В двадцатом, сорок втором и... сегодня (Евгений Замятин)
"Между
скал, где века назад был Петербург, ночами бродил серохоботый мамонт"...
Строка, вырванная из рассказа Е. Замятина "Пещера", строка,
оставшаяся где-то внутри, когда книга была уже прочитана и закрыта. "Века
назад был Петербург"... Так четкими штрихами автор рисует мистическую
картину ночи. Ночи с вымершими улицами, обледеневшими домами, с завывающим
ветром. Когда была эта ночь? В 1920 году... В двадцатом? Перечитаем первые два
абзаца.
"Ледники...
черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры... И надо покрепче
стиснуть зубы, чтоб не стучали; и надо щепать дерево каменным топором...
Завернутые в шкуры, в пальто, в одеяла, в лохмотья, пещерные люди отступали из
пещеры в пещеру"... Это происходит не в двадцатых, не в сороковых, не
"вчера", а зимой. Да, действие происходит зимой, в ледяную пустыню
превращается Петербург в такие холодные и голодные зимы, когда мысль о еде и тепле
порабощает, убивает...
Герои рассказа
- Мартин Мартиныч (вы вслушайтесь: не Мартын Мартыныч, а Март - солнечный
зайчик на обледенелой стене) и Маша. Она больна, ее уже почти нет. Маша...
Нежная, добрая, любящая, и …голос - мы видим-слышим ее. Вдруг "ножом по
стеклу" - "плоская, бумажная" Маша. Замятин рисует ее портрет
звуками-символами. Для каждого героя здесь свои символы. "Глиняный" -
выбирает автор для Мартина Мартиныча, и чувствуется что-то теплое, милое,
родное в его "глиняной улыбке" и что-то хрупкое. Стук топора, и Март
расколот. Он сидит и слышит, как колют дрова внизу, у соседей. Эта сцена
ощущается почти физически, кожей. Дрова - его постоянная мысль, дрова для
Машиного "завтра". Чувствуется, как пульсирует кровь под
"обледеневшей мозговой коркой". Вот он, замятинский шедевр, шедевр
звукописи: "Где бы дров - где бы дров - где бы дров!" Сливаются
глухие удары топора с ударами сердца, птица-мысль "бестолково, слепо
тукается в потолок, в стекла, в стены".
И Мартин
Мартиныч старается победить в себе эту мысль, победить самого себя - пещерного.
Он стягивается узлом до предела натянутых нервов. Здесь опять Замятин создает
удивительно звучащий образ - "туже узел, еще туже!" - словно плачет
струна под безжалостным смычком... Струна рвется: "Запустил руку в
дрова... полено, четвертое, пятое, под пальто, за пояс, в ведро - хлопнул
дверью и вверх - огромными, звериными скачками"... Рвется струна …
Почему же
крадет Мартин Мартиныч дрова? Нет, я имею в виду не Машу, не именины. Это ясно,
что ради нее. Но, почему крадет? Ведь есть же "стульчики, шкафчики"…
Есть же рояль, ноты, письма - но это свято, это память о прошлом счастье, о
жизни. Но почему же нельзя пожертвовать прошлым ради счастья будущего? Уже
читавшие рассказ ответят замятинским: "завтра" - непонятно в пещере;
только через века будут знать "завтра", "послезавтра". Нет,
не понимаю, не могу понять! Как же можно жить без веры? Как же?.. Как же в
сорок втором они жили, сжигая, кидая в печь книги, фотографии, письма?!
Стоп, я не о
том сейчас. Но главное слово уже произнесено - печь. У Замятина печь - бог,
"коротконогий, ржаворыжий". Он пожирает надежды, душу, самого
человека вместе в дровами, с "бессмертными, горькими, нежными, желтыми,
белыми, голубыми словами"... Герой украл, и теперь можно жечь все, конец
уже неотвратим, мы понимаем, что стоит за этим: "Все сжег - я все сжег -
все..." Я не хочуговорить о том, что происходило в душе Мартина Мартиныча.
Трагедия интеллигенции в России XX века - слишком глубокая и непостижимая тема.
Никто не сумеет сказать об этом "в двух словах", да и зачем? Иное
дело - атмосфера рассказа.
Почему-то,
когда я читала "Пещеру", у меня перед глазами вставали картины
блокадного Ленинграда. Холод, "пять любовно, добела вымытых
картошек", чугунная печка, болезнь, отчаянье, жестокость окружающих - все
слишком похоже на зарисовку из сорок второго, слишком близко одно к другому, и
как-то стерта граница. Лишь "1920" в конце рассказа возвращает нас в
послереволюционный Петербург... Может быть, такое родство почувствовала одна я,
а может, такой размытостью временных рамок автор попытался дать вечную жизнь
своим героям. Ведь пока жива в России интеллигенция (жива ли? нет, жива!), пока
есть понятие о совести, пока бьются верные, добрые сердца, будут жить герои
"Пещеры". Жил, мучился и в сорок втором такой Мартин Мартиныч, решая
свое "красть" или не "не красть". И была такая Маша,
просила яд "так же просто, как просила чаю"... И сейчас, наверное,
тоже есть...
Замятин (вспоминаю роман "Мы") всегда хотел заглянуть в
будущее... В своей "Пещере" он оставляет финал открытым, хотя мы
может все представить... Они проиграли, но испытываешь уважение к этим сильным
натурам, ведь благороднейшим поступком любящего человека было - откликнуться на
Машину просьбу, подумать не о себе, позволить ей (раз выбор - одному из
двоих)... умереть, не мучаясь больше. А самому - уйти. Уйти туда, где
"века назад был Петербург", где бродит "мамонтейший мамонт"
- символ первобытного, сдавливающего, жестокого мира.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.repetitor.ru/