Моё
любимое стихотворение А.С. Пушкина «Осень»
Татьяна Мухина
ученица 11-го класса, лицей
г. Протвино, Московская область
Над городом
натянули белое небо, тени деревьев скользят по нему, и оно становится серым. Небо колышется от ветра
(как простыня, которую держат за четыре
угла над травой, чтобы постелить) и складками касается чёрных верхушек сосен и плоских затылков домов.
Буквенно-серый пепел сеет ноябрьская морось.
Осень между глазастыми фонарями, лежащими на тротуарах прямо в холодных
лужах. Или тусклый воздух, не
пропускающий света, расширяет сухой холод ноябрьского дня. Почему теперь не бывает таких сиреневых сумерек и лиловых
закатов, как раньше? Я день за днём
меняюсь, и мои серые глаза отражают спокойный мир, преломляя его каждый день по-разному.
Осень. Пушкин
любил осень, и я люблю его осень и его любовь к ней. «Октябрь уж наступил...» Покой, деревенская тишина в
шестистопном мягком ямбе, чередовании
рифм, мужской и женской. Внутреннее тепло, тёплая лёгкость. “И тут ко
мне идёт незримый рой гостей, //
Знакомцы давние, плоды мечты моей”. Да, за каждой строчкой Пушкина встают картины, тени, сны, за словами сквозят
ассоциативные образы. В тоне,
ласково-успокаивающем, тёплом, золотистом, - почему-то серовато-жёлтые листы «Уединённого» В.В.
Розанова, шероховато-мягкая бумага
«Доктора Живаго» - и тут же лето, Крым, пригорок, тени листьев на раскрытой книге, на моих руках; а там, пониже, люди
между палатками ходят, живут, смеются;
в рыжевато-голубом небе разрастается клонение к вечеру; то дымом пахнёт,
то морем - горьковато и мило. “Отъезжие поля” - и там, в глубине книги, за
строчками, скачет Николай Ростов,
гонятся за зайцем Ругай, Ерза и Милка... Или вдруг вспоминается совсем
недавнее и проносится “запах
антоновских яблок”, и над полями “воздух так чист, точно его совсем нет” (И.А. Бунин).
Но всё
исчезает, и чувствуешь весну с её больными, тревожными запахами, и “доносится по воздуху томный и волнующий
запах близкой весны и первого таяния”
(А.И. Куприн). И встают перед глазами знакомые лица любимых героев, этих
милых, забавных юнкеров, почти моих
ровесников. А потом оживают мои чувства, точнее, воспоминания о прошлых волнениях, о том, что было прошедшей
весной. “Весной я болен; // Кровь
бродит; чувства, ум тоскою стеснены”. Всё проносится мгновенно: чёрно-белые фотографии, серебристый звон
стихотворных строк, яркие, красочные
образы золотых пустынь и узорных жирафов, слёзы, тёплые и наивные, -
и отражается только в слабом наклонении
головы в такт стихам и трепетании уголков
губ. И вдруг ударяет в глаза
блеск снега и смеха... “Как лёгкий бег саней с подругой быстр и волен”; и снова за строчками
скользят образы из «Юнкеров». “Крещедно и
диминуендо... Он как Рубинштейн!” Это о ямщике. В памяти пробегает
бешеная скачка, полёт в зимнюю ночь на
тройке по старым московским улицам, когда нет
ничего, кроме восторженного ощущения скорости.
И всё описание
зимы - лёгкое и весёлое - кипит молодостью, жизнью, радостью, а воплощение юности, здоровья для меня - роман
«Юнкера». Так хорошо, светло становится
от пушкинских строчек, зимних и снежных!
А дальше лето и только намёк на масленицу: “и, проводив её (зиму)
блинами и вином”. Только намёк, но роем
проносятся новые мысли, новые образы: снова
«Юнкера», “блинное объедание”, вкусные перечисления того, с чем едят
блины да чем их запивают... И «Чистый
понедельник», прощёное воскресенье и Богородица Троеручица...
А потом всё
возвращается к осени, к сегодняшнему ноябрьскому дню. То кидало от радости, бешеного, безумного веселья к
грусти, казалось, безысходной, а теперь -
сегодняшний серый день, голубые сумерки и всё темнеющие сосны. Да, я
тоже люблю эту осень, осень пушкинских
стихов, где “каждая мысль сама по себе... исполнена поэзии, независимо от формы... лёгкой и прозрачной, простой и
чуждой всяких метафор, то есть
«красивостей»”. Да, да! Как хорошо сказал Белинский. Стихи не чувствуются, как бунинский осенний воздух,
которого “точно... совсем нет”. А
“чахоточная дева”? Как это точно, чудесно тонко замечено Пушкиным!
“Унылая пора! Очей очарованье!” И
вспоминаются октябрь прошлого года, Болдино, яркое, почти летнее солнце, дорога между пустыми полями,
роща Лучинник, где пьяно пахнут опавшие
карие листья, и мы - “уже” десятиклассники, резвящиеся, “как дети”, кидающиеся листьями. А потом весёлый путь в
какую-то Львовку, где был дом брата
Пушкина, и огромный стог соломы на поле, и лесополоса, прозрачная,
золотистая на солнце, и обратный путь
при луне.
Осень - обычно
символ умирания, засыпания - Пушкина пробуждала, воскрешала: “И с каждой осенью я расцветаю вновь”. И
вспоминается то время, когда я ещё думала,
как Гумилёв писал в стихотворении «Детство»: И я верил, что я умру
Не один, - с
моими друзьями,
С мать-и-мачехой,
с лопухом, И за дальними небесами Догадаюсь вдруг обо всём.
И ещё я хотела,
чтобы жизнь была сном, и, читая «Войну и мир», даже подчеркнула: “смерть - пробуждение”. Но: “ведут ко мне коня” - и новая
ассоциация: я ощущаю под собой скользкую кожу седла, как у Бунина, и тёплые, терпко пахнущие бока лошади... И чудесный, уютный огонь в “камельке
забытом”, милая мечта о камине, где пляшет
огонь, о тихих “обломовских” осенних и зимних вечерах за вышивкой и
чтением. Как сладко думать, что там, за
стенами крошечного домика, - холод, ветер, а здесь - тепло и тихо, и “в камельке забытом // Огонь опять горит - то
яркий свет лиёт, // То тлеет медленно”.
Я люблю
«Осень», потому что каждый раз из-за того, что я меняюсь, меняются образы, проплывающие между строк. И Пушкин
позволяет это - и в этом его доброта и
гуманность его поэзии, разрешает, чтобы стихотворение менялось, жило и
дышало и чтобы было, как я. «Осень»
вселяет в душу покой, в мысли - порядок, а иначе и быть не может. Оно колышет, как на волнах упруго качает море, а
под сомкнутыми веками проплывают
цветные круги, и где-то в небе, над закрытыми глазами, пятном сияет солнце. А откроешь глаза - и мир
станет синее, тише и чётче, как после
слёз, но на душе - покой...