О категории репрезентации русского глагола
С. А. Кузнецов
Система
основных форм глагола не составляет грамматического класса, поскольку в
морфологическом и синтаксическом плане являет собой очень пеструю картину.
Проявляется это в том, что каждая из основных форм изменяется внутри своего
набора категорий. Личные формы изменяются по лицам, наклонениям, временам и
залогам, родовые формы - по родам и числам (выражая при этом значение прошедшего
времени); инфинитивы изменяются по залогу (включать - включаться - быть
включаемым); деепричастия - также по залогу, причем только формы совершенного
вида типа (включив - будучи включен); наконец, причастия изменяются по залогу и
соотносятся по категории относительного времени, зато обладают полной системой
адъективного словоизменения. Вполне очевидна и синтаксическая разнородность
основных форм.
Соотношение
личных и неличных форм составляет яркое своеобразие глагола и определяет его
место в системе частей речи. Характер этого противопоставления дает основание
для выделения особой грамматической категории, свойственной глаголу в целом.
Поскольку основное различие (в плане содержания) между личными и неличными
формами заключается в том, «с какой степенью полноты и насколько ярко процесс
представлен в той или иной глагольной форме именно как процесс», намеченную
грамматическую категорию можно назвать категорией репрезентации [1]. Первым,
кто обосновал категорию репрезентации (на материале английского языка), был
А.И. Смирницкий. Он установил категорию репрезентации в трех категориальных
формах: собственно глагольной (личные формы), субстантивной (герундий,
инфинитив) и адъективной репрезентации (причастие). Согласно Смирницкому
категория репрезентации, «выделяемая на основе противопоставления личных и
именных форм глагола, есть категория, которая представляет процесс в различных
вариациях - как чистый процесс или же как процесс, осложненный другими
(предметными или «признаковыми») моментами» (Смирницкий 1959:246-247) [2].
Категория
репрезентации, по-новому освещающая в принципе хорошо известные явления,
осталась в теории грамматики почти незамеченной. В русистике оно в полной мере
использовано лишь в некоторых работах (Волоцкая и др. 1964; Буланин
1983:101-104; Кузнецов 2000:46-98). В коллективной монографии Волоцкой и др.
категория репрезентации представлена противопоставлением четырех граммем -
личности, инфинитивности, причастности и деепричастности (Волоцкая и др.
1964:118). В статье Л.Л. Буланина категория репрезентации осмысляется как
иерархически организованная система частеречных форм глагола. Согласно Буланину
категория репрезентации весьма специфична, поэтому не может быть поставлена в
один ряд с другими грамматическими категориями глагола (и вообще грамматическими
категориями) ни в плане содержания, ни в плане выражения. Ее планом выражения
является противопоставление на содержательной и формальной основе личных и
неличных форм глагола, обладающих (именно как противопоставляемые явления)
своими содержательными и формальными признаками. В монографии Волоцкой и др. ни
репрезентация, ни отдельные ее граммемы содержательно не определяются. Различие
граммем заключается в том, что каждая из них определенным образом (отлично от
других) сочетается с граммемами других грамматических категорий. Например,
граммема личности сочетается с граммемами категорий времени, наклонения,
залога, вида, лица, числа и рода. Думается, что при таком подходе затемняется
сущность категории репрезентации, заключающаяся в противопоставлении -
семантическом и формальном - личных форм неличным.
В
плане выражения категория репрезентации объективно существует как
противопоставление предикативной (собственно глагольной) и непредикативной
(несобственно глагольной, вербоидной) репрезентации. Последняя, применительно к
русским глаголам, включает в себя субстантивную репрезентацию (инфинитив),
полупредикативную (деепричастие) и адъективную (причастие). Категория
репрезентации раскрывается не только в определенном наборе грамматических
категорий, но и в специфических для каждого репрезентанта синтаксических
функциях. Основные формы глагола как носители соответствующей репрезентации
могут быть названы репрезентантами [3]. Категорией репрезентации вообще, т.е.
репрезентацией в полном объеме, обладает только глагол как часть речи, поэтому,
если приписывать репрезентации какие-то характеристики по образцу других
грамматических категорий, то она должна быть признана категорией
классифицирующей, несловоизменительной.
План
содержания категории репрезентации теснейшим образом связан с частеречным
значением глагола. Теоретическая необходимость выделения такой категории
вызвана потребностью в согласовании отличающихся друг от друга грамматических
значений и свойств основных форм глагола. Грамматическое значение глагола
должно быть представлено и как свойственное всем формам, и как
дифференцированное в соответствии со структурой глагольных форм. Поэтому можно
условно считать планом содержания категории репрезентации абстрактное значение
действия, получающее конкретизацию в каждом отдельном репрезентанте. Поскольку
сам глагол, как система форм, представляет собой несколько условную величину в
плане своего единства, то его грамматическое значение (действие) также в более
строгой и реалистичной интерпретации должно считаться более отвлеченным.
Абстрактное значение действия (категория репрезентации) и абстрактное значение
действия (грамматическое значение глагола как части речи) совпадают, хотя по
своему статусу они находятся на разных уровнях - одно на уровне частеречных
значений, а другое - на уровне грамматических значений категорий глагола,
состоящих в отношении субординации с грамматическими значениями отдельных
репрезентантов глагола. Специфика репрезентации на уровне глагола как части
речи заключается в том, что глагол, будучи полифункциональным, имеет
чрезвычайно общую собственную синтаксическую функцию: управление падежной
формой имени.
Каждый
репрезентант имеет более конкретную характеристику, поэтому он, хотя и не имеет
присущего глаголу в целом частеречного значения, зато обладает грамматическим
значением соответствующей репрезентации, определенным набором грамматических
категорий и типичной, свойственной только ему, синтаксической функцией.
Личные
формы глагола являются одной из сторон категориальной оппозиции. Свойственное
личным формам грамматическое значение предикативной репрезентации состоит в
том, что они обозначают не абстрактное действие, как глагол вообще, а действие
«в чистом виде», без участия субстантивных, атрибутивных и полупредикативных сем.
Предикативная природа личных форм глагола обусловливает их постоянную
субъектную валентность, поскольку идея субъекта всегда присутствует в их
семантике. В терминах монографии Волоцкой и др. предикативная репрезентации
соответствует граммеме личности. Именно это свойство объединяет, несмотря на
разницу в типе образования форм, собственно личные формы, родовые формы (формы
прошедшего времени), формы будущего времени, повелительного и сослагательного
наклонения (как синтетические, так и аналитические). Все эти формы можно
называть, имея в виду необходимый обобщающий характер термина, субъектными
формами.
Значение
субъектной предикативности реализуется в максимальном, сравнительно с другими
репрезентациями, наборе грамматических категорий (вид, залог, наклонение,
время, лицо) и в специфической для личных форм и для глагола в целом
синтаксической функции сказуемого. Специфичность этой функции заключается в
том, что никакой другой грамматический класс слов не может ее реализовать без
помощи личных форм, в качестве вспомогательного или связочного глагола.
Синтаксические функции остальных репрезентантов не являются специфическими для
глагола, поскольку они могут в той или иной мере быть исполнены и другими
частями речи. Функция глагольного предиката, являющаяся, по Куриловичу,
первичной синтаксической функцией глагола, делает глагол именно глаголом и
составляет самое основное в личных формах и в глаголе как части речи [4].
Центральное положение личных форм в системе глагола является объективным
грамматическим фактом, по отношению к ним неличные формы занимают периферийное
положение.
Инфинитивы.
В формообразовательной парадигме глагола существует шесть типов инфинитивов, но
только инфинитив действительного залога (= неопределенная форма глагола),
наиболее независимый от текста в выражении своих значений, является формой
регулярного образования, он равноположен другим формам глагола, поскольку не
выводится из них. Ему, как и другим формам, присущи все значения данного
глагола. В противоположность остальным формам инфинитив действительного залога
никак не выражает синтагматической характеристики. С.О. Карцевский называл
инфинитив нулевой формой, поскольку инфинитив выражает значение процесса вне
всякого синтагматического отношения (Карцевский 1927:18). Нейтральным остается
инфинитив и в корреляции предикативность - атрибутивность, где маркированным
членом являются формы употребляемые в качестве сказуемого, а формы,
употребляемые в качестве определения, оказываются немаркированными. Названные
свойства инфинитива закрепляют за ним репрезентативную функцию (Смирницкий
1959:245-246). Этот инфинитив принято использовать в качестве названия всей
глагольной лексемы, он традиционно выносится в заголовок словарных статей.
Говоря
об инфинитиве, следует различать 1) инфинитив как исходную, начальную,
словарную форму глагола (исходный инфинитив) и 2) инфинитив как член глагольной
парадигмы (парадигматический инфинитив). Иногда исходный инфинитив сопоставляют
с именительным падежом как исходной (словарной) формой существительного, говоря,
что инфинитив - это своего рода «глагольный номинатив», представитель всей
глагольной лексемы. Такая аналогия является очень условной, потому что
номинатив как представитель существительного не отменяет категории рода, числа
и собственно падежа этого существительного. В отличие от него исходный
инфинитив имеет только категорию вида (категории залога и наклонения он не
имеет), он существует как представитель парадигмы всего глагола, репрезентируя
собой входящие в данную парадигму личные формы, причастия, деепричастия, и -
что очень важно - другие инфинитивы. Так, «исходный» инфинитив глагола «путать»
представлен двумя залоговыми формами - путать и путаться, «парадигматический»
инфинитив «путать» - формами путать, путаться, быть путаемым, быть путанным, быть
путаем и быть путан, а инфинитив «спать» - активной формой спать. Совпадение
исходного инфинитива и формы действительного залога парадигматического
инфинитива не должно давать повода для неразличения этих двух типов инфинитива.
Инфинитив
как глагольный репрезентант, естественно, должен рассматриваться в единстве
своего значения и синтаксических функций. Поэтому репрезентантом может быть
только парадигматический инфинитив (исходный инфинитив, будучи представителем
глагола, не несет синтаксических функций, не имеет залога и вообще не стоит в
одном ряду ни с одним из репрезентантов). Опираясь на суждения А.И. Смирницкого
(Смирницкий 1959:247) и А.М. Пешковского, можно приписать инфинитиву, до
известной степени условно, субстантивную репрезентацию, которая соответствует
граммеме инфинитивности Волоцкой (Волоцкая и др. 1964:118), поскольку,
во-первых, ввиду отсутствия категорий наклонения, лица и времени, инфинитив
может обозначать действие лишь отвлеченно, как и существительное, а во-вторых,
синтаксические функции членов предложения у инфинитива и существительного
частично совпадают. Вообще синтаксическая полифункциональность инфинитива,
вплоть до абсолютно независимой позиции главного члена односоставного
предложения, ставит инфинитив в особое положение среди всех репрезентантов [5].
В
итоге инфинитив (парадигматический) может быть определен как одна из основных
форм глагола, с грамматическим значением субстантивной репрезентации
(обозначение действия в отвлечении от производителя, времени и реальности/ирреальности),
выражаемая грамматическими категориями вида и залога и синтаксической
полифункциональностью.
Причастия.
Если инфинитиву не принято отказывать в статусе члена глагольной парадигмы, то
причастия и деепричастия даже при широком понимании глагола обычно считаются
особыми глагольными формами, которые составляют периферийную часть глагольной
системы. Их общность обусловлена существованием личных форм и заключается в
непредикативной репрезентации, т.е. в представлении значения действия при
участии дополнительных (неглагольных) сем, в более ограниченном, по сравнению с
личными формами, наборе грамматических (только непредикативных) категорий и в
наличии неспецифических для глагола синтаксических функций (также
непредикативных).
Причастие
обычно характеризуется как глагольная форма, сочетающая в себе как признаки
глагола (значение действия; категории вида, залога и относительного времени;
[6] глагольную сочетаемость), так и признаки прилагательного (категории рода,
числа и падежа; согласование с существительным).
По
содержанию категории залога и характеру залогового противопоставления система
причастий, в общем, не отличается от системы личных форм. В отличие от них,
видовые различия в причастиях, изученные с этой точки зрения недостаточно,
представлены более ограниченно, чем в личных формах. Такой вывод основан на
факте ограниченной возможности причастий в выражении темпоральности [7].
А.В.Бондарко, рассматривая структуру функционально-семантической категории
темпоральности, утверждает: «Относительно периферийное положение данной
подсистемы временных форм (полных прилагательных - С.К.) по отношению к центру
поля обусловлено особыми, специализированными и более узкими (по сравнению со
спрягаемыми формами изъявительного наклонения), синтаксическими функциями
причастий - функциями, в которых совмещаются признаки второстепенного предиката
и атрибута. По сравнению с предикатами, выраженными спрягаемыми глагольными
формами, функциональная сфера зависимого компонента в составе
полипредикативно-атрибутивного комплекса является более ограниченной» (Бондарко
1999:74). Категория времени полных причастий отличается ярким своеобразием.
Главное ее отличие от категории времени личных форм состоит в том, что она не
является собственно предикативной, т.к. не связана с категориями наклонения и
лица, образующими вместе с временем грамматическое значение предикативности.
Причастие всегда выступает в предложении как форма зависимой, вторичной
предикации. Поэтому время, выражаемое причастием, так или иначе соотносится с временем,
выражаемым личной формой, и в этом плане является относительным.
Причастные
формы хоть и выражают временные различия (тесно связанные с видом), но, в
отличие от предикативных форм, временная локализация в них координируется с
временем, выражаемым сказуемым. Инфинитивы и деепричастия в своих формах не
содержат указаний на временные характеристики, поэтому в тексте они выражают
значения относительного времени (Якобсон 1985:220).
Парадигма
относительного времени (зависимый таксис) причастий ограничена двумя компонентами
- формами прошедшего и настоящего времени при отсутствии причастий форм
будущего времени (Бондарко 1999:75).
Таким
образом, причастие обладает, кроме категорий вида и залога, категорией
относительного времени (выражающего значения прош. и наст. времени), или, при
ином подходе, категорией зависимого таксиса. Эта категория выражается в
причастии морфологически - суффиксами причастий (при этом суффиксы выражают и
другие грамматические значения). Причастие (а также и деепричастие) является в
русском языке морфологизованным средством выражения значения относительного
времени. Система личных форм не располагает морфологическими средствами
выражения этого значения.
Что
касается кратких форм, то существует мнение, что причастия их не имеют (Буланин
1976:159-161). В качестве доводов указывается, что грамматической категории
относительного времени, обязательной для причастия, эти формы не имеют,
поскольку аналитическая форма получает временное значение от формы глагола
быть: в будет приглашен это значение будущего времени.
Краткие
формы действительно имеют специализированную синтаксическую функцию, а именно
функцию смыслового компонента пассивной аналитической формы предиката (в
отличие от полной формы, имеющей полупредикативную функцию). Как любая смысловая
часть аналитической конструкции краткое причастие придает всей форме
грамматическое значением вида (совершенного) и залога (страдательного).
Значение категории времени и рода придает всей форме вспомогательный глагол,
что характерно для аналитических форм (например, аналитическое будущее время:
буду путать).
Употребление
в текстах кратких форм страдательных причастий прош. времени «не означает
снятия противоречия между спецификой настоящего времени и значением неделимой
целостности действия, связанного с категориальным содержанием совершенного
вида. .. категориальное содержание совершенного вида в пассиве осложняется,
модифицируется; оно включает в свою структуру статальный элемент, выражает
состояние субъекта как результата действия. При этом презентная функция,
заложенная в формах настоящего времени совершенного вида в пассиве, целиком
относится к статальному элементу, между тем как само действие, конкретный факт,
остается в плане прошлого» (Пупынин 1991:222).
В
целом, краткие формы страдательного причастия прошедшего времени как и краткие
формы настоящего времени ни семантически, ни грамматически не отрываются от
остальных причастных форм. Специфическое положение причастий в системе
глагольных репрезентантов, как следует из краткого анализа их грамматической
семантики, заключается в том, что адъективная репрезентация обеспечивает им
периферийное место в этой системе.
Деепричастия.
Традиционная трактовка деепричастия заключается в объединении грамматических
свойств глагола и наречия, например: «Деепричастие - это атрибутивная форма
глагола, в которой совмещаются значения двух частей речи: глагола и наречия,
т.е. обозначение действия и обстоятельственно-определительное» (Грамматика
1980:672). Глагольными признаками деепричастия считаются 1) его грамматическое
значение (действие), 2) его грамматические категории (вид и залог) и 3) его
синтаксическая сочетаемость. Наречными признаками деепричастия считаются 1)
синтаксическая функция приглагольного определения и 2) неизменяемость.
Традиционный
подход к деепричастию, как представляется, преувеличивает его близость к
наречию. Деепричастие - это одна из основных форм глагола, глагольный
репрезентант, оно входит если не в систему спряжения, то в систему
формообразования глагола.
Прежде
всего, совершенно необоснованно наречным признаком деепричастия признается его
неизменяемость. Во-первых, неизменяемость (т.е. отсутствие флексии) присуще не
только формам деепричастия (инфинитив, формы сослагательного и повелительного
наклонения), во-вторых, у глаголов совершенного вида и у двувидовых глаголов
деепричастие обладает как активными, так и пассивными залоговыми формами.
Подобное
соотношение представляет собой системно обусловленное явление. Форма
деепричастия действительного залога образуется от активного инфинитива -
исследовав, форма деепричастия страдательного залога - от второй формы
пассивного инфинитива - будучи исследован. Она состоит из формы деепричастия
глагола быть и формы краткого страдательного залога и обозначает второстепенное
пассивное действие подлежащего, т.е., по сути дела, действие над предметом,
который обозначен подлежащим, например: будучи отправлен в отпуск, он уехал в
деревню.
Категория
вида у деепричастий имеет то же внутреннее содержание, что и у личных форм, но
существующая специфика заключается в том, что она жестко связана с выражением
значений времени. Как правило, деепричастия несовершенного вида обозначают
действие, одновременное с действием сказуемого: Старик, прямо держась, шел
впереди, широко передвигая ноги (Толстой), а деепричастия совершенного вида -
предшествующее действие: Вспомнив впечатления косьбы, он решил, что будет
косить (Толстой). Это было зафиксировано еще А.М. Пешковским (Пешковский
1938:139-140), отметившим также, что иные временные значения у деепричастий
возможны лишь при поддержке контекста. Таким образом, деепричастию, как и
причастию, присуще морфологическое (суффиксами -а/-я, -в/-вши) выражение
относительного времени. Это дает основание считать, что у деепричастий, кроме
категории вида, имеется еще и категория относительного времени с двумя
значениями - одновременности и предшествования. Категория временной
последовательности, установленная для деепричастия в монографии Волоцкой и др.
(Волоцкая и др. 1964:131,143), соответствует категории относительного времени.
В теоретических грамматиках русского языка отмечается, что в категориальную
структуру деепричастий «входят ... значения времени и залога в широком смысле
этого термина». Различаются деепричастия настоящего времени (т.е.
несовершенного вида) и деепричастия прошедшего времени (т.е. совершенного
вида). Первые выражают одновременность, вторые - неодновременность по
соотнесенности со временем сказуемого (Зализняк 1977:85). При таком подходе
противопоставление значений одновременности и предшествования у деепричастий
может трактоваться как грамматическая категория. Однако, если понимать под
грамматической категорией единство противопоставленных друг другу граммем,
находящихся в отношении оппозиции или неоппозитивного различия, то необходимо
учитывать, что деепричастие не обладает морфологически выраженным временным
значением.
Другая
точка зрения на особенность выражения значений времени у деепричастий
разрабатывается в трудах А.В. Бондарко, который, вслед за Р. Якобсоном, считает
деепричастие основной формой выражения зависимого таксиса. А.В. Бондарко видит
тождество таксисных отношений, выражаемых деепричастием, и значений
относительного времени [8]. Однако он не усматривает у деепричастий особой
грамматической категории относительного времени, а таксису во всех случаях его
проявления (т.е. не только у деепричастий) отказывает в статусе грамматической
категории (Бондарко 1984:86), поскольку видит в таксисе
функционально-семантическую категорию, выражающую в полипредикативных
конструкциях сопряженность действий, сосуществующих в рамках единого временного
плана (Бондарко 1999:98-100) [9].
Синтаксическая
природа деепричастия состоит в том, что оно, будучи «второй» глагольной формой
при глагольном сказуемом («первой» форме), имеет двойную синтаксическую
отнесенность - к подлежащему (что обусловлено генетически) и к сказуемому, с
которым деепричастие состоит в определительных. Эта двойная отнесенность
реализуется в синтаксической позиции обособленного полупредикативного (т.е.
выражающего неполную предикативность) оборота. Отсюда и полупредикативная
репрезентация деепричастия.
Преувеличение
близости деепричастия к наречию, о чем говорилось в связи с неизменяемостью
деепричастия, распространяется и на синтаксис. Наречие, примыкая к глаголу в
словосочетании, выражает обстоятельственно-определительные отношения (это
наиболее типичная для наречия ситуация). Деепричастие не входит в глагольное
словосочетание на правах примыкающего члена, оно в обособленной
полупредикативной конструкции выполняет функцию второстепенного сказуемого.
Именно эта функция выступает для деепричастия как основная. Потенциально она
свойственна любому деепричастию независимо от его лексического значения и от
значения глагола-сказуемого, т.е. является семантически несвязанной. Другая
функция деепричастия состоит в выражении различного рода обособленных
обстоятельств. Она реализуется при условии тесного семантического
взаимодействия глагола и деепричастия, вплоть до образования более или менее
устойчивых выражений на основе деепричастного оборота. Именно в таких
сочетаниях, а также в условиях абсолютивного употребления деепричастие, на
основе обстоятельственной семантики, сближается с наречием, но только по
значению, а не в грамматическом плане, например: сидит, скрестив ноги; пишет,
не делая ошибок и т.п. [10]. Таким образом, любая степень адвербиализации может
затрагивать только отдельные деепричастия в данном контексте, но не может быть
характеристикой деепричастия в целом как глагольного репрезентанта.
В
итоге деепричастие может быть определено как одна из основных форм глагола с
грамматическим значение полупредикативной репрезентации (обозначение действия
как сопутствующего другому действию), выражаемым грамматическими категориями
вида, залога и относительного времени и типичной синтаксической позицией второстепенного
сказуемого.
Рассмотрение
структуры глагола показывает, что он представляет собой сложную, иерархически
организованную систему основных форм. Глагольные словоформы способны выражать
широкий спектр грамматических значений от предикативных до атрибутивных.
Доминантой системы являются личные формы (предикативный репрезентант),
периферию образуют причастия и деепричастия. В системе непредикативных
репрезентантов особняком стоит инфинитив со своей синтаксической
полифункциональностью и отвлеченным обозначением действия. Причастия и
деепричастия объединяются общностью категорий вида, залога и относительного
времени, но резко различаются тем, что у полных причастий нет специфической
глагольной функции, тогда как и деепричастия, и личные формы, обладают
уникальной для глагола синтаксической функцией. Набор грамматических категорий
и определенное синтаксическое функционирование являются выразителями того или
иного репрезентативного значения в рамках общего значения глагола как части
речи. Однако только аспектуальные и залоговые отношения являются центральными
категориями, выражение которых присуще всем глагольным формам. Выражение любых
других значений (лица, числа, рода, падежа) свойственно не только глагольным
формам.
Примечания
1.
Репрезентация означает представление - различное представление значения
процесса. А.И. Смирницкий сознательно отказывается от термина «представление»
ввиду его многозначности (Смирницкий 1959:247).
2.
Ср. у Шахматова: «Часть речи, называемая глаголом, включает в себе не только
названия активного признака простые, но также обосложненные теми или иными
сопутствующими представлениями» (Шахматов 1941:460).
3.
Понятие репрезентанта не равно понятию вербоида, поскольку в число
репрезентантов входят и личные формы.
4. В современной грамматической теории господствует мнение о
доминирующей роли глагола, глагольного предиката в предложении, например:
«конституирующим членом предложения является определяющий член, т.е. сказуемое»
(Курилович 1962:55); «в содержательном плане глагольный предикат - это нечто
большее, чем просто лексическое значение. Выражая определенное значение, он в
то же время содержит в себе макет будущего предложения» (Кацнельсон 1972:88).
Г.Г. Почепцов отмечает, что «синтаксические свойства глаголов во многом определяют
структуру предложения» и что поэтому положение глагола в структуре предложения
«нельзя не признать уникальным» (Почепцов 1969: 65); см. также Холодович
1979:293-298; Храковский 1983:110-117.
5. Среди синтаксический функций инфинитива (их примерный перечень
был дан выше при анализе синтаксической разнородности основных форм) функция
элемента составного глагольного сказуемого (типа умеет плавать), пожалуй,
являются для него наиболее типичными и специфичными (специфичными потому, что
здесь инфинитив не имеет конкурентов).
6. В «обычную» характеристику причастия входит, как правило,
указание на время, а не на относительное время.
7. Ср. у Пешковского: «Они (причастия - С.К.) имеют
последовательно проведенные по всей категории значения глагольных видов» (Пешковский
1938:141).
8. Таксис, выраженный конструкциями с деепричастиями «СВ и НСВ,
следует признать относительным временем, поскольку деепричастия не имеют
абсолютного времени и могут выражать лишь относительную временную ориентацию на
время основного действия» (Бондарко 1984:76).
9. Основатель учения о таксисе Р. Якобсон называет его все время
грамматической категорией (Якобсон 1972:101). Говоря о зависимом таксисе,
выражаемом русским деепричастием, Якобсон указывает, что «при зависимом таксисе
категория времени сам выступает в функции таксиса» (Якобсон 1972:106).
10. На приоритете этой функции деепричастия построена концепция
Д.И. Арбатского (см. Арбатский 1980).
Список литературы
Арбатский
Д.И. (1980), О лексическом значении деепричастий, Вопросы языкознания, 1980, No
4, с. 108-118.
Бондарко
А.В. (1984), Функциональная грамматика. Л. 136 с.
Бондарко
А.В. (1999), Основы функциональной грамматики. Языковая интерпретация идеи
времени. СПб. 256 с.
Буланин
Л.Л. (1976), Трудные вопросы морфологии, М.
Буланин
Л.Л. (1983), Структура русского глагола как части речи и его грамматические
категории, Спорные вопросы русского языкознания. Теория и практика. Л. 94-115.
Виноградов
В.В. (1972), Русский язык, М. 451 с.
Волоцкая
З.М., Молошная Т.Н., Николаева Т.М. (1964), Опыт описания русского языка в его
письменной форме. М.
Русская
грамматика 1980, Т. I - II. М.
Зализняк
А.А. (1977), Грамматический словарь русского языка. М.
Karcevski
S. (1927), Systeme du verbe russe. Prague
Кацнельсон
С.Д. (1972), Типология языка и речевое мышление. Л. 202 с.
Кузнецов
С.А. (2000), Флективная морфология русского глагола (словоизменение и
формообразование). СПб. 252 с.
Курилович
Е. (1962), Деривация лексическая и деривация синтаксическая, Очерки по
лингвистике. М. с. 57-70.
Пешковский
А.М. (1938), Русский синтаксис в научном освещении. 6-е изд. М. 450 с.
Почепцов
Г.Г. (1969), О принципах синтагматической классификации глаголов (на материале
глагольной системы современного английского языка), Филологические науки, 1969
No 3, с. 65-76.
Пупынин
Ю.А. (1991), Активность/пассивность и темпоральность, Теория функциональной
грамматики. Персональность. Залоговость. СПб. с. 222-227.
Смирницкий
А.И. (1959), Морфология английского языка. М. 440 с.
Холодович
А.А. (1979), Проблемы грамматической теории. Л. 304 с.
Храковский
В.С. (1983), Истоки вербоцентрической концепции предложения в русском
языкознании, Вопросы языкознания, 1983, No 3, с. 110-117.
Якобсон
Р. (1985), Избранные работы. М. 454 с.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.philology.ru