому что это самая яркая
иллюстрация. Там, где человек рискует жизнью, там все процессы обострены до предела, а нам надо
понять крайности, для того чтобы
потом вернуться к бытовым ситуациям. Вот был у нас генерал
Барклай-де-Толли-Веймар, очень толковый, очень храбрый человек, очень умный, составивший план победы над
Наполеоном. Все он умел делать. Единственное, чего он не мог, - это заставить солдат
и офицеров себя любить, за собой идти, слушаться. Поэтому пришлось заменить его Кутузовым, и Кутузов, взяв план Барклая-де-Толли и в точности его выполнив,
сумел заста­вить солдат идти бить французов. Поэтому совершенно правиль­но у нас перед Казанским собором памятники этих
двух полко­водцев стоят рядом. Они оба одинаково много вложили в дело спасения России в 1812 г., но Барклай-де-Толли
вложил свой ин­теллект, а Кутузов -
свою пассионарность, которая у него бесспорно
была. Он сумел как бы наэлектризовать солдат, он сумел вдохнуть в них тот самый дух непримиримости к
противнику, дух стойкости, который
нужен для любой армии.

И тут мы вспомним то, о чем
говорили ранее. Каждый живой организм обладает энергетическим полем, теперь мы
уже можем сопоставить
его с описанием особенностей этноса и, следователь­но, назвать этническим полем,
создаваемым биохимической энергией живого вещества.

Так вот. Если принять эту энергетическую модель,
модель силового поля, и применить ее к проблеме
этноса, то этнос можно представить
себе в качестве системы колебаний определенного этнического поля. А если это так, тогда мы можем сказать, в чем различие
этносов между собой. Очевидно, в частоте колебаний поля, т.е. в особом характере ритмов разных этнических групп. И когда
мы чувствуем   своего, это значит, что ритмы попадают в унисон или строятся в гармонию; когда в унисон ритмы не попадают, мы
чувствуем, что это чужой, не свой человек.

Эта гипотеза на современном уровне наших знаний удов­летворительно объясняет все наблюдаемые
этнические коллизии.

Ставя
проблему первичного возникновения этнической целостности из особей (людей)
смешанного происхождения, разного уровня культуры и различных особенностей, мы
вправе спросить себя: а что их влечет друг к другу? Люди объединяются по принципу комплиментарности. 
Комплиментарность -
это неосознанная симпатия к одним людям и антипатия
к другим, т.е. положительная и отрицательная комплиментарность. Когда создается первоначальный этнос, то ини­циаторы
этого возникающего движения подбирают себе актив­ных людей именно по этому комплиментарному признаку - вы­бирают тех, кто им просто симпатичен.

"Иди к нам, ты нам подходишь" - так отбирали
викинги юношей для своих походов. Они не
брали тех, кого считали нена­дежным,
трусливым, сварливым или недостаточно свирепым. Все это было очень важно, ибо речь шла о том, чтобы
взять его к себе " в ладью, где на каждого человека должна была пасть
максимальная нагрузка и ответственность за собственную жизнь и за жизнь своих товарищей.

Принцип комплиментарности
фигурирует и на уровне этноса, причем весьма действенно. Здесь он именуется патриотизмом и находится в компетенции
истории, ибо нельзя любить народ, не уважая его предков. Внутриэтническая комплиментарность,
как правило, полезна
для этноса, являясь мощной охранительной си­лой. Но иногда она принимает уродливую, негативную форму ненависти ко всему чужому; тогда она именуется
шовинизмом.

Но комплиментарность на уровне культурного типа всегда
умозрительна. Обычно она выражается в
высокомерии, когда всех чужих и непохожих на себя людей называют
"дикарями".

Принцип комплиментарности не
относится к числу соци­альных явлений. Он
наблюдается у диких животных, а у до­машних
известен каждому как в позитивной (привязанность со­баки или лошади к
хозяину), так и в негативной форме.

Но когда мы берем этот феномен в исторических, больших
масштабах, то эти связи вырастают в очень
могучий фактор - на комплиментарности
строятся отношения в этнической системе.

Поэтому эти зародышевые
объединения мы назвали консорциями. Не каждая из консорций выживает; большинство при жизни
основателей рассыпается, но те которым
удается уцелеть, входят в историю общества
и немедленно обрастают социальными форма­ми, часто создавая традицию. Те
немногие, чья судьба не обрыва­ется ударами
извне, доживают до естественной утраты повышен­ной активности, но сохраняют инерцию тяги друг к другу, выра­жающуюся в общих привычках, мироощущении, вкусах
и т.п.

Эту фазу комплиментарного
объединения мы назвали   конвиксией. Она уже не имеет силы воздействия на окружение и под­лежит компетенции не социологии,
а этнографии, поскольку эту группу
объединяет быт. В благоприятных условиях конвиксии   устойчивы, но сопротивляемость среде, у них стремится к нулю, и  тогда они рассыпаются среди окружающих консорций.

И еще,
прежде чем рассмотреть, как этнос проходит каждую фазу своего исторического
развития необходимо ввести понятие этноса.  Какой
же системой является этнос? По моему мнению, этнос - это замкнутая система дискретного типа - корпускулярная систе­ма. Она получает единый заряд энергии и, растратив
его, перехо­дит либо к равновесному
состоянию со средой, либо распадается на
части.

Именно как системы такого типа
существуют в биосфере при­родные
коллективы людей с общим стереотипом поведения и своеобразной внутренней структурой, противопоставляющие себя
("мы") всем другим коллективам ("не мы"). Это явление противопоставления связывает социальные формы со
всеми при­родными факторами. Это как раз тот механизм, при помощи которого человек влияет на природу, воспринимает
её составля­ющие и кристаллизует их в
свою культуру.

Теперь зададимся вопросом: как
рождаются и созревают такие системы, как этносы?

Во всех исторических процессах - от микрокосма (жизни
одной особи) до макрокосма (развития человечества в целом) об­щественная и
природные формы движения соприсутствуют и взаимодействуют, подчас столь
причудливо, что иногда трудно уловить характер связи. Это особенно относится к
мезокосму, где лежит феномен развивающегося
этноса, т.е. этногенез, если понимать под последним весь процесс
становления этноса от момента возникновения до исчезновения или перехода в со­стояние
гомеостаза. Но значит ли это только то, что феномен этноса - продукт случайного
сочетания биогеографических и социальных
факторов? Нет, этнос имеет в основе четкую и еди­нообразную схему.

Тем не менее путем эмпирических
обобщений удалось установить
кривую этногенеза.

 Изменение пассионарного напряжения
этнической системы (обобщение)

Видимо  наиболее   правильно объяснить ее как инерционную,
возникающую время от времени вследствие  "толчков",   которыми  могут
быть  только мутации, вернее
микромутации, отражающиеся на стереотипе поведения, но не влияющие на фенотип.

Как правило, мутация почти
никогда не затрагивает всей популяции   своего   ареала.   Мутируют  только   отдельные   относи­тельно немногочисленные особи,
но этого может оказаться недостаточно для
того, чтобы возникла новая консорция, которая при благоприятном стечении
обстоятельств вырастает в этнос. Пассионарность
членов консорции - обязательное условие это­го перерастания. В этом механизме - биологический смысл этно­генеза, но он не подменяет и не исключает
социального смысла.

Но перед нами встает другая трудность: еще не найдена мера, которой бы можно было определять величину
пассионарности. На основании доступного нам фактического материала мы
можем говорить только о тенденции к подъему или спаду, о большей или меньшей
степени пассионарного напряжения. Однако для поставленной нами цели это
препятствие преодолимо, ибо мы рассматриваем процессы, а не статистические
величины. Поэтому мы можем описать явления этногенеза с достаточной степенью
точности, что послужит в дальнейшем базой
новых уточнений.

Теперь перейдем к описанию.
основных фаз того процес­са,   который  отображает  в  общем  виде  приведенная
нами кривая,   и  
попытаемся   показать,   как   происходит  реально процесс постепенного
расходования первичного заряда пассионарности.

Мы уже говорили, что исходный момент любого этногенеза
- специфическая мутация небольшого числа
особей в географическом ареале. Такая
мутация не затрагивает (или затрагивает незначительно) фенотип человека, однако существенно изменяет стереотип поведения людей. Но это изменение -
опосре­довано: воздействию
подвергается, конечно, не само поведе­ние,
а генотип особи. Появившийся в генотипе вследствие мута­ции признак пассионарности обусловливает у особи
повышен­ную по сравнению с
нормальной ситуацией абсорбцию энергии из внешней среды. Вот этот-то
избыток энергии и формирует новый стереотип
поведения, цементирует новую системную це­лостность.

Что же мы можем отметить для  фазы подьема этногенеза? Общество (все
равно из кого состоящее: будь то арабы,
монголы, древние евреи, византийцы,
франки) говорит человеку одно: "Будь тем, кем ты дол­жен быть!" В этой иерархической системе,
если ты король - будь королем, если
ты министр - будь министром, если ты рыцарь - будь рыцарем и не вылезай
никуда; исполняй свои функции, если ты слуга - будь слугой, если ты крестьянин
- будь крестьянином, плати налог. Никуда не
вылезай, потому что в этой крепко слажен­ной иерархической системе,
составляющей консорцию, каждому че­ловеку
выделяется определенное место. Если они начнут бороться друг с другом за теплые
места, а не преследовать одну общую цель, они погибнут. И если это
случается, то они и гибнут, а в тех случаях, когда
они выживают, действует этот же самый императив.

Итак, вспышка пассионарности — обязательное условие на­чала этногенеза, но характеристики этого процесса
различны. Они зависят от уровня техники,
которая либо развивается, либо нет, если нет металлов и глины, как на
островах Полинезии. Очень большое значение
имеет первичная расстановка сил. Она может и сохраниться, и измениться.
Культура наиболее консер­вативна и
устойчива, вследствие чего новые этносы наследуют знания и навыки старых, уходящих в небытие. Из-за
этого часто создается иллюзия
непрерывности прогресса, но надо помнить, что и он подвластен законам диалектики, или, как их называли в древности,  превратности.

В предыдущей главе мы описали подъем пассионарности,
но не ответили на вопрос: а почему этот подъем кончается? Каза­лось бы, если
пассионарность как признак появилась и перено­сится обычным половым путем,
передачей соответственного гена потомству, а пассионарии в силу своей повышенной
тяги к действительности, естественно, оставляют большое потом­ство, не всегда
законное и часто самое разнообразное, то, ка­залось бы, количество пассионариев
должно в данном регионе накапливаться и накапливаться, пока они не сделают
великие, прогрессивные дела.

Однако ничего подобного не
получается. Наступает акматическая фаза. После определенного момента, некой красной
черты, пассионарии ломают пер­воначальный императив поведения. Они перестают
работать на общее дело и начинают бороться каждый сам за себя.

Поэтому повышенная пассионарность
этнической, а тем бо­лее
суперэтнической системы дает положительный результат, иначе говоря, успех, только при
наличии социально-культурной доминанты-символа,
ради которого стоит страдать и умирать. При
этом желательно, чтобы доминанта была только одна, если их две или три, то они
накладываются друг на друга и тем гасят пассионарные порывы,
разнонаправленные так, как бывает при алгебраическом сложении разных векторов.
Но даже без такой интерференции может
возникнуть анархия за счет эгоистических действий сильно пассионарных
особей. Усмирить или запугать их очень
трудно; подчас легче просто убить.

И тут нужно сказать несколько слов об этике. Этика
рассматривает отношение сущего к должному,
поэтому особая форма ее вырабатывается при каждой фазе этногенеза.
Существуют, ко­нечно, социальная этика и
социальная мораль - это всем известно, но мы сейчас будем говорить не об
этом, а о влиянии фаз этногенеза на
этические системы. В фазе подъема, когда в силе был императив: "Будь тем, кем ты должен быть!" - этика заключалась в безусловном подчинении индивидуума
принципам сис­темы. Нарушение принципов системы рассматривалось как
преступление, наказуемое безоговорочно. Хорошо - значит выполнить то, что положено; плохо - значит не выполнить.

При акматической фазе, когда каждый говорил:  "Я
хочу быть самим собой! Я выполняю то, что
положено; государству служу 40 дней в году на войне, а в остальные дни
волен делать все, что мне вздумается, у меня есть своя фантазия!" тут
возникла другая этика.

Ознакомившись с первыми двумя
фазами этногенеза - подъема и перегрева, мы можем сделать предварительный, но важный вы­вод. В фазе подъема
складывается, а в акматической фазе кристаллизуется оригинальный для каждого случая стереотип не
только поведения, но
и мировосприятия и мироосмысления, или то, что мы называем культурным типом.

Разумеется и здесь не обходится без
"пассионарности", так как для того, чтобы выработать новую, ни на что
не похожую систему взглядов и воззрений,
нужны огромные затраты "пассионарной 
энергии",    пожалуй,    не    меньше,    чем    для    осво­бодительных
и завоевательных войн.

Акматическая фаза этногенеза
недолговечна. Пассионарность, как огонь,
и греет, и сжигает. Перегревы в акматической фазе сменяются временными спадами, когда правительствам удается навести
кое-какой порядок. Но следующая вспышка пассионарности ломает
установившиеся нормы, и регион событий опять становится ареной соперничества
страстных и отчаянных пер­сон, умеющих находить себе сторонников среди субпассионариев.
Так акматическая фаза начинает постепенно переходить в фазу надлома.

Внешне этот спад пассионарного на­пряжения кажется прогрессом, так
как успехи затемняют подлин­ное снижение энергетического уровня. Такое, вполне
поверхност­ное
наблюдение находит подтверждение в последующем разви­тии культуры. При невысокой пассионарности и
достаточных способностях люди
самопроявляются в областях, не связанных с риском: в искусстве, науке, преподавании и технических изобре­тениях.
В предыдущую фазу они бы с мечами боролись за свои идеалы, а теперь они читают лекции о классиках и ставят экспе­рименты
по теории тяготения, как Ньютон и Галилей. А другие жгут женщин, объявленных ведьмами, как Шпренгер и Инститорис, и ученых,
как Кальвин.

Спад пассионарности этнических
систем проявляется мед­ленно. В угасающей системе еще долго появляются пассионарные особи,
тревожащие соплеменников несбыточными стремлениями. Они всем мешают, и от них
избавляются. Постепенно приближа­ется уровень "золотой посредственности" эпохи
Августа, креп­кой власти Македонской династии и упорядоченности великого
кардинала Ришелье. Но процесс этого "умиротворения" долог и мучителен.

Первая половина этой фазы носила
в Европе название "Воз­рождение", хотя, по сути была вырождением; вторая — называ­лась "Реформацией",
которая была не только перестройкой устарелых воззрений, но и поводом к жуткому кровопролитию и
остановке в
развитии наук и искусств на многие десятилетия (Лю­тер и Кальвин категорически
не признавали открытий Коперни­ка, потому
что об этом ничего не было сказано в Библии). Но страсть охлаждается кровью мучеников и жертв. На местах по­жарищ снова вырастает поросль сначала трав, потом
кустов и наконец, дубов. Эта смена
фаз этногенеза столь значительна, что уделить
ей особое внимание необходимо хотя бы уже потому, что меняются стереотипы поведения, нормы
нравственности и идеа­лы, т.е.
далекие прогнозы, ради которых людям стоит жить. Так, например, в былом "Христианском мире"
воцарилась "религия прогресса"
и суперэтнос превратился в "цивилизацию".

На примере перехода от фазы подъема к акматике мы уже видели, как чутко реагирует этническая система на
изменение уровня пассионарного
напряжения. Переход от акматической фазы
к надлому не является исключением.

После акматической фазы характер
этногенного процесса резко изменяется. Указанное явление отмечено было еще до
меня, хотя и не было
объяснено, поскольку пассионарность была неиз­вестна автору этого наблюдения - А. Тойнби. Он
отметил, что в развитии, которое он
считал общественным, иногда наступает надлом
("брейкдаун"), после чего развитие продолжается, но как, бы сместившись. Меняется знак вектора, а иногда
система разва­ливается на две-три системы и более, где различия увеличивают­ся, а унаследованное сходство не исчезает, но
отступает на второй план.

Начальную точку отсчета - сам
пассионарньй толчок, или микромутацию,
трудно датировать, так как современники ее не замечали, а следовательно,
связывать события с космическими явлениями
еще не умели. Но и когда первое поколение пассионариев - мутантов начинает действовать,
современникам еще невоз­можно заметить в их активности начало
грандиозного, почти, полуторатысячелетнего
процесса.

Но толчок - не единственная
опорная точка хронологиза­ции этногенеза. Наиболее ярким, впечатляющим событием явля­ется момент
рождения этноса как новой системной целостности с оригинальным стереотипом
поведения. Такое явление при всем желании не может не зафиксироваться у соседей, обладающих
письменной
исторической традицией. С этим событием часто связано и появление нового этнонима, т.е. самоназвания этноса.

Только после грандиозного  события, 
олицетворяющего  рождение  этноса, у пассионарной популяции возникает нужда противопоставления
себя как системной
целостности всем окружающим соседям и необходимость в названии самих себя. В дальнейшем потомки
уже не помнят
причин происходившего, ибо этноним часто теряет свой первоначальный смысл.

Можно отсчитывать возраст этноса не только от начала
толчка, но и от любого яркого и легко диагностируемого пери­ода, например от фазы
надлома: ее начала или конца. Ошибка при этом, для не смещенных контактами
этногенезов, составит всего плюс-минус одно
поколение, что в пределах допуска, не­обходимого для понимания
закономерностей этногенеза. Над­лом - фаза выразительная, и не заметить ее
трудно. Пассионарное напряжение этнической системы вдруг начинает сти­хийно
снижаться. Происходит это самым простым способом: убийством наиболее выдающихся деятелей. Сначала гибнут по­литики,
затем идеологи: поэты и ученые, потом - толковые администраторы и, наконец,
трудящиеся - приверженцы уже погибших вождей. Остаются только предатели,
постоянно пе­реходящие на сторону очередного победителя, чтобы изменить и ему,
как только он попадет в беду, и люди столь ничтожные, что их не трогают, если
они не попадают под горячую руку. Начавшийся надлом замечают прежде всего
современники, не все, разумеется, но
наиболее патриотически настроенные и дальновидные.

Точность научного вывода
пропорциональна количеству накопленных  и учитываемых сведений. В XX в. написана со­бытийная история человечества за три тысячи лет, а фрагментарно - даже за пять тысяч. Вряд ли кто-либо
усомнится в том, что антропосфера -
одна из составляющих биосферы планеты, а этногенез - зигзаг на биологической эволюции, варианты коей у растений, животных и микроорганизмов крайне
разнообразны. Виды сменяют друг друга, но жизнь как явление идет, побеждая смерть,
вследствие чего очевидны биологические времена (где счет идет по поколениям), особые для каждого отдельного вида. Это диалектическое отрицание отрицания; без него
наступил бы обрыв  развития.

Фаза надлома, которой мы уделили
столько внимания, в Европе хронологически совпала с эпохой Возрождения — временем, котоpoe
принято считать "расцветом культуры".

Как видно из приведенных примеров (а все прочие им не
противоречат), эту фазу снижения пассионарного напряжения трудно считать
"расцветом". Во всех известных случаях смысл явления заключается в
растранжиривании богатств и славы, накопленных предками. И все же во всех
учебниках, во всех обзорных работах, во всех многотомных "историях"
искусства или литературы и во всех исторических романах потомки сла­вят именно
эту фазу, прекрасно зная, что рядом с Леонардо да Винчи свирепствовал
Савонарола, а Бенвенуто Челлини сам застрелил из пушки изменника и вандалиста —
коннетабля Бурбона.

Очевидно, широкий диапазон поступков, от подвигов до
преступлений, действует на эстетические струны души исследователя и романиста.
А поскольку каждому человеку свойственно помнить светлые полосы спектра и
забывать темные пятна, потому-то и называют эти жуткие эпохи
"расцветом".

Чаще всего такой "расцвет" вызывает реакцию
- стремление к ограничению распрей и убийств. Этому стремлению способствует и
то обстоятельство, что представители популяции инди­видуалистов столь интенсивно
истребляли друг друга или гибли во внешних войнах, манивших их богатой добычей,
что процент иx снижается, и тогда один из них, победивший, слегка
модифицирует принцип общежития, заявляя: "Будь таким, как я".

Возникает общезначимый идеал новой инерционной фазы. В
некоторых случаях идеал - персона, чаще - это отвлеченный идеал человека,  на
которого следует равняться и которому надо подражать. В том и другом случаях
смысл дела не меняется, а вариации
соотношения между физическим и моральным принуждением для
этнологического анализа несущественны.

И вот эту-то фазу этногенеза мы будем называть осенью,
причем "золотой", в отличие от последующей, дождливой и сум­рачной. В эту осень собирают плоды, накапливают
богатства, наслаждаются покоем,
нарушаемым только внешними войнами, расширяют территории своих государств и
терпят, пусть нехотя, великих
мыслителей, художников, писателей, и даже иногда не дают им умереть с голоду. Транжирится только
пассионарность. Но кто на это обращает внимание!

Характеризуя инерционную фазу, необходимо указать на
неблагоприятные изменения, которые в этой фазе про­исходят в отношениях этноса
с кормящим его ландшафтом. Но еще страшнее, пожалуй, те  изменения,  которые, 
происходят внутри самой этнической системы в инерционной фазе. Ведь не надо
забывать и о субпассионариях. А таковые всегда были. В фазе подъема они были
совершенно не нужны и не ценились вовсе. Затем, во время акматической фазы, их
исполь­зовали как пушечное мясо и ценили очень мало. А вот в инерционное, тихое
время начинают возникать теории о том, что   вся­кому человеку надо дать
возможность жить, человека нельзя оставить, человеку надо помочь, надо его
накормить, напоить, ну а если он не умеет работать, что же - надо научить, а
если  он не хочет учиться,  ну что ж, значит плохо учим. Словом, самое главное
- человек, все для человека. Поэтому в "мягкое" время цивилизации при
общем материальном изобилии для вся­кого есть лишний кусок хлеба и женщина.
Представьте себе, как люди определенного субпассионарного склада используют
такое учение, которое становится   этическим  императивом. Они говорят:
"Мы на все согласны, только вы нас кормите и на водку давайте. Если мало
дадите, то мы на троих скинемся". И им находят место, и они размножаются,
потому что им больше делать нечего. Диссертаций-то они не пишут. К концу
инерционной фазы этногенеза они образуют уже не скромную маленькую прослойку в общем числе членов этноса,
а значитель­ное большинство. И тогда они говорят свое слово: "Будь
таким, как мы!", т.е. не стремись ни к чему такому, чего нельзя было бы
съесть или выпить. Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие
подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве
идет снижение стиля, в науке - оригинальные работы вытесняются компиляциями, в
общественной жизни узаконивается коррупция, в военном деле – солдаты. Держат в
покорности офицеров и полководцев, угрожая им мятежами. Все продажно, никому
нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того чтобы властвовать,
правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, высле­живать
и убивать своих соратников.

Порядок, устанавливаемый в этой стадии, которую мы на­зываем фазой обскурации- омрачения или затухания,
- нельзя считать демократическим.
Здесь господствуют, как и в пред­шествовавших
фазах, консорции, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не
способности, а их отсутствие, не обра­зование, а невежество, не
стойкость в мнениях, а беспринцип­ность.
Далеко не каждый обыватель способен удовлетворить этим требованиям, и поэтому большинство народа
оказывается, с точки зрения нового
императива, неполноценным и, сле­довательно,
неравноправным.

Сейчас мы попытаемся
охарактеризовать эту последнюю фазу существования этноса - фазу обскурации. Тут мы встре­чаем затруднения в выборе
примеров. Дело в том, что не каждый этнос
доживает до фазы обскурации. Бывают случаи, когда он гибнет раньше, и это случается настолько часто, что фаза обску­рации вообще может быть прослежена только на очень
неболь­шом количестве примеров.

Обскурация характеризуется преобладанием субпассионариев,
которые постепенно вытесняют и гармоничных, равновесных особей, особей - "золотой посредственности", провозглашенной
идеалом в инерционную фазу при Октавиане
Августе в конце I в. до н.э. Вытесняют в этой фазе субпассионарии и пассионариев, хотя и те и другие
сосуществуют с ними. Таким образом, можно видеть, что утрата этносом
пассионарности - процесс необратимый, но постепенный. Дети героев, хотя
и не все одновременно, превращаются в капризных маль­чишек и тупых эгоистов, не
умеющих отличить приятное от необходимого.

Что остается от периода обскурации? Остаются реликты -
отдельные остатки. Вот таким реликтом,
например, были предки румын. Таким реликтом были баски, которые уцелели от
доримского периода в своих горах,
где их просто не сочли достойными завоевания. Считалось, что Баскония
подчиняется Риму, но ник­то не
устанавливал там никаких порядков.

Заключительная фаза развития этноса – мемориальная или
этнический гомеостаз.

Так что же такое этнический гомеостаз? Одно время счи­талось
общепризнанным, что гомеостатические этносы - это просто отсталые племена. Их считали примитивными, неполно­ценными.
Думаю, что эта точка зрения абсолютно неприемлема. Для нас, потому что она отражает усталые и уже отброшенные во всем
мире концепции расизма. А почему им, собственно, было отставать в развитии, чем они хуже нас? Они не хуже нисколько, они к своим условиям применились и адаптировались
точно так же, как мы применились к
своим. Разве у нас все такие энергичные,
все такие пассионарные, все такие творческие? Слава Богу, нет. Потому
что если бы все занимались искусством, наукой и политикой, то для кого нужно было бы писать книги, рисовать картины, строить дома? Должен же быть и
потребитель, который сделает что-то другое.

Среди так называемых
цивилизованных народов (англичан, французов,  русских,   китайцев,  да  каких  угодно) 
имеется  до­статочное количество людей того типа, который мы считаем характерным для гомеостаза. Вся
проблема в том, что при гомеостазе этот тип гармоничного человека является исключительным:
пассионарные  особи  не  уживаются  в  таких  этносах,  которые иногда   образуют   очень  
примитивные   общественные   формы, иногда наследуют от прошедшей истории сложные. Иными сло­вами, все эти реликтовые народы —
это не начальные, а конеч­ные фазы этногенеза, этноса, растерявшие свой  пассионарный фонд и поэтому существующие в
относительно благополучном  состоянии.

Изменяется ли императив
поведения при переходе в гомеостаз? Да, изменяется.

В страшную эпоху обскурации, как мы уже говорили, императивом поведения была команда: "Будь
таким, как мы, про­стые легионеры,
не выпендривайся, императором мы тебя поста­вим за то, что ты хороший парень, а не за твои заслуги, и будем держать
тебя, пока сами того хотим..."

Заметим, что, убивая своих предводителей, носители
этой фазы обрекают на гибель и себя, потому
что они становятся жертвой любых,
даже относительно очень слабых соседей. Их уносит поток „природного этногенеза, и остающиеся тихие люди,
которые были никому не заметны,
воздвигают новый и последний императив коллективов к личности:
"Будь сам собой доволен. Живи и не мешай
другим, соблюдай все законы, и мы тебя вообще не тро­нем". В гомеостатическом обществе жить можно,
жить легко. Это, можно сказать,
возвращение утраченного рая, которого никогда не было. Но кто из нас согласился бы променять полную тревог и
треволнений творческую жизнь на спокойное прозябание в таком гомеостатическом коллективе? От скуки помрешь!

Гомеостаз - это еще не конец.
Люди в этой фазе подобны по­давляющему большинству трудящихся инерционной фазы, и не только
крестьян и ремесленников, а исполнительных чиновников, работящих инженеров, добросовестных врачей
и пе­дагогов. Ведь пассионариев отличает
не умение, честность и приспособленность к
выполняемой работе, а честолюбие, алчность, зависть, тщеславие,
ревность, которые толкают их на иллюзорные предприятия, а те могут быть иногда
полезными, но крайне редко.

Человек фазы этнического
гомеостаза чаще всего - хоро­ший человек, с гармоничным складом психики. Он, как прави­ло, честен, потому что его не терзают страсти и не
соблазняют пороки. Он доброжелателен, ибо ему нет необходимости от­нимать у соседа то, что для него было бы не
необходимостью, а излишком. Он
дисциплинирован, так как воспитан в уважении к старшим и их традициям,
но все это делает его природным консерватором,
непримиримым к любым нарушениям привыч­ного порядка. Короче говоря,
гармоничные личности, или, го­воря точнее,
гармоничные особи - фундамент каждого этноса. Но в критические моменты
фундаменту нужны опоры, нужно возведение
крепкого строения над собой - "башен", "зданий". С
потерей их пассионарной заряженности этноса быть не мо­жет. Так и этнос
покоится на среднем гармоничном уровне, пока
не происходит перестройка его.

И ведь гармоничный человек неглуп. Он умеет ценить по­двиги и творческие взлеты, на которые сам
неспособен. Особенно нравятся ему герои и гении времен минувших, так как
покойники не могут принести никакого беспокойства. И он вспоминает о них с искренним благоговением, что дает право
назвать описы­ваемую фазу -
"мемориальной". Услужливая память опускает все эпизоды, огорчающие человека, да и этнический
коллектив. Не то чтобы тяжелые и
позорные события полностью забывались, но вспоминать стараются события
приятные, тешащие самолю­бие История
постепенно становится однобокой, а потом перера­стает из науки в миф. Но и это еще не предел упрощения этничес­кой
системы. Память - груз тяжелый, а отбор воспоминаний требует некоторой, пусть небольшой затраты пассионарной энер­гии. И если этнос - изолят доживает до очередной
фазы - глубо­кой старости, то его члены не хотят ничего ни вспоминать,
ни любить, ни жалеть. Их кругозор во времени
сокращается до от­ношений с
родителями или, редко дедами, а в пространстве  до тех пейзажей, которые
мелькают перед их глазами. Им все равно, вертится ли Земля вокруг
Солнца, или наоборот. Да и вообще, им
удобнее жить на плоской Земле, ибо сферичность утомляет их воображение.

Субпассионарии этого сорта существуют во всех фазах эт­ногенеза,
но их обычно не замечают, потому что уж очень они неинтересны. Но когда они остаются одни, то их называют "примитивными" и "отсталыми", тогда как
они просто старые и без­защитные. Но
остатки мифов и легенд у них есть, а это показыва­ет, что нами описано не начальное, а конечное
состояние этноса, которое называть
фазой как-то неудобно.

Однако предрешенность
этногенезов - только вероятность.
Безнадежных положений не бывает, ибо всегда возмож­на регенерация.

Итак, мы рассмотрели все
известные в этнической истории фазы; этногенеза. Но нельзя считать изложение вопроса
законченным, если
мы не упомянем еще об одном специфическом свойстве этнического процесса - способности
к регенерации.

Суть этнической регенерации - это частичное восстанов­ление
этнической структуры, наступающее после периода де­струкции. Какой характер
носит регенерация в зависимости от фазы
этногенеза?

В фазе подъема регенерация на
уровне этноса не наблюдается, поскольку пассионарность довольно устойчиво растет, что ведет к усложнению структуры этноса.

В акматической фазе уже есть что
восстанавливать, поскольку эта фаза
подрывает политическую мощь этноса, его хозяйство, даже часто бывает связана с повышенным уничтожением собствен­ных сограждан, когда они начинают бороться друг с
другом?

Принцип "Будь самим собой"
— это принцип обоюдоострый, и если один сам по себе и другой сам по себе, то они мешают друг другу и в лучшем случае толкают
друг друга локтями, в худшем шпагами, а в еще худшем - пускают в ход тяжелую артиллерию. И тогда в эти критические моменты
оказывается, что ради само­сохранения следует восстановить старый принцип
подъема - "Будь
тем, кем ты должен быть". Тогда все устанавливается, при­ходит на круги своя. Этнос создает
социально-политическую и государственную
систему, при которой он существует, и возвра­щается опять, естественно, к акматической фазе, т.е. опять к взаи­моистреблению, но уже через некоторое время,
когда условия ста­нут более
благоприятными и не столь трагичными.

Яркой иллюстрацией такого рода
регенерации является вос­становление России после Смутного времени. К началу XVII сто­летия высокий уровень
пассионарного напряжения привел к крайне сильному кризису, поставившему под сомнение сам
факт существования огромной страны.
Только усилиями ополчения, руководимого
нижегородским купцом Мининым и обедневшим князем Пожарским, был водворен хоть
какой-то порядок и про­возглашен
царем юный Михаил Романов, на простых санях при­везенный в Москву. Однако уже
при Алексее Михайловиче были восстановлены
засечные линии против татар, присоединена Украина, шел процесс
крестьянской колонизации по Оке и Волге. Но
продолжалось это недолго - растущая пассионарность вновь заявила о себе страстями раскола, кровью
разинского восстания, хованщины,
стрелецких бунтов и петровских казней. Пассионарный перегрев снова вступил в свои права, и снова каждый стремился быть оригинальным.

При инерционной фазе, когда
идеалом является или римский Цезарь, или
идеал джентльмена, или идеал святого, или идеал богатыря, также возможна регенерация. Возможно, что в крити­ческий момент найдутся какие-то люди, которые
опять поставят во главу угла не свой личный эгоистический интерес, не
свою шкуру, а свою страну, как они ощущают ее, свой этнос, свою традицию.

Даже тогда, когда этнос распадается и перестает
существовать как системная целостность, остаются либо отдельные конвикции, либо
отдельные персоны, причем последние оставляют в истории более заметный след.

Наиболее обильный материал по
этой фазе, которую можно назвать "мемориальной", имеется в фольклоре
и пережиточных обрядах
так называемых "отсталых племен". Замечательные произведения устного творчества
имеются у алтайцев, киргизов и, вероятно, у амазонских индейцев и австралийских аборигенов, хотя
языковые трудности мешают разобраться в последних слу­чаях детально. Но это не беда. Главное то, что эти
этносы от­нюдь не "отсталые", а чересчур передовые, т.е. уже
достигшие глубокой старости. По сути дела, их память - памятник, столь же подверженный разрушительному влиянию времени,
как и их наряды, некогда прекрасно
сшитые и украшенные, их деревян­ные
дома, называвшиеся "хоромами", их бронзовое оружие, окислившееся и
рассыпающееся при прикосновении. Но это еще не конец, ибо воспоминания тоже
сила.

Описанные здесь люди
мемориальной фазы еще имеют кое-какую пассионарность, мучающую их от сознания безна­дежности. А их ближайшее окружение неспособно даже на
от­чаяние. Им уже ничего не надо, кроме
насыщения и тепла очага.

У них идеалы, т.е. прогнозы, заменены рефлексами. Они
не могут и, хуже того, не хотят бороться за жизнь, вследствие чего длительность
этой фазы очень мала. Их подстерегает вымирание при лю­бых изменениях
окружающей среды, а так как она изменяется по­стоянно,
то неуклонное однонаправленное развитие, будь оно возможно, привело бы
вид Homo sapiens к депопуляции. Но поскольку
этого не происходит, то следует заключить, что пассионарные  толчки происходят
чаще, чем финальные фазы этногенезов.

Новый пассионарный взрыв - мутация, или негэнтррпийный
импульс, зачинает очередной процесс этногенеза прежде, чем успеет иссякнуть
инерция прежнего. Вот благодаря чему человечество еще населяет планету Земля,
которая для людей не рай, но и не ад, а поприще для свершений, как великих, так
и малых. Так было в прошлом, предстоит и в будущем, во всех регионах зем­ной
поверхности.

Коль скоро так, а это
действительно так, то можно свести все фазы этногенезов, с учетом времени и
места (эпохи и региона), в одну таблицу, каковую мы и сделали для Северного
полушария.

Теперь нам необходимо вернуться туда, с чего мы
начинали, а именно смыслу и задачам предмета философия истории. Понятно, что
философы разрабатывали и разрабатывают вопрос о том, откуда и куда идет
общество. Проблема смысла истории несколько сложнее, поскольку смысл истории
можно понимать как цель истории. А есть ли цель, т.е. смысл у истории? Этот
вопрос интересовал людей многие столетия. В социально-философской мысли имеются
разные подходы, дающие свои интерпретации проблеме смысла и назначения истории.

В античной философии
распространенной была точка зрения, гласящая, что общество с развитием
цивилизации деградирует. Оно идет от "золотого века" к
"серебряному веку" и от него - к "железному". В библейской
традиции эта точка зрения проявилась в трактовке Всемирного потопа, как Божьего
наказания. Интересно, что в обыденно-практическом сознании подобная позиция,
когда прошлое вспоминается в радужных тонах, имеет весьма широкое хождение. На
причинах подобных взглядов мы подробнее остановимся при рассмотрении темы
"Культура как социальное явление".

В античности
появилась и другая трактовка исторического процесса, основы которой заложил
Гераклит. Его идея "пульсации" истории как вечного огня, то
угасающего, то разгорающегося с новой силой, фактически стала исторически
первой из так называемых "теорий круговорота". Авторами теорий
круговорота были Аристотель, Д.Вико, Н.Я.Данилевский, О.Шпенглер, П.А.Сорокин,
Х.Ортега-и-Гассет, А.Тойнби.

Третью группу
представляют теории, рассматривающие историю как поступательное развитие,
переход общества от низших к более совершенным формам жизни (Кондорсе, Тюрго,
И.Кант, Гегель, К.Маркс).

Многие философы
начинают философию истории с Аврелия Августина. Нам кажется, правильнее
философию истории начать с Гегеля, но заслуги Аврелия Августина в западноевропейской
христианской философии велики. Он стремился показать единс- тво
всемирно-исторического процесса, определив в качестве начала истории явление
Христа. Таким образом, история человечества - это "сотворенное"
бытие, концом которого является Страшный суд. На протяжении многих веков,
включая и век ХХ, у Августина было немало последователей.

Отделить
человеческую историю от истории божественной, земную от небесной, попытался
итальянский мыслитель Д.Вико. Он связывал смысл истории с естественной необходимостью,
то есть с постоянно повторяющимся порядком причин и следствий. Все народы
проходят единый путь, включающий три эпохи: божественную, героическую,
человеческую, которые соответствуют детству, юности и зрелости человечества.
(Д.Вико считал, что такие этапы в своем развитии проходят культура, язык и все,
что связано с жизнедеятельностью человека и человечества). Пройдя положенный
круг, страны и народы начинают круг новый - те же три названные выше эпохи. При
этом Д.Вико не отрицал роли Божественного провидения, которое обуздывает
человеческие страсти.

XVIII век уже
упоминался нами как время, когда благодаря Вольтеру появилось понятие
"философия истории". Подчеркнем, что в это время к смыслу и
назначению истории начал складываться подход, характерный для эпохи
Просвещения. Смысл истории при этом связывался с прогрессом человеческого
разума, а история человечества, таким образом, становилась движением по
ступеням этого прогресса. Так, французский фи- лософ Кондоре обосновал точку
зрения, гласящую, что прогресс общества состоит в движении к истине и счастью.
Определенный вклад в развитие этой идеи внесли великие немецкие философы
И.Г.Гердер и И.Кант.

Фундаментальное
обоснование принципа историцизма , появившегося еще у Гердера. принадлежит
Гегелю. Историцизм Гегеля включает в себя два основополагающих принципа:

1) признание
субстанциальности истории, наличие в ней в качестве основополагающей субстанции
разума, который обладает бесконечной мощью,

2) утверждение
целостности исторического процесса и его целесообразности; конечной целью
всемирной истории выступает сознание духом его свободы.

Принцип
историцизма был воспринят марксистской философией, однако его понимание
претерпело значительные изменения, которые коснулись прежде всего
переориентации на материалистическое понимание истории и общества. В марксизме
термин "историцизм" также был изменен и получил название
"историзма". Историзм основывался на подходе к действительности как
изменяющейся во времени, развивающийся. Очень четко этот принцип был сформулирован
В.И.Лениным: "...Не забывать основной исторической связи, смотреть на
каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло,
какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения
этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь" (Ленин В.И.
Полн.собр.соч. Т.39. С.67.).

Представители
многих философских школ частично или полностью отрицают принцип историзма. К
ним можно отнести П.Риккерта и В.Виндельбанда (неокантианство), К.Ясперса
(экзистенциализм), представителей прагматизма и неопозитивизма. Познакомимся с
одним из вариантов доказательства несостоя- тельности принципа историзма,
который принадлежит перу К.Р.Поппера.

Марксистский
подход к истолкованию исторического процесса К.Р.Поппером категорически не
принят. Всю социальную философию К.Маркса К.Р.Поппер назвал
"историцизмом", объясняющим весь исторический процесс в зависимости
от классовой борьбы за экономическое превосходство. Поппер отрицал объективные
законы исторического процесса, а поэтому - и возможность социального
прогнозирования. "Вера в историческую необходимость является явным
предрассудком и невозможно предсказать ход человеческой истории ... научными
методами". Итак, "Историцизм - это бедный метод, который не приносит
результатов" (Поппер К.Р. Нищета историцизма \\ Вопросы фи- лософии. 1992.
N 4. C.49.).

В обоснование
своей позиции К.Поппер приводит следующие агрументы:

1. Ход
человеческой истории в значительной степени зависит от роста человеческого
знания.

2. Мы не можем
предсказать, каким будет рост научного знания.

3. Следовательно,
мы не можем предсказать ход человеческой истории.

4. Это значит, что
мы должны отвергнуть возможность теоретической истории.

С этими
аргументами (как и со всей теорией "антиисторицизма", разработанной
еще в 20 - 30-е годы), можно спорить, но отрицать то, что она весьма популярна,
сложно. Антиисторицизм Поппера отрицает исторический прогресс. Прогресс - это
движение к какой-то определенной цели, цели же существуют только для человека,
для истории они просто не возможны. Поэтому Поппер считает, что прогрессировать
может только человек, защищая, например, демократические институ- ты, от
которых зависит свобода.

Таким образом,
принятая в советской философской литературе точка зрения о поступательном,
восходящем развитии истории, переходе общества от низших к более высшим,
совершенным формам жизни в истории философской мысли является не единственной.
Она представляет собой позицию И.Канта, Гегеля, К.Маркса и относится к ХVIII -
XIX векам. Кстати, долгое время считающийся в отечественной литературе основной
крите- рий прогресса - уровень развития производительных сил общества - тоже
идея XIX века, когда вера в прогресс приобрела характер религиозного убеждения.
Сам же прогресс в XIX веке связывался с промышленным развитием. У К.Маркса
прогресс - это рост производительных сил общества и смена
общественно-экономических формаций. То есть, в конечном счете, теория
общественно-экономических формаций, разработанная К.Марксом, - это осмысление
становления техногенной цивилизации в условиях XIX века.

Во второй половине
ХХ века обнаружилось, что неконтролируемое развитие производительных сил
неизбежно вызовет глобальную экологическую катастрофу, поэтому сейчас многие
ученые испытывают разочарование в прогрессе. Уже упоминавшийся нами М.Хайдеггер
первым в ХХ веке поставивший вопрос о зловещем феномене техники. О том же
говорили и писали ученик З.Фрейда, психолог и философ Э.Фром, представители
Римского клуба Дж.Форрестер и Д.Медоуз, многие другие.

Все эти 
философских подхода к науке дожили до двадцатого века, изменив формы, но не
настолько, чтобы их нельзя было распознать. Философские построения оказались
неверными.

Следовательно,
встал вопрос об изменении принципов познания и обобщения истории. До этого было
принято думать, что гуманитарные науки – это те, которые изучают человека и его
деяния, а естественные науки изучают природу, живую, мертвую и косную, т.е. ту,
которая никогда не была живой. Сейчас это деление не конструктивно и полно
противоречий, делающих его бессмысленным. Медицина, физиология и антропология
изучают человека, но не являются гуманитарными науками. Древние каналы и
развалины городов превратившиеся в холмы – антропогенный метаморфизированный
рельеф, находится в сфере геоморфологии – науки естественной. И наоборот,
география до 16 века, основанная на легендарных, часто фантастических рассказов
путешественников, переданных через десятые руки, была наука гуманитарной.
Отсюда видно, что различие между гуманитарными и естественными науками не
принципиальна, а скорее, стадиально. Еще в 1902г. В.И. Вернадцкий отметил: «В
18 веке работы натуралиста в геологии и физической географии напоминали приемы
и методы, царившие еще недавно в этнографии и фольклоре. Это неизбежно при
данной фазе развития науки ». Исходя из сказанного, легко заключить, что
деление образов мышления, а тем самым и наук, по предмету изучения не
правомерно. Гораздо удобнее по способу получения первичной информации. Тут
возможны два подхода: чтение книг или выслушивание сообщений и наблюдение,
иногда с экспериментом.

Рассуждая об
изменении принципов подхода к знаниям, в частности к историческим, нельзя не
упомянуть о вкладе в эту область одного из представителей «русской исторической
школы» - Н.И.Кареева, в творчестве которого методологические и теоретические
проблемы исторической науки занимают значительное место. Во вступительной
лекции "Идея всеобщей истории", прочитанной в Санкт-Петербургском
университете в 1885 году, ученый прямо заявляет: "центр тяжести
исторической науки лежит, действительно, не в добывании фактов, создающем для
нее материалы, не в творчестве идей, способных проникать ее содержание, а
именно в этом созидательном построении и притом построении описательного и
повествовательного характера: каталог исторических фактов и историческая идеология
- лишь фундамент и венец здания, материал и оснащение", и далее,
"критики и исследователи дают элементы для построения истории, т.е. того,
что было, как оно было, а мыслители и философы дают выводы и обобщения".
Из приведенной выше цитаты можно сделать несколько выводов. Во-первых, Кареев
подтверждает описательный характер исторической науки. Во-вторых, четко
определено место истории и задачи историков в сфере гуманитарного исследования.
После того, как историк изучил факты и явления и представил их в виде научной
системы, философствующий историк (термин, неоднократно употреблявшийся
Кареевым), оценивает материал с определенной точки зрения. Для лучшего
понимания этого тезиса следует отметить, что Кареев не проводил явного
водораздела между историей, философией истории и социологией. По его мнению,
необходимо объединить методы разных наук для достижения максимальной точности
исследования. В его системе познания история, социология и философия истории
взаимосвязаны и плавно переходят одна в другую. Кареев четко определил предмет
и задачи каждой из них. Задача истории - поиск и первичная обработка
фактического материала, предмет социологии - генезис общества, его основных
элементов, факторов и закономерностей развития. Философия истории занимается
поиском смысла истории, анализом общих закономерностей исторического процесса.
Мы видим, что Кареев пытался соединить научное исследование с философским
осмыслением исторического опыта человечества. Именно поэтому философия истории
венчает его научную классификацию, т.к. она должна решить самые сложные и
неоднозначные вопросы гуманитарного знания. Историческая наука только тогда
способна дать максимально полное знание, когда она, объединив частные истории
во всеобщую, дает абстрагированное понятие об исторических явлениях. На этой
ступени исторический материал становится предметом рассмотрения философией
истории. Кареев подчеркивал, что в философии присутствует не только научный, но
и творческий элемент, именно это отличает ее от других наук, именно это придает
ей уникальный характер.

В
середине 20 века был открыт системный подход, оцененный философами и
теоретиками науки, как достижение перспективное. Но к сожалению гуманитарии его
до сего времени практически игнорировали. Поэтому, сегодня можно говорить о
тупике в развитии филологической, исторической, философской наук, при некотором
снисхождении, точные и технические науки сюда можно не включать, поскольку они
по разным причинам, быстрее сталкиваются с проблемой синтеза.

Именно на идее синтеза выстроены принципы науки
философия истории, поэтому же принципу изложена концепция Л.Н.Гумилева о
развитии этногенеза, и именно поэтому эта работа выходит за рамки науки
этнологии. Л.Н.Гумилев вышел за рамки чистого научного анализа и попытался
синтезировать строгие факты, даты и научные понятия в единую концепцию
всемирного развития. Разумеется, это вызвало большей частью возмущение и
удивление в научном мире. Те кто удивился, заговорили об этой системе, как о
единственно правильной, верной, те кто возмутился (а таких большинство), начали
писать научные работы и диссертации по опровержению концепции Л.Н.Гумилева. и
те и другие не заметили главного, а именно нового алгоритма мышления и
необходимость синтеза любых разделов наук. Кстати говоря, игнорирование идей
синтеза характерно не только для науки, но и для отрасли образования в
частности школьного и вузовского. Не смотря на то, что школьники и студенты
штудируют массу дисциплин и предметов, у них не складывается, как правило,
стройной, единой картины мира или страны, или общества в котором они живут.
Особенно это заметно на примере российской системы образования. В то время как
школьники и студенты активно осваивают преимущество компьютерного общения и
поиска информации, российские педагоги и авторитетные личности рассуждают о
негативном воздействии компьютера на развитие ребенка.

Разумеется, я не хочу сказать, что пора все науки
заменить философией истории, но было бы большим прорывом взять за основу
разработанные ею методы. Тогда бы так много энергии не тратили бы ученые и
критики и преподаватели на опровержение чужих концепций, а пытались бы
выстраивать свою. Версионное мышление очень актуально для постижения
многообразного научного материала и выстраивания из него современных научных
концепций.

Итак,
история философии это не очередная абстрактная идея, а методологическая
установка современного мышления, а концепция Л.Н.Гумилева – пример выстраивания
большого научного материала в стройную систему знаний, что я и пыталась
доказать в своей работе.

Список используемой литературы:

1.    Л.Н.Гумилев
«Конец и вновь начало»

2.    Л.Н.Гумилев
«Ноосфера и пассионарность»

3.    Коллингвуд
«Идеи истории»

4.    Н.И.
Кареев «Идея всеобщей истории»

5.    В.О.Ключевский
Соч. в 8и т.т., Т. 1 «Курс русской истории» Часть 1, М. 1956г.

6.    Сборник
лекций по всемирной истории под ред. Радугина.