Революция в Англии. Суд и казнь Карла I

Революция в Англии. Суд и казнь Карла
I

Пока в Уайтхолле денно и нощно велась подготовка суда, Карла I решено было перевести поближе к Лондону. Новым местом заключения был избран Виндзорский замок. Миссия перевода короля из Херсткасла в Виндзор, чреватая многими осложнениями, была возложена на полковника Гаррисона, одного из ближайших сподвижников Кромвеля. Сторонники короля готовили его побег.

Одним из вариантов его было нападение племянника Карла I принца Руперта на Херсткасл, но он опоздал: короля там уже не оказалось. Вторая попытка его захватить была предпринята во время остановки в Бэгшоте, в поместье лорда Ньюберга. Под предлогом необходимости сменить коня, на котором в пути восседал король, предполагалось дать ему рысака из знаменитой конюшни гостеприимного хозяина. На нем он в случае погони был бы недосягаем. Гаррисон рысака с благодарностью принял, но королю велел дать коня одного из солдат конвоя. Недалеко от Виндзора между Карлом и Гаррисоном состоялась любопытная беседа. «Я слышал,— сказал Карл,— что вы участвуете в заговоре, имеющем цель меня убить». Гаррисон ответил: «Что касается меня, то я презираю столь низкие и скрытые предприятия». Король может на этот счет быть спокоен. То, что с ним произойдет, «будет происходить на глазах всего мира».

В Виндзоре охрана узника была поручена полковнику Томлинсону. Он получил инструкции перевести короля на более строгий режим: сократить число его слуг, постоянно охранять дверь, за которой находился Карл, один офицер должен днем и ночью находиться с королем. Прогулка разрешалась только на террасе замка. Запрещались свидания. Слуги короля под присягой обязывались немедленно доносить все, что узнают о готовящемся побеге.

Отныне подготовка суда была ускорена. Члены Военного совета перешли на казарменный режим. Днем многие из них в качестве членов парламента заседали в палате общин, ночью — в Армейском совете. Здесь царили общее возбуждение и напряженность. Спали урывками. А политические страсти вокруг готовящегося суда только разгорались. Между тем парламент как механизм власти был по существу парализован. Заседания палаты общин зачастую не собирали кворума, необходимого для вотирования рассматриваемых вопросов,— 40 членов.

Когда же 23 декабря палата постановила создать комитет для рассмотрения вопроса, каким образом король может быть привлечен к судебной ответственности, началось повальное бегство из Лондона членов парламента — наиболее опытных юристов и клерков, т. е. именно тех, от кого зависела разработка юридической формулы суда. Лондон покинули Селден, Уайтлок, Уолдрингтон. От участия в суде отказались верховные судьи Генри Ролл, Оливер Сент-Джонс, Джон Уилд. Все они были назначены на эти должности парламентом, находились у него на службе как убежденные противники королевской прерогативы, и тем не менее все они не пожелали стать участниками суда. Где для них проходила грань между правом воевать против короля и правом его судить, между корыстью и принципами, каковы на деле были эти принципы? На все эти вопросы трудно ответить.

1 января 1649 г. Генри Мартен внес в палату общин от имени «подготовительного комитета» проект ордонанса, гласившего:

«Поскольку известно, что Карл Стюарт, теперешний король Англии, не довольствуясь многими посягательствами на права и свободы народа, допущенными его предшественниками, задался целью полностью уничтожить древние и основополагающие законы и права этой нации и ввести вместо них произвольное и тираническое правление, ради чего он развязал ужасную войну против парламента и народа, которая опустошила страну, истощила казну, приостановила полезные занятия и торговлю и стоила жизни многим тысячам людей... изменнически и злоумышленно стремился поработить английскую нацию... На страх всем будущим правителям, которые могут пытаться предпринять нечто подобное, король должен быть привлечен к ответу перед специальной судебной палатой, состоящей из 150 членов, назначенных настоящим парламентом, под председательством двух верховных судей».

Это в высшей степени важный и весьма любопытный исторический документ. Прежде всего в нем четко и недвусмысленно осуждался абсолютизм как политическая (государственная) система, вместе с тем в нем не осуждалась королевская власть как таковая. Англия и впредь мыслилась монархией. Карл I привлекался к суду за злоупотребления королевской властью, но и на скамье подсудимых он оставался королем, более того, именно в качестве злоупотребившего властью короля он должен был предстать перед судом.

Но события явно опережали замыслы: они вели за собой вперед даже самых трусливых индепендентов армии и парламента.

Дело в том, что приведенное нами постановление палаты общин могло приобрести силу закона, только будучи одобренным палатой лордов. Эта палата начиная с 1642 г. (т. е. первой гражданской войны короля и парламента) существовала скорее формально, нежели фактически. Абсолютное большинство пэров, оказавшись, как и следовало ожидать, на стороне короля, покинуло Вестминстер — 80 из 100 членов палаты лордов. К концу 1648 г. в палате лордов обычно заседало шесть лордов под председательством графа Манчестера. В середине декабря лорды прервали свою сессию в связи с рождественскими праздниками. 2 января 1649 г. в палату ввиду исключительной важности вопроса явилось 12 лордов. Интереснее всего, как они повели себя в столь щекотливом деле. Граф Манчестер, командовавший парламентскими частями так называемой Восточной ассоциации в войне против короля, заявил теперь: «Один король имеет право созывать или распускать парламент, и поэтому абсурдно обвинять его в измене парламенту, над которым он возвышался как высшая юридическая власть в стране». Граф Норсемберленд, поддерживавший парламент на протяжении всей гражданской войны, выразил свое мнение следующим образом: «Вряд ли даже один человек из 20 согласится с утверждением, что король, а не парламент развязал войну. Без предварительного выяснения этого обстоятельства невозможно короля обвинить в государственной измене». Приблизительно так же повели себя и другие пэры.

В результате палата лордов единодушно отвергла предложенный палатой общин ордонанс о привлечении Карла I к суду. Вслед за этим лорды объявили о недельном перерыве в заседаниях и поспешно покинули столицу. Однако «очищенная Прайдом» палата общин была готова к такому ходу событий. 4 января она декларировала, что в качестве единственно избранной народом палаты, а народ — источник всякой справедливой власти, она является высшей властью в стране и ее решения не нуждаются в подтверждении никакой другой палаты. Из списка членов специального суда были вычеркнуты значившиеся там немногие имена пэров. Это был поистине исторический шаг.

Официальное провозглашение принципа «народ — источник всякой власти под богом» было не только вынужденным конституционным актом с целью устранить из будущего государственного устройства палату лордов, вместе с тем оно ярче всего свидетельствовало о том, где следует искать источник политической смелости и решительности организаторов суда. Беспрецедентный шаг в политике был возможен только как выражение воли взявшегося за оружие народа Англии.

Этим конституционным актом совершилось нечто непредвиденное для его авторов и вдохновителей: перечеркивалась старая, монархическая конституция Англии, согласно которой парламент законодательствует в составе двух палат во главе с королем. Отныне парламент фактически провозгласил себя однопалатным. Следовательно, формально республиканский строй был на деле введен намного раньше официального объявления Англии республикой, а палаты лордов — несуществующей. 6 января палата общин приняла акт об учреждении специальной высшей судебной палаты для суда над королем в составе 135 членов, назначенных парламентом.

Этим были окончательно пресечены все попытки повлиять на парламент и армию с целью не допустить суда. А подобных попыток было множество. С личными посланиями к парламенту и к Ферфаксу обратилась находившаяся в Париже жена Карла I королева Генриетта-Мария. Французский резидент в Лондоне сделал по тому же поводу официальное представление парламенту от имени своего правительства. Шотландские комиссары в Лондоне просили палату общин не допустить суда. Уличные проповеди врагов армии — пресвитериан, обширный поток листков, пресвитерианских и роялистских, увещевали, грозили, запугивали смертным грехом «пролития невинной крови», «египетскими казнями неминуемого возмездия». Англия, и прежде всего столица, наполнилась тревожными и противоречивыми слухами. Улицы и площади напоминали муравейники. Все жадно ловили новости, где-то раздавались крики глашатаев, возникали свалки и уличные драки. Но несколько полков, размещенных в городе, быстро восстанавливали порядок.

Характерно, что в эти критические дни «умыл руки» — уехал на север «по личным делам» — не кто иной, как Джон Лильберн, прославленный левеллер, поборник «прирожденных прав» бедного люда Англии. Что руководило им? Ведь он был убежденным врагом монархии и тирании палаты лордов, требовал учреждения республики с однопалатным парламентом в дни, когда Кромвель и Айртон были еще откровенными монархистами и сторонниками традиционной конституции. Вероятнее всего Лильберн окончательно и бесповоротно разуверился в демократизме «своих недавних союзников — офицерской верхушки». Он опасался, что казнь короля приведет к установлению в стране открытой, ничем не ограниченной диктатуры офицеров- грандов, и не желал своими руками ковать «новые цепи Англии». Когда же его опасения сбылись, Лильберн публично признал казнь короля незаконным актом и предпочел традиционную монархию произволу офицерского совета.

Наконец, среди судей короля не оказалось еще одного выдающегося деятеля партии индепендентов — члена парламента сэра Генри Вэна. И это поразительно, поскольку незадолго до этого он употребил все свое влияние и красноречие, чтобы добиться отмены парламентом соглашения пресвитериан с королем. Однако после «Прайдовой чистки» палаты он перестал посещать ее заседания. Он был против суда над королем не из политических принципов, а в силу того, что считал незаконным актом насильственное «очищение палаты» Прайдом. Открытое нарушение армией парламентской привилегии предвещало характер правления, которое должно было в недалеком будущем установиться в стране. И Вэн не желал участвовать в учреждении военной диктатуры, вынося смертный приговор Карлу I.

Обратимся теперь к тем, кто не ушел, по политическим или личным мотивам не мог уйти от организации суда. Далеко не всем сторонникам парламента это бремя было по плечу, ибо одно дело — выступить, даже с мечом в руках, против произвольного правления короля и совсем иное дело — замахнуться этим мечом на голову венценосца.

Тем временем список 135 членов специальной судебной палаты был опубликован. Он открывался знатным именем Томаса Ферфакса, хотя его баронский титул шотландского, а не английского происхождения. Затем следовали лорд Мусой, чей титул был ирландского происхождения, и два старших сына английских пэров: лорда Грея и лорда Лесли. Наконец, список «знатных судей» включал 11 баронетов, чьи титулы были в большинстве случаев в недавнем прошлом куплены за деньги.

Далее мы находим в числе судей представителей джентри многих графств и благопристойных мэров и олдерменов важнейших городов (Йорка, Ньюкасла, Гулля, Ливерпуля, Кембриджа, Дорчестера и др.). Одним словом, составители списка явно заботились о том, чтобы представить суд делом общенациональным, делом всего английского народа. Председателем был назначен верховный судья Чешира Джон Бредшоу, поскольку верховные судьи Англии, как мы видели, от этой миссии решительно отказались.

Первое заседание Высшей палаты правосудия (как именовался трибунал) состоялось 8 января в Вестминстерском дворце. На нем были назначены судьи для составления формулы обвинения короля — ими оказались Джон Кук, Энтони Стил, Джон Эле и ученый, иммигрант из Голландии, Исаак Дорислау.

19 января настало время переправить узника из Виндзора к месту суда. В замок была подана карета с шестеркой лошадей; по обеим сторонам дороги до внешних ворот замка стояли шеренги мушкетеров, и, как только карета покинула замок, ее окружил отряд кавалерии под командой Гаррисона. Когда короля доставили к Темзе, его перевели на поджидавшую у берега баржу, которую сопровождали по реке боты с солдатами на борту. У пристани сэра Роберта Коттона короля высадили на берег и между двумя сомкнутыми шеренгами пехотинцев доставили в дом, избранный в качестве местопребывания Карла на время суда. Охрану дома круглосуточно несли 200 пехотинцев и отряд кавалерии. 20 января, около двух часов пополудни, члены суда, предшествуемые 20 стражами, вооруженными алебардами, и клерками, несшими меч и скипетр — знаки высшей власти, вошли в зал и заняли свои места. Их скамьи были покрыты красным сукном. Кресло председателя стояло на возвышении. С обеих сторон его располагались кресла двух его помощников — Уильяма Сея и Джона Лесли. Все трое были в черных судейских мантиях. Перед ними находился стол секретаря и несколько поодаль — обитое красным кресло для подсудимого. Сначала был зачитан акт парламента, согласно которому суд получил свои полномочия. Затем Бредшоу велел привести обвиняемого. В ожидании его секретарь приступил к перекличке членов суда. Когда было названо имя Ферфакса, женщина в маске, находившаяся в одной из ближайших галерей, что-то закричала. Это была леди Ферфакс, произнесшая ставшую знаменитой фразу: «Он слишком умен, чтобы здесь находиться». Но вот появился король в черном платье, окруженный 12 солдатами. В знак непризнания полномочий суда он нарочито не снимал шляпы. Не глядя по сторонам, Карл быстро прошел и сел в предназначенное для него кресло спиной к публике. Охрана заняла свои места у барьера.

Бредшоу заговорил: «Карл Стюарт, король Англии, общины Англии, собранные в парламенте... в соответствии со своим долгом перед богом, нацией и перед самими собою, в соответствии с властью и доверием, которыми наделил их народ, учредили эту высшую палату правосудия, перед которой вы предстали. Выслушайте предъявленное вам обвинение». Со своего места поднялся обвинитель Джон Кук и произнес: «Милорды, именем общин Англии и всего народа страны я обвиняю присутствующего здесь Карла Стюарта в государственной измене. Именем общин Англии я желаю, чтобы обвинение было зачитано».

Во время чтения король несколько раз пытался прервать читающего, но безуспешно.

Главные пункты обвинения гласили: «Как король Англии, Карл был наделен ограниченной властью управлять страной в согласии с законами, и не иначе. Однако он возымел коварную цель учредить и присвоить себе неограниченную и тираническую власть, дабы управлять по произволу, уничтожив права и привилегии народа; преследуя эту цель, он изменнически и злоумышленно объявил войну парламенту и народу, в нем представленному». Затем Карл обвинялся в подготовке «иноземного вторжения» в Англию, указывалось на преступность развязанной им второй гражданской войны. «И все это принималось с единственной целью отстаивания личного интереса, произвола и претензии на прерогативы для себя и королевской фамилии в ущерб публичному интересу, общему праву, свободе, справедливости и миру народа этой страны». Итак, «Карл ответствен за все измены, убийства, насилия, пожары, грабежи, убытки... причиненные нации в указанных войнах». Именем народа Англии «упомянутый Карл призван к ответу как тиран, изменник, публичный и беспощадный враг английского государства».

Карл, слушавший с показным равнодушием текст обвинения, при произнесении последних слов нарочито громко рассмеялся в знак презрения к суду и к словам обвинения. «Сэр,— обратился к нему Бредшоу,— вы выслушали обвинение... Суд ждет от вас ответа». Всю жизнь заикавшийся король вдруг под влиянием скрытого напряжения заговорил довольно бегло. «Я хотел бы знать, какой властью я призван сюда, т. е. какой законной властью?» — читаем мы в протоколе. Карл остался верен себе: власть именем народа в его глазах была незаконной. Он изложил бы суду теорию божественного происхождения королевской власти, если бы суд пожелал его выслушать, но его прервали. Он пытался апеллировать к «своему долгу перед народом», но эти слова прозвучали как кощунство после затеянных Карлом кровопролитных войн против народа. Запугивал он судей и божьей карой, но в их глазах бог давно отвернулся от «нечестивого короля». Как этого и опасались организаторы суда, Карл отказался признать его законность и тем самым отвечать на предъявленное ему обвинение. Бредшоу потребовал от Карла ответить «именем народа Англии, которым вы избраны королем». Тот сослался на историю: «Англия никогда не была выборной монархией, а на протяжении без малого тысячи лет являлась монархией наследственной. Я нахожусь не в качестве признающего власть суда... Я не вижу палаты лордов, которая (вместе с общинами) составляет парламент... Покажите мне законные основания (суда), опирающиеся на слова божьи, Писание или... конституцию королевства, и я отвечу».

Чтобы прервать поток королевского красноречия, Бредшоу прибегнул к простейшему способу: он приказал удалить подсудимого из зала. Со всех сторон солдаты закричали: «Правосудие, правосудие!»; возглас, требующий возмездия и осуждения, был подхвачен в зале для публики. Так закончился первый день этого исторического процесса. Для членов суда создалось довольно трудное положение: с одной стороны, они во что бы то ни стало стремились сохранить неприкосновенным существующее, хотя и изжившее себя право — а это было право королевское,— и в то же время они должны были именем этого права осудить короля, власть которого венчала это право. Создавался порочный круг. Социальный консерватизм судей пришел в явное и непримиримое противоречие с их в высшей степени революционным шагом — публичным судом над законным монархом.

Позиция же короля сводилась к тому, что на почве существующего права он не может быть судим ни одним из судов страны. Молчание короля, если оно будет продолжаться, грозило срывом суда: не смогут быть заслушаны подготовленные свидетели обвинения, нельзя будет произнести антимонархическую речь обвинителю. Между тем все это имело важное внутри- и внешнеполитическое значение. В итоге завязывался узел, который можно было только разрубить. Но прежде чем прибегнуть к мечу, следовало любой ценой продолжать публичную процедуру суда, создав хотя бы видимость разбирательства.

Следующее заседание суда состоялось в понедельник 22 января. Чтобы заставить короля отвечать суду, он был предупрежден, что молчание подсудимого, обвиненного в государственной измене, рассматривается как признание вины. Король, со своей стороны, решил представить свою позицию интересом не только личным. «Если бы речь шла только обо мне,— заявил он,— я ограничился бы сделанным в первый день заявлением о незаконности этого суда... Но дело не только во мне, речь идет о свободе и праве народа Англии».

Бредшоу прервал его: от обвиняемого требуется прямой и точный ответ: признает ли он себя виновным или нет? «Я не знаю,— сказал король,— каким образом король может превратиться в обвиняемого». Карл снова и снова отрицал законность суда и в ответ на заявление Бредшоу: «Мы сидим здесь властью общин Англии, перед которой все ваши предшественники и вы ответственны» — потребовал: «Покажите мне хотя бы один прецедент». Палата общин действительно никогда не становилась судебной палатой по обвинению королей. Армейские джентльмены, столь отстаивавшие неприкосновенность старого права в борьбе с радикально настроенными низами, расплачивались сполна: старое право было на стороне короля!

В конце концов в ходе заседания Бредшоу взял реванш. Когда король уж слишком настаивал на том, что он «защищает не себя, а свободу и права своих подданных», Бредшоу парировал это многозначительной репликой: «О том, каким большим другом прав и свободы вы являетесь, пусть судит вся Англия и весь мир... О человеческих намерениях говорят дела, и вы раскрыли свои намерения кровавыми знаками по всей стране».

На этом закончился второй день процесса. Снова, покидая зал суда, король услышал возгласы: «Правосудие, правосудие!»

На заседание в среду 24 января явилось рекордное число членов палаты — 71 человек, т. е. немногим более половины ее состава. Посредине стены, у которой стояли судейские скамьи, был прибит щит с изображением креста св. Георгия — национальный символ Англии. Король, как и в прошлые дни, явился в парадной черной одежде и занял свое место.

Тотчас же поднялся поддерживающий обвинение член суда Кук и, обращаясь к Бредшоу, сказал: «Милорд, палата общин, верховная власть и юрисдикция этого королевства декларировали виновность короля. Истинность предъявленного ему обвинения ясна, как кристалл, как свет солнца и как полдень. Если же суд еще не удовлетворен, я прошу выслушать показания свидетелей... с тем чтобы всемерно ускорить приговор». Затем Бредшоу снова и снова убеждал подсудимого ответить по существу предъявленного ему обвинения. «Поймите,— заклинал он,— суд может утвердить свою власть простым объявлением своего приговора, но он дает вам последнюю возможность признать или отрицать свою виновность».

Карл был непреклонен. Он ясно предвидел конец драмы, который должен был наступить в любом случае, и он на этот раз вопреки своему обычному малодушию решил до конца сыграть роль мученика во имя принципа неограниченной власти короля.

«Для меня невозможно признать новый суд, о котором я никогда раньше не слышал, я — ваш король, и какой пример я подал бы своим подданным... До тех пор, пока не буду убежден, что этот суд не противоречит законам королевства, я не могу отвечать на ваши вопросы». Бредшоу прервал подсудимого напоминанием, что он находится перед судом и должен с этим считаться. Карл ответил: «Я вижу, что нахожусь перед силой». На этом диалог закончился, и суд прервал заседание.

Два следующих дня были посвящены допросам свидетелей. Этой процедурой занялась выделенная судом специальная комиссия. Всего были допрошены 33 свидетеля. 25 января их показания были зачитаны на публичном заседании суда. Несколько жителей города Ноттингема рассказали о том, как в 1642 г. в знак объявления Карлом войны парламенту в этом городе был поднят королевский штандарт. Одним из свидетелей был маляр, рисовавший штандарт. Некий Ричард Бломфилд, лондонский ткач, служивший в парламентском войске под командованием графа Эссекса, сообщил, что видел, как солдаты короля грабили захваченных пленных в присутствии короля. Крестьянин из Рэтленда рассказал о том, что после взятия королевскими частями города Лейстера в присутствии Карла началась поголовная резня взятых в плен защитников города. Когда же один из королевских офицеров попытался приостановить избиение, король ему заметил: «Меня мало беспокоит, если их будет вырезано в три раза больше — они мои враги». Другие свидетели рассказали, что видели короля на поле боя в доспехах, участвующим в сражении. Последние показания были особенно важны для суда: король, воюющий и лично убивающий своих подданных, уже не король, а тиран и убийца. Издававшиеся в те дни газеты широко публиковали эти рассказы...

Тем временем агитация против суда в Лондоне и за его пределами достигла вершины. Ее вели с одинаковым рвением и роялисты, и пресвитериане. Проповедники Принс и Уокер, находясь в тюрьме, умудрились издавать памфлеты, полные ненависти к армии — виновнице суда. Другие клирики делали то же в ежедневных устных проповедях, в церковных приходах, на улицах и площадях. Даже в рядах армии появились в эти дни колеблющиеся. Некий майор Уайт обратился с открытым письмом на имя Ферфакса, в котором выражалось сомнение, может ли король быть судим. Не было недостатка в давлении на ход событий извне. Флот племянника Карла I, принца Руперта, состоявший из 14 кораблей, крейсировал у британских берегов. От имени французского короля был опубликован манифест, осуждавший процесс. Однако внутренние события во Франции исключали возможность более эффективного вмешательства. Генеральные штаты Голландии направили в Лондон двух послов с просьбой отменить суд. Несколько представителей крупной английской знати обратились к парламенту и армии с той же просьбой.

Однако натиску этой волны справа противостояли мужество и непоколебимость армии и народа. 27 января суд был вновь открыт для публики — предстояло оглашение приговора. Бредшоу по столь торжественному случаю был в красной мантии.

Королю предоставили последнее слово. И он сделал новый ход, вытекавший из его прежних притязаний. Он обратился с просьбой, прежде чем будет вынесен приговор, выслушать его в парламенте на совместном заседании палаты общин и палаты лордов. Замысел короля был ясен суду — вновь демонстрировать презрение к нему, как к чему-то незаконному. Но сразу отказать подсудимому в просьбе было нельзя, скорее всего по причине психологической. Тем более что среди членов суда появились сомневающиеся и колеблющиеся. А некий Джон Даунас даже порывался заявить громогласно о своей поддержке просьбы короля. Кромвель, сидевший неподалеку, с большим трудом удержал его на месте. И суд ушел на совещание. О том, что происходило на нем, можно только догадываться. Когда спустя 12 лет сын Карла I король Карл II оказался на «родительском престоле» и был затеян суд над «цареубийцами» — членами суда, многие из подсудимых сочиняли легенды о своих «протестах», о своем несогласии, высказанном во время этого исторического совещания 27 января 1649 г. Так или иначе, но в ту критическую минуту событиями овладел Кромвель. Он заявил, что нельзя верить ни единому слову, ни одному предложению или обещанию Карла. Ожидать добра от человека, от которого сам всевышний отшатнулся? Через полчаса публичное заседание суда было возобновлено, но в зал вернулись только 59 членов. Бредшоу объявил, что подсудимому в его просьбе отказано, так как это только способ оттянуть приговор.

В своей обширной речи Бредшоу изложил исторические и юридические основания приговора. Центральным пунктом в ней явилось в высшей степени важное утверждение: «Существует договор, заключенный между королем и его народом, и обязательства, из него вытекающие, обоюдосторонние. Обязанность суверена защищать свой народ, обязанность народа — верность суверену. Если король однажды нарушил свою клятву и свои обязательства, он уничтожил свой суверенитет». «Были ли вы,— обратился он к Карлу,— заступником Англии, кем вы по должности обязаны были являться, или ее врагом и разорителем, пусть судит вся Англия и весь мир».

Эти слова содержали стройное учение о народе как источнике всякой власти в государстве; о договорном происхождении королевской власти; о короле как должностном лице, ответственном перед народом, его избравшим; о праве народа не только восстать против короля, превратившегося в тирана, но если он будет обстоятельствами принужден к этому, то и убить его. Под знаменем этого учения штурмовали абсолютизм не в одной только Англии. Но здесь оно впервые стало знаменем буржуазной революции.

Заключительные слова Бредшоу гласили: «Мы творим великое дело справедливости. Если даже нам суждено погибнуть, творя его, мы милостью божьей... не отступим от него».

Приговор был краток: «Упомянутый Карл Стюарт, как тиран, изменник, убийца и публичный враг, присуждается к смертной казни через отсечение головы от туловища». Под приговором стояло 59 подписей. Среди них подписи генерала Ферфакса не было. Первым значилось имя Бредшоу. Третьим подписался Оливер Кромвель.

Казнь произошла 30 января 1649 г. День выдался на удивление морозный. Темза покрылась льдом. На площади, с трех сторон огороженной зданиями королевского дворца Уайтхолл, раздавался стук топоров — шли последние приготовления к публичной казни. Здесь сооружался помост, на котором Карл должен был умереть. В два часа пополудни король, одетый в черное, в сопровождении усиленного военного конвоя появился на площади. Помост был окружен несколькими шеренгами кавалерии, отделявшей место казни от зрителей. Вся площадь была запружена народом, многие забрались на уличные фонари, балконы и крыши окружающих домов. На помосте стояли наготове палач и его помощник. В обязанности последнего входило поднять высоко отрубленную голову, выкрикивая: «Вот голова изменника!» Они были в полумасках и к тому же загримированы (им приклеили усы и бороды), в одежде моряков. Помост был задрапирован черным. Король взошел на эшафот в сопровождении епископа, избранного им в духовники. Оглядевшись вокруг, он вынул из кармана сложенный лист и обратился к охране, ибо другие его не могли расслышать, с «прощальным словом». Затем, опустившись на колени, он положил голову на плаху и через несколько мгновений вытянул вперед руки — это был знак палачу, и тот одним взмахом топора отрубил ему голову.

Дело было сделано. Кавалерия быстро рассеяла толпу, и площадь опустела. Этим актом первая социальная революция Нового времени наиболее зримо раскрыла ряд связей, от которых более чем непозволительно отвлекаться при анализе истории ее и ей подобных: во-первых, революция, если она действительно является народной, не может не отразить ступень цивилизованности ее вершителей; во-вторых, народные низы веками проходили школу жестокости, проявлявшейся к ним властями предержащими, могли ли они забыть эти уроки в момент, когда одерживали верх над теми, кто в этой этике их наставлял столь долго; наконец, в-третьих, действительно великие революции, открывающие новые всемирно-исторические эпохи, взламывающие цитадель старого порядка, сталкиваются с ожесточенным сопротивлением его вершителей и хранителей; отважившиеся восстать ввергаются в кровавую гражданскую бойню. Таков ход истории: народы-пионеры дорогой ценой оплачивают прогресс всего человечества.

Легальные и нелегальные печатные листки быстро разнесли по всей стране весть о случившемся. Впечатление от этого события было громадным. Жителю удаленных от Лондона графств трудно было поверить в его реальность. «Сосед, встречая соседа на улице, с трудом с ним заговаривает, и это не столько от ужаса перед совершившимся, сколько от удивления, что такое неслыханное дело все же свершилось» — так житель Йоркшира рисует реакцию на казнь короля.

Карла казнили как короля, однако и после его казни Англия еще оставалась монархией. Республика провозглашена не была. Тем самым существовала юридическая возможность для сторонников короля немедленно провозгласить королем наследника короны, находившегося в эмиграции принца Уэльского — будущего Карла II. Парламент буквально в день казни спохватился и наскоро вотировал билль, запрещавший подобного рода акт под страхом сурового наказания. Лорд-мэр столицы, известный своими роялистскими симпатиями, отказался его провозгласить.

Прошло немало дней, пока «цареубийцы» во главе с Кромвелем убедились, что им волей-неволей придется стать номинальными республиканцами.

Список литературы

1. Барг М.А. Великая английская революция в портретах ее деятелей. - М.: Мысль, 1991