О языке советских газет

Сообщение студентки 2 курса 4 группы
Дарьи Хорьковой
на тему:

О языке советских газет

В истории языка советских газет XX обычно выделяют два периода.

1. Первый: 1917 — 1930-е годы.
Этот период характеризуется экспансией сокращений, военных терминов, актуализацией архаизмов. Все это объясняется оценочным потенциалом этих лексических пластов. В текстах газет использовались фразеологизмы, устойчивые выражения, причем фразеология того времени императивна, призывна:

Прочел — услышал — действуй!

В газетах — открытая, подчеркнутая агитационность, лозунговость. Народ рассматривается как масса. Через некоторое время явление это перестанет быть характерным для советской прессы, и уже в 1932 году на эту тему будут иронизировать И. А Ильф и Е. П. Петров в рассказе «Робинзон», опубликованном в газете «Правда» в 1932 году:

" —… Но вот, голубчик, что нужно сделать в первую очередь — это показать массу, широкие слои трудящихся.

— Волна не может выбросить массу

, — заупрямился Молдаванцев. — Это идет вразрез с сюжетом. Подумайте! Волна вдруг выбрасывает на берег десятки тысяч человек! Ведь это курам на смех…"

2. Второй период: 1930 — начало 1980-х.
Период формирования языковых и речевых норм газеты, консервации некоторых черт языка, ведущих к его шаблонизации. Этот период в формировании языка получил название «тоталитарный».

В рамках этого периода особо следует выделить годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.), когда в языке резко усилилась эмоциональность, риторическая струя, широкое распространение получили агитационно-пафосные средства, возросла публицистичность, личностность речи:

Заменим ушедших на фронт, будем работать за двоих, за троих.

Мы готовы сменить плуг на винтовку.

Однако общим оставалось направление сильнейшей идеологизации, политизации языка.

В этот период закрепляются языковые и речевые нормы, которые приобретают незыблемый, догматический характер, охватывают практически все сферы языковой жизни и поведения. Язык газет этого времени характеризуется шаблонизацией, господством книжной речи, официоза. Вот, к примеру, отрывок из очерка И. Г. Эренбурга «О ненависти», написанного в 1942 году:

"Фашизм является самой крупной попыткой остановить ход истории. Он воскресил некоторые обряды и заблуждения средневековья. Но люди средних веков жили не только этими обрядами или заблуждениями, в них горела подлинная

вера; они создали изумительные соборы, замечательные эпические поэмы; своим трудом, своим исступлением

, даже своим неведением они подготовили век Возрождения. Фашистов не следует сравнивать с людьми средневековья. Они живут в другую эпоху. Они попытались выйти из понятия времени; этим объясняется их бесплодность. Конечно, лозы Италии продолжали давать вино и при Муссолини. Конечно, заводы Германии продолжали работать и при Гитлере. Но фашисты ничего не создали. Они только мобилизовали современную технику на борьбу против духа нашего времени. Все завоевания цивилизации они обратили на уничтожение".

Чаще всего в произведениях того времени автор выступает как человек социальный, и это лишь одна его грань, причем явно гипертрофированная. Он выражает интересы партии, политизирован, мыслит общественными категориями. В тексте чаще всего вместо авторского я — коллективное мы.

Одним из основных средств создания образности текста по-прежнему была метафора. Метафоризация затрагивала прежде всего те группы лексики, которые связаны с наиболее характерными в данный период жизни страны явлениями. Так, в послевоенный период активизировалась военная лексика в переносном употреблении. Эти метафоры обладали такой экспрессией, что надолго закрепились в советской прессе. Вот некоторые из них, встречающиеся на страницах газеты «Правда»:

техническое перевооружение

фронты строительных работ

взять рубежи

мобилизовать резервы

на позициях борьбы за мир

Употребление подобной лексики не было случайностью. Она помогала достичь героизации будней, часто гиперболизируемой советскими авторами.

Остановимся более подробно на 60-х — 80-х годах в истории лексики советских газет. Основные метафорические силы в данный период были сгруппированы на международном направлении. Конечно, метафоры использовались и в публикациях на внутрисоюзные темы, но особенно целенаправленно сосредотачивались они на негативно-оценочной разоблачительной характеристике империализма «без маски». Вот некоторые примеры:

тузы империализма

диверсии империализма

волчье обличье капитализма

шабаш реваншистских ведьм

И в особенности в отношении США:

американские ястребы

грызня на задворках американской кухни

болезнь доллара

князья и герцоги уолл-стритские

проповеди одичавших натовских генералов

Чтобы усилить впечатление, метафоры нередко сопровождались определениями типа: пресловутый, болезненный, ядовитый

и т.д.

Для 60-х — 80-х типичными словами, которые также использовались с метафорами, были: антикоммунизм, антисоветизм, империализм, реваншизм, идеологические диверсии, ядерная война, нейтронная бомба.

3. Перестройка также отразилась на языке газет, открыв третий период в его развитии — 80-е — начало 90-х годов.

После перестройки вся армия негативно-оценочных метафор перекочевала в материалы на внутрисоветские темы:

кровавые исходы гражданской войны

(Известия, 90 г.)

братоубийственная бойня

(Известия, 90 г.)

метастазы беззакония

трясина вселенского произвола

анатомия дефицита

В лексиконе первого лица страны, председателя ЦК КПСС Горбачева, впервые появилось слово плюрализм.

Журналисты в то время активно использовали слова гласность, перестройка, демократия.

Впервые негативно-оценочная лексика использовалась по отношению к внутрисоюзным реалиям. Вот отрывок из статьи Ч. Айтматова, опубликованной в 1988 году в газете «Известия»:

"…Мы, пребывая постоянно в атмосфере благодушия и неистощимого самодовольства,

призванных демонстрировать псевдостабильность в стране

, не пытались думать об этом. Во всяком случае, никто не размышлял, совместим ли культовый дух, приведший страну к грубейшим социально-экономическим деформациям

и вытекающим из них негативным явлениям, с тем, что означали наши идеалы?"

При подготовке сообщения использованы материалы
журнала «Журналистика и культура русской речи», №1, 2, 2002 г.,
а также учебное пособие

«История русской журналистики» И. В. Кузнецова.