Об одном мотиве в повести И.Шмелева "Неупиваемая
чаша"
Мельник В. И., Мельник Т.В.
"Да
радость Моя в вас пребудет и радость ваша
будет совершенна" (Ин. 15. 11).
"Неупиваемая
Чаша" – повесть о духовной радости, о преодолении греха светом. Внешний, социальный мотив русского
крепостного таланта – в духе "Левши" и "Тупейного
художника" Н.С. Лескова – переплетается
здесь с гораздо более глубоким мотивом радости, с которым связана уже
духовная проблематика произведения.
Мотив
радости звучит с самого начала повести. Портрет Анастасии Ляпуновой, при всей
горечи и затаившемся страдании, радостен: "На тонком бледном лице большие
голубые глаза в радостном блеске …". В склепе ее медальон, и здесь мы
снова видим "те же радостно
плещущие глаза". Многое в повести Шмелева увидено глазами главного героя, художника Ильи, а потому
главный источник этой радости – Анастасия. Ее образ - на
перекрестье всех основных мотивов
повествования.
Ко
времени написания повести И.Шмелев – уже человек веры, поэтому часто
повторяющееся в повести слово "радость" имеет не обычный, но духовный
смысл. Радость просыпается при соприкосновении с духовными предметами. Так, в
начале IV главы сказано: "Радостно трудился в монастыре Илья. Еще больше
полюбил благолепную тишину, тихий говор и святые на стенах лики. Почуял
сердцем, что может быть в жизни радость. "Мне и труда нету, одна
радость".
Понятие
"радости" в святоотеческой литературе – одно из коренных, поэтому оно
играет многими смыслами. Восходит оно к образу-символу "радуги",
"радоницы". Радуга, как известно, дана была Богом человечеству после
потопа в обетование того, что потопа на земле больше не будет (1). Радуга –
связь человека с Богом, мост между Небом и землей.
Слова
"почуял сердцем, что может быть в жизни радость" не носят ни бытового, ни только лишь
психологического смысла. Ведь связь между Небом и землей, между иконой и
портретом служит смысловой основой повести. Радость в Православии – понятие
многогранное. Святые Отцы Церкви пишут о радости "здравия души" и
внутреннего согласия с Богом, о радости "сокрушения" о своих грехах и
умиления, о радости, которую испытывает человек, когда чувствует, что
становится вместилищем Божества. Глубоко рассматривает этот предмет, например,
св. Симеон Новый Богослов, который в четвертом Слове пишет о том, что только для радости воскресения, "радости
неизглаголанной… рождаются и умирают люди" (2). Святитель Тихон Задонский говорит о связи
"радости и любви" :"Радость без любви не бывает, и где любовь
там и радость" (3). Об иной радости говорит св. Блаженный Августин и т.д.
О какой же радости прежде всего пишет Шмелев?
В
сущности, перед Шмелевым во время написания повести стоит вопрос о святости
обычного человека, человека не без греха. Поэтому радость в повести практически тождественна святости. Автор задумывается
над главной темой Нового Завета – темой
спасения человека через его освящение, которое стало возможным после прихода
Иисуса Христа. В этом смысле "Неупиваемая Чаша" - повесть, в которой
плещется через край духовное личное настроение Шмелева, ставшее для него
откровением. Это настроение не аскезы и
покаянного труда, а первооткрытия, что Иисус Христос дарует нам спасение. От
этого радость как основной мотив и всепроникающая эмоция повести.
Шмелев
задается тем же вопросом, каким задавался и его современник – выдающийся
русский православный мыслитель ХХ века
профессор Н.Е..Пестов, который в своем капитальном труде
"Современная практика православного
благочестия" пишет: "В настоящее время под словом
"святые" подразумевают обычно только прославленных и канонизированных
Церковью святых… Между тем не то понималось под словом "святые" в
первой Апостольской церкви. Апостол Павел вообще всех членов Церквей Христовых называл "святыми"…"
(4). В самом деле, в своем Послании к
Филиппийцам апостол пишет: "…Всем святым во Христе Иисусе, находящимся в
Филиппах, с епископами и диаконами: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и
Господа Иисуса Христа" (Фил. 1, 1-2).
Послание заключается словами: "Приветствуют вас все святые, а
наипаче из кесарева дома" (Фил. 4, 22).
Радость
у Ильи всегда появляется при соприкосновении со святостью. Шмелев настойчиво
подчеркивает это, чтобы затем показать эту радость при написании портрета
Анастасии, так или иначе возводимой героем в "святые". Смысловые поля
повести определены сопоставлением и в последующем – уравнением иконы и
портрета, живого человека и канонического святого.
Радость
уже в IV главе связывается
непосредственно с главным предметом изображения: со святыми. И.Шмелев соединяет
представления о рае земном и небесном в изображении молитвы в утреннем саду,
молитвы со слезами радости на глазах ("Так хорошо было"). Не случайно
по окончании молитвы впервые услыхал Илья голос Ангела и увидел "белое
видение" и "будто во весь сад глаза". Образ таких глаз импрессионистичен, подчеркнуто нереалистичен.
Более того, он не духовен, а душевен. Эти глаза во весь сад и эта радость –
пройдут через всю повесть. И слова:"Илья весь тот день ходил как во сне и
боялся и радовался, что было ему видение… С этого утра положил Илья на сердце
свом – служить Богу".
Здесь
возникает вопрос о каноне и отклонении от канона, о духовном откровении и
возможной прелести. "Видение" - как его истолковать? Ясно, что Илья –
избран и отмечен как художник. Но – кем? Монашки говорят, "подбирая
бледные губы": "Благодать
Божия на нем". А если нет? – ведь весь духовный путь Ильи Шаронова – не
канонический. Все созидаемые им иконы
отличаются тем, что в ликах святых
узнаются лица реальных, окружающих его людей.
Так,
св. Арефия Печерского он пишет с ликом своего учителя – иконописца Арефия.
Змея, побиваемого Георгием-Победоносцем,
- с ликом старого развратника-барина. Св. мученика Терентия написал он с
ликом своего отца Терентия. В св. преп. Марии Египетской узнается Зойка-цыганка, а в храмовой
росписи Страшного Суда – "и маляр
Терешка, и Спиридоша-повар, и утонувший в
выгребной яме Архиша-плотник, и
крикливая Любка, и глупенькая Сафо-Сонька, и живописный мастер Арефий… многое
множество". Великомученица
Анастасия удивительно схожа с барыней Анастасией, в которую влюблен Илья.
Святость
в изображении Шмелева очень доступна каждому. Очевидно сам писатель в это время
размышлял о природе святости, о том, что спасутся и значит станут святыми у
Бога не только те, кто привычно глядит на нас с иконы, а многие-многие
"простые" люди. Подобные рассуждения отсылают нас к книге епископа
Варнавы (Беляева), вернее к ее названию – "Искусство святости". Мало
искушенный еще в духовной жизни Шмелев , очевидно, ищет пути органичного соединения церковных канонов и святоотеческих
представлений о человеческой жизни и путях спасения с художественно-литературными представлениями о
человеке.
Многие
герои повести запечатлены в иконе, сам же Илья как бы воплощается в храме
св. Ильи–Пророка. Тема человека-Храма,
тема строительства Храма внутри своей
души самим человеком – встречается не только в "Неупиваемой чаше", но
и , например, в "Рваном барине",- повести, в которой социальная
тема органично сплавлена с романтической
и духовной. Весьма важно, что Анастасию
влюбленный Илья пишет и в обычном, "земном" портрете, который
поражает посетителей Ляпуновки необычайностью лица, и в "небесной"
иконе, с нимбом вокруг головы. Хотя в
повести прямо не говорится о том, что
лик Богородицы писался с лица Анастасии (очевино, Шмелев знал подобный же факт из биографии Рафаэля),
- можно заключить об этом с достаточной
степенью уверенности, т.к. художник во
время работы над портретом видит как бы два образа: один недосягаемый,
"небесный" лик Пресвятой Девы, а другой – любимой земной женщины. При
этом Илья дает явно акцентированную в повести "сверхустановку" для
себя: "Напишу тебя, не бывшая никогда! И будешь!" (гл.XV).
Описывая
то, как Илья пишет портрет любимой
женщины, автор постоянно употребляет
глагол "пить": "Теперь он пил неустанно из ее менявшихся глаз", "в сладострастной
истоме пил Илья ее любовь по ночам –
бесплотную, и приходил к ней, не смея взглянуть на чистую". Хотя автор акцентирует страсть Ильи, он в то же
время ясно показывает, что доминирует у Ильи не земная страсть, а платоническое
чувство, озарившее светом и радостью всю жизнь. Илья как бы обоготворяет
предмет своей страсти. Он пьет из "Неупиваемой чаши". Конечно, Шмелев
не мог не иметь в виду известных Евангельских слов: "Пийте из нея вси… Сия
есть кровь Нового Завета…" Автор
попытался изобразить путь человека к
Богу через возведение высоко
очистительной любви к земной
женщине до степени небесной любви к
Пресвятой Богородице: "Две их было: в черном платье, с ее лицом и радостно
плещущими глазами, трепетная и желанная, - и другая, которая умереть не
может" (гл. XVI). В подобном
замысле чувствуется опыт западноевропейского средневековья – с культом Дамы. С точки же зрения собственно церковной
– герой повести оказывается неканоничен,
дает большое место воображению и самостоятельным трактовкам.
Вышедшие
из души Ильи образы, связанные в ней навсегда вместе, в реальности, однако,
живут совершенно различной жизнью. Если портрету удивляются праздные
посетители, заинтригованные легендой о романтической любви крепостного художника к страдающей
от домашнего гнета барыне, то
икона отделилась от судьбы и
жизни своего создателя и живет сама, чудотворя и источая людям благодеяния: "Радостно и маняще
взирает на всех" (гл. XVIII). Не случайно приводит автор слова акафиста:
"Радуйся, Чаше Неупиваемая!"
Радость
будит в повести еще один ассоциативный ряд, в данном случае мотив радости
связан с вопросом о
"византийско-строгом" и "рублевски-радостном" в
иконописании. Будучи в Италии, Илья
ощутил "новую землю и новое небо", "давшуюся нежданно
волю". Он почувствовал себя
свободным человеком, а не барской собственностью: "Радостным,
несказанным раскинулся перед ним мир Божий… все было новое". Илья не
отвернулся от чужого и незнакомого: его радует и церковный орган, и
"неслыханный перезвон колоколов", и "белые гробницы".
Католический пласт культуры вошел в его жизнь мирно, хотя и не заменил, да и не
мог заменить, родного. "Камни старые полюбил Илья (несомненная реминисценция
из Ф.Достоевского, говорившего о "старых камнях Европы" – В.М.), и
приросли они к его молодому сердцу". Обобщающая значительность ,
стилистическая строгость фразы показывает, что автор имеет в виду не только
Илью, а молодой национальный дух России – здесь явное указание на Ф.Достоевского с его "всемирной
отзывчивостью" русского сердца.
Теперь
учителями Ильи становятся "радостные" в церковной живописи
западноевропейские художники эпохи
Возрождения: Леонардо и Микеланджело, Тициан и Рубенс, Рафаэль и Тинторенто.
Они-то прежде всех и названы "старыми камнями". Но рядом
- спасающий его дрезденский рисовальщик Иван Михайлов, возвращающий его
мысли к родному народу. Сам И.Шмелев постоянно возвращается к контрасту России
и Европы: с одной стороны Илья отмечает, что "все радостное и светлое было
в теплом краю, грубого слова .., окрика не услыхал он за эти три года. Ни одной
слезы не видал… Песен веселых много послушал он…", а с другой –
"сумрачные лица… лохматые головы". Из Италии привез Илья новую манеру
письма: "По-новому, Илья, пишешь. Красиво, а строгости-то нету". Очень важен ответ Ильи Капелюге: "Старое
было строгое. Р а д о в а т ь хочу вас,
вот и пишу веселых".
Однако
от возрожденческой по духу живописи у
Ильи "не было полной радости. Знал
сокровенно он: нет живого огня, что сладостно опаляет и возносит душу"
(гл. X).
Рублевское,
радостное входит в Илью с глазами
Ангела, которые он вновь видит на одно мгновенье. Потом приходит искушение. Пишет Илья
"Неупиваемую Чашу" как святой лик Анастасии. Но в то же время он борется со своей грешной
земной страстью к чужой жене. В этой борьбе он изнемогает, но побеждает. Это
явная параллель, данная Шмелевым к известному требованию длительного и упорного
поста, духовного подвига, необходимого иконописцу, когда он приступает к работе
над иконой. Победа над собой, над своим
грехом, над блудной страстью была истинной и полной. Вот почему икона,
написанная Ильей, чудотворит.
Но
характерна та важная поправка, которую делает Шмелев: образ Христа дописывает
на иконе инок, который придает к а н о н и ч е с к и й вид талантливой работе Ильи. Шмелев
подчеркнул роль Церкви в жизни художника, и тем снял все противоречия,
наметившиеся в повести.
Все
примиряет в "Неупиваемой чаше"
архиерей, который допускает судьбу и творчество Ильи Шаронова как один
из путей Божиих. Может быть, вспоминал при этом писатель то необычное
монашеское благословение, которое дал ему на "писательство"
преподобный Варнава.
Из
Церковной практики, а возможно, и из каких-либо конкретных источников, Шмелев
уяснил мысль о святости или, вернее, возможности святости обычного грешника,
которому не закрыт вход в Царствие Небесное при определенных условиях. Вся
повесть проникнута радостью этого личного духовного откровения. Эту мысль автор развивает в "Неупиваемой чаше",
герои которой становятся предметом иконописания Ильи.
Общий духовно-душевный и даже эмоциональный настрой
повести таков, что мотив покаяния как
необходимого условия радости спасения не
акцентирован, несмотря на то, что Святые Отцы как раз подчеркивают прежде всего
необходимость для человека покаяния и слез, из которых уже и рождается
впоследствии, после годов труда и пота,
радость приобщения к Господу. Напротив,
радость плещется у Шмелева через край "Чаши". Под "Чашей"
же следует воспринимать прежде всего таинство Евхаристии (5). Итак, повесть проникнута духом и настроением
не покаяния, а Евхаристии. Оттого в ней и соединяются в центральном образе –
иконы "Неупиваемая Чаша" – сразу
все главные для Ильи Шаронова и для самого Шмелева образы: Спасителя как
виновника спасения, Чаши-Евхаристии как орудия спасения (спасение через
Приобщение к Святым Христовым Тайнам), наконец,
Божией Матери, которая для Ильи (и для Шмелева как писателя-творца) сливается
с образом любимой женщины. Образ иконы "Неупиваемая Чаша" лично важен для Шмелева как найденный им
способ веры и спасения.
Образ
радости в повести многопланов. В ней есть и истинная глубина и, порою,
отраженный, более поверхностный, свет.
Главный, доминирующий смысл этого мотива в "Неупиваемой чаше"
– радость познания Бога, жизни для Него, радость преодоления земного во имя
вечного, радость видения в земном –
отсвета Небесного, в живом портрете – отсвета
Вседарящей Радости: "Радуйся, Чаше Неупиваемая!"
Список литературы
1)
Полный Православный богословский энциклопедический словарь. Изд. П.П.Сойкина.
Т. 2. С. 1947.
2)
Преп. Симеон Новый Богослов. Творения.
Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Т. 1. С. 52.
3)
Творения иже во святых Отца нашего Тихона Задонского. Изд. 5-е. Т. Ш. М., 1889.
С. 390.
4)
Пестов Н.Е. Современная практика Православного благочестия. Т. 2. СПб., 2002.
С. 466.
5)
cм.: Мельник В.И., Мельник Т.В.
"Неупиваемая Чаша" И.Шмелева
// И.С.Шмелев и литературный процесс накануне ХХ1 века. Симферополь. 1998. С. 28-31.