Художественное
своеобразие пушкинского романа в стихах
Прими собранье
пестрых глав,
Полусмешных,
полупечальных,
Простонародных,
идеальных,
Небрежный плод
моих забав,
Бессонниц,
легких вдохновений,
Незрелых и
увядших лет.
Ума холодных
наблюдений
И сердца
горестных замет.
А. С. Пушкин
"Евгений
Онегин" — трудное произведение. Самая легкость стиха, привычность
содержания, знакомого с детства читателю, как ни странно создают добавочные
трудности в понимании пушкинского романа в стихах.
Иллюзорное
представление о "понятности" произведения скрывает от сознания
современного читателя огромное число непонятных ему слов, выражений,
фразеологизмов, имен, намеков, цитат.
Особенность и
значение "Евгения Онегина" не только в том, что были найдены новый
сюжет, новый жанр и новый герой, но и в новаторском отношении к художественному
слову. Изменилось самое понятие художественного текста. Роман в стихах — жанр,
который автор отделяет и от традиционного прозаического романа, и от
романтической поэмы.
"Евгений
Онегин" отличается особой манерой, воссоздающей иллюзию непринужденного
рассказа. "Забалтываюсь до нельзя", — говорит автор. Эта манера
связывалась в сознании Пушкина с прозой ("проза требует болтовни").
Однако эффект простоты авторского повествования создавался исключительно
сложными поэтическими средствами. Переключение интонаций, игра точками зрения,
система ассоциаций, реминисценций и цитат, стихия авторской иронии — все это
создавало исключительно богатую смысловую конструкцию. Простота была кажущейся
и требовала от читателя высокой поэтической культуры.
"Евгений
Онегин" опирался на всю полноту европейской культурной традиции: от
французской психологической прозы XVII — XVIII в.в. до романтической поэмы,
также на опыты "игры с литературой" от Стерна до "Дон
Жуана" Байрона. Однако чтобы сделать первый шаг в мировой литературе, надо
было произвести революцию в русской. И не случайно "Евгений Онегин" —
бесспорно, самое трудное для перевода и наиболее теряющее при этом произведение
русской литературы.
Одновременно
"Евгений Онегин" был итогом всего предшествующего пушкинского пути.
Поэма "Кавказский пленник" и романтические элегии подготовили тип
героя; "Руслан и Людмила" — контрастность и иронию стиля; дружеские
послания — интимность авторского тона.
Поэтическое
слово "Евгения Онегина" одновременно обыденно и неожиданно. Обыденно,
так как автор отказался от традиционной стилистики: "высокие" и
"низкие" слова уравнены как материал. Оставляя за собой свободу
выбора любого слова, Пушкин позволяет читателю наслаждаться разнообразием речи,
в которой есть и высокое, и простое слово.
Контрастное
соположение слов, стихов, строф и глав, разрушение всей системы читательских
ожиданий придают слову и тексту "Евгения Онегина" краски
первозданности. Неслыханное дотоле обилие цитат, реминисценций, намеков до
предела активизирует культурную память читателя. Но на все это накладывается
авторская ирония. Она обнажает условность любых литературных решений и призвана
вырвать роман из сферы "литературности", включить его в контекст
"жизни действительной". Все виды и формы литературности обнажены,
открыто явлены читателю и иронически сопоставлены друг с другом, условность
любого способа выражения насмешливо продемонстрирована автором. Но за
разоблаченной фразеологией обнаруживается не бездонная пустота романтической
иронии, а правда простой жизни и точного смысла.
В романе
постоянно идет диалог автора с читателем. Вот, к примеру, авторское обращение к
читателю в четвертой главе, открывающееся словами: "Вы согласитесь, мой
читатель..." Этот эпизод романа отмечен острой иронией, переливами
комической экспрессии: от притворного добродушия вначале доя ядовитой насмешки
в конце. Авторская мысль и слово как бы проникают здесь в чужую жизненную
позицию, чтобы в итоге довести все до комического абсурда. Исследуется
"житейский опыт — ум глупца".
Вы согласитесь,
мой читатель,
Что очень мило
поступил
С печальной
Таней наш приятель;
Не в первый раз
он тут явил
Души прямое
благородство,
Хотя людей
недоброхотство
В нем не щадило
ничего:
Враги его,
друзья его
(Что, может
быть, одно и то же)
Его честили так
и сяк.
Пушкинская
мысль берет свой разбег с нарочитого парадокса — отождествления
"врагов" и "друзей". Далее следует несколько иронических
строк в адрес "друзей". И в друг автор как бы оглядывается на
собеседника:
А что? Да так.
Я усыпляю
Пустые, черные
мечты.
Этот авторский
жест несет в себе энергию живого разговорного слова. И далее в ходе иронической
беседы с читателем возникает эпизод с абсолютной серьезностью тона. Автор
выражает неистовый гнев, глубоко личный в своих истоках, но и понятный каждому
по его собственному опыту:
Я только в
скобках замечаю,
Что нет
презренной клеветы,
На чердаке
вралем рожденной
И светской
чернью ободренной,
Что нет
нелепицы такой,
Ни эпиграммы
площадной,
Которой бы ваш
друг с улыбкой,
В кругу
порядочных людей,
Без всякой
злобы и затей,
Не повторил
стократ ошибкой...
Примечательно,
что авторское высказывание завершается иронически, но уже словами и интонациями
"друзей":
А впрочем, он
за вас горой:
Он вас так
любит... как родной!
Вот только
небольшой пример многоплановости авторского диалога с читателем в "Евгении
Онегине".
Современная
автору критика не разглядела в романе его новаторского содержания. Это
произошло потому, что в "Евгении Онегине" нет традиционных жанровых
признаков: начала, конца, традиционного сюжета и привычных героев. Уже в конце
1-й главы поэт, как бы опасаясь, что читатель не заметит противоречивости
характеристик, заявил: "Пересмотрел все это строго; / Противоречий очень
много, / Но их исправить не хочу". Таким образом, противоречие как принцип
построения "пестрых глав" Пушкин положил в основу художественной идеи
романа.
На уровне
характеров это дало включение основных персонажей в контрастные пары, причем
антитезы Онегин — Ленский, Онегин — Татьяна, Онегин — Зарецкий, Онегин — автор
и др. дают разные и порой трудно совместимые облики заглавного героя. Более
того, Онегин разных глав предстает перед нами в разном освещении и в
сопровождении противоположных авторских оценок. Да и сама авторская оценка
дается как целый хор разных голосов.
Гибкая
структура онегинской строфы позволяет такое разнообразие интонаций, что в конце
концов позиция автора раскрывается не какой-либо одной сентенцией, а всей
системой оценок. Так, например, категорическое осуждение героя в 7-й главе,
данное от лица повествователя, чей голос слит с голосом Татьяны,
"начинающей понимать" загадку Онегина ("подражанье, ничтожный
призрак", "чужих причуд истолкованье..."), почти дословно
повторено в 8-й, но уже от лица "самолюбивой ничтожности",
"благоразумных людей", и опровергнуто всем тоном авторского
повествования. Но, давая новую оценку героя, Пушкин не отменяет и старой. Он
предпочитает сохранить и столкнуть обе. Так, например, в характеристиках
Татьяны находим явное противоречие: "русская душою", "она
по-русски плохо знала... И изъяснялася с трудом На языке своем родном".
Пушкин, таким
образом построив текст, дает понять читателю, что жизнь принципиально не
вмещается в литературу. И действительно, реальная жизнь таит в себе
неисчерпаемые возможности и бесконечные варианты. Поэтому автор не дал сюжету
однозначного развития, хотя и вывел в своем романе основные типы русской жизни.
Это, с одной стороны, Онегин — тип "русского европейца", человека ума
и культуры и одновременно денди, томимого пустотой жизни; и с другой стороны,
Татьяна — русская женщина, связавшая народность чувств с европейским
образованием, а прозаичность светского существования — с одухотворенностью
всего строя жизни.
Пушкин
оборвал роман, "не договорив" сюжета. Он не хотел неисчерпаемость
жизни сводить к завершенности литературного текста. Но в "Евгении
Онегине" он создал не только роман, но и формулу русского романа. Эта
формула легла в основу всей последующей традиции русского реализма. Скрытые в
ней возможности исследовали и Тургенев, и Гончаров, и Толстой, и Достоевский.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://kostyor.ru/student/