Литературоведение
Владислав Николаенко
Имена
разных наук часто кончаются на -логия. Всякий школьник знает, что это – от
греческого слова “наука”. Это верно, но первое и главное значение греческого
logo – “слово, речь”. И в слове филология последняя часть – не та, что в слове
биология. Филология – любовь к слову. Так называется целый ансамбль наук,
который изучает основу человеческой культуры – общение людей посредством речи. Филология появилась ещё в древности, когда
язык древних памятников (прежде всего поэм Гомера) стал трудным и малопонятным,
и всегда служила подспорьем читателю. Впоследствии она распалась на целый ряд
наук, помнящих, однако, о своём былом единстве. Главные из них – лингвистика (языкознание)
и литературоведение. Что может и чего не может наука о литературе
Первое
знакомство с литературоведением часто вызывает смешанное чувство недоумения и
раздражения: почему кто-то учит меня, как нужно понимать Пушкина? Филологи
отвечают на это так: во-первых, современный читатель понимает Пушкина хуже, чем
ему кажется. Пушкин (как и Блок, тем более – Данте) писал для людей, которые
говорили не совсем так, как мы. Они жили жизнью, непохожей на нашу, иным вещам
учились, читали другие книги и по-иному видели мир. То, что было внятно для
них, не всегда очевидно для нас. Чтобы смягчить эту разницу поколений, нужен
комментарий, а его пишет литературовед.
Комментарии
бывают разные. В них не только сообщают, что Париж – это главный город у
французов, а Венера – богиня любви в римской мифологии. Иногда приходится
объяснять: красивым в ту эпоху считалось то-то и то-то; такой-то художественный
приём преследует такую-то цель; такой-то стихотворный размер связан с такими-то
темами и жанрами... С определённой точки зрения всё литературоведение
представляет собою комментарий: оно существует для того, чтобы приблизить
читателя к пониманию текста.
Во-вторых,
писателя, как известно, часто не понимают и современники. Ведь автор
рассчитывает на идеального читателя, для которого каждый элемент текста значим.
Такой читатель почувствует, почему в середине романа появилась вставная новелла
и зачем нужен пейзаж на последней странице. Он расслышит, для чего в одном
стихотворении звучит редкий размер и прихотливая рифма, а другое написано
кратко и просто, как предсмертная записка. Всякому ли от природы даётся такое
разумение? Нет. Обычный читатель, если хочет понять текст, часто должен умом
“добрать” то, что идеальный читатель воспринимает интуицией, а для этого бывает
полезна помощь литературоведа.
Наконец, никто
(кроме специалиста) не обязан читать все тексты, написанные данным автором:
можно очень любить «Войну и мир», но так никогда и не прочесть «Плодов
просвещения». Меж тем у многих писателей каждое новое произведение – это новая
реплика в длящемся разговоре. Так, Гоголь вновь и вновь, от самых ранних до
самых поздних книг, писал о путях, какими Зло проникает в мир. Более того, в
некотором смысле вся литература – это единый разговор, в который мы включаемся
с середины. Ведь писатель всегда – явно или неявно, вольно или невольно –
откликается на витающие в воздухе идеи. Он ведёт диалог с писателями и
мыслителями и своей эпохи, и предшествующих. А с ним, в свою очередь, вступают
в разговор современники и потомки, истолковывая его произведения и отталкиваясь
от них. Чтобы уловить связь произведения с предыдущим и последующим развитием
культуры, читателю тоже нужна помощь специалиста. Не следует требовать от литературоведения того, для чего оно не
предназначено. Никакая наука не определит, насколько талантлив тот или иной
автор: понятия “хорошо–плохо” находятся вне её ведения. И это отрадно: если бы
мы могли строго определить, какими качествами должен обладать шедевр, это дало
бы готовый рецепт гениальности и творчество вполне можно было бы препоручить
машине. Литература обращена и к разуму,
и к чувствам одновременно; наука – только к разуму. Она не научит наслаждаться
искусством. Учёный может пояснить авторскую мысль или сделать понятными
некоторые его приёмы – но он не избавит читателя от усилия, с которым мы
“входим”, “вживаемся” в текст. Ведь, в конечном счёте, понимание произведения –
это соотнесение его с собственным жизненным и эмоциональным опытом, а это можно
сделать только самому.
Не стоит
презирать литературоведение за то, что оно не способно заменить литературу:
ведь и стихи о любви не заменят самого чувства. Наука может не так уж мало. Что
же именно?
Литературоведение и его “окрестности”
Литературоведение
состоит из двух больших разделов – теории и истории литературы. Предмет изучения у них один и тот же:
произведения художественной словесности. Но подходят к предмету они
по-разному. Для теоретика конкретный
текст – всегда пример общего принципа, историка конкретный текст интересует сам
по себе. Теорию литературы можно
определить как попытку ответить на вопрос: “Что есть художественная
литература?” То есть каким образом обычный язык превращается в материал
искусства? Как “работает” литература, почему она способна воздействовать на
читателя? История литературы, в конечном счёте, всегда ответ на вопрос: “О чём
здесь написано?” Для этого изучается и связь литературы с породившим её
контекстом (историческим, культурным, бытовым), и происхождение того или иного
художественного языка, и биография писателя.
Особая ветвь
литературной теории – поэтика. Она исходит из того, что оценка и понимание
произведения меняются, а его словесная ткань остаётся неизменной. Поэтика
изучает именно эту ткань – текст (это слово по-латыни и значит “ткань”). Текст
– это, грубо говоря, определённые слова в определённом порядке. Поэтика учит
выделять в нём те “нити”, из которых он соткан: строки и стопы, тропы и фигуры,
предметы и персонажи, эпизоды и мотивы, темы и идеи...
Бок о бок с
литературоведением существует критика, её даже иногда считают частью науки о
литературе. Это оправдано исторически: долгое время филология занималась только
древностями, предоставив всё поле современной литературы критике. Поэтому в
некоторых странах (англо- и франкоязычных) наука о литературе не отделена от
критики (как и от философии, и от интеллектуальной публицистики). Там
литературоведение обычно так и называется – critics, critique. Но Россия наукам
(и филологическим в том числе) училась у немцев: наше слово “литературоведение”
– это калька с немецкого Literaturwissenschaft. И русская наука о литературе
(как и немецкая) по сути своей противоположна критике. Критика – это литература
о литературе. Филолог пытается увидеть за текстом чужое сознание, встать на
точку зрения иной культуры. Если он пишет, например, о «Гамлете», то его задача
– понять, чем был Гамлет для Шекспира. Критик всегда остаётся в рамках своей
культуры: ему интереснее понять, что значит Гамлет для нас. Это вполне законный
подход к литературе – только творческий, а не научный. “Можно и цветы расклассифицировать
на красивые и некрасивые, но что это даст для науки?” – писал литературовед
Б.И. Ярхо. Отношение критиков (и
писателей вообще) к литературоведению часто бывает неприязненным. Артистическое
сознание воспринимает научный подход к искусству как попытку с негодными
средствами. Это понятно: художник просто обязан отстаивать свою истину, своё
виRдение. Стремление учёного к объективной истине ему чуждо и неприятно. Он
склонен обвинять науку в крохоборстве, в бездушии, в кощунственном расчленении
живого тела литературы. Филолог не остаётся в долгу: ему суждения писателей и
критиков кажутся легковесными, безответственными и к делу не идущими. Это
хорошо выразил Р.О. Якобсон. Американский университет, где он преподавал,
собирался поручить кафедру русской литературы Набокову: “Ведь он же большой
писатель!” Якобсон возразил: “Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем
ему возглавить кафедру зоологии!”
Но наука и
творчество вполне способны взаимодействовать. Андрей Белый, Владислав
Ходасевич, Анна Ахматова оставили заметный след в литературоведении: интуиция
художника помогала им видеть то, что ускользало от других, а наука давала
способы доказательства и правила изложения своих гипотез. И наоборот,
литературоведы В.Б. Шкловский и Ю.Н. Тынянов писали замечательную прозу, форма
и содержание которой были во многом определены их научными воззрениями. Многими нитями связана филологическая
литература и с философией. Ведь всякая наука, познавая свой предмет,
одновременно познаёт и мир в целом. А устройство мира – тема уже не науки, а
философии. Из философских дисциплин
ближе всего к литературоведению стоит эстетика. Конечно, вопрос: “Что есть
прекрасное?” – не научный. Учёный может изучать, как на этот вопрос отвечали в
разные века в разных странах (это вполне филологическая проблема); может
исследовать, как и почему человек реагирует на такие-то художественные
особенности (это проблема психологическая), – но если он сам начнёт рассуждать
о природе прекрасного, он будет заниматься не наукой, а философией (мы помним:
“хорошо–плохо” – не научные понятия). Но вместе с тем он просто обязан ответить
на этот вопрос себе самому – иначе ему не с чем будет подойти к
литературе. Другая философская
дисциплина, которая небезразлична для науки о литературе, – гносеология, сиречь
теория познания. Что мы познаём через художественный текст? Есть ли он окно в
мир (в чужое сознание, в чужую культуру) – или зеркало, в котором отражаемся мы
и наши проблемы?
Ни один ответ в
отдельности не удовлетворителен. Если произведение только окно, сквозь которое
мы видим нечто постороннее нам, – то что нам, собственно, до чужих дел? Если
книги, созданные много веков назад, способны волновать нас – значит, в них
содержится нечто, что и нас касается.
Но если главное в произведении – то, что видим в нём мы, то автор
оказывается бесправен. Получается, что мы вольны вложить в текст любое
содержание – читать, например, «Тараканище» как любовную лирику, а «Соловьиный
сад» – как политическую агитку. Если это не так – значит, понимание бывает
верное и неверное. Любое произведение многозначно, но смысл его располагается в
некоторых границах, которые в принципе можно очертить. Это и есть нелёгкая
задача филолога.
История
философии – вообще дисциплина столь же филологическая, сколь и философская.
Текст Аристотеля или Чаадаева требует такого же изучения, как текст Эсхила или
Толстого. К тому же историю философии (особенно русской) трудно отделить от
истории литературы: Толстой, Достоевский, Тютчев – крупнейшие фигуры в истории
русской философской мысли. И наоборот, сочинения Платона, Ницше или о. Павла
Флоренского принадлежат не только философии, но и художественной прозе. Ни одна наука не существует изолированно:
поле её деятельности всегда пересекается со смежными областями знания.
Ближайшая к литературоведению область – конечно, языкознание. “Литература есть
высшая форма существования языка”, – не раз говорили поэты. Её изучение
немыслимо без тонкого и глубокого знания языка – как без понимания редких слов
и оборотов (“На пути горючий белый камень” – это какой?), так и без познаний в
области фонетики, морфологии и проч.
Граничит литературоведение и с историей. Когда-то филология вообще была
вспомогательной дисциплиной, которая помогала историку в работе с письменными
источниками, и такая помощь историку необходима. Но и история помогает филологу
понять эпоху, когда творил тот или иной автор. К тому же исторические сочинения
долгое время входили в состав художественной литературы: книги Геродота и Юлия
Цезаря, русские летописи и «История государства Российского» Н.М.Карамзина –
выдающиеся памятники прозы.
Искусствознание вообще занимается почти тем же, что и литературоведение:
в конце концов, литература – лишь одним из видов искусства, только лучше всего
изученный. Искусства развиваются взаимосвязанно, постоянно обмениваясь идеями.
Так, романтизм – эпоха не только в литературе, но и в музыке, живописи,
скульптуре, даже в садово-парковом искусстве. А раз взаимосвязаны искусства, то
взаимосвязано и их изучение. В последнее
время бурно развивается культурология – область на стыке истории,
искусствознания и литературоведения. Она изучает взаимосвязи таких разных
областей, как бытовое поведение, искусство, наука, военное дело и т.п. Ведь всё
это рождается из одного и того же человеческого сознания. А оно в разные эпохи
и в разных странах по-разному видит и осмысляет мир. Культуролог стремится
найти и сформулировать как раз те самые глубокие представления о мире, о месте
человека во вселенной, о прекрасном и безобразном, о добре и зле, которые лежат
в основе данной культуры. Они имеют свою логику и отражаются во всех областях
человеческой деятельности. Но и такая,
казалось бы, далёкая от литературы область, как математика, не отделена от
филологии непроходимой гранью. Математические методы активно используются во
многих областях литературоведения (например, в текстологии). Некоторые
филологические проблемы могут привлекать математика как поле приложения его
теорий: так, академик А.Н.Колмогоров, один из крупнейших математиков
современности, много занимался стихотворным ритмом, исходя из теории
вероятности.
Перечислять
все области культуры,так или иначе связанные с литературоведением, не имеет
смысла: нет такой области, которая была бы ему совершенно безразлична.
Филология – это память культуры, а культура не может существовать, утратив
память о прошлом.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.repetitor.ru/