"Персидские
мотивы": реалистические картины инонационального мира
Л.П. Егорова, П.К. Чекалов
С.Есенин хорошо
осознавал большие творческие возможности русского поэта, приобщившегося к
богатствам национальных культур. Трогательны и искренни его обращения к
Кавказу: "Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком"; к
русским поэтам, оставившим славные традиции художественного решения кавказской
темы: "...Я полон дум о них, ушедших и великих. Их исцелял гортанный шум
твоих долин и речек диких". Однако реалистический характер лирики Есенина
предполагал весьма "умеренное" использование красок Востока, в
отличие от романтиков, стремившихся к максимальной передаче инонационального
колорита адекватными художественными образами. Истоки такого ракурса
изображения инонационального мира - в особенностях мировосприятия самого поэта.
В 1921г. в Ташкенте поэт, увлеченный красочным национальным праздником,
"под конец заговорил все-таки о березках, о своей рязанской глуши..."
Именно в Ташкенте он пишет письмо Иванову-Разумнику о национальных истоках
своей русской словесности. "Двоемирие Есенина наблюдается не только в
стихах, где чередуются картины Закавказья и родной поэту Руси: как бы ни был
красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий, а персиянке поэт предлагает
богатства "далекого синего края". Такую же "двуплановость"
сохраняют и есенинские образы, раскрывающие своеобразие кавказской природы. "Ситец
неба такой голубой", - так сказать о небесах Закавказья мог только поэт
исконно русский, воспитанный на неярких красках его родины. Отзвук
параллелизмов русских народных песен ощутим в образах "Баллада о двадцати
шести": "То не ветер шумит, не туман. Слышишь, как говорит
Шаумян". При максимальной точности в передаче инонационального колорита
Есенин в гораздо большей, чем поэты-романтики, мере сохраняет особенности
русского восприятия и передает последнее национально-русской образностью и
складом речи.
В
"Персидских мотивах" (1924-1925) нет характерного для классического
романтизма противопоставления идеала и действительности. Для поэта Восток - не
романтический идеал (чудесного, священного и т.д.), противопоставленный прозе
российской жизни, и не источник глобальных раздумий о будущем.
Персия Есенина
- орнамент, в котором раскрывается внутренний мир самого поэта, его поиски
смысла жизни. Былому смятению чувств ("Улеглась моя былая рана..."
противостоит "удел желанный, тех, кто в пути устал". Эта
"голубая и веселая страна", где "тихо розы бегут по полям",
вовсе не противопоставлена Руси, что хорошо показано в работах А.Марченко,
Л.Бельской, В.Холшевникова. Общеизвестные примеры можно дополнить
стихотворением, не включенным в цикл:
Тихий вечер.
Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими
глазами.
В Персии такие
ж точно куры,
Как у нас в
соломенной Рязани.
Тот же месяц,
только чуть пошире,
Чуть желтее и с
другого края.
Мы с тобою
любим в этом мире
Одинаково со
всеми, дорогая.
Согласимся с
Бельской, писавшей: "И Персия перестает противостоять России... и на одной
плоскости оказываются сады Хороссана с шелестящими розами и русская равнина под
шуршащими розами и русская равнина под шуршащим пологом тумана - все это наша
земля..." (1; 108).
Вместе с тем в
поэтической форме "Персидских мотивов" романтические черты,
несомненно, присутствуют. Налицо традиция общевосточного стиля, далекого от
попыток воссоздать исторически достоверную жизнь Ирана (что было бы возможно в
жанре лиро-эпической поэмы). Персия предстает как идеальная страна с мудрым
восприятием жизни, гармонией любви и счастья (за исключением отдельных деталей:
положения женщины Востока; любви как купли-продажи; кинжальные хитрости). Но в
этом не слабость, а напротив, сила есенинской лирики, угадавшей, что нужно
русскому читателю не только тогда, но и во все последующие времена. Сердцем
откликается он на светлую есенинскую грусть о недостижимом:
В Хороссане
есть такие двери,
Где обсыпан
розами порог.
Там живет
задумчивая пери.
В Хороссане
есть такие двери,
Но открыть те
двери я не смог...,
и вторит поэту,
покидающему свою Персию: "Но и все ж вовек благословенны На земле
сиреневые ночи".
Раскрытию
внутреннего мира человека, жизни сердца способствовал чуть загадочный и
необычный предметный колорит, цветовой колорит восточных эмалей:
Никогда я не
был на Босфоре,
Ты меня не
спрашивай о нем.
Я в твоих
глазах увидел море,
Полыхающее
голубым огнем.
Так словесная
палитра Есенина в "Персидских мотивах" обогатилась яркими красками и
образами Востока.
В значительной
мере причина этого в совершенно неповторимой музыке и форме стиха. И хотя
персидский колорит самой стихотворной композиции, насыщенной повторами
специалисты называют таким же иллюзорным, как и колорит женских имен (Шаганэ -
имя армянское), они отмечают, что в лирике Есенина, тяготеющего к напевному
стиху, все виды повторов встречаются не раз - но нигде в таком количестве и в
такой концентрации, как в "Персидских мотивах" (40; 359). Эти
повторы, как отмечает В.Холшевников, слабо меняют или совсем не меняют
логическое содержание слова, но значительно усиливают его экспрессию,
эмоциональное напряжение. Исследователь отмечает обилие рифм, выражающих
сопоставление "Персия - Россия", зарифмованность, т.е. выделение,
экзотических слов. В каждом из пятнадцати стихотворений встречаются рефрены, кольцо
строфы или стихотворения, либо их сочетание. "Венком строф" называют
знаменитое стихотворение "Шаганэ ты моя, Шаганэ", где каждое из пяти
пятистиший - кольцевые; пятый стих точно повторяет первый. Второе пятистишие
обрамлено вторым стихом первого и т.д. Заключительное, пятое обрамлено тем же
стихом, что и первое. Так образуется кольцевая композиция всего стихотворения,
замыкающая венок строф. Вот почему есенинские фразы льются свободно и
естественно. Музыкальная композиция придает ему особое очарование и делает еще
более выразительной сложную игру чувств и мыслей" (40; 360).
У истоков
"восточного стиля" Есенина традиции восточной поэзии - Хайяма,
Фирдоуси, Саади. Есенин хорошо знал книгу "Персидские лирики X-XV
веков" (М., 1916) в переводе акад. Ф.Кроша, переданную ему Н.Вержбицким,
и, по словам последнего, "что-то глубоко очаровало Сергея в этих
стихах". У автора "Персидских мотивов" была сознательная
установка "на эффект заимствования". По справедливому замечанию П.Тартаковского,
с восточными поэтами Есенина сближает не характерный для Востока аллегорический
дидактизм, а "мудрость опыта", ощущение радости бытия (34а). Однако
сравнительный анализ, проделанный литературоведами, хотя и обнаруживает
отдельные аналогии в изображении любовного томления (Саади), разговора с
цветами (Руни), поэта-гуляки (Хафиз), образов соловья и розы (Хафиз, Саади), но
убеждает в том, что эти аналогии не выходят за пределы общеупотребительных в
ориентальной поэзии традиционных образов.
Отмечая
неповторимую талантливость стилизации Есенина под традиционно-восточный стиль,
надо подчеркнуть и роль живых наблюдений. Хотя Есенин никогда не был в Персии,
но он хорошо знал Восток российский. "Самый русский", по выражению
Евгения Евтушенко, поэт за свою короткую жизнь проложил немало маршрутов: на
Северный Кавказ, в Баку (1920), в Среднюю Азию через Казахстан (1921), что
отразилось в живых деталях поэмы "Пугачева". В 1921г. он побывал не
только в Ташкенте, ни и в Самарканде, в Бухаре, давших будущему автору
"Персидских мотивов" живое ощущение Востока. Исследователи уже
обращали внимание на то, что многие слова в цикле не из фарси, а тюркские, как,
например, чайхана.
Авторы
воспоминаний о Есенине находят и другие возможные источники, из которых поэт
черпал свое знание Востока: его восхищали узкие улочки бакинской крепости,
ханский дворец, он поднимался на легендарную Девичью башню. Он расспрашивал
своего спутника - В.А.Мануйлова - о канонах мусульманства, слушал на языке
фарси стихи Фирдоуси и Саади. Аналогичные факты вспоминают и свидетели встреч
С.Есенина с народным певцом Шуши, Джабаром Карягды, знавшим сотни песен,
мугамов: пальцы певца ударяют в бубен, звенит до скрипа натянутая кожа.
Застывают пальцы, и в тишину вдруг вторгается высокий и чистый голос...
Взволнованный поэт назовет его "пророком" музыки Востока" и
позже напишет в Москву: "И недаром мусульмане говорят: если он не поет,
значит, он не из Шушу..."
Столь же
плодотворными были для Есенина грузинские встречи. Читатель, тем более будущий
педагог, найдет много интересного в книге "Сергей Есенин в Грузии":
"Товарищи по чувствам, по перу..." (Тбилиси, 1986), любовно
составленной Г.Бебутовым. Батумская учительница Шаганэ Нерсесовна Тальян
вдохновила поэта на создание образа "милой Шаги". И хотя свойственную
реализму правдивость деталей в "Персидских мотивах" отыскать трудно,
личные впечатления поэта, безусловно, сказались на общей
романтико-реалистической тональности есенинского цикла.
Реалистичны
написанные в те же годы стихи С.Есенина "На Кавказе", "Поэтам
Грузии", "Баллада о двадцати шести".
Разумеется, в
таком жанре, как лирическое стихотворение, возможности объективного изображения
значительно сужены. Тем не менее уже кавказская лирика С.Есенина, называющего
себя "настоящим, а не сводным сыном - в великих штатах СССР", являла
собой пример вдохновенного лирического отклика на животрепещущие проблемы
Советского Востока, понимания сути революционных перемен: "Самодержавный
русский гнет сжимал все лучшее за горло, его мы кончили - и вот свобода крылья
распростерла". Даже персидская лирика Сергея Есенина считалась его острым
протестом против рецидивов старины, против рабского положения женщины Востока.
Несмотря на ярко выраженный традиционный колорит в духе Хайяма, пафос
"Персидских мотивов" в том, "что сроду не пел Хайям".
"Половодье чувств" сопряжено с чувством тревоги за судьбу женщины
Востока (едва ли не самая актуальная проблема на Кавказе и в Средней Азии 20-х
годов): "Мне не нравится, что персияне держат женщин и дев под
чадрой...". Индустриальный Баку убеждал в необходимости научно-технического
прогресса. Так, на Кавказе формулировалось понимание потребностей времени:
"Через каменное и стальное вижу мощь родной стороны"; и рождались
такие, казалось бы, непохожие на есенинские, строки: "Но я готов
поклясться чистым сердцем, что фонари прекрасней звезд в Баку"
("Стансы").
Внимание
поэта-реалиста к реалиям быта и природы ощутима во многих образах есенинской
кавказской лирики. Например, складывая поэтические строки: "Ты научи мой
русский стих Кизиловым струиться соком", Есенин знал, что этот сок в
старину на Кавказе пили перед сражением, веря, что он, горя в крови, возбуждает
ненависть к врагу и крепит братство.
Но главное в
стихах Есенина и, прежде всего, в "Персидских мотивах" - лирическая
рефлексия героя, встретившегося с инонациональным миром. Синими цветами
Тегерана, светом вечерним шафранного края расцвечена лирика большого русского
поэта, которая и через семь десятилетий волнует нас так, как будто она только
что родилась в сердце нашего современника.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://rusjaz.da.ru/