Проблемы
гуманизма в литературе о гражданской войне
(А. Фадеев,
И. Бабель, Б. Лавренев, А. Толстой)
Вопросы
гуманизма — уважения к человеку — интересовали людей давно, поскольку
непосредственно касались каждого живущего на земле. Особенно остро эти вопросы
поднимались в экстремальных для человечества ситуациях, и прежде всего во время
гражданской войны, когда грандиозное столкновение двух идеологий поставило
человеческую жизнь на грань гибели, не говоря уже о таких “мелочах”, как душа,
которая вообще находилась в каком-то шаге от полного разрушения. В литературе
того времени проблема выявления приоритетов, выбора между жизнью нескольких
человек и интересами большой группы людей решается неоднозначно разными
авторами, и в дальнейшем мы попытаемся рассмотреть, к каким же выводам приходят
некоторые из них.
К числу
наиболее ярких произведений о гражданской войне, пожалуй, следует отнести цикл
рассказов Исаака Бабеля “Конармия”. И в одном из них высказана крамольная мысль
об Интернационале: “Его кушают с порохом и приправляют лучшей кровью”. Это
рассказ “Гедали”, представляющий собой своеобразный диалог о революции. По ходу
делается вывод о том, что революция должна “стрелять” именно в силу своей
революционности. Ведь хорошие люди смешались со злыми людьми, делая революцию и
одновременно противодействуя ей. С этой идеей перекликается и повесть
Александра Фадеева “Разгром”. Большое место в этой повести занимает описание
событий, увиденное глазами Ме-чика — интеллигента, случайно попавшего в
партизанский отряд. Ни ему, ни Лютову — герою Бабеля — солдаты не могут
простить наличия очков и собственных убеждений в голове, а также рукописей и
фотографий любимой девушки в сундучке и прочих подобных вещей. Лютов приобрел
доверие солдат, отняв у беззащитной старушки гуся, и потерял, когда не смог
прикончить умирающего товарища, а Мечик вообще никогда не удостаивался доверия.
В описании этих героев, конечно, обнаруживается много различий. И. Бабель явно
сопереживает Лютову, хотя бы потому, что герой его автобиографический, а А.
Фадеев, наоборот, всячески стремится очернить интеллигенцию в лице Мечика. Даже
самые благородные его побуждения он описывает весьма жалкими словами и как-то
слезливо, а в конце повести ставит героя в такое положение, что сумбурные
действия Мечика принимают вид откровенного предательства. А все потому, что
Мечик — гуманист, и моральные принципы партизан (а вернее, почти полное их
отсутствие) вызывают у него сомнения, он не уверен в правильности революционных
идеалов.
Один из самых
серьезных гуманистических вопросов, рас сматриваемых в литературе о гражданской
войне, — это проблема, что же отряд должен в сложной ситуации делать со своими
тяжелоранеными бойцами: нести их, взяв с собой, подвергая весь отряд риску,
бросать, оставляя на мучительную смерть, или приканчивать.
В повести
Бориса Лавренева “Сорок первый” этот вопрос, который много раз поднимается во
всей мировой литературе, выливаясь порой в спор о безболезненном умерщвлении
безнадежно больных, решается в пользу убийства человека окончательно и
бесповоротно. В живых из двадцати пяти человек отряда Евсюкова остается меньше
половины — остальные отстали в пустыне, и комиссар их собственноручно
пристрелил. Было ли это решение гуманным по отношению к отставшим товарищам?
Точно итого сказать нельзя, ведь жизнь полна случайностей, и могли погибнуть
все, либо всё уцелеть. Фадеев решает подобный вопрбс так же, но с гораздо
большими нравственными мучениями героев. А несчастный интеллигент Мечик,
случайно узнав о судьбе больного Фролова, бывшего ему почти другом, о принятом
жестоком решении, пытается этому помешать. Его гуманистические убеждения не
позволяют ему принять убийство в такой форме. Однако попытка эта в описании А.
Фадеева выглядит как позорное проявление малодушия. Почти так же в подобной
ситуации поступает ба-белевский Лютов. Он не может пристрелить умирающего
товарища, хотя тот сам его просит об этом. А вот его товарищ выполняет просьбу
раненого без колебаний и еще хочет вдобавок Лютова пристрелить за
предательство. Другой же красноармеец Лютова жалеет и угощает яблоком. В этой
ситуации Лютов скорее будет понят, нежели люди, которые с одинаковой легкостью
стреляют врагов, затем своих друзей, а после угощают оставшихся в живых
яблоками! Впрочем, Лютов вскоре сживается с такими людьми — в одном из
рассказов он чуть не сжег дом, где ночевал, и все ради того, чтобы хозяйка
принесла ему поесть.
Здесь возникнет
еще один гуманистический вопрос: имеют ли бойцы революции право на грабеж?
Разумеется, его можно также назвать реквизицией или заимствованием на благо
пролетариата, но суть дела от этого не меняется. Отряд Евсюкова забирает у
киргизов верблюдов, хотя все понимают, что после этого киргизы обречены,
партизаны Левинсона отбирают свинью у корейца, хотя она для него — единственная
надежда прожить зиму, а конармейцы Бабеля везут за собой телеги с награбленными
(или реквизированными) вещами, и “мужики со своими конями хоронятся от наших
красных орлов по лесам”. Подобные действия вообще вызывают противоречие. С
одной стороны, красноармейцы делают революцию на благо простого народа, с
другой стороны, они этот же народ грабят, убивают, насилуют. Нужна ли народу
такая революция?
Другая
проблема, возникающая в отношениях между людьми, — это вопрос о том, может ли
на войне иметь место любовь. Вспомним по этому поводу повесть Бориса Лавренева
“Сорок первый” и рассказ Алексея Толстого “Гадюка”. В первом произведении
героиня — бывшая рыбачка, красноармейка и большевичка, влюбляется в пленного
врага и, оказавшись затем в сложной ситуации, сама его убивает. Да и что ей
оставалось? В “Гадюке” дело немножко в другом. Там благородная девушка дважды
становится случайной жертвой революции и, будучи в госпитале, влюбляется в
случайного красноармейца. Война настолько изуродовала ее душу, что убить
человека не составляет для нее особого труда.
Гражданская
война поставила людей в такие условия, что ни о какой любви и речи быть не
может. Место остается лишь для самых грубых и зверских чувств. А если кто и
отважится на искреннюю любовь, то закончится все обязательно трагично. Война
разрушила все привычные людские ценности, поставила все с ног на голову. Во имя
будущего счастья человечества — идеала гуманистического — совершались такие
страшные преступления, которые с принципами гуманизма не совместимы никак.
Вопрос о том, стоит ли будущее счастье такого моря крови, человечеством все еще
не решен, но вообще подобная теория имеет множество примеров того, что
случается, когда выбор делают в пользу убийства. И если все зверские инстинкты
толпы в один прекрасный день высвободить, то такая свара, такая война наверняка
в жизни человечества станет последней.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта