Густав Штреземанн

Данная работа посвящена жизни и деятельности известного немецкого политика Густава Штреземана. Оценить весь тот вклад в поднятие престижа, экономики Германии, в развитие мира на европейском континенте трудно переоценить. Его жизнь, насыщенная, трудная, противоречивая, впрочем, как жизнь любого политика подобного масштаба является примером борьбы с собой, с собственными убеждениями и взглядами, и, в конце концов эта жизнь человека, который за свой вклад в установлении мира получил Нобелевскую премию. С некоторой точки зрения Густав Штреземан достоин того, чтобы приводить его в качестве примера некоторым современным российским политикам.

Густав Штреземан неотделим от возникновения и развития Веймарской Республики. Идеолог и борец за политические права Германии, он оставил глубокий след в истории и даже сегодня при обсуждении проблем либерализма, концепций построения европейского сообщества его взгляды и идеи находят применение.

1878-1929

Gustav Stresemann - Политик

1878

10 мая: Gustav Stresemann родился в семье торговца пивом.

1897-1900

Учеба в Nationalekonomie. Stresemann, единственный из пятерых детей в семье посещает университет.

1900

Получение ученой степени кандидата наук. Его работа была посвящена Берлинской индустрии пива.

1902-1908

Вступает в "Союз саксонских промышленников ".

1903

Stresemann сочетается браком С Kate Kleefeld, дочерью еврейского промышленника. Он становится членом Национал-либеральной партии.

1906-1912

Служащий Дрезденского муниципалитета.

1907-1912

Член рейхстага. Он ратует за расширение социального законодательства и оказывается в конфликте с правым крылом рейхстага.

1914-1918

Вновь становится депутатом рейхстага. Как член "Deutchland Kolonialvereins", он поддерживает политику аннексии немецкого государства.

1918

22 ноября: становится соучредителем и ключевым политиком праволиберальной Немецкой народной партии (DVP).

1919/20

Член Национального собрания.

1920-1929

Член рейхстага.

1923

13 августа: Stresemann рейхсканцлер большой коалиции DVP, - центра немецкой демократической партии (DDP) и Sozialdemokratischer, которые впоследствии станут основой СДПГ. Он достигает конца инфляции вследствие организации Немецкого пенсионного банка и проведения реформы сохранения 15 ноября.

1923

2 ноября: СДПГ лишает правительство вотума доверия из-за беспорядков в Саксонии, Тюрингии и Баварии.

1923-1929

Он входит в три последующих кабинета как министр иностранных дел. Stresemann стремится уменьшить изоляцию немецкого государства приближением Франции.

1924

Stresemann председательствует в переговорах, которые 9 апреля приводят к подписанию плана DAWES. Договор сокращает долги немецкого государства.

1925

16 октября: окончание инициированной Stresemann Locarno-конференции. В Locarno-договорах Германия, Франция и Бельгия отказываются от насильственного изменения совместных границ.

1926

Вместе с французским министром иностранных дел Aristide Briand Stresemann получает Нобелевскую премию мира за Locarnopolitik.

1928

27 августа: Stresemann, как первый немецкий министр иностранных дел с Версальского договора снова в Франции, подписывает для Немецкого государства Briand-Kellogg-Pakt. К этому союзу о ненападении присоединяются 63 государства.

1929

3 октября: Gustav Stresemann умирает после длительной болезни в Берлине.

GUSTAV STRESEMANN

Gustav Stresemann был сыном преуспевающего владельца ресторана и пивоварни. В ранние годы он помогал семье в бизнесе и, так как он был единственным мальчиком, усердно учился. Посещая Реальную Гимназию в Берлине, Stresemann изучал литературу, философию и политическая экономию. В течение этих студенческих дней он обнаружил, что имеет задатки лидерства, также как и способности для литературного творчества. Он написал критические эссе относительно Утопии Томаса Мора и лирики Штрауса, исторические статьи о Бисмарке и позже, о Наполеоне. Он выступал представителем студенческой ассоциации. Его диссертация для докторантуры, - экономическое исследование производства пива в Берлине была как практическая, так и теоретическая. В ней оценивалось влияние большого капитала на независимый средний класс Берлина.

В реальный мир торговли Stresemann вступил в 1901 в возрасте двадцать два года, как клерк в Ассоциации Немецких Изготовителей Шоколада в Дрездене. Годом позже он принял управление местным отделением Союза Изготовителей и ассоциацией предпринимателей. Благодаря своему таланту организатора и убедительности, он увеличил число членов в союзе со 180 в 1902 году до 1,000 в 1904 и, приблизительно, к 5,000 в 1912. И хотя он представлял интересы капитала, Stresemann, тем не менее, поддерживал идею о том, что капитал должен принять право рабочих на управление производством, признать его представителей официальными лицами, которые могут вести переговоры, выдвигать требования предпринимателям, организовывать профсоюзы, улучшать условия труда.

Всегда убежденный в противоречивых отношениях между экономикой и политикой Stresemann, однако, смотрел в будущее. В 1906 он был избран в муниципалитет Дрездена, на котором оставался до 1912 года, а в 1907 он выиграл выбор в Рейхстаг. В 1917 он был избран лидером Национальной Либеральной партии.

В Дрездене Stresemann женился на Kate Kleefeld; у них родилось два мальчика. Один из биографов Штреземана отмечает, что его преданность жене была феноменальна, жена служила ему «осью, что позволяла освободить жизнь от бытовых проблем и весь его интеллект и энергию, его почти сверхчеловеческие способности концентрации направить на одну цель – политику».

Stresemann неистово поддерживал немецкую политику и до и уже во время Второй Мировой войны. Он верил в силу, власть, дисциплину. Уже в 1907 году он обсуждал идею о создании сильного флота, видя в этом инструмент, расширяющий и оберегающий немецкую внешнюю торговлю; в 1916 поддержал ведение подводной войны; помог нанести поражение правительству Bethmann-Hollweg, которое, по его мнению, было слишком умеренным; выступал против Версальского Соглашения.

Однако, обнаружив истинное военное положение Германии осенью 1918, Stresemann пришел к выводу о неизбежности мирных переговоров и полном провале курса нынешнего правительства. Разочарованный имперским правительством, которое верило в собственную силу, но не обладало ею, он понял, что политика силы и завоеваний сама по себе является в конечном счете, губительной, он начал смотреть на мир как на арену политических и коммерческих взаимосвязей, в котором каждая нация есть индивидуальная и неотъемлемая часть этого мира.

Месяцем спустя после перемирие от 11 ноября 1918, Stresemann сформировал Немецкую Народную Партию, и был избран в Национальное собрание, которое собралось в Bеймаре в 1919, чтобы создать новую конституцию. В 1920 он избирается в новый Рейхстаг и следующие три года провел в оппозиции. С 13 августа по 23 ноября 1923 года Stresemann был избран канцлером коалиционного правительства. Несмотря на недолгое пребывание на этом посту, он имел дело с организованным восстанием в Саксонии, где успешно восстановил порядок, в Баварии, после того, как Путч Гитлера, также он первым начал работу над стабилизацией валюты Германии.

В 1924 преемник Штреземана выбрал его в качестве министра иностранных дел. А после вхождения в четыре правительства его стали называть самым искусным деятелем немецкой внешней политики после Бисмарка. Непосредственно ему принадлежит успех принятия Плана Галока, который реструктурировал репарации на основе способности Германии оплатить их. Он брал инициативу в достижении восстановления отношений с Западными союзниками, особенно с Францией, в гарантии обслуживания границ, установленных Версальским Соглашением. Gustav Stresemann, Aristide Briand, и Austen Гофмейстер, наряду с представителями других четырех наций подписали договор в Locarno о взаимной безопасности. Эти трое были воплощением контрастов: Гофмейстер, высокий, изящный, с моноклем, вышколенный, прохладный; Briand, слегка наклоненный, растрепанные волосы, с усами, неофициальный, удивленный; Stresemann, натянут, лысая голова, отражающая свет, осторожно формальный… Но они нашли общую цель: обеспечить всеобщую безопасность так, чтобы политическая и экономическая стабильность могла быть стабильно определена.

После подписания 16 октября Договора Locarno, Stresemann поспешил домой страховать его принятие правительством. В речи по радио к нации 3 ноября, 1925, он обратился за поддержкой. Он сказал: «Locarno может интерпретироваться как выражение, что государства Европы наконец понимают, что они не могут продолжать воевать друг против друга без того, чтобы не вовлечь остальной мир в войну. » 3

Другой частью его мирного наступления стало подписание в апреле 1926 договора о восстановлении отношений с Россией, называемое Соглашением относительно Берлина. И, после неудачной поездки в Женеву в марте, он, наконец, добился 8 сентября 1926 года единодушного принятия Германии в Лигу Наций.

Несмотря на его здоровье, которое быстро ухудшалось, Stresemann сохранил свой портфель министра иностранных дел Германии.

Несмотря на отрицательную дипломатическую атмосферу, Германия была допущена в Лигу Наций и Совет Лиги единодушным голосованием в сентябре 1926 года. (Оплату членства Германии в Лиге Наций предполагалось осуществить позднее). Stresemann и Briand, французский Министр иностранных дел, пытались достичь взаимопонимания в течение того же самого месяца. Это предполагало эвакуацию целого района Rhineland и возвращения земли Saar в обмен на поддержку Германией падающего франка.

Это была бы хорошая идея сделать ставку на Locarno, на американских и французских политических деятелей. Stresemann потребовал прекращения деятельности Военной Комиссии, но Французы были взволнованы относительно распространяющихся военизированных организаций в Германии, подобно Stahlhelm и Reichsbanner.

Stresemann, наконец, выиграл на этой проблеме и активизировал общие обсуждения разоружения в Женеве, при продолжении требований полной эвакуации Rhineland, которая произошла в 1927-1929 годы. Он также продолжал поднимать проблему последствий войны и предлагал присоединение Австрии. Хотя он не спешил отвечать на предложение Келога-Брианда, которое предлагало официально отказаться от войны как от инструмента национальной политики, переговоры по разоружению так и не достигли финальной точки, потому, что Франция не желала сдавать ее благоприятную военную позицию в отношении Германии.

Несомненно Германия была в более сильном международном положении к 1927 году, чем она была начиная с 1918 года. Эвакуация Rhineland, Пакт Locarno и вход в Лигу Наций, не говоря уже о Берлинском Соглашении, - были главными достижениями Густава Штреземана, чей навык и доброжелательность получили большее уважение за границей, чем дома. Чтобы представить эти достижения в более значимой перспективе, необходимо рассматривать их сквозь французскую и британскую политику по отношению к Германии в течение середины двадцатых годов.

В сущности можно сказать, что Франция не сумела поддерживать ее превосходство по отношению Германии, которым она наслаждалась в конце Первой Мировой войны. Характер мира, за который французы боролись в Версале, был способствующим фактором, но то была не единственная ошибка в соглашении. Постоянное противоречие между политическими Левыми и Правыми имело существенный эффект на французскую политику по отношению к Германии. Проблема свелась к тому, должна ли Франция пробовать использовать силу или убеждение с немцами, идти это одной или в союзе с Англией. Правые партии полагали, что Германия понимает только силу, и нельзя предоставлять ей свободу выбора. Правые желали действовать совместными международными усилиями, но только, если это поможет Франции оставить Версальское Соглашение неизменным. Однако, они не желали ждать Лигу Наций, чтобы принять меры в отношении Германии и торопились действовать независимо.

На самом деле, проверка состоятельности правых состоялась перед 1924 годом. И таким испытанием была политика Рура. Все задумывалась, как откровенный обмен мнениями с Германией, которая в действительности докажет правоту Франции перед Англией. В итоге, это завершилось поражением правящего режима Поинкар и в заключении его падением. Это поставило франк в шаткое положение и вызвало напряженность в отношениях между Францией и Великобританией. В течение десяти лет после данного эпизода и отказа от силы как от инструмента политики в отношении Германии позиция правых подвергалась критике и потеряло свои устойчивые позиции.

И все-таки официальная Франция следовала альтернативной политике, то есть воздерживалась от попытки поддержать статус-кво Версальских Соглашений. Левые оспаривали право на существование и будущий потенциал "новой Германии", отличающуюся от старой аристократической страны. Для людей подобных Брианду, это было по существу политика восстановления отношений между 1925 и 1929 годами, чтобы помочь объединиться в "новой Германии" республиканским и демократическим тенденциям. Он верил что националистической Германии требуется месть, но республиканская Германия ждет мира. Новая Германия возразила только против того, что Брианд, называл "пункты Версаля эфемерными" относительно выполнения Соглашения. Но эта политика левых была только заменой в форме и духе политики правых. Так делалось, чтобы обеспечить статус-кво более приемлемым для немцев. Но недостаток реального наполнения создал предпосылки к неудачному исходу настолько, насколько была выигрышна политика правых. Это противоречие проходило не столько между правыми и левыми обеих стран, а скорее к существованию фундаментального недоразумения между Францией и Германией.

Брианд думал, что он сможет заставить немцев отказаться от идеи относительно будущего пересмотра Версальских Соглашений, предоставляя им экономическую помощь. Немцы очень хотели принимать непосредственную экономическую помощь, но по существу не желали отказываться от будущего пересмотра. Теория из двух Германии, весьма вероятных на поверхности, была обречена на неудачу когда было осознано, что имеется только одна Германия. Возможно, что Briand правильно истолковывал цель Штреземана относительно возможного мирного пересмотра, но он думал, что время будет играть в пользу Франции. Он надеялся, что политика восстановления отношений в конечном счете урегулирует территориальный статус-кво в отношениях с Германией. Это было основным неправильным представлением и было связано с тем, что появилось оно слишком рано. Немцы не оценили заключительную эвакуацию Rhineland в 1930-х годах. Влияние же правых в Германии с каждым годом возрастало.

Простые концессии на выполнение Версальских Соглашений действительно не могли удовлетворить Германию. Таким образом политика восстановления отношений разрушилась в 1930 году, совпав с первой большой победой Нацистской партии на выборах. В 1931 году французы были все еще способны блокировать австрийца Аншлусса, но в 1932 году они уже не могли почти ничего сделать, чтобы предотвратить прекращение платежей компенсации, и все что им оставалось, – лишь смотреть, как Германия начала перевооружаться. К этому времени Франция потеряла дипломатическую инициативу в отношениях с Великобританией, где царило полной спокойствие. Леон Блум, премьер-министр Народного фронта даже хотел провести переговоры с Гитлером относительно разоружения. Правые внезапно обнаружили, что Франция, в конце концов, могла быть защищена линией Мажино. Если бы эта политика проводилась ранее, это могло бы значительно изменить курс Европейской истории.

Для Франции политика к Германии вращалась вокруг проблемы Версальских Соглашений. Понятно, что для британской политики не имелось никакого общего знаменателя, так как территориальные границы не были актуальны. Британцы были заинтересованы в том, чтобы обеспечить Германию такой средой власти, которая находилась бы где-нибудь между уровнем Версаля и максимальным уровнем, который будет определен Англией. В отличие от Франции британцы не боялись всплеска немецкой мощи. Она была разоружена и не принималась в расчет, как возможный и потенциальный противник. Лондон допускал желание немецкой власти улучшить социальное и экономическое положение Германии. В Европе пока не имелось никакой непосредственной опасности для британских интересов. В целом Англия чувствовала, что французские опасения были преувеличены и что немецкое негодование в некоторой степени было оправдано. Она была согласна умиротворить Германию, чтобы избежать будущих взрывов. В результате Англия развивала политику примирения, реорганизации и уступок.

Этот вид политики не преследовал целью создание двух вооруженных блоков власти, как получилось перед войной, а скорее служил неким балансом сил в Европе, в которой ни одна власть не была достаточно сильна, чтобы напасть на другую. Активная политика Лиги Наций как раз и была направлена на поддержание этого баланса. Важной частью этой цели было также желание предотвратить сближение Германии с Россией. Получалось так, что Англия инстинктивно искала даже больше баланс на Рейне, что ставил ее в оппозицию к французской политике, так как последняя хотела поддерживать постоянное превосходство над Германией.

Внутренний конфликт в Британской политике по отношению к Германии сосредоточился на очень тонкой проблеме: как распознать, когда увеличение немецкой мощи достигнет критической точки, и, так, чтобы проверка этого могла бы еще предотвратить нежелательный увеличение немецкого потенциала. Но Британия не была никоим образом оппозиционно настроена в отношении Германии, получающей превосходство на континенте. Но в конце концов Британская политика также потерпела неудачу. Она была неспособна через примирительные методы, вместе с угрозой вооружений, останавливать повышение немецкого потенциала вне "максимального" уровня.

Несомненно, левые в Британской политике одобряли жесткую политику Лиги, и все же они принимали во внимание, что Консерваторы указали на некоторые предостережения и подчеркнули развитие империи. Неудача договора гарантии с Францией оставила Англию с моральным обязательством заменить кое-что еще. В британских глазах французская нервозность была препятствием умиротворению континента, и могла быть рассеяна только обещанием помощи. Левые убедились в более строгой приверженности обязательствам, понесенным членством в Лиге Наций. Консерваторы, однако, обошли Женевский Протокол от 1924 года, поскольку они обошли предложенный военный союз с Францией в 1922 году.

Женевский Протокол был попыткой усилить Лигу, предписывая подачу всех споров к мировому Суду для арбитража. Отказ разрешил бы Лиге объявлять нацию агрессором и заставлять всех ее членов вводить экономические и военные санкции против обидчика. Но Британские консерваторы не желали вовлекаться в далеко идущие обязательства.

Но Договор Locarno решил традиционные Британские проблемы идеальным способом. Желательное умиротворение Рейна не создавало никаких обязательств. Восточные границы Германии доставляли очень небольшое беспокойство близоруким Британским консерваторам, чей интерес сосредоточивался на их собственной империи. Во Франции и Германии правые подвергли Пакт Локарно сильной критике. Для французских правых это было слабой заменой франко-британского союза. Немецкие правые чувствовали, что с Германией не обращались как с равной, так как существовало постоянное разделение Alsace и Lorraine. Британские консерваторы не принимали никаких таких жалоб. Это было в соответствии с Британскими интересами и мышлением. Это неизбежно раскалывало континент на блоки, и делало Британские обязательства менее твердыми и автоматическими. Тогда это была решающая победа порошковая коробка традиционной политики идеи объединения относительно международных обязательств.

Консерваторы, таким образом, предотвратили двойственность положения Англии. Тем временем Англия предлагала Франции дополнительную безопасность без связывания Германии. Это также уменьшало опасность немецко-советской близости, относительно которой консерваторы высказывали сильную обеспокоенность. Конечным результатом этой политики было то, что статус-кво на Западе стабилизировался, но "пороховая бочка" на Востоке, остался фактически неизменной. И эта "пороховая бочка" должна была стать большой опасностью для международной дипломатии в 1930-ых.

В свете Французской и Британской политики эвакуация Rhineland и принятия Германии в Лигу Наций, стало существенным памятником дипломатическому мастерству Густава Штреземана. В своем дневнике он написал:

"Или Locarno стоит за мир на Западной границе, или не делает этого. Если я должен защитить Locarno как камень основы Европейского мира, Конференция Послов не должна принять решение, которое положило бы конец политике Locarno в Германии. "

В 1928 году на выборах в Рейхстаг националисты потерпели явное поражение. Количество их мест снизилось со 103 до 73. Казалось бы, имеется колебание влево. Социальные Демократы получили дополнительно 22 места, от 131 до

153. Это было существенной тенденцией, потому что создало Bеймарскую коалицию (Социальные Демократы, Демократы и партии Центра) в пределах шести мест абсолютного большинства. Это было значительным достижением, поскольку эта известная республиканская коалиция никогда еще не пребывала в столь преобладающем политическом положении в пределах парламента. Штреземанн остался министром иностранных дел, хотя его либеральная партия не вошла в коалицию.

Веймарская республика, казалось, наслаждалась своими спокойными днями, в значительной степени благодаря достижениям внешней политики Густава Штреземана. Внутри страны вызов от правых, казалось, был значительным снижением националистического голоса. Нацистская партия, казалось, была незначащим, радикальным осколком с простыми 12 местами в Рейхстаге. Так что доминирующая политическая борьба была непосредственно среди главных сторон, а не против NSDAP, которая не рассматривалась, как серьезное движение. Фактически, большинство политических деятелей думало, что Нацизм - это только другое временное выражение расистского экстремизма.

Но имелась постоянная проблема безработицы, которая преследовала республику с самого начала. Хотя безработица отступала, время от времени она определенно пошла на увеличение в конце 1920-ых. Политика сокращения расходов и принятие дополнительных налогов была согласована кабинетом, но детали этих мер раскалывали кабинет. Доктор Хеинрич Брюмлинг, экономист, идеолог и член Католической партии Центра, теперь стал канцлером. Но экономические проблемы были настолько изменчивы и парламентская ситуация столь опасная, что Брюмлинг согласился на управление в соответствии с чрезвычайным декретом, предусмотренным в Статье 48 Конституции. Чувствовалось, что строгие экономические меры планируемые для восстановления, не мог быть выполнены иначе.

Так что хозяйственный кодекс был выпущен под подписью президента в обход подписи канцлера. Рейхстаг был быстро распущен, чтобы предотвратить вотум недоверия. Намерение Брюмлинга, без сомнения, было благородно. Но он устанавливал очень опасный прецедент. Он использовал чрезвычайный пункт в ситуации, которая не была на вид военной или критической, что авторы конституции имели в виду. Статья 48 не была запланирована как политически целесообразная.

Временное правительство оставило сцену тремя месяцами после ее торжественного открытия. 10 февраля 1919 года учредительное Национальное собрание, которое собралось в Bеймаре четырьмя днями ранее, провозгласило чрезвычайную конституцию. Революционный период был закончен. Это собрание было избрано в январе (в то время как армия подавляла бунтующий KPD) и показала существенное увеличение в местах SPD по отношению к прошлому имперскому Рейхстагу. Три партии Мирного Решения 1917 года - SPD, партия Центра, и Progressives (теперь Демократы) - имели подавляющее большинство и сформировали прореспубликанскую « Bеймарскую Коалицию».

Чрезвычайная конституция была смоделирована на имперской конституции, с президентом, избранным собранием вместо императора. Президент выдвинул министров, подответственных собранию. Он не имел власти распустить собрание, которое было бы независимым, если бы не государственное право. Федеральный принцип был выражен в верхней палате, чей согласие требовалось для законодательства. В случае разногласия между этими двумя палатами, проблема должна была быть решена референдумом. Для конституционного собрания любые вопросы решались быстро, но территориальные границы могли быть изменены только с согласиея заинтересованных государств.

Со всей скоростью Собрание приступает к рассмотрению конституции. Действительно, проект конституции был готов к ее рассмотрению, как только бы это потребовалась. Она была составлена Хьюго Преуссом, левоцентристским либералом, наполненным идеями Вебера и Ноймана. В его проекте конституции он попытался дистиллировать концепцию государства, в котором эта Немецкая либеральная традиция будет согласована с западной парламентской демократией.

Ярко выделяются две характеристики: решение новой проблемы демократического лидерства и решение старой проблемы Немецкого единства. Преусс полагал, что препятствие унитарному, в противоположность федеральному, государству исчезло с удалением монархии, тем более, что революционное правительство не имело никакой связи с государствами. Поэтому он предложил уменьшить государства просто до административной автономии и давать центральному правительству намного более широкие полномочия. В частности он беспокоился, что Пруссия должна потерять независимость и быть разделенной на области.

Но этот унитаризм был недопустим для многих из государственных правительств, которым проект Преусса был представлен для рассмотрения. Многие политические деятели в Пруссии возразили, а средние государства возразили даже более настоятельно. Большее количество общего мнения говорило о желательности сохранения двери, открытой для последующего доступа Австрии, который будет гораздо более легким, если Германия останется федеральной. С поддержкой Еберта проект Преусса был исправлен даже прежде, чем он был направлен в учредительное собрание, сохранив от имперской конституции федеральный принцип и некоторые из определенных резервирований в пользу государства.

Само собрание соглашалось с большинством из нового, но хранило федеральный принцип. Пруссия была сохранена неразделенной, но половина ее представителей в новом Федеральном Совете (Reichsrat) должна была быть избрана областями. Федеральное законодательство было распространено на некоторые области, прежде приравненные к государствам. Поправки к конституции могли быть сделаны в соответствии с федеральным законодательством или в соответствии с референдумом.

Некоторые ограничения были наложены на конституции, которые будут приняты государствами. В Reichsrat каждая земля имела голоса, пропорциональные к ее населению, за исключением Пруссии, которой позволяли максимум две пятых от общего количества. Членам делегаций от каждого государства, в отличие от старого Bundesrat, не требовались, чтобы они голосовали как единое целое. Законодательство, отклоненное Reichsrat можно было бы пропускать двумя третями большинства в Рейхстаге (Bundesrat имел абсолютное вето).

Федерализм, хотя уменьшено, был сохранен. Как оказалось, это было источником силы, а не слабости для Веймарской республики. Преусс вероятно не сумел оценить степень и характер Прусской гегемонии в имперской Германии, зависящий от монархии и избирательного права с тремя классами. Оказалось, что республиканское Прусское правительство, избранное на равном избирательном праве, было одним из самых твердых столбов Bеймарской конституции.

Прусское правительство с 1920 до 1932 годов было в руках коалиции Центров - SPD. SPD, главный партнер, был под лидерством Otto Braun, премьер-министра. Braun появляется ретроспективно как один из самых немногих реальных государственных деятелей Веймарской республики. Он был крайне предан идеалу демократического социализма, но преследовал реформистскую политику SPD с большим тактическим навыком, чем большинство его коллег по партии в федеральной политике. Партия Центра вносила вклад в стабильность Прусского правительства, отказываясь от отношения прав его прежних государств. Сепаратизм стал серьезной проблемой Веймарской республики не в Пруссии, а в Баварии.

Частично из-за опасения неустойчивости в Баварии Преусс ввел в Bеймарскую Конституцию известную теперь Статью 48, которой дал президенту республики право управлять в соответствии с декретом в критическом положении. Перед 1928 годом никто не обратил большого внимания на это условие. Bеймарское президентство вообще было расценено как слабое (Францией), скорее чем сильное (США). Преусс действительно хотел президентство, достаточно сильное, чтобы действовать как противовес к опасно мощному парламенту. Его чувства нашли отражение в конституции, поскольку это было в конечном счете провозглашено в августе 1919 года.

Конституция, как рассматривалось, предусматривала парламентское правительство с некоторыми модификациями: например, президенту давали право роспуска Рейхстага и назначения канцлера. Однако, эти полномочия не были чрезмерными. Более существенным был прямой выбор президента населением. Это предписание представило гражданский элемент в президентство, которое могло привести к попытке, сделанной позже, -изображать президента как более представленного народом, чем Рейхстагом. Но гражданский принцип был также воплощен для инициативы и референдума. Важность политических партий в массовой демократии была молчаливо подтверждена в принятии пропорционального представления.

Экономические проблемы были среди наиболее неотложных, перед которыми должна была предстать молодая республика. Из-за инфляционных средств, которыми имперское правительство финансировало войну, немецкая марка в 1919 году стоила меньше чем 20 процентов от ее довоенной ценности. Несмотря на энергичные финансовые реформы Эрзбергера, доходы государства от налогообложения, основанного на номинальных ценностях, были безнадежно малы.

Кроме того, экономическое воздействие Версальского Соглашения было сокрушительно. Германия потеряла 13 процентов территории, 10 процентов населения, 15 процентов пахотной земли, 75 процентов железа и 68 процентов цинковой руды, 26 процентов угольных ресурсов, всего Эльзасского поташа и текстильных отраслей промышленности, системы коммуникаций, построенной вокруг Alsace-Lorraine и Верхней Силезии. Огромные количества судов, транспортных средств и железнодорожного подвижного состава были поставлены Союзникам.

Все это было более важно чем платежи репараций, наложенные в соответствии с соглашением, хотя последний привлек большее внимание. Это было из-за связи, сделанной в соглашении между репарациями и так называемым пунктом "с военной виной". Статья 231 обеспокоила немцев больше чем какая-либо другая. Количество репараций, установленных в 1921 году было оценено Джоном Мейнардом Кейнсом, как превышающие возможности Германии в три раза.

Но карательные аспекты соглашения вообще должны быть оценены по сравнению с характером Соглашения относительно Бреста-Литовска. Вопрос репараций должен быть помещен в перспективу. Напомним, что имперское правительство предложило возместить финансовые жертвы Германии в войне, налагая на побежденные платежи Союзников в четыре раза большие чем те, что в конечном счете потребовали от Германии. Эти соображения помогают скорее объяснить, чем извинить, безумие миротворцев Парижа.

Другая причина создания такой ситуации с репарациями - их предполагаемый вклад в безудержную инфляцию начала 1920-ых. Фактически, инфляция, далекая от последствий репараций, предшествовала им. Правительства тогда ухватились за инфляцию как за средство уклонения от платежей репараций, также как для невыполнения внутренних социальных целей. Ни одно немецкое правительство перед 1923 годом не делало никаких попыток стабилизировать валюту, потому что немецкие промышленники разработали систему "прибыли от инфляции". Они получали краткосрочные ссуды от центрального банка на усовершенствование и расширение своих заводов, и затем возмещали ссуды раздутой валютой.

Точно так же многие банкиры оплачивали их заклады фактически ничего не стоящей валютой. По сути, каждый с установленным доходом – а именно, средний класс, был жертва инфляции. Даже заработная плата всегда отставала от цен. Дислокация, вызванная инфляцией принесла безработицу, несмотря на очевидный индустриальный бум. Инфляция была очевидно глубоко аналитическая в ее социальных эффектах и способствовала недостатку доверия неоперившейся республике среди больших групп населения.

Промышленники, в дополнение к одобрению инфляции, которая непосредственно имела эффект подрывных платежей репараций, также непосредственно, противопоставляли любое подлинное усилие, чтобы выполнить эти платежи, потому что такое усилие, вероятно, приведет к внутренней строгости и плановой экономике. SPD, которая пропустила возможность вмешаться в экономику в течение периода временного правительства, не была к этому времени больше во власти. В выборах 1920 года она потеряла шестьдесят мест к USPD, и "Bеймарская Коалиция" не потеряла ее большинство в Рейхстаге. Правительства периода инфляции были во главе с членами партии Центра и были открыты, чтобы влиять на промышленности.

Ситуация была изменена Францией: понимая, что Германия преднамеренно уклонялась от платежей репараций, решила получить их и заняла район Ruhr в январе 1923 года. Немецкое правительство пробовало сначала сопротивляться и принять ответные меры, но скоро нашло это невозможным. Новое правительство было установлено с целью успокоения Франции, возврата земли Ruhr, и ведения переговоров относительно пересмотра бремени репараций.

Одно существенное требование доказательства честности немецких намерений к Франции было стабилизация валюты, которая требовала некоторое количество технического и финансового навыка. Они были выполнены главным образом новым канцлером, Густавом Штреземаном, - первым и последним членом либеральной партии когда-либо поддерживающим эту политику. Перед 1918 годом он был в левом крыле Национальной Либеральной партии в вопросах внутренней политики, но в течение войны был приверженцем аннексий и играл ведущую роль в смещении Bethmann Hollweg. Поэтому он не был допущен к лидерству в новой Демократической партии (DDP) в 1918 году, чьи основатели утверждали, что стремились к объединенной буржуазной либеральной партии, но которая, оказалось, была ни чем иным, как Прогрессивная партия под новым названием. Штреземан поэтому основал собственную партию, как преемницу Национальных Либералов, которую он назвал Народная партия (DVP).

Эта неудача объединить средний класс политически не была следствием внутренних конфликтов по военным целям. Это подразумевало, что Штреземан вел маленькую партию, которая была направо от центра и направо от него, вместо большой партии, в которой он будет более представительным и которая дала бы ему более последовательную и более мощную поддержку. Он потерпел неудачу, предотвращая партию от ошибок в шагах национальных либералов и относительно себя как политический мундштук Немецкой промышленности. Сам Штреземан не был связан с тяжелой промышленностью, но вышел из бедного семейства и никогда не забывал несчастный район Берлина, где он был рожден.

В этом отношении он отличался от миллионера Валтера Ратенау, который играл важную роль в Bеймарской политике, непосредственно перед тем, как Штреземан стал канцлером. Ратенау, подобно Эрцбергеру, был убит националистическими фанатиками правого крыла, которые обижались на его политику замедления. Эти бессмысленные действия отняли у Веймарской республики двух самых сильных буржуазных сторонников и оставили буржуазное лидерство людям политической полосы Штреземана. Штреземан был, в конце концов, все еще монархист, и его партия была официально монархистской партией. Учитывая все его многие прекрасные качества, он, талантливый оратор, человек обаяния и космополитической культуры, и один из немногих государственных деятелей, кто обратились к назначению молодых людей - штреземанцев, должен был поднять вопрос жизнеспособности тезиса " Республика без республиканцев " уже в 1923 году.

К счастью, Штреземан был практическим человеком, - "прагматическим консерватором", который не всегда полностью считает несоответствие между теорией и практикой честным, но и не принимает его в расчет для его становления в качестве государственного и политического деятеля. Он нуждался в непосредственной практической проблеме. Все же, он имел тенденцию терять себя в романтичном и иррациональном блуждании. Эта дихотомия в его характере идет далеко чтобы объяснить контраст между националистическим экстремистом 1917 года и ответственным канцлером, министром иностранных дел 1920-ых, лицам, которые пропустили его монархизм, когда он нашел это устаревшим.

Вероятно, сотня дней в качестве канцлера содержала самые большие достижения Штреземана, чем последующие годы в качестве министра иностранных дел. Он имел храбрость чтобы занять пост при беспрецедентно плохих условиях, принять акт государственной деятельности, занять позицию в утверждении Bеймарской Коалиции, принять Соглашение относительно Версальского Соглашения (против которого он выступал). Эти шаги сохранили самое существование Германии. С другой стороны, ни в коем случае «карт-бланш» на обеспечение эвакуации земли Ruhr и преодоление инфляции не принадлежит одному Штреземану.

Правительство, в котором он председательствовал в первые шестьдесят из сотни дней, - так называемая "Большая Коалиция". Правительство, то есть кабинет, содержал членов из трех партий Bеймарской Коалиции плюс его DVP. С тех пор с 1920 года ни Bеймарская Коалиция, ни одна из правых партий не смогла собрать большинство в Рейхстаге, вследствие силы USPD и KPD. Большая парламентская проблема Веймарской республики была в отношениях между SPD и DVP.

Эти отношения определили возможность в любое время продолжения правительства вообще, или через правительство меньшинства буржуазных партий, допускаемых SPD или через Большую Коалицию. Трудность состояла в том, что SPD была партией рабочих, а DVP - партией предпринимателей. Борьба Штреземана заключалась в том, чтобы изменить характер его партии и была поэтому борьбой, склоняющей к сотрудничеству с SPD, и в конечном счете непосредственно борьбой за выживание Республики.

Парламентская жизнь Веймарской республики существенно отличалась от таковой в Империи. Это было полностью конституционное государство, в котором политические партии играли жизненную и активную роль, в отличие от боя с тенью, на который они были обречены обманом Бисмарка. Одно из последствий было то, что реорганизованные партии усилились. Лидерство было принято преемником двух имперских консервативных партий, - Национальной Народной партией (DNVP). По контрасту с DVP Штреземана, чей монархизм был обычно пассивен, DNVP участвовала в восстановлении монархии Гогенцоллеров, выражая позицию прямой враждебности к новому республиканскому режиму и учреждениям.

Такая партия могла существовать если проследить нежелание SPD'S уничтожить положение пруссака Джункерса в течение периода временного правительства. Несмотря на его осторожный подход, SPD не учитывала и не принимала участия в проблемах крестьян или сельского хозяйства вообще. Постольку, поскольку они имели иные представления относительно предмета, лидеры SPD имели тенденцию расценивать крупномасштабное сельское хозяйство как неразумный шаг. Они думали, что из-за потери территории на востоке и экономического ущерба в войны, время было особенно несоответствующе для любых радикальных мер земельной реформы.

Однако, последствия для новой республики были бедственны. Из всех старых сил из имперской Германии, которая выжила в Веймарскую республику, никто не был столь же опасен как Юнкерс, с его экономической основой в сельском хозяйстве, его основой престижа в восточном - Elbian, и с его позицией власти в армии и государственной службе. Он, больше чем кто-либо еще, был ответственен за психологического демона монархизма в Республике. Хьюго Преусс справедливо сказал, что никакая конституция не будет работать, если не будет сопровождаться положительным "национальным духом". Вместо этого, режим был как цель постоянного потока националистического оскорбления и обвинения демократии и парламентского правительства. Нападение никогда не могло бы принять таких размеры, которого оно достигло, если бы Юнкер или другой консерватор, или реакционные силы не позволили перегруппироваться в 1919 году под знаменем DNVP.

От этого оплота они переходили к наступлению против Республики, порождая различные общества и военизированные группы, которые поддерживали физические и устные нападения на режим.

Как политическая партия, DNVP воспользовался преимуществом парламентских учреждений, чтобы подорвать их. Лидеры признали, что, лишенные действительного вето в немецких делах, чтобы они были способны осуществить избирательное право с тремя классами в Пруссии, они должны использовать методы демократии, чтобы бороться с демократией. Поэтому они отказались от роли аграрной группы давлений и представили сторону как всесторонняя коалиция правых. Этим видом обращения они захватили лояльность многих людей нормального патриотического чувства, в отличие от агрессивного национализма, которые были отчуждены из Веймарской республики и от системы парламентского правительства, которое было его сущностью. Не понимая принципы SPD, эти люди не желали "принимать" государство по существу. Столь успешный подход действительно оправдался, - к 1924 году DNVP стала второй по величине партией в Рейхстаге, не далеко позади SPD.

Внешняя и внутренняя политика всегда имеют близкие отношения. Это было особенно видно из Веймарской республики, потому что проявлялось в пределах контекста потерянной войны, перемирия и мирных переговоров, сопровождаемых демобилизацией и экономическими трудностями. В течение выборов в 1920-ых и внутренних политических событий были близко связаны с заключительной ликвидацией войны. В некотором смысле осознание внешней политики Веймарской республики произошло в характере мира, заключенного в Версале.

Мы должны оглянуться назад, в процедуру по поддержанию мира, чтобы объяснить постепенное восстановление Германии в пределах Европейского семейства наций. Гарольд Николсон, член Британской делегации в Париже оставил для нас его оценку причин, почему Версаль был неудачен. "Мы прибыли в Париж", - писал он, - "уверенные, что будет установлен новый порядок. Но мы убедились, что новый порядок – это загрязнившийся старый. Мы прибыли как пылкие ученики школы Президента Вилсона. Мы уехали как отступники. Это была неудача демократической дипломатии".

Имелся определенный контраст между новой мировой концепцией, символизируемой энергичной Америкой, проявляющейся в большем статусе власти и старым миром Европы. Очевидность новой схемы вещей было, конечно, также найдено в Европейских странах, но главным образом в России, Германии и Австрии, были революционные силы, стремившиеся реструктурировать социальную и политическую системы. Но эти полномочия не были представлены в Париже в 1919 году.

Ранние годы Bеймарской внешней политики переживали нелегкие времена. Это было вызвано, главным образом, непримиримой проблемой репараций, и в итоге завершались бедственном занятием Францией земли Ruhr. С принятием Плана Дэвиса, благодаря американской инициативе, имелась некоторая надежда относительно договоренностей в разумные сроки между Германией и ее прежними врагами. Но центральным событием этих лет было Соглашение Локарно, которое наконец обещало впустить Германию в систему осуществляемую Европейской политикой. С тем Соглашением «плохой мальчик Европы», по-видимому, был принят Европейским семейством на справедливых условиях.

Идея договора безопасности, предназначенного для того, чтобы смягчить французские опасения и гарантировать западные границы Германии, порождена самими немцами. Правительство Куно предлагало это в декабре 1922 года. Об этом предмете поднимали вопрос снова в Мае 1923 года, сентябре 1924 года и феврале 1925 года. Это постоянное усилие наконец закончилось триумфом, было в значительной степени из-за храбрости и упорства Густава Штреземана, - наиболее значимого министра иностранных дел Веймарской республики и Д'Абернона, Британского Посла в Берлине.

Штреземан, архитектор Locarno, мотивировался опасением независимых действий Британии, в плане обеспечения шаткого положения Франции перед Германией. Он послал меморандум в январе 1926 года, чтобы проверить Английскую политику. В это время Лондон не желал заключать соглашение, которое бы в заключении обеспечило французскую эвакуацию Rhineland. Так Штреземан переключился на другое направление и открытые переговоры с французским правительством в феврале. Когда Протокол Женевы, который должен был усилить Лигу Наций и дать Франции большую безопасность, был отклонен новым консервативным Британским правительством, Штреземан увидел возможность для рассмотрения соглашения о границах, которое Британцы теперь пожелали рассматривать.

Но Германия категорически отказалась гарантировать также польскую границу, в то время как французское мнение на эту тему было однозначно непреклонно. Лондон склонялся к немецким аргументам, являющимися по большому счету желанием подписать гарантию западной границы Германии, но имел также немного интереса на Востоке. Штреземан, несомненно, отвечал на преобладающее немецкое мнение, крикливо выраженное правыми партиями, которые отказались урегулировать вопрос о текущих границах с Польшей. Первичные цели Штреземана были:

1) Защита немцев за границей;

2) Реорганизация восточных границ

3) Союз с немецкой Австрией.

Последний пункт был определенно запрещен в соответствии с Версальским Соглашением, но идея отказалась умирать в немецких умах. Однако, Штреземан был достаточно проницателен, чтобы понять, что эти цели будут и должны быть достигнуты использованием, как он выразился, "ловким обходом", и, избегая любого "большого решения". Это, возможно, подразумевало, что постепенный подход, вероятно, окажется более действенным, чем «немецкий метод кувалды». Его, кажется, развлекает понятие, что Данциг, под наблюдением Лиги Наций, мог быть полностью восстановлен.

Другие прежние немецкие территории, которые отошли к Польше, могли также быть повторно включены, как только дипломатическое положение Германии станет достаточно сильным. По мнению Штреземана не согласие или не соблюдение Версальских Соглашений не было существенной проблемой, но могло изменить отношение к Германии навсегда. Он был поглощен проблемой возвращения Германии к статусу сильной власти. Поэтому, вероятно неправильно называть дипломатию Штреземана "политика подчинения".

Французы упорно утверждали, что мир в Европе можно было бы гарантировать только, если Германия подпишет соглашения с ее восточными соседями. Но Французы были не единственными, кто создавал проблемы для Штреземана.

Националисты и коммунисты, на крайних полюсах политического спектра, яростно выступали против его политики - даже угрожая его жизни. Обе стороны требуют более определенной восточной ориентации. Эта объединенная оппозиция вынудила Штреземана поднять некоторые вопросы относительно статьи 16 в Соглашении Лиги Наций. Эта статья подразумевала, что Германии придется участвовать в действиях Лиги, чтобы защитить Польшу, если последняя будет атакована Россией. Немецкий вход в Лигу был проведен частью секретных материалов. Но французы настаивали на безоговорочном немецком входе в Лигу, если она хотела договор безопасности.

Проблема, порожденная статьей 16 была обсуждена в Locarno, среди представителей из Англии, Франции, Германии, Италии, Бельгии, Польши и Чехословакии. Относительно этого немецкое правительство было настроено очень по-донкихотски. В то время как она принимала Союзническое приглашение на Locarno, правительство развертывало широкую дискуссию на проблеме военной вины и эвакуации занятой зоны Кельн. Это не срывало конференцию и компромисс был достигнут, посредством чего члены Лиги будут сотрудничать против агрессоров, но каждая страна делала бы то, что было совместимо с ее военной и географической ситуацией. Результатом было то, что Германия подписала соглашения арбитража с Польшей и Чехословакией и согласились поддерживать территориальный статус-кво, определенный в соответствии с Версальским Соглашением. Французы таким образом получили отказ от требования Alsace-Lorraine и желанной гарантии безопасности от Англии. Но реально получившей выгоду была Германия, так как она пошла только на номинальную жертву, - изменение в территориальном статус-кво, являющемся полностью нереалистичным.

Теперь Германии требовалась убедить союзников в ее доброй воле. Правые партии сказали, что это будет означать постоянное принятие диктата Версаля. Фактически националисты протестовали. Но Штреземан остался непоколебим. Он сказал своим соотечественникам, что Locarno подразумевал, что Версальские методы, наконец, были заменены примирением. Союзники облегчили данный путь одобрением соглашения немедленной эвакуацией зоны Кельн. Голоса распределились – 271 за и 174 против, а уверенность в победе обеспечили социальные демократы, которые решили поддерживать Штреземана.

Однако, "дух Locarno" не создавал эру универсального дружелюбия. В марте 1926 возникли осложнения по постоянному месту Германии в Совете Лиги, так как Польша, Чехословакия, Испания и Бразилия также потребовали постоянные места в Совете. Англия поддержала Испанию, а Франция поддержала поляков. Швеция выступала против Польши. Испания, наконец, отказалась от ее притязаний, но Бразилия осталась на своем.

В Германии реакция на эти непристойные пререкания была достаточно сильна, ее честь, казалось, была пробуждена снова. Националисты теперь обвиняли Штреземана в измене, но SPD еще раз спасла правительство. Советский Союз боялся изоляции и аннулирования Договора Rapallo, принятого в соответствии с известным соглашением относительно 1922 года. Рейхсвер, так зависящий от секретной военной договоренности с Россией, был также взволнован. Штреземан быстро уверил Россию, что Германия никогда не готовилась к крестовому походу против нее, и по поводу статьи 16 не стоит волноваться. Чтобы подтвердить Договор Rapallo, в апреле 1926 было подписано Берлинское Соглашение с Россией. Это соглашение уверило нейтралитет, что ни одна нейтральная страна не могла быть атакована третьей страной. По той же самой договоренности, как противопоставление к возможному экономическому бойкоту, Германия пообещала выступать международной арене против любого антикоммунистического движения.

Берлинское Соглашение вызвало сенсацию в Европе, так как многие чувствовали, что это фактически преобразовало немецко-советскую дружбу в союз. Франция, Чехословакия и Польша были особенно обеспокоены. Польша и Румыния вновь начали вести переговоры о возобновлении их союза. Франция также пошла на союз с Румынией, чтобы обозначить то, что было известно как французская система союзов.

1926 год был поворотным моментом в ранней истории Веймарской республики. Некоторые, подобно Dietrich Orlow, назвали этот период " Золото Дурака. "

Соглашение возникло больше по русской, чем по немецкой инициативе. Русские воспользовались подъемом немецкой реакции, что было вызвало саботаж Францией конференции в Генуе по репарациям. Обстоятельства его подписания были более драматические, чем его содержание. Договор предусматривал нормализацию дипломатических отношений между этими двумя странами (Францией и Герамнией) и отказ от любых требований репараций с обеих сторон. Это ликвидировало прошлые неприятности, наметился признак фундаментального изменения в немецкой внешней политике в течение будущего.

Соглашение было принято общественным мнением и печатью намного более серьезно на Западе, чем правительствами, чьи протесты были главным образом только формой. Пресса имела тенденцию расценивать это как символ и подозревать, что соглашение содержало больше чем это было видимо с первого взгляда. Rapallo не ухудшал отношения Германии с западными странами вообще или относительно репараций определенно. Занятие Ruhr несколькими месяцами позже не имело никакого отношения к этому.

Призрак Rapallo все еще кружился, когда обсуждалось немецкое восстановление отношений с Россией, но оценка соглашения в терминах холодной войны главным образом и была целью. Существовали секретные соглашения между Германией и Россией, но они главным образом предшествовали Rapallo, были несвязаны с ним, и посвящались больше военным вопросам. Они были заключены военными лидерами двух стран, хотя и с уведомлением гражданских лидеров в правительствах. Соглашения предусмивали вполне практическое сотрудничество между двумя армиями в вопросах поставки и обучения, без политических значений. Генерал Ханс von Seeckt, главнокомандующий немецкой армии, подразумевал будущее расширение соглашений в экономические и политические сферы, и по этой причине приветствовал Rapallo, но это не означает что Rapallo был антифранцузским отражением взглядов Сикта.

Лучшее доказательство совместимости Rapallo с продолжением преимущественно западной ориентации немецкой внешней политики - прием Густава Штреземана, который он дал к Rapallo посередине переговоров с западными странами о репарациях. Штреземан одобрил военные соглашения сотрудничества между Германией и Россией, хотя как политический деятель центра он не больше, чем Seeckt, имел в виду любое использование российской внутренней политики. Левоцентристские политические деятели типа Ратенау или социального демократа Карла Северинга согласились на военные соглашения, знали, и, по крайней мере, молчаливо одобряли тайное немецкое перевооружение, к который вели эти соглашения. Поэтому нет никакой неожиданности в том, что Штреземан поступал аналогично. Он полагал, что сильная армия усилит его позицию на переговорах, чтобы освободить Германию от других препятствий, наложенных в Версале.

Даже более настоятельно он верил в способность к экономическому восстановлению и расширению в случае уменьшения политической напряженности, лучшего международного климата. Поэтому, первой целью Штреземана стало завоевание доверия за границей в мирных целях немецкой внешней политики даже в то время, как он тайно поддерживал перевооружение в нарушении Версаля. Он нуждался, прежде всего в короткой передышке, чтобы выиграть время.

Штреземан как-то сравнил себя со средневековым человеком относительно того, как пошла история: что, быв приговоренным к смерти, он просил об любезной отсрочке, в течение которой обещал научить лошадь кланяться королю, а потом улететь. Когда его друзья указали, что бесполезно продлевать агонию без надежды в конце, человек, он ответил: "Год прошел, король может умирать, или я могу умирать, или лошадь может умирать. Или возможно, кто знает, лошадь может действительно понять, как летать! "

Цели Штреземана дальнего действия, если он мог бы выиграть время, состояли в том, чтобы положить конец союзническому занятию земли Rhineland; получите терпимое решение вопроса репараций; возвратить Данциг и Польский Коридор, и восстановить территории в Верхней Силезии; в конечном счете, объединиться с Австрией; увеличить плата за допуск Германии в Лигу Наций, как средство достижения других целей. Штреземан не отказался от национализма, но был определен, чтобы понимать это реалистично, в традиции Бисмарка, а не после моды, которой он однажды был фанатическим слугой. Степень, которую реализм означал, была оценка потребности восстановления и поддержания европейского порядка, а Штреземан, подобно Бисмарку, была европейцем, не только немцем и государственным деятелем.

Но попытки смотреть на Штреземана как на "хорошего европейца" по стандартам Европейского Экономического Сообщества, очень далеки от истины и столь же ложны, как перспектива холодной войны после Rapallo. С другой стороны, одинаково истинно, что Stresemann не должен быть оценен по сравнению с политикой и действиями DNVP, или даже более чрезвычайных форм национализма, потому что тут нельзя позволить установить стандарты.

Однако уместно указать, что Штреземан достиг большего успеха с немецкой точки зрения, чем националистические горячие головы, что сделали его жизнь несчастной. План Dawes облегчения бремени репараций; соглашения относительно Locarno и Берлина; немецкий допуск к Лиге Наций; эвакуация Rhineland; и заключительное урегулирование репараций в плане Юнга – все это было достижениями Штреземана (хотя последние два вступили в силу только после его смерти). Это были достижения за которые он, как министр иностранных дел в последовательных правительствах, был должен бороться непрерывно против внутренней немецкой оппозиции справа, которая обвиняла его в чрезмерной мягкости.

Можно предположить, что Штреземан купил согласие DNVP для его внешней политики с внутренними уступками. Уже в 1924 году DNVP была принесена в правительство в виде собственной партии Штреземана. Этот ход действительно вызывал некоторое замедление в пределах DNVP изменением лидерства. В то же самое время, политика компромисса со все еще анти-республиканской DNVP подвергла опасности поддержку, в которой Штреземан также нуждался от SPD. Как только DNVP оказалась в правительстве, она начала лоббировать защиту сельскохозяйственных тарифов, принятых против возражения SPD в Рейхстаге. Тарифы имели такой характер, что помогали владельцам крупных земель отбирать более мелкие за неуплату закладов.

С другой стороны, SPD также делал многое для входа DNVP в правительство. Это вызвало изменения целого политического спектра в крыле правых. SPD оставила правительство Штреземана уже в октябре 1923 года как она понимала, из-за несправедливости в обработке Штреземаном радикализма правого крыла в Баварии и левого радикализма в Саксонии. Первая "Большая Коалиция" просуществовала меньше чем два месяца. Но SPD не выигрыла материально, поскольку правительство Штреземана было в меньшинстве в Рейхстаге и могло выжить только при поддержке DNVP или SPD. Так как DNVP не имела никакого отношения к канцлеру, который оказал сопротивление в Руре, ответственность была все еще на SPD'S.

Это было неудачей SPD, наиболее искренней из всех партий в отношениях к Веймарской республике, вытекающей из неразрешимых проблемам действия многопартийной системы в неразвитом обществе с нелояльными оппозициями, как левыми так и правыми. В этой специфической ситуации, лидеры партий были справедливо уверенны, что, если бы они поставили Штреземана во главе следующего правительства, это был бы не лучший выход; с другой стороны, они были убеждены, что потеряют много избирателей коммунистов, если не поддержат их сильные позиции против федерального вмешательства в Саксонии.

Это последнее соображение преобладало; Президент Еберт, непосредственно социалист, сказал лидерам SPD в Рейхстаге после того, как они лишили правительство Штреземана вотума доверия в ноябре 1923: "Причины для вашего ниспровержения правительства будут забыты через несколько недель, но вы будете чувствовать последствия вашего безумия в течение десяти лет. " Тщетность жеста SPD'S была подчеркнута фактом, что партия считала себя обязанной не только, чтобы допустить правительство Центра, но даже пойти на временные чрезвычайные полномочия.

К следующему марту, однако, SPD больше не мог придерживаться этой линии. Коммунисты снова оказывали давление на избирателей SPD по использованию правительством его чрезвычайных полномочий, поэтому SPD инициировала роспуск. Но эта политика оказалась не лучше другой, поскольку на выборах коммунисты добились больших достижений. Прежние избиратели USPD не следовали за их лидерами в их сплаве с SPD, но утверждали KPD вместо этого. Маркс все еще был с правительством меньшинства, и должным образом назвал второй выбор; но средние партии все еще оставались меньшинством, нуждающимся в поддержке. Тогда случилось, что новый канцлер, независимый (но вообще консерватор) Ганс Лютер провел DNVP в кабинет.

Парламентские выборы 1924 года сопровождались президентскими выборами 1925 года уже после смерти Еберта. Там имелся определенный дрейф вправо, усиленный противоречивым поведением Штреземана. Он отклонил кандидатуру Отто Геслера, члена Демократической партии на том основании, что он произвел бы плохое впечатление на Францию. Но после того, как в очередном раунде, в котором каждая партия предложила ее собственною кандидатуру, DVP и DNVP голосовали за Гинденбурга, чтобы противостоять Марксу, кандидату партий Bеймарской Коалиции, Штреземан не возражал.

Гинденбург выиграл, частично, из-за его большого персонального престижа и его привлекательности для всех, кто баловались монархической ностальгией или тоской по большой власти, частично, потому что KPD упорствовала в ее собственной кандидатуре, отнимая тем самым голоса от Маркса, чтобы «прокатить» Гинденбурга. Президент Республики был избран анти-республиканским множеством. Возможно самый близкая аналогия такому случаю - выборы Луи Наполеона в 1848 году.

Правая тенденция в немецкой политике длилась до 1928 года, когда она была приостановлена возвращением политической проблемы мира. DVP как преемница национальных либералов и в памяти о культурной революции, уничтожила четвертое коалиционное правительство Маркса. Это развитие не было неприятно Штреземану, - в течение некоторого времени он работал для этого правительства, и ориентировался больше на партии, которые одобряли его внешнюю политику. Когда выборы зарегистрировали скромное колебание влево, он успешно инспирировал формирование Большой Коалиции, подобной его собственный 1923 года, но под лидерством SPD, как самой большой партии. Лидер SPD, Герман Мюмлер вслед за этим стал канцлером.

Но решение искать поддержку слева прибыло слишком поздно. Штреземан терял контроль над собственной партией. Никто не будет говорить, что он не имел достаточного опыта, чтобы давать направление немецкой внешней политики и наблюдать за внутренними событиями с целью обеспечения свободы выполнения этой политики. Однако, он был также лидером партии, и его нежелание укрепить свои позицию в партии оказались чрезвычайно разрушительными и к нему и к идее относительно политического согласования и сотрудничества с SPD. Фактически, DVP дрейфовала быстро направо и стала все более и более беспокойным партнером коалиции SPD'S. Любая серьезная напряженность заставила бы коалиции ломаться и начинать все заново. Что в конце концов и получилось.

В 1924 году комитет, возглавляемый Чарльзом Дэвисом представил Комиссии по репарациям союзнических наций план по смягчению военных репараций, наложенных на Германию после Первой Мировой войны. План был принят в тот же самый год Германией и Союзниками, которые имели десять представителей, по два из Бельгии, Франции, Великобритании, Италии, и Соединенных Штатов. Поскольку Германия отстала в оплате этого обязательства, План Дэвиса предполагал восстановление немецкой экономики как кардинальное условие для начала осуществления платежей. Следовательно это предполагало отсрочку ренты, платежей по международным ссудам, восстановление немецкой промышленности. Оплата компенсации должна была начаться в сумме 1 миллиард марок в течение первого года и повыситься в течение четырех лет до 2.5 миллиардов марок. План работал до 1929 и внес огромный вклад в восстановление экономики Германии и ее демилитаризацию. В 1929 в состоянии Большой Депрессии стало очевидно, что Германия больше не могла продолжать те ежегодные платежи, особенно в течение неопределенного периода времени. Поэтому новая версия плана была разработана, и известна как «Young Plan». Это предполагало полные репарации в $ 26,350,000,000 быть оплаченными в течение 58 лет и было принято Союзниками в 1930 году. После того, как Адольф Гитлер возглавил Германию, он аннулировал неоплаченный долг репараций, и никакие дальнейшие платежи не были когда-либо сделаны.

С 5 по 16 октября 1925 в Locarno, Швейцария, проходила международная конференция, созванная Великобританией, Францией, Италией, Бельгией и Германией. В течение конференции рассматривался запрос Густава Штреземана о взаимных гарантиях. Он был встречен с одобрением Аристидом Бриандом и Остеном Гофмейстером. В этих подписанных соглашениях немцы дали гарантии их западным соседям, что они отказались от любых возможных территориальных пересмотров. Германия также подписала соглашения арбитража с Францией и Бельгией. Как дополнение, Германии был обещан вход в Лигу Наций. Это фактически было осуществлено в следующем году.

Обращение Польши, Чехословакии и Литвы, о расширении пакта Locarno на восточных соседей Германией было отклонено. Германия подписала соглашения с Польшей и Чехословакией, которые обеспечили возможность изменения восточных границ Германии только чрез международный арбитраж. Хотя взаимные договоры защиты против возможной немецкой агрессии были заключены между Францией и Польшей, и Францией и Чехословакией, пакт Locarno создавал поддержку политики ревизионизма, которая проводилась Веймарской республикой начиная с самого конца Первой Мировой войны. Хотя это и составляло нарушение условий Версальского соглашения его авторами. Locarno и соглашения, заключенные там, стали символом капитуляции перед экспансионистскими требованиями немецких шовинистов. В 1936 году денонсируя Пакт Locarno, Адольф Гитлер вновь милитаризировал Rhineland.

Первый кабинет Штреземана (DVP, SPD, Zentrum, DDP)

С 13 августа по 4 октября 1923 года

Рейхсканцлер: Gustav Stresemann, DVP

Вице-канцлер: Robert Schmidt, SPD

Министр внутренних дел: Wilhelm Sollmann, SPD

Министр финансов: Rudolf Hilferding, SPD

Министр экономики: Hans von Raumer, DVP

Министр труда: Heinrich Brauns, Zentrum

Министр юстиции: Gustav Radbruch, SPD

Госдепартамент: Otto GeЯler, DDP

Министр связи: Anton Hцfle, Zentrum

Министр транспорта: Rudolf Oeser, DDP

Министр торговли: Hans Luther, parteilos

Министр строительства: Robert Schmidt, SPD

Второй кабинет Штреземана (DVP, Zentrum, DDP, SPD)

С 6 октября по 23 ноября 1923

Рейхсканцлер: Gustav Stresemann, DVP

Министр внутренних дел: Wilhelm Sollmann, SPD

Министр финансов: Hans Luther, parteilos

Министр экономики: Joseph Koeth, parteilos

Министр труда: Heinrich Brauns, Zentrum

Министр юстиции с 3 ноября 1923: Gustav Radbruch, SPD

Госдепартамент: Otto GeЯler, DDP

Министр связи: Anton Hцfle, Zentrum

Министр транспорта: Rudolf Oeser, DDP

Министр торговли: Gerhard Graf von Kanitz, parteilos

Министр строительства с 3 ноября 1923: Robert Schmidt, SPD

Очень мало в российской литературе источников, касающихся жизни и деятельности Густава Штреземана. Поэтому в своей работе мне пришлось использовать зарубежные источники, в основном, немецкие и английские.

И тем не менее, поняв тот вклад в дело построения мира на европейском континенте, мне хотелось бы отметить, что Густав Штреземан человек и политик не просто государственного масштаба. Это человек европейского, если не всемирного масштаба.

Веймарская республика просуществовала недолго, однако те годы, когда Густав Штреземан был у власти называют «золотыми годами».

История дает нам один великий шанс – учиться. Учиться на опыте, ошибках и достижениях предшественников. Густав Штреземан – достойный источник такого познания.

1. Chamberlain, sir Austen, Down the Years. London, Cassell, 1935. Chapter 10 is on Locarno; Chapter 11 on Stresemann; Chapter 12 on Briand.
2. Gatzke, Hans W., Stresemann and the Rearmament of Germany. Baltimore, Johns Hopkins Press, 1954.
3. Gustav Stresemann: Festschrift. Bearbeitet von Joseph Scheidal. Mainz, Arbeitsausschuss fьr die Wiedererrichtung des Stresemann-Ehrenmals, 1960. Contains an essay by H. H. Redlhammer, «Stresemann, Briand, Chamberlain».
4. Hirsch, Felix, Gustav Stresemann: Patriot und Europдer. Frankfurt, Munsterschmidt, 1964.
5. Pensa, Henri, De Locarno au Pacte Kellogg: La Politique europйenne sous le triumvirat Chamberlain-Briand-Stresemann, 1925-1929. Paris, 1930.
6. Stresemann, Gustav, Essays and Speeches on Various Subjects, translated by Christopher R. Turner. London, Butterworth, 1930.
7. Stresemann, Gustav, Gustav Stresemann: Vermдchtnis. Der Nachlass in drei Bдnden. Herausgegeben von Henry Bernhard unter Mitarbeit von Wolfgang Goetz und Paul Wiegler. Berlin, Ullstein, 1932-1934. These volumes have been translated into French and into English as follows: Les Papiers de Stresemann, traduction de Henri Bloch et Paul Roques. 3 tomes. Paris, Plon, 1932-1934. Gustav Stresemann: His Diaries, Letters, and Papers, edited and translated by Eric Sutton. 3 vols. New York, Macmillan, 1935-1940. The English version is slightly condensed, but it contains not only a translation of Stresemann's autobiographical fragment of 8 pages and a biographical sketch of 24 pages to 1923, but also an original sketch of 21 pages by the translator, covering the years to 1929.
9. Stresemann, Gustav, Nachlass des Reichsminister Dr. Gustav Stresemann. Microfilm. Washington, D.C., U.S. National Archives, n.d. Index and description of records of the German Foreign Office; papers listed in catalog of files and microfilms of the German Foreign Ministry archives, 1920-1945.
10. Stresemann, Gustav, Von der Revolution bis zum Frieden von Versailles: Reden und Aufsдtze. Berlin, Staatspolitischer, 1919. Comprised of articles originally published in Deutsche Stimmen.
11. Turner, Henry Ashby, Jr., Stresemann and the Politics of the Weimar Repubie. Princeton, Princeton University Press, 1963.
12. Vallentin-Luchaire, Antonina, Stresemann, translated by Eric Sutton. New York, Smith, 1931.