Сюжетно-композиционная
организация повествования («Котлован» Платонова)
В самом общем
виде события, происходящие в «Котловане», можно представить как реализацию
грандиозного плана социалистического строительства. В городе строительство
«будущего неподвижного счастья» связано с возведением единого общепролетарского
дома, «куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата». В деревне
строительство социализма состоит в создании колхозов и «ликвидации кулачества
как класса». «Котлован», таким образом, захватывает обе важнейшие сферы
социальных преобразований конца 1920 — начала 1930-х гг. — индустриализацию и
коллективизацию.
Казалось бы, на
коротком пространстве ста страниц невозможно детально рассказать о
крупномасштабных, переломных событиях целой эпохи. Калейдоскопичность быстро
меняющихся сцен оптимистического труда противоречит самой сути платоновского
видения мира — медленного и вдумчивого; панорама с высоты птичьего полета дает
представление о «целостном масштабе» — но не о «частном Макаре», не о
человеческой личности, вовлеченной в круговорот исторических событий. Пестрая
мозаика фактов и отвлеченные обобщения в равной мере чужды Платонову. Небольшое
количество конкретных событий, каждое из которых в контексте всего
повествования исполнено глубокого символического значения, — таков путь
постижения подлинного смысла исторических преобразований в «Котловане».
Сюжетную канву
повести можно передать в нескольких предложениях. Рабочий Вощев после
увольнения с завода попадает в бригаду землекопов, готовящих котлован для
фундамента общепролетарского дома. Бригадир землекопов Чиклин находит и
приводит в барак, где живут рабочие, девочку-сироту Настю. Двое рабочих бригады
по указанию руководства направляются в деревню — для помощи местному активу в
проведении коллективизации. Там они гибнут от рук неизвестных кулаков.
Прибывшие в деревню Чиклин и его товарищи доводят «ликвидацию кулачества» до
конца, сплавляя на плоту в море всех зажиточных крестьян деревни. После этого
рабочие возвращаются в город, на котлован. Заболевшая Настя той же ночью
умирает, и одна из стенок котлована становится для нее могилой.
Набор
перечисленных событий, как видим, достаточно «стандартен»: практически любое
литературное произведение, в котором затрагивается тема коллективизации, не
обходится без сцен раскулачивания и расставания середняков со своим скотом и
имуществом, без гибели партийных активистов, без «одного дня победившего
колхоза». Вспомним роман М. Шолохова «Поднятая целина»: из города в Гремячий
Лог приезжает рабочий Давыдов, под руководством которого проходит организация
колхоза. «Показательное» раскулачивание дается на примере Тита Бородина, сцена
прощания Середняка со своей скотиной — на примере Кондрата Майданникова, сама
же коллективизация заканчивается гибелью Давыдова.
Однако в
платоновском повествовании «обязательная программа» сюжета коллективизации
изначально оказывается в совершенно ином контексте. «Котлован» открывается
видом на дорогу: «Вощев... вышел наружу, чтобы на воздухе лучше понять свое
будущее. Но воздух был пуст, неподвижные деревья бережно держали жару в
листьях, и скучно лежала пыль на дороге...» Герой Платонова— странник,
отправляющийся на поиски истины и смысла всеобщего существования. Пафос
деятельного преображения мира уступает место неспешному, с многочисленными
Остановками, движению «задумавшегося» платоновского героя.
Привычная
логика подсказывает, что если произведение начинается дорогой, то сюжетом
станет путешествие героя. Однако возможные ожидания читателя не оправдываются.
Дорога приводит Вощева вначале на котлован, где он на какое-то время
задерживается и из странника превращается в землекопа. Затем «Вощев ушел в одну
открытую дорогу» — куда она вела, читателю остается неизвестно. Дорога вновь
приводит Вощева на котлован, а затем вместе с землекопами герой отправляется в
деревню. Конечным пунктом его путешествия опять станет котлован.
Платонов словно
бы специально отказывается от тех сюжетных возможностей, которые
предоставляются писателю сюжетом странствий. Маршрут героя постоянно сбивается,
он вновь и вновь возвращается к котловану; связи между событиями все время
нарушаются. Событий в повести происходит довольно много, однако жестких
причинно-следственных связей между ними нет: в деревне убивают Козлова и
Сафронова, но кто и почему— остается неизвестно; Жачев отправляется в финале к
Пашкину— «более уже никогда не возвратившись на котлован». Линейное движение
сюжета заменяется кружением и топтанием вокруг котлована.
Важное значение
в композиции повести получает монтаж совершенно разнородных эпизодов: активист
обучает деревенских женщин политической грамоте, медведь-молотобоец показывает
Чиклину и Вощеву деревенских кулаков, лошади самостоятельно заготовливают себе
солому, кулаки прощаются друг с другом перед тем как отправиться на плоту в
море.
Отдельные
сцены, вообще могут показаться немотивированными: второстепенные персонажи
неожиданно появляются перед читателем крупным планом, а затем так же неожиданно
исчезают (приведите примеры таких эпизодов). Гротескная реальность
запечатлевается в череде гротескных картин.
Наряду с
несостоявшимся путешествием героя | Платонов вводит в повесть несостоявшийся
сюжет строительства — общепролетарский дом становится грандиозным миражом,
призванным заменить реальность. Проект строительства изначально утопичен: его
автор «тщательно работал над выдуманными частями общепролетарского дома».
Проект гигантского дома, который оборачивается для его строителей могилой,
имеет свою литературную историю: он ассоциируется с огромным дворцом (в
основании которого оказываются трупы Филемона и Бавкиды), строящимся в
«Фаусте», хрустальным дворцом из романа Чернышевского «Что делать?» и,
безусловно. Вавилонской башней. Здание человеческого счастья, за строительство
которого заплачено слезами ребенка,—предмет размышлений Ивана Карамазова из
романа Достоевского «Братья Карамазовы».
Сама идея Дома
определяется Платоновым уже на первых страницах повести: «Так могилы роют, а не
дома», — говорит бригадир землекопов одному из рабочих. Могилой в финале
повести котлован и станет — для того самого замученного ребенка, о слезинке
которого говорил Иван Карамазов. Смысловой итог строительства «будущего
неподвижного счастья» — смерть ребенка в настоящем и потеря надежды на
обретение «смысла жизни и истины всемирного происхождения», в поисках которой
отправляется в дорогу Вощев. «Я теперь ни во что не верю!» — логическое
завершение стройки века.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/