Польское восстание 1863 года и роль России

Введение.

1830—1863 it. представляет собой важный период в жизни
польского народа вообще и в развитии социально-экономических отношений в
частности. С формальной точ­ки зрения эти хронологические рамки заключали в
себе период автономного существования Королевства Поль­ского от момента его
образования по решению Венского конгресса до начала и развития
национально-освободительного движения (вос­стания в 1830 г., 1863г.).  В
первые, конституционные, годы поль­ские власти имели возможность определять в
основном на­правление социально-экономической политики, реально обладая
административной властью и денежными ресур­сами. (На протяжении XIX в. подобной
ситуации больше не возникало. Краткий период ограниченной автономии в 1861 г.
несравним ни по масштабам мероприятий, ни по их последствиям).

Экономические процессы, бурно протекавшие в
первые полтора десятилетия существования Королевства Поль­ского, вобрали в себя
как бы две струи. Они во многом опирались на достижения периода Просвещения,
реформ Четырехлетнего сейма в Речи Посполитой во второй по­ловине XVIII в., а
также Княжества Варшавского в на­чале XIX в. С другой стороны, многие
экономические про­цессы несли в себе зародыши и признаки нового качества, что
подготовило переход к новой, капиталистической фазе развития. Характер развития
промышленности и сельского хозяйства, специализация районов, некоторые демографические
процессы в определенном смысле полу­чили направление в 20-е годы XIX в. После
поражения восстания польская экономика, особенно промышлен­ность, попала в
неблагоприятные условия, но начавший­ся процесс развития внешние факторы уже не
могли ос­тановить.

Выбор первоначальных рамок данного периода
диктовался тем, что он сыграл определенную роль в укреплении экономической
основы формирующейся польской нации, ибо в 20-е годы шел быстрый процесс
проникновения капиталистических отношений в промышленность Королевства
Польского, произошли определенные сдвиги в социальной структуре, так как по
мере развития капиталистических отношений ускорялись темпы разложения старой
феодальной сослов­ной структуры и выделения классов и социальных групп нового
буржуазного общества. Указанный период в исто­рии польского народа имел большое
значение и в плане развития национального самосознания — одного из усло­вий
цементирования нации, особенно важного после раз­делов Речи Посполитой.
Экономические успехи, достигну­тые в 1815—1830 гг., содействовали упрочению идеологи­ческого
обоснования жизнеспособности нации, несмотря на раздробленность польской
этнической территории и отсутствие независимого государства. Однако Польша была
ввергнута в «десятилетия революций» , которые были отчасти закономерностью
социально-экономического развития, подчиненностью  России, отчасти
неоправданными жертвами во имя свободы и амбициями революционных предводителей.

Поражение "ноябрьской революции" 1830
г. привело к глубоким переменам во внутреннем устройстве Царства Польского.

Полномочия Временного правительства прекратились с
изданием "Органического статута" /14/26/февраля 1832 г./, т.е. закона,
меня­ющего конституционное устройство Царства. Статут упразднил коронова­ние
императоров России польскими королями, ликвидировал особое поль­ское войско и
сейм и объявил Царство Польское частью Российской империи. Польша, таким
образом, теряла большую часть своих автономных прав. по определению Ю.Бардаха,
она становилась "инкорпорироваиной про-вийцией" России.[1] При этом были сохранены
административные органы: Государственный Совет и Административный Совет.

Но Органический статут так и не был полностью
реализован. На бумаге осталось создание Собрания провинциальных чинов, как и
мест­ных органов /шляхетских сеймиков, гминных собраний и др./. Госсовет
Царства просуществовал до 1841. г., а затем был упразднен. Более того,
последовали и другие меры по "сближению" империи и Польши. В 1837 г.
воеводства были преобразованы по российскому образцу в губернии /всего было
образовано первоначально 5 губерний/, затем на Царство были распространены
общероссийская монетная система и система, мер и весов.

Принимались определенные меры по русификации
системы админи­страции и образования в Польше. В делопроизводство Административ­ного
Совета и канцелярии наместника был введен русский язык.

Правительство предприняло и ряд мер в области
крестьянского вопроса. В 1839 г. Витебский губернатор Львов в отчете императору
указал на чрезвычайное обременение крестьян в польских помещичьих имениях
всякого рода повинностями. Николай 1, стремясь решить кре­стьянский вопрос и облегчить
положение "русского населения" края, на одном из докладов 21 февраля
1841 г. указал: "Делом сим не медлить; я считающего особенно важным и
ожидаю от сей меры большой пользы", В 1846 г. в губерниях Царства были
введены т.н. "инвентарные правила". В 1851 г. была ликвидирована таможенная
граница между Польшей и Россией, что было выгодно и польским, и русским
предпринимателям. Вместе с тем русское прави­тельство стремилось приблизить к
себе и польское дворянство, кото­рое в 1836 г. было уравнено в правах с русскими
дворянами.    Николай 1 после 1830 г. неоднократно указывал, что он самым решительным
образом будет бороться с польским сепаратизмом. Посещая в 1835 г. Александровскую
цитадель в Варшаве, он заявил: "Мне нужны не слова, а дела. Если вы будете
упорствовать в своих мечтаниях о национальной обособлен­ности, о независимости
Польши и т.п. фантазиях. Вы навлечете на се­бя величайшее несчастье. Я устроил
здесь цитадель. Говорю вам, что при малейшем волнении я прикажу стрелять в
город, обращу Варшаву в развалины и, конечно, не отстрою ее", революционное
движение, нап­равляемое из эмиграции, в 30-50-е гг. особых успехов в Царстве Польском
не имело. Направляемое "Демократическим обществом" восстание 1846 г.
в российской Польше вылилось лишь в малочисленный мятеж в г.Седлеце /февраль
1846/ под руководством П.Потоцкого, который был сравни­тельно легко подавлен.
Практически не было затронуто Царство и революциоными событиями 1848 г. Помимо
революционного течения, в поль­ском обществе, особенно с 40-х гг. XIX в.,
распространяется влияние сторонников т.н. "органической работы", т.е.
деятельности, ставящей целью развитие Польши в соответствии с имеющимися возможностями.

В мае 1856 г. в
Варшаву прибыл импер. Александр П. Его первое выступление, в котором он сказал:
"Прочь фантазии, господа! Все, что сделал мой отец, хорошо сделано.
Правление мое будет дальнейшим продолжением его царствования", несколько охладили
энтузиазм поля­ков, но реальные действия русского правительства ослабили
прежний жесткий режим. Сняты ряд ограничений в цензуре, объявлена амнистия и
многие эмигранты получили возможность вернуться на родину. В 1857 г. основаны
Земледельческое общество и медико-хирургическая акаде­мия в Варшаве, ставшие
центрами общественной жизни; при этом при Земледельческом обществе концентрировались
представители умеренных кругов/"белые"/ а при академии - радикальные
/"красные"/. Радикалы ("красные", )стремясь к решительным
действиям, устраивали многочисленные манифестации, в ряде которых произошли
столкновения с войсками. Так, закрытие Земледельческого общество /председатель
которого А.Замойский всякий компромисс с русским правительством считал
оскорбительным для поляков - это еще умеренная позиция!/, вызвало демонстрацию
18 апреля 1861 г., в ходе которой было около 200 убитых и несколько сотен
раненых, Все это, конечно, способст­вовало усилению позиций  польских радикалов.

Русское правительстве в качестве ориентира
реформ, которые следовало провести в Царстве Польском, избрало предложенный кн.
Горчаковым проект, автором которого был маркиз Велепольский. Маркиз
А.Велепольский стремился к восстановлению системы управления, заложенной как в
"Органическом статуте", так и -частично- в конституционной хартии
1815 г. 14/26/ марта 1861 г. был издан указ о проведении реформ.

Назревавший революционный взрыв правительство
А.Велепольского режило предупредить рекрутским набором 3 января 1863 г., которому
подлежали многие из молодых участников революционного движения. Это только
ускорило революционный взрыв и в ночь с 10 на II января /22-23 января/ 1863 г.
вспыхнуло новое восстание. В отличие  от первого, оно носило партизанский характер
и охватило не только Польшу, но и западные белорусско-литовские губернии.

Итогом восстания 1863 года явилось  поражение с 30
тыс. чел. убитыми со стороны поляком,  потери русских определялись в 3343 чел. (из
них 2169 – раненых). Встает закономерный вопрос, на сколько оправданными были
эти потери, на сколько закономерными были выступления, какую роль в польском
вопросе сыграло русское революционное движение.

В работе использован системный подход, широко при­меняемый
в настоящее время в общественных науках. В соответствии с общими
принципами этого метода эко­номическое, политическое и социальное развитие
Королевства Поль­ского, его взаимоотношения с Россией рассматриваются на нескольких
уровнях: нацио­нальном, региональном, на уровне вклада отдельных исторических
лиц в общий итог происходящих процессов.

В целом экономические и социальные структуры Ко­ролевства
Польского рассматриваются как динамические системы, но при этом проблема
соотношения статики и динамики в данной работе не могла быть решена одно­значно
в пользу динамики. Рассматриваемый в работе сравнительно короткий период с точки
зрения общего ис­торического процесса развития капитализма не дает боль­ших
возможностей для изучения всех процессов в их динамическом развитии. Поэтому в
основном этот период рассматривается как статический синхронный срез, по­зволяющий
изучить анатомию структур на определенном этапе исторического развития.

В данной работе при рассмотрении подавляющего
большинства вопросов была сделана попытка применять методы как анализа, так и
синтеза. В отдельных разделах работы сначала рассматриваются явления, процессы
или структуры как целое в масштабе Королевства Польского. При этом
использовался информационный материал, накопленный польской и советской
историче­ской наукой. В работе использован фактический материал, имею­щийся в
трудах польских и советских историков. Однако архивные исследования показали,
что некоторые весьма важные проблемы экономического, социального н демографического
развития не нашли достаточного освещения в исторической литературе, что
потребовало пополнения ранее накопленного информационного материала.

Глава 1. Польша в составе России (1815-1830 гг.).
польское восстание 1830 г.

1.1.  Положение Польши в составе Российской Империи
1815-1830 гг.

В ходе заграничного похода в 1813 г. русские
войска заняли Великое герцогство Варшавское, образованное Наполеоном в 1807 г.
. Для его управления до окончательного решения о его судьбе Александр 1 
учредил Временный Верховный Совет под председательством генерел-губернатора
В.С.Ланского, а командование армией было поручено фельд­маршалу М.Б.Барклай де
Толли. В 1814 г. был создан Гражданский коми­тет под председательством сенатора
Островского, а управление образованным из польских солдат отдельным
корпусом      возложено на комитет под руководством   вел. кн. Константина
Павловича. На Венском конгрессе 1814-18154 гг. из-за В.Г.Варшавского воз­никли        
споры      Россией и Австрией. В результате к России была присоединена большая
часть Великого Герцогства Варшавского /без Кракова/; Австрия получила Галицию с
Тарнопольским округом, Пруссия - Познань. Краков был объявлен вольным городом
под совместным протекторатом трех держав. Финальным актом Венского Конгресса 28
мая /9 июня/ 1815 г. земли Великого Герцогства Варшавского объявлялись
"соединенными с Россией на вечные времена". В трактате говорилось:
"Его И.В. оставляет за собой право дать этому государству, находящемуся
под особым управлением, такое внутренне устройство,  какое он сочтёт
надлежащим", причем за импе­ратором оставалось право территориального
расширения границ, уста­новленных Венским конгрессом, за счет включения в них
русских зе­мель.[2]

Вошедшие в
состав России польские земли стали именоваться "Царство(Королевство)
Польское". Оно включало в себя часть земель бывшего Княжества Варшавского
-  территория составляла 127 тыс. км², население равнялось 3,2 млн.
человек.  Однако, гра­ницы нового государственного организма, по Венскому
Конгрессу, были установ­лены без учета польской этнической территории. От поль­ского
государства в разное время были отторгнуты такие жизненно важные
экономико-географические районы, как Верхняя и Нижняя Силезия, Быдгощский и
Познанский департаменты, Поморье, Вармия и Мазуры, отданные Пруссии, Галиция и
район Велички, вошедшие в состав Австрии, и Краков с окрестностями,
превращенный в «вольную республику».

В состав
Королевства Польского вошли 8 воеводств: Калишское, Мазовецкое, Плоцкое,
Августовское, Подляс-кое, Сандомирское, Люблинское и Краковское. От Калиш-ского
воеводства были отделены Быдгощский и Познан­ский районы, составлявшие одно
целое в экономическом отношении; Краковское воеводство потеряло главный го­род
— Краков и район соляных копей — Величку. Таким образом была нарушена
сложившаяся территориальная система экономических взаимосвязей между рядом поль­ских
областей.[3]

Положение польского народа определялось в первую
очередь судьбой основных его земель. Королевство Польское было по преимуществу
аграрной страной, помещичье хозяйство господствовало здесь почти безраздельно:
землю обрабатывали лично свободные крестьяне-барщинники. По­мещичье
землевладение в итоге наполеоновских войн, упадка хлеб­ной торговли и частых
натуральных повинностей по обеспечению войск было сильно разорено, дворянство
опутано долгами. Из этого тяжелого, кризисного состояния сельское хозяйство
могло быть выведено только буржуазными аграрными реформами, но осущест­влению их
мешали и сами польские дворяне, и весь крепостниче­ский режим Российской
империи.

Как и в России, в Польше в первой четверти XIX в.
феодализм переживал глубокий кризис. В его недрах раз­вивались
капиталистические производственные отноше­ния, характеризовавшиеся значительным
ростом числа промышленных предприятий мануфактурного типа. Осо­бенно быстро
развивалась текстильная и, в частности, суконная промышленность, для которой в
результате присоединения Царства Польского к Российской империи открылся широкий
русский рынок. Развитию экономи­ческих связей Царства Польского с империей
содейство­вало и правительство путем предоставления различных льгот на ввозимые
в Россию изделия польской промыш­ленности.

Десятилетие 1820—1830 гг. оказалось временем
возрождения польской ману­фактуры, причем российские власти всячески
поддерживали усилия польской администрации, направленные на поощрение
промыслов, например иммиграцию иностранных ремесленников и промышлен­ников. На
средства казны велось строительство дорог и каналов. Был создан банк, открывший
кредит предпринимателям. На его средства впоследствии строилась первая польская
железная доро­га от Варшавы на Вену (1845 г.).

Росту польской мануфактуры способствовали
покровительствен­ные таможенные тарифы, затруднявшие ввоз западноевропейских
товаров, и связь с русским рынком, в особенности низкий (до 1832 г.) таможенный
тариф между Королевством Польским и Россией. Польские сукна вывозились в
Россию, а через нее в Китай. Поль­ские купцы наживались и на перепродаже в
Россию немецких това­ров.

К 1829 г. в одном лишь Калишском воеводстве
насчиты­валось 530 предприятий по выработке сукна . Быстро превращались в
промышленные центры Варшава, Лодзь и другие города. Только за пятилетие
1823—1828 гг. в Варшаве было построено 27 больших фабричных зда­ний, а всего в
Варшаве в 1825 г. насчитывалось 8818 фаб­рик и кустарных мастерских, большая
часть из которых была капиталистической.

Конституция 1807 г., полученная от императора На­полеона,
не затрагивала основ феодально-крепостниче­ского строя, а лишь формально
провозглашала отмену крепостного права. Она не давала ясности в вопросе о
крестьянском землепользовании, а без этого личная свобода крестьян была равна
нулю.

Половина всей обрабатываемой земли в Королевстве Польском принадлежала
17 тыс. помещиков, владельцам фольварков и арендаторам казенных имений.
Остальная половина земли приходилась на 327 тыс. крестьянских дворов. Из этого
соотношения видно, что основная масса крестьян была вынуждена, чтобы не умереть
с голоду, идти в кабалу к землевладельцу, неся тяжелые повин­ности. За
пользование землей и инвентарем «свободный» крестьянин должен был отработать
определенное поме­щиком количество дней на его поле.

Процесс обезземеливания крестьян усилился в связи
с общими экономическими сдвигами, происходившими в стране. Сельскохозяйственное
производство, факти­чески основанное на крепостном труде при отсталой тех­нике
обработки земли, приходило во все больший упадок.

Вовлечение польского сельского хозяйства в
экономи­ческую жизнь России требовало приспособления его к потребностям
русского рынка. Это привело к некоторым изменениям в профиле хозяйства и
явилось толчком к развитию буржуазии. Серьезным фактором явилось повышение
спроса на польскую шерсть и шерстяные изде­лия как со стороны польской, так и
русской промышлен­ности. Многие Польские помещики ввиду низкой доход­ности
производства хлеба и в то же время быстрого роста спроса на шерсть стали
развивать овцеводство. Помещики сгоняли крестьян с земли, а освободившиеся участки
использовались под пастбища. Это усилило рост обеззе­меливания крестьян. В
описываемый период около 40% крестьян Королевства Польского были полностью без­земельными,
а значительная часть осталась на крошеч­ных нищенских наделах.

Положение крестьян было настолько тяжелым, что в
ряде мест происходили крестьянские волнения, наблюдались массовые случай отказа
от выполнения барщины. Но это были стихийные неорганизованные выступления, без
труда подавляемые помещиками с помощью прави­тельства.

Изменения в хозяйственной жизни серьезно отрази­лись
и на положении мелкой шляхты. Будучи не в состоя­нии приспособиться к
капиталистическим отношениям и выдержать конкуренцию с крупными
землевладельцами, мелкие шляхтичи разорялись, постепенно теряли свою землю,
которая переходила в руки крупной шляхты за долги или же путем скупки по низким
ценам. По данным, которые приводит польский историк Гринвассер, в 20-е годы XIX
в. 50% мелкой шляхты были уже совершенно безземельными.

Разорившаяся мелкая шляхта частью шла в услужение
к крупным помещикам в качестве управляющих имениями, экономов, секретарей,
другая же шла в города, в учебные заведения или в учреждения. В семье мелкого
шляхтича, пишет Гринвассер, «обычно один сын, в редких случаях два оставались
заниматься земледелием, остальные искали занятия где-нибудь на стороне».
Особенно большой была тяга шляхетской молодежи к военной службе.

Процесс разорения мелкой шляхты неизбежно сопро­вождался
обострением противоречий и борьбы внутри класса шляхты. Мелкая шляхта, все
более теряя свои былые привилегии и опускаясь до положения общест­венных низов,
была враждебно настроена по отноше­нию к богатой шляхте и защищавшему ее
интересы цар­скому самодержавию. Она все настойчивее выражала не­довольство
существующим феодально-крепостническим строем и требовала проведения широких
социально-политических преобразований. Эта часть польского дво­рянства, хотя и
стояла еще в некоторой мере на феодальной почве, однако примкнула к
демократической аграрной революции.

Как ранее Финляндия, Царство Польское также
получило конституционное устройство. Проект конституции Царства Польского был
написан И.Собинским на основании замечаний Александра 1 к первоначальному
тексту, разработанному под руководством Кн. А.Чёрторыйского.
"Конституционная хартия" была подписана императором 15/27/ ноября
1815 г. В июле 1815 г. жители Ц.Польского принесли присягу новому императору и
до конца 1815 г. /т.е. до вступления конституции в силу/ действовало Временное
правительство во главе с В.С.Ланским.

Конституция объявляла Царство Польское наследственной
монархией, "на­всегда соединенной с Российской империей". Император
России получал титул "короля Польши". На время своего отсутствия
Король назначал наместника из числа поляков /или членов императорского дома/.
Царство По­льскому гарантировались государственность, национальные права и сво­боды.
Римско-католическая религия объявлялась "предметом особого по­печения".
Обеспечивалась свобода печати и неприкосновенность лично­сти. Польский язык
объявлялся языком администрации, суда и армии. Все государственные должности
должны были замещаться только поляками.

Император-король Царства Польского был
конституционным монархом. Все преемники Александра 1 должны были короноваться в
Варшаве и давать присягу в сохранении Конституции Царства. Все распоряжения и
поста­новления короля должны были скрепляться подписями польских министров
которые несли за них ответственность. В компетенцию короля входило:

§  исключительная инициатива конституционного
законодательства, т.е. дополнение конституции посредством "Органических статутов"
(законов);

§  право утверждения или отклонения (но не
изменения) законов, прини­маемых сеймом;

§  вся полнота исполнительной власти.  В рамках
установленных королем полномочий действовал наместник (его функции были точно
определены в 1818 г.).

Постановления наместника, обязательные для всех
органов исполнительной власти, объявлялись в Административ­ном Совете. Первым
наместником был назначен ген. Ю.Зайончек, что выз­вало неудовольствие поляков
/видевших на этом посту кн. А.Чарторыйского/, После смерти наместника
Ю.Зайончека в 1826 г. эта должность0 оставалась вакантной  до 1832 г., а
функции наместнике исполнял Административный Совет.

"Польский народ, - гласила конституционная
хартия, - на вечные времена будет иметь национальное представительство на сейме,
состо­ящем из короли и двух палат/изб/, из коих первою будет составлять Сенат,
и вторую послы и депутаты от общин /гмин/". В Сенат входили члены
императорского дома, епископы и высшие должностные лица /вое­воды и каштеляне/,
назначаемые императором пожизненно; кроме епис­копов и членов императорской
фамилии, все остальные сенаторы отби­рались императором из 2-х кандидатов,
представляемых самим Сенатом.

Сенатором могли быть только землевладельцы. Число
членов Сената не должно было превышать 1/2 членов Посольской избы.

Посольская изба состояла из 428 членов, в том
числе из 77 послов, избранных на шляхетских сеймиках, и 51 депутата от гмин.
Срок полномочий для послов и депутатов устанавливался в 6 лет. Для выбо­ров в
Сейм устанавливался избирательный ценз в виде годовой суммы налогов не менее
чем в 100 злотых.

Сейм созывался каждые 2 года на 30-дневные
сессии. Король имел право как созыва чрезвычайного сейма, так и отсрочки
заседаний его. Король мог также распускать Посольскую избу, но обязан был в
тече­ние двух месяцев назначить новые выборы.  Члены сейма пользовались
неприкосновенностью, его заседания должны были быть публичными.

Конституционные функции Сейма были широкими (но
на практике далеко не все реализовывались):

1.   
решения по вопросам бюджета,
налогов, денежной системы;

2.   
законодательства в области
административного и уголовного права;

3.   
решения по вопросам призыва в
армию;

4.   
утверждение конституционного
законодательства ("органи­ческих законов") изданного Королем;

5.   
ограниченный контроль над
правительством - Сейм заслушивал доклады Государственного Совета о  положении в
стране, направлял жалобы на министров, Кроме того, Сенат был высшим судом по
государственным преступлениям, а Посоль­ская изба обладала правом петиции
королю.

Центральным органом власти и управления был
Государственный Совет, состоящий из Общего собрания и Административного Совета.
В состав Административного Совета входили министры и другие члены по назначению
короля, это был констультативный орган короля и намест­ника по вопросам
управления. Непосредственное управление осущест­влялось правительствующими комиссиями
(министерствами):

1.   
вероис­поведаний и народного
просвещения;

2.   
юстиции;

3.   
внутренних дел и полиции;

4.   
военная

5.   
государственных, доходов и
финансов.

 Комис­сии подчинялись Административному Совету.

Армия Царства Польского при сохранении польской
военной формы и поль- ского языка в управлении была преобразована по русскому
образцу. Срок службы составлял 10 лет, в мирное время численность армии сос­тавляла
30 тыс. солдат и офицеров (т.н. "Отдельный литовский кор­пус").
Главнокомандующий польскими вооруженными силами вел. кн. Константин формально
подчинялся Военной комиссии и Административ­ному Совету, но в действительности
управлял армией единолично.

Ц.Польское делилось на 8 воеводств, управление
которыми нахо­дилось в руках воеводских советов; в городах управление
возглавляли бургомистры и президенты. Существовали  местные депутатские соб­рания,
избиравшие членов Посольской избы и местных органов управления - шляхетские
сеймики и гминные собрания. Судебная система была полностью независима от
администрации.

Дли связи учреждений Царства с общеимперскими
органами в Петербурге находился министр-статс-секретарь, назначаемый импера­тором.
Кроме того, комиссаром при польском правительстве был наз­начен
Н.Н.Новосильцев.

Большинство польских и русских историков сходятся
во мнении, что автономия Царства Польского по хартии 1815 г. была довольно
значите­льной. Дореволюционные авторы /В.Новодворский, Н.Кареев и др./
отмечали, что конституционный строй Польши в 1815-1830 гг. был весьма
либеральным и по своим принципам напоминал строй английской конституционной
монархии. Польский проф. Ш.Аскенази писал, что "не подлежит сомнению, что
конституция 1815 г., несмотря на свои недостатки.... была по тем временам наиболее
ирогрессивной консти­туционной хартией в Европе"[4]. Советские авторы также
оценивали ста­тус Царства Польского в этот период как автономный.
Г.Г.Писаревский на­зывал Польшу второго периода "конгрессовой",
т.е.парламентской, а В.П.Друнин указывал, что, несмотря на аристократический
характер хартии 1815 г., она в России казалась "верхом либерализма"
(хотя царская власть нисколько не гарантировала политическую независимо­сть
Польши)[5]. Такого же мнения придержи­ваются и
современные историки. Л.А.Обушенкова отмечает, что конституция предоставляла
полякам определенные права, а по своему содер­жанию она была одной из
либеральнейших в Европе того времени Л.А. Обушенкове.[6] Польский автор Ю.Бррдах
считает, что хартией 1815 г. устанавливалась польско-русская уния.[7] К точке зрения о наличии
реальной польско-русской унии при­мыкает и русский историк С.Г.Пушкарев.[8] По традиции период
1815-1830 гг. для Польши называют "конституционным".

Таким образом, национальная самобытность Польши и
в системе управления, и в области культуры была сохранена. После 1815 г. в
культурном отношении для Польши произошел большой прогресс. Помимо "уже
существовашего Виленского университета, в 1816 г. был основан университет в
Варшаве, а также ряд высших школ - Военная, политехническая, лесная, горная,
институт народных учителей и др., резко выросло число начальных и средних
учебных заведений.

Во взаимоотношениях с русских правительством
первоначально также не было острых конфликтов. В 1818 г. император Александр 1
лично открыл заседания 4-го Сейма, произнеся знаменитую речь: "Прежняя
организация страны позволила мне ввести ту, которую я Вам пожаловал, приводя в
действие либеральные учреждения. Эти последние всегда были предметом моих забот
и я надеюсь распрост­ранить, при божьей милости, благотворное влияние их на все
страны, которые промыслом даны мне в управление". Сейм принял все законо­проекты,
предложенные ему императором, за исключением проекта за­кона о гражданском
браке, и император остался доволен его деятель­ностью.

Но постепенно отношения между Сеймом и
императором стали портиться. К этому времени в национальном польском движении
сформировалось два течения :

§  представители легальной оппозиции, пред­ставленные
на Сейме - во главе с братьями Б. и И. Немоевскими, стремивши­еся к упрочению и
расширению автономного статуса царства легаль­ными методами,

§  сторонники революционной борьбы за полное осво­бождение
Польши от "русского ига".

 Националистические
настроения еще более подогревались рядом действий русского правительства по
введению цензуры (в 1819 г.), вопреки конституционный хартии и слухами о
готовящейся ликвидации самой этой хартии под влиянием готовящегося проекта
Уставной грамоты Н.Н.Новосильцева, в котором Царство Польское должно было стать
субъектом федерации с теми же права­ми, что и у остальных русских земель, т.е.
потерять свою национа­льную самобытность. На сейме 1820 г. были отвергнуты
предложенные русским правительством Уголовно-процессуальный кодекс и
"Органи­ческий статут" /лишавший сейм права суда над министрами/ как
несоответствующие конституционной хартии. В президиум сейма было подано 88
жалоб на неконституционные действия правительства.

Решения сейма 1820 г. вызвали резкое негодование
Александра 1, одно время даже говорившего о возможности полной отмены поль­ской
конституции. Чтобы преодолеть сопротивление легальной сеймовой оппозиции,
накануне 3-го сейма (созванного с большой отсроч­кой в 1825 г.) Александр 1
включил в конституцию "дополнительную статью", отменявши гласность
заседаний парламента, а братья Немоевские не были допущены на сейм. Для
контроля деятельности сейма были назначены особые чиновники, обязанные
присутствовать на заседаниях сейма, Благодаря этим мерам проекты русского
правитель­ства были приняты, но это было лишь временное затишье.

Одновременно с легальной
"аристократической" оппозицией в стра­не действовала тайная
революционная оппозиция. Возникали тайные обще­ства, ставившие целью
вооруженную борьбу с русским правительством: "Свободное национальное
массонство" майора В.Лукасинского, "Польское патриотическое
общество" и др. В 1822 г. Патриотическое общество заключило соглашение с
Южным декабристским обществом о совместных действиях в обмен на признание его
независимости и даже. восстановле­ние суверенитета Польши над
белорусско-литовскими землями. После восстания 14 декабря 1825 г. следствие
установило этот факт, но польские заговорщики, к неудовольствию Николая 1,
получили от сей­мового суда мягкие наказания.

Новый император Николай 1 не был сторонником
либеральной поль­ской конституции, но он также не стремился к нарушению
обещаний сво­его предшественника. По конституции он должен был короноваться в
Польше, подтверждая тем самым польско-русскую династическую унию. Относясь к
Польше как подвластной территорий, он считал такую корона­цию "унижением
императорского достоинства" кроме того, такая коронация могла усилить
стремление поляков к дальнейшей автономии, Но, несмотря на это, он считал
нужным упрочить связи Царства и империи и 12-24 мая 1824 г. он короновался в
Варшаве, скрепив подписью свое обя­зательство соблюдать конституцию. Однако он
отверг петицию ряда депутатов об отмене "добавочной статьи". Собрав в
1830 г. сейм, он настоятельно рекомендовал ему принять проект отмены
гражданского брака, но этот проект был отвергнут, а императору поданы ряд петиций
об отмене прежних законоположений: о цензоре и др. Оппозиционные настроения в
крае еще более усилились.[9]

1.2. Русское общество и Польский вопрос. Польша и
декабристы.

Движение декабристов — первых русских дворянских
революционеров — представляет собой одну из славных страниц в
истории России, в истории русского революционного движения.

Движение дворянских
революционеров в России было обусловлено обстоятельствами экономического и
полити­ческого развития России в первой четверти XIX в. В ту эпоху, когда
зарождалось и происходило это движение, старые феодально-крепостнические
производственные от­ношения уже становились тормозом для развития новых
производительных сил. В России назревала социальная революция, которая должна
была привести к утверждению новой, капиталистической общественно-экономической
формации. Этот процесс борьбы нового со старым развивался в рассматриваемый
нами период быстрыми темпами.

Ведущую роль в промышленности стала приобретать
мануфактура. Уже сама по себе замена простой коопера­ции мануфактурой,
основанной на дифференцированном разделении труда, представляла по существу
переворот в развитии производительных сил. Весьма важным мо­ментом в этом
процессе являлось то, что мануфактуры все более приобретали капиталистический
характер, росло применение наемного труда. Предприятия, при­меняющие
вольнонаемный труд, получали несравненно лучший производственный эффект, чем
предприятия, осно­ванные на принудительном труде крепостных. Последние не
выдерживали конкуренции с капиталистическими, разорялись и гибли. Однако
развитие капиталистических мануфактур на­талкивалось на отсутствие рынка
свободной рабочей силы, приток которой из деревни сдерживался крепостни­ческими
отношениями.

С другой стороны, крепостническое сельское
хозяйство находилось в состоянии все углублявшегося кризиса. Его развитие
сковывалось теми же противоречиями. Деревня все более втягивалась в рыночные
отношения, сельское хозяйство постепенно теряло свой натуральный характер.
Стремясь увеличить продуктивность сельского хозяйства и удовлетворить
потребности промышленности и торговли в хлебе и сырье, помещики прибегали к
усиле­нию эксплуатации крепостных крестьян: увеличивали барщину, оброк,
расширяли бар­скую запашку за счет крестьянской земли. Это не давало желаемых результатов,
так как у крестьян все мень­ше времени оставалось для обработки собственного на­дела,
и сельское хозяйство все больше приходило в упадок.

Выход из кризиса был в ломке феодально-крепостни­ческих
устоев, в освобождении крестьян от феодальной зависимости. Но решение этой
исторической задачи натал­кивалось на естественное сопротивление
феодалов-крепост­ников. Нужна была общественная сила, которая бы могла
разрушить отживающий строй. Такой силы в России того времени не было.

Такой силой не могла стать русская буржуазия.
Вследствие того что Россия сравнительно поздно всту­пила на путь
капиталистического развития, русская про­мышленная буржуазия была еще слаба. К
тому же рус­ские промышленники и купцы сами были тесно связаны с землей и,
кроме того, пользовались значительными при­вилегиями, в виде высоких ввозных
пошлин, охранявших их от ино­странной конкуренции, в виде права на владение
посес­сионными предприятиями, на которых использовался дешевый труд приписанных
к ним крестьян. Внешняя по­литика царского правительства также учитывала интересы
буржуазии и давала возможность русскому капиталу расти «вширь», распространять
предпринима­тельскую деятельность на новые территории.[10]

Основной антифеодальной силой являлось крестьян­ство,
которое не раз поднималось на открытую вооружен­ную борьбу. Наиболее крупными
были восстания под руководством Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева. Но
крестьянские восстания в силу своей неорганизован­ности не могли сломать старый
строй, хотя и расшатывали его.

Жестоко подавляя антифеодальное движение,
проявляв­шееся в форме крестьянских и солдатских волнений, российский
чиновничий аппарат одновременно подавлял всякое проявление свободомыслия. В
этих условиях формиро­валась и развивалась антифеодальная идеология, заро­дившаяся
в среде наиболее прогрессивных представителей дворянства, которые сумели
подняться выше интересов своего класса и выступили против монархии и крепо­стничества.

Складывавшаяся в атмосфере растущего недовольства
существующим порядком вещей освободительная мысль прошла сложный путь развития,
прежде чем была выражена в проектах государственных и общественных
преобразований, родившихся в тайных революционных обществах первой четверти XIX
в.

Крестьянская война под руководством Е. Пугачева и
другие общественные движения второй половины ХVIII
в. заставляли наиболее прогрессивных представителей рус­ской общественной мысли
задуматься над происходя­щими явлениями и процессами, давали материал и пищу
для размышлений о возможных путях разрешения кон­фликта общественной жизни России.

Наиболее видными представителями русских мысли­телей
конца XVIII в., поднявших голос против сущест­вующего строя, были А. Н. Радищев
и Н. И. Новиков. Выступив как открытые враги не только крепостного права, но и
его опоры — самодержавия, они сыграли важную роль в формировании революционного
мировоз­зрения у передовой части русского общества. Вслед за Радищевым и
Новиковым появилась целая плеяда гневных обличителей феодально-крепостнического
строя— Д. И. Фонвизин, И. А. Крылов, Я. Б. Княжнин и др.

Наиболее яркое выражение освободительная мысль
получила во взглядах передовых дворянских революцио­неров — будущих
декабристов.

Идеология дворянских
революционеров формирова­лась под непосредственным влиянием русской действи­тельности.
Почти каждый из них имел крепостных и в большей или меньшей степени на
собственном опыте знакомился с условиями жизни народа и ведения хозяй­ства.
Многие из них учились в передовых учебных заве­дениях России — Московском
университете, в военной школе колонновожатых, в Царскосельском лицее. Здесь они
знако­мились с произведениями русских прогрессивных мысли­телей, а также с
трудами французских просветителей и идеологов французской буржуазной революции
— Дидро, Вольтера, Руссо, Монтескье. Размышления об установле­нии буржуазного
строя на Западе и буржуазных свобо­дах, принесенных этим строем, приводили к
выводу об отставании России в общественном развитии, о необхо­димости
ликвидации несправедливого строя в России, ликвидации сословных привилегий и
прежде всего — освобождения крестьян от крепостного гнета. Отечественная война
1812 г. дала новый толчок развитию революционных идей. Многие будущие
декабристы — Пестель, Сергей Трубецкой, Владимир Раевский, Му­равьевы-Апостолы
и др. — явились непосредственными участниками этой войны. Они видели народный
характер войны, горячий патриотизм солдат — простых русских людей, в
большинстве своем крепостных, самоотверженно защищавших отечество от
иностранных захватчиков. Сам собой напрашивался вопрос: может ли быть справед­ливым
такой строй, при котором эти герои, не щадившие жизни для защиты родины, влачат
жалкое существование рабов?[11]

Заграничные походы русской армии 1812—1813 гг.
обогатили офицерскую молодежь новыми впечатлениями. Своими глазами она
наблюдала жизнь в странах Запад­ной Европы, где уже было ликвидировано
крепостное право и существовал конституционный строй.

Возвратившись на родину с победой, передовая
молодежь снова увидела мрачную российскую действи­тельность: ничем не
ограниченный произвол самодержа­вия, стонущее в рабстве крестьянство, взяточничество
и казнокрадство чиновников. Возвращение в затхлую ат­мосферу крепостничества
еще более ускорило созревание революционных идей. Этому способствовало и
усиление реакции после войны 1812 г.

Император Александр 1, в первые годы своего
царство­вания стремившийся прослыть либералом и организо­вавший «Негласный
комитет» из своих приближенных для выработки проекта преобразований, после
войны сбросил маску либерала.

Став во главе реакционного Священного союза, соз­данного
с целью борьбы с революционным и национально-освободительным движением в
Европе, Александр 1 пе­редал управление Россией реакционерам-крепостникам во
главе с Аракчеевым. Ярким выражением реакци­онного курса явилась организация
военных поселений с небывало жестоким военно-крепостническим режимом,
начальником которых он поставил ярого крепостника Аракчеева. Всюду
свирепствовала тайная полиция, была введена строжайшая цензура, безжалостно
изгонявшая из печати все, что содержало хотя бы малейшую критику существующего
строя. Из университетов изгонялись про­грессивные профессора, распространялся
дух аракчеев-щины.

Усиление реакции вызывало возмущение все более
широких кругов русского общества. В России создавались условия для назревания
революционной ситуации.

Движение русских дворянских революционеров, вы­росшее
из объективных потребностей внутреннего разви­тия России, входило в общий
процесс исторического раз­вития стран Европы как его составная часть. Его
нельзя рассматривать оторванно от борьбы прогрессивных сил в европейских
странах. Французская буржуазная рево­люция открыла целую полосу антифеодальной
борьбы и буржуазных революций в ряде других стран Европы. Победа над
Наполеоном, раздел ее плодов между тремя хищниками дали толчок развитию
национально-освобо­дительного движения в порабощенных и зависимых странах
против иноземного господства. Это движение и антифеодальная борьба
переплетались между собой, до­полняя друг друга. Происходят революции в
Испании, в Неаполе, Пьемонте, восстание в Греции, назревают революции во
Франции и Бельгии, разразившиеся в 1830 г. народным восстанием.

Русский народ, недавно сам переживший смертельную
опасность порабощения и изгнавший наполеоновских захватчиков, не мог не
сочувствовать другим народам, боровшимся за свою независимость. Вместе с тем
нали­чие общеевропейской революционной ситуации благо­приятствовало развитию
революционной идеологии, при­давало больше смелости и уверенности ее носителям
— дворянским революционерам. В такой обстановке воз­никли первые революционные
тайные общества, организа­торами которых явились наиболее прогрессивные предста­вители
русского народа — дворянские революционеры.[12]

Таким образом, движение первых русских дворянских
революционеров вытекало из объективных условий внут­реннего развития России, из
назревшей потребности ломки старого, феодально-крепостнического строя и замены
его новым, более прогрессивным для того времени, буржу­азным.

 Вопрос о Польше привлекал внимание русских
борцов за свободу значительно раньше, чем были установлены первые связи с
польскими тайными обществами. К сожалению, в распоряжении имеется мало докумен­тальных
данных о взглядах на польский вопрос в первых русских тайных организациях. Но и
те немногие высказы­вания и воспоминания, которые получили освещение в
литературе, позволяют делать вывод, что подавляющее большинство членов русских
тайных обществ не разделяло политики русского царизма по отношению к Польше,
протестовало против нее.

Против независимости Польши выступала лишь не­значительная
часть членов преддекабристских тайных обществ, представлявшая русскую высшую
аристокра­тию. Такой взгляд на польский вопрос нашел, например, отражение в
конституционном проекте тайного общества «Орден русских рыцарей», основанного в
1816 г. Автором проекта был Дмитриев-Мамонов.

Основатели «Ордена русских рыцарей» М. Ф. Орлов,
М. А. Дмитриев-Мамонов и Н. И. Меньшиков принадле­жали к родовитым
аристократическим фамилиям, играв­шим видную роль при Екатерине II. Это выходцы
из среды той высшей знати, которая поддерживала и вдохновляла Екатерину II в
осуществлении ее планов раздела Польши. В проекте требовалось «конечное и
всегдашнее истребление имени «Польша» и Королевства Польского и обращение всей
Польши, как Прусской, так и Австрийской, в губернии российские» .

Надо иметь в виду, что упомянутые «пункты» еще не
были приняты всеми членами общества, а предста­вляли собой лишь проект,
написанный одним лицом, и могли не разделяться другими членами общества.

Это подтверждается высказыванием по польскому
вопросу одного из видных членов «Ордена» — Н. Турге­нева.

Касаясь намерения Александра I восстановить неза­висимое польское государство, Н. И. Тургенев писал
впоследствии, что «этот акт императора Александра воз­буждал надежды и в
поляках, и в русских, и во всем чело­вечестве. Мир, может быть, впервые видел
победителя, дарующего побежденным права, вместо того чтобы надеть на них цепи».
Тургенев неодобрительно отнесся к тому, что Орлов писал на имя царя «нечто
вроде протеста против учреждений, которые Александр только что даровал
Польше... Когда я узнал об этом, — писал он,—я не преминул упрекнуть Орлова в
узком патриотизме, патрио­тизме раба, продиктовавшем ему этот протест». Весьма
характерно, что Орлов не отстаивал свою точку зрения. Соглашаясь с доводами
своего оппонента, «он имел бла­городство, — пишет далее Тургенев, — согласиться
с тем, что я был отчасти прав» . Не мог аристократический про­ект
программы «Ордена» удовлетворить и М. Н. Новикова, племянника известного
русского просветителя конца XVIII в. Узнав об основании новой тайной
организации — «Союза спасения», Новиков присоединился к ней  и начал работу над
собственным проектом республиканской кон­ституции.

Взгляд Дмитриева-Мамонова на польский вопрос и
особенно великодержавная идея, изложенная в проекте Дмитриева-Мамонова,
явившаяся отражением идеологии русской аристократии, не нашли последователей и
в возникших вскоре других преддекабристских тайных обществах. Не удивительно,
что нет преемственности между этим первым тайным обществом и последующими
тайными обществами. Встретившись с возникшим в том же 1816 г. «Союзом спасения»,
общество М. Орлова и Дмитриева-Мамонова вынуждено было «уступить ему дорогу».

Проект Дмитриева-Мамонова не только не отра­жал
взгляда на польский вопрос всех членов «Ордена рус­ских рыцарей», само его
появление из-под пера предста­вителя русской аристократии подчеркивает, что
идеоло­гия этой среды ничего общего не имела с идеологией русских дворянских
революционеров.

«Союз спасения» был организацией, состоявшей из
эле­ментов более прогрессивных. Он образовался из двух тайных офицерских
организаций — артели Семеновского полка и «Священной артели», куда входили
офицеры Глав­ного гвардейского штаба. Артель Семеновского полка, возникшая как
объединение для совместного питания и отдыха, включала передовых, прогрессивно
мыслящих офицеров, имевших общие взгляды.  Александр 1, узнав о ее
существовании, приказал закрыть ее из тех сооб­ражений, что «такого рода
сборища офицеров ему не нра­вятся».

По такому же принципу была основана и «Священная
артель» офицеров Генерального штаба, возникшая во вто­рой половине 1814 г. и с
небольшим перерывом существо­вавшая до 1817 г. В числе ее основателей были Алек­сандр
Муравьев, Иван Бурцев, Вильгельм Кюхельбекер, Иван и Михаил Пущины, Петр и
Павел Колошины и др. С артелью были связаны Никита Муравьев, Павел Постель и другие
офицеры, организационно не входившие в ее состав. Предметами бесед и споров в
артели, по сви­детельству Пущина, было — «о зле существующего у нас порядка
вещей» и о «возможности изменения желаемого многими втайне», т. е.
обсуждались политические вопросы. Таким обра­зом, «Священная артель» и артель
Семеновского полка представляли собой зародыши будущих тайных декабри­стских
обществ. Именно в недрах этих организаций формировалась революционная
антимонархическая, анти­феодальная идеология.

В этих обществах ,в числе основателей, руко­водителей
и членов тех, кто составил основное ядро позд­нейших Южного и Северного
обществ, находятся люди, активно уча­ствовавшие в движении, вплоть до
декабристского восста­ния 1825 г. Основатели «Союза спасения» — Никита и Алек­сандр
Муравьевы, И. Д. Якушкин, С. П. Трубецкой, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы,
а также вступившие в это общество вскоре после его основания M.G. Лунин, П. И.Пестель, И. И. Пущин, М. А. Фонвизин, П. Г. Каховский и др.—
все это выдающиеся деятели дворянского революционного движения, их имена
навечно вошли в летопись русской истории. Яркой отличительной чертой этих
дворянских революционеров является горячий патриотизм. Почти все участники
движения декабристов героически отстаивали независимость своей родины в 1812 г.
Свободу и незави­симость отечества они тесно связывали с необходимостью
демократизации всего общественного строя и уничтоже­ния
феодально-крепостнического гнета и ради этих идеа­лов не щадили своей жизни.
«Для отечества я всем готов жертвовать», — писал П. Каховский. [13]Вопрос об отношении к
Польше членов «Союза спасе­ния» и «Союза благоденствия», в который
преобразовался «Союз спасения», можно выяснить по мемуарам и по материалам
следствия, так как «Союз спасения» не оста­вил своего программного документа, а
в уставе «Союза благоденствия», так называемой «Зеленой книге», вернее, в
сохранившейся ее первой части, этот вопрос не получил освещения.

Член «Союза спасения», а затем Северного общества
М. А. Фонвизин в статье «Последний раздел Польши» (1823 г.) писал: «В то время,
когда на Западе занимались противодействием французской революции, ... три
север­ные державы нашли удобный случай прекратить политиче­ское бытие Польши,
государства, знаменитого в истории народов своим характером и составлявшего
важное звено в политическом равновесии Европы. Будучи довольны разделом своей
добычи, они сблизились посредством похи­щения и соединились потом в тесный
союз, известный ныне под именем Священного союза. Какое богохульство! — вся
Европа ужаснулась; со времени Вестфальского мира не было подобного примера
нарушения, уничтожающего силою манифеста законный порядок и существование це­лого
государства, которое разделено на три части по произ­волению, точно как делят
добычу по жребию».

О сочувствии русских дворянских революционеров
идее независимости Польши свидетельствуют и их выска­зывания по поводу
провозглашения Польского Королев­ства. «Я радовался тому, что на свете стало
одной консти­туцией больше...»,—писал Н. И. Тургенев. Он резко осуждал поворот
Александра 1 в сторону ликвидации даже той призрачной независимости Польши,
которую предоставляла конституция, возмущался начавшимся вслед за «дарованием»
конституции ее урезыванием начи­ная от назначения императорским комиссаром в
Польше Новосильцева и фактическим наместником царя брата Александра 1
Константина Павловича.

Следовательно, декабристы считали, что
конституция, даже монархическая, какой была конституция королевства, все же
ограничивала самодержавие и была шагом вперед в сравнении с абсолютной монархией.
Их возму­тило, однако, то, что император, вводя конституцию в Польше, в то же
время считал Россию еще не созревшей для конституционного устройства, и
Фонвизин с негодованием писал по этому поводу в своих «Записках», что «присоеди­ненной
Польше он [Александр] даровал конституционные установления, которых Россию
почитал недостойною». Возмущение в связи с этим высказал также и декабрист В.
Раевский, который писал в конце 1821 г.: «Александр в речи своей к полякам
обещал дать конституцию народу русскому. Он медлит, и миллионы скрывают свое
отчая­ние до первой искры».

Другим моментом, вызвавшим острую реакцию в рус­ском
тайном обществе, было обещание Александра 1 поля­кам возвратить Польше те
земли, которые отошли к Рос­сии во время разделов Речи Посполитой. Слух об этом
намерении оживленно обсуждался членами «Союза спасения», оно было воспринято
как новое проявление со стороны Александра 1 неуважения к национальной чести
России, к ее государственным интересам. Дело в том, что если западные польские
земли, захваченные Австрией и Пруссией, были населены исключительно поляками и
представляли собой исконную польскую территорию, то совершенно иначе обстояло с
землями, отошедшими к России. Это были в большей части украинские, белорус­ские
и литовские земли, в свое время насильственно захва­ченные правителями Речи
Посполитой. Заселены они были соответственно украинцами, белорусами и
литовцами, кото­рые, несмотря на усиленное ополячивание их, сохранили свой язык
и культуру. Поляки составляли на этих землях лишь ничтожный процент населения —
это были главным образом польские помещики.

Присоединение этих земель к России, хотя и продик­тованное
захватнической политикой, объективно отвечало интересам белорусского и украин­ского
народов, воссоединение которых означало конец искусственному разделению их
между двумя государст­вами. Оно сближало западных белорусов и украинцев с
близким по языку и культуре русским народом и вовле­кало их в общероссийское
освободительное движение. Они получали более широкие возможности для своего эко­номического
и культурного развития. Литовский народ также имел много общего с русским. Их
связывало исто­рическое прошлое. Литва экономически тяготела к России, и
присоединение ее к России давало толчок развитию литовской экономики и культуры.

Русские дворянские революционеры, в своем большин­стве
побывавшие на этих землях, особенно во время осво­бодительных походов против
наполеоновских войск в 1812—1814 гг., познакомились с национальным составом
населения западных украинских, белорусских и литовских губерний, видели
огромное тяготение его к русской культуре. Поэтому они решительно выступили
против намерения Александра 1 отдать эти земли Польше. Один из них, Якушкин,
решился даже на немедленное убий­ство царя, лишь бы не допустить осуществления
этого намерения.

Факт готовности принятия крайних мер, лишь бы не
допустить отторжения от России земель с украин­ским и белорусским населением,
свидетельствует о да­леко не безразличном отношении русских борцов ,за свободу
к единокровным украинскому и белорусскому народам.

Русские дворянские революционеры все более внима­тельно
присматривались к разгоравшемуся национально-освободительному и революционному
движению в Польше. Они вместе с тем видели, что успех борьбы поляков за свою
независимость и социальные преобразования зависел от победы революционных сил в
России. Близко стоявший тогда к декабристам по своим воззрениям П. А.
Вяземский, служивший в Варшаве в канцелярии Новосильцева и будучи осведомленным
в какой-то мере о росте освободи­тельного движения в Польше, писал М. Ф. Орлову
в марте 1820 г. о поляках: «Не быть им свободными, пока мы будем в цепях; не
царствовать у них законам, пока у нас божьей милостью будет царствовать самовластье».
Вяземский при­зывал подать «искреннюю руку братства народу, с коим сродство
наше уже непреложно; сродство благоденствия или бедствий, — одну чашу пить
нам...»

Революционная программа первых дворянских
революционеров нашла свое выражение в конституционных про­ектах, родившихся в
тайных декабристских обществах — Северном в Южном.

По конституционным проектам Никиты Муравьева
крепостное состояние полностью отменялось, крестьяне становились свободными и
получали земельный надел в размере двух десятин на двор. Таким образом, хотя у
помещиков оставалась основная масса земли, характер землевладения коренным
образом менялся — оно стано­вилось уже не крепостным, а капиталистическим, по­скольку
для обработки земли владелец был вынужден прибегать к найму рабочей силы.
Крестьяне же, получив нищенский земельный надел, вынуждены были наниматься в
батраки к помещику либо идти в город, продавая свою рабочую силу капиталисту.

Значительно дальше пошла в этом направлении «Рус­ская
Правда», конституционный проект Южного общества, автором которого был
основатель общества П. И. Постель. «Русская Правда», категорически требовавшая
освобожде­ния крестьян с землей, объявляла землю общественным достоянием, хотя
признавала и частную собственность на землю. По «Русской Правде» земля должна
быть разделена на две равные части. Одна представляла собой обществен­ный фонд,
образуемый путем конфискации половины земли всех дворянских имений во владении
которых было 10 тыс. десятин земли и более. Земля общественного фонда не могла
ни продаваться, ни покупаться, а давалась бесплатно тому, кто пожелает
заниматься земледелием. Отчуждалась половина земли и от тех имений, которые
владели 5 тыс. десятин и более, но за денежное вознаграждение помещику
правительством. Вторая половина земли, составлявшая государственные и
оставшиеся после отчуждения частно­владельческие земли, объявлялась частной
собственностью, и ее можно было продавать и покупать.

Таким образом, - землевладение по «Русской Прав­де»
получало более ярко выраженные буржуазные черты.

Конституционные проекты
декабристов, подрывая фео­дальный базис, наносили сокрушительный удар по госу­дарственной
надстройке. Правда, конституция Никиты Муравьева сохраняла монархию, но
существенно изме­няла ее содержание. Верховная власть в стране передава­лась
двухпалатному парламенту — Народному вечу. В ру­ках императора оставалась лишь
исполнительная власть; он не мог отменять законы, принятые парламентом, а мог
лишь только задержать исполнение того или иного закона и вернуть его на
вторичное обсуждение в парламенте. Сословия уничтожались, устанавливалось
равенство всех граждан перед законом. Государственные должности ста­новились
выборными. Военные поселения уничтожались. Провозглашалась свобода
вероисповеданий, свобода слова, печати, собраний и т. д.

В отличие от конституционных проектов Н. Муравь­ева
«Русская Правда» Пестеля начисто уничтожала монар­хию и вводила республиканский
строй с немедленной передачей власти временному революционному правитель­ству,
а впоследствии однопалатному Народному вечу, избранному народом без ограничений
имущественного ценза. «Русская Правда» явилась первым проектом рес­публиканской
конституции в России.[14]

Итак, видно, что движение декабристов росло и
развивалось под революционными лозунгами свержения самодержавия и уничтожения
крепостного права.

Большое внимание уделяли декабристы решению поль­ского
вопроса. Понимание общности задач, стоявших перед русским и польским
освободительным движением, явилось важной предпосылкой зарождения русско-поль­ского
революционного союза.

«Что же до Польши касается, — говорится в
«Русской Правде», — то пользовалась она в течение многих веков совершенною
политическою независимостью и составляла большое самостоятельное государство».
«В отношении к Польше право народности должно по чистой спра­ведливости брать
верх над правом благоудобства» .[15]

Пестель расценивал раздел Польши как несправедли­вый
акт, совершенный прусской и австрийской монар­хиями совместно с русским
царизмом. Восстановление ее независимости он связывал с ликвидацией царского
само­державия, считал долгом революционной России вернуть Польше
самостоятельность. «Да и подлинно великодушию славного Российского народа
прилично и свойственно даро­вать самостоятельность низверженному народу в то
самое время, когда Россия и для себя стяжает новую жизнь. Итак, по правилу
народности должна Россия даровать Польше независимое существование» [16].

Таким образом, вопрос о независимости Польши
поста­влен Постелем ясно и категорично, дан четкий и опреде­ленный ответ:
Польша должна снова стать независимым государством. Отчетливо видна и другая
мысль Пестеля: свою независимость Польша может получить только при помощи
революционной России, только в результате свер­жения царизма и установления
демократической формы правления в России. Это пестелевское положение звучало
призывом к революционным силам Польши, к польскому освободительному движению
объединить свои усилия для борьбы против царизма — общего врага русского и
польского народов.

Пестель не ограничивался возвращением польскому
народу национальной и государственной независимости. Он хотел, чтобы
вынашиваемая декабристами идея уста­новления республиканского строя была
осуществлена не только в России, но чтобы этим благом пользовался и братский
польский народ. Пестель дает глубокое принци­пиальное обоснование необходимости
осуществления та­кого преобразования, вытекающего как из интересов поль­ского
народа, так и из интересов будущей республикан­ской России, для которой важно
было иметь в лице Польши дружественного соседа.

В 1824 г. в Киеве прибыли два члена Варшавского
центра польского Патриотического общества, где состоялись переговоры
представителей русского и польского тайных обществ. Это событие сыграло важную
роль в установлении и развитии русско-польского революцион­ного союза. С
польской стороны переговоры вел Крыжа­новский как официально уполномоченный,
все время держа в курсе их Яблоновского и консультируясь с ним. Представители
обеих сторон обладали официальными полномочиями. .

С. Муравьев и М. Бестужев установили связь с
поляками и вели с ними переговоры на основании решения съезда руководителей
Южного общества. Глава южной Директории Пестель ин­структировал Бестужева и
давал ему указание, чтобы он, ведя переговоры с поляками, «не терял из виду
выгодность нашего положения в отношении к полякам и им давал чувствовать, что
мы без них очень можем обойтись, но они без нас никак».

Русские представители при первой же встрече ясно
и недвусмысленно изложили позицию Южного общества по польскому вопросу. На
вопрос Крыжановского: «С какими намерениями хотите вы союза с нами?» — С.
Муравьев ответил, что «первый их пункт есть независимость Поль­ши».[17] Развивая это положение, С.
Муравьев, по свиде­тельству Крыжановского, заявил: «Чувства народной ненависти,
родившиеся во времена варварства, должны исчезнуть в просвещенном веке, когда
известно, что пользы всех народов одни и те же; что на сем основании русское
общество предлагает Польше возвращение преж­ней ее независимости и готово всеми
средствами способ­ствовать искоренению взаимной нелюбви двух наций» .[18]

 Вопрос о неза­висимости Польши был первым, но не
единственным. В тесной связи с ним стоял вопрос о предпо­лагаемой форме
правления в Польше. Русские предста­вители, исходя из установок «Русской
Правды» по поль­скому вопросу, изложили ее положения полякам: в Польше должен
быть установлен такой же государственный строй, какой будет принят в России, т.
е. республиканский. Это не соответствовало намерениям большинства руководи­телей
польского Патриотического общества, хотя  Крыжановский, придерживавшийся
демократических взглядов, мог бы без колебаний согласиться на установление в
Польше республики. Центральным на переговорах был вопрос о совместном
революционном выступлении против царизма. Муравьев в разговоре с Крыжановским
подчеркивал, что «поляки должны обязаться вместе с нами начать революцию». [19].

Установление
связи Южного общества декабристов с польским Патриотическим обществом в 1824
году послужило началом контактов российских и польских революционеров. Однако
совместного вы­ступления против русского царизма не поизошло.

В 1909 г. появилась в Польше статья В.
Яблоновского «Декабристы и их отношение к Польше». Яблоновский утверждает, что
вопрос о Польше стал «одним из клинов, раскалывавших их внутреннюю спаянность»,
что все члены первых тайных организаций в России якобы были противниками
независимости Польши. Он пишет, что Пестель «хотел лишь использовать поляков
для своих целей, не будучи искренне убежденным в необходимости сделать им
требуемые уступки».

Однако не все участники польского
национально-освободительного движения разделяли такую точку зрения. Член
Патриотического общества М. Мохнацкий писал впослед­ствии, что «счастливая
возможность, которая снова не так скоро появится, была нами упущена, почти
отвергнута». Касаясь переговоров с декабристами, он писал: «Русские заговорщики
хорошо понимали интересы свои и польские; они приступили к переговорам с
откровенностью, с доброй верой, но, к сожалению, не нашли в польском обществе
чего искали: взаимной откровенности и того самого, что их оживляло, —
совместного действия...» ^Мохнацкий пишет, что, когда произошло вооруженное
выступление декабристов, полякам надо было «взяться за оружие».

1.3. Ноябрьское восстание 1830—1831 гг.

В конце 20-х годов обстановка в Европе
стала накаляться. Июльская революция 1830 г. во Франции, победа бельгийского
народа в борьбе против владычества Нидерландов, подъем
национально-освободительного дви­жения в Италии — все эти события вдохновляли
польских борцов за независимость. Тайное военное общество в Польше в 1830 г.
быстро увеличивалось. Назревало вооруженное восстание. Распространившиеся слухи
об осведомленности правитель­ства о деятельности общества побудили его
руководителей начать вооруженное восстание, которое и вспыхнуло 29 ноября 1830
г.[20]

Население Варшавы почтило память пяти
декабристов, казненных Николаем 1: Пестеля, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина,
Рылеева и Каховского, принявших мученическую смерть за общее дело, за польскую
и русскую свободу. Массовое участие в панихиде ярко свидетельствует о том,
насколько популярными в польском народе были декаб­ристы; о понимании поляками
того, что декабристы боро­лись за общее дело русского и польского народов. Пани­хида
вылилась в могучую демонстрацию солидарности е идеями, за которые боролись
декабристы. Это произошло как раз в тот день, когда польский сейм провозгласил
детронизацию Николая 1. Чествование памяти декабристов было организовано по
инициативе восстановленного перед восстанием польского Патриотического
общества. Вот как описывает это событие очевидец его Мохнацкий.

«Настал день 25 января, день, во всех отношениях
па­мятный, когда население Варшавы чествовало память мерт­вых русских
республиканцев Пестеля и Рылеева, а сейм свергал с трона живого Николая. С утра
рынки и площади заполнились народом, а палаты—депутатами... Члены студенческой
гвардии, те именно, которые перед днем 29 ноября были заключены в тюрьме
Кармелитов, несли гроб на карабинах, сложенных накрест. Гроб был черный, лежал
на нем лавровый венок, переплетенный трехцвет­ными лентами. На пяти щитах
начертаны великие имена: Рылеева, Бестужева-Рюмина, Пестеля, Муравьева-Апос­тола
и Каховского. Процессия двинулась с площади Ка­зимира. На траурном изголовье
вместо короны или орде­нов лежала впереди трехцветная кокарда — девиз европей­ской
свободы. Нес ее молодой капитан гвардии. Далее шли три других капитана,
недавние студенты университета. То были мистры церемонии; вслед за ними со
спущенным в знак траура оружием шествовал отряд студентов...

Посреди них развевалось перевязанное крестом
голубое знамя университета, за гробом шло несколько отрядов гвардии...
Неисчислимая масса народа разных сословий и пола заполняла улицы и окна
помещений, где проходила процессия. Ей сопутствовало несколько десятков
офицеров национальной гвардии, а также отряд вольных стрелков... На пути к
восточной каплице на Подвалье; где духовен­ство греко-униатского обряда служило
траурную обедню, процессия задержалась у колонны Зигмунта...» "

Благодаря внезапному нападению на Бельве­дер —
дворец великого князя Константина, арсенал и казармы рус­ского уланского полка
Варшава оказались в руках восставших После бегства Константина и других царских
чиновников власть перешла в руки польского Административного совета, возглав­лявшегося
аристократами. Более радикальные участники восста­ния во главе с Иоахимом
Лелевелем создали Патриотический клуб, который выступал против попыток аристократии
договориться с царскими властями и сорвать восстание.

Административный совет назначил диктатором, т. е.
команду­ющим войсками, генерала Хлопицкого. Он начал свою деятель­ность с
закрытия Патриотического клуба, а затем отправил деле­гацию для переговоров с
Николаем 1. Но разъяренный император отказался принять «мятежных подданных», и
делегация вернулась из Петербурга ни с чем Это вызвало отставку Хлопицкого.
Возоб­новивший свою деятельность сейм под влиянием восстановленного
Патриотического клуба ответил на военные приготовления царя его низложением
(детронизацией) в январе 1831 г. Органом исполни­тельной власти стало
«Национальное правительство» («Жонд народовы»). Во главе его стояли князь Адам
Чарторыйский и другие аристократы.

Новое правительство объявило войну царской
России. Главной целью войны польские аристократы считали наряду с утверждением
независимости также восстановление «исторических» (1772 г.) гра­ниц Польши на
востоке, т. е. захват литовских, белорусских и украинских земель. Руководители
восстания рассчитывали при этом на военно-дипломатическую поддержку враждебных
России дер­жав — Англии и Франции. В восстании приняли участие значительные
слои населения крупных городов, но для привлечения кре­стьян к восстанию шляхта
ничего не сделала, не желая отменять помещичьи порядки.

Вел. кн. Константин не был сторонником силовых
мер, т.к. он счи­тал Царство Польское своей "вотчиной" и стремился
сохранить с поляками хо­рошие отношения. Поэтому вначале он не предпринял
решительных дейст­вий и , отпустив оставшиеся верными ему ряд воинских частей,
отошел из-под Варшавы в пределы империи. Николай 1 также вначале не стре­мился
к кровавому подавлению восстания. Когда уполномоченний диктаторра восстания
ген. Ю.Хлопицкого Вылежинский приехал в Петербург, Николай 1 заявил: "
конституция в том виде, какою я нашел ее при вступлении моем на престол и
каковою она была завещана мне моим братом, императором  Александром 1, эта
конституция мною неизменно и стро­го сохранялась без всяких изменений. Я сам
отправился в Варшаву и короновался там королем польским; я сделал для Польши
все то, что было в моих силах. Конечно, может быть, в некоторых учреждени­ях
царства польского и были некоторые недостатки, но это не по моей вине, и
следовало это понять, войдя в мое положение и иметь ко мне больше доверия. Я
всегда желал добра больше и, несомненно, сделал все для ее блага"[21].

Но польские восставшие не стремились идти не на
какие компро­миссы. Депутация сейма потребовала, чтобы к Царству Польскому были
при­соединены белорусско-литовские и украинские земли, и польское го­сударство
было восстановлено в границах 1772 г. При этом поляки ссылались на
"обещание" Александра 1 (т.е. на оговорку в тексте Женского трактата
о возможном расширении границ Царства). Русское правительство, естественно, не
намеревалось выполнять такой ульти­матум. В итоге в январе 1831 года Сейм издал
акт «детронизации» Николая 1, по которому не только он, но и весь дом Романовых
ли­шался польского престола. Русскому правительству осталось подавить восстание
военной силой.

Против шляхетского войска Николай 1 направил
армию в 120 тыс. человек. Силы повстанцев (50—60 тыс.) сначала остановили цар­ское
наступление, но были разбиты 26 мая 1831 г. под Остроленкой (k северу от Варшавы). Угроза подавления восстания
привела к выступлению демократических низов польской столи­цы против правящей
консервативной верхушки. Эта запоздалая активность народа, повесившего на
фонарях нескольких генера­лов-изменников и шпионов, испугала шляхту и еще более
усили­ла разброд в ее рядах. Несмотря на то, что к восстанию примкнула почти
вся польская армия, русские войска под командованием вен.-фельдмаршала
И.И.Дибича-Забалканского, а затем ген.-фельдмаршала И.Ф.Паскевича-Эриванскогов
ряде сражений одержали победу и 25-26  августа 1831 г. штурмом взяли Варшаву.
Восстание дорого стоило польскому народу: погибло 326 тыс. чел. (при штурме
Варшавы только - 25 тыс. чел.), материальный ущерб составил 600 млн. злотых.

В советской историографии восстание 1830 г.
оценивалось как "шляхетское" (см., напр. работу В.П.Друнина). Действительно,
ари­стократическая партия во гл. с кн. А.Чарторыйским возглавила восс­тание, но
в нем приняли участие и военные, и учащиеся и простые граждане-патриоты,
причины восстания кроются не только в экономи­ческих и политических притязаниях
шляхты и не волько во влиянии европейских революционных идей и революции 1830
г. Ноябрьское восстание было во многом вызвано остатками имперского мышления
польских националистов, мечтавших о восстановлении власти над всеми
территориями, когда входившими в Речь Посполитую. Как отмечал проф. Ш.Аскенази,
стремление к достижению       прежних границ Царства Польского, к присоединению
прежде всего Литвы "стало одним из главных факторов ноябрьской революции".[22]

После подавления восстания конституция 1815 г. и
польская армия были упразднены, а введенный взамен так называемый Органический
статут 1832 г.,. обещавший ограниченную автономии фактически не выполнялся. Вся
полнота управления сосредоточилась в руках наместника и командующего — палача
восстания генерала Паскевича. Множество участников движения было переселено в
глубь России, сослано на каторгу в Сибирь, сдано в действующую армию на Кавказ.

Восстание потерпело поражение, в силу того что
поль­ские аристократы и богатая шляхта, ставшие у руковод­ства восстанием,
склонялись к сделке с царизмом. Основ­ная масса населения — крестьянство —
осталась равно­душной к восстанию, так как возглавлявшая движение шляхта
отказалась пойти на освобождение крестьян от феодальных повинностей. Консервативные
руководители восстания, в том числе большинство польского сейма, не помышляли
ни о каких социальных реформах, проник­лись лишь идеей восстановления Польши в
границах 1772 г. Замечательно, что левое крыло восстания провозгла­сило те же
идеалы, за которые боролись декабристы, — ликвидацию феодально-крепостнического
строя. В декабре 1830 г. революционно настроенные участники восстания, главным
образом молодежь, открыли Патриотическое общество (Патриотический клуб),
председателем которого был избран Лелевель. Общество объединяло левые эле­менты
восстания, стремившиеся установить контакт с го­родскими низами и крестьянством
и вовлечь их в освобо­дительную борьбу. Наиболее последовательным и ре­шительным
сторонником этой идеи был Лелевель. Ис­ходя из убеждения о необходимости
сочетания нацио­нально-освободительной борьбы с осуществлением со­циальных
реформ, он выступил с предложением о наделе­нии крестьян землей на собрании
Патриотического обще­ства в печати и перед сеймом.

Лелевель добивался принятия сеймом специального обращения
к русским с призывом объединить силы в борьбе с царизмом, напоминая о примере
декабристов. В проекте обращения говорилось, что восставшие поляки «охотно при­соединяются»
к принципам, изложенным в соглашении, за­ключенном князем Яблоновским от имени
польского тайного общества с русским тайным обществом. «Восстаньте за наше
депо, — призывал Лелевель, — и мы, отстаивая свое, поможем вам». «Мы...
заявляем перед лицом бога и людей, что ничего не имеем к русскому народу, что
никогда не думаем покушаться на его целостность и безопасность, жаждем
оставаться с ним в братском согласии и вступить в братский союз».[23]

Эмигрировавшие после поражения восстания за гра­ницу
польские революционеры продолжали отстаивать свободу и независимость своей
родины. При этом они постоянна обращали свои взоры к русским борцам за свободу,
не оставляя надежды на совместное выступление против царизма.

Созданный во Франции польский эмигрантский На­циональный
комитет во главе с Лелевелем в своем об­ращении к русским в августе 1832 г. писал,
что имена декабристов, погибших за свободу русского и польского народов,
«навсегда останутся в памяти русских, ровно дороги сердцу поляка». [24]

Вся дальнейшая
борьба, которую вели представители революционно-демократического крыла польской
эми­грации, проводилась под лозунгом «За нашу и вашу сво­боду!», родившимся в
дни восстания. После поражения восстания 1830—1831 гг. польские
эмигранты—сторонники революционно-демократического крыла польского нацио­нально-освободительного
движения — основали общину (громаду) «Грудзенз» и новую группу общества «Люд
польский», принявшую позже название «Умань», в кото­рых объединились наряду с
революционными интелли­гентами также эмигрировавшие солдаты повстанческой
армии, бывшие польские крестьяне и рабочие. Эти орга­низации явились
непосредственным предшественником будущего революционного рабочего движения.
Главной своей задачей они ставили борьбу против феодально-крепостнического
строя. Активными деятелями громад были революционные деятели ноябрьского
восстания Тадеуш Кремповецкий, Станислав Ворцель и др. В 1835 г. громада
выпустила манифест, в котором провозглашались «свобода польского крестьянина,
свобода всех трудя­щихся» Польши. В манифесте говорилось: «Наше оте­чество —
это польский народ, оно всегда было отделено от отечества шляхты. И если были
какие взаимоотноше­ния между польской шляхтой и польским народом, они были
взаимоотношениями, какие бывают между убийцей и жертвой». В манифесте,
выпущенном позднее, прово­дилась идея единства и союза с революционным движе­нием
в России: «Россия, которая терпит то же самое, что и мы... — разве не соединит
сил своих с нами против общего зла? Россия, которая была с нами в 1825 г.;
Россия, которая, как братьев старших, принимала нас в глубинах Сибири в 1831
г.; Россия, которая в 1839 г. хотела вернуть к жизни Польшу и оказать ей помощь
против своих угнетателей, разве теперь будет против нас? Разве она откажется от
имени Пестеля, Муравьева, Бестужева, кото­рые вместе с Завишей и Конарским
среди тогдашнего эгоиз­ма сверкают, как звезды, своей жертвой на Востоке».

Глава 2. Польский вопрос в начале 60-хгг. XIXвека. Польское восстание в 1863 году.

2.1 Польша в начале правления Александра II.

ПОЛЬСКИЕ ЗЕМЛИ И ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС В 50-х ГОДАХ.ПРЕДПОСЫЛКИ
ВОССТАНИЯ

Нарастание
революционной ситуации в России в конце 50-х — начале 60-х годов как общая
предпосылка оживления освободительного движения в Царстве Польском

Наступивший с начала 50-х годов экономический
подъем укрепили позиции господствующих классов. Во всех странах усилился
политический гнет. Революционное дви­жение ослабло.

В польских землях также наступила реакция. Тысячи
польских патриотов были осуждены за участие в револю­ционной борьбе.
Национально-освободительное движение было подорвано. Заговоры в польских землях
почти пол­ностью прекратились. Деятельность Демократического об­щества в
эмиграции почти замерла. Даже война Турции, Англии и Франции с Россией в
1853—1855 гг. не могла поднять польское общество на активную борьбу за осво­бождение.
В демократических кругах чувствовались разочарование и упадок сил.

Правительства Англии и Франции, на ко­торые
рассчитывала партия Чарторыского, и в период Крымской войны ничего не сделали
для того, чтобы воз­будить польский вопрос. Не затрагивался он и на Париж­ской
мирной конференции 1856 г. Англия и Франция не были заинтересованы в
действительной борьбе за восста­новление независимости Польши.

Затишье в освободительном движении в 50-х годах
было как бы затишьем перед бурей. Во всей России, в том числе и в Царстве
Польском, зарождались и развивались новые общественные силы, которые выдвигали
и новые требования. Старый, крепостнический строй разлагался и на его месте
вырастали новые отношения — буржуаз­ные. Всюду требовались радикальные
преобразования. Крымская война особенно ярко обнаружила всю отсталость и
архаичность крепостнической системы.

В России назревала буржуазная революция. Крестьян­ское
движение, усилившееся в годы Крымской войны, охва­тило всю Европейскую Россию.
Особенно широкий раз­мах приняло оно на рубеже 50—60-х годов. Могучее влия­ние
на развитие освободительного движения оказывали А. И. Герцен и Н. П. Огарев из
Лондона; их «Колокол» призывал всех угнетенных к решительной борьбе. Револю­ционные
демократы во главе с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым видели путь к
обновлению России во всеобщем крестьянском восстании. Подымалась новая, де­мократическая
Россия, которая призывала народ «к то­пору» — к революционной борьбе за
уничтожение старого порядка. К 1859 г. в России создалась революционная
ситуация.

Такое развитие событий не могло не вызвать
опасение среди господствующих классов. Царское правительство чувствовало, как
колеблется почва под его ногами, даже в рядах помещиков идеи буржуазных свобод
завое­вывают все большее признание. Всем становилось ясно, что реформы необходимы
в ближайшее время. Новый царь Александр II еще в марте 1856 г. говорил, что
гораздо лучше, если реформы будут произведены сверху, чем если они будут
завоеваны снизу. В следующем году он торопил своих ближайших сотрудников с
подготовкой реформы: «Положение наше таково, что медлить нельзя».

В том же году приступили к подготовке
крестьянской реформы, которая и была осуществлена в феврале 1861 г. Крепостное
право было отменено.

Назревание буржуазной революции в России не могло
не захватить также и Царства Польского. Здесь кризис имел еще более широкий и
острый характер, так как примешивалось чувство национальной угнетенности.
Крымское поражение и оживление осво­бодительного движения в России пробудили и
Царство Польское. Национально-освободительное движение снова усилилось. Но
оживилось также и крестьянское движение против помещиков. Оба эти
движения в Царстве Поль­ском являлись частью общедемократического движения во
всей Российской империи.

Следует отметить, что немалое влияние на
оживление освободительного движения в Царстве Польском оказыва­ла
освободительная борьба в других странах мира. Это признавали многие поляки —
свидетели и участники тог­дашних событий. В это время происходили крупные осво­бодительные
движения в ряде стран: демократические ре­волюции и крестьянские восстания в
Испании, националь­ное движение в Италии, война против рабства негров в США,
крестьянская война против феодалов в Китае, на­ционально-освободительное
восстание против английского господства в Индии. Особенное влияние оказывали на
по­ляков события в Италии, где в 1859 г. началась война итальянского народа под
руководством Гарибальди за ос­вобождение северных земель от австрийского
господства и объединение всех раздробленных итальянских земель в единое
государство. Эта война закончилась победой.

Внешние влияния не могут вызвать социального или
национального движения, если к тому нет внутрен­них предпосылок. Такой
предпосылкой в Царстве Поль­ском являлись капиталистические отношения,
которые ин­тенсивно развивались в XIX в. К концу 50-х годов новые отношения
играли значительную роль в экономической жизни страны; старый, феодальный строй
переживал яв­ный и глубокий кризис.

Развитие промышленности в Царстве Польском в XIX
в, проходило неравномерно. В 50-х годах оно значительно ускорилось. В
1851 г. были отменены таможен­ные пошлины и запреты на польские товары, шедшие
в Россию, что открыло перед ними огромный русский рынoк.
Развитие товарных отношений в сельском хозяйстве увеличивало внутренний рынок
для промышленных изде­лий. Наконец, большое влияние на развитие промышлен­ности
оказывало строительство путей сообщения — шос­сейных, железных и водных дорог.
К этому времени было закончено строительство железной дороги от Варшавы до
австрийской границы (через Домброву), а в 1862 г.— Петербургско-Варшавской
железной дороги и дороги от Скерневиц до Быдгощи; еще в 1847 г. было откры­то
пароходное движение по главной водной артерии — р. Висле.

В это время в Царстве Польском (как и во всей Рос­сии)
происходил промышленный переворот: ручной труд заменялся машинами, мануфактуры
превращались в фаб­рики и заводы.

В результате указанных условий польская промыш­ленность
достигла в начале 60-х годов сравнительно высо­кого уровня. В промышленности и
ремесле было занято около 17% населения, в торговле—5%. Если в 1845 г.
количество рабочих составляло свыше 46 тыс., стоимость продукции — около 10
млн. руб., то в 1860 г. соответствен­но — 75 тыс. и 32 млн., в 1864 г.
соответственно — 78 тыс. и 50 млн. Следовательно, за 20 лет польская промышлен­ность
выросла по стоимости продукции в 5 раз; во столько же раз увеличилась продукция
па душу населения. Вместе с тем развивалось и ремесло. Если в 1845 г.
коли­чество ремесленников составляло 75 тыс., а их продукция оценивалась в 7
млн. руб., то в 1860 г. соответственно — 91 тыс. и 15 с лишком млн.

К числу наиболее крупных городов относились Варша­ва
с населением в 165 тыс., Лодзь — 32 тыс. человек.

По сравнению с южными и западными польскими зем­лями
Царство Польское ушло далеко вперед в промышленном развитии. И в системе
Российской империи оно занимало одно из передовых мест. В то же время по
сравнению с передовыми странами Западной Европы Царство Польское весьма отставало.

Промышленность Царства Польского, переживавшая
переходный период, в начале 60-х годов состояла в ог­ромном большинстве из
мелких предприятий, насчиты­вавших по нескольку рабочих. Однако преобладающая
часть рабочих (приблизительно две трети) работала на средних и крупных
предприятиях. Было немало предприятий, которые насчитывали по нескольку сот
рабочих. Виднейшим представителем буржуазии был Леопольд Кроненберг — банкир,
промышленник, коммерсант и зем­левладелец; он имел деловые связи почти во всех
отраслях промышленности.

Рабочий класс Царства Польского рекрутировался
главным образом из городской и деревенской бедноты — разморившихся
ремесленников и подмастерьев, безземель­ных и малоземельных крестьян. Тяжелое
положение ра­бочих было характерно для ранних стадий развития про­мышленного
капитализма. Рабочий день продолжался 12—14 часов и больше. Заработная плата
подавляющего большинства рабочих была далеко не достаточной для со­держания
семьи и лишь квалифицированные рабочие по­лучали прожиточный минимум. Широко
применялся жен­ский и детский труд, причем первый оплачивался в поло­винном
размере по сравнению с мужским, второй — в четвертном. Техника безопасности на
предприятиях почти совершенно отсутствовала, вследствие чего многочисленны были
случаи увечья и болезной. Особенно тяжелые усло­вия были на строительстве
промышленных зданий, желез­ных и шоссейных дорог, где
рабочих помещали в казармы, а заработную плату частью выплачивали продовольстви­ем.
Никакого обеспечения рабочих не существовало. Не было также никаких рабочих
организаций. Нищета и бес­правие — таковы были условия жизни рабочих .

      Особенно ухудшилось положение рабочих (и ремесленников) в начале 60-х
годов по причине большой дороговизны на хлеб, вызванной неурожаями, а также в
связи с ростом безработицы, обусловленной введением машин в промышленности.
Поэтому рабочие и ремесленники не раз устраивали погромы фабрик. Наиболее
известными были выступления текстильщиков в Лодзи в 1861 г.: 20 апреля около
500 рабочих «разгромили фабрику Пруссака; на сле­дующий день свыше 800 рабочих
разгромили фабрику Шайблера. Кроме того, рабочие иногда устраивали и за­бастовки.
[25]Правда, это были слабые
выступления, иногда без ясных требований и всегда ограниченные одним местом.

Рост промышленности и городского населения оказы­вал
сильное влияние на сельское хозяйство. Возрастал спрос на сельскохозяйственные
продукты, что влекло за собой повышение цен на них и увеличение площади обра­батываемой
земли. Пашня увеличилась с 260 тыс. в 1839 г. до 351 тыс. влук в 1859 г. (влука
— 17 га). Особенно уве­личилась площадь под пшеницей и сахарной свеклой. Со­вершенствовалась
техника сельского хозяйства. Землю стали обрабатывать более интенсивно. Вместо
трехполья стали вводить многополье. Увеличилось применение есте­ственных и
искусственных удобрений. В помещичьих име­ниях все более применялся собственный
сельскохозяйст­венный инвентарь. К уже применявшейся технике — се­ялкам,
молотилкам, веялкам — прибавилась новая: желез­ный плуг и железная борона; в
передовых хозяйствах появились жнейки.

Интенсификация обработки земли вызвала повышение
урожайности хлебов и корнеплодов. С 30-х по 50-е годы урожайность озимых хлебов
в среднем увеличилась при­близительно в полтора раза: от сам-три до сам-четыре
с по­ловиной; урожайность картофеля увеличилась от сам-че­тыре до сам-пять и
больше.

В результате указанных перемен значительно увели­чились
сборы всех основных сельскохозяйственных куль­тур. Если в 1822 г. озимых было
собрано 4362 тыс. корцев, яровых — 3926 тыс., картофеля — 3083 тыс., то в 1860
г. озимых — 12 696 тыс., яровых — 12 378 тыс., картофеля — 12 525 тыс. (корец
равнялся приблизительно 6 пудам). Чистая продукция (без посевов) на душу
населения вы­росла по зерновым более чем в два раза, а по картофелю более чем в
4 1/2 раза.

Развивалось также животноводство, причем не
только в связи с ростом спроса на мясные и молочные продукты, но и в силу
потребности в естественных удобрениях.

Указанные успехи в развитии сельского хозяйства
ка­сались прежде всего помещичьих хозяйств, так как кресть­янские хозяйства
переживали в этот период настоящий кризис. Помещичьи хозяйства имели в это
время товарный характер. Хлеб и шерсть производились на продажу, кар­тофель —
на производство водки, свекла — на производ­ство сахара. В помещичьих
хозяйствах возникли пред­приятия по обработке сельскохозяйственных продуктов.
Особенно сильно развивалась в это время сахарная промышленность.

Развитие товарности сельского хозяйства толкало
по­мещиков на увеличение своих земель за счет крестьян­ских, на ликвидацию
старого землеустройства, связанного с чересполосицей, на ликвидацию сервитутов
(т. е. права крестьян на пользование лесами, пастбищами и лугами) и на
увеличение рабочей силы, потребность в которой все больше ощущалась в
собственно помещичьих хозяйст­вах — фольварках.

Как известно, вся земля оставалась в
собственности помещиков. Сохранялось также сословное господство по­мещиков над
крестьянами: на основании закона помещики являлись войтами в расположенных на
их землях гминах (волостях); лично или через назначенных лиц помещик управлял
волостью, располагая всей полнотой власти в том числе полицейской и даже судебной
(по мелким преступлениям). Обладание всей землей и местной вла­стью давало
помещикам возможность производить земле­устройство совершенно самовольно,
исключительно в соб­ственных интересах. В связи с этим усилились такие яв­ления,
как принудительное выселение крестьян с их постоянных местожительств, отобрание
от крестьян земли или замена лучшей на худшую, ликвидация сервитутов и т. д.
Массовое принудительное выселение крестьян представляет, по словам виднейшего
буржуазного исто­рика польской деревни Владислава Грабского, «основное явление
в развитии земельных отношений в первой поло­вине XIX века» .

Угроза перенесения крестьянского восстания из
Галиции в Царство Польское в 1846 г. вынудила царское пра­вительство несколько
ограничить произвол помещиков: в том же году был издан указ, запрещавший
выселение крестьян, имевших более 3 моргов земли (морг — 1/30 влуки—0,57 га),
и новое увеличение повинностей; следова­тельно, все беднейшее малоземельное
крестьянство молча отдавалось на произвол помещиков.

После указа 1846 г. ограбление «защищенного»
кресть­янства утихло, хотя и не прекратилось совсем, зато с прежней силой
происходило ограбление беднейших кресть­ян, имевших менее 3 моргов. Количество
безземельных крестьян в конце 50-х годов достигло 1339 тыс. человек (вместе с
семьями), что составляло по отношению ко все­му крестьянскому населению 40,5%.

В начале 60-х годов в пользовании всех крестьян,
ко­торых насчитывалось около 2 млн. (не считая земледель­цев-мещан), находилось
6,3 млн. моргов земли, в пользо­вании помещиков, которых насчитывалось 196 тыс.
(в том числе мелкопоместной  шляхты — 171 тыс.) — свыше 10 млн.

Кроме отчуждения земли, другим явлением, хотя и
не столь глубоким и характерным, было очиншевание кресть­ян, т. е. перевод их
,на чинш — денежный оброк. В конце 50-х годов барщину отбывало 43% всех
крестьянских дво­ров; остальные в большинстве своем были переведены на чинш и
только 10% выполняли смешанные повинности. Следует отметить, что большинство
переведенных на чинш составляли крестьяне казенных и институтских имений, в
которых почти все крестьяне были уже очиншеваны.

Наоборот, в помещичьих имениях 60% всех крестьян
по-прежнему выполняли барщину, остальные крестьяне ча­стью были переведены на
чинш, частью выполняли сме­шанные повинности .

Наконец, характерным признаком новых отношений
являлось также растущее применение наемного труда, как более производительного
по сравнению с принудительным. Если в 1827 г. батраков насчитывалось 144 тыс.,
а поден­ных рабочих и коморников (коморник — безземельный крестьянин,
снимавший жилье за отработки) —135 тыс., то в 1859 г. батраков насчитывалось
666 тыс., поденных рабочих и коморников — 457 тысяч, причем в последнем случае
поденных рабочих было почти вдвое больше, чем коморников .

Разложение феодальных отношений и развитие капи­талистических
сопровождалось ухудшением материально­го положения крестьян. Росла армия
безземельных, уси­лилась эксплуатация бедноты и середняков. Наряду с рас­тущим
применением наемного труда помещики увеличи­вали барщину и другие повинности
крестьян, причем все эти повинности были относительно тем более тяжелые, чем
меньше земли имел крестьянин. Повинности согнан­ных крестьян перекладывались на
остальных. Широко применялись принудительные наймы крестьян за ничтож­но низкую
плату; эти наймы представляли собой в сущ­ности прикрытую барщину. Сохранялись
фактически и так называемые «даремщины», т. е. бесплатные дополни­тельные
работы крестьян в пользу помещика за оказанную когда-то «помощь», а то и вовсе
без основания. Чтобы сделать 'труд более интенсивным, помещики стали вводить
нормирование и сдельную оплату различных работ; сдель­ная оплата получила широкое
применение.

Особенно тяжелым было положение барщинных кресть­ян
и безземельных. Стоимость барщины с морга в среднем превышала стоимость чинша в
три раза. Безземельные работали в помещичьем хозяйстве в качестве дворовой
челяди, батраков, поденщиков, коморников и т. п. Поме­щики, используя свои
привилегии, выжимали из зависи­мых людей все соки. Барщинные крестьяне и
дворовые люди работали под наблюдением приказчиков и не раз терпели
издевательства и избиения.

Пролетаризация огромной массы крестьянства сопро­вождалась,
с другой стороны, выделением незначительной части богатых крестьян, применявших
уже наемный труд. Количество крупных хозяйств размером свыше 30 моргов
составляло 9% всех крестьянских хозяйств.

В результате ухудшения материального положения ос­новных
масс крестьянства произошел застой в естествен­ном приросте населения; в
некоторые годы отмечалась даже убыль населения, так как смертность превышала
рождаемость. В 1846 г. население Царства Польского со­ставляло 4867 тыс.
человек, к 1859 г. оно уменьшилось до 4764 тыс.. «Это был результат обнищания
крестьян­ского населения, которою почти вымирало от голода»,— писал видный
буржуазный историк экономического разви­тия Польши Ст. Кемпнер. «Такой застой
всегда знамену­ет  болезненное  состояние  общества»,— отмечал  и Влад. Грабский.

Обнищание крестьянства толкало его на борьбу с
поме­щиками. Известия об аграрных реформах в западных и южных польских землях и
слухи о подготовке аграрной реформы в России еще более побуждали крестьян к вы­ступлениям
против старого порядка, к борьбе за новую жизнь. Крестьяне отказывались от
выполнения старых по­винностей, требовали возвращения отобранной земли и
восстановления прав на пользование лесом, барщинные крестьяне требовали также
перевода их на чинш. Особенно активно выступали барщинные крестьяне, наиболее
стра­давшие от феодальной эксплуатации. К концу 50-х годов наступило обострение
крестьянской борьбы с помещиками. Наиболее ярким и острым примером в этом отношении
была борьба барщинных крестьян в имении Гарнек Петрковского уезда Варшавской
губернии.

Крестьяне этого имения терпели много обид от
своего помещика, наконец, не выдержали и в ноябре 1858 г. пере­стали ходить на
барщину. Они обращались к властям с жалобами на чрезмерное отягощение их
повинностями, на отобрание у них земли, на применение жестоких телесных
наказаний; одновременно они просили перевести их на чинш. В 1859 г. губернатор
проверил жалобы крестьян, нашел их справедливыми и принял некоторые меры про­тив
злоупотреблений помещика; что касается перевода на чинш, то признал это
возможным только с согласия поме­щика. Крестьяне остались недовольны таким
решением и продолжали отказываться от выполнения старых повин­ностей. Тогда
власти направили против них солдат, кото­рые не смогли принудить крестьян к
повиновению. После этого девять наиболее активных крестьян были выселены из
своих усадеб. Один из них бежал в Силезию и оттуда продолжал протестовать
против несправедливости. Однако и эти репрессии не сломили крестьян. Тогда
арестовали еще 20 крестьян и посадили их в Александровскую цита­дель в Варшаве.
Наместник назначил для расследования специальную комиссию и сам принимал
крестьянских де­легатов. Власти признали жалобы крестьян правильными, заставили
помещика уменьшить натуральные повинности, обещали затем перевести крестьян на
чинш, а пока при­нуждали крестьян к послушанию помещику. Однако кре­стьяне
отказывались признать старые повинности. Тогда (в июле 1860 г.) несколько
крестьян было наказано на месте розгами, а 48 человек были заключены в тюрьму в
г. Пётркове. После этого часть крестьян скрылась в окре­стностях, а другая
согласилась уступить. В конце года еще свыше 80 крестьян продолжали сопротивляться
помещику. В результате всей этой борьбы многие крестьяне лишились своих усадеб
и стали безземельными.

В имении Бежунь Млавского уезда Плоцкой губернии
распространился слух, будто царь освободил крестьян от повинностей, а от
помещиков отобрал землю, превышаю­щую 100 моргов. Крестьяне прекратили
выполнение бар­щины и уплату чинша и потребовали возвращения отоб­ранной у них
земли, частью переданной новым поселенцам. Между старыми и новыми поселенцами
начались стычки. Власти направили в имение воинскую часть, которая розгами и
палками усмиряла «бунтовщиков». Многие крестьяне были закованы в кандалы и
вывезены из Де­ревни.

В 50-х годах крестьянское движение проявлялось
еще лишь в отдельных, разрозненных выступлениях.

Характеризуя социальную структуру Царства Поль­ского
в целом, следует отметить ее сложность и противо­речивость. Преобладающую роль
играли в ней еще фео­дальные отношения и старые классы (помещики и кресть­янство),
но уже весьма серьезное влияние имели капита­листические отношения и новые
социальные группы (бур­жуазия, пролетариат, служащие). В промышленности и
торговле было занято 22% населения. Далеко вперед зашло социальное расслоение.
Наверху началось сращивание: буржуазия приобретала землю и включалась в
организа­цию сахарных заводов, помещики включались в промыш­ленные предприятия
(например, в пароходном обществе на Висле хозяйничали капиталист Л. Кроненберг
и земельный магнат граф Анджей Замойский). И хотя между бур­жуазией и
помещиками существовали известные противо­речия в интересах и различия во
взглядах на обществен­ные проблемы, между ними было больше общих интересов и
общих взглядов, которые и сплачивали эти два класса в единый блок. Буржуазия не
обнаруживала серьезной оппозиции политике помещиков.

Характерной особенностью социальной структуры
поль­ского общества было наличие многочисленной и многоли­кой мелкой шляхты.
Когда-то, во времена Речи Посполитой, эта шляхта представляла собой класс
мелких земельных собственников, часто не имевших крепостных крестьян, но
пользовавшихся привилегиями господствую­щего сословия и оказывавших немалое
влияние на полити­ческую жизнь страны. Теперь эта шляхта под влиянием
экономического развития и политических потрясений в зна­чительной части своей
утратила землю и деклассирова­лась. Потерявшие землю шляхтичи превращались в
«раз­ночинцев»: в приказчиков, экономов, писарей, чиновников, учителей,
служащих, ремесленников, инженеров, мелких предпринимателей и т. п. Сохранявшие
землю шляхтичи по своему материальному положению не отличались от средних
крестьян. Естественно, что новые условия бытия отражались и на сознании. И хотя
мелкая шляхта в массе своей не забывала о своем происхождении и на многое смот­рела
по-шляхетски, значительная часть её уже восприняла новые, демократические
взгляды и стремилась к социаль­ным и политическим преобразованиям. Особенно
интере­совали ее вопросы национального освобождения.

После незавершенной буржуазной революции 1848 г.
в западных и северных польских землях (как и во всей Пруссии) усилилась
реакция. Революционное движение было подавлено. Постепенно усилилось
национальное уг­нетение: употребление польского языка ограничивалось, в школах
все чаще обучали на немецком языке. Прусские власти помогали немцам приобретать
землю и заселять польские области.

В результате аграрной реформы развитие
капитализма в сельском хозяйстве шло по «прусскому» пути. Половина крестьян
осталась без земли, четвертая часть сидела на маленьких участках и лишь
незначительная часть оказа­лась зажиточной. Помещики продолжали господствовать,
эксплуатируя безземельных и малоземельных крестьян. Удовлетворенные социальной
политикой прусских властей, польские помещики занялись «органической работой», т.
е. обогащением самих себя, и отказались от борьбы за наци­ональное освобождение.

Указанные обстоятельства — репрессии прусских вла­стей,
аграрная реформа — подорвали национально-освобо­дительное движение в западных и
северных землях; здесь не было сколько-нибудь серьезной подпольной организа­ции.

В Галиции происходили подобные же процессы.
Усилился гнет австрийской бюрократии. Учреждения и школы онемечивались. Налоги
на население резко увели­чились. Аграрная реформа осуществлялась исключительно
в интересах помещиков: безземельные крестьяне остались без земли, сервитутные
права крестьян отменялись, в де­ревне создалась самая многочисленная прослойка
крестьян с карликовыми наделами. Огромная масса беднейшего и безземельного
крестьянства продолжала страдать. В результате крестьянской нищеты в 1845—1856
гг. произошло даже сокращение населения на 6 % — еще большее, чем в Царстве
Польском. Классо­вый антагонизм в галицийской деревне оставался острым и после
реформы: крестьяне продолжали борьбу за землю и свои права.

Польские помещики, удовлетворенные социальной по­литикой
австрийского правительства, старались сохранить с ним хорошие отношения. Они
стремились к соглашению с монархией не только в интересах сохранения своего гос­подства
над польскими крестьянами, но и в интересах со­хранения своего господства над
Восточной Галицией — ук­раинской. Среди украинской интеллигенции усиливалось
сознание единства Восточной Галиции со всей Украиной, углублялась также симпатия
к русскому народу. Польские помещики старались ограничить применение
украинского языка в школах Восточной Галиции и расширить употреб­ление
польского. Социальная и национальная практика польских помещиков в Восточной
Галиции приводила к обострению польско-украинских отношений в ущерб обоим
народам и к выгоде австрийской монархии.

В начале 60-х годов польские помещики стали хлопо­тать
о предоставлении Галиции широкой автономии (сей­ма с решающим голосом, польской
администрации и школ на польском языке). Однако их автономия выглядела слишком
по-шляхетски и на сейме 1861 г. не нашла под­держки со стороны крестьянских и
украинских депутатов. Закосневшие в своем сословном консерватизме польские
помещики мешали даже развитию промышленности в стра­не, что и послужило одной
из причин крайней экономиче­ской отсталости Галиции.[26]

В силу указанных обстоятельств польское
национально-освободительное движение в Галиции переживало упадок. Многие
деятели этого движения не понимали крестьянства и сторонились его, ошибочно
считая крестьян привержен­цами австрийского императора и противниками всех сво­их
планов. Не видели они опоры и в других слоях об­щества.

ПОДЪЕМ НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО И
КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ЦАРСТВЕ ПОЛЬСКОМ В КОНЦЕ 50-х - НАЧАЛЕ 60-х ГОДОВ

Поражение крепостнической России в Крымской войне
заставило царское правительство вступить на новый путь — постепенных буржуазных
ре­форм. После заявления Александра II о необходимости отмены крепостного права
последовало смягчение цензуры, освобождение некоторых политических узников,
предо­ставление университетам некоторой автономии, разреше­ние на выезд за
границу для учения. В обществе зароди­лись надежды на прогрессивные
преобразования, начались дискуссии о размерах и способах этих преобразований.

Смягчение режима наступило и в Царстве Польском.
Наместник Паскевич, командовавший в годы войны рус­ской армией на Дунае, вскоре
умер. На его место был прислан либеральный князь М. Д. Горчаков. Военное по­ложение,
существовавшее в Царстве Польском с 1833 г., было отменено (хотя
административное управление стра­ной по-прежнему оставалось в руках военной
власти). Польское общество стало ожидать скорых и больших пере­мен. Вначале
большинство надеялось на реформы сверху. Когда в мае 1856 г. Александр II
приехал в Варшаву, то его встретили с радушием.

Правда, намерения Александра II плохо
гармонировали с настроениями варшавян. Первое его обращение к пред­ставителям
высшего общества, пытавшимся заявить царю о своих весьма скромных пожеланиях
(политическая амни­стия, введение местного самоуправления, открытие уни­верситета
в Варшаве), выразилось в охлаждающем воз­гласе: «Никаких мечтаний!» Царь
откровенно сказал полякам следующее: «Вы близки моему сердцу так же, как
финляндцы и другие русские подданные; но я желаю, чтобы порядок, установлен­ный
моим отцом, не был изменен нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие
мечтания! Я сумею остановить порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я
сумею распорядиться так, что эти мечты не перейдут за черту воображения
мечтателей. Счастье Польши заключается в полном слитии ее с народами моей
империи. То, что мой отец сделал, хорошо сделано и я его поддержу... Верьте,
что я имею относительно вас самые лучшие намерения. Вам лишь остается помочь
мне в решении задачи, а пото­му, повторяю еще раз, оставьте всякие мечтания». [27]

Однако Александр II должен был исправлять кое-что
из «содеянного» его отцом в Царстве Польском так же, как необходимо было многое
«исправлять» и во всей Россий­ской империи. Прежде всего был издан манифест об
амни­стии для осужденных по политическим мотивам и для эми­грантов, кроме
«закоренелых в своей неисправимости», разрешивший им вернуться на родину. В
течение четырех лет в Царство Польское вернулось около 9 тыс. ссыльных и эмигрантов.

Александр II вынужден был дать разрешение на
откры­тие в Варшаве Медико-хирургической академии, Сельско­хозяйственного
общества, а также воскресных и ремеслен­ных школ. Наконец, была смягчена
цензура. Стало возмож­ным издание произведений даже таких писателей, как
Мицкевич, имени которого нельзя было раньше произ­носить под страхом наказания.
Появились новые газеты и журналы.

Несмотря на то, что все эти уступки были
скромные, они имели большое значение для дальнейшего политиче­ского развития
Царства Польского, лишенного до этого времени и таких возможностей. Сам факт
возвращения ссыльных («сибиряков») и эмигрантов пробуждал общественное
внимание, хотя сами «сибиряки» были весьма уме­ренных взглядов и настроений.
Медико-хирургическая ака­демия стала одним из активных очагов общественного
движения. Сельскохозяйственное общество, несмотря на свой помещичий состав,
будило национальный и общест­венный дух, так как казалось шляхетским и
мелкобуржу­азным слоям своего рода национальным представительст­вом: его
полугодовые собрания в Варшаве, на которые съезжались помещики со всех частей
Царства Польского, были в тогдашних условиях подобием сессий польского сейма. В
газетах и журналах постепенно начали появлять­ся разного рода «политические
вольности». Польское обще­ство медленно, по упорно наступало на правительство,
ко­торое, выполняя указания царя, отнюдь не спешило навст­речу польским «мечтаниям».

Польская общественность уже не могла
удовлетворить­ся только теми учреждениями, на которые получила офи­циальное
разрешение. Появились многочисленные «круж­ки», состоявшие главным образом из
молодежи. Кружки вначале не имели определенного политического характера, по они
сыграли огромную роль в деле оживления национально-освободительного и
демократического движения. В них вырабатывалась идеология этого движения,
создава­лись кадры его руководителей и будущая повстанческая организация.
Кружки не были вполне оформленными, ча­сто распадались или перемешивались и о
большинстве из mix не сохранилось никаких документов.

Среди наиболее значительных кружков самым ранним
был кружок в Школе изящных искусств, возникший еще в 1856 г. Один из его
участников, в будущем член повстан­ческого правительства, Юзеф Яновский так описывает
его: «Этот кружок имел совершенно свободный и чисто товари­щеский характер. Он
не имел никакой писанной или ут­вержденной программы или устава; принадлежавшие
к кружку не принимали никаких обязанностей, могли при­ходить или не
приходить... Мы собирались для совместного обмена мыслями и именно это
разнообразие взглядов и темпераментов, это столкновение мнений, часто прямо
противоположных, было весьма полезным». О его харак­тере можно также судить по
составу его участников, среди которых были как будущие красные (Кароль
Новаковский, Яп Кужина, Адам Аснык, Францишек Годлевский), так и будущие белые
(Эдвард Юргенс и др.). Этот дружок, известный еще под названием дружка
Каплинского (по имени одного из его организаторов), был весьма оживленным: на
его еженедельных собраниях, на которые приходило иногда до 40 человек,
происходили горячие дис­куссии по самым различным вопросам. Однако в 1860 г.
кружок ввиду разнородности его состава стал распадаться, его участники,
посещавшие и раньше другие кружки, присоединялись к тем из них, которые более
соответствовали их политическим симпатиям.

Другим известным и видным кружком был студенче­ский
кружок в Медико-хирургической академии, возник­ший в 1858 г. Вначале кружок
выдвигал задачи матери­альной и учебной взаимопомощи. Наиболее видным его
руководителем был Ян Кужина, 25-летний сын провин­циального полицейского,
человек образованный и способ­ный, стремившийся уже в то время к созданию
конспира­тивной повстанческой организации. Весной 1859 г. кружок Кужины сумел
организовать студенческую политическую демонстрацию против учебной власти,
неожиданно издав­шей постановление о проведении внеурочных экзаменов. Это
постановление преследовало цель провалить ненадеж­ных в политическом отношении
студентов и исключить их. Под влиянием кружка две трети студентов (из общего
числа 318) организовали коллективный протест, выразив­шийся в одновременной
подаче заявлений об уходе из ака­демии. Учебные власти встревожились, но своего
постанов­ления не отменили. Были произведены аресты зачинщиков. Под давлением
репрессий студенты уступили и взяли обратно свои заявления. Выступление
студентов, вызвав­шее большое сочувствие в демократических слоях и недо­вольство
в высших, закончилось исключением из академии наиболее активных лиц, в том
числе и Яна Кужины. Пос­ледний выехал в Париж, где стал ближайшим сотрудником
Людвика Мерославского. Во время указанного конфликта студентов с учебной
властью впервые появились в употреб­лении прозвища «красных» и «белых»:
«красными» стали называть сторонников решительной борьбы с царскими властями,
«белыми» — сторонников соглашения и лега­лизма.

Студенческий кружок, временно ослабленный, снова
окреп осенью 1859 г. в связи с началом деятельности Кароля Маевского. Этому
последнему суждено было сыграть в движении тех лет значительную, при этом
весьма дву­смысленную роль. Маевский, которому в то время было 26 лет, был
человеком способным и энергичным, расчетли­вым политиком и умелым
организатором. За пять лет до этого он окончил Сельскохозяйственный институт,
затем занимался хозяйством, а осенью 1859 г. поступил в Меди­ко-хирургическую
академию, намереваясь заниматься на­учной работой. Маевский был против создания
нелегальной повстанческой организации в близком будущем. Он считал необходимым
«не горячиться, не спешить, но серьезно, деловито и настойчиво стремиться
прежде всего к тайному возрождению нации во всех одновременно направлениях», а
также склонять все классы «к единству и гармонии», ибо «только этим путем можно
достичь силы и влияния».

В академии Маевский организовал «Общество
братской помощи», которое имело свою кассу и библиотеку. На соб­рания
студенческих групп академии иногда приглашались учащиеся из других учебных
заведений. Маевский старал­ся завоевать влияние в разных кругах общества. Он
имел связи с некоторыми городами Царства Польского и Познанской области, а
также с Яном Кужиной в Париже.

Третьим кружком, имевшим уже революционный ха­рактер
и сыгравшим наибольшую роль в подготовке пов­станческих кадров, был кружок
Янковского, зародившийся также в 1858 г., но окончательно сложившийся в следую­щем
году. Нарциз Янковский, 30-летний сын волынского помещика, бывший офицер
русской армии, отличался горя­чим темпераментом и готовностью к немедленной
борьбе с царизмом. Янковский стремился объединить «разночин­ский» элемент
города: чиновников, ремесленников, служа­щих, писателей, купцов и т. д. Он имел
постоянную связь и со студентами. В конце 1859 г. по инициативе Янков­ского
между ним и Маевским начались переговоры о слия­нии, которые и закончились
созданием общего комитета, известного под названием «Варшавской капитулы». В со­став
этого комитета вошли Янковский, чиновник лютеран­ской коллегии Болеслав Денель,
литератор Станислав Кшеминский, банковский чиновник Юлиан Верещинский (из
кружка Янковского) и Кароль Маовский (из студенческо­го). Кроме того, ближайшее
участие в работе новой орга­низации принимали также братья Франковские (Ян, Ста­нислав
и Леон), Кароль Новаковский, Рафал Краевский, поэт Адам Аснык и др. Организация
строилась на конспи­ративной основе и вскоре охватила своей сетью весь город.
Ее целью была подготовка восстания. Собирались средства, распространялась
нелегальная литература, проводились во­енные занятия, пропагандировалась идея
восстания в на­роде. Организация имела связи со многими городами Цар­ства
Польского, а также с эмиграцией. Янковский находил­ся под большим влиянием
Мерославского и держал кон­такт с его главным помощником Кужиной. Образование
организации Янковского означало шаг вперед в деле подъ­ема
национально-освободительного движения. Социальные вопросы — и прежде всего крестьянский
— не слишком интересовали ее, хотя она и предусматривала скорейшее уничтожение
барщины и на­деление крестьян землей. Главное внимание ее было сос­редоточено
на 'подготовке восстания против русского ца­ризма. [28]Следует отметить, что
Маевский и его сторонники были против такой установки. Летом 1860 г. Янковский
ездил в Париж для обсуждения некоторых вопросов с Ку­жиной и на обратном пути
был арестован австрийской охраной на границе; его выдали русским властям,
которые посадили его в Варшавскую цитадель, а затем сослали в Сибирь. Это обстоятельство
в известном смысле ослабило организацию, комитет был распущен, Маевский снова
обо­собился и только осенью новые люди — прибывший из Па­рижа по поручению
Мерославского Францишек Годлев-ский, братья Франковские, Болеслав Денель —
восстано­вили прежнюю организацию и даже усилили ее.

На движение в Царстве Польском большое влияние
оказывали польские патриотические кружки, возникавшие в России, а также
польские эмигранты, поддерживавшие Мерославского. Эти кружки и эмигранты дали
движению многих людей и повлияли на его направление. Наиболь­шую роль в
польских патриотических кружках в России играли студенты, которых насчитывалось
в то время в рус­ских высших учебных заведениях около 3 тыс. и которые по
своему возрасту и по условиям своей жизни, а также под влиянием возникавших
перед ними общественных и научных интересов особенно легко замечали недостатки
общественной жизни и живо на них реагировали. Среди поляков — студентов русских
университетов в это время преобладали не богатые (обычно отправлявшиеся учиться
за границу), а малоимущие, более отзывчивые к нуждам и несправедливостям,
которые терпел народ. Огромное вли­яние на развитие политических взглядов
польской моло­дежи оказывали русские революционеры, усилившие в это время свою
борьбу с крепостническим строем. Молодежь усваивает демократические взгляды и
готовится к обще­ственной деятельности. Она мечтает о восстановлении неза­висимости
Польши и построении ее на демократических началах. Постоянное общение польских
революционеров с русскими побуждает первых к тесному сотрудничеству с русским
революционным движением. Однако в решении основных вопросов — крестьянского и
национального — польская молодежь в большинстве своем не обнаружила
достаточной' зрелости: крестьянскую реформу она рассчи­тывала провести руками
самой шляхты, а территории Лит­вы, Белоруссии и правобережной Украины она продолжала
рассматривать как составные части Польши.

К числу ранних польских кружков относились
польские землячества в Киевском университете, в котором насчиты­валось около
тысячи польских студентов (что составляло более 80% всего состава). Землячества
содействовали са­мообразованию студентов, имели свои библиотеки и кассы
взаимопомощи. В 1857 г. студенты создали узкую неле­гальную организацию,
построенную на основе троек (отсюда ее прозвище: «Тройницкий союз»).
Организация объединяла не только поляков, но и украинцев. К числу виднейших
деятелей этого союза принадлежали Владислав Геншель, Влодимеж Милёвич, Леон
Гловацкий (его млад­ший брат Александр впоследствии выдающийся писатель
Болеслав Прус), известный уже нам по Варшаве Кароль Новаковстаий, видный
впоследствии украинский историк и общественный деятель Владимир Антонович,
Фаддей Рыльский (отец современного украинского поэта Максима Рыльского),
студент Стефан Бобровский и др. Союз имел демократический характер, его
приверженцы выступали прежде всего за интересы крестьянства, требовали прове­дения
радикальной аграрной реформы, в летнее время «ходили в народ», одетые в
крестьянские свитки. В уни­верситете Тройницкий союз организовал несколько
студен­ческих протестов, конфликтов с властями и даже забасто­вок. Позже (в
1861 г.), когда обнаружилось различие взглядов по важнейшему вопросу — о судьбе
Украины и границах будущей независимой Польши, украинская группа союза вышла из
него.

Наиболее тесно с русским революционным движением
связан был польский патриотический кружок в Петербурге. Из его среды вышли
впоследствии видные участники вос­стания. В Петербурге была довольно
многочисленная поль­ская колония, состоявшая из студентов, чиновников, офи­церов.
Студенты были объединены в землячество. В 1858 г. оформилась нелегальная
польская патриотическая органи­зация, ядро которой составлял офицерский кружок
в соста­ве некоторых слушателей военных академий (артиллерий­ской, инженерной и
Генерального штаба). В организацию входили также студенты и чиновники. Были и
русские. Наиболее видными деятелями этой организации, насчиты­вавшей до 70
человек, были офицеры Генерального штаба Зыгмунт Сераковский и Ярослав
Домбровский (в будущем генерал Парижской Коммуны), видный чиновник мини­стерства
финансов и историк Иосафат Огрызко, офицеры Зыгмунт Падлевский и Людвик
Звеждовский, студент Лес­ного' инстигута Валерий Врублевский (в будущем также
генерал Парижской Коммуны), студент университета Кон­стантин Калиновский.

Душой организации был Сераковский, которому в то
время исполнилось 32 года. Сераковский, сын мелкопомест­ного волынского
шляхтича, еще в 1848 г., будучи студентом Петербургского университета,
участвовал в революцион­ном движении, за что был арестован и сослан в солдаты в
Оренбургский край. По возвращении через восемь лет в Петербург Сераковский
окончил здесь Академию гене­рального штаба и в чине капитана служил в Военном
мини­стерстве. В Петербурге Сераковский тотчас же возобновил свою революционную
деятельность, познакомился с рус­скими [революционерами, в том числе с Н. Г.
Чернышев­ским и Н. А. Добролюбовым, с которыми установил дру­жеские отношения.
Он сотрудничал в журнале «Современ­ник», утверждая в своих статьях идеи
национального рав­ноправия и свободы. Способный, энергичный и пылкий и в то же
время мягкий и искренний, Сераковский вызывал большую симпатию среди
революционеров. Пользуясь своим служебным положением, Сераковский начал настой­чивую
борьбу за отмену телесных наказаний в армии. Ле­том 1860 г. он ездил в
заграничную командировку, во вре­мя которой встречался с Герценом в Лондоне и с
Гари­бальди в Италии.

Польская патриотическая организация в Петербурге
имела не только общую цель — свержение царизма, но и частную — восстановление
независимости Польши. Эту цель она пропагандировала среди польской колонии, ис­пользуя
для этого легальные литературные вечера с при­глашением более широкого круга
лиц. В конце 1858 г. Огрызко организовал издание польской газеты «Слово», среди
сотрудников которой был видный польский адвокат и ученый Владимир Спасович
(газета, однако, вскоре была запрещена). Кроме того, Огрызко издал 8 томов
собра­ния законов
(Volumina legum) старой Польши, что
должно

было символизировать неизбежность и
близость восстанов­ления польского государства.

Польские революционеры в Петербурге в большинстве
своем вышли из мелкой шляхты западных губерний (укра­инских, белорусских и
литовских). Социальное происхож­дение оказывало влияние на их взгляды. Польские
рево­люционеры не вполне усвоили революционные идеи Чер­нышевского. Даже такие
деятели, как Сераковский и Домбровский, полагали, что основной социальный
вопрос — крестьянский — может быть решен только с участием шляхты. В то же
время следует отметить, что происхож­дение многих польских революционеров из
украинских, белорусских и литовских земель способствовало выработке у некоторых
из них более правильного отношения к наци­ональным интересам литовцев,
белоруссов и украинцев. Они учитывали национальную самобытность указанных
земель и считали необходимым считаться с этим фактом. Немалое влияние оказывала
при этом демократическая позиция русских революционеров в данном вопросе. Сера­ковский,
Калиновский и некоторые другие революционеры признавали право литовского,
белорусского и украинского народов на самостоятельность.

Кроме Киева и Петербурга, польские землячества и
патриотические организации возникли также в Москве, Дерите (в университетах) и
в других городах. Между всеми этими организациями существовали связи, в которых
наиболее важную роль играли Владислав Геншель, Зыгмунт Падлевский, Стефан Бобровский
и др.

Как отмечалось выше, деятельность Польского демо­кратического
общества в 50-х годах чрезвычайно ослабла. Руководящая группа его была удалена
из Франции и пе­реехала в Лондон, после чего в Обществе наступил раскол. Левые
элементы поддерживали лондонскую группу, кото­рая, однако, и после революции
1848—1849 гг. не сумела вполне освободиться от влияния шляхетских
взглядов;после смерти своего наиболее выдающегося руководителя Станислава
Ворцеля (1857) она ослабила свою деятель­ность и утратила влияние. Правые
элементы группирова­лись вокруг оставшегося в Париже Мерославского, кото­рый
продолжал активную деятельность.

Людвик Мерослапский принадлежал к старшему поко­лению
деятелей польского национального движения (ро­дился в
1814 г.). Еще в 1846—1849 гг. он прославился как мужественный патриот, демократ
и искусный воена­чальник. Приговоренный прусским судом к смерти в 1847 г., он
был освобожден [революцией в марте 1848 г. и принял активное участие в
революционных сражениях в Познанской области, а затем в Сицилии и Баденс. [29]С тех пор демо­кратическая
и повстанческая молодежь считала его своим вождем и первым кандидатом в
руководители будущего восстания. Однако Мерославский не оправдал возлагав­шихся
на пего надежд. Он был слишком высокомерным человеком, далеким от народа
шляхетским революционе­ром и упорным доктринером в военном деле. Он сам считал
себя вождем польского народа и не терпел возражений и критики но своему адресу.
Его демократизм был демаго­гический, и угрозы по адресу шляхты лишь прикрывали
его главные расчеты па шляхту. Мыслящий категориями военных операций лишь
регулярных армий, он не понимал значения партизанской, народной войны и
полностью от­вергал последнюю. Ко всему этому он, воспитанный в культе
Наполеона 1 (его отец служил в наполеоновской армии), остался бонапартистом до
конца своих дней и в 50-х годах свои главные надежды возлагал на Наполеона III. Таким образом, Мерославский надеялся освободить Польшу не силами
народа, а при помощи шляхты и западных держав.

После разрешения выездов за границу в Париж при­было
из Царства Польского немало поляков, стремившихся к учению или к политической деятельности.
Они с вооду­шевлением слушали  речи Мерославского, в которых он нападал на
сторонников мирного экономиче­ского прогресса и призывал к восстанию,
утверждая, что восстание решит  крестьянский вопрос. Он угрожал кон­сервативной
шляхте народным возмущением и в то же время обещал ей сохранить ее имения в случае
участия в восстании. Он говорил, что восстание должны организо­вать заговорщики
из «третьего сословия» без участия кре­стьянства; народ и шляхта должны будут
подчиняться руководителям восстания. Последнее должно начаться лишь в случае
военной интервенции западных держав. Совершенно очевидно, что Мерославский
указывал поль­скому народу неправильный путь.

Деятельность Мфославского и его сторонников особен­но усилилась с
возникновением национально-освободитель­ной войны итальянского народа весной
1859 г. Оживились связи с Царством Польским, Галицией и другими поль­скими землями.
Мерославский стремился занять руководя­щую роль в движении в Царстве Польском.
Ближайшими соратниками его были генерал Юзеф Высоцкий, Северин Эльжановский Ян
Кужина; в числе его приверженцев были Адам Аснык, Влодимеж Милёвич и др.
Мерославский установил связи с вождями итальян­ского демократического движения
Гарибальди и Маццини, которые, опасаясь воскрешения реакционного Священного
Союза против итальянцев, призывали его к организации народного восстания в
Польше. Мерославский через Яна Кужину посылал директивы о подготовке восстания
в Царство Польское. В то же время племянник французского императора принц
Жером-Наполеон передавал ему, что Франция, хотя она и заинтересована в польском
движе­нии, не будет воевать с Россией за Польшу. Мерослав­ский оказался на
распутьи.

Демократическим кружкам в Царстве Польском проти­востояло
возникшее в 1858 г. Сельскохозяйственное обще­ство, состоявшее в подавляющем
большинстве своем из помещиков и шляхты. Во главе общества стоял граф Анджей
Замойский. В течение первых трех лет своей деятель­ности Сельскохозяйственное
общество занималось почти исключительно вопросами агрономии, выставок, конкурсов
и т. д. Когда же оно касалось крестьянского вопроса, то ограничивалось лишь пожеланием
очиншевания крестьян при условии добровольного согласия обеих сторон. Эти по­желания
были обречены на неудачу, так как менее состоя­тельные помещики вообще не хотели
переводить крестьян на чинш, а другие стремились при очиншевании отобрать от
крестьян сервитуты. Крестьяне же решительно защи­щали свои сервитуты. Острота
классовых противоречий в деревне и боязнь крестьянских волнений побуждали поме­щиков
сохранять хорошие отношения с русским царизмом. Помещики видели, что в решении
крестьянского вопроса им не обойтись без поддержки правительства. Они мечтали о
смягчении политического режима в Царстве Польском и получении некоторой
автономии, но лишь мирным, ле­гальным путем. В условиях же оживления
демократиче­ского движения они опасались обращаться к правитель­ству даже с
легальными требованиями. Граф Анджей За­мойский вообще полагал, что для Польши
выгоднее быть в одном государстве с Россией, чем быть независимой, ибо в случае
восстановления независимой Польши Россия вновь стремилась бы покорить ее, что
привело бы Польшу к необходимости затрачивать огромные силы на оборону. «Наше
политическое существование под властью русских монархов,— говорил он,— при
одновременном закреплении законом нашей полной национальной обособленности и
нашего возрождения было бы для нас наиболее желатель­но, ибо оно устраняло вышеуказанную
опасность» .

Консервативная часть польской эмиграции,
находивша­яся под руководством князя Адама Чарторыского, а затем его сына
Владислава и ожидавшая нового возрождения польского вопроса на международной
арене, старалась не допустить открытого соглашения польских помещиков с царским
правительством, рекомендуя им проводить либе­ральные реформы (наделение крестьян
землей и др.) и на­деяться на французского императора Наполеона III; тем самым имелось в виду удержать польское общество под влиянием
помещиков.

Сельскохозяйственное общество было только частью
либерально-консервативного лагеря польского народа. На ле­вом крыле этого
лагеря находился кружок Эдварда Юрген­са, чиновника Комиссии внутренних дел,
человека обра­зованного и способного. Этот кружок состоял из предста­вителей
средних и высших слоев буржуазии и буржуазной интеллигенции. Польская буржуазия
была заинтересована в ликвидации феодальных порядков и в предоставлении Царству
Польскому автономии. Она выступала за либе­ральные реформы, за наделение
крестьян землей, за прос­вещение народа, за предоставление городам самоуправле­ния,
за уравнение в правах евреев; последнее требование имело особое значение,
поскольку среди польской буржу­азии было много евреев, продолжавших терпеть
ограниче­ния в правах на приобретение недвижимой собственности и на выполнение
некоторых общественных функций и др. Однако польская буржуазия, начавшая уже
срастаться экономически с помещиками и боявшаяся народных вос­станий, оказалась
неспособной на решительную борьбу за национальное освобождение и прогрессивные
преобразова­ния. Выражавший ее интересы кружок Юргенса выступал в одном лагере
с Сельскохозяйственным обществом и борь­бу за национальное освобождение
откладывал на далекое будущее или, как говорили в народе, «на тысячу лет»;
отсюда прозвище его сторонников — «милленеры» (от ла­тинского слова mille — тысяча).

Между демократическими кружками, с одной стороны,
и буржуазным кружком Юргенса — с другой, существова­ли вначале близкие
отношения, и некоторые лица одновре­менно посещали оба кружка. Однако с самого
начала меж­ду ними существовало очевидное политическое различие, которое с
течением времени прекратилось в антагонизм.

На рубеже 50-х и 60-х годов положение в Царстве
Польском значительно обострилось. Польский народ ждал реформ и уступок, русский
царизм их не давал. В 1859 г. в России сложилась революционная ситуация; в
польском обществе полагали, что назревающие потрясения в России создают
благоприятные условия для польского выступле­ния. В Италии началась война за
освобождение страны от австрийского господства; итальянцам помогала Фран­ция,
заинтересованная в ослаблении Австрии. Французский император Наполеон III провозгласил с демагогической целью «принцип национальности», т. е.
принцип нацио­нальной свободы. Популярность Гарибальди и Наполе­она III среди поляков стала огромной. Полякам казалось, что события в Италии
предвосхищают события в Польше, что Франция окажет помощь также польскому
народу. В соседних польских землях — Галиции и Познанской об­ласти — также
оживилось движение за расширение нацио­нальных прав и свобод. Под влиянием
внутренних и внеш­них обстоятельств активные деятели движения в Царстве
Польском решили перейти к новым формам борьбы — к массовым выступлениям, к
манифестациям.

Первой была манифестация в июне 1860 г., во время
похорон вдовы генерала Совинского, погибшего во время восстания 1831 г. По
призыву кружков Янковского на по­хороны пришли массы городского населения самых
раз­личных слоев. Когда пастор назвал умершую «вдовой пол­ковника» (Совинский
получил чин генерала от повстанче­ского правительства), толпа громко поправила:
«генерала». Группа активных участников манифестации оторвала от гроба шлейф,
разорвала его на мелкие части, которые и раздала на память сопровождавшей
массе. После похорон состоялось шествие в предместье Варшавы — Волю — к месту
гибели Совинского.

Следующая демонстрация произошла осенью того же
года во время съезда в Варшаве трех монархов, поделив­ших и угнетавших Польшу.
Народные массы расценили этот съезд как грубое оскорбление и угрозу польско­му
народу. Члены патриотического кружка Школы изящных искусств начали агитацию за
бойкот встречи, за всяческое проявление враждебности к «слетающимся воронам».
При въезде Александра II в Варшаву улицы совершенно пустовали. 20 октября перед
спектаклем в оперном театре царскую ложу облили серной кислотой, а с галерки
были спущены пузырьки со зловонной жидкостью, распространившей такой смрад, что
собравшаяся уже публика вынуждена была уйти из зрительного зала. Словом,
встреча Александра II с варшавянами в 1860 г. весьма и весьма отличалась от его
первой встречи с ними четыре го­да тому назад.

Утром 29 ноября того же года по случаю годовщины
восстания 1830 г. в костеле кармелитов на ул. Лешно был отслужен торжественный
молебен. Вечером возле того же костела вновь собрались массы народа; здесь по
инициа­тиве студента Новаковского впервые были исполнены пат­риотические гимны:
«Боже, который Польшу», «Еще Польша не погибла» и «С дымом пожаров». С улицы
Лешно массовое шествие с пением патриотических песен направи­лось к центру
города. В патриотических песнях, испол­ненных народом, содержались призывы к
борьбе за вос­становление независимой Польши и уверенность в конеч­ном освобождении.

Все указанные манифестации производили сильное
впе­чатление на все население столицы и находили живой отклик в других городах
Царства Польского. Всюду стре­мились проявить свои патриотические чувства и
ненависть к захватчикам. Устраивались патриотические концерты и лекции,
отмечались национальные годовщины, на улицы выходили в национальных костюмах,
вступали в конфлик­ты с полицией и т. п.

Первые манифестации были организованы демократи­ческими
кружками. Позднее в это движение включились и умеренные элементы.
Демократические кружки стреми­лись подготовить народ к восстанию, умеренные
стара­лись завладеть массовым движением и использовать его для давления как на
консервативных польских помещи­ков, так и на царские власти, чтобы таким путем
добиться реформ и предотвратить вооруженное восстание и со­циальную революцию.
Летом 1860 г. умеренные круги соз­дали тайный руководящий центр в составе
Маевского, Юргенса и преподавателя гимназии Владислава Големберского. Этот
триумвират стремился подчинить своему влия­нию все слои населения как
демократические, так сред­ние и высшие .

2.2 Отношение русского общества к польскому
вопросу.

Составной частью сложившейся в России в 1859—
1861 гг. революционной ситуации явился мощный подъем национально-освободительного
движения в Королев­стве Польском. Поражение России в Крымской войне и
складывавшаяся в стране революционная ситуация со­здавали как никогда
благоприятные условия для социаль­ного и национального освобождения польского
народа, потерявшего независимость в конце XVIII в. в ре­зультате разделов между
Австрией, Пруссией и Рос­сией. Антифеодальная борьба крестьян в Королевстве
Польском, нарастание с конца 50-х годов национально-освободительного движения
способствовали углублению общероссийского революционного кризиса.

Польский вопрос был очень популярен в русском
обществе. Еще с середины 50-х годов А. Герценом была развернута пропаганда дела
борьбы за независимость польского народа и за союз русских и польских рево­люционных
сил.

«Польша ... имеет неотъемлемое, полное
право на государственное существование, независимое от Рос­сии» ",
провозглашал «Колокол» и доказывал, что инте­ресы обеих стран требуют
объединения их революцион­ных усилий: «освобождение Польши, освобождение при­лежащих
областей и освобождение России — нераздель­ны» ". С общим врагом —
самодержавием — Россия и Польша должны бороться вместе.[30]

Русская передовая печать, как и Герцен, считала
национально-освободительное движение угнетенных на­родов России частью вопроса
борьбы за демократиза­цию России, в равной мере отстаивая как право поль­ского,
так и право украинского, литовского и белорус­ского народов на независимость. «Никого
не надобно ни русифицировать, ни полонизировать... никому не
надобно мешать говорить и думать, учиться и писать как ему хочется...» .

Точку зрения на польский вопрос А. Герцен подроб­но
излагал в цикле писем «Россия и Польша»  опубликованных в «Колоколе» в
1859—1860 гг. Особое вни­мание он уделял вопросу о межнациональных отноше­ниях,
о союзе и федерации народов. Лишь в союзе с польскими революционными силами
была возможна борьба с самодержавием. Русские революционные силы могли стать
решающим фактором освобождения Поль­ши. В свою очередь Герцен признавал
огромное значе­ние польского освободительного движения, высоко ценя его опыт и
традиции, и не только для русского рево­люционного движения. Успех польского
движения в по­нимании русских революционных демократов, Герцена зависел от
исхода революционного крестьянского дви­жения в России. В этом смысле Герцен, с
одной сторо­ны, отводил решению крестьянского вопроса в России первое место, с
другой — Россия не могла быть свобод­ной, не освободив Польши. Для Герцена
идеалом бу­дущего была федерация народов (и прежде всего сла­вянских). Победа
общинного социализма в славянских странах, дополненная созданием союза
славянских стран в форме федерации—федерации свободных народов после завоевания
славянскими странами независимости и равноправия. Не с гегемонией России, а
союз рав­ных, свободных народов с демократической Россией, союз, созданный в
интересах самих славянских народов, предпосылка которому —
союз демократической России с демократической Польшей.

Но если революционеры-демократы приветствовали и
поддерживали польское национально-освободительное  движение,
считая необходимым последовательно-револю­ционное решение польского вопроса,
видели в этом движении союзника в предстоящей борьбе и призывали к
революционному союзу, то либеральные круги, на  словах сочувствуя освободительному
движению поляков, в иных случаях даже говоря о необходимости отделения Польши
от России, по существу стремились  всего лишь к тому, чтобы реформы в
Королевстве  Польском повлекли за собой проведение реформ и в России.

1861 год был годом роста
патриотического движе­ния в Польше, периодом варшавских манифестаций. В России
революционная русская демократия создавала первые подпольные кружки и
организации. Об их существовании русская общественность узнала из первых
нелегальных прокламаций (группы «Великорусе», прокламации «К мо­лодому
поколению» и «Молодая Россия» ).

Подпольные революционно-демократические кружки в
России формировались под влиянием революционной про­поведи герценовского
«Колокола» и в особенности под могучим влиянием революционно-демократических
идей Чернышевского.

В этом году «Колокол», выдвигая на первый план
крестьянский вопрос, в целом ряде статей высказывает свое горячее сочувствие
освободительной борьбе польско­го народа. Статьи Герцена в защиту Польши встречают
горячий отклик в сердцах всех передовых русских людей. Поме­щая в «Колоколе» 15
июля 1861 г. письмо «Русских жен­щин», адресованное женщинам польским, Герцен
пишет: «.Мы получаем письмо за письмом от русских офицеров и литераторов, от
друзей и незнакомых, в которых нам говорят о сочувствии нашему взгляду на
польские дела. Наконец, на днях пришло превосходное письмо от имени русских
жен, матерей и сестер. Они нас избирают «по­средниками между ними и
польскими женщинами». «Ска­жите им,— пишут они,— о наших чувствах и убеждени­ях,
скажите им, что мы так же, как и вы, желаем полной и безусловной свободы и
независимости Польши. И пусть наш слабый голос сольется с печальным звоном
вашего «Колокола» и, коснувшись сердца, совести и сочувствия всех русских жен, матерей
и сестер, дойдет и до Польши» ^

Все участники подпольных революционно-демократи­ческих
групп и кружков в России в своих прокламациях также высказываются за свободу
Польши, протестуют против царских насилий над польским народом.

Летом и осенью 1861 г. появляются одна за другой
три прокламации группы «Великорусе».

В своих прокламациях группа «Великорусе» критико­вала
царскую реформу 19 февраля, требовала пере­дачи крестьянам по меньшей мере всей
той земли, кото­рой они пользовались до царского указа, причем выкуп­ные
платежи должно было выплачивать   государство. «Великорусе» требовал созыва
Учредительного собрания, которое должно было разработать и ввести конституцию,
предоставляющую демократические права и свободы всем гражданам. «Великорусе»
выступал за республику. В качестве актуального политического лозунга эта группа
выдвинула предложение организовать сбор подписей под адресом царю с требованием
созыва свободно избранных народом представителей для выработки и принятия кон­ституции.

Прокламации «Великорусса» широко расходились по
всей России не только в 1861 г., но и в последующие го­ды, являясь одним из
самых распространенных изданий, которыми пользовались
революционно-демократические кружки и группы шестидесятых годов, а также группа
Сливицкого, действовавшая среди офицеров и солдат варшавского гарнизона. Члены
группы «Великорусе», выступая против царской политики национального гнета,
решительно высказыва­лись за независимость Польши, считая это требование одним
из существеннейших в своей программе. Авторы прокламации «Великорусса» № 2 так
формулируют свою точку зрения на этот вопрос:

«Водворение законного порядка — общее желание
просвещенных людей. Большинство из них сознает, что глав­нейшие условия для
этого таковы: хорошее разрешение крепостного дела, освобождение Польши и
конституция....русские, приверженцы законности, должны требовать безусловного
освобождения Польши. Теперь стало ясно для всех, что власть наша над нею
поддерживается только вооруженною рукою. А пока в одной части госу­дарства власть
над цивилизованным народом держится системой военного деспотизма, правительство
не может отказаться от этой системы и в остальных частях госу­дарства».[31]

Четвертый номер «Великорусса» (вышедший в февра­ле
1863 г.) был подготовлен новой группой революцион­ных демократов, занимавших
более решительные позиции в борьбе за общественно-политический прогресс в Рос­сии.
Они заявляли, что «только революция в силах сверг­нуть деспотизм и вынудить его
к существенным рефор­мам». В том же номере «Великорусса», изданном уже после
начала польского восстания, читаем:

«Образованная Россия приветствует мир и полное
освобождение Польши. Она предает позору имена русских офицеров, бывших палачами
невинного народа» ".

Позиция «Великорусса» в вопросе о Польше отража­ла
настроения передовой части русской интеллигенции, особенно университетской
молодежи, выражавшей свои симпатии польскому народу.

Либеральные буржуазно-помещичьи круги, по мере
того как в Польше усиливалось национально-освободительное движение, а в России
нарастала аграрная революция, перестали выражать сочувствия Польше.

В период, когда в России нарастало крестьянское
движение, а в Польше ширились патриотические манифестации, Герцен и Огарев
направляли все свои усилия на то, чтобы объединить и координирован освободительную
борьбу прогрессивных, патриотических сил польского на­рода с
революционно-демократическим движением в России, понимая, "те такое
объединение сил является основным условием победоносной борьбы против царского
правительства.

Обстановка  в Царстве Польском обострялась,
контакты польских и русских революционеров крепли. Герцен, который прилагал все
силы, чтобы содейство­вать расширению и укреплению «3емли и Воли» в Рос­сии и
укреплению ее влияния в русской армии, отмечая постепенный рост организации, однако,
от­давал себе отчет в тom, что она еще слаба, что низовые организации «Земли
и Воли», включая революционные группы в войсках в Царстве Польском, находятся
еще только в начальной стадии своего развития и что им трудно организовать и
возглавить массовое вооруженное выступление. Осенью 1862 года «в Лондоне было
за­ключено соглашение, по которому русские обязались поддержать всеми силами
польское восстание, причем с обеих сторон была достигнута договоренность, что
нача­ло восстания следует отодвинуть как можно дальше, чтобы   выиграть побольше
времени для его под­готовки» '.

Был составлен акт о заключении соглашения.
Падлевскнй получил в Лондо­не от русских революционных демократов перечень пол­ков
русской армии, в которых существовали революцион­ные организации. Падлевский
включил его в свой отчет, предназначенный для Центрального Национального ко­митета.

Таким образом, можно сделать вывод, что была до­стигнута
договоренность не только по основным полити­ческим вопросам, но и обсуждались
также организационные подробности боевого сотрудни­чества обеих организаций.

2.3 Восстание 1863 г. и его значение.

ВОССТАНИЕ.ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО РАЗВИТИЯ (январь-март
1863 г.).

Манифест и аграрные декреты повстанческого
правительства.

В самый канун восстания, 22 января 1863 г.,
Централь­ный национальный комитет как Временное национальное правительство
опубликовал важнейшие программные до­кументы: манифест и аграрные декреты.

В манифесте говорилось, что Польша «не хочет и не
может» уступить без сопротивления тому постыдному на­силию, которое совершает
над ней русский царизм,— не­законному рекрутскому набору; под страхом
ответствен­ности перед потомством Польша должна оказать энергич­ное
сопротивление. Центральный национальный комитет как единственное теперь
законное польское правительст­во призывает народ Польши, Литвы и Руси к борьбе
за освобождение. Комитет обещал держать руль управления сильной рукой и
преодолеть все препятствия на пути к оспобождению; всякую неприязнь и даже
недостаток усер­дия обещал сурово наказывать.

Далее в манифесте говорилось: «В первый же день
открытого выступления, в первую же минуту начавшейся священной борьбы
Центральный национальный комитет объявляет всех сынов Польши без различия
вероиспове­дания, рода, происхождения и сословия, свободными и рав­ными
гражданами страны. Земля, которой земледельче­ский люд владел на правах чинша
или барщины, стано­вится с этой минуты его безусловной собственностью, вечным
владением; прежние собственники земли будут вознаграждены из общих средств
государства. Все коморники и поденщики, вступающие в ряды защитников стра­ны. а
в случае их почетной смерти на поле славы их семьи получат из национальных
достояний участок освобожден­ной от врага земли».

В заключение в манифесте содержалось обращение к
русскому народу. Во имя свободы и братства народов Центральный комитет заявлял,
что не возлагает вины на русский народ за преступления в отношении к Польше,
так как и он сам страдает под гнетом царизма; комитет выражал надежду, что
русский народ не окажет поддерж­ки тирану, и предупреждал, что в противном
случае будет неизбежна война между двумя народами.

Как видим, Центральный национальный комитет про­возгласил
непримиримую вооруженную борьбу против рус­ского царизма за национальное
освобождение «Польши. Литвы и Руси». Вместе с тем он объявлял об установлении
на всех этих землях нового общественного строя, харак­теризуемого
гражданским равноправием и свободой т.е. буржуазного.

Аграрные декреты провозглашали общие принципы на­деления
крестьян землей. В первом декрете говорилось: «Всякое земельное владение,
которым до сих пор каждый хозяин владел на основе выполнения барщины или выпла­ты
чинша, становится отныне вместе с принадлежащими ему огородами, жилыми и
хозяйственными постройками, а также правами и привилегиями, полной и наследст­венной
собственностью этого хозяина, без возложения на него каких-либо обязанностей,
данин, барщины или чин­ша, с единственным условием выплаты причитающихся с него
податей и выполнения надлежащей службы роди­не». Далее в декрете указывалось,
что прежние владель­цы земли получат соответствующее вознаграждение из фондов
государства. Все указы и распоряжения царских властей по крестьянскому вопросу
отменялись. Настоящий декрет касался не только помещичьих имений, но также
казенных, пожалованных, церковных и всяких иных.[32]

Второй декрет касался безземельных. В нем говори­лось:
«Халупники, загродники, комарники, батраки и вообще все граждане, содержащие
себя исключительно на  заработке, которые будут воевать в рядах Национального 
войска за отечество, получат в собственность после окончания войны участок
земли не менее трех моргов из нацио­нальных фондов».

Дело обнародования и осуществления аграрных дек­ретов
возлагалось на военных и воеводских начальников.

Повстанческая организация начала восстание в
самых невыгодных для себя условиях. Правда, она насчитывала в своих рядах свыше
20 тыс. человек, но она не имела ни оружия, ни денег. До последней минуты перед
восстанием не был провезено из-за границы ни одного карабина, в стране же было
собрано лишь около 600 охотничьих ружей. В кассе насчитывалось около 7,5 тыс.
руб. Пов­станцы не были обучены военному делу. В отношении командиров положение
было также тяжелым: чувствовал­ся большой недостаток военных и гражданских
начальни­ков, а те, которые были, не всегда соответствовали своему назначению.
Крестьянство не было подготовлено к восста­нию. Союзники польских повстанцев —
русские револю­ционеры — планировали свое восстание против царизма лишь на
позднюю весну. Наконец, польские повстанцы поднялись на борьбу в середине зимы,
когда природные условия были для них наименее подходящими.

С другой стороны, силы
противника были во много раз большими. Царская армия, расположенная в польских
землях, насчитывала около 100 тыс. человек. Это были регулярные войска,
состоявшие из пехотных, кавалерий­ских, артиллерийских и саперных частей.
Артиллерийские части насчитывали 176 пушек. Для победы над таким
противником важнейшее значение имело активное участие в восстании широких народных
масс.

Все эти обстоятельства говорят о чрезвычайных
труд­ностях, с которыми столкнулась повстанческая организа­ция в момент
восстания. Но она не имела выбора. Срок восстания был навязан ей царскими
властями в Велепольским.                         

Ход событий сделал невозможным осуществление пла­на
Домбровского, присланного из цитадели и содержав­шего в качестве своей
важнейшей части нападение на крепость Новогеоргиевск (Модлин).[33] Все ненадежные офи­церы и
солдаты крепостного гарнизона в последние дни были перемещены в другие пункты,
вследствие чего пов­станцы не могли рассчитывать на поддержку изнутри.
Центральный национальный комитет разослал по местам приказ произвести нападение
имеющимися силами на местные гарнизоны царской армии. Было решено также
приложить все силы к тому, чтобы освободить г. Плоцк и сделать Плоцкое
воеводство, в котором псостанческая организация была особенно многочисленной,
базой для дальнейшего развития восстания. Напротив, Варшава, в которой
находился большой гарнизон отборных, в том числе недавно присланных гвардейских
войск, должна была в первое время оставаться спокойной. Кроме того, Центральный
комитет решил, что для усиления влияния и авторитета повстанческого
правительства последнее должно выйти из подполья и стать явным, избрав для
своей резиденции освобожденную от захватчиков террито­рию; вначале таким местом
намечался г. Плоцк.

Решение о сохранении спокойствия в Варшаве имело
как положительную, так и отрицательную стороны. Оно предохраняло столицу от
бомбардировки из цитадели и от напрасного и большого кровопролития, но оно в то
же время сохраняло ее в качестве оперативной базы для про­тивника и выключало
из активной повстанческой жизни самые революционные патриотические силы —
трудящие­ся массы столицы. Решение о легализации повстанческого правительства
было ошибочным потому, что обрекало его на бездеятельность до того
неопределенного момента, ког­да оно сможет надежно обосноваться в освобожденном
городе; кроме того, обнародование имен, никому до того не известных, не могло
существенно возвысить авторитет правительства. Как показал последующий опыт,
можно было успешно руководить восстанием и из подполья.

17 января Падлевский выехал из Варшавы, чтобы воз­главить
повстанческие отряды, направлявшиеся в Плоцку. Через день после этого
оставшиеся члены Центрально­го комитета решили в интересах «гибкости
управления» установить пост военного диктатора, которому бы подчи­нялись все
повстанческие власти и весь польский народ.

В качестве такого диктатора был назначен Людвиг
Мерославский, находившийся в Париже.

Решение об установлении поста военного диктатора
было новой серьезной ошибкой комитета, так как оно уст­раняло демократическую
форму власти — коллективное по­литическое руководство — и вводило менее
надежную еди­ноличную военную диктатуру. Назначение же на пост военного
диктатора Мерославского было уже совершенно не оправданным. Руководство
восстанием передавалось в руки человека, который свои личные интересы ставил
выше национальных; по самому своему характеру он не мог сплотить вокруг себя
дружное руководящее ядро и немалое время вел подрывную работу против самой пов­станческой
организации. Достаточно сказать, что Мерославский с осени 1862 г. усиленно
старался вызвать вос­стание в ближайшее время именно потому, что рассчиты­вал
на передачу ему всей власти над польским народом. Как ярый националист,
ненавидевший всех русских, в том числе и русских революционеров, он мог лишь
изолиро­вать польское восстание от русской революции и тем са­мым ослабить его
и в этом отношении. Против установле­ния диктатуры и назначения Мерославского
решительно выступал Стефан Бобровский, когда же назначение со­стоялось, он в
знак протеста вышел из состава Централь­ного национального комитета.

Самоотречение комитета от власти обусловливалось
в действительности желанием избавиться от непосильной ответственности.
Яновский, Микошевский, Майковский и Авейде не были способны возглавить
революционную борьбу, неверие в ее успешный исход побуждало их укло­няться от
ответственности за судьбы восстания. А один Бобровский, обладавший
действительно выдающимися способностями и преисполненный готовностыо к борьбе,
не мог отравиться с положением; следует помнить, что ему в это время было лишь
22 года и что он находился в Варшаве всего лишь три недели.

После решения об установлении поста военного
дикта­тора Центральный комитет совершил новую ошибку. 22 января, в самый канун
восстания, четыре члена Коми­тета (Авейде, Яновский, Майковский и Микошевский)
выехали из Варшавы по направлению к Плоцку. Таким образом, в самый
ответственный момент восстание оста­лось без руководства. В Варшаве в качестве
начальника столичной организации остался Бобровский.

 В ночь на 23 января выступило на борьбу около 6
тыс. повстан­цев, собранных в 33 отрядах, однако только в 18 местах были
произведены нападения на царские войска. Следова­тельно, в первую ночь
восстания с оружием в руках выступила лишь незначительная часть организации. Во
мно­гих местах деятелям партии белых удалось перехватить приказы повстанческих
властей и не допустить до выс­тупления отряды. В других местах сказалась
слабость командиров или нехватка оружия, вследствие чего некото­рые отряды
разошлись еще до встречи с противником. Почти все нападения первой ночи
происходили в восточ­ной половине страны, где было относительно больше
загоновой (мелкой) шляхты и обеспеченных крестьян. Большинство нападений
окончилось неудачей.

Характерным для первой ночи было нападение на
Плоцк, который предполагалось сделать столицей повстан­ческого лагеря. В
окрестностях этого города еще за несколь­ко дней перед восстанием собралось
несколько повстанче­ских отрядов, состоявших в большинстве своем из варшав­ских
беглецов; эти отряды должны были одновременно напасть на город. Однако вместо
нескольких тысяч, кото­рых ожидало командование, собралась лишь тысяча чело­век.
В городе находилось около 400 русских солдат. Когда наступила полночь, темная и
дождливая, был дан сигнал к выступлению. Повстанцы напали на русские войска, но
участвовали при этом не все отряды, собранные в окрест­ностях города, а только
некоторые. Остальные же либо были разогнаны перед вступлением в город, либо не
суме­ли добраться к назначенному месту. Жители города, напу­ганные
многочисленными арестами, произведенными в са­мый канун выступления, не вышли
на помощь повстан­цам. В результате этого нападавшие были с легкостью отброшены
лучше вооруженным, к тому же информиро­ванным противником. Повстанцы потеряли
несколько че­ловек убитыми, около 150 были взяты в плен. Важнейшая операция
первой ночи окончилась неудачей ^

Примером удачного выступления может служить на­падение
на г. Луков, расположенный в Подляском воевод­стве, несколько южнее Седлец.
Повстанцы в количестве около 300 человек пехоты (в которой было много кресть­ян)
и 50 человек конных неожиданно напали в два часа ночи на город, в котором
находились две роты солдат. Многие солдаты были убиты, остальные сбежались на
[ры­нок, откуда их вытеснили за город. Повстанцы захватили значительное
количество карабинов и амуниции, но не су­мели удержаться в городе, когда на
помощь гарнизону пришел новый отряд.

В общем восстание в первый день не дало тех
резуль­татов, на которые рассчитывают восстающие и которые имеют весьма важное,
подчас решающее значение для дальнейшего развития событий. Ни один губернский
го­род не был освобожден. Царские войска понесли совер­шенно ничтожный урон.
Нападения повстанцев были про­изведены в 18 пунктах, в то время как противник
имел свои части в 180 пунктах.

Тем не менее, повстанческие выступления вызвали
большую тревогу среди командования царских войск. На­рушение телеграфной и
дорожной связи с Петербургом, произведенное повстанцами, порождало впечатление
о зна­чительных успехах последних. По приказу командования в течение недели
была произведена концентрация войск, в результате которой число занятых ими
пунктов сокра­тилось в четыре раза. Не исключено, что кроме стремле­ния усилить
отдельные части своих войск, царское коман­дование умышленно оттягивало время
своего наступле­ния, чтобы дать возможность повстанцам полностью об­наружить
себя, а затем обрушиться на них со всей силой и уничтожить. Военное командование
и другие сторонни­ки твердого режима с известным удовлетворением встре­тили
взрыв восстания. Они рассчитывали на то, что воору­женная борьба заставит
изменить политику в Польше, парализует влияние Велепольского и его сторонников,
при­ведет к ликвидации сделанных уступок и восстановлению прежнего
национального гнета.

В то же время концентрация царских войск
создавала благоприятные возможности для повстанцев. Значительные территории
страны, включая многие уездные города, были очищены от противника. В течение
нескольких не­дель повстанцы могли собираться и действовать на этих территориях
почти беспрепятственно. Они могли также развернуть широкую агитацию среди
крестьян и смелым проведением аграрной реформы поднять их на борьбу за
национальное освобождение. Все зависело от того, сумеет ли руководство
восстанием использовать создавшиеся воз­можности.

Беда заключалась в том, что в это время
руководства восстанием почти не существовало. Четыре члена нацио­нального
правительства путешествовали по стране. Когда они, будучи в Кутно, узнали, что
выступления в Плоцком воеводстве окончились неудачей, а на юге успешно дей­ствует
Лянгевич, они двинулись на юг. Оказалось, что Лянгевич далеко не так силен, как
предполагалось; кроме того, к Лянгевичу, находившемуся в Свентокшишских го­рах,
добрались только два члена правительства, остальные два не успели и вернулись в
Варшаву, откуда тотчас же отправились навстречу Мерослаоскому. Когда и другая
половина вернулась в Варшаву, то и она отправилась на­встречу Мерославскому,
так как стало известно, что пер­вая делегация не может найти его. Мерославскому
так и не удалось проникнуть в глубь страны, а национальное правительство
потратило на путешествия почти месяц.[34]

Центральное руководство восстанием осуществлял в
это время почти один Бобровский, находившийся в Вар­шаве. Ему помогала
Исполнительная комиссия. Бобров­ский прилагал все силы к тому, чтобы расширить
и укре­пить восстание. Он восстановил связь Варшавы с провин­циальными
организациями; создал службу снабжения повстанческих отрядов продовольствием,
одеждой и обу­вью, поставив во главе этого дела энергичного и предан­ного
революционера, мастера-механика Лемпке; создал также санитарную службу,
обеспечившую отряды меди­цинской помощью. Особенно заботился Бобровский о том,
чтобы вовлечь в восстание народные массы, в том числе  и крестьянство. Он
рассылал аграрные декреты и соответ­ствующие инструкции, в которых строго
обязывал командиров повстанческих отрядов зачитывать и осуществлять эти  декреты
повсеместно; сопротивляющихся аграрной реформе надлежало наказывать самым
суровым образом вплоть до применения смертной казни; гминных войтов, не
внушающих доверия, надлежало смещать и заменять другими людьми, по возможности
крестьянами. Бобровский стре­мился придать восстанию народный характер. Однако
далеко не всюду его указания проводились в жизнь. В са­мой Исполнительной
комиссии также оказались правые, в том числе и Гиллер, навязавший свои услуги
тогда, ког­да увидел, что восстание расширяется; он вновь возглавил отдел
печати и пропаганды.

В первую неделю восстания, когда царское командо­вание
было занято концентрацией своих войск, повстан­цам удалось укрепить свои силы.
Увеличилось количество отрядов, некоторые отряды выросли до двух-тpex тысяч
человек. Однако руководители восстания и командиры отрядов не приняли всех мер
для того, чтобы поднять широкие неродные массы на борьбу с царизмом и поэтому
повстанцам не удалось добиться существенных успехов в борьбе с противником. С
первых дней февраля царские войска начали наступление крупными частями и в тече­ние
месяца положение повстанческих отрядов ухудши­лось. В январе произошло 58
стычек, в феврале — 76. На­ряду с отдельными победами имели место и серьезные поражения
повстанческих сил, например, сражения в Венгрове и Семятичах.

В Венгрове, расположенном в Седлецком уезде и
остав­ленном русскими войсками на основании приказа о кон­центрации, в начале
февраля собралось около 2,5 тыс. человек, из которых часть была вооружена
охотничьими ружьями, остальные—косами. Командовали этими отря­дами Юзеф
Матлинский (Янко Сокол) я Болеслав Яблоновский, бывший слушатель польской
военной школы и Кунео. Поблизости от Венгрова, в Мокободах и Людвинове, были
расположены крупные отряды косынеров для прикрытия основных сил. В ночь на 3
февраля царские войска начали бои во всех пунктах. Повстанцы дрались храбро и
не раз переходили в контратаки. Однако такти­ческие ошибки повстанческого
командования (неудачная расстановка сил, упущение возможности успешного напа­дения
на противника} привели к тому, что повстанцы, несмотря на геройскую борьбу,
вынуждены были уступить перед лучше вооруженным противником и оставить
восстание в Белоруссии. Однако повстанцам не удалось достигнуть этого. 6
февраля на Семятичи напал царский отряд, но был отражен. После этого повстанцы
произвели удачную атаку на противника. Вскоре противник получил подкрепление,
после чего повстанцы имели против себя 2,5 тыс. регулярного «русского войска. К
Тихорскому также подходили отряды Рогинского, Янка Сокола, Яблоновского и
Левандовского, благодаря чему количество пов­станцев должно было превысить 4
тыс. человек. Однако 7 февраля, когда русские войска начали атаку, оказалось,
что Яблоновский еще не успел прибыть к Семятичам, а Тихорский слишком рано
оставил поле битвы, испу­гавшись значительной, как ему казалось, угрозы со сто­роны
русской пехоты. Левандовский и Рогинский также вынуждены были отступить,
оказывая упорное сопротив­ление противнику. Все отряды понесли серьезные
потери; а после битвы разъединились. Большинство повстанцев вернулось в Царство
Польское. Следует отметить, что оба эти поражения были обусловлены прежде всего
недостат­ками в организации и командовании повстанческих отря­дов.

Весьма трудными были и походы Падлевского в
Плоцком воеводстве, где он был военным начальником. Мест­ные помещики всячески
препятствовали повстанцам и од­нажды собирались даже выдать Падлевского и
других командиров в руки царских властей, а рядовых либо рас­пустить, либо
выгнать за границу. Падлевскому не уда­валось собрать в своих отрядах свыше
тысячи человек, на которых почти непрерывно наседали царские войска и
заставляли их совершать длинные переходы. Произошло несколько стычек, большей
частью неудачных для пов­станцев, в одной из которых погиб бывший член Цент­рального
комитета Эдвард Рольский^.

Несколько успешнее развивалось восстание в южной
части страны, где командовали Куровский и Лянгевич. Куровский, начальник
Краковского воеводства, с пер­вую ночь восстания не сумел прибыть в назначенное
время к ожидавшим его отрядам, вследствие чего сорвал на­мечавшееся нападение
на Кельцы, которые можно было легко освободить вследствие слабости
находившегося в нем гарнизона. Видя такое начало, некоторые повстанцы даже ушли
из отрядов. После того как царские войска по приказу о концентрации очистили
весь юго-западный угол Краковского воеводства, Куровский оказался здесь един­ственным
хозяином, и оставался им в течение трех недель. Занятый им район (Олькушский)
был весьма развит в промышленном отношении, к тому же примыкал к Галиции,
граница с которой на значительном пространстве была очищена от русских войск.
Но Куровский не сумел использовать благоприятного положения. Его отряд, вы­росший
до 2 тыс. человек, был весьма плохо вооружен и организован. Когда же Куровского
начали окружать царские войска, он не смог выработать надлежащего пла­на
действий и, направившись на северо-восток для соеди­нения с Лянгевичем,
предпринял неумелую лобовую атаку на хорошо защищенный г. Мехов. Особенно отли­чились
в этой битве зуавы француза Рошбрена, отчаянно атаковавшие противника (зуавами
назывались отборные воины, имевшие особое обмундирование и названные так в
честь отличавшихся своей храбростью алжирских войск, состоявших на французской
службе). Однако повстанцы не могли одолеть русских солдат, воевавших из
укрытий, и атака закончилась полным поражением: было убито око­ло 300 человек,
много было ранено и взято в плен. После этого Куровский удалился в Краков.

Начальник Сандомирского воеводства Лянгевич, быв­ший
преподаватель математики и артиллерии в польской военной школе в Кунео, после
первых стычек с царскими войсками укрепился в Вонхоцке, расположенном в
0па-товском уезде, недалеко от промышленного местечка Сухеднева. Здесь он легко
мог найти как добровольцев в повстанческие отряды, так и оружие. Полторы недели
Лянгевич стоял в Вонхоцке, никем не тревожимый. Он собрал здесь свыше 1000
человек, которых частично воо­ружил огнестрельным оружием. После этого вся
деятель­ность Лянгевича фактически свелась к оборонительным стычкам с русскими
войсками и отступлениям (битвы под Вонхоцком, на Лысой горе, под Сташовом).
Поскольку военные действия Лянгевича на общем фоне восстания казались
успешными, ему было присвоено звание генерала и поручено командование также
Краковским воеводством. Соединение с отрядом Езеранского и увеличение количе­ства
повстанцев до 3 тыс. человек не принесло Лянгевичу серьезных успехов; наоборот,
в первой же битве после этого, разыгравшейся 24 февраля в Малогоще (в Келецком
уезде), Лянгевич потерпел серьезное поражение: око­ло 300 человек было убито,
еще больше было ранено. Пос­ле этого Лянгевич направился на юг и в течение двух
недель маневрировал в пограничных районах, временами принимая бой с царскими
войсками.

В первые недели восстания отряды состояли из тех
же слоев, что и сама повстанческая организация, т. .е. из ре­месленников,
рабочих, служащих, студентов, крестьян, дворовой службы, мелкой шляхты. Оружие
повстанцев составляли косы (прикрепленные к древку не поперек, а вдоль), пики,
топоры, реже — охотничьи ружья и писто­леты, наконец, оружие, захваченное у
противника. Несмот­ря на чрезвычайные трудности борьбы, в том числе и при­родные
(зимний период), первые повстанцы были преис­полнены энтузиазма и жажды
сражаться с врагом. Они рассчитывали лишь на собственные силы и верили в по­беду.
Не имея оружия, повстанцы шли в бой, чтобы «ру­ками добыть ка1рабины, а
карабинами пушки». На запрос Лянгевича об оружии Бобровский отвечал, что оружие
для восстающих всегда находится у противника. Малочислен­ные и плохо
вооруженные повстанцы шли в открытый бой с могущественным противником.
Беззаветная преданность справедливому, святому делу рождала этот героизм и при­носила
известные успехи. Повстанцы не могли одолеть многочисленную и хорошо
вооруженную армию русского царизма, но они добились того, что восстание
развивалось. Оно не погибло через несколько дней, как того ожидали царские
правители, Велепольский и польские имущие классы, но продолжалось уже много
недель и все более усиливалось. И в этом заключался главный успех восста­ния в
его первый период.[35]

Генерал Людвиг Мерославский принял пору­ченный
ему пост, устроил по этому случаю особую цере­монию, но из Парижа выехал только
10 февраля. Спустя неделю он перешел русскую границу в направлении Влоцлавка (в
северо-западном углу Царства Польского) и по­лучил в свое распоряжение отряд
повстанцев числен­ностью около 100 человек. Здесь он выпустил воззвание, в
котором призывал многомиллионный народ к восстанию, рекомендуя обеспеченным и
образованным людям поднять на борьбу «необозримые тучи деревенского люда». Од­нако
через два дня, 19 февраля, Мерославский потерпел поражение в стычке возле
деревни Кшивосонд. После этого он получил новый отряд численностью до 700 чело­век,
но и этот отряд вскоре же был рассеян царскими войсками возле деревни Нова
Весь. Оба поражения были обусловлены прежде всего неуменьем Мерославокого вести
партизанскую «малую» войну, его неосторожностью и не­предусмотрительностью.
Расстроенный неудачами, Меро­славский не нашел иного решения, как покинуть
родину: 23 февраля он перешел прусскую границу и вернулся в Париж, не послав в
Варшаву предварительно никакого уведомления.

Неприглядная история с Мерославским вызвала боль­шое
разочарование в национальном правительстве. Оно решило, что если Мерославский
не приедет в страну до 8 марта, то постановление о его назначении отпадет само
собой. Мерославский не приехал и его диктатура, таким образом, прекратилась.
Она не принесла восстанию ни­чего, кроме ущерба.

В это время (в конце февраля) национальное прави­тельство
пополнилось представителями Исполнительной комиссии, однако вскоре после отсева
некоторых членов оно осталось почти в прежнем составе, именно: Бобров­ский,
Авейде, Яновский, Гиллер, Майковский и директор пароходного общества на Висле
Леон Круликовский.[36]

Восстание началось без предварительной подготовки
крестьянства к участию в нем. Руководители повстан­ческой организации
опасались, что массовое движение вооруженных крестьян против царизма может
перерасти в социальную революцию против польских помещиков. Естественно, что
крестьяне в массе своей не поднялись на борьбу за национальное освобождение.

Фактическое отношение различных групп
крестьянства к восстанию в первые недели было самым различным.

Многие крестьяне участвовали в повстанческих отря­дах
с первых дней движения. Это имело место главным образом в восточных воеводствах
— Подляском и Люблинском, где повстанческой организации удалось завербо­вать
многих крестьян еще перед восстанием. Отряд ксендза Бжоски, совершивший
нападение на г. Лу­ков, состоял в большинстве своем из крестьян. В отряде
ксендза Пашковского, совершившего наиадение на Ласкажев, были одни крестьяне.
Значительную часть состав­ляли крестьяне в отрядах Леона Франковского и Mapтинa Борелевского (Лелевеля).[37]

В то же время в ряде случаев крестьяне выступили
против повстанцев, которых они рассматривали как за­щитников помещичьих
интересов. Повстанческая органи­зация не сумела накануне восстания доказать
крестьянам народного и освободительного характера своих целей. С другой
стороны, царские власти всячески старались очернить повстанческое движение как
дело помещичье и антикрестьянское. Поэтому выступления крестьян про­тив
повстанцев в первые недели восстания следует рас­сматривать не как движение
антинациональное, а как движение социальное, направленное против помещиков. Крестьяне
помнили события 1846 г. в соседней Галиции, аграрную реформу в ней
рассматривали как результат крестьянских выступлений против повстанцев и
думали, что своей борьбой против шляхетского восстания скорее добьются земли и
свободы. Первая неделя восстания, ког­да царские войска очистили многие территории,
а новых властей не было, казалась крестьянам благоприятным мо­ментом для
предъявления своих претензий к помещикам. Естественно, что во многих местах крестьяне
выступили против помещиков. Часто они прикрывали свои выступле­ния заявлениями
о желании усмирить повстанцев, но это не меняет социальной сущности подобных
выступлений; крестьяне своими антиповстанческими заявлениями прос­то предохраняли
себя от репрессий царских властей.

Движение крестьян против помещиков в начале вос­стания
не было повсеместным и наблюдалось главным образом в южной части Царства
Польского — в Люблинской и Радомской губерниях. Только в одном Опочинском уезде
крестьянское движение приняло массовый характер. Здесь повстанцы допустили
ошибку: издали приказ о мо­билизации всех мужчин, включая крестьян, в возрасте
от 18 до 36 лет. Крестьяне, освобожденные от рекрутского набора по указу
Велепольского, подвергались насильствен­ной мобилизации со стороны
повстанческой власти, задачи которой еще не были ясны крестьянам. Естественно,
что все население деревень было охвачено брожением. Кре­стьяне деревни Волька
Клуцка, принадлежавшей жесто­кому эксплуататору и яростному противнику
восстания, взбунтовались. Движение перекинулось на другие деревни и охватило
свыше 50 населенных пунктов. Крестьяне на­падали на помещичьи усадьбы, забирали
имущество, изби­вали и арестовывали помещиков, арендаторов и других
«подозрительных» лиц. Царские власти направили в уезд военные силы и усмирили
крестьян, многие из которых были арестованы; лица, арестованные крестьянами,
поч­ти все были освобождены. Уже это свидетельствует, что движение крестьян в
Опочинском уезде по существу было направлено прежде всего против помещиков, а
не против повстанцев.

В ответ на выступления крестьян против повстанцев
и помещиков повстанческие власти применяли жестокие репрессии. Многие
крестьяне, обвиненные в шпионаже, в подстрекательстве или активных выступлениях
против национального правительства, были расстреляны или по­вешены. Десятки
крестьян были осуждены, в частно­сти, Лянгевичем. Трудно сказать, сколько
крестьян было казнено в первые недели восстания, но в течение всего года, как
полагает проф. Кеневич, погибло около 200— 300 крестьян. Повстанческие
репрессии против крестьян свидетельствовали о неправильном отношении руководя­щих
деятелей восстания к крестьянам и, следовательно, ослабляли силы восстания.

Что касается основных масс крестьянства, то их
отно­шение к восстанию было выжидательным. Манифест и аг­рарные декреты
повстанческого правительства вызвали сочувствие среди крестьян. Во многих
местах повстанче­ские власти оформляли наделение крестьян землей и от­мену
чиншей о виде специальных документов, подписан­ных представителями крестьян,
помещиков и пов­станческой власти. Однако крестьяне не вполне верили
повстанцам, сомневались в успехе их дела и поэтому воз­держивались от поддержки
их борьбы. Несомненно, такое отношение крестьян к восстанию набрасывало тень на
его перспективы.

Перед восстанием многие помещики примкнули к пов­станческой
организации, однако лишь некоторые из них приняли участие в первых
выступлениях. Как правило, помещики и буржуазия продолжали выступать против
восстания. Многие помещики бежали из деревень в го­рода, а о Варшаве собралось
их до двух тысяч. Руково­дящие деятели партии белых решили занять выжидатель­ную
позицию. Они обратились к польскому обществу с воззванием, в котором расценили
восстание как дело «безнадежное» и призывали всех поляков (воздерживаться от
сотрудничества с повстанцами. Подобную позицию за­няли также провинциальные
съезды помещиков, которые происходили в некоторых местах, как, например, в
Подляском, Люблинском и Сандомирском воеводствах. На этих съездах подчас
раздавались голоса возмущения против «безумцев», которым нечего терять и
которые только ввергают край в пропасть несчастий. Помещики уговари­вали
повстанцев разойтись по домам, обманывали их фальшивыми приказами, якобы
изданными повстанческими властями, отказывались помочь им материально.
Падлевский жаловался, что многие люди разбежались главным образом потому, что
помещики умышленно обманывали их и разгоняли от имени Комитета. Лянгевич в
своем воз­звании «К шляхте Сандомирского воеводства» также об­винял помещиков в
равнодушном или даже враждебном отношении к повстанцам.

Парижское Бюро Владислава Чарторыского также было
настроено против поддержки восстания. Полностью связывая дело восстановления
Польши с интересами за­падных держав и прежде всего Франции, оно видело, что
эти державы отнюдь не склонны оказать реальную под­держку польскому
освобождению. Бюро расценило восста­ние как неразумное и отчаянное дело,
которое идет враз­рез с интересами французского правительства, стремяще­гося к
союзу с Россией, и не может быть поддержано Францией. Интересы Польши требуют
согласной политики с Францией и сохранения тех уступок, которые уже были
получены в Царстве Польском.

Поэтому Бюро рекомендовало имущим классам поль­ских
земель постараться поскорее прекратить начавшееся восстание.

Словом, польские помещики и буржуазия повсюду вы­ступили
против поддержки восстания. Член повстанче­ского правительства Авейде писал
позднее: «Нельзя было даже предполагать, что это настроение будет столь твер­дым
и решительным, как оно было в самом деле. Помещи­ки не давали нам ни копейки,
ни одного сапога, ни одной лошади; все нужно было вырывать угрозой. Далее, они
уговаривали наших начальников бежать за границу, раз­гоняли под разными
предлогами наши шайки и не раз выставляли нарочно наших курьеров и агентов на
очевиднейшие опасности». Авейде пишет далее, что такое поведение помещиков
вызывало возмущение среди по­встанцев. «Мне самому пришлось быть свидетелем,
как революционеры просили Падлевского дозволить им «на­казать» шляхту и
«запеть» помещикам «С дымом пожаров»;— это значило не более и не менее, как
только жечь и убивать противников».

Повстанческие власти не осмелились на применение
репрессий или принуждение в отношении к помещикам. Только один помещик,
Дедицкий, был расстрелян по приказу Падлезского за отказ помочь повстанцам
материаль­но и за обращение к царским властям с просьбой о воен­ной охране.
Казалось бы, естественным мероприятием на­ционального правительства,
столкнувшегося с оппозицией имущих классов, должен был быть декрет о роспуске
пар­тии белых и овладении ее денежными средствами. Такое предложение и было
внесено в правительство, однако большинством голосов оно было отклонено.
Руководите­ли восстания боялись обострения внутренней борьбы в польском народе
и надеялись на перемену настроений среди имущих классов.

Восстание 1863—1864 гг. продолжалось 1 год и 4
месяца. Половину этого  срока восстание находилось на подъе­ме, затем оно
начало ослабевать и клониться к упадку.

А.Велепольский
ушел в отставку. Главнокомандующим  и начальни­ком Административного Совета, а
с сентября 1863 г. - наместником Царства Польского был назначен генерал гр. Ф.Берг.
В затронутые восстанием 6 северо-западных губерний и Августовскую губ. назначен
был  генерал-губернатором с чрезвычайными полномочиями М.И.Муравьев. В основном
восстание было подавлено летом 1863 г., последний крупный отряд был разгромлен
в феврале 1864 г. Количество русских войск в крае доходило до 164 тыс. чел.

Восстание было подавлено с большими жестокостями
/впрочем, жес­токо действовали и партизанские отряды восставших, убивавшие не
только русских солдат, но и украинских и белорусских крестьян и поляков,
поддержавших русское правительство/. По официальным данным  восставшие потеряли
около 30 тыс. чел. Потери русских определялись в 3343 чел. /из них 2169 -
раненых/. Особенно жестко действо­вал Муравьев /прозванный за свои действия
"вешателем"/: он обложил большими военными налогами имения польских
помещиков, считая, что они должны расплачиваться за ущерб и за подавление
восстания. Казне­ны были не только захваченные с оружием в руках, но и
причастные к восстанию - в том числе и ксендзы. Кроме того, Муравьев ввел ряд
мер, "выходящих из обыкновенного разряда": несколько деревень,
причастных к восстанию, были полностью сожжены, а их жители все до одно­го,
сосланы в Сибирь /например, дер. Яворовки под Белостоком/. Всего было сослано в
Сибирь целыми деревнями свыше 5 тыс. чел. Кроме того, свыше 1 тыс. чел. были
высланы из края административным порядком, т.е. без суда и следствия, а их
имения были конфискованы и указом 10 декабря 1865 г. продаж лжцам русского
продсхождения,а часть русским переселенцам, в т.ч. старообрядцам. По приговору
суда в одной Авгутовской губ. казнено было около 50 чел. Русское общество
различно отнеслось к польскому восстанию 1863 г. и к его подавлению.  Слухи о
жестокости поляков, передоваемое русской печатью, возбудили  негордование даже
у либеральных слоев.

Славянофилский "День откликнулся статьей
Ю.Ф. Семарина, который считал необходимым вернуть Польшу " в лону
православия" и ликидировать навсегда возможность восстания.[38] И.С. Аксаков присоветовал
меры Муравьева по подавлению восстания: "Генерал Муравьев усмирял мятеж,
навел благодетельных старах на поляков, одобрил русский сельский люд, оживил
все сельское население, ослабил материальную силу шляхетства.  Теперь благодаря
ему открывается возможность для более органической деятелоьности" .[39]

Известнтый писатель, предводитель
консервативно-нациоиалисти-ческих кругов М.Н. Катков на страницах "Московских
ведомостей" заяв­лял, что Польша, нак страна покоренная, не должна иметь
самостоятель ности, а в перспективе должна полностью слиться с Россией и образо­вать
с ней единое политические целое. Злейшие уступки полякам то­лько возбуждают
"дух сепаратизма и разложения" не только в Польше, но и по всей
империи. [40] Позиция Каткова пользовалась большой
популярностью в русском общест­ве. Так, приветственными стихами Муравьеву
откликнулись кн. П.А.Вяземскии и В.И.Тютчев.

Русское революционное движение отнеслось к
восстанию по-иному. Это вызвано было тем, что русские революционеры считали
польское восстание частью общероссийской революционной борьбы. О своем сочув­ствии
восстанию заявило  общество "Земли и воля" /3 марта 1863 г./.

Русские революционеры имели контакты с поляками,
а непосредственно в восстании участвовало около 30 русских революционеров,
многие из которых были офицерами /"Комитет русских офицеров в Польше"
под ру­ководством А.Потребни/.

Откликнулись на восстание и А.И.Герцен и
Н.П.Огарев в "Колоко­ле". Н.П.Огарев писал: "Польское дело... -
чуждое по многой розни в постановке общественных вопросов, но свое, потому что
оно дело сво­боды" /Колокол, 1 мая 1863 г./. Герцен Отмечал: "Народ,
который кует цепи для других народов, сам не в силах выйти из рабства. Потому что
те солдаты, которые сегодня стреляют по полякам, вчера стреляли и завтра поедут
стрелять по крестьянам, по свои отцам и братьям" /Колокол, 15 марта 1863
г.  Герцен связывал надежды на взрыв народной ре­волюции с польским восстанием,
считая, что оно способно его подтол­кнуть: "Я думаю, - писал Герцен, - что
польская революция действитель­но удается только тогда, если восстание польское
перейдет соседними губерниями в русское крестьянское восстание". [41] Позиция, занятая
"Колоколом" в польском воп­росе, заметно подорвала его престиж и
влияние в России.

Восстание 1863 г. имело
национально-освободительный и антифеодальный характер. На всем протяжении воору­женной
борьбы повстанцы действовали в основном в соот­ветствии с принципами программы,
манифеста н аграрных декретов. Следовательно, восстание являлось в сущности
буржуазной революцией.

Но эта революция оказалась незавершенной.
Крестьян­ский вопрос не был решен полностью, национальное осво­бождение не было
достигнуто. Каковы же причины пора­жения восстания?

Внутренняя причина поражения заключается в со­циальной
ограниченности восстания, в нежелании руко­водящих кругов мобилизовать на
вооруженную борьбу все силы народа и прежде всего крестьянство. В повстанче­ских
отрядах сражалось на всем протяжении восстания лишь около 50 000 человек, что
было недостаточно для до­стижения цели. Левые деятели движения, такие, как
Домбровский и Калиновский, мечтали о вовлечении сотен тысяч людей в вооруженную
борьбу. Даже Мерославский в своих планах указывал на 300—500 тыс., причем
только в пределах «русского захвата». Однако руководители не стремились к
вовлечению таких масс в восстание. Они рас­считывали главным образом на
иностранную помощь, пов­торяя тем самым ошибку 1831 г.

Но не только людские — материальные (финансовые)
средства также не были мобилизованы в необходимой сте­пени. Имущие классы
платили национальную подать и покупали определенное количество облигаций
националь­ного займа, но сверх этого они ничего не делали. Многие же богачи
вообще уклонялись от выполнения финансового долга. В результате имущие слои
пожертвовали на дело восстания лишь незначительную часть своих средств —
намного меньше того, что они выплатили русскому цариз­му в форме контрибуций и
штрафов и что они потеряли в виде конфискаций. Руководители восстания не хотели
покушаться на собственность имущих классов.

Кроме внутренней, была и внешняя причина пораже­ния
восстания, именно, превосходство противника в си­лах и неблагоприятная
международная обстановка. Рус­ский царизм, пользуясь спадом революционного
движения в России, начавшимся еще в 1862 г., мобилизовал доста­точные силы для
подавления восстания. Западные дер­жавы не были заинтересованы в войне с
Россией и не оказали реальной помощи повстанцам. Более того, дипло­матическое
вмешательство западных держав лишь дезориентировало польских повстанцев,
порождало в них ил­люзии о неизбежной вооруженной интервенции Запада в
поддержку польского народа и тем самым ограничивало их усилия в деле
мобилизации внутренних сил народа на борьбу с Россией.

Но особенно большое влияние оказало восстание на
развитие польского общества. И здесь надо отметить прежде всего крестьянскую
реформу, которая в основе своей была осуществлена повстанцами, а затем
закончена их противником. В результате реформы поль­ские крестьяне получили в
частную собственность все свои земли, которыми пользовались накануне; преоблада­ющая
часть безземельных крестьян также получила небольшие наделы. Крестьяне были
освобождены от поме­щичьей зависимости. И хотя эта реформа далеко не удов­летворила
крестьянских чаяний, она весьма способствовала ускоренному развитию капитализма
в польских зем­лях. А это в свою очередь вызвало весьма серьезные пере­мены в
социальных отношениях.

После восстания преобладающая роль помещиков и
шляхты в экономической и политической жизни страны исчезает, их место занимает
буржуазия и близкие ей слои. На­циональным самосознанием проникаются широкие
народ­ные массы. Неизмеримо расширяется база национально-освободительного
движения. Так создается внутренняя предпосылка позднейшего освобождения Польши
от национального гнета.[42]

После восстания 1863 г. многие тысячи польских и
русских  революционеров — ссыльных и каторжан — были высланы в населенные
пункты, расположенные вдоль сибирского тракта. В 1865 г. там возник заговор с
целью организации вооруженного восстания. Во главе заговора стояли русский
революционер Н. А. Серно-Соловьевич, участники польского восстания 1863 г.
Павел Ляндовский, Валенты Левандовский и др. Заговорщики ставили своей целью
поднять восстание всех ссыльных и каторжан и превратить его затем в народное
восстание по всей Сибири; в случае же неудачи такого плана — ос­вободить
ссыльных и каторжан и общими силами про­биться в Китай. Однако виднейшие
руководители загово­ра были арестованы в феврале 1866 г., а Серно-Соловьевич
умер в результате несчастного случая. Русско-польский центр распался, и
польские революционеры продолжали заговор лишь с целью своего освобождения от
каторги. Восстание вспыхнуло в июне 1866 г., когда подготовка к нему ещё не
была завершена: его начали политические каторжане, строившие дорогу южнее Байкала,
а затем оно распространилось на восток. Около 700 поляков под­нялось на борьбу,
стремясь пробиться к границе; три недели бродили они по тайге — голодные и
плохо воору­женные, пока, наконец, не были вынуждены сдаться. Че­тыре руководителя
восстания — Густав Шарамович, Нарцис Целинский, Владислав Котковский и Якуб
Райнер — были расстреляны, остальные его участники также были жестоко наказаны.
Восстание нашло живой отклик в поль­ском народе.

После разгрома восстания 1863 г. к
западные страны бежало, как отмечалось, около 7000 повстанцев. К старой
эмиграции — Мерославскому, Гельтману и др.— прибави­лась новая: Гиллер,
Рупрехт, Сивинский, Кужина, Дани-ловский, Яновский, Высоцкий, Ружицкий, Гауке
(Босак), Гейденрейх (Крук), Врублевский и др. В 1865 г. прибыл сюда и Ярослав
Домбровский. Осужденный на 15 лет ка­торги, он бежал из московской пересыльной
тюрьмы, пол­года укрывался с помощью русских револязционеров в Петербурге, а
затем прибыл в Париж. Основная масса новой эмиграция, в отличие от старой, состояла
из интел­лигенции и ремесленников. Половина всех эмигрантов осе­ла во Франции,
Швейцарии и Турции, остальные посели­лись в Италии, Бельгии, Англии и Германии;
часть быв­ших повстанцев оказалась в Соединенных Штатах Амери­ки, где приняла
участие в освободительной войне против рабства.

Среди новой эмиграции существовали в общем те же
течения, что и в стране в период восстания. Сторонники белых были против
продолжения повстанческой деятель­ности. Умеренные во главе с Гиллором
постепенно сбли­жались с белыми. Красные в первое время выступали с ло­зунгом
продолжения повстанческой деятельности, надеясь на скорое возникновение
благоприятной обстановки лишь после австро-прусской войны 1866 г. они обратили
главное внимание на внутренние стороны эмиграционной жизни, на объединение
различных групп. Возникло в 1866 г. Объединение польской эмиграции. Руководящую
роль в Объединении игра­ли генерал Босак и Яр. Домбровский. Они развивали идею
«народного сговора. Левые эмигранты (Босак, Домбровский, Врублевский, Токажевич
и др.) защищали принципы гминного (общин­ного) строя и свободной федерации
народов. Будущую Польшу они мыслили себе, как федерацию польского, ли­товского,
белорусского и украинского народов.

Представители польской эмиграции входили в некото­рые
международные демократические организации, как-то: Европейский демократический
союз, преобразованный затем в Международный республиканский союз, в Между­народное
товарищество рабочих и др. 1 Интернационал стоял за восстановление
независимости Польши. Предста­вителями Польши в нем были Цверцякевич и
Жабицкий.

Во время франко-прусской войны 1870—1871 гг. мно­гие
польские эмигранты воевали на стороне Франции, надеясь, что ее победа облегчит
восстановление Польши. В одном из сражений погиб один из лучших представите­лей
польской эмиграции — генерал Гауке (Босак).

В Парижской Коммуне 1871 г. также участвовало мно­го
поляков-эмигрантов, а Домбровский и Врублевский отличились как выдающиеся
организаторы обороны. На одной из баррикад 23 мая был тяжело ранен и в тот же
день умер Ярослав Домбровский.

Список использованной литературы.

2.   
Из истории революционного
движения польского народа. М., «Наука», 1961.

3.   
Исследования по истории
польского общественного движения 19 – начала 20 вв. Сборник статей и
материалов./ Под. Ред. Дьякова В.А. М., «Наука», 1971.

4.   
История Польши / под ред.
Дьякова В.А. М. Изд-во «Академии наук СССР», Т.2.

5.   
Мархлевский Ю. Сочинения.
Очерки истории Польши. М.-Л. «Госсоцэкиздот», 1931.

6.   
Очерки революционных связей
народов Польши и России 1815-1917гг. / Под ред. Дьякова. В.А., . М., «Наука»,
1979.

7.   
Польша на путях развития и
утверждения капитализма. . М., «Наука», 1984.

8.   
Русско-польские революционные
связи. Т.2. Москва-  WROCIAW, Изд-во «Академии наук СССР, 1963.

9.   
Русско-польские революционные
связи 60-гг. и восстание 1863г. / Под ред. Дьякова В.А. Изд-во «Академии наук
СССР, 1962.

10.  
Смирнов А.Ф. Революционные
связи народов России и Польши. М.-Л. «Госсоцэкиздот»,1962.

11.  
История и культура
славянского народа. Польское освободительное движение. . М., «Наука»,1966.

12.  
Авейде О. Показание и записки
о польском восстании 1863г. . Москва-  WROCIAW, Изд-во «Академии
наук СССР, 1961.

13.  
Восстание 1863г. и
русско-польские революционные связи 60-х гг. Москва., Изд-во «Академии наук
СССР, 1963.

14.  
Ковальский Ю. Русская
революционная демократия и январское восстание 1863 г. в Польше. М., Изд-во иностран.
лит-ра 1953.

15.  
Миско М.В. Польское восстание
1863 г. . Москва, Изд-во «Академии наук СССР, 1963.

16.  
Ревуненкоа В.Г. Польское
восстание 1863 г. и европейская дипломатия. Л., Изд-во Лен. Университета, 1957.

17.  
Аскенази Ш. Царство Польское
в 1815-1830 гг. М., 1915.

18.  
Погодин А. История польского
народа в XIXв. М., 1915.

19.  
Друнин В.П. Польша, Россия,.
СССР. Исторические очерки. М.-Л.,1928.

20.  
Писаревский Г.Г. К истории
польской революции 1830 года. Баку, 1930.

21.  
Обушенкова Л.А.  Королевство
Польское в 1815-1830 гг.(экономическое и социальное развитие) . М., 1979.

22.  
Бардах Ю. и др. История
государства и права Польши. М.,1980.